Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"
Автор книги: Motierre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
– Жалко их, конечно, – Сабино без какого-то сожаления отправляет в рот сочный ломтик ветчины. – Наверняка отличные парни были.
– Возьму себе новых, – Цицеро легко пожимает плечами. – Кто откажется работать на месье Мотьера и месье Карреля?! Никто! – он взмахивает руками, и дыня выскальзывает из его пальцев, шлепаясь на пол. Дина поворачивается на звук и сразу открывает один из ящиков, доставая тряпку. Но Цицеро останавливает ее, поднимая ладонь. – Нет-нет-нет! Хотите увидеть настоящее представление? – он широко улыбается, и Сабино любопытно щурится, а Джорджо облокачивается на стол. Цицеро довольствуется общим вниманием и резко поворачивается к Селестину: – Подними это, мальчик!
Селестин даже не сразу соображает, что от него требуется – он так сосредоточился на собственных мыслях, – но с языка автоматически срывается:
– Нет, – и по довольному взгляду Цицеро он понимает, что почему-то угадал.
– Не зли месье Карреля, мальчик! – Цицеро тут же как будто серьезно хмурится, хотя Селестин уже отличает, когда он сердится по-настоящему, а когда нет. – Подними это! – и младший Мотьер говорит уже увереннее:
– Я сказал, что не буду.
Цицеро снисходительно вздыхает, на секунду глянув на заинтересованных Сабино, Джорджо и Дину, и неторопливо достает пистолет из-за ремня.
– А так? – он любопытно наклоняет голову, глядя на Селестина с ухмылкой, и Сабино довольно скалится, уже предвкушая забавное зрелище. Но Селестину плевать на Сабино, он скользит взглядом по второй руке Цицеро, которую тот тоже держит на ремне, в приятной близости к другой беретте. И Селестин медленно кивает, даже немного подобострастно, так, как надо.
– Хорошо-хорошо, я подниму, – он наклоняется за дыней, и Цицеро довольно хохочет, и Сабино с Джорджо тоже смеются. А через долю секунды перестают, когда Цицеро выхватывает второй пистолет.
У Цицеро не всегда получается стрелять с двух рук так точно, как ему хочется. Вот и сейчас первая пуля приходится Сабино в голову, а вторая – Джорджо в плечо, и чернявый итальянец кричит, даже не зажимая его, только двигаясь в сторону и быстро потягиваясь второй рукой к поясу. И только кажется, что двенадцать патронов – это так много, думает Селестин, резко прижимаясь к ножке стола. Цицеро расходует минимум половину – Селестин не знает точно, шум выстрелов и короткие крики сливаются в какое-то оглушающее пятно – всего за несколько коротких секунд, а через них стрельба заканчивается, оставив после себя только звон в ушах и какое-то чувство, которое Селестин, поднимаясь, никак не может определить.
– Вот, Селестину даже делать почти ничего не пришлось! – Цицеро удовлетворенно стирает кровь со щеки, и Селестин видит на ней яркий след от скользнувшей пули. – Как штанишки, менять не нужно? – маленький итальянец смеется, пока Селестин немного отстраненно изучает лежащее на полу тело Джорджо, все в следах от пуль. Он не хочет ничего отвечать.
Цицеро сначала отсмеивается и уже потом переводит взгляд на Дину, все еще стоящую у холодильника и прижимающую руки ко рту. Селестин тоже поднимает голову, холодно смотря на нее, и она так часто дышит, трясется и неразборчиво что-то шепчет на итальянском, и даже отсюда почти слышно ее сердцебиение.
– Ты милашка, – Цицеро не выдерживает и снова смеется, поднимая пистолет. – Но без вот этого, – неопределенно машет рукой около лица, – будешь смотреться лучше! – он стреляет ровно, прицелившись, избавив Дину разом и от бельма, и от наверняка постылой работы, и от неизвестной Селестину жизни. И тот смотрит на все это, и пальцы у него дрожат. Его резко тошнит от запаха крови, и он чуть не поскальзывается на ней, шагая к столу. Слабо пошатнувшись, Селестин все еще толком не понимает, что чувствует, это все опять как-то плывет, и он хватает оставленную кем-то пачку сигарет с края стола.
