Текст книги "Волшебники Гора (ЛП)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

– Господин! Господин! – закричала девушка позади меня.

– А что с рабыней-то делать? – спросил один из собравшихся.

– Вы – мужчины, – пожал я плечами. – Не сомневаюсь, что вы придумаете, что с ней сделать. Например, её мучила жажда, так что Вы можете проследить за тем, чтобы больше не мучила.

– Отлично, мы проконтролируем это, – заверил меня мужчина, беря на себя ответственность за данный вопрос.

– А что насчёт остальных? – уточнил другой.

– Прочитайте их ошейники, – предложил я. – А затем прикажите им вернуться домой к своим владельцам и предоставить им такую ночь рабских удовольствий, какой они себе представить не могли. Только на следующий день, удостоверьтесь, что они выполнили ваш приказ и подчинились полностью.

– Мы это сделаем, – пообещал кто-то из толпы.

– Что же насчёт следующего дня и в дальнейшем? – спросил другой мужчина.

– Я бы ожидал, – предположил я, – что их хозяева, увидев, на что действительно способны их рабыни, и что можно с них получить, в дальнейшем не захотят идти на компромисс. Но это если они окажутся достаточно сильны, чтобы получить лучшее и самое прекрасное от своего имущества. В противном случае, я уверен, что девушки сами, испытывая потребность в истинных владельцах, так или иначе, вскоре добьются нового места. Возможно, слабые владельцы, неспособные удовлетворить их нужду, утомлённые наблюдением рабского узла в их волосах, их назойливостью, стонов и скулением по ночам, их мольбами об использовании, дадут им это став сильными, или просто продадут их другим. И в том и другом случае, рабыни смогут получить возможность для своей любви, служения и красоты, оказавшись во власти того, кто сможет оценить их и знает, что нужно делать с этим.

– Вы услышали? – спросил мужчина, обращаясь к стоящим на коленях рабыням.

– Да, Господин! – ответила одна из них. – Мы дадим нашим владельцам такую ночь рабских удовольствий, какой они представить себе не могли, что такая возможна.

– Прочитайте их ошейники, – бросил другой горожанин.

Имена, и места жительства их владельцев были считаны. Вызвавшимся добровольцам поручили встретить каждую рабыню перед скобяной лавкой одного кузнеца на следующее утро и допросить.

– А теперь бегом отсюда! – рявкнул на них один из мужчин.

Все четверо мгновенно подскочили на ноги и замелькали пятками прочь с этого места. Сегодня ночью, подумалось мне, в Аре будет, по крайней мере, четыре удивленных горожанина, и четыре рабыни, которые, до утра будут преподавать им, да и себе самим, своими действиями, намного лучшую концепцию глубин и эмоций вовлеченных в условия их существования.

– Так что там нового на досках? – спросил я Марка.

В действительности не хотел давать понять собравшимся мужчинам, что я вполне прилично мог бы читать по-гореански. Довольные горожане сразу столпились вокруг нас с Марком.

– Вводится комендантский час, – сообщил мой друг. – Начиная с сегодняшнего вечера. На улицы выходить запрещается между восемнадцатым и четвертым анами.

– И в чём причина этого? – спросил я у стоящего рядом мужчины.

– Чтобы ограничить передвижения Бригады Дельта, – прошептал мне он.

– Да есть ли такая вообще? – отмахнулся я.

– Серемидий в этом уверен, – заверил меня мой собеседник.

– Я слышал, что вчера вечером были сожжены казармы, – поделился со мной новостью другой мой сосед.

– Я тоже слышал об этом, – кивнул Марк.

– А на досках про это, что-нибудь есть? – спросил я.

– Нет, конечно, – развёл руками мужчина.

– Нет, – подтвердил Марк. – Я про это ничего не нахожу.

– Тогда этого, должно быть, просто слух, – мрачно заметил кто-то.

– Конечно, – вздохнул другой.

Со стороны фонтана, расположенного в нескольких ярдах в стороне, до нас донеслись отчаянные крики рабыни, которые, впрочем, сразу прекратились, поскольку её окунули в нижнюю чашу. Когда она начала задыхаться и её вытащили оттуда, она принялась умолять о милосердии. Снова и снова её голова, удерживаемая за волосами, исчезала под водой, и появлялась, чтобы получить долгожданный глоток воздуха.

