Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

– Ты издеваешься? – Тиерсен приподнял бровь, тоже двигаясь ближе. – Ты мне нравишься. И если ты устал, можем полежать на моей постели, – он никогда не любил слишком тонких намеков и сказал это весьма однозначно. Для любого, кроме маленького итальянца.

– И только? – тот снова хихикнул, еще осторожно потягивая бутылку на себя. – Может быть, Тиерсен придумает что-нибудь поинтереснее? – он провоцировал на нападение открыто, думая, что Тиерсен понимал все не хуже него, и толку было разводить долгие игры?

– Да что же ты со мной делаешь… – Тиерсен чувствовал на лице его теплое коньячное дыхание и резко отвел руку, ставя бутылку на пол, заставив Цицеро покачнуться. И уже не говорил ничего, подаваясь вперед очень резко и быстро и просовывая пальцы между пуговиц его рубашки. Ни секунды неловкой заминки, Тиерсен никогда не давал себе шанс на сомнение и просто толкнул Цицеро в грудь, сильно и мягко. И опустился сверху, уверенно целуя приоткрытые губы.

Цицеро смотрел на него совершенно ошарашенно, и то, что Тиерсен не закрывал глаз при поцелуе – о том, что он почти никогда этого не делал, Цицеро узнал позже, – было удобно и неудобно тоже. Потому что Тиерсен мог читать весь спектр удивления в желтых глазах и потому что в темноте его собственных расширившихся зрачков было столько жара, что Цицеро мгновенно и начисто забыл обо всем, что только что думал. Единственным внезапным и четким ощущением было то, что, несмотря на безответность маленького итальянца, Тиерсен мягко целовал его губы и чуть покусывал, и это было… нормальные люди отстраняются, когда так, но Тиерсен только погладил его ключицы и скользнул языком по зубам, потому что Цицеро от неожиданности даже не смыкал губ, ничего не делал. Но он не целовался ни с кем… уже лет десять, не меньше, и это было приятно, как ни крути. Приятно… чувствовать чужое желание. Цицеро никогда не думал о близости с мужчиной, даже о ее возможности, хотя в последние годы он вообще не думал о физической близости. Он не был молод, или красив, или богат, чтобы женщины хотели его, а он сам не стремился к отношениям или чему-то такому, это было слишком сложно и неудобно. Мастурбации было довольно, чтобы не думать об этом.

– Боже, я так хочу тебя, ужасно хочу. У меня все внутри рвет от твоего запаха, – Тиерсен покраснел сильнее, оторвавшись на миг, и скользнул пальцами по шее Цицеро, снова наклоняясь, и маленький итальянец весь вздрогнул, понимая, что думал всего пару секунд, показавшихся ему такими долгими, понимая, что его действительно хотят, его, а не кого-то другого. Цицеро еще был возбужден предвкушением схватки. У него не было никого десять лет. В нем в сумме было крепкого алкоголя на десять пальцев. И все это… слишком много, чтобы думать о том, что он делал. От этого странного мальчика подавало безумным жаром, этот мальчик дышал горячо и часто, и черное в его глазах – требовательное и жадное, как сама смерть, которой – о, Цицеро хорошо знал! – нельзя сопротивляться. Десять и десять. Цицеро вздохнул и согласно раскрыл губы, когда Тиерсен поцеловал его снова. И пальцы в волосах – сжаты едва сдержанно, и теплый язык – так глубоко, и все это – будто холодная вода среди раскаленных песков.

Цицеро всегда любил целоваться, это что-то такое открытое, детское и одновременно чувственное и жаркое. И он согласно приподнялся на локтях, когда Тиерсен выдохнул шумно ему в губы и прижался сильнее, вталкивая колено между его ног. И Цицеро чувствовал бедром совсем не то, что должно стоять между двумя мужчинами, но его собственный член тоже быстро наливался кровью, и, может быть, это было стыдно – нет, это было стыдно, – но об этом стоило подумать позже, не сейчас, не когда шершавые пальцы очерчивали его скулы, не когда тяжелые вздохи срывались с чужих губ. Оттого, что этот мальчик хотел его, хотел так, что не сдерживал себя, жмуря глаза и потираясь твердым членом о его бедро.

