Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

– Отличное событие. Стоит отметить, – мрачно говорит Приска. – У вас, кстати, найдется что-нибудь? Серьезно, я как-то раньше никого не убивала, и выпить ужасно хочется.

– У нас есть вино, – немного растерянно говорит Альвдис. – А где ты научилась так стрелять?

– В нашей семье все умеют обращаться с оружием, – говорит Приска, слегка задирая нос. – Семейная традиция. У каждого есть что-нибудь, чем можно убить. И, кажется, ты, Лиз, только что нашла свое оружие, – она кладет подрагивающую руку на плечо Элизабет. Ту тоже легонько потряхивает от адреналина.

– Ну нет, я хочу и остальное попробовать, – Элизабет старается быть спокойной, прижимаясь к сестре, и фыркает, крепко держа нож в мокрых от крови пальцах.

– Господи, теперь у нас восемь трупов, которые нужно куда-то деть… – Альвдис вздыхает, оглядывая гостиную. – Приска, извини, но можно будет взять твою машину?

– А мне потом объясняться в сервисе, откуда там пятна крови? – Приска возмущенно поднимает бровь.

– Мы аккуратно…

– Так, стоп, – Лодмунд перебивает их всех. – Альв, – он шагает вперед, и кровь хлюпает под его сапогами. Он берет лицо Альвдис в ладони, не давая отвернуться, и резко прижимается ртом к ее плотно сжатым губам.

– Ладно, – Приска закатывает глаза, – это, судя по всему, надолго, так что мы пойдем искать вино, – она тянет Элизабет за собой и деловито выходит из гостиной.

– Лод, – Альвдис с силой отстраняет Лодмунда. – Я не понимаю.

– Я ничего не понимаю уже много лет, – тихо говорит он, не отпуская ее. – Прости меня, – он целует ее коротко в щеки, в скулы, в волосы. – Прости. Знаешь, видимо, все мироздание против того, чтобы я жил так, как хочу. Я пытаюсь, но ничего не получается. И каждая попытка начать все с начала оборачивается тем, что мы с тобой стоим посреди трупов, и я прошу у тебя прощения. Альвдис… Послушай меня. Я должен тебе кое-что рассказать, давно должен был. Очень длинную историю. И если твое открытое и милосердное сердце сможет простить меня после этого… Видимо, мне придется остаться здесь и смириться со всем, что тут происходит. Потому что иначе на нас опять свалится кто-нибудь, кто будет угрожать тебе и кого придется убить. Но, знаешь, если в твоем сердце нашлось место любви к двум сумасшедшим, может быть, оно примет и еще одного? – он прислоняется своим лбом к ее, и Альвдис ничего не понимает. Но она готова понять. Пусть это будет и очень длинная история, невероятная и совершенно безумная. Но, в конце концов, у каждого из них есть длинная история, которую не рассказывают обычно никогда и никому. В этот дом приходят люди только со странным, неправильным и изуродованным прошлым. И он – их Убежище. Убежище от властей и полиции, Убежище от своих ошибок и старых страхов, Убежище от мучений и одиночества. И именно поэтому он стоит того, чтобы его защищать.

* Приска напевает очень вольную переделку известной французской народной песни “Au clair de la lune”.

========== XV. ==========

– Кстати, вилла Лефруа совсем рядом с Флоренцией. А учитывая, что у нас хреново с наличными, надеюсь, ты понимаешь, к чему я клоню, – Тиерсен бросает короткий взгляд на карту.

– У тебя же есть деньги на счетах, – Мария тоже вглядывается в карту, но не с любопытством.

– Вот именно, что на счетах, – Тиерсен вздыхает. Его не слишком удивляет неосведомленность Марии в этих вопросах: наверное, когда ты бессмертное существо, живущее обычно за пределами физического мира, тебе не до того, чтобы разбираться, как работает человеческая финансовая система. – Чтобы их получить, нужен нормальный паспорт или хотя бы чековая книжка. А я не настолько дурак, чтобы выезжать на убийство с бумагами, на которых есть мое настоящее имя. Зато настолько, чтобы не подумать об этом перед тем, как ехать в другую страну. Да что же я такой дурак? – он морщится.