– Пожалуйста, Господа! Милосердия, Господа! – кричала Филомела в такие моменты.

– Дэлька запрещена! – прочитал Марк. – Об этом вот здесь сказано!

– Это интересно, – признал я.

– Это – первое публичное признание Бригады Дельта, – заметил кто-то.

Затем я услышал хлопок плети и женский вой, и обернулся. Голова рабыни была опущена вниз, а мокрые волосы свисали вперёд, закрывая лицо. Она удерживалась за руки двумя мужчинами на коленях перед фонтаном, и вздрагивала и вскрикивала при каждом ударе. Когда они с ней закончили, она уже стояла на карачках, но и в таком положении не смогла удержаться и завалилась на бок, рассыпав свои волосы вокруг головы. Она лежала под ногами мужчина и, похоже, пыталась осмыслить, едва веря в это, то, что с ней было сделано. Можно было догадаться, что это был первым разом, когда она подверглась наказанию плетью. А это, скажу я вам, нечто, чего ни одна рабыня никогда не забудет. Впрочем, долго ей разлёживаться не позволили, и, мужчина, взяв её за волосы, снова поставил рабыню на четвереньки и ткнул пальцем в фонтан. Филомела, медленно и мучительно, между ног мужчин подползала к фонтану и, склонив голову, как ей и следовало сделать несколько раньше, принялась лакать из нижней чаши. Через некоторое, время, когда в неё уже больше ничего не влезало, её поставили на колени на мостовую, руки завернули за спину и связали коротким шнуром.

– Есть ещё что-нибудь достойное внимания? – поинтересовался я у Марка.

– Думаю, что всё более или менее интересное, я уже сообщил, – пожал он плечами.

Филомелу, меж тем, уложили животом на каменный край нижней чаши фонтана. Мужчины столпились вокруг неё. Рабыня вскрикнула, ёе маленькие руки, стянутые шнуром, задёргались за спиной.

– Слава Бригаде Дельта, – проговорил один из мужчин.

– А кто входит в эту Бригаду Дельта? – спросил его другой.

– Кто может это знать? – развёл руками третий.

– Должно быть, это ветераны кампании в дельте, – предположил первый.

– Не исключено, что и другие, – заметил второй.

– Один человек на днях спрашивал у меня, как ему присоединиться к Бригаде Дельта, – рассказал четвёртый.

– Возможно, это был шпион, – предупредил первый.

Мне, кстати, его предположение не показалось таким уж невероятным.

– Я слышал, что они попытались взять одного ветерана для допроса, – сообщил третий.

– И что произошло? – поинтересовался я у него.

– Он выхватил меч из-под плаща, – ответил тот.

– Но мечи же запрещены, – напомнил ему первый.

– Оказывается, далеко не все их сдали, – усмехнулся третий.

– Что произошло дальше? – спросил его я.

– Он зарезал двух косианцев и был таков, – сказал он.

– Да, опасное это занятие пытаться арестовать ветерана дельты, – заметил второй.

– Вероятно, им придётся покинуть город, – предположил я.

– Почему? – удивился третий.

– Теперь они все окажутся под подозрением, – объяснил я.

– В городе полно воинов и бывших гвардейцев и стражников, – пожал он плечами, – которые не были в дельте.

– Это верно, – признал я.

В конце концов, кровь лилась не только в дельте.

– Ого, – воскликну Марк, посмотрев в сторону фонтану, – гляньте-ка, к нам приближается наглая маленькая шлюшка.

– Ну, теперь-то она уже не выглядит такой наглой, – усмехнулся один из мужчин.

Действительно, приближалась. Точнее приближали, поскольку сама она едва ли смогла бы сейчас переставлять ноги. Её тащил какой-то мужчина держа за плечо левой руки. Руки рабыни по-прежнему оставались связанными за спиной, голова низко опущена, мокрые волосы почти полностью скрывали лицо. Её тело тряслось, как в лихорадке.

Стоило сопровождающему её мужчине отпустить её, как она обессилено рухнула на колени. Причём расставила колени в стороны она на этот раз без напоминаний.

– Можно развязать её, – бросил я, и мужчина, наклонившись, дёрнул за свободный конец шнура, быстро освободив запястья девушки.

Конечно, сама она была не в состоянии, дотянуться до ко какого-либо из этих концов, потянув за который узел распускался быстро и легко.

– На четвереньки, – скомандовал рабыне её сопровождающий.

