Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

– У нас дома открылся ресторан? – Назир, заходя на кухню, поднимает брови и скрещивает руки на груди. – Мне надо бронировать столик, или можно просто пройти и взять что-нибудь в холодильнике? А если серьезно, то что, ты решил кого-то пригласить? Меня спросить нельзя было? – он скептически смотрит на Тиерсена, который встряхивает сковороду и вытирает тыльной стороной ладони вспотевший от жара духовки лоб.

– Я просто подумал, что все равно вечер свободен, я сижу дома и ничего не делаю, так что почему бы не приготовить приличный ужин.

Назир хмыкает, но в его взгляде появляется какая-то неловкость: он явно не ожидал, что Тиерсен готовит это для него.

– А я начинаю понимать, почему ты с женщинами не живешь, – Назир садится за стол и закатывает рукава рубашки. – Сам себе домохозяйка, да? – потягивается к открытой бутылке крепленого вина. – Ты мне, кстати, форму на завтра не погладишь?

– Так, ты рот-то прикрой, а то я тебе туда щедро уксуса плесну, – Тиерсен снимает крышку с кастрюли и берет одну из найденных где-то на полках деревянных лопаточек.

– Домохозяйка, – фыркает Назир.

– Придурок, – Тиерсен коротко хихикает, пробуя суп.

Назир потягивает вино, задумчиво изучая свое отражение в окне и подкручивая пальцем длинную кучерявую бородку, перевязанную шнурком на восточный манер.

– Так когда ты уезжаешь? – он спрашивает, резко отвлекшись от своих мыслей и поворачиваясь к Тиерсену, который уже ставит горячую кастрюлю на подставку с краю стола.

– Думаю, послезавтра, – Тиерсен пожевывает губу, разливая суп в расставленные заранее тарелки. – Или завтра вечером, как пойдет. Мне надо будет уехать на весь день, а потом отправлюсь на юг.

– Ладно, сначала обед, а потом дело, – Назир потирает руки, глядя, как Тиерсен высыпает гренки со сковороды в его тарелку. – Не скажу, что любопытство мучает, но я все-таки хочу услышать о том, что произошло, – он берет ложку, но больше уже ничего не говорит, принимаясь за еду. А Тиерсен только хмыкает и садится перед своей тарелкой. Ему будет, что ответить на любой вопрос.

После обеда, в который входил не только суп, но и горячее, до времени доходившее в духовке, Назир с тяжелым вздохом расстегивает ремень и откидывается на стуле. Тиерсен довольно отпивает еще вина: с его быстрым обменом веществ такой проблемы, как переедание, для него никогда не существовало, но он отлично знает, как его готовка действует на других.

– А в холодильнике еще десерт, – он замечает как бы между прочим, и Назир утомленно стонет, прикрывая глаза:

– Я так не ел с тех пор, как гостил у матери, мир ей. Вот что ж ты не баба, а, такой талант пропадает.

– Хм, буду считать это похвалой, – Тиерсен смеется и поднимается убрать со стола.

– Считай-считай, – Назир немного болезненно морщится и поднимается. – И с посудой не возись, сам потом помою. Пойдем лучше граппы выпьем по бокальчику, я как раз бутылку позавчера купил, – он выходит из кухни тяжелой походкой, изредка охая.

Тиерсен улыбается, наполняя раковину и складывая посуду в нее, и идет за ним. И когда он заходит в гостиную, Назир как раз ставит бокалы с граппой на маленький плетеный столик.

– Ну садись, искатель приключений. И уж прости меня, но я буду по-простому, – Назир расстегивает брюки и с удовольствием разваливается на софе. – Так что у вас с братом произошло? – он спрашивает, когда Тиерсен опускается в кресло.

– Ну, если коротко, то я кинул его на деньги, – Тиерсен быстро опустошает маленький бокал и оценивающе смотрит на Назира.

– На сколько? – но от того не дождешься эмоциональной реакции.

– На много, – Тиерсен хмыкает. – По крайней мере, на достаточную сумму, чтобы искать меня по всей Франции. Так что я был бы тебе благодарен, если бы никто не узнал, что я был здесь.

– А сейчас никто не знает? – мимоходом спрашивает Назир.

