Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

– Неплохое начало, – Цицеро довольно ухмыляется и легонько бьет Тиерсена дулом в подбородок, щелкая предохранителем и возвращаясь к глубоким, неторопливым толчкам.

– Ты… Ты дьявол. Рыжий дьявол, – Тиерсен стонет от этого и опирается руками на спинку сиденья по обе стороны от головы Цицеро.

– Богохульство! Это даже лучше! – Цицеро снова смеется.

– Дьявол, который искушает меня божественным сексом, – Тиерсен быстро входит в раж, отпуская себя, подаваясь навстречу жестким движениям. – Но мне нравится грешить с тобой.

– Ш-ш, Тиерсен, – Цицеро хмурится, трахая его быстро, живо двигая бедрами, и его рука с пистолетом чуть подрагивает. – Ты не должен грешить.

– Ладно, – Тиерсен легко соглашается, ему сейчас абсолютно все равно, что говорить. – Тогда мне просто нравится трахаться с тобой. Я еще успеваю приложить к контракту на твою задницу в обмен на мою душу твой сладкий член? – он смеется хрипло и стонет снова, когда Цицеро свободной рукой поднимает его еще выше, и его головка растягивает вход с каждым движением внутрь.

– Цицеро подумает над этим, – маленький итальянец усмехается и запрокидывает голову с несдержанным криком, когда Тиерсен резко опускается, двигаясь сам.

– Мы сломаем это сиденье к чертовой матери, – Тиерсен жарко выдыхает ему в ухо и выгибается, скользя вперед-назад, и его член легко бьется о живот Цицеро с каждым толчком.

– Не думаю, – Цицеро смеется. – Это крепкий мальчик! – он шлепает по сиденью, и Тиерсен стонет от того, как распутно это выглядит. И выгибается, тянет Цицеро за руку.

– Запихни в меня еще и пальцы, – снова прижимается губами к уху, и Цицеро слушается, скользя по своему промасленному стволу рукой, чувствуя, как тесно задница Тиерсена обхватывает и член, и пальцы. – Господи, меня так заводит оружие у тебя в руках, – стон глубокий, Тиерсен весь подрагивает и чувствует сочную смазку на своей головке, не касаясь себя, чтобы не спустить прямо сейчас. – Ты меня так заводишь. И я хочу, чтобы ты трахнул меня своим вторым стволом.

– Что, Тиерсен? – Цицеро приоткрывает глаза, он уже почти совсем не контролирует себя.

– Я хочу, чтобы ты запихнул свою беретту мне в задницу. Я хочу, чтобы ты выебал меня пистолетом, да, я хочу этого! – Тиерсен почти кричит, и Цицеро опускает руку с пистолетом, будто действительно собирается это сделать, но только кладет его между сиденьями и обхватывает Тиерсена за шею обеими руками, целуя в губы, ритмично вбивая язык ему в рот, ритмично вбивая член ему в задницу. У Тиерсена в ушах шумит, и он только слышит сбившееся ко всем чертям дыхание, переплетающееся, и короткие стоны от слитных движений, не разбирая уже, где чьи, чувствуя, как сильно раскачивается машина, и жмурит глаза, давая Цицеро трахать его несдержанно. Минуту за минутой, и они кусают губы, кусают больно друг друга – в щеки, в шею, в нос – чтобы не кончать еще хоть немного.

– Мне еще постоять здесь, или вы все-таки оторветесь друг от друга? – Тиерсен вздрагивает всем телом, открывая глаза и резко поворачивая голову. Типичный провинциальный полицейский, в солнцезащитных очках и с крепкой челюстью, может, и оперся бы на дверцу, но только презрительно скрещивает руки на груди. И Тиерсен чувствует себя невозможно голым, невозможно… развратным, потому что он стонал последние несколько минут так, что даже не услышал звука подъезжающей машины, потому что от него дико пахнет потом и смазкой, потому что у него совершенно мокрые подмышки, поясница и виски, потому что член и не думает опускаться, только прижимаясь к животу. И это все не считая того, что он сидит на Цицеро в самой прозрачной позе из всех возможных, и тот спокойно держит руки у него на бедрах.

– Чья машина? Ладно, неважно, ты, – полицейский кивает Тиерсену, – одевайся, берите права, и идем составлять протокол.

