Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"
Автор книги: Motierre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)
– К дьяволу мораль, – перебивает его Назир. – Ты что, предлагаешь мне работать с вами?
– Как по мне, работа не хуже других, – Тиерсен пожимает плечами. – Почти то же самое, что в полиции, только играешь не за белых, а за черных, а первый ход все равно остается за тобой.
– Я не об этом, – Назир фыркает. – Ты предлагаешь мне работу после того, что я сде… собирался сделать?
– Мои близкие периодически устраивают мне подобные сюрпризы. Я уже привык, – Тиерсен усмехается. – Так что, если ты хочешь жить – я могу это организовать. Могу дать тебе неплохую работу, и безопасность, и… попытку начать все с начала, – он скрещивает руки на груди.
– И ты забудешь это? – Назир проводит ладонями по подлокотникам кресла.
– Не думаю, – Тиерсен дергает плечом. – Но “не забыть” – не значит “не простить”, так ведь? А мы все иногда нуждаемся в прощении.
– Ты прав, ты чертовски прав, Тир, – Назир вздыхает и на секунду опускает взгляд. – Я могу подумать об этом?
– Конечно, – Тиерсен кивает. – Ты мой гость здесь до того времени, как не надумаешь. А дальше…
– Увидим, – Назир резко поднимается. – И, наверное, сейчас самое время сказать… Ты помнишь несколько фамилий? Сармьенто, грабительница, глава группировки, за которой мы гонялись полгода и у которой было достаточно денег, чтобы выйти из дела чистой. Чезари, помощник министра, задумавший покушение на него и мастерски сваливший всю вину на других людей. Меммо, тот контрабандист, которого мы пытались взять почти год и который сдал нам всех своих людей, отделавшись минимальным сроком. Агости, свидетельница по делу мафии, благодаря которой мы не смогли тогда посадить их босса. И Марангони, тот самый босс, – Тиерсен выслушивает все это внимательно и кивает. Назир удовлетворенно хмыкает. – Они все мертвы. И, знаешь, я получил от этого огромное удовольствие.
– И это значит?.. – Тиерсен поднимает бровь.
– Возможно, мы снова сможем стать друзьями однажды, Тир, – Назир смотрит на него и чуть-чуть сжимает губы.
– Надеюсь, – Тиерсен кивает, разглаживая пальцами одеяло. – И, знаешь… Ты сказал, что “всегда это знал”?..
– Я четыре года был вашим соседом, – Назир усмехается. – И за четыре года я не видел у вас ни одной женщины, не слышал ни одного женского крика. А вот кровать долбилась о стенку с завидной регулярностью.
– Но, если так… – Тиерсен слегка краснеет, но не меняет тон. – Почему ты не сказал никому? Ты легко мог бы сломать мне карьеру, если бы захотел.
– Ты был моим другом, Тир, – отвечает Назир после короткой паузы. – И мы прошли вместе достаточно, чтобы меня не касалось то, с кем ты спишь.
– Так, хватит! Хватит сентиментальности! – Цицеро, который явно подслушивал их разговор последние несколько минут, с силой распахивает дверь, держа в руках поднос с закрытым блюдом. – В самом дрянном театре Цицеро играл такое лучше! И если Назир думает разжалобить Тиерсена…
– Я ничего не думаю, – отрезает Назир. – Спокойной ночи, – он не собирается больше задерживаться и выходит за дверь быстро, плотно притворив ее.
– Ну что ты опять завелся? – Тиерсен улыбается и хлопает по постели рядом с собой, и Цицеро тут же недовольно падает на нее, со звоном опустив поднос. – Лучше покажи, что принес, – Тиерсен тянется к крышке на блюде, но Цицеро легко бьет его по руке.
– Нет-нет, Тиерсен! – он снова мгновенно меняет настроение и забирается на постель с ногами, садясь на колени. Желтые глаза просто лучатся радостью и возбуждением. – Закрой глаза!
