Текст книги "Волшебники Гора (ЛП)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

– Принесите мешок, – велел я, – и засуньте этого шпиона в него.

– Сейчас принесу, – пообещал какой-то парень, срываясь с места.

– Пусть это будет мешок, который мы используем для мяса тарска, – закричал ему вслед другой.

– Ага, – крикнул тот на бегу.

– Мы повесим это вместе с мясом, – заметил мужчина. – Там он не привлечёт особого внимания.

– Точно, а заодно отобьём хорошо нашими посохами, – мрачно усмехнулся другой, – как мы делаем это с подвешенным мясом тарсков, чтобы оно стало помягче.

– Отличная идея, – засмеялся первый.

– Это, кстати, тоже не привлечёт ничьего внимания, – заметил второй.

– Мы сломаем каждую кость в его теле, – пообещал третий.

– Мы проконтролируем, чтобы утром его нашли в нескольких шагах от Центральной Башни.

– Будет неплохо, – поддержал первый.

– А на мешке, пусть напишут дэльку, – предложил я.

– Так и сделаем! – рассмеялся он.

Через мгновение вернулся парень с мешком, и провокатора, дико зыркавшего глазами, всунули внутрь. Затем, горловину мешка затянули и завязали, и двое крестьян потащили его на противоположную сторону рынка, к мясным рядам, где располагались прилавки мясников.

– А что, если он выживет? – поинтересовался Марк.

– Признаться, я как раз и надеюсь, что он выживет, – пожал я плечами. – На мой взгляд, его сломанные кости, ушибы, кровь, стоны, невнятное бормотанье, отчёт о том, что произошло, его ужас и прочее гораздо лучше послужит Бригаде Дельта, чем его смерть.

– Именно по этой причине Ты устроил ему этот допрос? – полюбопытствовал он.

– Не только, – ответил я. – Он показался мне неплохим парнем, и он действительно знал командиров четырнадцатого полка.

– Для тебя это, конечно, игра, но вот для некоторых других, это уже перестало быть развлечением, – проворчал юноша.

– Ты имеешь в виду тех двоих, которых нашли повешенными в переулке около таверны в районе Анбар? – уточнил я.

– Да, – кивнул он, – окровавленными дэльками вырезанными на груди, – подтвердил он.

– Я тоже слышал об этом, – признал я.

– Предполагается, что они пытались проникнуть в Бригаду Дельта, – сообщил мне Марк.

– Интересно, – кивнул я.

– Боюсь, что это может действительно оказаться делом рук Бригада Дельта, – заметил мой друг.

– Этого я знать не могу, – сказал я. – Но, тоже, не исключаю такой возможности.

– А Ты обратил внимание на поддержку толпой Бригады Дельта? – спросил Марк.

– Да, – ответил я. – А также и на их отношение к наёмникам.

– И к шпиону, – добавил мой друг.

– Конечно, – кивнул я. – Давай надеяться, что он выживет и сделает свой отчет о произошедшем.

– В том числе и об их поддержке ветеранов дельты? – уточнил Марк.

– Да, – согласился я. – Трудно было не заметить, как они его поддерживали, когда он утверждал, что был таковым.

– Это совершенно отличается от того, что было несколько месяцев назад, – заметил Марк.

– Просто за последние месяцы многие в Аре, наконец-то, узнали, что эти парни сделали для них, что они вынесли и насколько город им задолжал.

– Возможно, он задолжал бы им гораздо больше, если бы они бросили преследование косианцев на Воске и остановили их под Торкадино, – проворчал мой друг.

– А Ты догадываешься о том, что теперь должны предпринять косианцы? – спросил я.

– Что? – заинтересовался Марк.

– Я имею в виду на этом этапе игры, – пояснил я.

– И что же?

– Они должны попытаться дискредитировать Бригаду Дельта, – предположил я.

– Ну, конечно, – согласился со мной юноша.

– Но при этом, не идентифицируя её с ветеранами дельты, – добавил я.

– Почему это? – удивился он.

