Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"
Автор книги: Motierre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)
Альвдис несильно краснеет и немного стесненно потирает тугую повязку на запястье, наложенную Тиерсеном. Конечно, это должно быть странным, учитывая, что сейчас она сидит на уютной кухне, и один странный человек переворачивает невыносимо вкусно пахнущие отбивные на сковороде, а второй сидит на табурете и болтает ногами, предлагая Альвдис конфеты из кулька, и они оба действительно решают, жить ей или нет. Но ей почему-то стыдно за то, что от нее пахнет, как от бродяги. Хотя она и есть бродяга. И у нее нет такого, пусть старого, но большого и теплого дома и шикарного кабриолета, и ей бы хотелось быть не то что ухоженной, хотя бы просто чистой, когда она сидит здесь. И еще кое-чего хотелось бы.
– Слушайте, если вы все-таки меня убьете, можно мне перед этим будет попробовать одну отбивную?
– Я в любом случае готовлю три, – Тиерсен берет с полки одну из стеклянных баночек со специями и аккуратно посыпает мясо. – Если нет, будет невежливо оставить тебя без ужина, – он отходит от плиты и забирает кулек со стола. – Перебьешь аппетит, – бросает коротко, убирая его на верхнюю полку, до которой Цицеро так просто не достанет. Альвдис опять отмечает, что у этих двоих очень странные отношения, словно у опекуна и подопечного, но говорить об этом уже не считает нужным.
Тиерсен открывает холодильник, достает три бутылки пива, ставит их на стол и сам садится.
– Ну что, ты действительно готова убивать людей?
– Я… я никогда не думала об этом, – Альвдис может соврать, но почему-то, глядя в эти темные глаза, думает, что стоит рискнуть ответить честно. Может быть, Тиерсен на самом деле не похож на того, кто стреляет людей десятками, дай только повод, может быть, он чем-то нравится Альвдис, может быть, что-то подсказывает ей это изнутри, словно… словно Господь действительно дает ей шанс, и она чувствует, что ложью может его испортить. – Но если бы не была готова, наверное, не была бы здесь. У меня… нет другой возможности иметь дом, иметь еду, и если вы таких берете…
– Она тоже потеряла Бога, Тиерсен, – Цицеро открывает свою бутылку ножом Альвдис.
– Тш-ш. Продолжай.
– Я… не могу долго оставаться на одном месте, это длинная история. Я и в Орийаке была проездом, даже во Франции проездом. Но это действительно длинная история, я хотела сказать не об этом. В общем… если я правильно поняла, если вы живете здесь в безопасности и уединении и можете дать мне кровать, еду и возможность не бежать больше… поверьте, я кого угодно убью за это.
– С интересом послушаю твою историю, – Тиерсен смотрит на Альвдис с любопытством. Он никак не может решить, верить ей или нет. – Так, хорошо, как раз за ужином ты мне ее и расскажешь. И можешь принять душ пока, мясо будет готово через десять минут. И еще раз извини, что сказал… – он неопределенно машет рукой. – Я найду тебе что-нибудь из одежды.
Альвдис отпивает пива и вздрагивает. Она уже очень-очень давно не принимала нормальный душ. И это, мысль о горячем мясе с тушеным картофелем, который булькает в кастрюле, холодное пиво на губах, уютный свет лампы… У Альвдис что-то екает в горле, и она торопливо поднимается.
– Спасибо, я бы действительно не отказалась от душа…
– Я покажу, – Тиерсен тоже встает и пропускает ее вперед в коридор.
Альвдис идет тихо и останавливается, когда он говорит ей, поворачивается и, чуть прикусив губу, не выдерживает, касаясь кончиками пальцев его локтя.
– Знаешь, это действительно ужасно странно, но… Вот сейчас я вымоюсь, и это будет самый прекрасный вечер в моей жизни за последние годы. И если кто-то из вас меня после этого застрелит, я все равно не пожалею, что хотела ограбить Цицеро, – она усмехается краями губ и заходит в ванную, прикрывая за собой дверь. И Тиерсен не решается уточнить, не болеет ли она чем, чтобы знать, дезинфицировать ванну потом или нет. Только вздыхает немного раздраженно и отправляется в спальню найти что-нибудь более-менее подходящее.
