Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"
Автор книги: Motierre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)
Цицеро нервно усмехнулся, подбирая ноги и отставляя стакан. Да, пожалуй, мысли, которые его только что посещали, лучше было забыть как можно скорее.
– И что теперь, Тиерсен? – он спросил как-то машинально, просто чтобы что-то сказать, сам еще толком не думая о том, что только что произошло. Это произошло, в любом случае, и это точно не было той вещью, о которой Цицеро хотел бы жалеть, какой бы она не была безумной. Единственно что было очень странно чувствовать себя мокрым от спермы, пахнуть ей, кажется, насквозь. Наверное, это должно было быть неприятным или унизительным, но Тиерсен тоже тяжело пах целиком, Цицеро и собой, и это несколько равняло их. И еще кое-что было странным и болезненным, но маленький итальянец не решился потрогать себя между ягодиц прямо сейчас, хотя растянутый зад, саднивший и явно натертый, и ныл неприятно.
– Ну, нам нужно немного отдохнуть, – Тиерсен поднял руку с сигаретой, не открывая глаз, и очертил что-то ему одному понятное в воздухе. Цицеро поморщился. Запах дыма нравился ему точно куда меньше запахов от их тел. – А потом продолжим. В конце концов, этого явно недостаточно, чтобы возместить твои десять лет. Хотя… – Тиерсен хитро приоткрыл один глаз, – мне кажется, что я хорошо поработал, – он засмеялся, поднимаясь и обнимая Цицеро, целуя его плечо. – Ты мне всю спину расцарапал, – шепнул тихо. – Но мне понравилось. Мне все в тебе нравится. Покричишь еще для меня?
– Умф-ф, – Цицеро хотел что-то ответить, но Тиерсен поцеловал его, с запахом табака, поглаживая ладонь. И Цицеро понял, что в этой постели ему можно быть таким, каким нельзя быть в других. Можно кричать, кусаться и выгибаться так, как ему захочется, не сдерживая себя. И никто не спросит его обеспокоенно: “Эй, с тобой все в порядке?”. Никто не будет заставлять его быть нормальным. Не сегодня.
Это была долгая ночь, и Тиерсен любил своего итальянца еще, медленно и ласково, оставляя новые красные следы на совершенно белой коже, такой чувствительной даже к слабым укусам, давая оставлять следы на себе, кругами точек от зубов и сочными синяками. И Цицеро кончил еще, почти всухую, парой слабых струек и долгими судорогами по всему телу, уткнувшись лицом в подушки, чувствуя горячие поцелуи по спине, краснея болезненно и всхлипывая обессиленно. Тиерсен мягко кончил следом, снова в него, искусывая губы с расплывавшимися пятнами засосов вокруг них. Утренний свет был голубоватым, с легким смогом, обещая жаркий день, но какое дело было до жаркого дня, когда этот по-особенному пахший воздух смешивался с глубокими запахами мускуса, семени и пота, когда сигаретный дым обвивал ступни Цицеро, и дыхание было еще тяжелым, но спокойным, и взгляды – утомленными, и щеки – зардевшимися.
Цицеро еще было стыдно потом, очень стыдно, когда наступило легкое похмелье, и Тиерсен налил ему коньяка на пару пальцев. И когда Цицеро закрывал снова покрасневшее лицо руками, запершись в ванной, пока Тиерсен отправился готовить завтрак. И после того, как он оправился и приводил себя в относительный порядок, подставляя лицо прохладному душу.
