Текст книги "Волшебники Гора (ЛП)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц)

– Вот что-то интересное, – сообщил Марк задержавшись у одного листка, – хотя я не до конца понимаю его посыла.

– Что там? – осведомился я.

– Тут вроде как обвинение граждан и совета Ара, и предложение рассмотреть то, как они могли бы покрыть причинённый ущерб от своего соучастия в преступлениях их города.

– Репарации? – уточнил я.

– Понятия не имею, – буркнул Марк.

– Мне показалось, что Ар уже сделал значительный взнос в это, – заметил я, вспомнив колонны фургонов, которые прошли перед инсулой Торбона по улице Деметрия.

– Будьте осторожны с тем, что Вы говорите, – посоветовал мужчина стоявший подле меня.

– Мы виновны, – вздохнул другой.

– Правильно, – поддержал его третий.

– Это очень правильно, – влез в разговор четвёртый, – что, мы должны попытаться покрыть причиненный ущерб нашим добрым друзьям с Коса и из других городов, которым мы, возможно, тоже причинили неудобства.

– Верный, – сказал пятый.

Мы с Марком, в сопровождении Фебы, поспешили покинуть это место и продолжить наш путь.

– Домашний Камень Форпоста Ара больше не выставляют публично, – уныло проговорил мой друг.

– Думаю, что скоро его выставят, – попытался я его успокоить.

– Откуда Ты знаешь? – сразу заинтересовался юноша.

– У меня есть на то свои причины, – ушёл я от прямого ответа. – Не спрашивай меня о них.

– Стена этого дома выглядит как будто голой, – заметил Марк, когда мы проходили мимо одного их общественных строений, кажется здания суда.

Вся стена была покрыта многочисленными маленькими отверстиями, с выкрошенными краями.

– Уверен, Ты уже видел много подобных стен, – заметил я.

– Ты прав, – кивнул он.

– Мраморные барельефы, украшавшие её прежде, сняли, – пояснил я. – Насколько я помню это место, они восхваляли подвиги Хесиуса, легендарного героя Ара.

– Того самого, в честь которого назван месяц Хесиус? – уточнил юноша.

– Полагаю да, – ответил я.

Месяц Хесиус – это второй месяц года в Аре, следующий за первой рукой прохода. В Аре, как в большинстве городов северного полушария, год начинается с весеннего равноденствия.

– А мрамор здесь был хорошо выделан? – поинтересовался Марк.

– Меня, конечно, едва ли можно считать компетентным специалистом в подобных вопросах, – сказал я, – но я думаю, что да. Они были очень древними, и считалось, чтобы это было творение рук самого мастера Ауробиона, хотя некоторые утверждали, что их сделали просто в его стиле, или его ученики.

– Я слышал о нём, – кивнул мой друг.

– Кое-кто полагает, что он создал только главные фигуры, а остальные менее значительные детали, и некоторые из поддерживающих фигур были работой его учеников.

– Зачем же было снимать мрамор? – удивился Марк.

– У этих барельефов огромная антикварная ценность, а кроме того и эстетическая, – объяснил я. – Рискну предположить, что они уже на пути к музею на Косе.

– Декоративный мрамор на Проспекте Центральной Башни, и на улицах к ней примыкающих, а так же и на Башне Правосудия всё ещё на месте, – заметил он.

– По крайней мере, пока, – пожал я плечами.