Филомела, даже не заикнувшись, немедленно встала на руки и колени.

– А теперь обойди на четвереньках круг диаметром шагов в пять, – приказал ей мужчина, – а потом вернись на тоже место.

Понаблюдав за ней, я вынужден был признать, что она была превосходно выставлена напоказ, в этой позе самки четвероногого животного. Наконец, закончив свой круг почёта, Филомела снова замерла перед нами на прежнем месте.

– На четвереньках, – предупредил её мужчина.

– В такой позе она уже не кажется такой наглой, – усмехнулся другой.

– Это точно, – поддержал третий.

– Верно, – согласился четвёртый.

– Самая подходящая поза для мелкой самки слина, – засмеялся пятый.

– Смотри на меня, – приказал я девушке, и та подняла лицо и посмотрела сквозь волосы. – Ну что, тебя научили пить из нижней чаши?

– Да, Господин, – всхлипнула она.

– Можешь опустить голову, – разрешил я, а когда она, с облегчением, это сделала, спросил: – Ты ведь вовсе не являешься мелкой самкой слина, не так ли?

– Нет, Господин, – ответила Филомела.

– Правильно, – кивнул я. – Ты теперь скорее напоминаешь мне маленькую вуло.

– Да, Господин, теперь, Господин, – поспешила признать девушка.

– Чего бы тебе сейчас хотелось больше всего? – осведомился я.

– Чтобы мужчины были мною довольны, – сказала она.

– Какие мужчины? – уточнил я.

– Любые мужчины, Господин, – заверила она меня.

– Полагаю, что ей можно позволить жить, – предположил я.

– Я тоже так думаю, – поддержал меня кто-то.

– Да, – кивнул головой другой. – Пусть живёт.

Девушку снова начало трясти. Признаться, я не думал, что она сможет долго продержаться даже на четвереньках.

– Можешь изменить позу, – предупреждая её падение, разрешил я.

Филомела немедленно растянулась передо мной на животе, и дотянувшись до моей ноги, прижалась губами к моей левой сандалии.

– Как Ты думаешь, у тебя будет возможность увидеть своих подруг снова? – осведомился я.

– Я надеюсь, что да, Господин, – ответила она.

– И как по-твоему, кем Ты будешь в их глазах теперь? – спросил я.

– Рабыней, Господин, – признала Филомела.

– А как Ты думаешь, кого Ты увидишь в них? – поинтересовался я.

– Не знаю, Господин, – сказала она.

– Уверен, что и Ты тоже увидишь в них рабынь, – заверил я её.

– Да, Господин, – согласилась девушка.

– Ты по-прежнему думаешь, что было бы хорошо, если бы мужчин Ара поместили под меч? – спросил я.

– Нет, Господин, – поспешно ответила рабыня. – Скорее будет правильно, если женщин, таких как я, поместят под меч их мужественности.

– Даже если это сделает их гордыми, сильными и великими? – уточнил я.

– Трудно для такой скромной рабыни полагать, что её использование, и использование такого же как она, бессмысленного движимого имущества, должно иметь столь значимое последствие, но, если бы это было так, тогда конечно, это стало бы дополнительной радостью для меня, и моих сестёр по рабству.

– Даже если это должно будет неизбежно погрузить тебя ещё глубже и более безвозвратно в твоё рабство, гарантируя, что оно станет ещё бескомпромисснее и абсолютнее? – спросил я.

– Да, Господин, – заверила меня Филомела. – Теперь я сама хочу жить для цепей, плети и любви.

Я посмотрел на неё с высоты своего роста.

– Я прошу вас купить меня! – внезапно всхлипнула рабыня.

– Ты просишь, чтобы тебя купили? – переспросил я.

– Да, Господин, – призналась она. – Именно этого я и прошу!

– Интересно, – протянул я.

– Конечно же, это допустимо для меня, попросить об этом, – сказала невольница. – Ведь это подходит мне, поскольку я – рабыня.

– И, насколько я понимаю, как раз сегодня, – улыбнулся я, – Ты узнала то, что Ты – рабыня.

– Нет, Господин, – ответила лежавшая передо мной девушка. – Я уже в течение многих лет знала, что в душе я рабыня. Просто, только сегодня настал тот день, когда я впервые призналась сама себе в этом. Только сегодня, я смогла прекратить лгать самой себе, и прекратить воевать с самой собой. Сегодня я прекратила притворяться быть чем-то, чем, как я теперь знаю, я не была. Просто сегодня я наконец призналась самой себе, честно и открыто, кто я такая на самом деле.