Тиерсен пытается слезть с Цицеро, но маленький итальянец не отпускает его, жестко давя на бедра, и улыбается самой широкой из своих улыбок.

– Нам не нужны проблемы, инспектор, – он не знает французского и говорит на английском с акцентом.

– У вас уже проблемы, – полицейский тоже переходит на английский с выражением сильнейшей вынужденности. – Я попросил…

– Могу представить, – Цицеро перебивает его, недовольно качает головой, поворачивается к Тиерсену и снова приподнимает его, вталкиваясь мягко. – Но вот какое маленькое дело: только сам Господь Бог, Преподобная Дева Мария и этот человек могут просить Цицеро прекратить сейчас.

– Цицеро, постой, – Тиерсен кладет руку ему на грудь, но не удерживается и, чувствуя себя последней шлюхой, стонет коротко, чувствуя, как горячо вздрагивает член Цицеро внутри него и скользит полно и плотно.

– Вы что, еще и под наркотиками, ребята? – полицейский присвистывает. – Ладно, не заставляйте меня вас задерживать, прекращайте, давайте документы и идите в мою машину.

– Цицеро, кажется, сказал тебе: ты не входишь в его список, – необыкновенно четко повторяет маленький итальянец, кладя руки на талию Тиерсена.

– Да твой дружок совсем двинутый. Ладно, последнее предупреждение, – полицейский кладет руку на кобуру. – Вы сейчас же заканчиваете и идете в мою машину, иначе я буду вынужден применить силу.

– Господи, да как же ты мне надоел! – Цицеро возмущенно повышает голос и опускает правую руку. И Тиерсен за какую-то долю секунды понимает, что он собирается сделать. И почему-то совсем не хочет его останавливать. Он может, достаточно только схватить за запястье, но… Тиерсен действительно хочет это увидеть. Он хочет увидеть это именно сейчас. И только отклоняется назад, давая Цицеро свободу для маневра, и выставляет напоказ свой поднятый и твердый невыносимо, сочащийся член. Движение стремительное, секундное, отточенное, и Тиерсен даже не успевает разглядеть все в деталях, только слышит оглушающий выстрел, видит широко распахнутые желтые глаза и чувствует, как густые капли крови брызгают на его щеку, как Цицеро дергается от отдачи. И от всего этого, от окончательного осознания того, как на самом деле опасен его маленький итальянец, Тиерсен дышит хрипло, и тонкая струйка спермы стекает по его головке, и ему даже не нужно было трогать себя. Но нужно теперь, и он смотрит в желтые глаза, потому что сказать что-то, двинуться, когда все тело напряжено на какой-то грани перед сильной судорогой – невозможно. Цицеро понимает его мгновенно и с силой обхватывает левой рукой мучительно пульсирующий член. И Тиерсен не помнит, чтобы когда-либо кричал так, как кричит сейчас, пачкая выплескивающейся густыми струйками спермой кремовую рубашку Цицеро, смыкаясь плотно вокруг его члена, выгибаясь так, что почти достает затылком до лобового стекла.

Цицеро дышит тяжело, но дает Тиерсену успокоиться, поглаживая его член, собирая сперму пальцами, и откладывает пистолет. И когда Тиерсен поднимает утомленный взгляд, снова подхватывает его под бедра и мелко, скоро трахает, искусывая губы уже до конца. Тиерсен расслаблен, он опирается только на колени, и внутри все еще несильно, сладко сжимается, идет томным оттоком по всему телу, и он ласково гладит щеку Цицеро, чувствуя, как он весь напряжен. И наклоняется, целуя коротко и беспрестанно.

– Хороший мой, – и каждый сорванный стон нравится Тиерсену, ему сейчас нравится даже то, как член пульсирует и скользит в его расслабленной заднице, это очень чувствительно, но не болезненно. – Мой маленький убийца, – Тиерсен смеется и сам двигается резко, сжимая крепко широкие плечи, и Цицеро содрогается и запрокидывает голову с высоким криком. Он кончает так сильно, что дрожит весь и только выдыхает еще в стон, насаживая плотно Тиерсена на себя. И Тиерсен, дав ему отдышаться самую малость, снова приникает к его губам, мягко раздвигая их, лаская языком зубы, чувствуя, какая вязкая у них обоих слюна.