То здание, мимо которого мы только что прошли, было чрезвычайно старой постройки. Многие в Аре не были уверены в его возрасте, но чаще всего его датировку относили к первому убарату Тита Онория. Большинство из функций, для которых изначально было построено это здание, давно были переданы в более современную Башню Правосудия, расположенную около Центральной Башни. Кстати, многие из построек в этом районе, который был одной из самых старых частей города, особенно общественные здания, были очень древними. С другой стороны, хватало здесь и домов меньшего размера, относительно свежей постройки, жилых домов, магазинов, инсул и так далее. Мимоходом можно было бы упомянуть, объяснив тем самым противоречия, возникшие в связи с мраморными барельефами Ауробиона, что многие гореанские художники не подписывают, и никак не идентифицируют свои работы каким-либо другим способом. Объяснением этому является их суждение о том, что важно само искусство, его мощь, его красота, его влияние на людей, а не тот, кто создал это. Фактически, может показаться, что многие гореанские художники, расценивают себя так немногим больше, чем сосуды или орудия, каналы или средства, инструменты вроде долота или кисти, если можно так выразиться, посредством которых разнообразие в всей её красоте и силе, в её цветах и бурях, в её смехе и гневе, в её изысканности и удивительности, её тонкости и великолепии, появляется в жизни и радует глаз. Соответственно гореанский художник склонен не столько гордиться произведением своих рук, сколько, как это ни странно, быть благодарным тому, что оно согласилось говорить через него. Точно так же, как в случае с охотниками севера, воспевающими ледовые торосы и долгие полярные ночи, которые говорят: «Никто не знает, откуда приходят песни». Им достаточно, и даже более чем достаточно того, что они приходят. Они согревают в мороз, они освещают путь во тьме. Они несут добро во мраке и стуже, как огонь, дружба и любовь. Скажем так, гореанский художник, по крайней мере, в целом, склонен фокусироваться, прежде всего, на самом произведении искусства непосредственно, а не на себе как его создателе. Соответственно в его отношении к своему шедевру будет куда меньше гордости, чем благодарности. Таким образом, с его точки зрения, это не столько он говорит от имени мира во всём многообразии его чудес, больших и малых, сколько мир говорит через его посредничество, а значит прежде всего он сам заинтересован в том, чтобы выражать мир и правду, а не себя и своё видение.

– Давай здесь повернём направо, – предложил я, и мы, свернув с проспекта Турии, оказались в переулке. У большинства гореанских улиц, кстати, нет собственных имен, более того, одну и ту же улицу в одном её конце могут называть совсем не так, как в другом. Фактически, зачастую у длинной, извилистой улицы может быть несколько имен, в зависимости от её поворотов, истории, жителей и так далее. Другие вообще могут не иметь никаких устоявшихся названий, но упоминаться, например, как улица, на которой у кузнеца Сабора стоит кузница или что-то в этом роде. Это становится ещё более актуально, если иметь в виду переулки, у которых вообще редко когда есть названия. Впрочем, многие гореанские улицы, по сути мало чем отличаются от переулков, и точно также они не имеют имён. Так что, оказавшись в другом районе, проще расспросить кого-нибудь из местных, чтобы найти искомую улицу, дом или человека. В таких вопросах мужчина обычно обращается к мужчине, а женщина к женщине. И здесь дело даже не столько в соблюдении норм морали, хранимых гореанскими обычаями, сколько в мерах безопасности и здравого смысла. Например, ни одна женщина не хотела бы привлечь к себе внимание незнакомого мужчины, который на Горе может быть опасным, и вообще, для гореанки, свободной женщины, нет ничего странного или зазорного в том, чтобы не ответить на обращение незнакомца. Ведь это может оказаться работорговец, или человек на него работающий, решивший проверить насколько у неё приятный голос, и не подходит ли он для рабыни. Более того, если она ответит на приставания незнакомца, это может быть принято в качестве доказательства того, что она стремится понравиться мужчине и повиноваться ему, два признака, которые предполагают её готовность, и даже немедленную, для его ошейника. Можно, конечно, расспрашивать рабынь. В этом случае они, как ожидается, сразу встанут на колени, в конце концов, они оказываются в присутствии свободного мужчины или женщины, и будут настолько полезны, насколько это возможно. И кстати, для невольниц проживающих где-либо было бы желательно хорошо знать район своего проживания, чтобы при случае, если их спросят, дать вразумительные объяснения. А если они не могут дать желаемой информации, то для них разумно было бы держать голову как можно ниже, лучше вообще прижаться лбом к мостовой, или даже лечь на живот перед спрашивающим. Это может спасти их от пощёчины или удара.