Тиерсен гладил Цицеро, не сжимал ничего и не стискивал, только гладил, но и этих мягких движений ладонями по телу было довольно, того, как он легко провел по стиснутому брюками члену, было довольно, чтобы маленький итальянец не выдержал, со слабым стоном хватая Тиерсена за поясницу. Тот вздрогнул, так этот звук щекотнул по ребрам, и снова поцеловал Цицеро, звонко, едва сомкнув губы, принимаясь тут же покусывать его щеку, мочку уха и…

– Ун-нх! – Цицеро даже прогнулся в спине, когда Тиерсен укусил его за шею, грубо и больно, почти сразу отпустив, продолжая только сосать кожу. Но Цицеро нравилось это, до того, что он сам прижался бедрами, проводя ладонями по рубашке Тиерсена и дыша ему в плечо. Это были всего лишь поцелуи, и они не могли быть неприятными, хотя Цицеро и думал, что с таким стояком по дороге домой будет проблематично. И что ему, несомненно, захочется подрочить себе, когда он разденется и ляжет в постель, прогоняя перед сном эти воспоминания в голове. И, потому что это стыдно, он не будет этого делать. Хотя он знал, не думал, но знал, что не выдержит, когда перевернется на живот, и будет тереться бедрами о постель, кусая подушку, пока не опустит руку, сжимая член, и в несколько движений не кончит прямо на простыни. Впрочем, Цицеро в любом случае собирался съезжать в ближайшее время, потому что хозяин квартиры опять поднял плату, и все равно пришлось бы сдавать все белье в прачечную, так что можно было пачкать простыни сколько угодно. Тем более если было отчего.

Но Тиерсен понятия не имел, о чем Цицеро думал, поэтому только придерживал его за шею с одной стороны и кусал с другой, оставляя расплывавшиеся ярко-красные пятна от уха до плеча, и второй рукой расстегивал ему рубашку. Не торопливо, обстоятельно и уверенно, как все, что он делал в своей жизни. И хотя Цицеро это все еще нравилось, по крайней мере, его телу это точно нравилось, он все-таки отнял руки и несильно толкнул Тиерсена в грудь, отстраняясь, откидывая голову, чувствуя, как тянет немного левую сторону шеи.

– Мы… – он выдохнул, успокаиваясь, и только потом продолжил: – Мы разве не остановимся, Тиер-рсен?

Тиерсен как-то возмущенно хмыкнул и коснулся своего виска.

– Вот здесь у меня сейчас крови вообще нет. И если она не вернется сюда естественным путем, я умру. А ты ведь не хочешь убить меня?

Цицеро нервно хихикнул, понимая, что Тиерсен шутил, что ему и в голову не приходило, что он действительно может не дожить до утра. Но, пожалуй, Цицеро больше не испытывал такого желания. И это было очень странно, но он только сейчас понял, что даже не думал об этом до сегодняшнего вечера. И ответил немного смущенно:

– Н-не сегодня, Тиерсен.

– Вот и хорошо. Тогда не задавай дурацких вопросов и не отвлекайся, – Тиерсен улыбнулся, наклоняясь снова и возвращая руку на пояс Цицеро, выправляя его рубашку из брюк и расстегивая последние пуговицы. – Ты такой красивый, – шепнул тихо в самое ухо, щекоча его языком. И не дал ответить, резко поднимаясь сам и поднимая Цицеро, кладя руки ему на лопатки и опять приникая к его рту. Тиерсен не хотел отрываться ни на секунду, посасывая и покусывая губы Цицеро, и вел его к двери в спальню, на ходу расстегивая его манжеты. Это было ужасно неудобно – Цицеро едва доставал молодому карабинеру до подбородка, – и потом Тиерсен будет просто подхватывать его под бедра, давая обнять руками и ногами, но тогда он не мог думать об удобстве, только каким-то чудом расстегнул все пуговицы и стянул с маленького итальянца рубашку, бросив где-то по дороге, снова прижимая его к себе.

– Пьяные карабинеры многое делали с Цицеро, но никогда еще не… М-мф! – Цицеро тяжело выдохнул, когда Тиерсен оттянул его волосы, кусая за ухом.

– Если ты будешь говорить такие вещи, я с ума сойду от ревности, – Тиерсен сильно толкнул Цицеро на кровать, проворно забираясь сверху.