Тело ныло, и побаливал немного каждый след от укуса. Цицеро со всхлипом ощупал себя сзади и все-таки с радостью обнаружил, что припухший вход не был поврежден или еще что-то. Маленький итальянец прислонился к кафельной стене, жалостливо поглаживая свою мягкую мошонку, и подумал, что все, что он точно натрахался на остаток жизни. По крайней мере, на трезвую голову ему совсем уже не хотелось больше. Но невозможно было удержаться после, когда Тиерсен накормил его долгим завтраком, совершенно насильно унес в постель и там ласкался почти лениво, дожидаясь, пока у Цицеро снова встанет, а потом как-то естественно и покорно встал в коленно-локтевую. И Цицеро брал его, тоже так естественно, с усталыми, но довольными стонами, думая, что это невыносимо и так… тесно и о-Боже-хорошо. Маленький итальянец ужасался тому, что у него еще вообще может стоять, и совершенно не понимал, откуда в человеке может быть столько спермы. Насчет крови он знал точно, ее было очень много, а вот откуда столько семени, оставшегося присыхавшими пятнами на простыни… Ох, он все равно не мог много думать об этом, вообще думать тогда и контролировать свое тело тоже и кончил еще раз, совсем сухо, но так сильно. В тот раз ему не пришло в голову подрочить Тиерсену, но тот, кажется, совсем не расстроился, закончив сам и снова целуя своего итальянца, перевернувшись на спину. А потом они спали. Несколько часов, вряд ли больше, потому что Тиерсен оседлал бедра Цицеро, проснувшись, когда жаркое солнце било в окно, и маленького итальянца хватило еще на один раз, густой и сладкий, когда Тиерсен насаживался на его бедный член и стонал громко и открыто.
Они выспались только к вечеру, и Тиерсен, смеясь, снова отправил Цицеро в ванную, а после вымылся сам и потащил его на улицу. Они хорошенько наелись в маленьком ресторанчике, где Тиерсена явно хорошо знали, и посмотрели какой-то не слишком смешной фильм в кинотеатре, и молодой карабинер поцеловал Цицеро пару долгих раз в темноте зала, пользуясь тем, что на позднем сеансе почти не было зрителей. А потом они еще ходили по пустым улицам, и в конце концов Цицеро снова уснул на скамье в каком-то парке, улегшись головой на колени Тиерсена. И тот сам почти дремал несколько часов до рассвета, перебирая его волосы и кутая искусанную шею в легкий шарф.
Цицеро проснулся рано, ужасно замерзнув, и, сразу вспомнив, что уснул так добровольно, а не потому, что некуда было идти, решил практично воспользоваться явно более устойчивым к перепадам температур Тиерсеном, забираясь ему на колени целиком и пытаясь согреться, прижимаясь всем телом и выдыхая в шарф. Тиерсен засмеялся и обнял его крепко, словно ребенка, и, в общем, это было не так далеко от истины: в Цицеро всегда было много детского, от обезоруживающей эмоциональной открытости и искренних смешливости и восторженности до ловкого умения манипулировать людьми в своих интересах и простой, природной жестокости. И Тиерсен уже тогда видел это и совершенно беспечно не мог на это налюбоваться.
Позже Тиерсен купил Цицеро кофе, который тот пил, грея все еще холодные пальцы о картонный стаканчик, пока молодой карабинер звонил из автомата на работу, чтобы взять отгул. Но Цицеро никак не отогревался, а день обещал быть довольно прохладным, и Тиерсен, долго не думая, зашел в первый попавшийся по дороге магазин и купил маленькому итальянцу легкое ярко-красное пальто – сейчас тот немного жалеет, что испортил его, что Тиерсену пришлось его сжечь, оно действительно было красивым. А еще через час, когда они завтракали в уличном кафе, и Цицеро согрелся достаточно, чтобы даже заказать себе мороженое, Тиерсен смотрел на него, опустив подбородок на сведенные руки. Он всегда был прямолинейным, как чертова летящая пуля из чертова карабина, и если первый выстрел пришелся в незащищенный пах, то второй – прямо в голову.
– Ты переедешь ко мне? – Цицеро прикусил ложечку больно по зубам от неожиданности. Нет, ему понравилось проводить время с Тиерсеном, но он не думал не то что об этом, даже о том, будут ли они видеться еще. По крайней мере, сам Цицеро собирался все-таки отправиться домой после этого завтрака, а завтра у него был спектакль. А послезавтра он собирался убить кое-кого, и к этому стоило подготовиться.
– Зачем это еще, Тиерсен? – Цицеро не мог использовать аргумент о малом сроке их знакомства, потому что понятия не имел, через какое время люди съезжаются – если они хотят съехаться, конечно, – но смутно догадывался, что вряд ли после первого секса. Ну, даже после четвертого.