– Ладно-ладно, – Тиерсен смеется и послушно закрывает глаза, устраиваясь в подушках. Звякает крышка о поднос, Цицеро возится с чем-то несколько секунд, а потом… Поцелуй очень холодный и невозможно сладкий, Тиерсен различает несколько вкусов сразу – мороженое, шоколадная паста и тертый миндаль. Наверняка Альвдис сделала это для Элизабет, думает он. И не очень-то думает – слишком сладкий вкус сменяется теплым вкусом Цицеро, вкусом его слюны, и Тиерсен хватает своего итальянца за шею, притягивая ближе, обводя языком зубы, и холодный от мороженого язык ласкает ответно его рот. Они размыкают губы с громким мокрым звуком, и Цицеро смеется и тянется к блюду, на котором и правда красиво – слишком красиво и изящно, чтобы он сделал это сам – уложена горка мороженого, украшенного пастой и ореховой крошкой. Цицеро берет подушечками пальцев одну из вымоченных в ликере вишен, разложенных по краю блюда – Тиерсен сам сделал для него несколько банок до поездки в Париж, – и отправляет ее в рот, слизывая сахарный сок. И ловко удерживает вишню на языке, наклоняясь, снова потягиваясь ко рту Тиерсена.
– Лучший фокус из всех, – тихо говорит Тиерсен, следя взглядом за прокатывающейся по языку Цицеро туда-сюда вишней и наконец принимая ее губами. Тиерсен и Цицеро замирают друг перед другом, так близко – губами держат вишню с обеих сторон, руки на одеяле совсем рядом, напряженные, возбужденные тела одно под другим, и так далеко – целая вишня отделяет от поцелуя, так неловко нарушить эту неподвижность, чтобы накрыть одной ладонью другую, так мучительно, вымученно сейчас каждое движение, чтобы сбросить одеяло на пол и трахаться до самого утра, прерываясь только на перекуры и питье. Они оба знают это, и соприкосновение губ, зубов – мягкое, сладкое от вкуса ликера, вишни и сахара.
– Косточка, – тихо смеется Цицеро, когда их поцелую начинает что-то мешать, и сплевывает ее в сторону, снова возвращаясь к губам Тиерсена. И это так необычно ласково, что Тиерсен весь вздрагивает и дергается, когда ему на грудь шлепается мороженое.
– Холодно-ох! – это действительно холодно, а когда Цицеро наклоняется резко и прикусывает испачканный шоколадом сосок – жарко. Но маленький итальянец вовсе не собирается жалеть Тиерсена, только смеется и загребает мороженое пальцами, измазывая его грудь и живот. Липко, сладко, сливочно, с шоколадом и миндальной крошкой. И мышцы напрягаются – от холода и не только от холода, – когда Цицеро проводит ладонями по ребрам Тиерсена, размазывая светлые потеки с легким хлюпаньем, когда наклоняется и слизывает с темных волос крупные капли, захватывая губами кусочки мороженого, когда потирает холодными пальцами затвердевшие соски, смотря на Тиерсена игриво, ловкими движениями языка оставляя слюну взамен сливочных пятен.
– Ты думаешь, стоит? – спрашивает Тиерсен наконец, когда Цицеро добирается до его члена, поднявшегося давно, пахнущего терпко натекшей на волосы на животе смазкой. – Это будет действительно холодно, – он с сомнением смотрит, как Цицеро набирает мороженое в правую руку и облизывает левую.
– Это будет… – Цицеро засовывает пальцы в рот, скользя по ним языком, и Тиерсен прикусывает губу, когда он принимается откровенно сосать их, легко причмокивая, – сладко! – желтые глаза ярко вспыхивают, и Цицеро убирает руку и принимается слабо подрачивать себе через так и не снятые джинсы. – Как кровь… или смерть, – он хитро щурится, давая мороженому в своей руке чуть подтаять. – Ты когда-нибудь думал, как это все похоже, Тиер? – но Тиерсен не может ответить – он и не уверен, что Цицеро нужен ответ, – он выгибается на постели, когда маленький итальянец смыкает руку на его члене. И это ужасно холодно, но заводит не меньше, и вся необычность, и то, как хлюпает это чертово мороженое под пальцами, и то, что Цицеро дрочит им обоим, закусив губу, и Тиерсен видит это, приоткрыв рот от частых вдохов. У Тиерсена на щеках появляется легкий румянец, и он знает, что должен что-то делать, но не может, потому что Цицеро опять наклоняется, не переставая торопливо ласкать себя через джинсы, и принимается жарко сосать его член. Тиерсен громко стонет, хватая Цицеро за волосы – это так горячо после холода, мокро, тесно, до самой упругой глотки, головкой по внутренней стороне щеки, по скользкому небу, Тиерсен не выдерживает и грубо трахает Цицеро в рот, резко и ритмично поднимая бедра.