– Надеюсь, – Тиерсен усмехается. – Так что, не будешь трепаться?

– Я когда-то был похож на того, кто любит трепаться? – Назир поднимает брови, наливая себе еще, и Тиерсен примирительно поднимает руку, заодно протягивая свой бокал.

– Так вот, если все пройдет отлично, завтра я договорюсь о новом жилье, сниму деньги со счетов и смогу свалить. Так что вряд ли увидимся еще в ближайшее время.

– И все-таки ты засранец, – после небольшой паузы Назир расслабленно смеется в бокал.

– Ты же меня знаешь, – Тиерсен пожимает плечами и тоже смеется.

Они пьют граппу сначала до половины бутылки, вспоминая старые деньки, а потом еще немного, потому что воспоминаний оказывается еще на несколько бокалов. И еще на несколько, пока бутылка не кончается, и Тиерсен, только отсмеявшись после последнего глотка, поднимается и разминает плечи, собираясь в душ. А когда он возвращается, Назир задумчиво прочищает свой пистолет.

– Мне сегодня спать на кухне? – Тиерсен ухмыляется, снова садясь в кресло.

– Нет, я сейчас закончу и освобожу тебе софу, – Назир задумчиво осматривает пистолет. – Спуск заедает, никак не пойму, почему.

– Дай-ка глянуть, – Тиерсен протягивает руку, и Назир отдает ему пистолет. Но, наскоро оглядев его, Тиерсен ничего странного не замечает. – Слушай, если хочешь, я его сейчас разберу, посмотрю, может, что-то внутри.

– Да, тебя оружие слушается лучше, – Назир вздыхает, откидываясь на спинку софы. – Что скрывать, у тебя руки под него заточены, – Тиерсен фыркает, отщелкивая магазин. – Что, как в старые добрые? – Назир улыбается. – Подумать только, ты тогда увел у меня женщину, увел у меня квартиру и выставил меня идиотом перед начальством, починив мой заклинивший карабин.

– Ха, – Тиерсен быстро снимает затвор и кладет его на столик. – Но вышло-то неплохо, если так посмотреть.

– Да уж, – Назир опять задумывается. – А вот честно, Тир, не жалеешь, что все это бросил?

– Честно? – Тиерсен поднимает взгляд, уже автоматически отделяя детали от рамки. – Нет. Ты знаешь, так-то полицейская служба по мне, но вся эта дисциплина – вообще не мое.

– Есть такое, – Назир усмехается. – Ну что же, с другой стороны, у тебя теперь полно денег…

– Пока на счетах, – поправляет его Тиерсен.

– На счетах, – соглашается Назир. – Но скоро будут на руках, а с ними и дом, и женщины, и богатое безделье. Знаешь, не так уж плохо. А мне, видимо, до конца своих дней придется таскаться на службу.

– Зато не нужно бегать от обозленных родственников, – Тиерсен тихо смеется.

– Тоже верно, – Назир поднимается. – Ладно, я пойду, еще поработаю с отчетами.

– О’кей, я пока разберусь тут, – Тиерсен разглядывает детали пистолета с любопытством.

– Но, знаешь, я все-таки рад был тебя повидать, – Назир проходит мимо и легко хлопает Тиерсена по плечу. – Ты был хорошим товарищем, Тир.

– Ты тоже, – Тиерсен улыбается. – И принеси-ка мне смазку и тряпку, раз уж встал, – и Назир закатывает глаза, ухмыляясь краем рта.

– Тебе не вредно есть столько сладкого? – Селестин поднимает бровь, когда Цицеро увлеченно принимается уже за третью тарелку десерта. Теперь это кремовый торт с клубникой.

– Это для мозга, – невозмутимо отвечает Цицеро с набитым ртом.

– Да уж, вот для чего точно не помешает, – на французском бормочет Селестин себе под нос, но, встретив любопытный взгляд маленького итальянца, качает головой: – Нет, ничего, просто вспомнил… – он потягивает легкое вино: ничего крепче предусмотрительно не стал заказывать, ему нужен ясный ум. – Так что ты собираешься с этим делать? – он оглядывает разложенные на столе вещи людей Лефруа, которые Цицеро привез из Парижа, и разбросанные между ними канцелярские принадлежности.