– Это будет удобно, – Тиерсен говорил так, будто бы о покупке дивана в гостиную, а не о другой, совершенно неправильной вещи. – Я хочу видеть тебя как можно чаще, а с моей работой лучше использовать каждую свободную минуту, потому что в следующую меня могут вызвать. И я не хочу проводить ни одной из этих минут в такси по дороге к тебе. Это во-первых. Во-вторых, так я всегда буду знать, что с тобой все в порядке. И что ты хорошо питаешься. В-третьих, недостатки друг друга нужно узнавать как можно раньше. Так что если ты очень много ешь, громко храпишь или обожаешь мыльные оперы, я лучше узнаю об этом сейчас, – Тиерсен замолчал, но всем видом показывал, что готов продолжать перечислять различные доводы еще не меньше получаса.
– И что, если так? – Цицеро спросил осторожно, хорошенько подумав. Он еще был немного ошарашен и пока не задумывался над серьезностью предложения Тиерсена.
– Ну, я буду больше готовить, куплю телевизор и затычки для ушей, – Тиерсен пожал плечами, отпивая свой чай. Цицеро нервно хихикнул.
– Обычно люди ведь так не делают, да? – спросил он после долгой паузы, поднимая бровь, как бы уточняя: “Ты сейчас шутишь надо мной?”.
– Обычно маленькие священники не прячут засосы на шее, – невозмутимо ответил Тиерсен.
– Цицеро не священник больше! Он может делать, что ему вздумается! – по-итальянски горячий и темпераментный, Цицеро всегда заводился и переключался на другую тему с лету.
– И это очень хорошо. Иначе мне бы пришлось потратить куда больше времени. А я, знаешь, не очень люблю тратить время, когда дело касается таких важных вещей, – сказал Тиерсен как-то доверительно. – Но ты можешь подумать. Хочешь еще мороженого, пока будешь думать? Здесь неплохое мороженое. Хотя я знаю одно местечко недалеко, мне кажется, там лучшие десерты во всей Италии. Мы сходим туда обязательно, – нет, Тиерсен никогда не относился к этому так легкомысленно раньше и не предлагал никому жить вместе, хотя и имел некоторый, не самый лучший опыт таких отношений. Но он всегда был практичен и, хорошенько обдумав все, сидя на той скамье, пришел к выводу, что так действительно будет удобно. Тиерсен не хотел отказывать себе в мимолетном желании видеть Цицеро двадцать четыре на семь ближайшие несколько месяцев. Хотя он и думал, что, скорее всего, это все быстро закончится какой-нибудь некрасивой сценой, как обычно заканчивались его отношения, но… нет, он совершенно не умел отказывать себе.
Цицеро молчал долго, задумчиво посасывая ложечку. Как обычно, он думал о десятке вещей сразу, но больше всего – об одной. И она вряд ли бы понравилась Тиерсену, потому что напрямую касалась денег. Съезжать из квартиры Цицеро было некуда, а платить больше он категорически не мог, потому что из очередного театра его наверняка уволят со дня на день. У него опять было обострение, и он опять пропускал спектакли, встречая по дороге в театр кого-то, кто ему нравился, и тратя потом слишком много времени, убирая следы. А жить вдвоем в любом случае получалось бы дешевле. Но жить в одной квартире с полицейским, пусть и военным, – безумие не того рода, которое Цицеро нравилось. Хотя… этот влюбленный мальчик мог бы обеспечить ему алиби, если вдруг что. И это было безопасно и опасно одновременно, Цицеро никак не мог выбрать. Впрочем, он тоже всегда был очень практичен. Особенно когда дело касалось его интересов.
– У Цицеро… бывают проблемы с работой и не всегда есть деньги, чтобы платить за квартиру, – осторожно начал он.
– О деньгах можешь не беспокоиться, – Тиерсен широко улыбнулся. – Я не слишком много трачу обычно, и у меня есть какие-то накопления. Так что… любых сумм, которые ты сочтешь нужным добавлять, будет достаточно.
Цицеро наскоро пересчитал все, что имел, и с прагматичным удовольствием отложил мысленно приличную часть в сторону, на свои маленькие увлечения, решив не рассказывать Тиерсену об этом.
– И Цицеро любит… долго гулять один. И не всегда возвращается на ночь.
– Это хорошо, – Тиерсен потянулся и подцепил пальцем немного взбитых сливок с края вазочки Цицеро. – Я буду успевать соскучиться.