– Принесите её тунику, – велел я.

Кто-то нашёл и подал мне её скромный, но порванный наряд. Рабыни вывернула шею и, испуганно посмотрев на меня снизу вверх, воскликнула:

– Но Вы же оставите меня себе или купите меня!

– Нет, – бросил я.

– Но ведь именно вам или кому-то такому как Вы я должна принадлежать! – заплакала Филомела и, не дождавшись моего ответа, сквозь слёзы добавила: – Именно для таких, как Вы, существуют такие женщины, как я!

Но я не счёл нужным что-либо отвечать ей, лишь швырнул тунику.

– Без такого мужчины как Вы, – продолжила девушка, – я не смогу достичь своего счастья, своего завершения, своего места в природе! Я здесь, у ваших ног! Заклеймённая, в ошейнике, по закону порабощенная! Беспомощная! Сжальтесь надо мной! Вы же не можете отказать мне в исполнении моего долга!

– На колени, – скомандовал я. – Ты возвращаешься к своему хозяину.

Девушка даже завыла от отчаяния.

– Горе мне! – рыдала она. – Вот значит, каково моё наказание, более жестокое, чем плеть!

– Но он же добр, благороден, просвещен и свободных взглядов, – напомнил я ей.

– Горе мне! – заливалась слезами рабыня. – Горе!

– А Ты попробуй стать для него самой презренной и любящей из рабынь, – посоветовал я. – Приползи к его ногам. Вымоли его милосердие. Попроси его разрешения, служить ему самыми интимными способами доступными рабыне.

– Но он же поднимет меня с колен и меня же и упрекнёт за мои потребности, – пожаловалась Филомела. – Он хочет, чтобы я действовала как мужчина! Мне даже иногда кажется, что может хотеть отношений с мужчиной, просто боится сделать это. В результате, он хочет, чтобы я играла роль мужчины или была похожа на них. Я не знаю. Я думаю, что он боится истинной женщины и того на что она походит. Может быть, он боится, что он не достаточно силён как мужчина, чтобы удовлетворить женщину в полном спектре её потребностей, во всей их тонкости, глубине и сложности. Я не знаю! Возможно, он просто слаб, или из тех кто способен лишь на редкие действия. Быть может он эмоционально мелок, не готов измерить глубину океанов и высоту ста небес. А возможно, все гораздо проще, и ему всего лишь недостаёт здоровья или мужества, и в этом нет никакой его вины. Откуда мне знать! Но, независимо от всего этого, пожалуйста, не отсылайте меня назад к нему!

– Попробуй сама отнестись к нему по-другому, а не так как Ты это делала прежде, – порекомендовал я. – Совсем по-другому. Стань теперь для него настоящей и прекрасной рабыней. Будь послушной, сознательной и трудолюбивой. Служи ему и стремись делать это хорошо во всех смыслах. Предстань перед ним как рабыня. Подползи к нему с плетью в зубах. Уверен, он поймет это. Умоляй его, чтобы он позволил тебе служить для его удовольствия, упрашивай, извивайся перед ним, как самая незначительная и бессмысленная шлюха, как простая рабыня, каковой Ты теперь и являешься.

Филомела озадаченно смотрела на меня, прижимая к груди остатки своей туники.

– Я сделаю так, как Вы говорите, Господин, – пообещала она.

– И может быть тогда, Ты обнаружишь, что он вовсе не такой слабак, как Ты привыкла думать, – усмехнулся я. – И Ты можешь вдруг обнаружить, что он заберёт плеть их твоего рта и, встав над тобой, заставит тебя выть от удовольствия и ощущения радости его господства. Не исключено, что Ты даже можешь быть ударена ей, так он впервые возьмёт тебя под свой контроль. Да, скорее всего, Ты даже будешь положена под плеть, и он накажет тебя за то, что Ты отказывала ему прежде. В конце концов, должен же он как-то подтвердить для себя, и проинструктировать тебя, относительно полностью новых отношений, которые теперь будут между вами.

– Но что, если он на самом деле слаб? – спросила она.

– Тогда просто продолжай служить ему, во всём обилии своего рабства, выпрашивая у него наименьшего из его поцелуев, даже самой случайной мимолётной нежности.