Однако, у той улицы, на которую мы свернули, название было. Это была улица Сбруй, очевидно названная так очень давно, когда на ней проживали несколько производителей сбруй. Под «производителями сбруй» на Горе, подразумеваются не только те шорники, которые занимаются изготовлением сёдел, уздечек, поводьев для верховых и гужевых животных, но и те кто производят сбруи, поводки, путы и прочие сопутствующие аксессуары для двуногих животных. Но, по-видимому, производители сбруй, жившие на этой улице не имели никакого отношения к изготовлению рабских атрибутов. Более вероятно было бы найти специалистов по этим товарам на «улице Клейм», а точнее целом районе города, в котором сосредоточены большинство домов работорговцев, павильонов и арен продаж, мест хранения, учебных помещений и магазинов, специализирующихся на товарах имеющих отношение к рабству, таких как ошейники, рабская косметика, украшения, духи, одежды, цепи, верёвки и приспособления для наказаний. Помимо этого, в таком районе всегда можно найти специалиста по прокалыванию носа девушки или её ушей. Кстати, существует множество вариантов рабских сбруй, в зависимости от их назначения, например, для наказания, показа и безопасности. Многие из них прекрасно смотрятся на женщине, особенно те, которые имеют возможность подгоняться под фигуру каждой отдельно взятой рабыни, с помощью ремней, пряжек, колец, подпруг и тому подобных устройств.

– Посмотри-ка туда, – обратил я внимание Марка, – та женщина одета в одежды косианского стиля.

– Интересно, как бы она смотрелась на коленях в рабской тряпке, – проворчал он.

– Понятия не имею, – пожал я плечами.

– Не сомневаюсь, что вполне себе неплохо, – буркнул юноша.

– Даже не буду с этим спорить, – усмехнулся я. – В конце концов, большинство женщин с этим справляется

– Как Ты знаешь, моду на косианские наряды задаёт сама Талена из Ара, – сказал Марк.

– Я слышал об этом, – улыбнулся я.

Затем мы пересекли переулок Рабских борделей Людмиллы, фактически довольно большую улицу.

– Ты не должна даже смотреть в сторону заведений на этой улице, – предупредил мой друг свою рабыню.

– Да, Господин, – отозвалась та, опуская голову, но при этом улыбаясь.

Мне как-то сразу вспомнилось моё посещение одного из рабских борделей на этой улице называемого «Туннели», в прошлый мой визит в Ар. Я хорошо запомнил одну из его рабынь, в прошлом землянку. Она была маленькой, но хорошо сложенной для своего роста и веса. А ещё у неё были замечательные рыжие волосы. Звали её «Луиза», возможно, то же имя, что было у неё на Земле, с той лишь разницей, что теперь это была рабская кличка. В моих руках, помнится, она быстро поняла, что значит доставлять удовольствие мужчине. Я также не забыл и белокурую свободную женщину, в этом самом месте, но немного позже, отдавшуюся в мою власть, Леди Лидию, из Высоких Торговцев, капитал которой был вложен в драгоценные камни и землю. Она была настолько богата, что могла позволить себе арендовать апартаменты в Башне Табидиана. Лидию я продал одному знакомому работорговцу. Кстати, несколько ночей назад я снова заглянул в «Туннели», и узнал, что Луиза уже давно выкуплена неким крепким молодым парнем, который здорово увлёкся ею, найдя её чрезвычайно гибкой, нетерпеливой и возбуждающей. И хотя надсмотрщица борделя не смогла вспомнить его имя, но она была уверена, что он будет требовательным, строгим и сильным господином для бывшей земной девушки, именно таким, какой ей и требовался. Ещё она сообщала мне, что девица следовала за своим новым владельцем с неподдельной радостью. Можно было надеяться, что мои инструкции, касавшиеся, прежде всего, уважения её собственной природы и правильного отношения к мужчинам, пошли девушке на пользу. Блондинка, бывшая весьма высокопоставленной особой в обществе Ара, по-видимому, уже давно была продана из города. В другом городе, конечно, она стала всего лишь ещё одной рабыней.

