Текст книги "Волшебники Гора (ЛП)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

– Я только слышала об этом, – вздохнула женщина.

– Признаться, я несколько удивлён, что за всё время своего нахождения в доме Аппания, весьма богатого мужчины, Ты ни разу не видела таких танцовщиц, – заметил я. – Уж он-то мог бы себе позволить заказать их, или даже иметь своих собственных.

– Думаю, Вы правы, Господин, – согласилась она.

– Что, их не было даже на банкетах? – полюбопытствовал я.

– Нет, – ответила рабыня.

– Или на тех малых ужинах, после которых их обычно приковывают цепью к кольцам подле гостей?

– Нет, – покачала она головой.

– Понятно, – протянул я.

Эта информация полностью согласовывалась с кое-какими выводами, к которым я пришёл ранее. И если мои предположения были верны, то это хорошо согласовалось с моими дальнейшими планами.

– А почему Господин спрашивает об этом? – поинтересовалась женщина.

– Любопытство не подобает кейджере, – напомнил я.

– Простите меня, Господин, – сразу пошла на попятный рабыня.

– Мой вопрос был навеян, – сказал я, уводя её любопытство в другую сторону, – беспомощностью твоих рабских реакций.

– Я не понимаю, Господин, – призналась она.

– В рабских танцах есть множество различных движений, – сказал я, – бёдрами, животом, а в действительности и всем телом, которые напоминают, а фактически совершенно ясно являются родственными движениям любви и потребностей.

– И что, Господин? – заинтересовалась женщина.

– Разумеется, в танце, – продолжил я, – эти движения находятся под намного более строгим контролем. Танец, в конце концов, это одна из форм искусства. Тем не менее, небезызвестно, что при этом обычно пробуждается сексуальность танцовщицы. Ведь для женщины довольно трудно быть красивой и чувственной, и при этом никак не проявлять своей сексуальности. На самом деле, не редки случаи, когда у танцовщицы, даже во время самого танца наступает оргазменная беспомощность. Это может произойти с ними даже в то время, когда они находятся на ногах, но чаще это происходит во время движений на полу или когда они танцуют стоя на коленях.

– Да, Господин, – тяжело дыша, прошептала рабыня.

– Так вот, твои движения, – подошёл я к главному, – намекнули мне, что из тебя могла бы получиться такая танцовщица.

– Понимаю, – возбуждённо сказала она.

– Кроме того, твоё тело превосходно подходит для танцев, – добавил я.

– Да, Господин, – прошептала женщина.

– Не хотела бы Ты обучиться таким танцам? – осведомился я.

– Я не знаю, Господин, – заметно испугалась она.

– Или Ты боишься быть настолько красивой?

– Я – рабыня, – прошептала она. – Со мной будет сделано то, что пожелают владельцы.

– Но сама Ты хотела бы этого? – уточнил я.

– Возможно, Господин, – робко ответила рабыня.

– Похоже, что это то, о чём Ты сама задумывалась, – предположил я.

– Да, Господин, – не стала отрицать она.

От противоположной стены донёсся стон Фебу, стиснутой в руках Марка. Я тоже сделал несколько неспешных движений. Женщина в моих руках сразу начала задыхаться.

– О-о-охх, – издала она тихий протяжный стон и, посмотрев на меня, взмолилась: – Пожалуйста.

– Что? – с невинным выражением лица, спросил я.

– Пожалуйста, – проскулила она, – продолжайте моё покорение.

– Ты уверена, что хочешь этого? – уточнил я.

– Да! – воскликнула рабыня.

– Почему? – осведомился я.

– Потому, что я – рабыня, – выдохнула она, – а для рабыни уместно быть покорённой!

– Понятно, – улыбнулся я.

– Я понимаю свой пол и его значение, – добавила женщина.

– Это в неволе, – уточнил я, – Ты осознала это?

– Да, Господин, – кивнула она. – И мне не предоставили особого выбора, Господин.

– Верно, – согласился я.

– Пожалуйста! – внезапно заплакала рабыня.

– Кстати, – вспомнил я, – когда Ты будешь вставать на колени перед свободной женщиной, в своей новой скромной одежде, пригодной непритязательной рабыни, а тебе именно это вскоре предстоит сделать, чтобы передать сообщение, которое будет вставлено в тубус и подвешено на твою шею, проследи за тем, чтобы, когда Ты встанешь на колени, они у тебя были плотно сжаты.