– Н-нет, это не то, – Цицеро засмеялся, пытаясь отползти к изголовью, но Тиерсен тут же поймал его за ремень, расстегивая пряжку и опять садясь так близко. – Они не трогали Цицеро… так.

– А как трогали? – то, что Тиерсен был пьян и сжимал пояс брюк Цицеро, живо стаскивая их, не мешало ему следить за разговором. И Цицеро понял и это, и то, что затрагивать эту тему совсем не следовало. Не в постели и не с этим человеком. Но Тиерсен только засмеялся тихо, почувствовав, как он напрягся. – Не бойся, мне не важно, что ты делал. Сейчас есть только ты и я и только здесь, ладно?

– И кое-что между нами, – Цицеро дернул уголком рта, немного смущенно прикрывая ладонью пах, и Тиерсен остановил свою руку, лишь чуть-чуть подцепив край трусов – о Боже, этот смешной итальянец носил такое старомодное белье, свободное, с рядком ярких пуговиц по гульфику, – и решил заняться этим чуть позже, спускаясь ниже, с силой оглаживая бедра с жесткими волосками. А дальше он сделал то, от чего Цицеро не мог не засмеяться: спустился между его ступней, как-то ловко – у самого Цицеро никогда не получалось так, чтобы это не было нелепо – подцепляя носки указательными пальцами и принимаясь щекотать его пятки. Цицеро со смехом отдернул ноги, но Тиерсен поймал его за щиколотку и принялся выцеловывать ступню так, будто это было самым серьезным делом в его жизни. Но в темных глазах играли смешинки, и он еще недолго щекотал Цицеро языком, крепко держа и заставляя его кусать губы от смеха.

– Надо запомнить, что ты боишься щекотки, – Тиерсен поднялся, слезая с постели, и потянул пуговицы на своей рубашке. Это было необычно, очень необычно, немного смешно, но почему-то совсем не глупо, хотя Цицеро и не думал, что мужчины могут игриво раздеваться и не выглядеть глупо. Но Тиерсен не собирался танцевать, как девушки в кабаре, или как-то особенно двигаться, просто неторопливо расстегивал рубашку и улыбался. Цицеро расположился в подушках удобно, он чувствовал себя весело и вовсе не серьезно, как обычно бывало в его прошлом в подобные моменты. Он не знал, почему, но, в любом случае, ему нравилось, что можно было смеяться, даже если свободное белье натягивалось совершенно непристойно. Тиерсен расстегнул брюки и легко потянул их вниз. И еще раз, когда те остановились на бедрах, отказываясь скользить дальше.

– Не думай, обычно у меня получается! – он рассмеялся и перешагнул через упавшие все-таки брюки, естественно выгибаясь, стягивая рубашку с плеч. Конечно, это было легко для него: пусть Тиерсен не мог похвастаться привлекательными чертами лица, но тело у него было красивым, как у любого природно-сильного человека, поджарое, крепкое, с четко очерченными мускулами и густой темной порослью везде, где надо, такого нечего стесняться. И Цицеро не мог не отметить это, он всегда замечал красоту, и красоту атлетического тела тоже, хотя это и не возбуждало его. Причина возбуждения, сорвавшегося тихим вздохом, когда Тиерсен снова опустился на постель, обнимая его, была совсем в другом. И Цицеро не хотел бы признаваться себе, что не только в “десять и десять”, хотя в этом и была значительная часть. Но было еще кое-что, пожалуй. Кое-что, совсем не касавшееся внешности. Что-то между запахом тела, звуками дыхания и горячими касаниями, и это было… маленький итальянец никак не мог подобрать слово, но у него был жаркий вкус, и Цицеро желал его исступленно и страстно.

Тиерсен смотрел на него и улыбался восхищенно.

– Правду говорят, что рыжие в постели – как огонь? – шепнул он, поглаживая веснушчатое плечо.

– Если и так, как бы Тиерсену не обжечь себе чего, – Цицеро передразнил его тон смешливо, но все еще немного нерешительно, невольно соскальзывая взглядом к животу и ниже, к узким черным плавкам, туго обтягивавшим возбужденный член.