Когда Альвдис возвращается на кухню, она выглядит куда лучше, посвежевшая, с чуть раскрасневшейся от горячей воды кожей и влажными волосами, короткими, светлыми и растрепанными. Они с Тиерсеном почти одного роста, но его одежда ей немного велика, и она закатала рукава свободной рубашки и затянула ремень на брюках до конца. Тиерсен и Цицеро отвлекаются от негромкого разговора на итальянском, переводя на нее взгляд, и Тиерсен кивает на наполненную тарелку.
– Ты выглядишь намного лучше, – говорит он, прокручивая вилку в руке, и щекам Альвдис опять становится горячо: за последние несколько лет только один человек замечал, как она выглядит, не в ключе того, что это отталкивает. И, пожалуй, первый раз за долгое время Альвдис хоть немного чувствует себя женщиной, когда Тиерсен внимательно смотрит на нее, скользя взглядом от носков до серых глаз, и улыбается приятно.
Но поговорить за ужином так и не получается, Альвдис настолько голодна, что просто быстро глотает еду, едва запивая, чувствуя, как сводит немного пищевод. И смеется иногда с набитым ртом, потому что Цицеро рассказывает какие-то дурацкие истории, явно разряжая обстановку, пока Тиерсен молча ест, изредка улыбаясь. И только когда тарелки опустошены, Цицеро вздыхает и собирает их – он всегда моет посуду, потому что Тиерсен всегда готовит, – и ставит пепельницу на стол, открывая окно. Тиерсен смотрит на него с благодарностью, понимая, что это больше некоторое подхалимство, чтобы повлиять на его решение, но это все равно приятно. Он достает сигареты и протягивает Альвдис.
– Я не курю, – та мотает головой. – То есть обычно, это лишние траты, а я уже говорила Цицеро, я не трачу больше, чем нужно. Но сейчас бы не отказалась, – она берет сигарету, прикуривая от зажигалки Тиерсена. Еда греет изнутри, пиво чуть дало в голову, кожа такая восхитительно чистая, и терпкий дым приятно обволакивает горло. И Альвдис вдыхает его и задерживает дыхание, потому что сейчас ей так хорошо и покойно, что она хочет потянуть этот момент еще немного, понимая, что никогда не забудет его. Не успеет забыть или будет помнить очень долго, она не знает, но это отчего-то кажется уже совсем неважным.
Цицеро набирает воду в раковину и засучивает рукава, поглядывая на Альвдис через плечо и передразнивая сосредоточенно задумавшегося Тиерсена. Она коротко смеется, но тут же снова становится серьезной, потому что Тиерсен смотрит на нее действительно задумчиво, хотя и не напряженно и не зло.
– Я родилась в Швеции, – она начинает резко, потому что понимает, что все-таки тянуть больше нельзя. – Жила там до восемнадцати и думала, что и дальше все будет нормально, я получу образование, найду работу, выйду замуж. Даже собиралась поступать в художественный колледж. А в последнем классе влюбилась в одного парня, и тогда все пошло совсем не так, как я хотела, как все хотели. Он был не очень хорошим человеком… с точки зрения закона. Приторговывал наркотиками, сам готовил кое-что. Но у него была своя квартира, и я переехала к нему. Мне все это не казалось страшным, наоборот… был какой-то адреналин. А однажды он убил нескольких человек, которым был должен денег. И нам пришлось бежать. То есть ему пришлось, а я, как дура, сбежала с ним. В общем, мы не могли больше находиться в Швеции. И жить долго где-то еще не могли. Поэтому приходилось ездить по разным странам, нелегально, конечно, но, думаю, подделка документов в нашей ситуации – уже не самое страшное. И мы жили, где придется, если были деньги – в мотелях, если не было – на улице. А потом его взяли за кражу, и я осталась одна. Меня еще ищут в Швеции. Наверное. Я не знаю. Должны искать. В любом случае, я не могу вернуться. Хотя и бегать… я очень устала бегать, – история совсем короткая, на самом деле, куда короче, чем думала Альвдис до того, как рассказала ее первый раз сейчас. Но даже после этого она чувствует себя вымотанной, будто в каждое из скупых слов вложила всю свою усталость. – Я понимаю, как это неубедительно… но я бы хотела остаться с вами. Наверное, я первый раз за четыре года встречаю кого-то, кто может хоть немного меня понять. Я не знаю, вам ведь, наверное, тоже приходилось скрываться… Не так, как мне, но… Я могу делать многое, я умею драться и тихо ходить. И убивать… не так чтобы умею, но мне приходилось это делать пару раз. И я могу делать любую грязную работу. Только бы не бежать больше, – она смотрит Тиерсену в глаза, не просяще, но с какой-то надеждой, от которой сейчас не может избавиться.