– Конечно, Господин, – сказала она. – Ведь она – женщина, а не мужчина.

– Но что ещё важнее, – продолжил я, – раз уж тебе придётся предстать перед нею, впрочем, это касается и любой другой свободной женщиной, тебе придётся скрывать свою сексуальность. Не позволяй им даже подозревать об этом. Пусть они думают, что Ты столь же инертна и не осведомлена, как они сами.

– Рабыне обычно приходится играть эту роль перед свободными женщинами, Господин, – вздохнула она. – Нам не требуется много времени на то, чтобы узнать это. Фактически с первых дней нахождения в ошейнике.

– Понимаю, – кивнул я.

– Но я не думаю, что их столь легко одурачить, – заметила рабыня.

– Возможно, Ты права, – признал я.

– За время моего пребывания в доме Аппания, – сказала она, – мне не повезло повстречаться со свободными женщинами, приехавшими к господину по делам, и оба раза они ударили меня стрекалом.

– Попытайся приложить все возможные усилия, на какие Ты способна, – посоветовал я.

– Да, Господин.

– Постарайся казаться просто скромной, почтительной и скромно одетой женщиной, напуганной серьёзностью порученного дела и стремящейся поскорее выполнить поручение.

– За это Вы можете не беспокоиться, – заверила меня она, – но что если меня охватит страх в присутствии такой женщины?

– Она – всего лишь женщина, – пожал я плечами, – и если бы она оказалась в ошейнике и раздета, то она ничем не отличалась бы от тебя.

– Господин! – вспыхнула рабыня.

– В действительности, в такой ситуации, по отношению к ней Ты могла бы быть первой девкой, – усмехнулся я.

– Пожалуйста, Господин! – попыталась протестовать она.

– И, тем не менее, это так, – заверил её я.

– Да, Господин, – вздохнула рабыня.

– И ещё, – сказал я. – Не думаю, что в твоих интересах было бы продемонстрировать ей тем или иным способом, случайно или намеренно, например, из чисто женского тщеславия, намёк, что и говорить, ложный намёк, что между тобой и предполагаемым отправителем послания, которое Ты понесёшь, могло бы быть что-либо предосудительное.

– Да, Господин, – кивнула женщина.

– Ты должна быть всего лишь скромной посыльной, – напомнил я ей.

– Да, Господин.

– Признаться, мне бы очень не хотелось узнать, что тебя порубили на мелкие кусочки или сварили в масле, – сказал я.

– Конечно, Господин, – задрожала она.

– Что случилось? – осведомился я.

Мне казалось, что слезы прыгнули заново в глазах рабыни.

– Я боюсь, Господин, – призналась женщина, – что теперь я больше не могу представлять интерес для него, того, кто должен быть воображаемым автором послания. Теперь я – всего лишь низкая рабыня. В лучшем случае я могла бы ожидать что он, встретив меня на пути, отпихнёт меня ногой со своей дороги.

– Понимаю, – кивнул я.

– Но я была бы благодарна ему даже за это мимолётное прикосновение, – всхлипнула она.

– И это я могу понять, – сказал я.

– Я бы поцеловала эту сандалию, если бы она слетела с той ноги, которая пнула меня, – заявила рабыня.

– Ты снова можешь двигаться, – сообщил я ей, – Лавиния.

Я решил оставить женщине прежнее имя.

И рабыня, едва только получив моё разрешение нарушить свою вынужденную напряжённую неподвижность, наложенную на неё мною ранее, с благодарностью обхватила меня своими руками и, рыдая от облегчения и радости, ритмично задёргалась подо мной. Уже через несколько мгновений она закричала:

– Я отдаюсь вам, мой Господин!

А я сдавил её тело в крепких как железо объятиях и тоже не удержался от крика радости и наслаждения.

– Я беспомощна! Я взята! – причитала женщина.

В другом углу комнаты точно также сжатая в руках Марка Феба вскрикнула от удовольствия, а следом и её господин издал дикий крик, внезапно перешедший в низкое довольное рычание. Наши крики и стоны на какое-то время наполнили крошечную комнату.

– Я ваша, – объявила Феба Марку.

– Я покорена! Я ваша рабыня, Господин, – прошептала мне Лавиния.