На щеках горит яркий румянец, и виски влажные, и подмышки, пот выступает на внутренних сторонах бедер. Тиерсен больно кусает нижнюю губу, он понимает, что кончит уже почти сейчас, но, кажется, его Цицеро совсем не против. Короткие, тихие стоны срываются с каждым выдохом – Тиерсен не машина, накопившийся за день адреналин в его крови делает все жарче и острее. И Цицеро тоже стонет, быстро толкаясь бедрами навстречу собственной руке, даже не расстегивая молнию, и его горло сокращается с каждым этим звуком, его волосы тоже мокрые на висках, и Тиерсен хватает их больнее, насаживая его на себя.
– Тир, я тут подумал… О черт, извините, – нет, Селестин даже стукнул в дверь раз для приличия, но разворачивается на пятках резко и плотно жмурится сразу же, как только заходит. – Я лучше выйду.
Цицеро выпускает член Тиерсена изо рта и недоуменно переводит взгляд на быстро хлопнувшую за Селестином дверь. Сам Тиерсен тоже ничего не понимает, но, кажется, его брат более тактичен, чем Назир, и он пожимает плечами:
– Продолжим? – его глаза горят, он предельно возбужден, и Цицеро согласно ухмыляется, снова смыкая свои невозможно изогнутые губы вокруг мокрой от его же слюны головки.
– Я просто хотел сказать, что уезжаю сейчас, – из-за двери Селестину говорить ничего не мешает, и Тиерсен раздраженно вздыхает, потягивая Цицеро за волосы. – Я позвоню из Парижа, – Тиерсен и Цицеро переглядываются, и секунду спустя маленький итальянец начинает почти бесшумно ругаться, отстраняясь и усаживаясь на краю кровати, жалобно поглаживая свой больно оттягивающий джинсы член, а Тиерсен вздыхает еще раз.
– Сел! – он накидывает одеяло на бедра. – Можешь зайти, мы… уже привели себя в порядок, – нихрена не привели, конечно, но что еще сказать?
Тиерсен неуютно ерзает задницей по гладкой и липкой от стекшего мороженого простыне, насколько может с больной ногой, а Цицеро почти демонстративно вытирает рот и подбородок, все в кремовых потеках, смешавшихся со слюной, когда Селестин второй раз аккуратно заходит в комнату.
– Я ненадолго, не буду сильно мешать, – и Тиерсен не хочет знать, что именно брат успел увидеть и за что принимает сейчас следы от мороженого, блестящие много где на открытой коже – кто бы мог представить, что оно мгновенно все перепачкает, – но розовый румянец на щеках Селестина быстро подтверждает худшие предположения. Впрочем, оправдываться еще хуже, и Тиерсен только старательно невозмутимо садится ровнее:
– Все в порядке, Сел, – кто бы сейчас ему самому сказал: “Все в порядке, Тиерсен”, цены бы этому человеку не было. – Я просто не знал, что ты уедешь так быстро, – “А то если бы знал, то не стал бы трахаться, конечно… Стоп, хватит думать уже об этом. Вон Цицеро сидит и даже не…” – Тиерсен машинально поворачивает голову, вздрагивает и резко бьет Цицеро по колену: тот сидит, спокойно сжав ладонь у себя между ног и покручивая в свободной руке беретту.
– Что?! – возмущение в голосе Цицеро совершенно искреннее.
– Веди себя прилично, – Тиерсен цедит сквозь зубы, и Цицеро закатывает глаза, но Селестин перебивает не начавшийся спор:
– Все нормально, я все равно пришел не за долгими и слезливыми прощаниями. Я хотел кое-что сказать о Лиз. Пока я не уехал, а ты не успел… воплотить в жизнь свой план насчет нее.
– Да, если у тебя появились какие-то коррективы, это бы неплохо решить именно сейчас, – Тиерсен вздыхает в очередной раз и забирает у Цицеро беретту.
– Тупой добренький Тиерсен, – тот складывает руки между коленей и пинает Тиерсена в бок.
– Я просто подумал… – Селестин задумчиво засовывает руки в карманы пальто. – Знаешь, у Стефани наверняка найдутся какие-нибудь очень дальние родственники, которым наплевать на ее смерть. И за хорошую сумму они могли бы согласиться отвечать всем, что Стефани отправила Лиз к ним какое-то время назад…
– Ты хочешь забрать ее себе? – прямо спрашивает Тиерсен.