– Знаешь, четыре года назад в моей жизни тоже кое-что изменилось, – Тиерсен усмехается, опуская взгляд. – И до этого я тоже был довольно законопослушным парнем. С очень скучной жизнью, надо признать, – Цицеро фыркает и негромко смеется, откладывая очередную тарелку. – Но нам все равно придется бегать. Много бегать, если ты понимаешь. Много ездить, не только по Франции. И это будет опасно, местами очень опасно. Ты не избавишься от бесконечного адреналина. Но и спать под мостом больше не будешь, – Тиерсен улыбается уголками рта.
– Этого довольно, – Альвдис улыбается ему в ответ.
– Ладно, я пожалею об этом… – Тиерсен осекается. – Надеюсь, что не пожалею. Альвдис, ты можешь остаться. Пока. Это будет что-то вроде испытательного срока. И если ошибешься, я без сомнений прострелю твою красивую головку. Но…
– Добро пожаловать в семью, Альвдис! – Цицеро довольно смеется, поворачиваясь.
– Это не совсем семья, – Тиерсен качает головой, – но я напишу тебе список дел и обязанностей. Мы пока только обживаем дом, и у нас много работы. Не считая основной… Ладно, давай поговорим об этом с утра. Сегодня ты наверняка устала, – он видит, как Альвдис легко разморило после ужина. – Пойдем, выберем тебе спальню. Правда, лучше какую подальше. Цицеро иногда… кричит по ночам, не уверен, что ты захочешь это слышать, – маленький итальянец снова фыркает и не выдерживает, смеется открыто.
– Не только Цицеро! Тиерсен…
– Это неважно. Пойдем, – это выглядит странно, но Тиерсен не уверен, что именно сейчас стоит говорить о некоторых особенностях их отношений, а Альвдис действительно слишком устала, чтобы замечать мелкие странности. – И я знаю, что ты не уйдешь без ножа, поэтому мы пока оставим его у себя. И предупреждаю: не ищи в доме оружие и не пытайся меня убить, я очень чутко и мало сплю. Если доживешь до утра – считай, что первую ступень испытательного срока прошла, – говорит он, идя по коридору, напоминая, где находится ванная.
Альвдис, в общем-то, все равно, где спать, и она соглашается на первую попавшуюся спальню. Тиерсен извиняется за грязь, но она только машет рукой и снимает пыльное покрывало, пока он ходит за бельем. Альвдис с наслаждением раздевается, стоит Тиерсену пожелать ей спокойной ночи и закрыть дверь, и вытягивается на чистой постели, думая еще потянуть этот странный день, оглядывая комнату, но засыпает почти мгновенно.
Тиерсен возвращается в спальню, куда Цицеро уже перебрался с кухни, с невозмутимым видом заняв кресло в ожидании, и сразу закуривает, опираясь поясницей на комод. Они уже поговорили немного наедине, и Тиерсен высказал вкратце свои претензии, но его еще гложет чувство беспокойства, хотя, пожалуй, больше говорить об этом он не хочет. Но и для того, чтобы просто лечь в постель, он чувствует себя слишком некомфортно.
Цицеро скоро надоедает играть в гляделки.
– Если Тиерсен собирается стоять и укоризненно молчать, Цицеро может поспать пока, – он поднимается и стягивает рубашку. И Тиерсен непроизвольно сжимает пальцы на сигарете, когда видит темные синяки у него на боку и правой стороне груди. На руку Альвдис ему, по правде, совершенно плевать, но он никогда не видел на Цицеро… чужих следов.
– Она сделала тебе больно, – негромко говорит Тиерсен, подходя. Глаза у него горят совсем черным.
– Что? – Цицеро недоуменно следит за его взглядом. – А, это! Это не больно, Тиерсен! – он усмехается так, будто говорит с ребенком. – Цицеро бывало по-настоящему больно, и это не больно.
– Неважно, она оставила… это, – Тиерсен обводит кончиками пальцев контуры темных пятен, затягиваясь и выдыхая дым в сторону, не отрывая от них взгляда.
– Щекотно! – Цицеро передергивает плечами и шагает назад, довольно падая на кровать.