– Постараюсь быть осторожнее, – Тиерсен тихо улыбнулся. – А ты везде рыжий? – спросил, хотя по расширяющейся книзу темно-рыжей дорожке волос понимал – везде.

– Даже в самых труднодоступных местах, – доверительно шепнул Цицеро, тут же сам смущаясь сказанного.

– Я посмотрю? – Тиерсен взялся пальцами за резинку трусов, чуть оттягивая ее, и Цицеро не выдержал, схватил его запястье, отводя. Тиерсен коротко нахмурился и положил ладонь на поднятый член, легонько поглаживая. И то, как тот подрагивал под его прикосновениями, ему понравилось. – Слушай. Или мы снимаем их сейчас, или не снимаем вовсе. Но во втором случае в них скоро станет мокро и липко, и тебе будет неудобно, – и Цицеро, подумав, позволил ему, немного нелепо приподнимая ноги. Член спружинил от резинки, ударив его по животу, и маленький итальянец вздохнул сдержанно от этого.

Тиерсен смотрел на него, и опять с восхищением. Небольшой темный член, подрагивавший до того, что едва касался кожи. Тиерсен еще подумал о заметной разнице в их размерах, но почти сразу перестал. Именно так ему нравилось. То, что идеально подходило его – его? – итальянцу.

Тиерсен думал еще несколько секунд, не слишком долго, чтобы не заставлять Цицеро чувствовать себя неловко, о том, что сейчас стоило предложить оральный секс или просто поласкаться руками: то, с чего обычно лучше начать. Но это было совершенно невозможно, когда ему до смерти хотелось, чтобы эти немного полноватые белые ноги сомкнулись на его спине, стукнув лодыжками, щекоча кожу жесткими волосками.

– Разденешь меня? – спросил Тиерсен со смешком, откидываясь назад. Конечно, ему хотелось, чтобы Цицеро тоже проявлял инициативу, он позже узнал, что тот не любит этого так откровенно. Они были разными, остаются разными, и каждому из них проще добиваться нужного своими методами: игривыми уговорами или прямолинейной честностью, льстивой лаской или целеустремленной горячностью. Но тогда было так, и Тиерсен просто привстал, давая Цицеро снять с него белье. И когда маленький итальянец тоже приподнялся, неловко стягивая его, Тиерсен не мог знать, что он делал так первый раз, не мог знать, как Цицеро смущался того, что он действительно делал это, делал без приставленного к виску пистолета. А, впрочем, какая разница, если это была его первая взаимность за долгие годы, если он хотел уже хоть чего-нибудь, лишь бы не тянуло так не только в паху, по всему телу.

Тиерсен стряхнул свои плавки со щиколоток, опять ложась и приникая к изогнутым губам, и Цицеро вздрогнул весь от того, как сладко и горячо соприкоснулись возбужденные члены. И не было ничего удивительного в том, какие красные пятна румянца проступали на щеках и у него, и у Тиерсена, как сбивалось дыхание, как выступал пот под мышками и на соединенных ладонях.

Тиерсен потирался о маленького итальянца, касаясь едва и так плотно, и скользил по его напряженному стволу влажной головкой, оставляя липкие ниточки смазки, и ее запах, запах смазки Цицеро был терпким и оглушающе глубоким. И маленькому итальянцу было стыдно от этого и одновременно хорошо. А когда Тиерсен лег на бок, прижимаясь, и положил ладонь на их члены, сводя вместе и поглаживая, Цицеро схватил его плечи, жмуря глаза. Это было так сильно, совершенно невозможно сильно. И Цицеро не мог и не должен был кончить только от этого. Это было бы еще более стыдно, чем когда ему было пятнадцать, и он целовался с единственной девочкой, которой нравился, и спустил в штаны только от того, что она оседлала его бедра, потираясь о стоявший болезненно член. Но да, тогда ему было пятнадцать, и это хоть как-то его оправдывало, но не теперь же, в сорок-мать-их-пять, кончать от первого прикосновения. Цицеро укусил себя за внутреннюю сторону щеки, заливаясь краской до шеи и горячо дыша через нос от того, как Тиерсен водил ладонью по их членам, двигая крайнюю плоть и размазывая смазку. Он, конечно, и сейчас понятия не имел, что творилось в голове Цицеро.