– Мы поговорили немного, – Селестин неуютно передергивает плечами. – Она умная девочка и сможет соврать в полиции. А у меня есть возможность ее содержать, и…
– Не объясняй, – Тиерсен говорит мягко. – Если ты так хочешь, она пока может пожить у нас, а потом ты ее заберешь. Ты ведь не против? – он поворачивается к Цицеро.
– Цицеро уже не против ничего, Тиер-рсен! – нетерпение в голосе маленького итальянца ощутимо почти физически. – Лишь бы скорее!
– Вот и отлично, – Тиерсен кивает. – Тогда… Извини, что не выйду провожать, Сел, – он на секунду виновато улыбается.
– Ничего, – Селестин чуть натянуто улыбается в ответ. – Я приеду к вам еще, когда закончу со всеми делами, – он касается шляпы кончиками пальцев. – Отличной ночи.
– Хорошего полета, – Тиерсен тоже касается виска, и Селестин выходит из спальни. – Знаешь, даже жалко, что… м-мф! – он не успевает договорить, потому что Цицеро сразу мокро целует его открытым ртом, перекидывая ногу через живот. Между ног у него горячо даже через джинсы, и он трется вперед-назад, и Тиерсен ласково хватает его за яйца, ухмыляясь и прижимая за чуть повлажневшую спину к себе.
– Мы должны это сейчас закончить, уже больно, – шепчет он, оторвавшись наконец. – Проявишь ко мне милосердие? – кладет руки Цицеро на плечи, толкает его вниз.
– Тиер ждет милосердия от Цицеро? – хитро улыбается маленький итальянец. Он явно хотел бы подразниться, но ему самому слишком голодно, слишком хочется, и он согласно опускается вниз, проходясь языком по даже не опустившемуся до конца члену, снова заглатывая его глубоко.
На третий стук в дверь они оба реагируют громким и злым стоном.
– Да сколько можно?! – Цицеро хватает отложенную Тиерсеном в сторону беретту невозможно рассерженно. – Убирайся, иначе Цицеро прострелит тебе голову! – он легко целится в дверь, и Тиерсен даже не успевает остановить его, когда та открывается. Цицеро не контролирует себя сейчас и жмет на спусковой крючок два раза, и звуки выстрелов бьют по ушам.
Элизабет поворачивается, смотря на чуток дымящиеся следы от выстрелов на стене коридора, куда выше ее головы.
– Вообще-то я хотела зайти проведать тебя, Тир, – она говорит деловито, заметив рассерженное, возбужденное состояние их обоих. – Но могу пока пойти поиграть в ванную, – хлопает дверью и защелкивает замок, а потом быстро добегает до ванной и прячется там, пока Цицеро не выстрелил в нее по-настоящему. – Позовите меня, когда можно будет! – она кричит уже изнутри и тут же шумно включает воду. И Тиерсен мог бы подумать о морали или о чем-то таком, но ему сейчас слишком сложно думать.
– Боже, да отсоси мне уже, – он переключается мгновенно, сразу забывая про Элизабет, и выхватывает пистолет из пальцев Цицеро, отбрасывая в сторону. Мелькает мысль приставить его к виску маленького итальянца, но для этого у них еще будет время. Тиерсен хочет думать не о безопасности Цицеро сейчас, а о том, как сладко будет спустить ему в рот, наполнив его целиком горячей спермой. И попросту хватает маленького итальянца за волосы больно, и помогает ему сосать, надавливая на затылок, грубо толкаясь бедрами. И Цицеро громко стонет с каждым толчком, пытается лизать член еще, качает бедрами в ритм. И гортанно почти кричит, когда Тиерсен – скользко вперед-назад по языку – содрогается и все-таки обильно кончает ему в рот. От резкого, соленого вкуса спермы Цицеро жмурится, и его собственный член почти больно пульсирует.
Тиерсен мелко вздрагивает, жарко выдыхая, сжимая волосы Цицеро и запрокидывая голову. Ему жарко, устало и очень хорошо, и про ноющую боль в ноге он вспоминает только сейчас, когда запахи пота и спермы резко и остро бьют по его носу.