– Цицеро собирается сыграть в еще одну игру, – маленький итальянец облизывает вилку и щелчком рассыпает стопку вытащенных из бумажников монет.

– Ну, судя по вот этому, – Селестин берет в руки конверт с фотографиями, которые Цицеро сделал сегодня в фотокабине, – ты явно собираешься поменять в документах чье-то лицо на свое, – раз уж Цицеро увлеченно переключается на сковыривание клубники с торта, Селестину приходится рассуждать самому.

– Умгум, – Цицеро отправляет в рот особенно большой кусок и откладывает вилку, потягиваясь к тонким перчаткам, лежащим здесь же.

– И что дальше? – Селестин даже не теряет терпение.

– Цицеро не уверен, что Селестину эта идея понравится, – маленький итальянец натягивает перчатки на липкие пальцы. – Ему тоже придется поиграть.

– Уж как-нибудь переживу, – Селестин напрягается, но подавляет это напряжение, отпивая еще вина и опираясь на стол. – Излагай.

Тиерсен шагает по утреннему лесу спокойно, легко проваливаясь ботинками в топкую после дождя землю. У него не дрожат руки, он не боится – нечего бояться, когда за твоей спиной едва касается травы и бесшумно дышит бог чужого мира. Пусть и чертовски красивый, и в платье, но бог.

– У охраны должен быть перерыв через… – Тиерсен смотрит на часы, – примерно двадцать минут, у нас еще полно времени, – Мария не отвечает, только оглядывает лес, который стоял здесь много лет и будет стоять еще минимум столько же. Он был до того, как родились и Лефруа, и Тиерсен, и все остальные, и будет после того, как они все умрут. – Слушай, ты не будешь против, если я попрошу тебя не мешать мне, когда я… – Тиерсен оборачивается.

– Конечно, – Марии не нужно продолжение, она только мягко кивает, даже не смотря на Тиерсена, и тот как-то недоверчиво вздыхает, снова шагая дальше. Он доходит уже до самой ограды виллы, пригнувшись к земле, когда чувствует, что Мария покинула его, по крайней мере, в физическом воплощении. Она продолжает следить наверняка, но даже ничего не сказала, не пожелала удачи, просто растворилась в воздухе где-то между шагами Тиерсена. Но ему так даже легче – не пришлось отвлекаться лишний раз.

Навык перелезания через охраняемые заборы Тиерсен приобрел давно, так что ему не составляет труда за несколько секунд оказаться уже по ту сторону: здесь нет ни колючей проволоки, ни проведенного тока, так что это кажется абсолютно детским испытанием. Густой газон упруго пружинит под ботинками, когда Тиерсен спрыгивает вниз, а через секунду он уже едва касается земли, мягкими и аккуратными шагами отбегая к ближайшему дереву, почти не приминая траву за собой.

За вчерашний скучный день Тиерсен наизусть выучил, куда и в какое время может отлучаться охрана, кто осматривает наружную территорию и как работают люди в видимой части дома. Тиерсен даже уже почти привык к тем крепким парням, за которыми наблюдал, и раздал им какие-то идиотские прозвища, чтобы хоть как-то отличать. Например, сейчас Жирдяй-В-Шляпе, обычно отдыхающий на веранде, как раз должен отправиться куда-то в дом, скорее всего, на ланч. Тиерсен отсчитывает время по наручным часам, забравшись на удобное раскидистое дерево рядом с верандой, но звук отодвигающегося стула слышит ровно в полдень, ни секундой позже. Да, видимо, не только один Тиерсен следит за временем. И он усмехается, касаясь раскрытой ладонью широкой ветки, и смотрит вниз, пока Жирдяй оглядывает видимую часть территории и вздыхает, открывая дверь в дом.

Легко спрыгнуть вниз – звук приглушается травой, а следующие шаги приходятся уже на плитку, которой покрыт небольшой участок прямо за домом. У Лефруа большая территория здесь, и Тиерсен даже не может сказать, где она кончается, но это и не важно: ему не нужно углубляться в кипарисовые аллеи, достаточно только проникнуть в дом, убить Лефруа и уехать отсюда навсегда.