– Ф-фух, надеюсь, там, где мы будем жить, есть прачечная, – Цицеро устало откидывается на сиденье и закрывает глаза, тяжело дыша ртом.

– Думаю, это лучше выяснить как можно скорее, – Тиерсен слезает с него аккуратно, но все равно пачкает кожу стекающей спермой. Впрочем, на ней и так уже масляные пятна, так что сильно хуже не будет. Но он все равно лезет под сиденье, доставая свои упавшие трусы, и вытирается ими быстро, натягивая брюки на голое тело. Цицеро тоже обтирает себя и кое-как размазывает пятна на рубашке, едва приоткрывая глаза. На самом деле, конечно, его вовсе не беспокоит, что одежда испачкана.

Тиерсен быстро одевается и стирает кровь со щеки, пока Цицеро ловко перебирается на заднее сиденье, копаясь в сумке. Найденная бутылка содовой кажется ему потрясающе холодной, и он открывает ее зубами и пьет жадно, оставив половину. Тиерсен берет ее в обмен на пистолет и напивается, заводя машину. Он сначала подает назад, объехать тело на дороге, и через несколько минут уже не видит полицейской машины за поворотом, только тогда полностью расслабляясь. Цицеро флегматично раскладывается на заднем сиденье и прикрывает глаза рукой.

– Разбудишь меня, когда будем в Париже?

– Конечно. И, хотя мне и понравился… твой способ уплаты штрафов, – Цицеро хихикает, – давай не будем делать так слишком часто, о’кей?

– Никаких проблем, Тиерсен.

========== II. ==========

Селестин, конечно, назначил встречу в каком-то ресторане, и Тиерсен, смывая пот и присохшую сперму в гостиничном душе, надеялся, что брат планирует не только оплатить счет, но и приложить к нему весомую сумму. И позже, пожимая ему руку и представляя Цицеро, Тиерсен улыбается так, будто видит хищного зверя, который может озолотить владельца ярмарки, а может и вспороть ему кишки. Хотя Селестин меньше всего похож на зверя, скорее уж на тонкокостную птицу. В свои двадцать пять он выглядит весьма смазливо, и черные блестящие волосы уложены аккуратно, а хрупкие черты лица можно испортить все разом одним ударом. С Тиерсеном у них общего – только бледная кожа, и та загорела у старшего брата, да глубокие темные глаза. Цицеро разглядывает младшего Мотьера почти с непристойным любопытством не меньше минуты, пока тот неторопливо листает меню, и Тиерсен не выдерживает, пиная своего итальянца под столом.

– Не похожи, – резюмирует Цицеро, возвращая пинок. – Не жалко будет, если что случится.

– Простите, что? – Селестин поднимает взгляд и вежливо улыбается. Он тоже говорит на итальянском, но не так бегло, как остальные члены семьи: он почти не покидает Францию.

– Ничего, – успевает вставить Тиерсен перед тем, как Цицеро снова открывает рот. – Мы устали, это была… долгая дорога. Так что давай к делу.

– Действительно, – Селестин определяется с выбором и жестом подзывает официанта. – И для начала ты расскажешь мне о своей новой работе. И, надеюсь, опыт предыдущего раза научил тебя тому, что я проверяю информацию.

– Мог бы и не напоминать, – Тиерсен следом за ним тоже называет что-то французское и совершенно непроизносимое официанту и, поймав растерянный взгляд Цицеро, кивает на него, говорит что-то еще и улыбается. Цицеро снова расслабляется и устраивается на мягком стуле удобнее, оглядываясь по сторонам. Братья все равно говорят на французском, и он ничего не понимает. К тому же все, что мог, он уже сделал, предоставив Тиерсену в полное пользование восстановленную по памяти записную книжку с самыми разнообразными контактами.

Когда приносят вино и легкий ужин, становится чуть веселее. По крайней мере, Цицеро может смотреть в тарелку, а не на лицо Селестина, которое ему уже надоело: это лицо дельца, в сердце которого нет места ни вере, ни страсти, ни чему еще интересному. Зато Селестин сам пару раз удивленно поглядывает на Цицеро, когда тот начинает шумно царапать тарелку вилкой в погоне за очередным маленьким помидором: это не то чтобы необходимо, но хотя бы не так скучно.