– Ты когда-нибудь пробовал… ну… с заднего хода? – Господи, Цицеро очень хотелось ответить на эту ужасную метафору чем-нибудь язвительным, но он не мог разжать зубы и только помотал головой.

Тиерсен хмыкнул. Он не мог не заметить, как напряжен был Цицеро, собственно, поэтому и решил спросить, пусть, кажется, от этого и стало только хуже.

– А ртом? Ты или тебе? – нет, Тиерсен не умел останавливаться вовремя.

– Женщины не считаются? – Цицеро выдохнул едва, снова сжимая зубы.

– Нет, женщины не считаются, – Тиерсен улыбнулся. – Слушай… Ты вообще когда-нибудь был с мужчиной?

– Н-нет, – Цицеро не мог больше выдыхать и размыкать зубы, и это сорвалось слабым стоном от того, что Тиерсен до сих пор ласкал его, от того, что он так плотно чувствовал чужое возбуждение. И Цицеро не выдержал, резко двигая бедрами назад и торопливо бормоча, все еще не открывая глаз: – Тиер-рсен, прекрати, пожа-алуйста! У Цицеро десять лет не было… – он простонал, понимая, что сказал, понимая, что Тиерсен теперь, конечно, будет смеяться над ним – отлично, мало того, что у него было некрасивое и немолодое тело, так к этому прилагался еще и абсолютно нечеловеческий период воздержания. И Тиерсен засмеялся. Мягко и открыто.

– На самом деле? Десять лет?

– По-твоему, Цицеро может шутить сейчас?! – маленький итальянец, весь раскрасневшийся, возмущенно и как-то обиженно посмотрел на него.

– Боже… Ты такой восхитительный, – Тиерсен, еще смеясь, осторожно придвинулся ближе, обнимая Цицеро за поясницу, и тот укусил его плечо, когда их члены снова соприкоснулись. – Такой… свободный, я даже не подумал, что ты… Знаешь, – Тиерсен коснулся подбородка маленького итальянца, – я бы мог предложить тебе спустить по-быстрому и дальше уже продолжить, но… это должен быть твой лучший оргазм за эти десять лет, вот что. И я очень постараюсь, – он шептал тихо, снова переворачивая Цицеро на спину, целуя его губы. – Подожди здесь секунду. Остынь пока немного, – провел ладонью по его животу и поднялся.

Пока Тиерсен гремел чем-то в ванной – он давно не развлекался так и взял первое, что попалось на глаза, какой-то крем, забытый его последней девушкой, – Цицеро лежал на постели, сжимая ладони и пытаясь успокоить дыхание. Тиерсен был странным и… действительно хотел его любого. А Цицеро не хотел думать. Хотелось только кончить уже, собрать торопливо вещи и уехать.

Тиерсен вернулся быстро, бросая крем на кровать и снова наклоняясь, оставляя Цицеро очередной яркий засос, теперь на груди, давая обнимать себя, обнимая сам. Он еще думал о презервативах, но если у Цицеро действительно никого не было так долго, то вряд ли он чем-то болел, а сам Тиерсен точно был чистым, и ему уже очень давно не хотелось незащищенного секса так сильно.

– С тобой не хочу с резинкой, – шепнул он тихо, потягивая губами рыжие волоски под ключицами. – Я хочу чувствовать тебя, – он не мог знать, конечно, что это было последним вопросом, который вообще мог волновать Цицеро. Не с его жизнью было думать об этом. Особенно сейчас. – Я хочу попробовать…

– О нет, только не говори это еще раз! Это ужасно! – Цицеро засмеялся резко и немного истерично, чувствуя, как Тиерсен поглаживал его яйца, осторожно опуская пальцы ниже.

– Извини, – Тиерсен хихикнул. – У меня плоховато с метафорами, а прямо это звучит еще хуже. Так что… Я просто хочу тебя. Я хочу любить тебя. Любить… в твое потайное местечко, – он не выдержал, смеясь и утыкаясь лбом Цицеро в плечо. Маленький итальянец хохотнул странно, но погладил спину Тиерсена, разрешая трогать… “потайное местечко”. И это не было неприятно, тело было горячим и голодным, а Тиерсен… рядом с ним Цицеро чувствовал себя безопасно, и этого было довольно, чтобы разрешать делать такие вещи.