Тиерсен мягко касается ручки, открывая стеклянную дверь. Минус открытого дома в том, что он проглядывается почти насквозь, но это и плюс тоже. Тиерсен слышит голоса в глубине дома; здесь везде перегородки, но прислуга и охрана явно завтракает не в открытой столовой, а на кухне, так что Тиерсену достаточно следить за дверьми и не запутаться в часто расставленной мебели, пробираясь к винтовой лестнице. Так что если Лефруа действительно находится в своих комнатах на втором этаже, то все должно быть в порядке.

Тиерсен поднимается наверх, никого не встретив по дороге, и входит в закрытую часть этажа, плотно притворив за собой дверь. Насколько он знает Лефруа, здесь не будет никого, кроме разве что горничной, может быть, одного охранника, вряд ли какой любовницы: Лефруа сейчас не подпустит к себе никаких лишних людей. Так что Тиерсен абсолютно спокоен, пробираясь по хитро переплетенным коридорам и внимательно прислушиваясь к звукам из-за дверей. И негромкий голос и шум воды он слышит задолго до того, как добирается до ванной комнаты.

Тиерсен прижимается к одной из стен мягко, выглядывая из-за очередного поворота и сразу прячась обратно. Хорошая охрана, как и положено, сторожит двери, не мешая хозяину принимать ванну. Один охранник. Это совсем просто, и Тиерсен улыбается, снимая с пояса нож; конечно, это не его кинжал, просто купленный наскоро охотничий нож, но другого ничего нет. Хотя Тиерсену и этого довольно, он примеривается, прикидывая расстояние, и снова выглядывает из-за угла, ловко метая клинок. Тот входит глубоко в основание шеи, охранник хрипло выдыхает, потягиваясь к ране руками, но Тиерсену совсем не до этого: ему нужно преодолеть коридор абсолютно бесшумно, чтобы подхватить тело до того, как оно упадет на пол. И дыхание даже немного сбивается, когда Тиерсен мягко скользит по полу, принимая охранника на руки, морщась от булькающих звуков, с которыми ничего не смог сделать. Пистолет, который тот даже успел вытащить, выпадает из судорожно сжимающихся пальцев, но Тиерсен подхватывает его, упираясь в спину охранника коленом и аккуратно опуская тело. Он вытаскивает нож, прижимает рану рукой и оттаскивает свежий труп немного в сторону, к ближайшему углу, кладя пистолет поверх груди. Тиерсену чужого не нужно. Он пришел сюда за своим. И достает собственную беретту, подходя к двери ванной, тихо выдыхая и медленно открывая ее.

Лефруа лежит в ванне в полу, откинувшись на бортик, и поглаживает пальцем рацию, которую держит в ладони, переводит на Тиерсена взгляд вечно припухших глаз.

– Стоп, – говорит он спокойно под дулом пистолета. – Стоп, – поднимает рацию, держа палец с идеальным маникюром на кнопке. – Опусти пистолет, мой дорогой, не вынуждай меня нажимать эту кнопку. Ведь если внизу услышат звуки стрельбы, ты отсюда уже не выйдешь. Как и я, впрочем, но это уже формальности, ведь тебя на самом деле куда больше волнует твоя жизнь, чем моя, – Лефруа сжимает рацию плотнее. – Так что, может быть, поговорим, Тиер? – его голос низкий, с легким хрипловатым придыханием, как и всегда. И он не торопится, улыбается, давая Тиерсену подумать.

Тиерсен смотрит в глаза Лефруа, оценивая ситуацию. Да, если честно, он не ожидал, что дядя будет настолько готов к их встрече. Но приходится исходить из того, что есть. Тиерсен выдыхает через нос и медленно опускает пистолет.

– Хорошо, мы поговорим. Но не здесь.

Лефруа наклоняет голову:

– Тиер, мой дорогой, я столько лет по мере возможности пытался привить тебе правила этикета, и все напрасно. Даже сейчас ты ведешь себя, как глупый и невоспитанный ребенок. Но, видишь ли, мы в такой патовой ситуации, в которой нет смысла грубить, но есть необходимость в разговоре. Сейчас. И здесь, – Лефруа всегда невозможно решителен, и его низкий тон привычно подавляет.