– К черту это все здоровье, – он говорит хрипло. – На одних вас никакого здоровья не хватит. Я пойду в машину, ладно? – берет и зажигалку, лежащую рядом, и Цицеро не возражает, Селестин уже сделал все, что должен был. А радостные встречи родственников и так не входили в планы маленького итальянца.
Цицеро быстро поднимается по лестнице на второй этаж, пока Селестин шатающейся походкой выходит из дома, периодически сглатывая. Но наверху маленького итальянца ждет не то чтобы приятный сюрприз: он отдергивает занавеску, мельком глянув, нормально ли Селестин дошел до машины, и замирает сразу, чертыхнувшись и бегом отправившись обратно.
Селестин медленно курит, прикрыв глаза и пытаясь не думать. Его и так тошнит, так что от вкуса дыма во рту хуже не становится: он на редкость мерзкий, но хотя бы перебивает тот привкус страха и отчаяния, который у младшего Мотьера всегда – как быстро это стало “всегда” – вызывают мертвые люди. Тяжелый табачный запах обволакивает ноздри, острый вкус проникает в горло, но Селестин даже не кашляет, только глотает, и рот совершенно сухой, но от этого и лучше. Если бы Селестин сейчас хоть что-нибудь съел или выпил, то его бы точно вырвало прямо в машине.
Цицеро врывается в его маленькое уединение – в машину, клубы дыма и пустые мысли – так же резко, как делает и все остальное.
– Он сбежал! – маленький итальянец говорит быстрее, чем Селестин даже успевает сформулировать вопрос. – Цицеро видел, как человек сажал его в машину! – он быстро заводит автомобиль и направляет его по дорожке. – Откуда у этого minchia вообще столько людей?! – Цицеро смотрит на Селестина одновременно требовательно, возмущенно и растерянно, и тот путается в этих эмоциях. Но конкретный вопрос отвлекает его от того, о чем он старается не думать.
– Лефруа активно сотрудничал раньше с разными людьми, – он отвечает осторожно. – С мафией в том числе. Нет, сам он никогда ничем особенно криминальным не занимался, но у него всегда были самые разнообразные связи. Так что набрать в охрану людей – это для него очень просто. И, кстати, живых их осталось не слишком много, если я правильно помню, – Селестин относительно приходит в себя, открыв окно и глубоко дыша свежим воздухом с примесью дыма. Он неожиданно понимает, почему его брат начал курить.
– Можно будет ими заняться потом, – Цицеро немного успокаивается, неторопливо ведя машину: он не хочет преследовать автомобиль Лефруа откровенно, так что достаточно и большого расстояния. Все равно, если тот даже куда-нибудь съедет… в общем, у Цицеро был повод изучить местный пригород в свое время. Но пока все еще под контролем, и можно не торопиться.
– Все, приехали, – Тиерсен останавливает автомобиль на краю леса и вылезает наружу. Лефруа невозмутимо поворачивает голову и ждет, пока племянник откроет ему дверь. И только потом шлепает по траве мягкими тапочками. Он выглядит так нелепо здесь, немолодой, с мокрыми волосами, кутающийся в халат, и в то же время – так гармонично, будто для него не может быть лучше места, чем этот влажный лес под пасмурным небом.
– Ты выстрелишь в меня здесь? – Лефруа оглядывается, поеживаясь. – Не слишком приятно. Тогда, в клубе, было лучше, дорогой мой.
– Тогда, в клубе, ты схватил меня за руку и все испортил, – Тиерсен показывает пистолетом, куда Лефруа идти, и тот наступает на мокрую тропинку своими быстро пачкающимися тапочками.
– Может быть, я сделал это зря, не спорю, – Лефруа все еще спокоен, он идет медленно и аккуратно, стараясь не поскользнуться. – Но вот эти тапочки я тоже надел зря, у них ужасно скользкая подошва. Так что, как видишь, я часто ошибаюсь, – он тихо смеется, а Тиерсен не понимает его, только идет следом, отлично зная, куда. В свое время здесь недалеко они с Цицеро избавлялись от трупа, а потом еще долго обжимались совсем рядом с тем местом. Тогда Тиерсен был пьян в полное дерьмо, но сейчас он вспоминает об этом и не то с печалью, не то с радостью думает о том, что ему уже не нужен алкоголь, чтобы кого-то убить и не жалеть об этом.