– Из-за поддержки народа, теперь повернувшейся в сторону ветеранов, – пояснил я. – Серемидий без сомнения связывает Бригаду Дельта с ветеранами похода в дельту, и возможно в целом он прав, но он достаточно умён, чтобы понимать, что популярность действий Бригады Дельта увеличила симпатии к ветеранам. Значит, теперь он должен попытаться вбить клин между ветеранами и Бригадой Дельта.

– Каким образом он может добиться этого? – спросил Марк.

– А разве это не очевидно? – поинтересовался я.

– Говори уже, не томи, – понукнул меня он.

– Серемидий нуждается в чем-то или ком-то, – намекнул я, – чтобы разделить Бригаду Дельта от ветеранов дельты.

– Продолжай, – нетерпеливо попросил молодой воин.

– Кроме того, он хочет лишить Бригаду Дельта симпатий населения.

– И что? – спросил Марк.

– Поэтому Бригада Дельты должна быть представлена недружественной Ару силой, инструментом его врагов, – продолжил свою мысль я.

– И кто же будут эти враги? – уточнил юноша. – Уж конечно, не его настоящие враги, я имею в виду Кос и Тирос.

– Напомнить тебе, кто предал Ар на севере? – поинтересовался я. – Какой город открыл свои ворота для экспедиционных войск Коса?

– Никакой, – насупился Марк.

– Форпост Ара! – улыбнулся я.

– Понятно, – проворчал он.

– Скорее всего, должно произойти именно это, – сказал я. – Косу требуется враг для Ара, но не он сам. Ему нужно отвлечь внимание от своей собственной тирании. Если мы отбрасываем ветеранов дельты, остаётся единственный практичный вариант – Форпост Ара. Как Ты знаешь, многие в Аре до сих пор обвиняют Форпост Ара, не только в его мнимой измене на севере, не только в своих текущих проблемах, но и в разгроме в дельте.

– Но это же – абсурд, – возмутился воин.

– Ничуть, если не знать правды, – заверил его я, – а иметь в своём распоряжении только пропаганду Коса и ложь марионеточного правительства засевшего в Центральной Башне.

– Опять твоя каисса? – буркнул он.

– Она самая, – кивнул я. – По сути, к добру или к худу, но своими действиями мы вынудили Серемидия вернуться к идее дискредитации Форпоста Ара.

– Думаешь, во время этой кампании дискредитации они снова выставят Домашний Камень Форпоста Ара? – спросил Марк.

– Несомненно, – заверил его я.

– Ты именно это изначально и планировал? – осведомился он.

– Для пользы нас обоих, – сказал я.

– То есть, для твоей тоже? – уточнил юноша.

– У меня тоже имеется свой интерес в этом деле, – усмехнулся я.

– Подозреваю, что он не имеет никакого отношения к Домашнему Камню Форпоста Ара, – предположил мой друг.

– Нет, – признал я. – Мой интерес лежит несколько с другой стороне.

– Толпа рассеялась, – заметил Марк. – Думаю, что самое время исчезнуть отсюда.

– Ты прав, – кивнул я, и через пару енов, заскочив в простенок между домами и скрывшись от любопытных взглядов, вернули себе нормальный внешний вид, снова превратившись в служащих вспомогательной стражи Ара находящихся на оплате Коса.

– А как Ты планируешь напасть на место показа Домашнего Камня, если, конечно, Серемидий захочет выставить его ещё раз для оскорбления Аром? – поинтересовался мой друг.

– Он его обязательно выставит, – заверил я его.

– И как Ты планируешь нападение на место его показа? – не отставал он.

– А я разве говорил, что планирую на кого-то нападать? – уточнил я.

– Но как же тогда мы его получим? – удивился парень.

– Я собираюсь просто забрать его, – улыбнулся я.

– Забрать? – переспросил он.

– Именно, – кивнул я.

– Ты думаешь, что это пройдёт незамеченным? – осведомился мой друг.

– Пройдёт, – усмехнулся я.

– Каким образом? – не понял Марк.

– Потому, что он по-прежнему будет там, – пожал я плечами.

– Ты безумец, – вздохнул он.

17. Волшебство

– Куда она подевалась! – вскрикнул мужчина.