– Как тебе понравилось представление в большом театре вчера вечером? – поинтересовался я у Марка, продолжая двигаться на восток по улице Сбруй.

– Сойдёт, – пожал он плечами. – Это был всего лишь один из способов скоротать долгий вечер, было бы вообще замечательно, если бы после этого наш сон на рассвете не был прерван конвоем фургонов.

– Я думал, что тебе могло бы понравиться, – заметил я.

Это было театрализованное представление, под названием «Слава Коса», в котором знаменитый Мило, самый известный актёр города, хотя и раб, играл роль Луриуса из Джада. Убранная под крышу сцена огромного театра, обычно называемого, хотя и технически, театром Пентилика Таллюкса, известного поэта жившего в Аре более чем столетие назад и известного своими поэмами, написанными в тонкой форме трилезиака и двумя чувственными интимными драмами, была более чем сто ярдов шириной, и приблизительно двадцать ярдов глубиной. Эта невероятных размеров сцена, хотя зачастую в ней использовалась только центральная её часть, предоставлялась под крупномасштабные представления, например цирковые и театральные. На ней могла вольготно разместиться тысяча актёров. Кроме того, она была сделана такой крепкой, что на ней мог появиться даже тяжёлый тарларион, вместе с многочисленными другими животными и фургонами. Кстати, именно это вчера вечером и произошло, например, в инсценированных сражениях, в который Луриус из Джада, личным вмешательством и с большим риском для своей жизни, раз за разом переламывал ситуацию в свою пользу, а затем, и в кульминации представления, когда на сцену вышла целая триумфальная процессия.

– Ну а Ты, насладилась спектаклем? – спросил я Фебу.

– Да, Господин! – ответила она.

– Мне показалось, что я услышал, как Ты вздохнула, когда Мило первый раз появился на сцене, – проворчал Марк.

– Он очень красиво смотрелся в костюме, Господин, – не стала отрицать девушка.

– Кто бы сомневался, – буркнул юноша.

– Конечно же, господин не ревнует? – обрадовано спросила Феба.

– Нет, – недовольно бросил Марк.

– Вы можете наказать меня сегодня вечером, если пожелаете, – покорно предложила она.

– Я могу выпороть тебя в любой день и в любое время суток, если я того пожелаю, – предупредил её хозяин.

– Да, Господин, – отозвалась она.

– Я насчитал не меньше одиннадцати свободных женщин, которых вынесли без чувств из театра, – заметил я.

– Да ладно, не больше, чем пару – тройку, – отмахнулся Марк.

– Точно, одиннадцать, – стоял я на своём.

– Господин в тысячу раз красивее этого Мило, – заявила Феба.

– Похоже, что Ты точно хочешь плетей, – буркнул мой друг.

– Нет, Господин! – поспешила заверить его рабыня.

– А что, я действительно настолько красив? – заинтересовался Марк.

– Для меня – очень, Господин, – ответила девушка.

– Хм, – хмыкнул молодой воин, задумчиво, как мне показалось.

На мой взгляд, он был молодым человеком довольно приятной наружности. Что до красоты, то, безусловно, до меня ему было далеко.

– Конечно, я – только одна женщина, – вздохнула Феба.

– К тому же всего лишь рабыня, – напомнил он ей.

– Да, Господин, – согласилась она.

– Тем не менее, – кивнул парень, – Ты – женщина.

– Но всего лишь рабыня, – улыбнулась девушка.

– Верно, – сказал он.

Феба, насколько я это понимаю, чисто по-женски тонко отомстила своему господину. Дело в том, что когда мы ходили по различными открытыми рынками, на которых имелись рабские полки, то многие из прикованных там к тяжёлым железным кольцам за шеи или за щиколотки нагих девушек, к ярости Фебы, посредством нежных взглядов, заманчивых поз и прочих ухищрений недвусмысленно пытались привлечь к себе внимание молодого воина. Было слишком очевидно, насколько они были бы рады стать его рабынями.