– Знаешь, дядя… – но Тиерсен никогда не поддавался на это, в отличие от остальных членов их семьи: из сыновей дедушки Жерома только Лефруа мог сравняться с ним характером, но если кто и унаследовал эту жесткость из его внуков – так именно Тиерсен. – Ситуация, конечно, ничейная. Если я подниму пистолет, ты вызовешь охрану, если ты вызовешь охрану – я тебя пристрелю. Но, как видишь, ты умрешь в любом случае. И поскольку я гарантированно лишу тебя жизни, а мне еще предстоит посражаться за свою, то давай сойдемся на том, что ты находишься в чуть менее выгодном положении. И ставить условия здесь буду я. Мы поговорим, дядя, не сейчас и не здесь. Поднимайся.

– Ты ужасен, – Лефруа вздыхает, пересаживаясь удобнее. – Бесцеремонный, прямолинейный, резкий. Ты действительно думаешь, что я куда-то поеду с тобой?

– Я выстрелю, дядя, – Тиерсен качает головой.

– И что же стоит такого риска? – Лефруа плотно сжимает свой чувственный рот. И Тиерсен думает. Но не находит, что ответить. “Любовь к своему делу, смерти, сумасшедшим богам” – столько вариантов. – Хорошо, дай я сам предположу, – Лефруа невозможно спокоен. – Селестин?

– Что? – Тиерсен не слишком понимает.

– Селестин, – Лефруа не меняет ни взгляда, ни тона, но в самом его лице появляется что-то задумчивое. – Я угадал? – он вглядывается в Тиерсена, а тот даже не хочет возражать. В конце концов, если подумать… – А я всегда говорил Франсуа, что когда его старшему сыну восемнадцать, а младшему тринадцать, и они спят в одной постели – это ненормально. Но я понимаю тебя, Тиер. Любовь всегда толкает людей на ненормальные поступки. Они готовы уродовать своих детей, вожделея их, готовы предать собственного отца ради родного брата, готовы умереть, чтобы принести своей любви голову ее врага, – но в голосе Лефруа нет ни нотки обвинения, и Тиерсен только дергает плечом.

– Ты бы сделал то же самое для Серафена, – он знает, что вообще не стоит разговаривать сейчас, но и просто игнорировать Лефруа со всем их совместным прошлым – тяжелее, чем кажется.

– Воистину, я думал, что ты умнее, мой дорогой, – Лефруа хмыкает. – Что ты любишь деньги – это было бы проще – или ненавидишь меня за что-то – не так просто, но все равно проще. Тогда я бы мог выйти из этой неловкой ситуации прямо сейчас. Но – что же – хорошо, давай поговорим в другом месте. Может быть, я найду то, что заставит тебя передумать, – Лефруа двигается назад и резко поднимается, опираясь одной рукой на бортик, сжимая во второй рацию. – Мне можно одеться?

– Нет времени, – холодно отвечает Тиерсен, отмечая, что Лефруа действительно постарел. Бледная кожа уже дрябловата, небольшой живот с густой дорожкой темных волос откровенно заметен на стройном теле, мышцы почти не развиты, хотя спина все еще невыносимо прямая, и широкие плечи расправлены.

– Ну хотя бы халат надеть мне можно? – ядовито спрашивает Лефруа, осторожно шагая назад, наступая на холодную плитку босыми ногами. Вода течет по его телу, оставляя на темном мраморе растекающиеся лужицы.

– Подожди, – Тиерсен не менее осторожно подходит к вешалке, внимательно следя за левой рукой Лефруа – оба близнеца всегда были левшами, – но все еще не поднимая пистолет. И только ощупав карманы халата, Тиерсен кивает, отходя: – Да, можешь надеть.

– И на этом спасибо, племянничек, – Лефруа ровно шагает к вешалке и, ловко накидывая на плечи халат, так, чтобы не выпустить рацию, умудряется быстро повязать пояс и даже вдевает ноги в мягкие тапочки. Он не знает, куда Тиерсен поведет его, но, в любом случае, перспектива идти босым даже в такой ситуации его не прельщает.

– Хорошо, – Тиерсен кивает. – А теперь мы спустимся вниз и пойдем через двор – я видел машины на стоянке. И если мы встретим кого-то из твоих людей, ты сразу скажешь им, что все в порядке, если не хочешь быть живым щитом. Договорились?