– Не верю своим глазам! – воскликнул Марк. – Она же мгновение назад была внутри паланкина!

– Тсс, – прошипел я.

– Я не могу понять того, что я увидел на этой улице! – признался он.

Мы с Марком стояли в партере, плечом к плечу с другими зрителями, перед низкой сценой. Позади нас имелись ещё ряды скамей для тех, кто желал, заплатив два бит-тарска, а не один, развлекаться с некоторыми удобствами.

Четверо мужчин в тюрбанах с перьями, величественно, словно ничего необычного не произошло, унесли паланкин, занавески которого теперь были открыты, за кулисы.

– Она исчезла, – удивлённо заметил мужчина, стоявший рядом с нами.

– Но куда и как? – пораженно спросил другой.

– Она же не могла исчезнуть без следа, – сказал первый.

– Но она это сделала! – прошептал третий не без страха в голосе.

Мы находились внутри зала небольшого, знавшего лучшие времена, театра. Собственно весь театр состоял из этого зала длиной ярдов двадцать, да открытой авансцены. Это было уже четвертое подобное заведение, в которое мы зашли за этот вечер. Впрочем, снаружи, на улице тоже хватало всяческих развлечений. Там были установлены палатки, а то и просто столы под открытым небом, на которых главным образом демонстрировали фокусы с мелкими предметами, вроде острак, колец, шарфов или монет. Признаться, я люблю такие вещи, и считаю себя настоящим ценителем тонкости, проворства, ловкости и навыков, которые зачастую вовлечены в создание этих иллюзий.

– Увы мне, – закричал грузный мужчина, ковыляя по сцене, правда от внимательного глаза не могло укрыться, что делал он это с определенной легкостью и изяществом, для своего веса, конечно, – неужели я потерял свою рабыню?

– Найди её! – выкрикнул мужчина из зала.

– Верни её! – поддержал голос с другой стороны.

Как мне показалось, оба мужчины кричали абсолютно серьезно. Возможно, стоит упомянуть, что многие гореане, особенно представители низших каст, имевшие доступ только к «знаниям первого уровня», относятся к подобным зрелищам весьма серьезно, полагая, что стали свидетелями не фокусов и иллюзий, я удивительных феноменов, ставших результатом таланта и силы необычных людей – волшебников или магов. Эта бесхитростность, несомненно, является следствием многих факторов, таких как примитивность их мира, изолированность и редкость городов, несхожесть культур и слабость линий коммуникации. Кроме того, гореане не склонны рассматривать мир как часовой механизм, состоящий из взаимозависимых частей, как большую, правильную, предсказуемую машину, подчиняющуюся уравнениям и абстракциям. Для них мир это скорее азартная игра, необъяснимая, бессмысленная и полная случайностей. Среди его фундаментальных метафор, с помощью которых гореанин мог бы оградить себя от величия и тайны мира, будут вовсе не бездушная машина или смерть, но стебель травы, корень дерева или бутон цветка. Он ощущает мир как живой и реальный. Он рисует глаза на носу своих кораблей, чтобы они могли видеть свой путь. И если он чувствует настолько огромные и пугающие грандиозность и великолепие, то пусть и его корабли увидят и почувствуют, ту необъятность и великолепие, красоту, силу и мощь посреди которой они оказались. Почему там есть что-то? Почему там вообще что-то есть? Почему не ничто? И не будет ли «ничто» более вероятным, более рациональным и более научным? Когда начинается время? Где заканчивается пространство? На линии, на плоскость или на сфере? Не ограничивают ли наши определения реальность? Что, если реальность не знает нашего языка, границ нашего восприятия, ограниченности наших умов? Как получается, что стоит пожелать поднять руку, и она поднимается? Как получается, что набор молекул может кричать от наслаждения в темноте? Гореанин воспринимает мир скорее не как загадку, а как возможность, не как заданную величину, которая должна быть измерена, а как щедрый дар, которым можно насладиться, не как проблему, которую следует решить, а как награду, которая должна быть с благодарностью принята. Также было бы небезынтересно отметить, что средний гореанин, несмотря на свой страх перед Царствующими Жрецами, и то почтение, которое он испытывает к ним, богам своего мира, не думает о них как создателях этого мира, ни как о существах желаниям которых, этот мир подчиняется. Скорее он рассматривает Царствующих Жрецов, как детей этого мира, таких же, как слин, дождь или человек. Ну и последнее наблюдение, касающееся тенденции некоторых гореан принимать иллюзии и фокусы за действительность, состоит в том, что средний гореанин склонен весьма серьёзно относиться к таким понятиям, как честь и правда. Исходя из его культуры и условий жизни, его ценностей, ему зачастую легче именно через эту призму принимать окружающих его людей. В результате, он с большей вероятностью станет жертвой мошенника и шарлатана, чем его более подозрительный и циничный товарищ. С другой стороны я бы не советовал лгать гореанину. Ему это не понравится.