– Итак, ты собираешься убить меня из-за Селестина, – Лефруа как будто не смущает сама ситуация, он начинает разговор как от нечего делать, тем же тоном, каким говорят о новостях или фондовых индексах. – Неплохо. Я уже говорил, я понимаю причины, и его, и твои. Но скажи мне, разве все это, все эти планы, сложности, риски стоят того? Мы ведь говорим не об известной корпорации, не о кресле в парламенте, а всего лишь о небольшой фирме, в которую вкладываться надо чуть ли не больше, чем с нее можно получить. Нет, дело далеко не в деньгах, Селестин гробит свое здоровье на этой проклятой работе почти впустую, а он всегда мог всего лишь попросить – и получить от меня любую сумму без необходимости ее возвращать. Как и ты. В конце концов, вы – мои любимые племянники, и я никогда не мог вам отказать, – Лефруа поворачивает голову, не переставая шагать вперед.
– Ты же понимаешь разницу между тем, чтобы брать деньги у тебя, и тем, чтобы получить их самому, дядя, – сдержанно и коротко отвечает Тиерсен.
– Никакой принципиальной разницы, – говорит Лефруа, но он явно лжет – видит, еще как видит. – Но хорошо, я понял, мальчики захотели стать взрослыми и самостоятельными, – он усмехается. – Но Серафен, – голос его становится болезненно твердым на долю секунды, – зачем вам было убивать его? У него почти не было денег в последний год, он был по уши в долгах, а после моей смерти вряд ли бы даже вспомнил про Селестина и фирму вашего отца.
– Я делаю то, что говорит Селестин, – холодно цедит Тиерсен. Он уже давно не задумывается о таких вещах. Убивать лучше всего не задумываясь.
– А, видимо, у него самого я уже не получу возможности спросить, – хмыкает Лефруа и молчит дальше. Кажется, сейчас он сосредотачивается только на скользкой траве под ногами, пусть Тиерсен и почти физически чувствует напряжение его мыслей. Но, в конце концов, Лефруа вряд ли представится еще шанс так плодотворно использовать собственный мозг, так что Тиерсен только прислушивается к звукам леса и машинально поглаживает пистолет большим пальцем, смотря в прямую спину, прикрытую теплым махровым халатом.
Цицеро устраивается на небольшом холме довольно удобно, поставив станок и расположив на нем свою винтовку. Селестин уже измученно опускается на траву рядом, плюнув на чистоту пальто.
– А почему мы не можем просто спуститься и помочь ему? – он спрашивает уже даже без надежды на то, что Цицеро ему ответит. Но вмешиваться сам не собирается: маленький итальянец все равно лучше разбирается во всем этом, хоть спорь, хоть нет.
– Цицеро приехал сюда страховать глупого Тиерсена, а не делать всю работу за него! – Цицеро шепчет громко, но он выглядит куда более довольным и расслабленным, чем всего полчаса назад. Примерно так выглядят люди, потерявшие ключи за пять минут до выхода из дома на очень важную встречу, а потом обнаружившие их в кармане пиджака. Хотя Цицеро и немного лжет: он бы с огромным удовольствием и спустился вниз, и выстрелил Лефруа прямо в его наглое лицо, но сейчас он очень хочет посмотреть, как это сделает Тиерсен. И это единственная причина, по которой маленький итальянец не двигается с места, приникая к прицелу. Его Избранный должен все сделать сам, должен убить своего дядю без того, чтобы Цицеро стоял за его плечом, одобрительно смеясь. Это сделает Тиерсена Избранным до конца и по-настоящему, и – о Боже – Цицеро очень хочет это увидеть.
– Это все плохо кончится, – Селестин прикрывает глаза рукой. – Очень плохо кончится. И вот ты потом вспомнишь, что я предупреждал.
– Заткнись, зануда! – Цицеро даже не поворачивается, только смеется тихо.
– Очень плохо, – Селестин вздыхает и сам беспокойно смотрит вниз.