– Завтра, – сказал я, довольно потягиваясь, – мы начинаем наш проект.

– Да, Господин, – отозвалась женщина.

– Ты будешь повиноваться, – сообщил я ей.

– Да, Господин, – заверила меня она. – Ваша рабыня будет повиноваться.

21. Рассказ рабыни

– Я в ужасе, Господин! – воскликнула Лавиния, когда и втолкнул её в нашу небольшую комнату в инсуле Торбона, расположенной на улице Деметрия, в районе Метеллан.

– Как всё прошло? – спросил я, закрыв дверь позади нас.

– Я напугана! – сказала она.

– Почему? – осведомился я.

– Как я смогу осмелиться оказаться рядом с ним? – простонала женщина. – Я, теперь простая рабыня!

– Ты будешь в скромной одежде государственной рабыни, – постарался успокоить её я, – причём даже без колокольчиков.

– Я боюсь, – призналась она.

– Положи плащ, – приказал я.

Лавиния отложила в сторону плащ, который до сих пор был накинут на ней, прикрывая её белую шерстяную тунику и ошейник на шее. Разумеется, её выставленные на всеобщее обозрение икры и босые ноги не оставляли сомнений для тех, кого она встречала на улицах относительно её статуса.

– Я даже не посмею поднять на него взгляд и посмотреть в глаза, – простонала рабыня.

– Ты должна будешь сделать это, если он тебе прикажет, – предупредил её я.

– Да, Господин, – ответила она, со страданием в голосе.

– Но это, скорее всего, не понадобится, – заметил я.

– Да, Господин! – всхлипнула женщина.

– Меняй одежду, – скомандовал я, – быстро.

Лавиния незамедлительно сдёрнула с себя свой скромный белый наряд, а затем, всего лишь на мгновение, возможно даже не осознанно, замерла передо мной нагая и посмотрела на меня.

– Тщеславная рабыня! – не удержавшись, засмеялся я.

Женщина покраснела до корней волос и, быстро убрав белую, достала серую тунику, подходящую для государственной рабыни.

Я улыбнулся тому, как хорошо за этот короткий момент она успела продемонстрировать своему владельцу его собственность. Не мешкая ни ина, рабыня накинула тунику на себя через голову, стянула вниз и разгладила её на бёдрах.

Я окинул оценивающим взглядом, стоявшую передо мной рабыню.

– Великолепно, – констатировал я, вызвав довольную улыбку на лице женщины.

Затем я достал из плоской кожаной коробки ошейник, очень напоминающий те, которые носят на своих прекрасных шеях государственные рабыни и, подойдя к Лавинии со спины, защёлкнул его над ошейником Аппания. На некоторое время она оказалась в двух ошейниках. Впрочем, нижний ошейник надолго на ней не задержался, тут же снятый мною с её шеи. Таким образом, рабыня ни на мгновение не осталась без какого-либо ошейника.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени? – спросил я.

– Нет, – ответила женщина. – Я едва понимаю, что я делаю, или, где я нахожусь.

– На колени, – скомандовал я.

Хронометры на Горе существуют, но они редки и представляют собой немалую ценность. Например, у нас с Марком таковых не имелось, как и намерений, ими обзавестись. Не то, чтобы мы не могли себе этого позволить, просто обладание столь дорогим аксессуаром, как нам казалось, не слишком согласовалось с нашим обликом простых стражников из вспомогательных отрядов. Впрочем, в большинстве городов, включая, конечно, и Ар, городские власти озаботились тем, чтобы извещать жителей о времени суток. Само собой, официальные часы выставлены согласно расчётам писцов, с учётом астрономических измерений, имеющих отношение к движению солнца и звёзд. Точно так же привязан к астрономическим наблюдениям и календарь, провозглашенный гражданскими властями. В распоряжении среднего гореанина имеется множество простых устройств для того, чтобы отметить интервалы времени. Наиболее типичны среди них калиброванные свечи, солнечные и песочные часы, клепсидры и масляные часы.

Я сел скрестив ноги напротив Лавинии, и та, глубоко задышав, сказала:

– Мне кажется Господин тоже чего-то опасается. Простите меня, Господин.

– Отдышись, – велел я.

– Спасибо, Господин, – пробормотала она.

Рабыня, кстати, опустившись на колени, не забыла расставить их в надлежащее положение. В конце концов, в данный момент она находилась перед свободным мужчиной.