Цицеро весь изводится, пока братья неторопливо что-то обсуждают, и заказывает еще вина, щелкнув по бокалу, деловито кивнув на него и надеясь, что официант его понял, пару раз отходит в туалет, корча себе рожи в зеркале, и просто ерзает на стуле. Проходит уже около двух часов, когда разговор переходит на слегка повышенные тона. Цицеро прислушивается с любопытством, больше к интонациям, чем к незнакомым словам, опустошая уже пятый бокал, и вздрагивает, когда Селестин, вдохнув глубоко и прикрыв на секунду глаза, вдруг поворачивается к нему, снова улыбаясь.

– Вам не скучно? – спрашивает на итальянском с акцентом. – Мы с братом увлеклись обсуждением наших дел и забыли о приличиях. Я же правильно понимаю, что вы совсем не говорите по-французски?

Цицеро открывает рот, чтобы отметить, что наконец-то и на него обратили внимание, но Тиерсен снова его перебивает.

– Я же уже говорил тебе, что мой компаньон говорит только на итальянском.

– А вы давно знакомы с месье Тома? Тиерсен сказал, что именно вы порекомендовали его, – Селестин не обращает внимания на брата, и Цицеро замирает на секунду, почти сразу улыбаясь и начиная вдохновенно врать. Он использует все то, о чем они говорили с Тиерсеном, придумывает на ходу десяток правдоподобных историй, отметая девять из них, и без особых проблем отвечает на новые и новые, напоказ невинные вопросы Селестина. Пока не начинает утомляться: это все больше походит на вежливый допрос. И, хотя Тиерсен часто говорит за Цицеро, маленькому итальянцу все равно не нравится этот разговор, ему хочется сжать колено старшего Мотьера под столом и как-нибудь неприятно пошутить, но он понимает, что за это Тиерсен точно рассердится на него очень сильно. Поэтому он только облегченно выдыхает, когда братья опять начинают вяло переругиваться.

Наконец Тиерсен поднимается и явно недовольно жмет руку брата. Селестин пожимает плечами и касается руки Цицеро коротко, едва сжав пальцы. И, разумеется, они холодные, будто его только из могилы вырыли. Цицеро передергивает плечами и торопливо шагает за Тиерсеном, пробормотав что-то вроде не самого вежливого прощания на итальянском. Его сейчас волнует только то, что Тиерсен видимо очень рассержен или расстроен, по нему не разберешь, и, когда они садятся в машину, Цицеро думает, что его надо будет развеселить. Потому что гнев ли, уныние ли – все одно грех, а Тиерсену ни в коем случае нельзя грешить.

Гостиничный номер довольно маленький, и кровати в нем узкие, поэтому когда Тиерсен падает на одну из них лицом в подушку, Цицеро ничего не остается, кроме как сесть прямо на него и погладить нерешительно лопатки под тонким джемпером.

– У тебя ведь богатый опыт разнообразных поджогов, верно? – Тиерсен спрашивает, не поднимая головы, но не раздраженно, просто немного устало.

– Да, Тиерсен, – Цицеро отвечает осторожно, наклоняясь, проводя ладонями по его спине.

– Нам нужно будет кое-что поджечь, о’кей?

– Может быть, еще и кого-нибудь? – Цицеро почти касается губами уха и шепчет, хихикая.

– Пока что-нибудь. Но считай это нашей… первой официальной работой. Правда, Сел пока не знает, что мы с ним… уже как бы заключили контракт. Но, поверь мне, он будет благодарен. По крайней мере, приличное жилье мы точно будем иметь, – Тиерсен молчит немного, расслабляясь под поглаживающими движениями. – Ладно, но до этого надо еще многое сделать. Принеси мне свои бумаги, пожалуйста, я пока почитаю их.

Цицеро поднимается и идет за чемоданом. Среди его книг, тех, которые он оставил, находится одна в заказанном Тиерсеном переплете, довольно потрепанном – они с полчаса натирали его соленой щеткой, – с мудреным и совершенно скучным заглавием на итальянском. Тиерсен берет ее и ищет по памяти нужное место, пролистывая потертые страницы. Цицеро снова садится на него, смотря через плечо и задирая джемпер, поглаживая горячую кожу.