– Договорились, – Лефруа с легкой неприязнью изгибает рот, но ничего больше не говорит, даже когда Тиерсен прижимает его к себе за пояс, приставив к боку пистолет, даже когда снаружи он наталкивается взглядом на труп своего охранника. И только когда они оба спускаются по лестнице, Лефруа спрашивает почти безучастно:

– И куда мы направляемся?

– Не думаю, что это должно тебя беспокоить, дядя, – Тиерсен почти выдыхает ему в волосы. – И помолчи лучше, нам обоим не нужно лишнее внимание, – о нет, Лефруа сейчас очень нужно внимание.

– Я только подумал, Тиер, – Лефруа чуть не поскальзывается на последней ступеньке, но Тиерсен крепко придерживает его, – что раз уж ты хочешь меня убить, я имею право знать, где это произойдет. Может быть, я неподобающе одет, – он даже не язвит, его голос так холоден, что если бы Тиерсен не чувствовал напряжение дяди самой кожей, то мог бы подумать, что ему вообще все равно.

– Вполне подобающе.

Они проходят по открытому первому этажу, но никто не выходит к ним, и даже веранда неожиданно пуста. Тиерсен непонимающе выводит Лефруа во двор, выискивая взглядом малейшие движения: он рассчитывал хоть на какую-то реакцию. Но он чувствует, как Лефруа быстро расслабляется под его рукой, он даже улыбается краем рта, видимо, поняв, что его люди умнее, чем казались ему раньше, и не будут лезть сейчас, а подождут более удобного момента. И это Тиерсену совсем не нравится, но выбирать ему никто не дает, поэтому приходится только напряженно упирать ствол Лефруа под ребра и осторожно обходить дом вдоль стены. И ворота неожиданно открыты, никакой охраны, и еще более напряженный Тиерсен чувствует, что сам себя загоняет в ловушку, отводя Лефруа к стоянке и сажая его в ближайшую машину, даже плевать, какую, главное, чтобы она могла ехать. Лефруа садится на пассажирское сиденье спокойно, его действительно как будто не волнует происходящее, и только по едва заметно углубившимся морщинам между бровей можно увидеть его беспокойство. Но Тиерсену сейчас не до того, чтобы это замечать, и он только садится за руль, убирая пистолет и блокируя двери.

– Ты мог нажать свою чертову кнопку сейчас, – он заводит машину, следя за Лефруа.

– Давно мог, – невозмутимо отвечает Лефруа, садясь удобнее.

– И нажал? – Тиерсен легко управляется с автомобилем, выезжая за ворота. И ничего не происходит.

– Все возможно, – Лефруа тихо смеется и кладет рацию на панель, демонстрируя свою полную беззащитность. И Тиерсен только стискивает зубы и быстро ведет машину. Он не может сказать, почему не выстрелит Лефруа в голову прямо сейчас и не выкинет его труп из машины. Но он этого не сделает. И они оба это знают.

– Это ужасный план. Это самый ужасный план в истории человечества. Признайся, ты понятия не имеешь, что будешь делать после того, как мы окажемся внутри, – Селестин тупо смотрит на дорогу и говорит все это монотонно не в первый раз, подсознательно уже смирившись.

Цицеро делает радио громче, подпевая играющей песне. Он выглядит довольным и абсолютно незаинтересованным ни в панике Селестина, ни в дальнейших действиях. И даже остановив машину у ворот виллы, он не меняется в лице, по-прежнему улыбается легко и непринужденно.

– Они точно знают этого Карреля, Господи, они знают его в лицо, они с ним наверняка все бары Парижа и Рима обошли, – Селестин закрывает лицо руками, пока Цицеро вылезает из машины, бросив ему брезгливое:

– Трус! – и громко фыркнув. Он идет быстро, едва не подпрыгивая, к домику охраны, из которого любопытно высовывается совсем молодой человек. У него длинные светлые волосы и изящные черты лица, поэтому Цицеро называет его про себя Трансвестит-Чертов и очень старается не сказать это вслух, улыбаясь и хватаясь за прутья ворот, просовывая голову между ними.

– Хей, маленький братец, открой ворота! – Цицеро попросту висит на прутьях, пиная носками ботинок мелкий гравий.

– Кто вы? – паренек выходит из домика, прикрывая за собой дверь и держа руку на поясной кобуре, даже не скрывая этого.