Скоро нам предстояло пойти в театр Пентилика Таллюкса, или просто большой театр, по-местному, до которого было больше двух пасангов пути.

– Мне страшно, – повторила она.

– Как всё прошло? – снова спросил я.

В этот момент до нас донёсся металлический звон. Одиннадцатый ан.

– Ещё только одиннадцать, – с облегчением вздохнула женщина.

– Да, – кивнул я и, увидев, как она взволнованно закрыла глаза, спросил: – Боишься?

– Да, – шепнула Лавиния.

На мой взгляд, женщина имела право бояться, в конце концов, она была всего лишь рабыней.

– Что тебя так пугает? – поинтересовался я.

– Он, – ответила Лавиния. – Перед ним мне предстоит появиться, будучи всего лишь рабыней!

– Ах, да, – улыбнулся я.

Признаться, сам я думал, что её ужас был мотивирован, и это, возможно, было куда более оправданно, тем, что произошло немного раньше, этим утром.

– Расскажи мне лучше о том, что произошло в Центральной Башне, – напомнил я о своём предыдущем вопросе.

– Всё произошло почти в точности, как Вы ожидали, – сказала она. – Когда я подошла к Центральной Башне, то опустилась на колени перед гвардейцами. Тубус с письмом, при этом коснулся камней. Я подняла голову и сообщила о своём поручении, о том, что я доставила личное сообщение для Убары, исходящее из дома Аппания. Мужчины прочитали мой ошейник. Для всех я выглядела как одна из девушек Аппания. Правда, насчёт того, что меня допустят внутрь, сами гвардейцы поначалу были настроены довольно скептически. Однако, к их удивлению, им сообщили, что меня нужно пропустить к Убаре.

– Доступ тебе обеспечило то, что Убара предположила, что сообщение могло было бы исходить не от Аппания лично, всё же он никаких особых дел с ней не ведёт, а от одного особого человека из его окружения, – объяснил я. У Талены должно было появиться подозрение, а возможно даже надежда, на то, что это письмо написано кем-то, кто её очень интересует. Тем более что послание было заявлено как «личное», что должно было не только подтвердить её подозрения, но и взволновать и заинтриговывать женщину.

– Да, Господин, – согласилась Лавиния.

Она, конечно, получила рапорт от гвардейцев, что руки пришедшей к Центральной Башне рабыни закованы в наручники за спиной, а тубус висит на шее. Таким образом, женщина не могла вскрыть и прочитать письмо, а значит, она, скорее всего, остаётся в неведении относительно его содержания. Лавиния, кстати, и вправду о сути послания знала лишь в общих чертах, поскольку, в то время как мы с Марком, при поддержке Фебы, приглашённой в качестве эксперта, вчера вечером составляли его, сама она находилась у досок информации, собирая для на нас любые сплетни, которые могли бы показаться интересными. Для рабынь вообще лучше подходить к общественным доскам сообщений либо вечером, либо очень рано утром, тогда меньше шансов, что будет много народу, а, следовательно, и меньше вероятность того, что их могут побить. Конечно, моя рабыня в целом представляла и смысл написанного, и свою роль в наших планах. Само письмо, конечно, как и было договорено, написал Марк.

Встретив Лавинию в заранее оговоренном месте, после того, как она покинула Центральную Башня, я снял с неё наручники и забрал тубус. Потом, я выдал ей плащ, и мы, каждый своей дорогой вернулись к инсуле Торбона.

– Продолжай, – бросил я.

– Гвардейцы, первым делом проверили наручники, – сообщила она, – и признали, что мои руки я в них надёжно обездвижены.

– Ожидаемо, – кивнул я.

То, что рабыня сразу пришла с руками скованными за спиной, конечно, гвардейцам было только на руку. Таким образом, им не потребовалось использовать свои собственные наручники, прежде чем вести её внутрь дворца.

– Потом они взяли меня на два поводка, – продолжила Лавиния.

– Один стальной ошейник с двумя цепями по бокам? – уточнил я.

– Да, – подтвердила она.