– Боже, Цицеро… – он стонет еще раз, так опустошенно, когда маленький итальянец поднимается к нему, плотно сжав губы и явно не собираясь отвечать. Он только сжимает пальцами щеки Тиерсена, давит на них, заставляя его открыть рот, и Тиерсен слушается. И вздрагивает, когда Цицеро наклоняется над ним и густо сплевывает его же сперму в раскрытые губы.
Тиерсен думает, что это… очень необычно. Но не противно. И сглатывает не остывшую еще сперму, давая Цицеро пустить ему в рот еще пару густых струек, сплюнув смачно оставшееся семя и тут же приникая с поцелуем. Цицеро вылизывает его рот, и сперма смешивается со слюной, но Тиерсен хочет, чтобы его итальянцу тоже стало хорошо, и тянется, не размыкая губ, торопливо расстегивает ему джинсы, высвобождая возбужденный и набухший член. И Цицеро громко, так низко для себя стонет Тиерсену в рот, содрогаясь весь, когда тот берет горячий ствол в руку и обнажает всю липкую от смазки головку.
– Тиер-р… – Цицеро рычит высоко и нетерпеливо, коротко трахая руку Тиерсена. – Тиер-Тиер-Тиер-р! – двигается вперед, садясь Тиерсену на грудь. – Цицеро очень-очень нужно!
– Да, – Тиерсен и не собирается спорить, только раскрывает рот, давая Цицеро вставить член сразу целиком. В конце концов, не зря же Тиерсен в свое время так старательно практиковался в ласках ртом. Он втягивает щеки, плотно сжимая губы, и лижет ствол, уздечку, пропускает мокро головку, подрачивая член у самого основания. И Цицеро стонет не переставая, толкаясь ему в рот, и течет так обильно, что Тиерсен едва успевает сглатывать соленую смазку. И не успевает, когда Цицеро кричит почти надрывно и кончает ему в рот, вздрагивая, запуская руки под шею. Цицеро двигается еще, сначала почти не замедляясь, только потом уменьшая темп, но Тиерсен не собирается пока глотать сперму, и у него во рту так мокро, и она с хлюпаньем вытекает на губы и подбородок.
Цицеро останавливается совсем и со стоном вытаскивает член, наклоняясь снова, и семя еще натекает Тиерсену на грудь, когда тот делит со своим итальянцем очередной поцелуй с терпким вкусом.
– Ты чертовски хорош в этом, Тиер, – Цицеро с наслаждением жмурится, слабо потираясь задом о грудь Тиерсена, а потом укладывается рядом. – Насквозь выдаиваешь, насквозь-насквозь, – он тихо стонет, прижимаясь уже почти полностью опавшим членом к боку Тиерсена.
– У меня есть постоянная практика, – Тиерсен смеется, поглаживая его по плечу. – Ты ведь не собираешься ее меня лишать?
– Ни за что, – Цицеро тычется губами в его губы, требовательно обхватывая за живот, и Тиерсен отвечает на его грубоватый поцелуй, и щетина чуть царапает кожу им обоим. И когда Цицеро удовлетворенно закрывает глаза и потягивается, похрустывая позвонками и косточками в ногах, Тиерсен тоже утомленно улыбается и только вспоминает о шуме воды в ванной.
– Чем быстрее мы позовем Лиз, тем быстрее сможем лечь спать. А это единственное, чего я сейчас хочу.
– Там еще мороженое, – Цицеро бормочет сонно, не открывая глаз. – Цицеро должен доесть…
Тиерсен находит ложку на подносе на ощупь, набирает мороженого и засовывает ее Цицеро в рот. Тот довольно причмокивает, не выпуская ложку и медленно сглатывая.
– Лиз! – Тиерсен говорит громко. – Можешь зайти! – и вода сразу перестает шуметь, и дверь раскрывается через несколько секунд. – Тебе не было скучно? – сразу спрашивает Тиерсен, чтобы отвлечь Элизабет от возможных откровенных вопросов.
– Я сделала кораблик из бутылочки от шампуня, – Элизабет отвечает быстро, задерживаясь у двери ванной. – Вы так кричали…
– Лиз, тише, – Тиерсен чуть приподнимается. – Все хорошо, иди сюда, – и Элизабет подходит несмело. – Иногда люди кричат, когда им хорошо. Ну посмотри, скажи мне, разве этот человек мог делать больно только что? – он переводит взгляд на довольно сопящего Цицеро, прижавшегося к нему.
– Наверное, нет, – Элизабет пожимает плечами.