Тиерсен долго гладил Цицеро между ягодиц, даже не думая вталкивать пальцы в теплый, чуть сжимавшийся вход, и снова целовал, неторопливо и горячо. Тиерсен всегда был не только прямолинейным до грубости, но и невозможно терпеливым. И это стоило того, особенно когда Цицеро сильно сжал его плечо и несмело коснулся его члена, сначала нечаянно, костяшками пальцев, потягиваясь к себе или руке Тиерсена, а потом обхватив всей ладонью. И когда Цицеро застонал тихо, поглаживая всю липкую от смазки головку, Тиерсен решил, что хватит ждать, аккуратно отстраняясь. Открыв крем и щедро выдавив себе на ладонь, он со сдержанным вздохом размазал его по своему члену.

– Я хочу, чтобы ты тоже был сверху, – сказал Тиерсен доверительно, едва контролируя дыхание. – Но первый раз можно мне? – он хорошо видел, как напряженно Цицеро вжался в подушки и сдвинул бедра, стоило коснуться его лодыжки. Но так же хорошо Тиерсен видел, что член маленького итальянца весь сочился, и темно-рыжие волоски внизу живота даже слиплись в том месте, которого то и дело касалась темная головка.

– Ты доверяешь мне? – Тиерсен спросил тихо, размазывая еще крема, столько, чтобы весь член был покрыт его хорошим слоем.

– Цицеро… доверяет Тиерсену, – так же тихо ответил маленький итальянец, легонько разводя ноги. Тиерсен погладил его колени и опустился между них аккуратно, касаясь напряженно подрагивавшего члена, вызывая новый вздох и густой румянец на щеках Цицеро.

– Расслабься совсем, ладно? Если будешь зажиматься, может быть больно.

– Да как тут расслабиться?! – Цицеро смотрел на член Тиерсена с откровенной опаской и явно не решался развести бедра совсем. – Он… вообще поместится в Цицеро?

– Поместится, – Тиерсен засмеялся негромко. – Может быть, будет совсем немного больно сначала. Но если полностью расслабишься – не будет, – он еще погладил член Цицеро и сжал ладонь сильнее, подрачивая мягко, но сильно.

– Ох-х! Кажется, Цицеро уже никогда не будет больно! – маленький итальянец застонал громко, и, словно вмиг решившись, резко раздвинул ноги, подаваясь в теплую руку, и коснулся ступнями бедер Тиерсена, будто готовясь оттолкнуть его, но не отталкивая.

Тиерсен смазал Цицеро тоже, сначала снаружи, а потом проталкивая в него указательный палец, и маленький итальянец снова простонал от этого, послушно открываясь, царапая простынь одной рукой и кусая вторую.

– Тш-ш… – Тиерсен аккуратно отнял его руку. – Кричи, если хочешь. Моего соседа все равно до послезавтра не будет. А я хочу услышать, как ты кричишь, когда кончаешь. Ты ведь кричишь? – неторопливо говоря это, отвлекая внимание, Тиерсен придержал свой член рукой и аккуратно толкнулся в пульсировавший немного вход, и Цицеро только вжался затылком в подушки, кусая губы: он совершенно не мог говорить сейчас. Это четкое ощущение упругой головки, раскрывавшей его невозможно, заставляло Цицеро смотреть совершенно перепуганно, помня только о том, что он должен был расслабиться, если не хотел, чтобы это было больно. Но Тиерсен держал его за бедро, так, что невозможно было отодвинуться, и Цицеро вжимался в постель, мгновенно жалея обо всем этом, и понимал, что весь-этот-Господи-за-что-мне-это-член сейчас окажется в его заднице, и он совершенно не знал, что с этим делать. Пока Тиерсен не ввел в него головку целиком, и это было почти не больно, но страшно, и много, и…

– Боже-Боже-Боже, Цицеро… – Тиерсен выдохнул жарко, со слабым стоном, и залился румянцем почти весь. Он обнял Цицеро за спину, проталкиваясь глубже, и его ровный член скользко растягивал маленького итальянца. И когда Тиерсен поцеловал Цицеро, тот вздохнул и, стараясь не сжиматься, позволил ему медленно, почти не останавливаясь, войти где-то на треть. И это не было противно или как-то еще, просто тесно, не слишком возбуждающе, но так полно и растягивающе, и давило сильно и довольно сладко.