– Ферран Каррель, маленький братец! Под твоим же начальником хожу! – Цицеро прикусывает губу и отпускает ограду, отодвигаясь назад. – И привез ему подарок, сладкий, хороший подарок, еще горячий, прямиком из Парижа! – он мотает головой, указывая взглядом на автомобиль, в котором на пассажирском сиденье послушно сидит Селестин. – Маленький племянничек дядюшки Лефруа, упакован и привезен так, как положено!

Паренек переводит взгляд на машину, прищуриваясь, но, кажется, лицо Селестина он помнит смутно, потому что в его глазах проскальзывает сомнение. Но имя, которое сегодня взял себе Цицеро, судя по всему, ему знакомо.

– А могу я увидеть ваши документы, месье Каррель? – спрашивает он немного неловко.

– Конечно, маленький братец! – Цицеро довольно лезет в карман джинсов, доставая паспорт, над которым трудился накануне. – Только давай быстрее, месье Каррель не любит ждать! – он раскрывает паспорт, показывая его между прутьев ограды, и паренек быстро читает имя и смотрит на фотографию.

– Да, месье, я сейчас открою, – удовлетворенно кивает. – Просто месье Лефруа строго не велел пускать чужих.

– А то я не знаю, – Цицеро нарочно вздыхает, убирая паспорт обратно в карман. – Эти убийцы – они такие, моргнешь – и уже стоят у твоей теплой постели с винтовкой в своих коварных руках, – он подмигивает пареньку и возвращается обратно к машине танцующей походкой, пока тот отходит открыть ворота. – Мы же такие, да, Селестин? – тихо спрашивает Цицеро, залезая на сиденье, но младший Мотьер не отвечает ему, только плотнее сжимает зубы.

Джип въезжает в ворота, но Цицеро мягко жмет на тормоз почти сразу, не заезжая далеко. Ему сначала нужно сделать кое-что здесь, и Селестин вздыхает, упрямо изучая красноватый гравий за окном.

– Эй, маленький братец! – Цицеро вылезает из машины, громко хлопнув дверцей. – Месье Каррель кое-что хотел у тебя спросить! – он направляется к домику быстрым шагом.

– Да-да? – паренек с любопытством высовывается из-за двери.

– Зайди-ка внутрь, – Цицеро панибратски хватает его за плечо, несмотря на то, что только до него и достает. Он подталкивает паренька в маленькое помещение с пультом и не менее панибратски опускает руку ему на лопатки. – Есть у месье Карреля к тебе одно предложение, маленький братец, – кинжал Тиерсена удобно лежит в старательно перешитых Цицеро ножнах, сзади на ремне, скрытый свободным свитером. И рукоять легко и уже привычно ложится в крепкую ладонь, и Цицеро улыбается так широко, что, кажется, пареньку становится не по себе. Но это уже неважно, потому что острое лезвие через секунду входит ему ровно над воротником рубашки, глубоко в шею, и Цицеро прижимает паренька к себе, почти танцевальным движением уводя его от пульта, к которому тот судорожно тянется. Наверное, это даже мог бы быть вальс, если бы Цицеро не спешил и не собирался не пачкаться в крови. А так он только мягко опускает паренька на пол, невесомо снимая его пальцы с кобуры, которую тот еще пытается расстегнуть.

– Спи, маленький братец, спи крепко-крепко, – Цицеро шепчет, прикрывая его веки и дорезая молодую загорелую шею. Он вытирает кинжал об одежду паренька и выходит из его домика, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ты уже все? – Селестин спрашивает его, когда он снова садится в автомобиль. – Господи, я никак не привыкну, что все это так быстро.

– Слишком быстро? – Цицеро хитро улыбается. – Нет-нет, Селестин, вот в доме будет быстро! – он смеется, жмурясь, и отгоняет машину к парадному входу, попросту оставляя ее на дорожке.

Подошвы грубых армейских ботинок хрустят о гравий так же, как и подошвы лакированных туфель. Селестин легонько хлопает дверцей и четко понимает, что спрятаться в машине уже не получится. Дорога теперь ведет только в дом. Но Цицеро все равно так быстро жмет на звонок, покачиваясь на пятках. И двери открываются тоже слишком быстро. Времени катастрофически не хватает.