– Я мог бы протянуть руку и дотронуться до неё, – сказал мне Марк.

Честно говоря, я сомневался, что он смог бы это сделать. Хотя мы и стояли не слишком далеко от сцены.

В этой части представления свет, крытый, с белыми занавесками паланкин вынесли на сцену четверо мужчин в украшенных перьями тюрбанах. Свою ношу они установили на сцену, так чтобы сквозь отодвинутые с обеих сторон занавески можно было видеть заднюю стену сцены, драпированную весьма мрачным занавесом. Внутри паланкина, словно скучая, оперевшись на один локоть, восседала стройная девица, одетая в мерцающие белые шелка, и лицом, скрытым под вуалью.

– Наверняка, дамочка из высокородных, – заявил грузный мужчина на сцене.

Его слова были встречены смехом в зале. Свободные женщины почти никогда не появляются на гореанской сцене. Фактически, в большинстве более высоких форм драмы, таких как классические трагедии, вместо того, чтобы позволить женщинам выйти на сцену, хоть свободным, хоть рабыням, женские роли исполняются мужчинами. Впрочем, маски, костюмы, диалоги и прочие детали, конечно, дают понять какие именно роли должны быть приняты как женские. Женщины, конечно, почти всегда рабыни, тоже могут появиться на сцене, но в пантомимах, фарсах и прочих более низких формах сценического искусства.

Меж тем девушка, опираясь на услужливо подставленную толстяком руку, вышла из паланкина, и довольно скучающим взглядом обвела зрителей собравшихся в зале. Её взгляд иначе, чем презрительным назвать было трудно. Естественно по толпе собравшихся прокатился возмущённый гул.

– Уверен, она не может быть моей рабыней, Лицией! – воскликнул артист.

Девушка горделиво вскинула голову, скрытую под капюшоном и вуалью.

– Если Вы – свободны, дорогая Леди, – заговорил толстяк, – пожалуйтесь стражникам на моё оскорбительное поведение, чтобы они могли бы наказать меня плетью, за то, что посмел обращаться к вам, но если, на самом деле, Вы моя Лиция, снимите эти капюшон и вуаль.

Почти имперской грацией она откинула свой капюшон и опустила вуаль.

– Она прекрасна! – не сдержавшись, воскликнул Марк.

Впрочем, он оказался не единственным несдержанным в зале. Другие тоже выражали своё восхищение женщиной не менее бурно.

– Это же – моя Лиция! – закричал толстяк, словно в облегчении прижимая руку к сердцу.

Женщина, не становившись на достигнутом, приспустила ткань ещё немного, обнажив плечи и придерживая одежды перед собой.

– Она не в ошейнике! – послышался возмущённый мужской голос.

– Выпороть её! – закричал другой зритель.

Женщина мгновенно побледнела и задрожала, костяшки её пальцев побелели, настолько она вцепилась в одежды, которые всё ещё удерживала перед собой, но уже через мгновение, она взяла себя в руки и снова вошла в роль. Нетрудно было понять, что она уже успела почувствовать на своей спине укус плети, и знала, на что это было похоже.

– Но, кажется, в обновлённом Аре мы должны уважать рабынь? – с тревогой в голосе, поинтересовался толстяк обращаясь к аудитории.