– Ну, это место выглядит чуть убедительнее, чем то, где мы вышли, – Лефруа оглядывается. – Закрытая поляна в лесу, почти классика детективных романов, – он лениво следит за тем, как Тиерсен поднимает пистолет. – Но, раз уж здесь никого нет и никто нам не помешает, позволишь рассказать тебе об одной моей ошибке – сейчас я осознаю ее главной, – мой дорогой Тиер?
Тиерсен замирает на секунду, но в нем, как и во всех них, любопытство всегда перевешивало. И он кивает, не поднимая руку до конца, но и не опуская обратно.
– Видишь ли, – Лефруа снова зябко кутается в халат, – если не ошибаюсь, двенадцать лет назад я сделал одну вещь. Тогда мне казалось, что я спасаю свою семью, а теперь кажется наоборот. Ты ведь знаешь, о чем я говорю, Тиер, – Лефруа улыбается слишком широко для того, кто должен умереть. – Да, я говорю именно о тебе. О тебе и о нашей семье. У Мотьеров всегда были принципы. И один из них, основной, заключается в том, чтобы защищать и сохранять свою семью. Нет, я никогда не думал, что из тебя вырастет достойный наследник нашего дома. Но да, я спас твою жизнь, хотя это стоило мне больших денег, не меньшей нервотрепки и испорченных отношений с моими друзьями. Или ты думаешь, что все вот так легко поверили в нашу легенду? – он щурится. – На это были способны только Франсуа и его семья. Остальным требовалось заткнуть рты.
– Стоит затыкать рты из-за мальчишки, убившего по неосторожности, – Тиерсен морщится.
– Ох, дорогой мой, ты никогда не умел врать, – Лефруа качает головой. – У нас ведь есть три версии той истории, а не две, так? Но если ты их забыл, я не без удовольствия тебе напомню. Первая версия, – он говорит действительно с каким-то извращенным удовлетворением. – Та, которую я скормил всем. Бедная девочка, бедная Амели Тевьен поскользнулась на разлитом пунше и упала, разбив голову о край стола, так неаккуратно и грустно, – он цокает языком. – Но есть и вторая версия. Та, которую уже ты предложил нам. И по ней юный и вспыльчивый Тиерсен Мотьер, немного перебрав пунша, всего лишь поругался со своей невестой, во время ссоры толкнул ее, и она неловко упала, ударившись головой о все тот же проклятый стол. Но это все еще нелепая случайность, повлекшая за собой смерть, – Лефруа смотрит на Тиерсена безмятежно. – Звучит даже убедительно, на самом деле. Но все-таки третья версия – моя любимая. Ее мне рассказала моя маленькая Прис, – его голос неожиданно становится совсем больным и печальным, когда он произносит ее имя. – Она всегда любила подглядывать. И рассказывать о том, что видела. И вот тогда она видела… ты знаешь, что? – Тиерсен смотрит на Лефруа напряженно, но тот отвечает ему совершенно спокойным взглядом. – Абсолютно верно. Она увидела, как юный месье Тиерсен Мотьер, дождавшись, пока все покинут столовую, взял свою дорогую невесту Амели Тевьен за волосы и, сказав что-то, одним ударом раскроил ей череп о край стола. А после бросил уже мертвую бедняжку на пол, налил себе еще пунша и неровной походкой отправился в гостиную. И уже там бросил: “Кажется, она умерла”, когда его младший брат только распаковал свой рождественский подарок. Я нигде не ошибся?
– Это было двенадцать лет назад, – Тиерсен сжимает зубы.
– А, по-твоему, долги чести имеют срок давности? – Лефруа поднимает бровь. – Это не свод законов, которым можно подтереться. Двенадцать лет назад я спас твою жизнь, а потом уберег тебя от подобных случаев на столько времени, на сколько был способен, заставив Франсуа отправить тебя в академию, где ты мог сполна выражать свой гнев. Где рядом с тобой не было твоего младшего брата, ради возможности зажимать которого в каждом темном углу ты убил бедную девочку. И если бы не я, ты бы уже тогда получил срок, не думаю, что пожизненное, но получил бы, и Бог мне в свидетели, и сейчас бы гнил в тюрьме. Впрочем, это как раз вопрос времени. Я оградил тебя от всего этого, как мог, – Лефруа пожимает плечами, – но гнилой плод не превратить в спелый, как ни старайся.