– Тиерсен на все найдет контраргумент? – Цицеро нахмурился, передвигая вазочку к себе ближе.
– Есть вероятность, что что-нибудь может заставить меня задуматься, но… да, на все, – Тиерсен беззаботно откинулся на стуле, закуривая и с любопытством наблюдая за менявшимися эмоциями на лице Цицеро. – Ну что, моя дикая красная птичка, надумал?
– О, и это, Тиерсен! Это ужасно! Не называй Цицеро так! И красивым, и… и… всем этим!
– Хорошо, – Тиерсен улыбнулся легко. – Я буду звать тебя Ци-це-ро. Это все? Тогда завтра собери вещи, я вечером подъеду и заберу тебя, – он даже не дождался ответа. – Сегодня я хочу побыть с тобой, – прямолинеен невыносимо, с изяществом Гитлера, берущего Польшу. Цицеро даже стало интересно, что произойдет, если он…
– Хей, Цицеро не согласился еще!
– Боже, ну нет, – Тиерсен вздохнул. – Мы же обо всем так хорошо договорились. Не заставляй меня красть тебя, – он сказал это с улыбкой, но его глаза снова стали совсем темными.
– Тиерсен вообще догадывается, что у других людей может быть другая жизнь? Без него? – Цицеро вопросительно поднял бровь. Пожалуй, этот разговор переставал ему нравиться.
– Да, – Тиерсен серьезно кивнул. – Вон они, другие люди, полная улица. Живут себе и знать обо мне не знают. А ты… не заставляй меня совершать романтические поступки, они мне редко удаются. Но ладно, если не хочешь – твое дело. Тогда давай мы просто хорошо проведем этот день, а завтра я спрошу еще раз. И послезавтра, если ты откажешься. Каждый день буду спрашивать, пока не согласишься. И буду целенаправленно портить твою репутацию, это я умею.
– Ф-ф, прекрати это, Тиерсен! – Цицеро неуютно дернул плечом. – Ты был таким милым полчаса назад, не заставляй Цицеро разочаровываться!
– Я буду милым, сколько ты захочешь, – Тиерсен улыбнулся мягко. – Только соглашайся.
– Цицеро подумает об этом, – маленький итальянец еще был немного напряжен, но отходил, как всегда, быстро. – А Тиерсен не боится, что если он будет жить с Цицеро, это испортит его репутацию?
– Пф-ф! – Тиерсен засмеялся, но, заметив, что Цицеро действительно ждал ответа, перестал. – Я что-нибудь придумаю, расслабься. В любом случае, в тюрьму нас за это не посадят, а остальные проблемы будем решать по мере поступления.
И все-таки, на взгляд Цицеро, это был хороший подход. И хороший день. Тиерсен легко ориентировался во Флоренции и знал много мест, которых Цицеро, живший здесь всего несколько месяцев, еще не видел. Например, один высокий мост, с которого был хорошо виден город и на котором Тиерсен курил, неторопливо рассказывая о каком-то интересном деле. А после он отсосал маленькому итальянцу прямо под этим мостом, разведя полы пальто, смеясь, коротко порыкивая и зарываясь носом в темно-рыжие волосы на лобке. И Цицеро держал его голову и сжимал зубы до того, что челюсть потом ныла несколько часов. И когда Тиерсен проглотил его семя и застегнул ему брюки, поднимаясь и целуя мягко, не требуя ответной услуги, Цицеро тяжело дышал отвратительными запахами сваленных вокруг отбросов и теплыми – своей спермы и табака от Тиерсена и думал, что, пожалуй, запланированное убийство придется немного отложить.
Это хорошие воспоминания, хотя у них есть и другие, много других. И плохие в том числе. И если Тиерсен помнит только их… Цицеро не такой дурак и знает, что нельзя просто заставить его забыть. Потому что то, другое, он тоже помнит. И очень хорошо.