– В последнее время ты меня иногда пугаешь, – Тиерсен улыбается. – Я о том, что обычно ты не делаешь ничего приятного просто так. Не скажешь мне, почему вдруг решил стать таким заботливым?

Цицеро недовольно передергивает плечами: он ненавидит говорить о таких вещах и поэтому только разминает уставшие мышцы, надавливая пальцами вдоль позвоночника.

– Нет, меня все устраивает, сердце мое. Но, если ты что-нибудь хочешь, лучше скажи вслух: даром телепатии я пока не обзавелся.

– Это не… – маленький итальянец подбирает слова, ему неудобно и неуютно, – не как Цицеро что-то нужно. Тиерсен делает что-то Цицеро, Цицеро делает что-то Тиерсену.

– Взаимовыгодный обмен? Ладно, тогда я могу быть спокоен, – Тиерсен поднимает брови, вчитываясь в инструкцию по изготовлению взрывчатки: он изучал все это не особенно внимательно, просто сшивая листы примерно по схожим категориям. – Хотя стоп, подожди. Не хочу себя сильно хвалить, но вообще-то я делаю для тебя “что-то” уже четыре года.

– Но теперь Тиерсен делает то, чего Цицеро на самом деле хочет, – маленький итальянец снова наклоняется и нежно полизывает его шею.

Тиерсен оборачивается и коротко касается его губ своими.

– И, знаешь, мне чертовски нравится это делать. Даже без массажа. Хотя с массажем еще больше. Но вернемся к работе, раз она теперь у нас есть. Тут проблема вот в чем: Сел не против дать денег, но не сейчас. У него какие-то проблемы с конкурентами, Тевьенами. Это их прелестную дочурку, кстати, я лишил счастливого будущего вместе с жизнью в свое время, если ты помнишь. В общем, отношения у наших семей не складывались еще до этого, а уж после… Так что я не думаю, что должен испытывать какое-то чувство вины по поводу того, что собираюсь сделать… И я не очень разбираюсь во всех тонкостях этого проклятого семейного бизнеса, но если мы устроим поджог на одном из складов и подставим Тевьенов, у Села кончатся проблемы и появятся деньги, а это самое главное.

– А можно Цицеро убить кого-нибудь? – голос смешливый и деланно выпрашивающий.

– Никакой стрельбы. Но если ты немного переусердствуешь, когда будешь вырубать охрану… – Тиерсен смеется.

Цицеро тоже хихикает.

– И как Тиерсен собирается все это делать? – спрашивает он низковато, разминая лопатки, задирая джемпер Тиерсена до подмышек.

– Понятия не имею. Вот бы спровоцировать самих Тевьенов на что-нибудь подобное… И не забывать о том, что в этой семье меня хорошо знают в лицо…

– А Тиерсен настолько глуп, чтобы показывать лицо? – Цицеро снова хихикает, покусывая его ухо.

– Не придирайся, я только начал думать. И вообще уже не уверен, что это хорошая идея.

– Ох, если глупый Тиерсен боится, Цицеро может сделать что-нибудь за него. Это будет не так просто, – Цицеро задумывается, пожевывая губу, – но…

– Я не боюсь, просто физически чувствую, что пожалею об этом, – Тиерсен вздыхает и вытягивается на постели, подставляясь искушающим движениям рук. – Ох, так хорошо…

– Тиерсен не должен ни о чем жалеть, когда Цицеро рядом, – маленький итальянец целует его шею.

– Хотелось бы, – Тиерсен переворачивается на спину, придерживая Цицеро за бедра. – Ладно, я попробую. Ни о чем не жалеть. Ну, кроме того, что я не подумал о более широких кроватях, когда заказывал номер. Ты как хочешь, но будешь спать отдельно. Я хочу выспаться, а не пытаться всю ночь не упасть.

– Ты знаешь, Тиерсен, есть такие позы, в которых можно спать и на узких кроватях, – Цицеро смеется и целует обветренные, немного по-детски припухлые губы Тиерсена.