– Подозреваю, что некоторые женщины оценили бы меня как не столь красивого, как Мило, – заметил Марк.

– Возможно, Господин, – признала девушка.

– Уверен, по крайней мере, одиннадцать, – усмехнулся я.

– Что-то я не заметил там женщин, падающих в обморок, при виде тебя, – обиженно проворчал юноша.

– Там просто было темно, – напомнил я ему.

Безусловно, давно замечено, и это, несомненно, к счастью, поскольку большинство из нас, далеки от стандартов того же Мило, что привлекательность мужчины для женщины, редко основана на физиономических особенностях. Например, мужчины, ни в коем случае не являющиеся красавцами в нормальном понимании этого слова, иногда даже наоборот, не красивые до гротеска, часто оказываются куда привлекательнее и обаятельнее для красавиц. Женщины склонны реагировать на большое разнообразие качеств мужчины, лишь немногие из которых непосредственно связаны с ухоженным и симметричным лицом. Среди таких качеств гораздо важнее могут оказаться предприимчивость, настойчивость, воля, интеллект, сила, властность, короче говоря, те качества, которыми должен обладать настоящий господин. Кроме того, конечно, женщины, являющиеся чрезвычайно чувствительными, сложными и изумительными существами, могут откликнуться на доброту, нежность, мягкость и обходительность. Правда, здесь нужно быть осторожным, и различать нежность сильного мужчины, который действительно силён, и мягкость слабака, который просто слаб. Нежность и мягкость становятся значимыми только в контексте и на фоне, временно отставленной, возможно даже всего на мгновение отставленной силы и властности. Только та, кто действительно находится во власти мужчины, являясь его рабыней, под угрозой его плети, сможет по-настоящему понять ценность таких качеств.

– Мы подходим к «Дороге Вдоль Стены», – заметил Марк.

Это – самая длинная дорога или улица, кому как нравится, в Аре. Как ясно из названия, она следует вдоль внутренней окружности стены. Это не только удобно для граждан, но и позволяет быстро перебрасывать войска от одного пункта оборону к другому.

Я уже мог расслышать звуки флейт.

Посещая вчера вечером театр, мы, принимая во внимание общественное мнение, или, точнее чувствительность свободных женщин, одели Фебу скромно, или, по крайней мере, несколько скромнее, чем обычно. На самом деле, не сделай мы этого, нас, вероятно, не пустили бы с ней внутрь.

Первым делом, мы задрапировали ей куском ткани. Эта ткань спереди играла роль вуали, а на спине роль плаща. Остался ещё солидный кусок, который будучи накинут на голову, превратился в капюшон. Правда, держать всю эту конструкцию, Фебе, конечно, пришлось самой, изнутри. Когда мы закончили нашу работу, признав её удовлетворительной, получилось нечто, в первом приближении похожее на одежды сокрытия с капюшоном и вуалью. Теперь, снаружи можно было рассмотреть не многим больше чем нежные, тёмные глаза Фебы и переносицу, ну и, конечно, внизу можно было бы обнаружить её обнаженные щиколотки и ноги. Мы нисколько не сомневались в том, что Феба не осмелится расслабиться, и будет держать ткань на совесть. Дело в том, что под ней она была абсолютно голой. Марк не хотел, чтобы девушка забывала, что она – рабыня. Невольницы, кстати, могут присутствовать на различных мероприятиях, особенно предназначенных для широкой аудитории. В действительности, зачастую некоторые рабовладельцы, со своей девушкой или даже несколькими, или, например, владельцы банкетных рабынь, управляющие работорговых домов, пага-таверн и борделей приводят цепь своих животных на различные события вроде скачек, соревнований, игр или представлений. Частные хозяева, например, частенько наслаждаются компанией своих рабынь на подобных мероприятиях, а крупные рабовладельцы, если можно так выразиться, склонны признавать ценность таких выходов для своих рабынь, в качестве поощрения и отдыха. Между прочим, это тоже даёт хозяину ещё кусочек власти над своей невольницей. Какая женщина захочет сидеть в своей конуре, в то время как её сестры по цепи наслаждаются вечером в театре или на играх? Кстати, у Марка возникло короткое препирательство с продавцом острак на входе. Парень не желал платить входную плату или, по крайней мере, полную плату за рабыню. Продавец, меж тем, остался непреклонен, утверждая, и довольно убедительно, что даже за слина или верра нам пришлось бы заплатить полную стоимость, поскольку они заняли бы место. И потом, а что если человек привёл бы десять тысяч рабынь? Тогда для свободных людей вообще не осталось бы мест. И что, театр должен был бы терять деньги? Кстати, присутствие рабов и рабынь всё же иногда запрещается на определенных песенных драмах и концертах. Точно так же они не могут войти в храмы. В таких случаях обычно предоставляются места для их содержания, обычно окруженная со всех сторон забором загородка, зачастую примыкающая стене и имеющая столбы или иные приспособления для приковывания цепей.