========== VII. ==========
Цицеро дышал тяжело, крепко сжимая кинжал Тиерсена. Конечно, стоило взять себя в руки быстрее, но это сладкое ощущение, когда тот, кто только что был жив, был еще горячим и сочившимся кровью, но уже мертвым… Цицеро легко отдавался этому и не мог так скоро остыть. Это было что-то вроде хорошего оргазма, после которого не так просто успокоить сбившееся к черту дыхание. Цицеро шумно выдохнул и забрался с ногами на табурет, обнимая колени руками и предусмотрительно не касаясь брючин влажным лезвием. Он чувствовал себя сладко утомленным, и счастливым, и будто лет на десять моложе, как и всегда после такого. В последний год целых три вещи делали его счастливым: хорошие убийства, хорошая еда и хороший секс. И если бы он курил, то с удовольствием затянулся бы сейчас, смотря, как растекалось темное сочное пятно по кухонному полу. Нет, Цицеро хорошо знал, насколько глупо было приводить жертву домой, но он уже делал так пару раз, когда Тиерсен был очень занят на работе. Не поэтому, правда. Цицеро и рад был бы выбрать какое-нибудь тихое место за городом, но у него опять не было денег даже на аренду машины, а у Тиерсена он уже просил в этом месяце. Хотя тот вряд ли бы отказал ему и вряд ли бы даже спросил, зачем ему деньги, но Цицеро не хотел никаких подозрений. Он и так иногда таскал из бумажника Тиерсена мелкие купюры, нет уж, проще было быстро разделать очередную гостью и убрать кровь.
Но у Цицеро оставался почти целый день, и он мог не спешить и еще с удовольствием понаблюдать за тем, как тонкая бордовая струйка подтекала к его табурету. Она остановилась в паре сантиметров от него, и Цицеро подумал потянуться и толкнуть лежавшую девушку, но через несколько секунд струйка снова наполнилась кровью и растеклась маленькой лужицей вокруг деревянной ножки. Цицеро отметил мысленно, что ее тоже надо будет протереть. Он тихо покачивался еще немного, вдыхая свежий металлический запах. Пока только крови, не свежего мяса, не особого запаха каждой частички тела, каждого органа, каждой кости; Цицеро иногда тыкался в них носом, разделывая трупы, пытаясь их отличать.
Но все, он насиделся достаточно, вздохнул, слезая с табурета, опустился на колени рядом с телом, аккуратно, чтобы не запачкаться в натекшей крови, и сжал рукоять клинка обеими руками, упираясь лезвием в пол, опуская голову. Молитва была коротка, но сколько в ней было любви, сколько почти детской надежды. Цицеро молился, как ребенок, искренне и горячо, но и сегодня Дева Мария не пришла к нему, не коснулась одобрительно волос, как тогда, первый и единственный раз, когда ему еще не было тридцати и когда она молча благословила его, совершенно запутавшегося и не знавшего, что делать. Тогда Дева Мария направила его руку, а после поцеловала в губы, чисто и целомудренно, зная, что маленький итальянец будет теперь принадлежать ей всем сердцем. Но за прошедшие с тех пор двадцать лет – Цицеро успел принять духовный сан и отказаться от него после войны, провести несколько лет в концлагере и убить неимоверное количество людей – Богоматерь не приходила к нему больше, что бы он ни делал. Одного человека приносил в жертву или десяток, мучился ли до слез на тощей лежанке от одиночества и неопределенности или смеялся болезненно, вырезая самые красивые части из тел для своей Царицы. Цицеро думал, что он слишком тщеславен, чтобы Богоматерь благословила его еще раз, и наказывал себя за это, думал иногда, что тот случай был только видением, показавшимся ему, что не было никакой Девы Марии, и за это наказывал себя еще сильнее. Он отказался возвращаться в церковь из-за всего этого разом, совершенно измученный и уставший после войны, но полное опустошение снова сменялось надеждой, самобичевание – новыми жертвоприношениями, и в этом была какая-то стабильность. Пусть и не та, которой хотелось Цицеро.
Он поднялся, закончив молиться, и, мгновенно перестроившись, деловито оглядел тело, прикидывая, как бы половчее его поднять и поменьше всего запачкать при этом: девушка была крупной и высокой, и Цицеро с его ростом это не было удобно. Голоса и шаги на лестнице он услышал поздно, увлеченный своими мыслями, и звук проворачивавшегося в замочной скважине ключа буквально оглушил его. Тиерсен должен был вернуться вечером, весь вымотанный четвертым днем засады, и Цицеро планировал даже что-нибудь разогреть на уже чистой кухне к его приходу, раз уж временно сидел дома без работы. Но не сейчас, только не сейчас! Панических мыслей в голове Цицеро было слишком много, и он машинально завел за спину руку с кинжалом, отступая неловко от вскрытого тела, задевая ногой табурет.