Тиерсен простонал Цицеро в губы, двигаясь назад и снова обратно. И еще, на сантиметр глубже с каждым разом, и Цицеро вскрикнул слабо, когда Тиерсен навалился на него, проталкивая язык чуть не в самую глотку, когда он почувствовал, как его член с каждым толчком трется так чувствительно.

– Ум-мф! – Цицеро застонал снова, отворачиваясь от губ Тиерсена, запрокидывая голову, сжимая пальцы ног и простынь. Это все-таки было немного больно и так сильно, и, когда Тиерсен начал толкаться равномерно, войдя до конца, и дышать короткими стонами, Цицеро закричал. Потому что так тянуще давило изнутри, как он никогда не чувствовал раньше. Цицеро плотно сжал веки, и чувствовал собственные ногти через ткань простыни, и кричал несдержанно с каждым толчком от этого невозможного нараставшего чувства и невыносимой необходимости кончить прямо сейчас.

Тиерсен опирался на постель, вталкиваясь, и Цицеро, такой тугой и не раскрытый, непроизвольно стискивал его член, и молодой карабинер, скользя вперед-назад, чувствовал эти невольные сокращения, чувствовал, как узкий зад принимал его от головки до основания, и толкаться внутрь было так… почти больно от того, как хорошо. И Тиерсену тоже захотелось закричать от того, как плотно он чувствовал это горячее и тугое нутро. Но он только сел, замедляясь, и начал входить еще глубже, обхватывая член Цицеро ладонью и поглаживая его бедро. И через несколько сильных, жестких движений зажмурился на секунду и едва не кончил сам, когда Цицеро высоко закричал в визг, прогибаясь от задницы до затылка больно, выплескивая полупрозрачную сперму мощными толчками. Тиерсен продолжал брать его мягко, и сперма текла по его скользившим пальцам, по животу Цицеро, так много, почти одним потоком. Маленький итальянец изгибался весь и чуть не плакал, крича еще, сочно, и губы его, мокрые, были распахнуты болезненно. Тиерсен наклонился поцеловать его, и Цицеро весь вздрагивал, но со стоном вцепился ему в волосы, отвечая на ласки. Господи, кажется, он кончал до сих пор, его член еще подрагивал, и из него подтекала густо сперма, и Цицеро всхлипывал громко, и Тиерсен видел короткие дорожки от слез на его висках.

– Если ты всегда такой, я готов любить только тебя остаток жизни, – сказал он негромко, нежно целуя Цицеро в уголки изогнутых губ. – Скажи, когда мне продолжить, – он почти остановился, тихонько покачивая бедрами, зная, что пока могло быть неприятно, но думая, что после еще нескольких минут ласк можно будет двигаться, как раньше. Тиерсен не собирался оставлять своего итальянца после первого же раза, пусть у него самого в паху уже щекотно тянуло преддверием разрядки. Но Цицеро распахнул свои невозможно золотые глаза и схватил его за шею.

– Сейчас, Тиер-рсен! Цицеро… Ох-х, Цицеро хочет еще! Сейчас! – и он застонал, открыто и влажно, двигая бедрами сам, снова жмурясь. – Я хочу еще, Тиерсен, пожалуйста!

И Тиерсен не выдержал, двигаясь согласно. Ритмично, жестко, не слишком быстро, по одному толчку на вдох, и Цицеро снова целовался с ним, оставляя темно-красные засосы на губах, крича и все-таки сомкнув ноги на его спине. У него весь живот был липким и горячим, и Тиерсен так сильно старался не торопиться, что догадывался – сам кончит не слабее. Но ему хотелось дать Цицеро еще ласки, так требовательно и страшно тот смотрел, начав резко снова ритмично постанывать, выгибая шею, крепко прижимая Тиерсена к себе. Весь мокрый, от пота и своей спермы, уставший – и невозможно голодный. Он укусил Тиерсена в щеку, и тот застонал сам; ему хотелось никогда это не заканчивать, ну, хотя бы еще десять минут, вряд ли он смог бы дождаться, пока у Цицеро встанет снова: все-таки он не был так молод. Но, видимо, организм маленького итальянца отыгрывался за десять лет воздержания, и его член опять начал подниматься скоро, еще сочась остатками спермы. И Тиерсен двигался ритмично, продолжая ласкать его.