Есть несколько способов, которыми заключённого могут взять на двойной поводок, при этом иногда используются два ошейника, а иногда один единственный, но с двумя кольцами по обе стороны. Ошейники при этом могут быть самыми разными, обычно кожа, металл или верёвка, впрочем, для самих поводков обычно используются те же самые материалы. Иногда можно встретить даже деревянные ошейники, сделанные наподобие колодок. Не трудно догадаться, что основное назначение такого двойного поводка – безопасность и двойной контроль. Пленник вряд ли окажется способен сорваться с двух поводков сразу. По крайней мере, один из них, но задержит его. Точно так же человек, оказавшийся на двух поводках одновременно, может быть легко остановлен, удержан на месте или переведён, между двумя конвоирами, не будучи способен достичь кого-либо из них, либо третьего лица. В случае взятия на двойной поводок женщины, это помимо всего прочего, ещё и выглядит эстетично. Конечно, обычно от девушки не ожидается, что она попытаться напасть на своего конвоира, скажем, чтобы укусить его или пнуть, по крайней мере, не больше одного раза. Это – не то действие, на которое она когда-нибудь осмелится снова. С другой стороны, в данном случае, гвардейцы, по понятным причинам, не хотели бы рисковать её приближением к Убаре на слишком близкое расстояние, пусть и с руками, закованными за спиной в наручники.

– Затем, под охраной пяти гвардейцев меня провели через двойные ворота Центральной Башни, – сказала Лавиния. – Первым шёл офицер, потом я, между двумя солдатами, державшими поводки, которые были закреплены на мне. Замыкали нашу колонну ещё два гвардейца с копьями. После того, как двойные ворота закрылись позади нас, мне на голову накинули капюшон, и повели через анфиладу коридоров, показавшуюся мне лабиринтом, столько там было переходов, лестниц и поворотов. Иногда мне даже казалось, что мы разворачивались и шли обратно. Когда мне приказали встать на колени, я уже понятия не имела, в каком месте Центральной Башни я оказалась. Два моих конвоира встали по обе стороны от меня и, наступив на поводки, вынудили меня согнуться до пола. И тут я услышала я женский голос: «Принесите мне послание от моего дорогого друга, Аппания».

– Какой это был голос? – осведомился я.

– Он показался мне дружелюбным, и даже любезным и очаровательным, – ответила рабыня, – но, почему-то под этим чувствовался холод или, возможно, жестокость.

– Продолжай, – кивнул я.

– Я почувствовала, как тубус сняли с моей шеи, потом услышала, как с него сняли крышку, а следом зашуршала бумага. Скорее всего, это сделал офицер, а потом передал послание женщине. Некоторое время было тихо, а потом она заговорила снова: «Это – пустяк, – сказала она, – всего лишь небольшой анонс о ближайшем спектакле от моего дорогого друга, Аппания. А теперь оставьте нас наедине. Но прежде, чем уйти, снимите капюшон с рабыни. Я хочу посмотреть на неё». Капюшон с меня сняли, и я смогла осмотреться. Я стояла на коленях в комнате, больше всего похожей на апартаменты для частных аудиенций. Скорее всего, это было где-то глубоко внутри башни. Окон не было, но света хватало, горело множество ламп. Стены были задрапированы великолепными алыми тканями. В нескольких футах передо мной на небольшом постаменте стояло кресло, в котором царственно восседала женщина, одетая в восхитительные одежды сокрытия и прекрасные вуали. Я молчала. Офицер сказал женщине: «Мы подождём снаружи». А потом, развернувшись, он покинул комнату, сопровождаемый своими людьми. Капюшон, который был снят с меня, остался лежать сбоку. Там же был и тубус и крышка от него. Я осторожно посмотрела на женщину, сидевшую в кресле. Мне показалось, что она даже не замечала меня. Она читала и перечитывала письмо, что держала в руках, по-видимому, оно сольно взволновало женщину. Цепи поводков были прикреплены к кольцам, вмурованным в пол по обе стороны от меня. Я надёжно удерживалась на месте. Я не смогла бы встать, только выпрямиться оставаясь на коленях. Наконец, женщина в кресле посмотрела на меня, и я, испугавшись, опустила голову на пол и услышала её насмешливый голос: «Вот значит, как Ты становишься на колени перед свободной женщиной». «Простите меня, Госпожа! – заплакала я. – Но здесь были гвардейцы!». «Их здесь больше нет, – заметила женщина, – и даже если они были, то именно я здесь Госпожа, а не они». Я поняла, что допустила серьёзную ошибку и взмолилась: «Простите меня, Госпожа!». «Передо мной следует становиться на колени скромно» – указала мне она. Я плотно сжала колени и ответила: «Да, Госпожа».