Этот вопрос, конечно, был встречен гомерическим хохотом и ударами ладонями по плечам левых рук.

– Но на моей Лиции должен быть некий символ её неволи, – заметил лицедей. – Пожалуйста, Лиция, покажите нам его.

Женщина немедленно выставила вперёд левую ногу, приподняв края одежд и продемонстрировав узкий анклет – ножной браслет рабыни, запертый на её прекрасной и стройной лодыжке. Затем она снова спрятала ногу под одеждой. Рабский ошейник, той или иной формы, сделанный в виде железной полосы или круглого прутка, или просто цепь, запертая на замок, является почти универсальным символом неволи на Горе. С другой стороны, некоторые рабовладельцы используют браслеты ручные или ножные. Также, рабыни могут носить нечто небольшое, что могло бы обозначить их статус, например кольцо, значение которого может быть известно лишь немногим. Браслет, анклет или кольцо часто носят женщины, рабство которых остаётся секретом, и скрывается от окружающих, хотя, конечно, не от себя и не от своего господина. Но даже такие женщины, оказавшись наедине со своим хозяином, обычно оказываются в ошейнике, столь подходящим для рабынь. В действительности, зачастую входя в дом своего владельца, она раздевается и, встав на колени или опустившись на четвереньки, ждёт, когда тот запрёт на её шее стальной символ её статуса. Есть много причин того, что в качестве основного символа рабства предпочтение отдаётся ошейнику, помимо тех, что обусловлены историей и традициями. Горло ведь не только эстетически идеальное место для такого символа, где он был бы хорошо заметен и красиво смотрелся, но и то место, учитывая его узость по сравнению с плечами и головой, с которого его невозможно снять. Кроме того, он облегчает взятие женщины на поводок, а также посредством его, с помощью верёвки или цепь можно закрепить рабыню к кольцу или какому-либо иному приспособлению для хранения. Некоторые рабовладельцы даже приковывают или привязывают к нему руки своих невольниц. А ещё ошейник помогает рабыне и всем остальным ясно понять её статус, статус домашнего животного.

– Ну же, Лиция, покажите нам немного больше, – попросил толстяк.

Лиция довольно быстро, всего лишь на мгновение, при этом оставаясь в прежней позе, распахнула свои шёлковые одежды. Голову женщина, словно в стеснении, повернула влево.

– Она прекрасна! – восхищённо выдохнул Марк.

– Точно, – не мог не согласиться я.

– Уверен, что она – потомственная рабыня, с длиннющей родословной, – заявил он.

– Нет, – усмехнулся я. – Когда-то она была свободной женщиной на Аспериче.

Марк недоверчиво посмотрел на меня.

– Точно тебе говорю, – заверил я его.

– Ты уверен? – озадаченно спросил юноша.

– Более чем, – кивнул я.

– Интересно, – протянул Марк.

– Впрочем, в некотором смысле, конечно, – улыбнулся я, – она – потомственная рабыня, как и все остальные женщины.

– Верно, – признал мой друг.

Дело в том, что многие гореанские мужчины уверены, что все женщины – прирождённые рабыни. Просто на кого-то уже надели ошейник, а на кого-то пока ещё нет.

Под своими длинными одеждами девушка носила скромную рабскую тунику, довольно сильно скрывавшую её тело. Лиция снова, запахнув полы своей поблёскивавшей одежды, вскинула голову и окинула публику презрительным взглядом, вызвав очередную волну возмущения.

– Кое-кто из моих знакомых, – развёл руками толстяк, – утверждают, что я испортил её.

Под его слова женщина, вытянула свою маленькую руку, и опираясь на услужливо подставленную руку тучного артиста вернулась в паланкин. Когда Лиция устроилась на своём прежнем месте поудобнее, носилки подняли. Было прекрасно видно, что паланкин висел над полом. Можно было рассмотреть задрапированную заднюю стену зала.

– Я надеюсь, что этим вечером Вы будете добры ко мне? – поинтересовался толстяк у стройной красотки сидящей в паланкине.

Та вскинула голову и даже не соизволила ответить на его вопрос, и мужчина, тяжело вздохнув, задёрнул занавески. Но паланкин по-прежнему не казался сцены.