– Ты уже дома? – Тиерсен знал, что Цицеро обычно возвращался со своих “прогулок” примерно в это время, и услышал шум на кухне. – Представляешь, эти сволочи приехали сегодня в четыре утра, – он начал воодушевленно говорить прямо с порога. – А я только собрался подремать на заднем сиденье. Нет, все прошло нормально, мы их спокойно задержали, но я дико хочу спать. Пойдем в постель? Хотя… У нас есть что-нибудь на завтрак, я со вчерашнего вечера только кофе… – он говорил и говорил, и запнулся резко, зайдя на кухню. – Боже… Что… Цицеро, с тобой все в порядке? Что здесь… Что случилось?! – он замер на какую-то секунду и торопливо шагнул вперед, с профессиональной привычкой ни на что не наступая, хватая своего итальянца за плечи. – Что здесь случилось?
Цицеро глядел на него испуганно, он с огромной скоростью перебирал в голове все возможные варианты ответа и никак не находил тот, который бы исключал приезд полиции. Но Тиерсен смотрел требовательно – он действительно всегда ориентировался мгновенно и легко брал себя в руки – и повторил еще раз:
– Что здесь случилось, скажи мне, – легонько встряхнув Цицеро. И тот нашел только один вариант, который дал бы ему так необходимое сейчас время.
– Ц-цицеро, – он всхлипнул, – Цицеро… убил ее, – заплакать сразу было не так просто, но маленький итальянец был хорошим актером, разве нет? – Цицеро обманул Тиерсена, – он забормотал торопливо, кривя лицо, широко раскрывая губы, и задышал часто. – Цицеро хотел… хотел быть с женщиной… Она сказала, что Цицеро бы пошло оружие, блестящее оружие, и глупый, глупый Цицеро решил покрасоваться, решил показать ей… – он набрал в грудь воздуха и старательно, громко разрыдался.
– Ш-ш, тише, – Тиерсен не отпускал его плеч, но уже не сжимал так сильно. – И что произошло потом?
– Она взяла кинжал, взяла посмотреть, Цицеро думал, что только посмотреть! – маленький итальянец всхлипывал громко. – А потом она приставила его Цицеро к горлу и велела отдать все деньги… Цицеро испугался! Он не хотел… не хотел убивать! Он думал, что сможет только отнять кинжал Тиерсена! Но она… она… – он окончательно зашелся в рыданиях, крепко сжимая клинок за спиной. Но Тиерсен не замечал этого, слишком много было всего и сразу, и он слишком мало спал за последние дни.
– Тише, пожалуйста, – сказал он негромко, машинально поглаживая плечи Цицеро. – Мы сейчас со всем разберемся, все будет хорошо. Я правильно понял: ты снял проститутку, и она решила тебя ограбить? – Тиерсен говорил это спокойно, сейчас его в последнюю очередь беспокоило то, что его итальянец хотел переспать с кем-то другим.
Цицеро всхлипнул еще и кивнул.
– Так, хорошо, допустим. Черт, это в голове не укладывается… Ладно, давай так: мы сейчас пойдем в гостиную, ты успокоишься и расскажешь мне все с самого начала, идет? Потом я вызову ребят, они засвидетельствуют факт… смерти и отвезут тебя в участок, о’кей? Если это самозащита, они это докажут, все будет хорошо. И я сделаю все, чтобы ты ни дня не провел под стражей, ясно? – Тиерсен выпрямился и на секунду прикрыл глаза, выдыхая.
– А это… это обязательно, Тиер-рсен? – Цицеро хныкнул. Нет, связываться с полицией он не собирался никаким образом.