– И я не уверен, что хочу их знать, – Тиерсен прижимается носом к носу Цицеро, лаская его спину. – Так, у меня еще ноет поясница, и мне нужен список того, что нам нужно купить. С этого и начнем.

“Это была плохая идея, очень плохая идея”, – думает Тиерсен, перехватывая канистру. Он уже двадцать минут разливает солярку и все время ощущает легкое неприятное чувство. Нет, он активно участвовал в партизанском движении во время войны и во время полицейской службы делал многое, но все равно сейчас это… по-другому, очень непривычно. Не похоже ни на разделку трупов, ни на убийства на адреналине. Но Тиерсен умеет отвлекаться на практичные мысли в моменты сомнений, и теперь думает о том, где стоит чуть перешить легкий трикотажный костюм для большего удобства, и о том, что ему надо обзавестись сапогами помягче, какими-нибудь вроде тех, что носит Цицеро, только не с этими ужасными загнутыми носами. Его одежда – не та, которую покупал Тиерсен – была вся как на подбор удобна для подобных дел, и от этого щекотно и чуть неуютно проходит по плечам.

Но когда Тиерсен встречает Цицеро у выхода, становится немного спокойнее. Наверное, сам Тиерсен никогда бы не сделал ничего подобного, но вдвоем – легче. Короткий поцелуй через плотно стянутые маски – и можно поджигать и закрывать двери. И, чуть не споткнувшись о лежащее прямо на асфальте тело, Тиерсен старается не задерживать на нем взгляд – череп пробит до торчащих мокрых обломков кости, и небольшой ломик валяется рядом, наполовину в поблескивающей пленке подсохшей крови. Но касание пальцев в перчатке успокаивающее, и Тиерсен кивает, быстро шагая вперед. Он привыкнет к этому.

Тиерсен просыпается с тяжелым стоном, открывая глаза и тут же снова жмуря их болезненно. Он уже не знает, выспится ли когда-нибудь, но ничего не способствует этому, ни жесткая кровать, ни толкающийся во сне Цицеро, ни кошмарные сны. Тиерсен садится в постели, и сквозь жалюзи – легкий, едва занимающийся свет. Он уже и забыл, каково это – просыпаться в нормальное время. Хотя бы после рассвета. Цицеро тоже приподнимается, сонно щуря глаза.

– Что-то не так, Тиерсен? – касается влажной спины и кладет подбородок на плечо.

– Доброе утро, – мрачно отвечает Тиерсен, удерживая слабую дрожь по всему телу.

– Ты совсем с ума сошел? Такая рань! – Цицеро зевает и снова ложится, подтягивая одеяло.

– У нас есть дела, раньше начну – раньше закончу, – Тиерсен поднимается и разминает плечи. Находит сигареты и зажигалку в кармане куртки и закуривает, ежась от прохлады. – У нас еще осталось пиво? – он не пьет много и обычно не пьет по утрам, да и, в любом случае, это не помогает, но сейчас очень хочется.

– Посмотри в холодильнике, – Цицеро кутается в одеяло и смотрит на Тиерсена внимательно. Он понимает, что с ним происходит, и знает о кошмарных снах, наверное, все, что может знать человек, но, увы, тоже не умеет с ними бороться.

Тиерсен открывает пиво и садится за стол, отпивая и потирая виски. Цицеро выбирается из постели и подходит к нему, обнимая сзади за шею, голый и теплый.

– Иди в постель, – Тиерсен старается, чтобы его голос звучал обыденно. – Я допью и тоже приду.

– Тиерсен уверен?

– Да, я пока перепишу кое-что.

Цицеро пожимает плечами и снова ложится, взбивая подушку. И, кажется, скоро засыпает. Тиерсен не думает об этом, он перестает чувствовать себя “здесь” сразу после того, как теплые руки размыкаются на его шее, и ему сразу становится очень холодно.