– А я предупреждал тебя об этом, – напомнил я ей.

– Я должна быть наказана? – испуганно спросила Лавиния.

– Нет, – успокоил её я. – Рабыни ставят колени в такое положение почти автоматически, и мне не хотелось бы усложнять твоё обучение, наказывая тебя за то, что Ты поступила так, оказавшись в особой ситуации. Не хочу, чтобы характер твоих реакций становился слишком сложным или непоследовательным.

– Спасибо, Господин, – облегчённо вздохнула рабыня.

– Кроме того, – улыбнулся я, – гвардейцы были мужчинами, и они там, действительно, присутствовали.

– Да, Господин!

– Но впредь, ради тебя самой, я посоветовал бы тебе, оказавшись перед свободными женщинами, остерегаться таких оплошностей, – предупредил я.

– Да, Господин!

– Продолжай, – велел я.

– Женщина посмотрела на меня сверху вниз, и я сразу опустила голову, не смея поднять на неё взгляда. Меня даже начало неудержимо трясти. Можете себе представить, что почувствовала я там, такая маленькая и беспомощная!

– Конечно, – кивнул я, – в таком месте, в присутствии такой персоны, самой Убары Ара.

– О да, Господин, – сказала она, – конечно, и это тоже. Но было и кое-что ещё.

– Что именно? – заинтересовался я.

– Я думаю, что на меня гораздо больше давило то, что она была свободной женщиной, а я был перед нею всего лишь рабыней.

– Понятно, – усмехнулся я. – Продолжай.

– Так вот, Убара посмотрела на меня и заявила: «Это письмо написано не Аппанием». «Нет, Госпожа» – подтвердила я, и тогда она спросила: «Но Ты знаешь, от кого оно, не так ли?». «От великолепного Мило» – сообщила я. «Ты знаешь о его содержании?» – осведомилась женщина. «Нет, Госпожа» – ответила я. «Ты грамотная?» – уточнила она. «Да, Госпожа» – признала я. «Но этого послания Ты не читала?» – спросила Убара. «Нет, Госпожа» – заверила её я. «А есть ли у тебя некое понятие того, что может быть его содержанием, – поинтересовалась женщина, – какое-либо подозрение относительно его смысла?». «Боюсь, что да, Госпожа» – кивнула я. «А Ты знаешь, кто я?» – строго спросила она. «Вы величественная и прекрасная Талена, – ответила я, – Убара Великого Ара». «Его ведь могли бы убить всего лишь за то, что он осмелился бы думать о написании такого письма» – сказала женщина. Я очень испугалась и промолчала, а она возмущённо продолжила: «А он даже подписал свой письмо. Какой дурак. Какой бедный, безумный, страстно увлеченный дурак. Как он мог осмелиться на столь компрометирующий, столь глупый и совершенно безумный поступок?». «Возможно, он потерял своё благоразумие из-за сияния красоты Госпожи» – прошептала я.

– Превосходно, Лавиния, – похвалил её я.

– Женщина посмотрела на меня и приказала: «Говори». И я сказала, как Вы меня научили: «Он как-то раз выступал в Центральной Башне, декламировал стихи и всё такое. Возможно, в какой-то момент, не по вине Госпожи он был очарован её голосом, словно пением птицы венминиум, или возможно, её изяществом и манерами, результатом тысяч поколений её предков. Или, опять же не по вине Госпожи, возможно вследствие некого мимолётного замешательства, Мило настолько не повезло бросить взгляд на кусочек её на мгновение открывшегося лица, или заметить изящность её тонкого запястья между манжетой и перчаткой, или даже, к своему ужасу рассмотрел обнажившуюся из-под кромки одежд лодыжку?». На это моё предположение Убара кивнула и пробормотала: «Возможно». И я нисколько не сомневаюсь, Господин, что эта владетельная женщина сама проследила за тем, чтобы таких сигналов, таких знаков, таких интригующих проблесков, якобы сделанных по невнимательности или неосторожности было предостаточно!

– Возможно, в этом она не столь уж и отличалась от тебя самой, – усмехнулся я

– Господин! – попыталась возмутиться рабыня.