– И какая тогда польза от того, что ты сделал? – просто выстрелить, Тиерсену надо просто выстрелить, но он никак не может прекратить слушать и говорить. – Если все равно все кончилось так? Лучше бы тогда сдал меня полиции, да?
– Нет, – ровно говорит Лефруа, качая головой, как будто он ждал этого вопроса. – Нет, Тиер. Даже знай я, что все повернется таким образом, я бы поступил точно так же. В конце концов, я все равно выиграл для тебя несколько лет, за которые ты наверняка обдумал то, что произошло. И пусть эти мысли в итоге привели тебя сюда… я просто старался защитить тебя. Тебя и семью. Это все, чего я когда-либо хотел, – Лефруа разводит руками, и его взгляд неожиданно становится каким-то растерянным и беззащитным. – Я старался защитить своих братьев, одного – от его пристрастий, другого – от его детей. Старался защитить своих племянников, тебя от себя самого, Селестина от усталости и тяжести работы, и свою дочь – от неудачного замужества, и свою племянницу – от слишком сильной любви ее отца. Я всегда защищал свою семью, и, если вдуматься, каждый из вас имеет свой долг передо мной. Но, Тиерсен Мотьер, – он намеренно выделяет это слово, – это твой и только твой выбор, выстрелить или нет. В любом случае, не так обидно умирать, когда ты сделал все, что мог и должен был, – Лефруа стоит перед Тиерсеном, и лицо его расслаблено, хотя сейчас он действительно выглядит очень уставшим и больным человеком. Но его братья мертвы, племянница похищена, племянники хотят его убить, а любимая дочь помогает им, и ему есть, от чего не улыбаться. И Тиерсен молчит довольно долго, но Лефруа не меняет выражение лица и больше ничего не говорит. Он потерял всю свою семью – самое дорогое для себя – так быстро, невозможно быстро… Тиерсен не должен думать об этом, но, вздохнув, он прикрывает глаза и все-таки опускает руку.
– Долги чести и правда не имеют сроков, дядя, – он говорит, и голос его совсем чуть подрагивает. – А я умею их платить. Ты действительно последний Мотьер, тот, кто всегда давал семье куда больше, чем она ему. Но что ты можешь дать мне сейчас?
– Еще что-то? – Лефруа тихо смеется. – Ну что же, я готов забыть все разногласия с тобой и твоим братом. А еще уйти на пенсию и переписать на вас большую часть состояния, оставив себе только что-нибудь на нормальную старость. Это выйдет так же, как если бы ты убил меня, только без моей смерти.
– Звучит неплохо, – Тиерсен снова вздыхает. – Ладно, – он говорит внезапно легко, – ты можешь идти. Только я заберу машину, придется тебе немного прогуляться пешком. Твоя вилла вон там, – он указывает пистолетом направление. – И я не буду стрелять в спину.
Лефруа смотрит на него недоверчиво, но только несколько секунд, в следующие инстинкт самосохранения даже у него преобладает над логикой и холодностью, и он резко срывается с места, бегом направляясь в лес, нелепо вскидывая ноги в мягких тапочках.
– Да какого же хера он творит?! – Цицеро чуть не подскакивает на месте, изумленно глядя в прицел. Но с его позиции попасть из снайперской винтовки в бегущего человека почти невозможно, и ему остается только с ругательствами подхватить ее и торопливо направиться глубже в лес. И Селестин бы что-то ему возразил, но он тоже не понимает происходящего абсолютно, поэтому только спешит вслед за Цицеро.
– Это не может быть каким-нибудь планом? – он едва успевает сказать, от выбранной Цицеро скорости и дышать-то трудно.
– За такие планы бубенчики надо с корнем вырывать! – огрызается Цицеро на бегу, и его дыхание почти не сбивается, хотя винтовку явно нельзя назвать ни легкой, ни удобной. Но Селестин предусмотрительно ничего не спрашивает больше, стараясь только не упасть во время спуска и проклиная свою идею на всех языках, которые знает.