– Мог бы, мог бы, – сонно отвечает Цицеро, доставая ложку изо рта, переворачиваясь на спину и застегивая джинсы. – Но не стал, малышка. Этот человек удивительно хорош и без того, чтобы делать ему больно, – и Элизабет молчит немного, покачиваясь на пятках.
– Вы ели мороженое? – спрашивает она резко, даже немного обиженно, заметив скользящим, растерянным взглядом блюдо.
– Без тебя, – Цицеро ложится щекой Тиерсену на живот и показывает Элизабет язык. Но та тут же хватает вторую ложку, загребает растаявшее почти мороженое и сует ее в рот.
– Со мной! – сглатывает и показывает язык в ответ. И Цицеро лениво смеется, закрывая глаза. Он слишком взрослый, чтобы отвечать на то, как Элизабет его дразнит. Или просто устал сейчас. Второе скорее.
Элизабет забирается на постель и быстро подъедает мороженое. И, встретив необычно ласковый взгляд Тиерсена, звонко смеется и кормит Цицеро с ложки, и тот согласно приоткрывает рот каждый раз, удовлетворенно улыбаясь.
– А я помогла Лоду убить человека, пока вас не было, – негромко говорит Элизабет между одной ложкой и другой, с явно сдерживаемой гордостью. И Тиерсен, которому тоже досталась пара ложек, уже засыпающий, поднимает на нее удивленный взгляд. – Бросила в него нож. Столько крови было, – она говорит походя, облизывая ложку, но смотрит на Тиерсена из-под опущенных ресниц, ждет внимательно реакции.
– Значит, не зря мы тогда разбили стеллаж?! – Цицеро заинтересованно поднимает голову и широко ухмыляется. – Хорошая работа, малышка!
– Да, ты молодец, – Тиерсен треплет ее волосы. – Гляди-ка, сердце мое, у нас растет маленькая убийца, – он смеется тихо. – Лиз, я горжусь тобой, – говорит он серьезно, – и утром, когда мы отдохнем, ты мне все подробно расскажешь, ладно?
– Утром… – Элизабет как-то мнется. – Вы ведь убьете меня утром? – она говорит грустно. – Сел спрашивал меня, хотела бы я жить с ним, но это не взаправду, да?
– Знаешь, Лиз, мы тут подумали… – Тиерсен вздыхает. – Ты очень умная девочка. Умнее, чем я думал. И раз ты не боишься того, что мы делаем, раз тебе это нравится… В общем, если ты хочешь жить с Селом, мы не против, – он смотрит на Элизабет внимательно, и она молчит неверяще, прикусив ложку. И возбужденно говорит потом:
– Люди кричат, когда им хорошо, – и кричит так громко, особенным, детским и счастливым криком. И Тиерсен смеется.
Они еще умудряются извозиться в мороженом – Цицеро с Элизабет не могут поделить вишни, а в результате перетягивания блюда, конечно, больше всех страдает Тиерсен, хотя и им обоим после достается несколько липких и сладких шлепков. А потом Элизабет забирается между своими несостоявшимися убийцами, и ей не холодно, потому что они обнимают друг друга и так выходит, что ее тоже. И переплетают пальцы поверх ее талии, когда засыпают.
Селестин заходит в свою квартиру, защелкивая замок. У него с собой только пара чемоданов, машину из Орийака он заберет потом.
– Дом, милый дом, – он тяжело вздыхает, прислоняясь затылком к двери. Нет, Селестин даже поспал в самолете и такси, а кофе, выпитый в аэропорту, сейчас позволяет ему не сдохнуть, но усталость берет свое. И он стягивает туфли, пальто, шарф и перчатки почти с ненавистью от тяжести каждого движения, зато бросает их прямо на пол – с невыносимым удовольствием.
– Я сейчас лягу и просплю сутки, – решает Селестин вслух, и у него нет сил улыбнуться, но он радуется. В какой-то степени даже ликует. До той секунды, пока не включает свет в гостиной, где собирается бросить чемоданы и оставить горничной записку разобрать их утром и не будить его ни в коем случае.
– Ты такой смешной, когда один, – Приска ухмыляется, поправляя пальцами с дорогим маникюром подол платья на колене.
– Ты такая отвратительная, когда… А, нет, всегда, – парирует Селестин. – И ты не вписываешься в мой интерьер.