– По крайней мере, – пожал я плечами, – она никогда не стояла около него на коленях, в браслетах и рабском шёлке и не протягивала руки, чтобы дотронуться до него.

– Будь она на моём месте, и всего лишь рабыней, – проворчала Лавиния, – возможно, она сделала бы то же самое!

– Возможно, – не стал спорить я.

– А я уверена в этом, Господин! – заявила она.

– И в результате оказалась бы в полях? – поинтересовался я.

– Возможно, Господин, – улыбнулся моя рабыня.

Честно говоря, мысль о царственной Талене, остриженной и отправленной работать в поле, действительно показалась мне забавной.

– Господин? – окликнула меня женщина, выводя из мечтаний.

– Продолжай, – бросил ей я.

И Лавиния продолжила: «Ты знаешь, что он посвятил премьеру своего „Луриуса из Джада“ мне?» – спросила меня Убара. «Да, Госпожа» – ответила я. «Как посвятил он мне и многие из других своих спектаклей» – добавила она. «Да, Госпожа» – повторила я. «Он провозгласил, что это я вдохновила его на эти спектакли» – сказала Убара. «Да, Госпожа» – кивнула я. Кстати, Господин, неужели она не поняла, что в таких заявлениях главным был, прежде всего, политический аспект!?

– Продолжай, – отмахнулся я.

И Лавиния продолжила свой рассказ:

«Впрочем, я вдохновляла многих людей искусства» – сообщила мне Убара.

– Продолжай, – повторил я, улыбнувшись про себя.

Мне вдруг стало интересно, можно ли было обучить Талену рабским танцам. Если бы из этого что-нибудь получилось, она на собственном опыте смогла бы узнать то, что для женщины в действительности означало, вдохновить мужчин. Впрочем, зачастую для этого хватает просто красоты почти любой рабыни.

– Так вот, – вернулась к своему рассказу рабыня, – Убара мне и говорит: «Я должна уничтожить это письмо. Я должна сжечь его в пламени одной из этих ламп». Я, конечно, поддержала её: «Да, Госпожа». «Потому, что это письмо будет означать для него смертный приговор, – объяснила она, – если только оно попадётся на глаза кому-либо из членов Совета, Серемидию или Мирону, или возможно даже любому свободному мужчине». «Да, Госпожа» – не могла не согласиться я. Но, Господин, она не уничтожила то письмо! Она аккуратно свернула его, и спрятала под своими одеждами!

– Это вполне объяснимо, – улыбнулся я.

Я подозревал, что это письмо оказалось для Талены слишком драгоценным, чтобы просто взять и сжечь его. Возможно, она будет дорожить им и перечитывать. А вот интересно, что бы она сделала, если бы вдруг узнала, что оно было написано Марком. Признаться, на какое-то мгновение, я даже порадовался, что мой собственный почерк был настолько корявым, особенно в том, что касалось обратных строк. Кстати, не стоит забывать и о том, что сохранение этого письма, чисто теоретически, дало Талене огромную власть над ни в чём не повинном Мило. Если бы такое письмо попадало в неправильные руки, я бы не исключал, что красавчику пришлось бы сходить на встречу со слином в его обеденное время. Подозреваю, что Марк не возразил против этого, но лично я не отнёсся бы к такому повороту с одобрением. Я не питал к Мило какой-либо неприязни, хотя он был довольно красивым парнем.

– «Мило просто возмутительно выходит за рамки своего статуса!» – сказала она мне, – продолжила Лавиния. – «Да, Госпожа» – поддержала я её. Но мне показалось, что она была очень рада.

– В конце концов, он один из самых красивых мужчин в Аре, – напомнил я Лавинии.

– Он самый красивый мужчина в Аре! – не удержалась она.

– Что-что? – переспросил я.

– Конечно-конечно, он один из самых красивых мужчин в Аре! – тут же исправилась женщина.

– Ну, возможно, – усмехнулся я.

– «Какой он безумный дурак!» – воскликнула Убара, – вернулась к рассказу рабыня. – «Возможно, он находит Госпожу непреодолимо притягательной, – предположила я. – Возможно, он ничего не может поделать с собой». «Да, – согласилась Убара. – Других объяснений и быть не может».

Что до меня, то я в этот момент задумался над тем, можно ли было бы научить Убару извиваться в цепях, или например, двигаться на полу так красиво, что её хозяин не захотел бы выпороть её за неуклюжесть.