– Никто не имеет права оставлять на тебе следы, – Тиерсен замирает на секунду и наклоняется, касаясь губами синяка на ребрах. – Запомни это, пожалуйста.
– А Тиерсен? – Цицеро приподнимается на локтях и отводит его руку с сигаретой, морщась. Вопрос шутлив и совсем немного серьезен: на совести Тиерсена выбрать, говорят они о сексе или о том, как он сорвался те несколько раз.
– Тиерсен тоже не имеет. Не такие, – тот качает головой и, игнорируя Цицеро, снова затягивается и выдыхает горячо дым по коже. И целует каждый синяк сухими губами, пока Цицеро внимательно и как-то странно смотрит на него.
– Вечерняя молитва? – он спрашивает негромко, когда Тиерсен заканчивает свой странный ритуал и поднимается затушить сигарету.
– Конечно, – тот берет зажигалку и возвращается скоро, раздевшись. Цицеро уже обустроил свой небольшой иконостас и над этой кроватью, и Тиерсен не возражает. Он продолжает верить, даже несмотря на то, что все его проблемы сейчас связаны с этой верой.
Они зажигают свечи и интимно смыкают руки, становясь на колени на постели. Словно дети. И Богоматерь смотрит на них с тихой нежностью, не меняя взгляд, как и положено недвижному лику на иконе, когда слова шепотом на разных языках сливаются в одну горячую молитву.
Альвдис просыпается довольно рано, но чувствует себя потрясающе выспавшейся, потягиваясь на постели. Позвоночник мягко хрустит, и от потягивания проходит томно по всем расслабившимся мышцам. Перевязанная рука еще болит, но Альвдис шевелит ей на пробу и решает, что через пару недель она заживет совсем. Даже если трещина в кости, ей не привыкать.
Поднявшись и одевшись, Альвдис с восхищением думает о том, что ее ждут теплый туалет и горячая вода, и можно будет даже почистить зубы, если у Тиерсена найдется щетка. Или пальцем, если не найдется. В любом случае, здесь точно есть зубная паста. И мыло, ох, Альвдис так скучала по мылу.
Она проходит по дому, собирая носками пыль, но это ее не беспокоит. И, приведя себя в порядок, идет на кухню, чувствуя невозможно вкусный запах свежесваренного кофе. И неловко замирает в арке. Наверное, она ходит слишком тихо.
Тиерсен стоит к ней спиной, но стол немного сбоку от входа, и Альвдис видит больше, чем хотела бы видеть. Цицеро сидит на столе, широко раздвинув ноги, по пояс голый, и чуть выгибается, позволяя Тиерсену целовать себя. Нет, не позволяя – отвечая жарко, обхватив одной рукой его за шею, опираясь на стол другой. Они глубоко целуют друг друга, и поблескивает слюна на языках в короткие моменты, когда они ласкаются ими, размыкая откровенно губы, и Альвдис смотрит на это, немного оглушенная открывшимся зрелищем и сочными, мокрыми звуками. Она почти сразу опускает взгляд, розовея, и вспыхивает вся, когда замечает, что брюки у Цицеро расстегнуты, и Тиерсен поглаживает его поднятый член ладонью. И это то, чего Альвдис точно никогда не хотела бы видеть. Она отступает бесшумно, прикрывая глаза, и отходит в коридор, прижимаясь к стене. Щеки ужасно горят, и внутри все как-то странно, немного отталкивающе сдавливает. И, когда Альвдис слышит тихий стон, то невольно вжимается в стену сильнее.
– Поцелуй Цицеро… здесь, – еще один высокий стон, чуть громче предыдущего.
– Альвдис скоро проснется, – Тиерсен шепчет тихо, но слышимо, и, пусть Альвдис и не знает итальянского, о чем они могут говорить, несложно догадаться. – И не думаю, что лучшее, чем мы можем ее поприветствовать, – это зрелище того, как я беру у тебя в рот, – он смеется негромко. – Сейчас накрою еду – и пойдем в постель.
– Тиерсен, ты ужасный зануда! И чего она здесь не видела?
– Не кричи, – судя по звукам, Тиерсен отходит к полке с посудой и копается в тарелках. И через несколько секунд стекло негромко звякает о фарфор. – Вот и все, а теперь иди сюда, – он явно подхватывает Цицеро на руки и снова принимается целовать, тяжело шагая к выходу, и Альвдис думает, что она еще может успеть быстро пробежать по коридору до столовой, но не сможет сделать это бесшумно – слишком далеко. И, в любом случае, после она не сможет вести себя так, будто ничего не видела.