– Что ты делаешь?! – Тиерсен первый раз слышит, как Мария кричит, и это даже оглушает его, перебивая все звуки леса. Она мгновенно появляется рядом, разъяренная, и ее глаза горят ярко-красным.
– То, что я должен делать, – но Тиерсен отвечает спокойно, убирая пистолет за пояс. – Жизнь за жизнь, все честно.
– Ты понимаешь, что говоришь?! – и нет больше ничего доброго и беззащитного в острых чертах, только невыносимая, яркая злость. – Ты ломаешь все, ломаешь свою судьбу, ломаешь свое предназначение!
– Знаешь, ты сказала, что у меня нет выбора, – все так же спокойно говорит Тиерсен, направляясь вслед убежавшему Лефруа и сунув руки в карманы. – Но вот – я только что его сделал. И если это действительно судьба… проверим? – он смеется, пока Мария озлобленно молчит, и чувствует такую легкость на душе, которой давно уже не ощущал.
Тиерсен добирается до очередной поляны как раз тогда, когда уже успокоившийся Цицеро снова расположился на ближайшем холме, а замученный перебежкой Селестин устало упал рядом с ним на траву, пытаясь отдышаться. Тиерсен подходит к краю болота и, пнув мелкий камушек, обходит его сбоку, чтобы увидеть растерянное лицо Лефруа, которого затянуло уже по бедра.
– Прости, – ровно говорит Тиерсен, – не могу сказать, что не хотел, чтобы так вышло, но… Я отпустил тебя и вернул долг, верно? Дальше ты уже все сам, – он опускается на корточки, глядя на Лефруа, который еще пытается то вытащить ноги, то зацепиться хоть за что-нибудь. Тиерсен осторожно приминает ладонью густую траву на самом краю. – В какой-то степени, здесь все началось однажды для меня, дядя. И закончится для тебя. Если хочешь, можешь покричать даже, правда, здесь никого нет на ближайшие несколько километров, но ты можешь, – он говорит участливо, но Лефруа не собирается унижать себя криками, только молча, тяжело дыша, все пытается и пытается выбраться из трясины.
Тиерсен ждет терпеливо, пока Лефруа не уходит в топь по грудь, переставая дергаться, и слышно только его громкое, больное дыхание. Лефруа держится, как может, пытается держать лицо, которое непроизвольно искажается страхом, и Тиерсену это внезапно кажется унизительным и нечестным. В конце концов, Селестин попросил его просто убить Лефруа, а не мучить. А Тиерсен, хоть и имеет определенную страсть к смерти, никогда не любил изощренные пытки.
– Я могу тебя убить, – он говорит негромко, кладя свою беретту на колено. – Только скажи.
Но Лефруа не отвечает, только сжимает челюсть, кладя ладони на поверхность топи. Он явно собирается умереть так же, как жил – с прямой спиной и гордо поднятой головой, и Тиерсен даже слабо сочувствует ему, думая все-таки подняться и выстрелить дяде в затылок. Он считает это чем-то очень важным, по крайней мере, в эту секунду, и смотрит Лефруа в глаза, слегка наклоняя голову в знак уважения и поднимаясь.
– Ну все, мальчик побаловался, пора это заканчивать, – Цицеро вздыхает и кладет палец на спусковой крючок.
– Что? – Селестин, уже отдышавшийся и относительно отстранившийся от происходящего, спрашивает удивленно. – Ты что, собираешься его пристрелить вот сейчас?
– Определенно, – Цицеро улыбается, с каким-то диким наслаждением смотря в прицел.
– Ну нет, – Селестин вдруг решительно выдыхает. – Это же был и остается мой заказ, верно? И я хочу, чтобы Лефруа умер именно так, я хочу, чтобы он утонул в болоте, чтобы захлебнулся нахрен! – в его голосе появляются резкие, злые нотки.
– Не глупи, Селестин, – Цицеро морщит нос. – Он должен умереть от руки убийцы, а не от болотной тины, так и умрет.
– Нет! – Селестин неожиданно смело даже для самого себя хватает Цицеро за запястье, отдергивая его руку подальше от спускового крючка. – Я выбираю, как он умрет, неужели не ясно?