– Да у нас в гостях сам Селестин Мотьер! – невозможно толстый человек в шляпе держит в руках карабин, без каких-то сомнений направляя его на гостей. – Хей, Джорджо, крикни Дине, пусть поставит торт в духовку, – молодой чернявый парень за его плечом, очевидно, как раз Джорджо, согласно ухмыляется, сжимая в широких ладонях пистолеты. Да, явно не только Цицеро здесь умеет стрелять по-македонски, и это Селестину очень не нравится.

– Тише-тише, братцы! – Цицеро улыбается, осторожно и безобидно потягиваясь к карману, доставая паспорт и снова раскрывая его. – Ферран Каррель, человек месье Мотьера в Париже. И это я привез мальчика, так что даже не рассчитывайте на награду! – он вскрикивает громко и смеется, пока толстяк изучает документ.

– А что ж вы его не связали, месье Каррель? – он кивает и опускает карабин. – Сабино, – протягивает Цицеро руку, которую тот с готовностью пожимает.

– Он добровольно поехал, – Цицеро хихикает. – Месье Каррель умеет уговаривать людей. Ты ведь не хотел лишиться ручки или ножки, мальчик? – он резко поворачивается и треплет Селестина за щеку, отчего у него на скулах ходят желваки, но он ничего не говорит.

Сабино негромко смеется и кивает Джорджо, который убирает один пистолет в кобуру и снимает с пояса рацию:

– Анджело, это Джорджо. Прием.

– Да, Джорджо, что там у вас?

– Нам тут привезли замечательный подарок, ты не поверишь, какой… – Сабино пока показывает жестом, куда идти, и Цицеро подталкивает Селестина вперед по широкому холлу. – Сам Селестин Мотьер, целый и готовый к сотрудничеству. Его привез наш французский коллега, месье Каррель. Прием, – Джорджо отжимает кнопку, широко шагая по направлению к лестнице.

– Отлично, – голос у Анджело хрипловатый, то ли сам по себе, то ли от легких помех. – Но я не буду вытаскивать месье Лефруа из ванны, он скоро закончит. Вы подождете внизу минут пятнадцать? – Джорджо останавливается, поднимая руку. – Подготовьте пока все.

– Хорошо, – Джорджо смеется, поворачивая к одной из арок. – Все сделаем. Конец связи, – он снова возвращает рацию на пояс и проходит на кухню, где худенькая итальянка с крупным бельмом на глазу – видимо, Дина – уже расставляет тарелки. – Месье Каррель, вы наверняка устали, так что можете отдохнуть и позавтракать, а мы пока займемся нашим гостем.

– Ну уж нет! – Цицеро фыркает. – Знаю я, как вы им займетесь, месье Каррелю ничего от месье Мотьера не достанется, ни одной лиры, никакой похвалы! И месье Карреля это не устраивает!

– Ладно-ладно, – Джорджо смотрит на него странно, но пожимает плечами. – Тогда пока располагайтесь, я схожу за инструментами, – он берет хлебную палочку из корзинки на столе. – Сейчас схожу, – но никуда не уходит, принимая от Дины чашку кофе.

– А, кстати, почему вы не позвонили? – Сабино кладет карабин на стол и садится, пододвигая к себе тарелку с нарезанной ветчиной. – Месье Лефруа уже два дня на нервах.

– Я этого мальчишку гонял по двум странах двое суток без сна, какие звонки! – Цицеро восклицает возмущенно, беря ломтик дыни из глубокой тарелки. Он оглядывает кухню исподволь, а Селестин вообще не знает, что ему делать, но и просто стоять и нервничать у него получается очень убедительно.

– А я слышал, у вас там ребят хорошо размазало по дороге, – Сабино постукивает вилкой по столу, глядя на Цицеро прямо. И тот улыбается очень открыто.

– Да уж, хорошенько так, – Цицеро чуток скалит зубы, понимая, что перспективы не слишком хороши: вопрос в том, кто успеет достать оружие быстрее, он свои пистолеты из-за ремня джинсов или Джорджо свои из открытых кобур. А Сабино вообще только руку протянуть за карабином достаточно. И выглядит все это не так хорошо, как Цицеро думал раньше.