– Доброе утро, – она входит на кухню, сразу отводя взгляд в сторону.
– Да чтоб тебе в аду гореть! – досадно выдыхает Цицеро, когда Тиерсен после недолгого сомнения опускает его на табурет.
– Займусь тобой после завтрака, – Тиерсен улыбается и целует маленького итальянца в нос. – И прикройся, – легонько шлепает его по щеке. – Я сейчас сделаю тебе кофе, – он кивает Альвдис и берет турку, и она ничего не понимает, только смотрит на его ладони, все еще неудержимо краснея. – Что-то не так? – Тиерсен спокойно встречает ее взгляд: признаться, он доволен, что не пришлось ничего объяснять, и все решилось само собой. – Мне вымыть руки?
– Д-да, пожалуйста, – Альвдис хочется провалиться сквозь пол: во взгляде Тиерсена столько обычной, повседневной заботы, сколько она уже очень давно не видела в свой адрес у других. Но она не привыкла к тому, что все это может быть так просто…
– Что-то еще не так? – Тиерсен спрашивает снова, сполоснув руки под слабой струей воды и обтерев их полотенцем. Цицеро недовольно морщится: он не считает себя грязным, и Тиерсен никогда не делал так раньше. И в торопливо застегнутых брюках так тесно, маленькому итальянцу очень неудобно, хотя даже больше от того, что он не может получить то, что хочет, прямо сейчас.
– Тиерсен, понимаешь… Извини, но… Я выросла в стране, где… такое не было принято. Нет, это не значит, что я перестаю ценить то, что вы сделали для меня… но это… я не ожидала…
– Господи, если бы Цицеро знал, что ты такая неженка… – маленький итальянец закатывает глаза, он не собирается скрывать свое недовольство.
– А, точно, ты же не француженка. У нас с этим несколько проще… Ф-фух, – Тиерсен наполняет турку и ставит ее на плиту. – Тебе это неприятно? Мы тебе неприятны?
– После того, как вы не убили меня вчера? – Альвдис качает головой. – Имею ли я право испытывать неприязнь? Не думаю.
– Вот и хорошо. Я понимаю, что, если ты будешь жить с нами, нам придется быть более… скромными. Не ходить голыми по дому, запирать двери, когда мы… когда нам нужно будет побыть наедине, и стараться сдерживать себя до спальни, – Тиерсен говорит это, смотря на Цицеро, а не на Альвдис, четко показывая, к кому обращается больше.
– Эй-эй-эй! Цицеро на такое не соглашался! Это что теперь, ему придется надевать штаны каждый раз, когда он выходит из ванной?!
– Каждый раз, – Тиерсен кивает и наливает кофе в чашку для Альвдис, усмехаясь. Нельзя сказать, чтобы ему самому все это было удобно, но реакция маленького итальянца его забавляет.
Цицеро ошарашенно открывает и закрывает рот: об этом он совсем не подумал. Тиерсен и так придумывал слишком много ненужных, на его взгляд, правил, а теперь появляются еще и новые.
– Но, может быть, Альвдис?..
– Нет, на меня даже не смотри, – Альвдис утыкается в поданную чашку. – Меня устраивают такие условия.
– Надо было все-таки тебя пристрелить, когда у Цицеро была возможность, – маленький итальянец насупливается. – Хотя… Может, еще не поздно, Тиерсен?
– Мы никого не будем стрелять только потому, что твоему эгоизму придется чуть потесниться, – спокойно говорит Тиерсен, ставя еще кофе для себя: первые две чашки почти разбудили его. – Это и есть ответственность, да. Привел кого-то – будь добр отвечать за это. Господи, ты бы знала, как тяжело его воспитывать, – он поворачивается к Альвдис, шутливо улыбаясь, и отмечает, как легко она напряглась. – Не волнуйся, насчет “пристрелить” он шутит. Ты ему нравишься. Просто не именно сейчас.
Но Альвдис не уверена, что это звучит убедительно, сжимая чашку и чувствуя на себе мрачный взгляд Цицеро. Маленький итальянец цепляет нож со стола и крутит его в пальцах, неотрывно смотря на Альвдис, и она думает, что, может быть, это все было плохой идеей, но Тиерсен возвращается к столу и снимает крышку с блюда, забирая нож из руки Цицеро, и наклоняется, целуя его волосы.