– Стоять! – послышался строгий голос.

Мы с Марком просто остановились, а Феба ещё и моментально опустилась на колени у левой ноги Марка, и немного позади него.

– Вы вооружены, – заметил мужчина, одетый в униформу городской стражи Ара, но его акцент выдавал в нём косианца.

Насколько мне было известно, в городе всё ещё оставались стражники уроженцы Ара, но их численность была значительно уменьшена, да и обязанности им оставили самой низкой ответственности. Но даже они находились под командованием косианских офицеров. То, что косианцы носили униформу стражников Ара, конечно, должно было заставлять думать, что они были, по крайней мере, в той или иной мере служащими Ара. Конечно, номинально, так оно и было. Возможно, люди Ара могли счесть это успокаивающим, или, по крайней мере, менее нежелательным, чем если бы люди фактически являвшиеся иностранным гарнизоном, открыто разгуливали бы в косианской униформе. Впрочем, следует отметить, что в городе хватало и солдат регулярных полков Коса, которые и не думали скрывать своей униформы. Помимо них на улицах можно было встретить и наёмников, которых можно было опознать по их нарукавными повязками, шарфам и прочим символам. Мирон, вполне разумно, на мой взгляд, ограничил численность таких наёмников, которые могли бы находиться в городе в каждый определённый момент времени. Тем не менее, несколько инцидентов всё же произошло, например, повреждение собственности в различных тавернах и вандализм в отношении некоторых зданий, например терм и библиотек. Кое-какие магазины были разграблены, хотя никаких упоминаний об этом так и не появилось на досках объявлений. Вооруженные силы Ара были, конечно, расформированы, как пехота, так и кавалерия, и наземная и воздушная. Не позволили сохранить даже пограничные патрули. А животные и экипировка перешли в собственность Коса. Большинство этих людей, по-прежнему оставалось поблизости от города. Мне трудно было, что будут делать вся эта масса народа в дальнейшем. Разумеется, всем им придётся искать какое-либо занятие. Я бы не удивился, если бы узнал, что часть из них уже подалась в разбойники. Кое-кто, конечно, остался в городе, возможно, в надежде наняться в стражу.

– Да, – не стал отрицать я очевидного.

– Ты из Ара? – спросил меня стражник.

– Нет, – честно ответил я.

– Чем занимаешься? – уточни он.

– Как раз ищу, чем заняться, – пожал я плечами.

– Но Ты не из Ара? – снова переспросил косианец.

– Нет, – заверил его я.

– Мечом пользоваться умеешь? – поинтересовался он.

– Возможно, – уклончиво ответил я.

– Могу предложить занятие для такого как Ты, – намекнул стражник. – Нам нужны мужчины.

– Может, мы пойдём уже, – осведомился я.

– А что вам здесь надо, – спросил он, – если вы не из Ара?

– Хочу посмотреть, как продвигаются работы, – ответил я.

Тут мужчина понимающе засмеялся и спросил:

– А может, всё-таки на девок-флейтисток поглазеть?