– В твой интерьер ничего не впишется, детка, – Приска тоже за словом в карман не лезет. – Эту квартиру оформлял какой-то дикий дальтоник с ужасным вкусом, – и Селестин немного молчит, глубоко вдохнув.
– Ты приехала ругаться? – наконец спрашивает он.
– Нет, – Приска тоже отвечает после паузы, она явно собиралась ответить как-то ядовито.
– А тогда что? – Селестин слишком устал, чтобы строить обычные конструкции из слов.
– Просто поговорить. Выпить. Отметить удачное завершение дела.
– Откуда?..
– Я попросила одну белокурую птичку позвонить мне, когда ты вернешься во Францию, – Приска усмехается. – И сразу бросила все дела, выпила бокал вина и поехала тебя встречать. Заодно прибралась – здесь был жуткий разгром.
– Вот этими руками прибралась? – Селестин недоуменно поднимает брови.
– Конечно, нет, – Приска возмущенно морщит нос. – Не настолько же я тебя люблю. Вызвонила твою горничную, – и Селестин даже успокаивается. Нет уж, хватит на него сегодня потрясений. Он молчит недолго, удерживаясь от того, чтобы начать теребить ремень.
– Ты сказала, что хочешь выпить, – говорит он наконец. – Только недолго, я очень устал.
– Конечно, – Приска откидывается в кресле.
– Что-нибудь покрепче или еще вина? – у Селестина всегда найдется бутылка чего-нибудь легкого к хорошему ужину.
– Покрепче. Не ребенок, не расклеюсь, – Приска запрокидывает голову, и Селестин, согласно кивнув, уходит на кухню.
Когда он возвращается, Приска сидит все там же, но это ничего не значит: она наверняка заглянула везде, где могла найти что-то интересное, пока Селестина не было. Но его это почему-то сейчас совсем не беспокоит – он слишком для этого устал.
– Ну что, за свободную жизнь? – говорит Приска, когда Селестин отдает ей стакан с виски и садится на диван.
– Да, – Селестин не слишком многословен и просто поднимает стакан, отпивая большой глоток. Приска по-женски пригубливает чуть, но стакан не отставляет, крутит в ладони, положив руку на колено.
– Ты доволен, детка? – спрашивает она спокойно, ничего в этот раз не делая со своим голосом, не насыщая его интонациями, и он звучит просто немного резковато.
– Думаю, да, – Селестин кивает, подумав. – То есть определенно да. Но мне надо привыкнуть к этому.
– К тому, что мой отец мертв? – Приска усмехается. – Или к тому, что ты убил его?
– Не я, – Селестин отрицательно качает головой.
– Не буквально, – Приска сжимает губы, но слабо улыбается. – Но ты.
– Это так важно? – Селестин приподнимает бровь, отпивая еще.
– В какой-то степени, – Приска тоже пьет. – И мне нравится тебя дразнить. Да и что мне еще остается, когда ты убил моего отца и получишь от меня почти половину его наследства?
– Значит, ты не довольна? – Селестин чуть наклоняет голову, с совсем легким любопытством.
– Я – очень довольна, – Приска смеется. – В конце концов, все мы, кроме бедного Лефруа, получили то, что хотели, разве нет? Тиерсен – хороший контракт и большие деньги, его горячий Цицеро – веселое приключение, я уверена, именно он оценил эту часть, я – свободу от замужества и место в твоей – теперь точно твоей – фирме, надеюсь, а ты…
– А я – ампулу с кокаином**, – мрачно отвечает Селестин.
– Как пошло, – Приска снова смеется. – Ты получил все, о чем мечтал, детка, тебе-то точно грех жаловаться.
– Может быть, – Селестин пожимает плечами и делает большой глоток.
– Может быть? – Приска удивленно поднимает брови. – У тебя есть работа, деньги, свобода, ты сейчас чуть ли не самый перспективный жених Франции, на худой конец, и ты еще чем-то недоволен? – Селестин не отвечает, и Приска крупно глотает виски, морщась. – Что-то не так? – она вроде бы спрашивает то же самое, но совсем с другой интонацией, и Селестин даже коротко вздрагивает, поднимая взгляд.
– Нет, все так, сестренка, – он отвечает отстраненно, и Приска смотрит на него задумчиво. И допивает виски одним большим глотком, отставляет стакан и поднимается.