– Но от тебя, моя дорогая, я жду ответной тактичности, – Тиерсен приглашающе кивает на блюдо, полное бутербродов с джемом и с сыром. – Не забывать стучать, во-первых. Во-вторых, понимать, что я не буду перебирать, но и вести себя так, будто мы чужие люди, не буду, – он снова улыбается Альвдис, касаясь ее плеча. – Договорились?
– Конечно, – а что бы еще она могла ответить?
Первые несколько минут они завтракают молча, и Альвдис отмечает, как вяло ест Тиерсен, изредка напряженно встряхивая головой и отпивая кофе. Цицеро тоже замечает это и, как обычно, легко переключается, быстро отходя.
– А что насчет нашего первого настоящего дела, Тиерсен? – он несильно тычет его пальцами в локоть.
– Да? А, я еще думаю над этим, – Тиерсен отвлекается от своих мыслей. – И, кстати, ты, Альвдис, нам тоже понадобишься. Заодно проверим тебя. Не в ключевой роли, конечно, есть у меня насчет тебя другая мысль, но…
После завтрака Цицеро, прикончивший втихую еще и половину порции Тиерсена, довольно похлопывает себя по животу.
– Сегодня твоя очередь мыть посуду, – сразу говорит он Альвдис. – И тогда, может быть, Цицеро больше не будет на тебя сердиться.
– О, советую соглашаться, – Тиерсен смеется. – А не то великий и ужасный Цицеро обязательно придумает тебе страшную и изобретательную месть.
– Ну, если так, придется согласиться, – Альвдис тоже улыбается, но почти сразу улыбка исчезает с ее лица. – Тиерсен, могу я поговорить с тобой?
– Конечно, – Тиерсен участливо смотрит на нее.
– Я бы хотела… наедине, – на самом деле Альвдис с удовольствием сказала бы это и при Цицеро, но ей не хочется злить маленького итальянца еще больше.
– Ну, вообще у нас не должно быть секретов друг от друга, – Тиерсен видит просьбу в глазах Альвдис. – Но если это действительно важно… Цицеро, я сегодня хотел разобрать подвал. Не начнешь без нас?
– Но Тиерсен обещал! Нет-нет-нет, Цицеро это совсем не нравится!
– Я приду позже, – говорит Тиерсен мягко и наклоняется, касаясь сомкнутыми губами губ. – Теперь мое внимание будет принадлежать не только тебе. Ответственность, – он легонько щелкает Цицеро по носу. – Вот я всегда выполняю свои обещания, и это выполню. Но пока иди и направь свою неуемную энергию на разбор вещей.
– Ох-х, тупой Тиерсен, тупая Альвдис, тупая ответственность! Никакого милосердия к бедному, бедному Цицеро! – маленький итальянец ворчит, поднимаясь, и уходит недовольно, громко стукая пятками о пол.
Тиерсен пожимает плечами, с улыбкой поворачиваясь к Альвдис.
– Ну, о чем ты хотела поговорить? – он достает сигареты, и Альвдис опять берет одну. Последнюю, она уверена, просто сейчас нужно немного расслабиться.
– Видишь ли, Тиерсен… Я не все вам сказала. Тот парень, из-за которого я оказалась на улице… В общем, он сейчас не в тюрьме. Он отрабатывает долг в соседней… как это по-вашему?.. коммуне, той, что с непроизносимым названием. Хотя они все здесь с такими названиями… Неважно, суть в том, что он попытался обчистить дом одного парня, но тот не стал заявлять в полицию, и Лод теперь должен отработать… уже неделю. И я должна была ждать его, но не могла больше красть там и решила пока переждать в Орийаке. И тут так сложилось… у вас не будет места для еще одного человека? – она поднимает взгляд на Тиерсена, чувствуя, как много просит.
– Ты наглеешь, Альвдис, – говорит тот спокойно после короткой паузы на затяжку. – Если ты думаешь, что оттого, что я улыбаюсь тебе и готовлю еду, можно садиться мне на шею…
– Я не думаю так, – Альвдис торопливо перебивает его. – Но он в той же ситуации, что и я. Он будет готов на все, я обещаю! Он умеет молчать, он знает, что значит убивать, что значит прятаться. И он куда лучше меня в этом! Он будет прекрасным помощником. И у него наверняка найдутся какие-нибудь старые связи, если будет нужно… Пожалуйста… Пожалуйста, Тиерсен, – сигарета дрожит у нее в пальцах, когда она смотрит в темные, усталые глаза.