– Тиер-рсен, пожалуйста! Сделай так еще, еще! – Тиерсен не понимал, о чем именно просил Цицеро, только вбивался в его изгибавшееся тело, едва выдыхая. Все нутро сводило короткими сладкими спазмами, и Тиерсен дергал рукой по члену Цицеро так быстро, как мог. Маленький итальянец кричал и природно, живо двигался под ним, ударяя ногами по пояснице, вцепившись в спину до царапин, и лицо его искажалось так сильно: совершенно мучительно сведенные брови, сжатые плотно веки, раскрытые губы, каждая мышца напряжена будто какой-то невыносимой болью. Он опять начал сильно сжиматься внутри, и Тиерсен тоже закрыл глаза и застонал несдержанно, только какими-то инстинктами ловя нужный момент.

Они закричали в губы друг другу, и Тиерсен двигался вперед-назад до предела, чувствуя, как ритмично смыкался мокрый от его выплескивавшейся спермы вход, давя невыносимо. Ладонью Тиерсен чувствовал, как содрогался член Цицеро, выталкивая новые порции спермы, и всем телом – сильные судороги маленького итальянца. Кажется, тот опять коротко заплакал, совсем не контролируя себя. Тиерсен не мог об этом думать, только замедлился, двигаясь до полного опустошения. Все тело было таким мокрым, что будто после нескольких часов тренировок, а глотка – такой сухой, что глотать было больно. Тиерсен прижимался лбом ко лбу Цицеро, успокаивая дыхание, а после вышел аккуратно, вздыхая болезненно, и хотя больше всего ему хотелось просто лечь рядом, он поднялся, шепнув тихо: “Сейчас приду”, и вышел из спальни, немного пошатываясь и размазывая сперму Цицеро по своему животу.

Маленький итальянец всхлипнул, не открывая глаз. Не то чтобы ему было нужно, чтобы Тиерсен еще полежал с ним, но это было ужасно, и он зло вытер влажные щеки, отчаянно думая. Сначала это было так хорошо, а он все испортил. Он не должен был быть таким, вот еще кому радости слушать, как он кричит хуже самой распущенной итальянки. Наверное, это все были усталость и полная опустошенность: обычно Цицеро не посещали подобные мысли в любом ключе. Но он нравился кому-то первый раз за такое долгое время, нравился по-настоящему, и было немного… холодно под ребрами от того, что он испортил это так быстро. И когда в ванной зашумела вода, Цицеро сжал ладони, подумав, что убраться отсюда стоит как можно скорее, потому что насколько же он должен был быть отвратителен Тиерсену, если тот пошел в душ, даже не отдышавшись.

Тиерсен тем временем совершенно не беспокоился, приникая к струе воды из-под крана, глотая жадно. И, едва напившись, не выключая воду, направился на кухню, нашел пару стаканов, наполнил их и вернулся в спальню. Цицеро сидел на постели, еще тяжело дыша, весь мокрый и сильно пахший.

– Держи, – Тиерсен от сладкой утомленности не заметил его напряжения и опустился рядом, протягивая первый стакан. Цицеро посмотрел на него так, будто это была самая странная вещь в его жизни. – Если бы ты знал, каких трудов мне это стоило, памятник бы поставил, – Тиерсен коротко хихикнул, дожидаясь, пока маленький итальянец несмело возьмет стакан, и провел ладонью по рыжим волосам.

Цицеро еще не очень понимал, что именно происходило, но послушно выпил воду в два глотка.

– Еще? – Тиерсен засмеялся, принимая обратно пустой стакан и протягивая полный. И потянулся к брошенным на полу брюкам, находя в кармане пачку сигарет и зажигалку. – Будешь? – Цицеро отрицательно мотнул головой, отпивая воду уже мелкими глотками. – А вот мне точно не помешает, – Тиерсен закурил и вытянулся на постели, прикрывая глаза. – Господи, это был мой лучший секс за… а, пусть будет самый лучший. Не думай, я не из тех, которые всегда так говорят. Просто… ты действительно потрясающий.