– Селестин захотел себе пятно и на другой щеке?! – Цицеро возмущенно шипит. – Будет ему пятно! – он резко замахивается на Селестина, и тот машинально закрывается рукой, так что удар приходится по ладони, а не по глазам. – Ты здесь ничего не решаешь! Ничего! – он снова хватается за винтовку. И, может быть, в другой ситуации Селестин бы промолчал, но не сейчас. Он слишком долго об этом мечтал.
– Я целый год спал и видел, как он сдохнет в адских мучениях, – он вцепляется в руку крайне раздраженного Цицеро. – И я не позволю тебе все… – выстрел срывается неожиданно и мгновенно оглушает их обоих. Но не звуком, совсем нет. Цицеро замирает на какую-то секунду, а потом резко хватает Селестина за затылок и больше утыкает лицом в траву, чем бьет о нее, вскакивая.
– Тупица сраный! – ботинки скользят по траве, а спуск очень крутой, но Цицеро некогда думать об этом. Его Избранный уже не кричит, но это все еще можно исправить, всегда было можно.
Тиерсен и правда позволяет себе только один крик, и от неожиданности, и от боли, но сразу после сжимает зубы, падая в густую траву, зажимая ладонью все вспыхнувшее бедро. Но у него нет времени ни пережидать боль, ни смотреть, насколько опасна рана, поэтому он только зажимает ее сильнее и сдирает зубами кожу под нижней губой, прицеливаясь и сжимая пистолет второй рукой. Лефруа, умудрившийся кое-как обернуться, болезненно и с облегчением смеется, пусть топь и смыкается под его весом.
– Не стреляй, милый мой, – Мария тоже повернулась за звуки. – Это к тебе, но не за тобой, – она тихо смеется и опять становится собой: умиротворенной и всепонимающей. И с интересом наступает на поверхность топи, конечно же, даже не проваливаясь и больше никакого внимания не обращая на происходящее на поляне.
Цицеро все-таки поскальзывается на траве и с размаху шлепается на задницу, съезжая последние несколько метров уже так, к самому краю трясины, успев затормозить подошвами ботинок. Он тяжело выдыхает, но тут же вскакивает на ноги, торопливо обегая не такое уж большое болото, пока Тиерсен расслабляется и тяжело поднимается, придерживая все сочащееся кровью бедро и убирая пистолет.
– Нет, я, конечно, знал, что ты когда-нибудь в меня выстрелишь, но никогда не думал, что прямо вот так, – он начинает громко и хрипло, и его голос так хорошо слышен в этом мокром лесу. Тиерсен уже не смотрит на Лефруа, размазывая ботинками свою кровь по траве первым шагом. Да и в этом больше нет необходимости, потому что радостный смех Лефруа становится каким-то истерическим, срывается в частое придыхание, а потом и вовсе переходит в короткий крик и обрывается. Это уже дело Марии, и Тиерсен не прислушивается к чавкающим и похрустывающим звукам, с которым она – в физическом мире или в любой другой из иллюзорных реальностей – легко ломает пальцами череп Лефруа, выгребая осколки костей и отправляя все остальное в рот.
– Ну что молчишь? – Тиерсену больно, но он пытается улыбнуться, смотря на совершенно растерянного, непривычно испуганного и виноватого Цицеро, который как будто не может подойти ближе. – Все уже сделал, чего теперь? – остро пульсирующие волны боли проходят от раны по ноге, до паха вверх, до колена вниз. – Меня бы перевязать неплохо, – Тиерсен хмыкает, зажимая рану плотнее, и от этого еще острее пульсирует.