Последние месяцы Дева Мария была частой гостьей в его снах. Она больше не принимала тот ужасающий облик, но Тиерсен все равно не хотел разговаривать с ней. Сначала она еще спрашивала, почему, и Тиерсен пытался отвечать, сам не зная толком, но это все равно превращалось в диалоги, и теперь он просто садился на то, что было под ним, закрывая глаза. И такие сны были долгими и напряженными, в них он не отдыхал вовсе. Но Дева Мария будто понимающе относилась к этому, для Тиерсена на берегу какой-то реки – оставалось надеяться, что хоть не Иордана, – у которой они обычно находились, даже была будто приготовлена отдельная скамья, но он все равно сидел на земле или траве, скрестив ноги и не открывая глаз. Иногда Дева Мария, сидевшая на своей скамье, пела негромко на незнакомом языке, и тогда Тиерсену очень хотелось зажать уши, но это болезненно напоминало другой, не его жест, и он удерживался, довольствуясь тем, что ничего не видел.

Но сегодня все было по-другому. То есть обычно сначала, как всегда. Дева Мария перебирала тонкие стебли лиловых цветов, не поворачиваясь к Тиерсену. И он ощутил даже определенную гармонию в том, что почти каждую ночь они сидели так молча, и подумал, что, может быть, если так будет продолжаться до конца его жизни, он даже начнет высыпаться. Пока тишину речного берега, разбиваемую тихим пением птиц, гулом воды и шорохом ветвей кипарисов, не нарушил новый звук. Далекий, едва слышный, но он давил на барабанные перепонки, и Тиерсен поморщился сначала, дернув плечом, снова пытаясь хоть немного расслабиться, но это было совершенно невозможно. Звук на грани слуха, но такой раздражающий и неприятный, что Тиерсен вынужденно прислушался, никак не разбирая, что это за дрянь отвлекала его от своеобразной медитации. Казалось, он был очень громким там, далеко, но сюда едва доносился, неравномерно прерываясь на секунды или просто становясь тише. Тиерсен вздохнул, подбирая похожий звук из своей реальности. И вздрогнул чувствительно, находя его. В его реальности так кричали.

– И что это? – он приоткрыл один глаз, будучи не в силах выносить этот отчаянный теперь звук, рваный, будто ставший громче.

– Здравствуй, Тиерсен, – Богоматерь повернулась, улыбаясь своими маленькими губами.

– Нет, я все еще не хочу разговаривать с тобой. Просто скажи мне, что это за звук.

– А ты разве не знаешь? – Дева Мария посмотрела на него так, будто знала ответ, и Тиерсен его знал, но должен был сказать сам.

– О нет, только не говори мне, что я теперь тоже буду их слышать! – Тиерсен возмущенно распахнул оба глаза. – Слушай, я не знаю, для какой там цели я выбран, но такими темпами я сгнию в психушке, сбрендив как минимум от недосыпания. Или это тоже входит в мой жизненный путь? – звук становился все громче, и Тиерсен поморщился, встряхнув головой. – Разве того, что я принял себя, недостаточно, чтобы оставить меня в покое?!

– Это немного сложнее, чем тебе кажется, Тиерсен, – Дева Мария как-то печально покачала головой. – Но я дам ответ сначала на твой первый вопрос: да, ты будешь слышать. И будешь слышать куда больше, чем мой бедный Цицеро. Ты знал, на что идешь. Смерть стоит своей цены, и ты будешь платить ее. Ты…

– Вы все с ума сошли, – спокойно констатировал Тиерсен, перебивая. – И меня тоже решили заманить в свой веселый кружок. О’кей, это и правда звучит весело. Но я не собираюсь истерически смеяться, кричать и терять над собой контроль, – он резко поднялся, подходя к одному из кипарисов и отламывая от него нижнюю ветку. – Мне наконец-то нравится моя жизнь, и я никому, хоть самому Господу Богу, не позволю ее похерить.

– Что ты делаешь? – тихо и печально спросила Богоматерь, следя за ним взглядом.

– Я собираюсь проснуться. Потому что там, снаружи, я нужен. Я нужен себе, я нужен Цицеро, я нужен тебе. Даже Селестину немного. И я буду бесполезен для нас всех, если буду слушать крики мертвых людей по ночам, поверь мне, – Тиерсен вздохнул и обломал ветку острее. – Надеюсь, это будет быстрее, чем топиться, – он набрал воздуха полные легкие и, размахнувшись, воткнул острый конец себе в глаз. Это оказалось больнее, чем он думал.

– Бедный мой Тиерсен, – Дева Мария тоже вздохнула тихо и снова отвернулась к воде.