– Конечно, – кивнул я.

– Проходи, – махнул он рукой, и мы продолжили наш путь.

Ношение оружия и даже его хранение теперь были запрещены для граждан Ара, исключения были сделаны только для гвардейцев. Население Ара практически было разоружено. Это было сделано, по общему мнению, для их же собственной защиты. Согласие с законами о разоружении было также принято за подходящий жест доброй воли со стороны горожан Ара, а так же, как признак их благих намерений и их страстного стремления к миру. Кроме того, их внимание обратили на то, что оружие теперь стало ненужным, учитывая торжество мира и сопутствующее этому освобождение.

– Теперь это всего лишь вопрос времени, – проворчал Марк, – когда оружие будет признано полностью вне закона в городе.

– За исключением тех, кто будет уполномочен носить его, – добавил я.

– Косианцев, – выплюнул юноша.

– В том числе, – не стал спорить я.

– Ты заметил, как он заинтересовался нашим занятием? – осведомился он.

– Конечно, – признал я.

– Не далёк тот день, – предположил мой друг, – когда снова появятся законы о таких вещах, как бумаги, разрешения, остраки и прочие изобретения.

– По крайней мере, я бы этого не исключал, – отозвался я.

По правде говоря у меня были кое-какие идеи насчёт занятости, и о найме на службу Косу, прекрасно согласовавшиеся с моими, и, возможно, планами Марка на ближайшее будущее.

– Это будет ещё хуже чем при Гнее Лелиусе, – заметил мой друг.

– Гораздо хуже, – не мог не согласиться я, мимоходом подумав, что сам Гней Лелиус сейчас был где-то в пути на Кос, а возможно, даже уже на острове.

– Похоже, теперь только Мило может спасти Ар, – проворчал Марк.

– Не будь таким пессимистом, – посоветовал я.

Сам я скорее наслаждался тем, как во время вчерашнего спектакля прославлялся Кос и, фактически, Луриус из Джада. Постановка было отлично отрепетирована, хорошо организована, блестяще костюмирована, и выразительно сыграна. В действительности, трудно получив тысячу актеров на свою сцену, не получить внушительного результата. Также, я должен был признать, несмотря на мои опасения относительно того, что Мило был слишком красивым человеком, но играл он свою роль неплохо. Конечно, поначалу было несколько нелепо смотреть на Луриуса из Джада, по жизни жирного слизняка и пародию на мужчину, уж это-то я как-то имел возможность видеть лично, изображаемого таким богоподобным товарищем как Мило. Впрочем, это было сделано, в конце концов, в интересах драмы, и артистическая вольность, насколько я понимаю, в некоторых случаях позволяет так погрешить против действительности.

– Кажется, этот спектакль продлилась не меньше пяти анов, – заметил Марк.

– Скорее не больше трёх, – усмехнулся я. – А как тебе понравился тот парень, который играл злого и вероломного Гнея Лелиуса?

– О да, – протянул Марк. – До этого времени я не понимал, что даже взбесившийся слин не смог бы быть настолько злым.

– Но кстати, я заметил, что Ты как-то мало внимания уделял самому действию на сцене, – улыбнулся я.

– Возможно, Ты прав, – признал Марк.

– Похоже, до вчерашнего вечера Ты просто не понимал, что Феба может оказаться столь привлекательной, оказавшись полностью скрытой под одеждой, – заметил я.

– Но абсолютно голой под этой одеждой, – напомнил мне он.

– Кажется, Ты не мог дождаться, когда мы доберёмся до дома, чтобы заняться ею основательно, – предположил я.

– Возможно, – ничуть не смутился Марк.

Стоило только Фебе переступить порог нашей комнаты в инсуле, как он сорвал с неё ту ткань, что мы на неё намотали и, шнырнув девушку животом на набитый соломой тюфяк, с радостным криком набросился на неё.

– Как думаешь, а другие знали, что она под одеждой голая? – полюбопытствовал мой друг.

– Судя по взглядам и экспрессии, я думаю, что парочка свободных женщин подозревала это, – усмехнулся я.