Она подходит к Селестину и останавливается перед ним, позволяя ему смотреть на нее изучающе и молча. На ней сегодня узкое черное платье с длинными рукавами, и она стягивает его с одного плеча сначала, а потом с другого, опускает ткань под грудь, и тонкий черный велюр крепко сжимает ее руки от локтей до запястий.
– Ты хочешь переспать со мной, чтобы уж точно получить эту работу? – Селестин отпивает еще виски и шумно глотает его, смотря на Приску прямо. И та опять смеется, почти хохочет:
– Ну что ты за сукин сын! Нет! Нет, – она успокаивается с трудом, даже не думая прикрывать грудь от неловкости, и ее маленькие соски торчат от холода. – Точнее, наполовину нет, – она снова говорит спокойно. – Я хочу тебя. Вот эта половина – правда, – Селестин молчит, все еще гладя на нее, и она продолжает: – У него сегодня наверняка был отличный секс, что думаешь?
– Думаю, – ровно и безэмоционально отвечает Селестин, отставляя стакан.
– И почему бы нам тоже не иметь отличный секс, раз уж так? – Приска абсолютно невозмутима.
– Точнее, то, что ты называешь сексом, верно? – Селестин кладет ладони Приске на ягодицы и притягивает ее к себе, отчего она пошатывается на высоких каблуках и тихо смеется.
– Нет, – она качает головой, смотря на него сверху вниз. – Мне больше не нужно хранить эту формальную невинность для брака. Мне не нужно хранить свое тело чистым от следов. Так что ты можешь взять меня, как положено. Можешь оставить синяки отсюда, – она касается мочки уха, – досюда, – проводит пальцами по шее, опускаясь к груди, – если захочешь, – молчит секунду, будто думая, сказать или нет. – Я видела твои засосы на его шее. И всегда ненавидела его за это, – она не называет имени, и Селестин благодарен ей. – Но теперь… – она усмехается, – мы свободны.
Селестин не отвечает и прижимает ее к себе сильнее, чуть приподнимаясь и обхватывая губами ее сосок.
– Я хочу тебя, Селестин Мотьер, – говорит Приска еще раз, говорит очевидное. – Хочу, чтобы ты взял меня сейчас как глава нашей семьи.
– Слишком пафосно, – Селестин прикрывает глаза, оставляя сухой поцелуй между ее маленьких грудей.
– Слишком честно, – Приска улыбается, запуская свои узкие пальцы ему в волосы.
Они не целуют друг друга в губы, не целуются вообще, только гладят, скользят руками, будто боясь столкнуться пальцами, смотря, коротко смаргивая. Только дыхание срывается в какой-то резкий момент. Селестин подхватывает Приску за талию и роняет на диван, подминая под себя. И уже тогда касается ее губ.
Он задирает ее платье, обнажая узкие бедра, дорогое белье, тонкие подвязки чулок. И Приска смеется, запуская руки ему под пиджак, выгибая шею, давая оставлять мокрые поцелуи на ней. До плеча, а потом до открытого локтя, лизнув с внутренней стороны.
– Не хочешь раздеться? – спрашивает Приска, и Селестин отклоняется, смотря на нее. Топазы в ее серьгах блестят так же, как ее глаза.
– А ты? – он говорит тихо, проводя ладонью по белому, почти белоснежному бедру.
– Нет, конечно, – она смеется и щелкает его по носу, отталкивая, скидывает туфли, стягивает чулки и белье. И поднявшемуся Селестину не дает раздеться целиком, он успевает только снять пиджак и расстегнуть рубашку и брюки.
– Не сравнивай сейчас, – говорит Приска серьезно, оттягивая резинку свободного белья, касаясь пальцами жестких черных завитков на лобке. Селестин почти бесшумно вздыхает, когда она высвобождает его член, бледный и подрагивающий. Приска оттягивает шкурку пальцами, и металл перстней холодит кожу, но ее пальцы еще холоднее. И рот. Холодный и едва влажный. Приска проводит языком по стволу, облизывает кругом головку и легко берет в рот, смотря наверх. И Селестин возится с ее шпильками – они колют ладони, – пока Приска берет глубоко, придерживая рукой. Селестин потягивается положить шпильки на столик и тихо стонет от того, как Приска хорошо работает языком. Она умудряется улыбаться и тихо посмеиваться так, и он зарывается пальцами в ее рассыпавшиеся по плечам волосы, притягивая ее ближе.