– Да, Господин, – сказала она, вытирая слёзы с глаз обрывками туники.

– Ты вскоре обнаружишь, что теперь, когда Ты стала чувствительной к своему рабству, даже такое крошечное внимание с его стороны будет драгоценным для тебя.

– Да, Господин, – всхлипнула Филомела.

Я не сомневался, что теперь, когда её потребности начали процесс своего освобождения, она сама скоро почувствует их обилие. Для оказавшихся в рабских загонах девушек, нет ничего необычного в том, чтобы стачивать в кровь ногти, царапая стены и пол их конур, или биться своими прекрасными телами о прутья их клеток, пытаясь вымолить у охранника, разрешение хотя бы коснуться его рукава. Иногда рабыню лишают внимания мужчин за два – три дня до её продажи, что бы она смогла хорошо показать на рабском прилавке, полке, или сцене торгов, и своё тело, и свою душу во всей их беспомощности и потребностях.

– Если же он продолжит оставаться инертным, – пожал я плечами, – если не сможет пробудиться или возбудиться, или побоится быть таковым, или, возможно, даже не захочет из-за враждебности к тебе лично или ко всем женщинам вообще, то ему, скорее всего, станет просто неудобно держать тебя в своём доме, и он продаст или передаст тебя кому-нибудь другому. Возможно, он даже обменяет тебя на женщину с меньшими потребностями, или на того, кто будет соответствовать его потребностями, в зависимости от того, каковы они могут быть.

– Но что, если он окажется глупым? – поинтересовалась она.

– Тогда сама попроси его продать или передать тебя, – посоветовал я. – Тогда, только будучи проданной на невольничьем рынке, Ты сможешь найти ошейник другого, способного удовлетворить твой потребности рабыни.

– Но что мне делать, если он не захочет продавать меня? – спросила рабыня. – Что, если он будет настаивать на том, чтобы держать меня в том же состояния, что и теперь? Что, если он будет держать меня согласно его собственным правилам и огням, и удерживать меня от меня самой, отрицая мою суть, разбивая самую глубокую и самую широкую мою потребность, быть той кто я есть?

– Тогда, – рассердился я, – именно так Ты и будешь себя вести, как и положено это той, кто носит ошейник. Он – господин, а Ты – рабыня.

– Да, Господин, – снова зарыдала она.

– Но не бойся, – успокоил её я. – Лично я уверен, что рано или поздно, Ты войдёшь во владение того, кто не только примет твоё рабство, во всей его красоте, нежности и потребностях, в честности и правдивости, но будет радоваться и наслаждаться этим, и для кого Ты станешь настоящим кладом, невероятным и изумительным сокровищем, но, что и говорить, сокровищем, хранимым под самой суровой из всех дисциплин.

– Да, Господин, – улыбнулась девушка сквозь слезы.

– А теперь, вставай рабыня, – приказал я, – спеши к своему владельцу!

– Да, Господин!

Всё так же прижимая к себе остатки своей туники, она встала и, покачиваясь, насколько могла быстро отправилась прочь от досок объявлений.

– Думаю, что она станет превосходной рабыней, – заметил какой-то мужчина, глядя ей вслед.

– Точно, – согласился с ним другой.

Что до меня самого, то я не думал, что они хоть в чём-то не правы. Это – прекрасный момент, когда женщина начинает, осознавать и любить то, чем она является, когда она приходит к пониманию себя самой, и имеет смелость принять это понимание, и тогда от радости трескается лёд покрывавший реку, тают ледники и наступает весна, а она сама начинает любить и встаёт на колени.

– Здесь и сейчас Вы сделали замечательное дело, – сказал мне мужчина.

– Для девушки? – уточнил я.

– Она – всего лишь рабыня, – отмахнулся он. – Я имею в виду то, что было сделано для присутствовавших здесь мужчин.

– О-о, – удивлённо протянул я.

– Вам здесь предоставлялась отличная возможность помочь Косу ещё раз оскорбить мужчин Ара, ещё больше унизить и опозорить их, вынудив проглотить даже дерзость и высокомерие рабыни, тем самым ещё более подчинить и сокрушить их, напомнить им об их несчастной судьбе, их политической и военной слабости, о потере их имущества, их города и гордости, ранить их, нанести ещё один удар их мужеству. Однако Вы этого не сделали. Скорее наоборот, Вы поощрили нас, Вы позволили нам ещё чуть-чуть вырасти в собственных глазах. Слово об этом сегодня вечером пойдёт гулять по всем тавернам!