Помнится, одна из них прошипела Фебе: «Рабыня!», на что невольница опустив голову смогла только прошептать: «Да, Госпожа». Конечно, у знающих людей не возникало особых трудностей с тем, чтобы определить, что Феба была рабыней. Например, на это указывали торчащие из-под края покрывала обнажённые ноги. Кроме того, во время перерывов Марк ставил девушку на колени у своих ног.

– Пусть они сами поползают голыми у ног мужчин, дрожа от страха под его плетью, – вскинулся Марк.

– Свободные женщины? – уточнил я.

– Хорошо, – раздраженно буркнул мой друг, – пусть на них сначала наденут ошейники.

– Было бы неплохо, – признал я.

Честно говоря, приятно видеть свободных женщин в таком затруднительном положении. Это помогает им понять, сколь мало отделяет их от судьбы рабынь.

– Но Мило мне не понравился, – заявил Марк.

– Ты просто сердишься из-за того, что он – такой красавчик, – указал я.

– И постановка была паршивой, – добавил он.

– Ничуть не бывало, – не согласился я.

– Это была пустая трата денег, – проворчал юноша.

– Фебе там понравилось, – заметил я.

– Что она в этом может понимать? – отмахнулся Марк.

– Она – очень умная и образованная женщины, – напомнил я.

– Она – рабыня, – буркнул он.

– В настоящий момент, – напомнил я.

Многим гореанам нравится владеть умными образованными женщинами. Что и говорить, приятно иметь их у своих ног, полностью принадлежащих вам, нетерпеливо выпрашивающих чести доставить вам удовольствие, знающих также и о том, что если они не сделают этого, то будут наказаны. Безусловно, тысячи женщин самых разных типов превращаются в превосходных рабынь, и каждая по-своему неповторима.

Вчерашний поход в театр стоил нам трёх полных медяков, один из которых был входной платой Фебы. Премьеру этой постановки, показанную несколько дней назад, посетила сама Талена. Достать остраку именно в тот день у меня не получилось, похоже, их количество было сильно ограничено. Но, заняв позицию на её пути к театру, смешавшись с толпой, я рассмотрел, правда, только издалека, её паланкин, занавески которого были задёрнуты. Несли паланкин, кстати, не рабы, а крепкие мужчины, очевидно, из штата Центральной Башни. Кроме того, паланкин был окружен плотным кольцом гвардейцев, как Ара, так и Коса. Это показалось мне интересным. Убаре, столь популярной в городе, по-видимому, не должна была требоваться такая мощная охрана. Позади паланкина, на тарларионах восседали Серемидий, ещё недавно верховный генерал Ара, а ныне, в мирные времена, просто первый министр ёе величества Убары, и Мирон Полемаркос из Темоса. Серемидий, как и следовало ожидать, оставаясь старшим капитаном гвардии, сохранил свою команду дворцовой гвардии, таурентианцев. По моим сведениям в городе насчитывалось около двух с половиной тысяч этих товарищей. Саму Талену я так и не увидел, поскольку свой паланкин она покинула уже внутри внешнего зала театра, от улицы скрытого. То, что она теперь носила косианские наряды, я слышал, но лично на ней их не видел.

Теперь мы достаточно ясно могли расслышать музыку флейт.

– Ого! – пораженно выдохнул я.

Я даже представить себе не мог, как много было сделано с момента моего последнего посещения этих мест. Гигантская брешь, более чем четыреста ярдов шириной, зияла в стене. Нижний край бреши пока ещё не опустился ниже сорока – пятидесяти футов. Края пролома сужались от вершины стены, находившейся в этом месте приблизительно в ста двадцати гореанских футах над поверхностью земли. Брешь, словно муравьями, была облеплена фигурками людей. То и дело, один за другим вниз, на внешнюю сторону подали камни. Я услышал, что там они тоже не задерживались, а грузились на фургоны и вывозились. На стенах хватало не только мужчин и парней, но также и женщин и девушек.