Тиерсен одним глотком опустошает почти половину бутылки и вытирает губы. Глаза снова слипаются, но он не собирается спать больше. Он может принять душ, переписать то, что хотел, для Селестина и прогуляться до почты, а потом зайти к брату в офис. Есть чем заняться, чтобы не спать.

– Тир, поверь, мне сейчас абсолютно не до тебя! – Селестин почти кричит, быстро шагая по коридору.

– Если это касается поджога на вашем складе, то думаю, я могу тебе помочь, дорогой мой Сел, – Тиерсен невозмутимо идет за ним.

– Что? Что ты сказал? – Селестин предсказуемо останавливается, и Тиерсен успевает затормозить. – Ладно, пойдем ко мне. И только посмей сейчас же не объяснить, что ты имеешь в виду, – он всегда был немного нервным.

Тиерсен не улыбается и только снимает шляпу, немного напряженно прокручивая ее в руках. Но на самом деле ему нравится, чертовски нравится происходящее. Если бы еще только не кошмарные сны.

Селестин сначала закрывает дверь плотно, а потом уже садится за стол, приглашающе кивая Тиерсену, и даже не морщится от запаха сигаретного дыма, выслушивая брата.

– Да, они просто купились на анонимно присланный отчет о том, что вы собираетесь выбросить огромную партию товара на рынок. Я не ожидал от Тевьенов многого, конечно, но это было даже слишком просто. Ну а дальше тебе будет неинтересно: Цицеро пришлось немного поиграть во взломщика и поставить записывающее устройство в один из кабинетов. Фактически, они сделали всю работу за нас и сами решили поджечь ваш склад, даже нашли человека, но мы немного ускорили события. Его вещи рядом с пожарищем уже должны были найти, кстати.

– Значит, записи разговоров в офисе Тевьенов в полицию ты уже отправил… Хорошо, – Селестин ничего не говорит о том, что думает о небольшой афере, которую провернул его брат. Но младший Мотьер вообще редко говорит, что думает, и еще реже – не по существу, поэтому слов благодарности от него Тиерсен и не ждет. – Ты говорил, вам нужно жилье? Один мой знакомый продает дом. Не самый лучший, довольно старый и на юге, где-то в лесах под Орийаком, но если я правильно понимаю, чем вы занимаетесь, этот вариант вам подойдет. Хочу предупредить сразу: на шикарные условия не рассчитывай, он эту развалюху уже много лет продать не может. Но я… готов оплатить покупку полностью. Не так дорого за то, что ты сделал для меня. И, в любом случае, дешевле, чем оплачивать аренду квартиры ближайшие годы. Нет, не думай, что после всего я сомневаюсь в твоих… талантах, но, судя по всему, с… клиентурой у вас не особо, если ты решил обратиться ко мне, да?

Тиерсен пожимает плечами:

– Если ты хочешь честного ответа – я в этом ничего не понимаю. У Цицеро есть какие-то знакомые, но… В общем, я хотел и по этому поводу поговорить. У меня здесь есть списки… – он лезет в карман пиджака, доставая несколько листов, переписанных утром из книги Цицеро. – Я заметил в них несколько знакомых имен.

Селестин просматривает немного мятые бумаги.

– Да, я знаю здесь некоторых. И догадываюсь, зачем тебе это мое знание, в таком случае.

– Чтобы я не просил у тебя больше денег, верно. Ты сможешь собрать мне информацию о тех, кого знаешь? И, если хочешь, внесу тебя в список тех, кому нам есть, что предложить, – Тиерсен коротко смеется.

– Собрать могу, а что по поводу второго – не думаю, что хочу заниматься этим сам. Я предпочел бы процент за сотрудничество, – Селестин всегда хорошо соображал и никогда не имел моральных принципов.

– Обговорим это позже?

– Хорошо. Адрес дома я тебе дам, можешь съездить посмотреть, документы подвезу вам в гостиницу, как заберу. И заодно поговорим обо всем этом.

– Ты прекрасный брат, Сел, – Тиерсен широко улыбается, а Селестин морщится. Они знают друг друга лучше, чем кто-то еще может их узнать. В том числе и то, что в чем-то они похожи: стоит предложить то, что им интересно, и они не смогут от этого отказаться.