– Да, это обязательно. Мы же не можем просто взять и выкинуть тело на улицу. Но все будет в порядке, тебе не нужно волноваться. Не думаю, что будет проблематично доказать, что ты защищался. Ее отпечатки, следы борьбы, характер ранений… Я не смогу заняться этим сам, но я знаю хороших парней в полиции, они все сделают, как надо. Просто сегодня будет тяжелый день, но потом ты снова будешь дома, все будет хорошо, – Тиерсен повторял это “все будет хорошо”, как мантру, конечно, пусть он и был спокоен, это все равно шокировало его, и кончики пальцев начали мелко подрагивать.
– Цицеро… Цицеро не хочет в полицию…
– Так нужно, мой хороший, – Тиерсен попытался сказать это успокаивающим тоном, он еще не думал, как будет относиться к Цицеро теперь, это ласковое обращение было автоматическим, привычным. – Кстати, где мой кинжал? Надеюсь, ты не стер с него отпечатки?
Цицеро вздрогнул. Он уже понял, что Тиерсен вызовет полицию вне зависимости от того, что он скажет, и видел только один вариант развития событий, который его устраивал. И для этого кинжал был ему нужен.
– Ты… – Тиерсен посмотрел на его руку, заведенную за спину. – Дай мне его, хорошо? Все в порядке, я просто его уберу. Так положено, – он протянул ладонь – так и не снял перчатки – в ожидании.
Цицеро чувствовал захлестывавшую его панику. Он не мог отдать кинжал, никак не мог, но и сделать то, что он хотел, так быстро и просто… это почему-то было тяжелее, чем убить какую-то проститутку. Цицеро не был совсем бесчувственным человеком, на самом деле.
– Просто отдай его мне, – Тиерсен говорил мягко, будто с ребенком. – Все хорошо, мы все решим, – его шея в расстегнутом от жары воротнике рубашки была восхитительно голой, и Цицеро хрипло вдохнул, перехватывая рукоять удобнее.
У Тиерсена всегда была хорошая реакция, такая, которую называют мгновенной и которая ценится в военной службе побольше хорошего ума. И даже так, стоя открыто и доверчиво, он перехватил руку Цицеро, когда лезвие было в паре сантиметров от шеи, и вывернул его кисть, заставив маленького итальянца закричать. Тиерсен смотрел совершенно недоуменно, но его тело двигалось легко и быстро. Он выкрутил запястье сильнее, и Цицеро разжал пальцы, еще вскрикнув от резкой боли.
– Ты хотел убить меня? – Тиерсен даже не воскликнул это, просто сказал, как-то холодно, отшвыривая клинок пинком под стол, а в следующую секунду попытавшийся высвободиться Цицеро согнулся с хрипом от крепкого удара в солнечное сплетение. Тиерсен легко схватил его за грудки и с размаху приложил спиной о грохнувший от этого холодильник. – Ты хотел убить меня, сукин ты сын?! – он зарычал коротко. – Моим же клинком?!
Цицеро только попытался вдохнуть, когда жесткие пальцы сомкнулись у него на горле. Он вцепился в руку Тиерсена обеими ладонями, едва упираясь в пол пальцами ног. В голове ужасно шумело, и оглушенное сильным ударом тело совершенно не слушалось.
– Дрянь, – Тиерсен сказал сдержанно, снова беря себя в руки. – Мелкая сучья дрянь. Я уж думал, что ты на самом деле можешь разрыдаться. А ты… актер. Я еще собирался тебя утешать… Ладно… Ладно… – он видимо успокаивался. – В тюрьме тебя хорошо утешат, будь уверен, – он смотрел в болезненно раскрытые золотые глаза и никак не мог заставить себя поверить, что это происходило на самом деле, что он говорил это на самом деле. – Не будешь дергаться? – спросил как-то отрешенно, но Цицеро не мог даже мотнуть головой. Тиерсен расстегнул его ремень, дергая из петель, разжал хватку на шее и тут же развернул маленького итальянца, больно ударив лицом о холодильник и скручивая руки за спиной.
Тиерсен делал это молча и так же молча оттащил Цицеро в гостиную, бросив на кушетку. А маленькому итальянцу точно было не до разговоров, у него и дышать еще получалось с трудом. Тиерсен поднял телефонную трубку, но, только набрав номер, тут же со звоном раздраженно бросил ее на рычаг.
– Боже… Боже, да что это происходит?! – он на секунду закрыл лицо ладонями, снова успокаиваясь. – Почему ты убил ее? – он подошел к кушетке и схватил Цицеро за волосы, поднимая. – Скажи мне, почему.