– И что, если я скажу “нет”?
– Ты можешь убить меня, – говорит Альвдис тихо, не отводя взгляда. – Я клялась перед ним, перед Господом, что не предам его и не оставлю, что бы ни случилось. И я понимаю, что ты не отпустишь меня. Но жить без него я не смогу… не смогу нарушить то, что обещала. Ответственность, – она усмехается болезненно.
– А я только начал к тебе привыкать, – Тиерсен вздыхает, и Альвдис едва замечает, как он достает кинжал, с которым теперь не расстается даже дома, из сшитых вручную поясных ножен. – А если я скажу “да”, но поставлю условия?
– Все, что угодно, Тиерсен, я сделаю все, что угодно… – Тиерсен морщится, ему совсем не нравится чувствовать власть над бедной девушкой, но сейчас он не может по-другому.
– То есть если я скажу, что мы примем его, но за это, например… – он задумывается, выбирая что-нибудь точно болезненное, – ты будешь нашей шлюхой, ты согласишься? Быть нашей подстилкой, пока он не будет об этом знать? Я буду отправлять его по разным поручениям в город, и ты будешь сосать у меня, будешь раздвигать ноги перед Цицеро. Что, ты готова торопливо смывать нашу сперму, отсчитывая минуты до его возвращения?
– Если это будет стоить нашей безопасности и нашей жизни… я уже сказала, что готова ради этого на все, – Альвдис задирает подбородок, она понимает, зачем Тиерсен груб с ней.
– Странные у тебя представления об обещаниях никогда не предавать, – Тиерсен качает головой, вздыхая. – Ладно, тогда что, если я скажу прямо сейчас отсосать у меня? – он отталкивается ногой от стола, отъезжая на табурете назад, и расставляет ноги шире. – М?
Альвдис сглатывает. Если честно, она все-таки надеялась, что этот разговор был не всерьез.
– Если нужно… – говорит она тихо, и голос ее чуть подрагивает.
– Ну? – Тиерсен поторапливает ее, чувствуя себя ужасно, и крутит кинжал в ладони. – И советую сделать это быстро. Если Цицеро решит вернуться, будет слишком долго объяснять, он скорее прострелит тебе башку. Кстати, потом тебе придется принять и его, пока я буду отдыхать. Теперь что скажешь?
– Если… – Альвдис поднимается. Она чувствует резкий запах дыма от непотушенной сигареты на краю пепельницы, и внутри так холодно, потому что она не хочет этого, потому что она глупо надеялась, что двое убийц будут за просто так хорошо обходиться с ней, потому что легко купиться на горячую еду и добродушные улыбки. Все стоит своей цены, и Альвдис тоже должна платить ее. Должна. Ради Лодмунда, ради того, чтобы иметь крышу над головой, чтобы есть каждый день, чтобы Лодмунд мог есть каждый день и не отдавать ей больше остатки еды. Она должна. – Я… я не могу, Тиерсен…
– Дура, – тяжело выдыхает Тиерсен, тоже поднимаясь. – Будь на моем месте кто угодно другой, лежала бы уже на полу и ни о каких парнях не думала. Но, знаешь, может быть, мы и не семья, но в этом доме люди честны друг с другом и никто никого ни к чему не принуждает. Обо всем можно договориться. На тебе сейчас посуда, потом придешь разбирать подвал к нам. А через неделю посмотрим, что там с твоим парнем. Я ничего не обещаю, посмотрим, – он выходит с кухни, убирая кинжал обратно в ножны, выдыхая: – Господи, да где ж я так нагрешил-то?..
Альвдис вздрагивает. Ей хочется догнать Тиерсена и крепко обнять его, но она понимает, что этого не стоит делать. И она только включает воду, докуривая сигарету. Может быть, доверять убийцам не так уж глупо, если у них есть какой-то внутренний кодекс чести. Сомнительный, конечно, но Альвдис и это устраивает.