– Цицеро… Цицеро так виноват! – маленький итальянец быстро забывает о том, что собирался обвинить во всем Селестина, что собирался раньше обвинять Тиерсена, сейчас он только чувствует, как что-то жжется изнутри, так неприятно, и так хочется от этого избавиться. И он наконец справляется со ступором, быстро подбегая ближе, отнимая ладонь Тиерсена от раны – короткая дрожь по соединенным на секунду пальцам – осматривая ее цепко и внимательно. – Цицеро хотел помочь, очень хотел помочь, но только все испортил! Но Избранный ведь сможет простить своего Цицеро?! – он бормочет торопливо, то и дело заглядывая Тиерсену в глаза, ощупывая рану пальцами, надавливая, отчего тот сильно морщится, но ничего не говорит. – Добрый, благородный, милостивый Избранный простит Цицеро?! – маленький итальянец не отвлекается от раны, говоря все это, расстегивает и стягивает быстро свой ремень, перехватывая им бедро над коленом. – Милый Тиер… простит своего Цицеро? – закончив с этим, снова поднимает беспокойный взгляд, и Тиерсен усилием воли перестает морщиться, натянуто улыбаясь.
– Уже, – он потягивается и ерошит короткие волосы Цицеро, прижимая его за затылок к себе. – А тебе идет так, – говорит негромко, пока маленький итальянец позволяет себе секунду для крепкого объятия. Но спустя эту секунду отстраняется, прикусывая губу, не может тратить слишком много времени на такие глупые вещи, поворачиваясь в поисках Селестина. Тот пока спускался осторожно, упираясь пятками в какие-то корни и неровности, едва удерживая в дрожащих руках винтовку. Нет, чтобы Селестин Мотьер где-нибудь что-нибудь бросил – этот день еще не наступил.
Цицеро подбегает к нему, не слишком аккуратно сдергивая повязанный на шее платок, но Селестин не противится, наоборот, согласно наклоняет голову, помогая его снять.
– Ты в порядке? – он кричит Тиерсену, и тот немного натянуто кивает, стараясь не двигаться, чтобы кровь не текла еще сильнее. – Извини за… – Селестин неопределенно крутит головой, успокоившись и убедившись, что брат пока умирать не собирается.
– Все в порядке, – Тиерсен улыбается и тут же шипит, пока Цицеро торопливо перевязывает ему саму рану.
– Мы промоем ее в машине, у нас есть вода, все вымоем, чисто-начисто, ни пятнышка не останется, – он опять бормочет торопливо себе под нос, как будто и не Тиерсену вовсе, и тот выпрямляется, аккуратно выставив ногу вперед. Он старается не думать о том, сколько всего сейчас предстоит сделать, сколько еще. Ему нужен врач, здесь столько следов, в квартире Назира столько вещей. Тиерсен глубоко вдыхает и пытается хотя бы частично упорядочить все то, что им сейчас необходимо сделать. И хватает все еще бормочущего Цицеро за подбородок, поднимая его голову, когда тот заканчивает с перевязкой.
– Послушай меня, сердце мое, – говорит тихо и, насколько возможно, спокойно. – Я понятия не имею, что происходит и что вы здесь делаете, но сейчас послушай меня. Вы ведь приехали на машине? – Цицеро кивает, и Тиерсен чувствует, как его совсем короткая щетина царапает пальцы. – Отлично. Тогда сейчас Селестин отведет меня к ней, а ты пока убери все ваши следы, вытри кровь и утопи автомобиль Лефруа здесь же. Я его оставил…
– Цицеро знает! Цицеро все знает! – маленький итальянец говорит громко, и его глаза, только что еще немного виноватые, снова вспыхивают золотом. И Тиерсен сдерживает болезненную улыбку краем губ.
– Ты расскажешь мне потом все. Посмей только не рассказать, – легонько толкает Цицеро в подбородок, и тот смеется, потирая стриженый затылок. – Иначе я умру от любопытства и остаток твоей жизни буду приходить к тебе в кошмарных снах, – Тиерсен замолкает, немного неловко, странно, и Цицеро тоже молчит.
Тиерсен целует его просто и резко, сразу мокро и открытым ртом, и Цицеро тихо стонет, жмурясь и обхватывая его за шею. И этот поцелуй пахнет болотной тиной, и на него совсем нет времени, но как же без него.
Селестин осторожно подходит к краю болота, и его взгляд отстранен, он прижимает к себе винтовку нервически, осторожно, словно боясь, что та выстрелит. И смотрит, смотрит, наблюдает, как тело Лефруа с последним громким хлюпом уходит в болото, и трясина почти жадно смыкается над его головой. Селестин начинает тихо, очень нервно смеяться.