Маленький итальянец снова всхлипнул, теперь уже по-настоящему: ему было больно дышать и еще больнее говорить, но он все-таки начал, хрипло, сбиваясь, все ускоряя темп с каждым словом. Если не было разницы, что Тиерсен сделает с ним, то не было и разницы, говорить правду или нет.
– Это дар… Дар, Тиерсен, дар Матери, Матери Божьей… Дар от ее послушного, послушного Цицеро!
– Что? – Тиерсен ожидал многого, но только непонимающе свел брови.
– Цицеро служит Богоматери, верно служит! Он был священником, но это не то, не то, не угодно Богу и Царице Его! Они хотят смерти, хорошей смерти, хотят хороших жертв во славу Их! – Цицеро облизнул сухие губы, взгляд его стал совсем фанатичным, и Тиерсен вздрогнул, разжимая пальцы в его волосах. – И Цицеро может дать Им это! Он не хотел убивать Тиерсена, не хотел, но Тиерсен пришел слишком рано! Тиерсен не понял бы… Но Бог…
– Какой нахер Бог?! – Тиерсен почти зарычал, но снова понизил голос. – Что ты вообще несешь?!
– Единственный Бог, Тиерсен! – Цицеро смотрел пронзительно, и глаза у него до сих пор были влажными. – И Богоматерь! Она приходила к Цицеро, давно, и Она вложила в его руки нож и благословила его убивать! Во славу Ее! Но Она не приходит больше, какие бы жертвы Цицеро не приносил Ей… – его резко накрыло отчаянием, совершенно непроизвольно. – И сейчас Она не приходит к Цицеро, когда… когда так нужна ему… – он опять задышал часто, удерживая накатывавшую истерику, и Тиерсен отстранился совершенно ошарашенно.
– Ты… ты сумасшедший… – пробормотал он негромко, тяжело сглатывая.
– Цицеро убивает ради Нее, Цицеро был готов убить Тиерсена ради Нее, почему Она… почему не хочет хоть немного показать, что Цицеро делает все правильно?! Ох, гадкий, гадкий Цицеро, он не злится на Нее, но он думает… плохо… – маленький итальянец совсем не слушал Тиерсена, мерно покачиваясь. И вдруг резко остановился, поднимая голову. – И что теперь ты сделаешь с Цицеро? Может быть, если ты накажешь его, Матерь смилостивится над ним, бедным, бедным и таким послушным?.. Покажется еще хоть раз… Ох, нет, нет, Цицеро не должен так думать! Цицеро должен быть доволен тем, что имеет! Богоматерь послала ему хорошего человека, а он… я… так подвел его, так расстроил! Расстроил, да? Ведь Тиерсен… не захочет приносить красивые жертвы Деве вместе со мной, не захочет ведь?
Тиерсен смотрел на Цицеро молча, пытаясь свести свои мысли хотя бы к паре членораздельных слов. И потом открыл рот. И ругался долго и тихо, прикрыв глаза. А после достал сигареты и закурил, как-то очень устало опускаясь на кушетку.
– Что ты хотел с ней сделать? – спросил почти безразлично, совершенно выдохшись.
– Цицеро должен выпустить ей кровь и разделать ее, – маленький итальянец быстро пришел в себя и только пожал плечами. – Потом избавиться от всех кусочков – и все, дело сделано! – он не сдержался и хихикнул, глядя на Тиерсена искоса.
Тиерсен вдохнул дым, и, подумав недолго, потянулся распутать ремень. Цицеро сразу начал разминать затекшие руки.
– Вперед, – тихо сказал Тиерсен. – Разделывай. Я уберу кровь.
И он правда вытер и вымыл все молча, и его не тошнило, конечно, не с его работой и военным прошлым. Но вот избавляться от тела он отказался, предоставив это Цицеро, и сам только отправился в спальню, ложась на постель и думая. Через несколько часов, когда Цицеро вернулся, так и не решившись попросить у Тиерсена денег на машину, но найдя кое-что в сумочке той шлюхи и еще кое-что – в ящиках комода в прихожей, молодой карабинер уже почти закончил собирать его вещи.