– Кос этому не обрадуется, – предупредил другой мужчина.

– Опасно в эти времена напомнить мужчинам об их прошлой славе, – признал третий.

– Что, если мы начнём испытывать желание исправить это? – спросил четвёртый.

– Надеюсь, Вы понимаете, насколько опасно для вас то, что Вы здесь сделали? – осведомился третий из них.

– Как получилось, что вы находитесь на службе Коса? – спросил второй, указывая на наши с Марком нарукавные повязки.

– Даже те, кто служат Косу, могут оставаться мужчинами, – заметил я.

– Верно, – признал он.

– Но Вы-то, конечно, из Ара, – предположил первый.

– Нет, – отмахнулся я от такой чести. – Я из Порт-Кара.

– Этого логова пиратов? – удивился второй. – Рассадника головорезов!

– Вообще-то в Порт-Каре теперь есть Домашний Камень, – напомнил я.

– Это уже больше того, что есть у Ару, – вздохнул первый.

– Если Вы из Порт-Кара, – сказал второй, – то я говорю – Слава Порт-Кару!

– Слава Порт-Кару! – прошептал третий.

– Но ваш товарищ точно из Ара, – заявил четвёртый.

– Нет, его товарищ не из Ара, – сердито проворчал Марк. – Я из Форпоста Ара! Слава Форпосту Ара!

– Город предателей? – удивлённо спросил первый.

Рука Марка метнулась к эфесу меча, и я в самый последний момент успел остановить его, схватив за запястье.

– Форпост Ара никогда не был городом предателей! – прорычал мой друг. – Это скорее народ Ара предал нас!

– Достаточно этого, – прошептал я ему.

– Если Вы из Форпоста Ара, – сказал первый, – то я также говорю – Слава Форпосту Ара!

Марк расслабился, и я выпустил его запястье.

– Слава Порт-Кару и Форпосту Ара! – поддержал второй мужчина.

– Да! – воскликну третий.

– Слава Ару, – ответил я.

– Да! – прошептали люди, озираясь вокруг себя. – Слава Ару!

Послышался хруст разрываемой бумаги. Обернувшись, я увидел, как совсем молодой парень сорвал одно из объявлений с доски сообщений. Затем он вытащил нож и, ничуть не смущаясь нашим с Марком присутствием, нацарапал дэльку. Сделав это, он повернулся к нам лицом и, взмахнув ножом, воскликнул:

– Слава Ару!

– Тише, парень, – предупреди я его.

Откуда мне было знать, кто мог его услышать? Шпионы могли быть где угодно.

– Я готов крикнуть это снова! – заявил он.

– Нож – это не более чем нож, – намекнул я, – потому что он не издаёт звука.

– Слава Ару! – проворчал парень и, вложив свой нож в ножны, отвернулся и ушёл прочь.

А мы оценили вырезанную им дэльку.

– Слава Ару! – слышался шёпот в толпе. – Слава Ару!

Меня не могло не порадовать, что не вся молодежь Ара оказалась под влиянием Коса. Похоже, что сердца, по крайней мере, некоторых из них, жёг огонь, называемый патриотизмом. Как тут не вспомнить, что некоторые давая клятву гражданства, поворачивались в сторону далёкого Коса, куда увезли их Домашний Камень. Другие, на улицах и в переулках, могли преподать уроки храбрости старшим.

– Вы рассказывали, – напомнил я мужчине, – про ветерана, которого должны были арестовать для допроса, и который, выхватив спрятанный меч, убил двух косианцев и исчез.

– Да, – кивнул тот.

– Имя его знаете? – спросил я.

– Плиний, – не стал скрывать мой собеседник.

Это мне показалось интересным, поскольку с одним Плинием я был знаком по дельте. Впрочем, в Аре можно встретить много людей с таким именем.

Пожав плечами, я снова взглянул на непокорную дэльку глубоко врезавшуюся в доски.

– Не думаю, что хотел бы оказаться на месте того, кто попадётся рядом с этой дэлькой, – намекнул я, – столь заметной на досках объявлений, и столь свежевырезанной.

– Верно, – послышались понимающие голоса со всех сторон, и толпа быстро рассеялась.

– Честно говоря, я опасаюсь репрессий, – признался Марк, разглядывая дэльку.