– Вы думаете, что я излишне мягок с ней? – спросил актёр у аудитории.

– Да! Да! – раздалось несколько мужских криков из зала.

– О, о! – застонал толстяк, расстроено глядя вверх и беспомощно потрясая кулаком в воздухе. – Если бы только я не был преданным сторонником обновлённого и замечательного Ара!

Публика взорвалась хохотом.

Я уже давно заметил, что большая часть негодования на текущее правление Аром выражалась именно в таких местах, на представлениях, в фарсах, непристойных пародиях и других подобных шоу. Кое-какие театры даже были закрыты из-за красноречивости и точности спектаклей, полных оскорбительной сатиры и критики, а два были сожжены. Правда стоит отметить, что этот товарищ держался технически в пределах границ приемлемости, если так можно выразиться. К тому же, в данный момент это было намного более безопасно, чем, скажем, несколько недель назад, баловаться таким юмором. На мой взгляд, было достаточно разумно со стороны правительства, отозвать свои проекты законов должные начать политику демаскулинизации, которая, фактически так никогда и не продвинулась дальше стадии предложений. Просто было обнаружено, немедленно и недвусмысленно, что большинство мужчин города не готово отбросить своей мужественности, даже за похвалу властей. В результате, даже самой Убаре пришлось подтвердить, что рабыни должна быть послушными и стараться угождать своим владельцам. Таким образом, по моему мнению, удалось предотвратить беспорядки и даже революцию. Однако я предполагал, что в этом зале могли присутствовать шпионы. Честно говоря, меня брало сомнение, что этот толстяк будет популярен у власть имущих.

– Вот если бы нашёлся некий волшебник, который смог бы помочь мне в моей дилемме! – всхлипнул тучный лицедей.

– Поберегись! – встревожено выкрикнул мужчина из зала.

– Да, поберегись! – засмеялся другой.

– О-о, если бы только нашёлся такой волшебник, который смог бы мгновенно унести мою Лицию, далеко-далеко, и преподать ей хотя бы немногое из того, что значит быть рабыней! – воскликнул толстяк.

Кое-кто в из мужчин, присутствовавших в зале, презрительно засмеялся. На мой взгляд, можно было пожать руку этому актёру, за то, как правдоподобно он сыграл свою роль.

– Но конечно не существует никаких волшебников! – вздохнул он.

– Остерегайся, – снова крикнул тот же что и прежде встревоженный мужчина, который, похоже, был очень увлечён представлением. – Остерегайся, чтобы они не услышали тебя!

– Я думаю, что стоит поговорить с ней, и попробовать упросить её стать лучшей рабыней, – проговорил толстяк.

Паланкин, конечно, всё ещё был там же, около центра сцены, поднятый над полом четырьмя носильщиками. Занавески так и оставались плотно закрытыми. Тучный актёр подойдя к паланкину, взялся за занавески. Публика в зале была довольно спокойной. Наконец, толстяк отдёрнул занавески в стороны.

– О-о-ох! – дружно выдохнули в зале.

Дыхание перехватило у многих, включая Марка.

– Она исчезла! – ошеломлённо воскликнул какой-то мужчина.

Теперь сквозь открытый паланкин снова были видны драпировки позади сцены, и теперь видеть их вообще ничто не мешало.

Меж тем, четверо носильщиков в тюрбанах с перьями, величественно унесли паланкин за кулисы, словно ничего необычного не произошло.

Мужчины вокруг нас возбуждённо загалдели. Я ударил себя по левому плечу, хваля таким образом исполнителя за удачный трюк. Вслед за мной раздались и одобрительные аплодисменты остальных зрителей.

Толстяк поклонился публике, а затем снова вошёл в свою роль.

– Я думаю, что у меня есть всего лишь один шанс вернуть мою рабыню, – поведал он зрителям, – но я боюсь. Это такой риск!

– Почему? – спросил кто-то из зала.

– Да потому, – напряжённым шёпотом сказал толстяк, обращаясь к своему заинтересованному собеседнику персонально, – что он связан с волшебством.