Лодмунд, жилистый молодой человек лет двадцати с небольшим, с острыми чертами лица и неаккуратно обрезанными черными волосами, собранными на затылке в куцый хвост, подходит к условленному месту, сразу находя глазами Альвдис. В компании, которая ему абсолютно не нравится. Двое мужчин, один старше ее лет на десять, второй – на все тридцать. Хотя, пожалуй, больше всего Лодмунду не нравится дорогая машина, за рулем которой сидит этот рыжий. И Лодмунд знает только один вариант того, почему Альвдис может сейчас стоять у этой машины, ухоженная, с чисто вымытыми волосами, в легком летнем платье и салатовых туфлях, слишком близко ко второму мужчине.
– И кто это? – спрашивает Лодмунд мрачно, подходя, и ему не нравится, как Альвдис нервно теребит поясок на платье.
– Это хорошие люди, Лод. Очень хорошие, они дали мне приют и предложили работу. И тебе тоже могут.
– И что они за это взяли, что ты так вырядилась? – Лодмунд сует руки в карманы и неприязненно смотрит на Тиерсена.
– О, нет-нет, это была шутка! Тиерсен никогда бы не предложил это всерьез! – Цицеро смеется, перегибаясь через пассажирское сиденье, и опирается руками на дверцу.
– Цицеро, примолкни сейчас, а? – Тиерсен поднимает ладонь. – Не волнуйся, парень, мы ничего не сделали Альвдис. И работа действительно приличная. Ну, для тебя пойдет. Так что я предлагаю сесть в машину и съездить к нам ее обсудить.
Лодмунд смотрит на него несколько секунд и пожимает плечами.
– Он всегда такой неразговорчивый? – Цицеро поднимает брови и толкает дверцу.
– Всегда, – Альвдис тихо улыбается, касаясь локтя Лодмунда, и тот мягко смотрит на нее, но не улыбается в ответ.
– Итак, надеюсь, всем все понятно, – Тиерсен довольно наблюдает, как трое сидящих перед ним изучают подготовленные им записи. Цицеро возмущенно поднимает брови, листая список своих дел на ближайшее время, Альвдис вчитывается внимательно, а Лодмунд просматривает бумаги будто совсем без интереса, но берет у Тиерсена карандаш и ставит отметки напротив нескольких пунктов.
– Я составил списки с учетом наших физических данных, известных пристрастий и возможностей. На первой странице планы касательно работы по ремонту дома, ежедневной работы, там еще на обратной стороне некоторые рекомендации. А на второй – примерный план действий для следующего контракта. Все подлежит обсуждению, с радостью выслушаю ваши предложения. Но нет, Цицеро, тебе стоит ограничить потребление сладкого, я и так тебя разбаловал и это обсуждать не буду, – маленький итальянец, открывший было рот, недовольно бормочет себе под нос и снова утыкается в бумаги. – И я подумал, что стоит составить какие-то общие правила, – Тиерсен пододвигает к себе один из пустых листов и берет авторучку. – Начнем с того, что наша маленькая организация основана, в первую очередь, на доверии. С этим все согласны?
– Цицеро согласен с тем, что ты зануда! – маленький итальянец закатывает глаза и откладывает листы.
– Организованность – первая ступень развития любого общества, – глубокомысленно замечает Тиерсен, не обращая на него внимания. – И нашего тоже. Следовательно, если с пунктом о доверии все согласны, – он молчит немного, дожидаясь, пока Альвдис кивнет, а Лодмунд пожмет плечами, – то я запишу первое правило: мы должны уметь молчать. Это распространяется на все случаи. Мы не говорим о своей работе вне этого дома. Мы не говорим о том, что происходит в этом доме, никогда и ни с кем. Исключение делается для Селестина по некоторым причинам, но ни для кого другого. Мы не называем имен и не продаем имена. Конечно, если кто-то из вас, – он смотрит на Цицеро, – назовет меня по имени там, где мы будем работать, я не буду в него стрелять. Но, в общем и целом, за нарушение этого правила мне придется выбить любому из вас мозги, – Тиерсен немного лукавит, он знает, что проще убить того, кому был рассказан секрет, но он хочет показать, насколько серьезен в своих намерениях. – И, если честно, не могу сказать, что до конца доверяю вам двоим, – он переводит взгляд на Альвдис и Лодмунда, – но вы, я вижу, цепляетесь друг за друга, и в ваших интересах соблюдать эти простые правила, благодаря которым мы все, я надеюсь, протянем максимально долго. Итак, первое правило: “Не предавать…” М-м…