– Пока рано, – успокоил его я. – Это противоречит основным принципам политики правительства.

Смысл здесь был в том, что Кос – это друг и союзник Ара, что он и Ар, несмотря на прежние разногласия и ошибочные пути Ара, столь великодушно прощенные теперь, являются братьями. Данный постулат был несовместим с репрессиями. Одно дело обкладывать налогами, обирать и конфисковывать от имени различных прав и моральных принципов, якобы в интересах обеих сторон, и совсем другое, чтобы предписать серьезные репрессии против граждан, предположительно, союзного государства.

– Однако я не сомневаюсь, что рано или поздно, говоря твоими словами, Кос должен выпустить свои когти, – заметил мой друг.

– Боюсь, что так оно и будет, – кивнул я. – Но к тому времени, я надеюсь, Ты уже будешь вне города и с Домашним Камнем Форпоста Ара.

– И когда же Ты начнёшь работать над этой частью своего плана? – сразу заинтересовался он.

– Мы уже над этим работаем, – заверил его я, и тут же, вытягиваясь во фрунт, крикнул: – Хо!

Я приветствовал десяток кадровых косианских солдат появившихся на проспекте.

– Сюда! Сюда! – позвал я их.

Двое из косианцев повернули в нашу сторону и поспешили пересечь проспект.

– Обратите внимание! – сказал я, тыкая пальцем в доску.

– Ещё одна проклятая дэлька! – зло сплюнул унтер.

– И прямо на досках, – поддержал я его возмущение.

– Вы здесь давно? – осведомился он.

– Никак нет, – ответил я.

– Видели, кто это сделал? – спросил десятник.

– Никак нет, – повторил я.

– Трусы сразу разбежались, – проворчал он, оглядывая округу.

– Все они трусливые урты, – бросил его заместитель.

– Это – всего лишь дэлька, – пожал я плечами.

– Их стало слишком много в округе, – поморщился десятник.

– Это – всё, что они могут поделать, – усмехнулся его подчиненный.

Унтер-офицер присмотрелся к дэльке.

– Прорезано глубоко и быстро, – прокомментировал он, – с силой и, вероятно, с ненавистью.

– Не сомневаюсь, что эти знаки – дело рук одиночек, – заметил его товарищ.

– Зато их могут видеть очень многие, – буркнул его командир.

– Ну и чего нам бояться? – пожал плечами косианец.

– Я хочу, чтобы эту доску заменили, – сказал десятник.

– Можем ли мы продолжать наше дежурство? – спросил я у него.

– Да, – бросил тот, даже не посмотрев в мою сторону.

Мы с Марком повернулись и продолжили двигаться на юг по Проспекту Центральной Башни, как мы это и делали первоначально, согласно маршруту патруля.

– Какие шаги предпримет Кос? – поинтересовался мой друг.

– Скоро они проведут городские чемпионаты между различными палестрами, – ответил я.

– И что дальше? – не отставал от меня он.

– Это – явный шаг, – пояснил я. – Внешне они будут делать вид, что всё в порядке, что ничего особенного не произошло и не происходит.

– Это понятно, – кивнул юноша.

– Тем временем, я ожидаю, – продолжил я, – они обратят своё внимание на вопросы внутренней безопасности.

– Тому косианцу очень не понравился вид дэльки, – усмехнулся Марк.

– Ты думаешь, что он боится? – уточнил я.

– Нет, – признал он. – Я так не думаю.

– Возможно, он боялся бы больше, если бы она была вырезана с большей тщательностью и методичностью.

– Возможно, – сказал Марк.

– Одно дело спорадический протест, – заметил я, – и совсем другое, иметь дело с решительным, тайным, организованным противником.

– Таким, как косианские пропагандисты, агенты и шпионы во время войны? – осведомился юноша.

– Точно, – согласился я.

– Проблема только в том, что нет никакого такого решительного, тайного и организованного противника способного бросить вызов Косу, – вздохнул Марк.

– А вот этого я не знаю, – сказал я.

– Ну, нас-то таковым противником назвать нельзя, – пожал он плечами.

– Нет, – признал я. – Мы на такого не тянем.

– Тогда я ничего не понимаю, – сказал мой друг.

– Похоже, этот вопрос уже находится не в наших руках, – улыбнулся я.

– Интересно, – заметил он, подозрительно глядя на меня.