– Господин слушает? – поинтересовалась Лавиния.

– Да, – кивнул я.

– Затем она поднялась со своего кресла, и спустилась с постамента туда, где стояла на коленях я, закованная в наручники и прикрепленная к кольцам, и спросила: «Чья Ты?». «Я принадлежу дому Аппания, Госпожа» – ответила я, хотя, конечно, понимала, что её об этом проинформировали гвардейцы, считавшие это с моего ошейника, ещё когда я была на улице снаружи.

– Не отвлекайся, – велел я. – Продолжай.

– Тогда Убара приказала она мне: «Встань на коленях прямо и подними подбородок. Ещё выше!». Женщина наклонилась и, взяв в руки ошейник, удостоверилась, прочитав в слух: «ВЕРНИТИТЕ МЕНЯ АППАНИЮ ИЗ АРА». Потом она выпрямилась и, улыбнувшись, сказала: «Подходящая надпись для ошейника, подходящая для животного». «Да, Госпожа» – вынуждена была признать я. «Ты – животное, – сказала Убара, – и Ты знаешь об этом». «Да, Госпожа» – согласилась я. «Просто невероятно, какая пропасть лежит между, такой как я, и такой как Ты» – засмеялась она. «Да, Госпожа» – ответила я. «Как тебя называют?» – спросила меня эта женщина. «Лавиния» – ответила я. Она кивнула и сказала: «Неплохое имя». «Спасибо, Госпожа» – поблагодарила я. «Красивое имя» – добавила она. «Спасибо, Госпожа». «И Ты – красивая женщина, Лавиния» – заметила Убара. «Спасибо, Госпожа». «Очень красивая» – признала она. «Спасибо, Госпожа» – повторила я. «Не смей опускать свою голову! – предупредила она, а затем взяла мой ошейник в руки и, держа его и сердито глядя мне в глаза, воскликнула: – Бесполезное животное в ошейнике!». Я, конечно, испугалась, но смогла выдавить я из себя: «Да, Госпожа!». Но, Господин, если бы она сама была в ошейнике, Вы думаете, что она была бы чем-то большим чем я?

– Нет, – заверил её я.

– Он был бы, заперт на ней точно так же, как и на мне! – воскликнула Лавиния. – Она была бы в нём столь же беспомощна, как и я! И так же, как я, она была бы не в силах снять его со своей шеи!

– Нет, – согласился я. – Такие ошейники сделаны не для того, чтобы женщина могла избавиться от него. Продолжай.

– «Что Ты для Мило?» – внезапно спросила меня Убара, – продолжила моя рабыня. – Я, не удержавшись, заплакала и сказала: «Ничто, Госпожа! Я для него – пустое место, Госпожа!». Тогда Убара спросила меня: «Как же тогда получилось, что именно Ты принесла это послание? Держи голову в прежнем положении!». «Мой владелец, Аппаний, назначил меня личной рабыней Мило, – объяснила я, – обслуживать его, убираться в его комнате, выполнять его поручения, и так далее». «А ещё спать у его рабского кольца?» – язвительно спросила она. «Нет, Госпожа, – заверила её я, – он отсылает меня спать на циновку, в углу его комнаты, и мне не разрешается оставить то место до утра!» «Абсурд!» – не поверила мне Убара. «Нет, Госпожа!» – попыталась настаивать я. «Ты хочешь сказать, что он никогда не трогал тебя так, как мужчины трогают женщин?» – уточнила она. «Нет, Госпожа!» – подтвердила я. «И Ты ожидаешь, что я в это поверю?» – спросила женщина. «Но это так, Госпожа!» – поспешила заверить её я. Я задрожала под её злым взглядом и добавила: «Я для Мило всего лишь ничего не значащая рабыня-служанка». И вдруг она закричала на меня: «Но тебе самой хотелось бы большего!». «Пожалуйста, не заставляйте меня говорить об этом!» – заплакала я, а она, посмотрев на меня сверху вниз, засмеялась. О, Господин, как тот смех ранил меня! Как унижена я была этим звуком! «Не смей разевать рот на то, что не положено тебе по статусу, – прошипела она мне, – глупая маленькая рабыня». «Простите меня, Госпожа» – взмолилась я. Вот почему она была столь жестока ко мне, простой рабыне, Господин?