– Это не имеет значения! – крикнул ему другой парень.

– Есть у меня плетеный ящик, – вздохнув, сообщил лицедей. – Его оставил мне на хранение один человек с Ананго.

Кое-кто из присутствующих в зале задохнулся от волнения. Дело в том, что волшебники с Ананго являются своеобразной знаменитостью на Горе. Если кто-то хочет превратиться своего недруга черепаху или нечто подобное, то ему к ним. Разумеется, их работа весьма недёшево обходится. Единственные люди на Горе, которые ничего не знают о них, насколько мне известно, сами жители далёкого Ананго.

– Конечно, возможно, никакой он не волшебник, – задумчиво проговорил толстяк.

– Но он мог бы им быть! – взволнованно заметил парень из зала.

– Верно, – признал артист.

– Тогда стоит попытаться, – предложил голос из толпы.

– Правильно, – поддержал его другой человек, – нужно сделать всё что угодно, чтобы вернуть такую красотку на свою верёвку.

– Вы думаете, что он не возражал бы? – уточнил толстяк.

– Конечно, нет! – заверили его из зала.

Интересно, подумал я, откуда он узнал об этом.

– Он же может оказаться тем самым человеком, который унёс её! – предположил кто-то из зрительного зала.

– Точно, – поддержал его другой зритель.

– Возможно, он даже сам хочет, чтобы Вы воспользовались сундуком, чтобы вернуть её! – заметил третий.

– Ну конечно! – убежденно воскликнул четвёртый.

– Вообще-то он утверждал, что был моим другом, – вздохнул толстяк.

– Несите ящик! – призвал чей-то нетерпеливый голос.

– Принесите ящик! – решительно махнув рукой, потребовал актёр, обращаясь у своим товарищам за кулисами.

Двое из тех товарищей, что носили паланкин, снова появились на сцене, теперь без тюрбанов, вынеся из-за правой кулисы большие козлы. Они установили из в центре, примерно в пяти футах одни от других. Следом двое других носильщиков, тоже без тюрбанов, видимо полагая, что теперь не было никакого смысла в таком снаряжении, раз уж они больше не были при исполнении служебных обязанностей при нахальной рабыне, вынесли на сцену длинный плетеный ящик, приблизительно шесть футов длиной, и по два фута высотой и шириной, и установили его на козлы. Соответственно, всем было отлично видно, что под ящиком и по сторонам от него, ни за ним, ни перед ним, ничего не было, только свободное пространство.

– А ящик-то не пустой! – убеждённо закричал кто-то из толпы.

– Точно, – поддержал его другой скептически настроенный зритель, – рабыня внутри него!

– Это не уловка! – крикнул третий.

– Я, конечно, тоже надеюсь, что рабыня внутри, – вздохнул толстяк, повернувшись к залу лицом, – всё же мне действительно хочется вернуть её!

– Да там она, там! – послышался чей-то крик.

– Я надеюсь, на это, – пожал плечами актёр. – Давайте посмотрим!

И он поспешил к ящику. Первым делом толстяк снял и отложил в сторону плетёную крышку. Затем он откинул заднюю стенку ящика, повисшую на петлях вниз, так что её было видно из зала. Следом за задней стенкой последовала очередь левой, а потом и правой стенок, также свободно повисших с основания ящика. Фактически ящик был разобран на глазах напряжённо замерших зрителей. Он теперь был практически полностью открыт, за исключением передней стенки, которую актёр удерживал вертикально одной рукой.

– Открывай переднюю стенку! – нетерпеливо закричал кто-то.

– Показывай рабыню! – потребовал другой голос.

– Это не уловка! – выкрикнул третий.

– Ай-и-и! – пронеслось по залу, как только толстяк убрал руку, передняя стенка повисла перед козлами.

Теперь ящик был абсолютно открыт, и абсолютно пуст.

– Рабыни там нет! – констатировал один из зрителей.

– Она не здесь, – пораженно пробормотал другой.

– Это был бы жалкий фокус, если бы она была там, – проворчал третий.

– Зачем Ты показываешь нам пустой ящик? – осведомился четвёртый.

– Увы, горе мне! – горестно завопил толстяк, словно не веря своим глазам, водя руками в пустом пространстве внутренностей ящика, теперь выставленных на всеобщее обозрение. – Всё верно! Её здесь нет!

Затем он упал на четвереньки и, заглянув под ящик, приподнял переднюю стенку своей рукой над днищем, которое было около дюйма толщиной. С видом человека полностью обезумевшего от горя, он отпустил стенку, позволив ей снова упасть. Он даже поводил рукой между полом и днищем ящика. Нижний край передней стенки, даже откинутой вперёд, свободно висел, не доставая ещё приблизительно восемнадцать дюймов до пола, просвет между ними был отлично виден из зала.

– Её здесь нет! – выкрикивал он то и дело.

– А где рабыня? – удивлённо спросил кто-то из зала, заставив меня улыбнуться.

– Возможно, волшебник оставил её себе, – достаточно серьезно предложил другой мужчина.

– Но он – мой друг! – вступился за него толстяк.

– А Ты в этом уверен? – спросил один из более серьезных зрителей.

– Может просто ящик вовсе не волшебный? – предположил артист.

– Это, пожалуй, самой вероятное объяснение, – прошептал один мужчина другому.

– Я тоже так думаю, – буркнул Марк, больше самому себе чем кому-либо ещё.

Я пристально посмотрел на него, похоже, что он был абсолютно серьёзен.

– А Разве Ты так не думаешь? – спросил юноша, заметив мой взгляд.

Нет, он точно серьёзен.

– Давайте смотреть дальше, – предложил я, улыбаясь про себя.

Марк, насколько я знал, был очень умным человеком. С другой стороны он принадлежал к культуре, которая в целом придерживалась довольно широких взглядов в вопросах данного рода, и, как я понял, сегодня он впервые в своей жизни столкнулся с фокусами и иллюзиями. Ему они, должно быть, казались чем-то удивительным. Кроме того, как очень умный, но очень молодой человек, выросший в весьма специфических условиях, он был готов принять то, что, как ему казалось, было доказано его чувствами. Странно, что ему это не казалось печальным оскорблением рациональности. Впрочем, попытавшись поставить себя на его место, представив, что я вырос бы в подобных условиях и обладал его багажом знаний, я вынужден был признать, что был бы не меньше его впечатлён, если не убеждён. Кстати, многие гореане, из тех, кого я знал, и чьи интеллектуальные способности оценивал так намного более высокие чем у меня самого, относились к таким вещам с большой серьезностью.

– Что же я сделал неправильно? Что же я сделал неправильно? – причитал толстяк на сцене.

Он встал на ноги и снова поднял переднюю стенку и прикрепил её к поднятой стенке слева.

– Что же я сделал неправильно? – простонал он, поднимая и закрепляя правую сторону. – Я не понимаю.

Затем актёр обошёл ящик и поднял заднюю стенку, прикрепив её к двум боковым. Наконец, он поднял с пола плетёную крышку и уложил на ящик сверху.

– Что же я сделал неправильно? – вопросил он снова.

– Вы не призвали волшебника! – выкрикнул какой-то парень из толпы.

– Чего? – удивлённо переспросил толстяк.

– Ну точно! – воскликнул кто-то в зале. – Помните! Вы же вызывали прежде, объявляя своё желание, что вам может помочь в вашей дилемме, только некий волшебник, который мог бы унести её далеко и преподать ей немногое из того, чем должна быть рабыня!

– Ну да! – кивнул актёр. – Да! Всё верно! Было такое.

– Возможно, тот мужчина с Ананго, ваш друг, – продолжил говоривший, – услышал вас и сделал так, как Вы попросили из лучших побуждений.

– Думаешь это возможно? – спросил у него толстяк.

– Конечно, возможно! – убеждённо заявил тот.

– И что же я, в таком случае, должен сделать? – поинтересовался актёр.

– Попробуйте попросить его снова! – предложил зритель.

– Конечно, – поддержал его другой человек из толпы.

– Вы думаете, что он вернёт её мне? – спросил толстяк.