– Сделанное сделано, – Мария пожимает плечами. – Времени возвращаться у нас нет.

– Поэтому я и радуюсь, что мы будем во Флоренции. У меня там были друзья, кто-нибудь наверняка согласится меня приютить. Нет, конечно, это не слишком умно, но с такими ценами на бензин остается либо это, либо жить прямо в машине и предпочтительно не есть. И не курить, – Тиерсен с сожалением заглядывает в пачку – в ней осталось всего две сигареты.

– Не самый плохой повод избавиться от вредной привычки, – Мария поднимает уголки губ. – Нет, Тиерсен, я понимаю, что твое тело нуждается в отдыхе и пище. И даже в никотине, если это поможет тебе выполнить твою работу без лишних неудобств.

– Тогда решено – отправляемся во Флоренцию и проходимся по местам боевой славы, – Тиерсен тихо смеется. – Главное, сначала навестить тех, с кем я не спал – я все-таки рассчитываю отдать потом деньги, а не расплачиваться натурой.

Мария с легкой улыбкой поднимает взгляд и откидывается на спинку сиденья. Определенно, она стала выглядеть намного более живой. И когда Тиерсен откидывает крышу, то прохладный ветер как будто совсем по-настоящему треплет длинные волосы Марии и ее платок. И Тиерсен думает, что ей даже пошли бы темные очки от легкого ноябрьского солнца – в них она бы была похожа на какую-нибудь американскую актрису. Мария поворачивается, смотря на него с легким укором – Тиерсен уже понял, что она не знает его мыслей, но может заметить его взгляд и прочесть их примерное направление. И он смеется:

– Ты просто очень красивая. То есть эта твоя оболочка, я не знаю, всегда ты была такой или нет, но это… выглядит здорово.

– Хм, – Мария не смущается, только улыбается, снова переводя взгляд на дорогу. – Знаешь, Тиерсен, как минимум один плюс в том, чтобы жить тысячи лет, есть. Ты точно успеешь приобрести отменный вкус.

Тиерсен подъезжает к старому дому, в котором прожил шесть лет. Ничего нового за время его отсутствия здесь не появилось, но ему и не нужно нового: главное, чтобы тот, к кому он приехал, был не на работе. Хотя вокруг уже и сгущаются вечерние сумерки, карабинерская служба весьма условно привязана к четкому времени. Тиерсен смотрит на платиновые наручные часы – закладывать их в ломбард он категорически отказался – и снова убирает их в нагрудный карман. Тиерсену нужно произвести впечатление человека, который действительно сможет вернуть деньги, но не тыкать в глаза своим благосостоянием, и для этого он давно снял пиджак, а все дорогие мелочи и костюм из чемоданчика даже доставать не стал. Правда, без пальто на улице все-таки немного холодновато, но Тиерсену не привыкать.

– Мне подождать в машине? – Мария спрашивает отвлеченно, оглядывая не самый богатый и чистый городской пейзаж.

– Как хочешь, – Тиерсен пожимает плечами. – Кстати, а почему ты до сих пор со мной? В смысле, у тебя нет каких-нибудь своих дел?

– Все важные дела я закончила еще при жизни, – Мария не утруждает себя открытием дверцы, выходя из машины и наступая босыми ногами на немного влажный после осеннего дождя асфальт. – Теперь я лишь выполняю то, что положено хорошей жене и матери. И сейчас я нужна своему сыну. Я должна быть рядом, чтобы отвечать на твои вопросы. Потому что если я буду возникать из пустоты каждый раз, когда тебе понадобится помощь, боюсь, мы намного раньше узнаем, что будет ждать тебя в посмертии.

– Пожалуй, – Тиерсен усмехается, направляясь к двери в подъезд. – У меня и так достаточно поводов для сердечных приступов. Но имей в виду, – он говорит уже на лестнице, – я не буду разговаривать с тобой в присутствии посторонних.

– Разумеется, – Мария поднимается вроде бы ровно и неторопливо, плавно переставляя ноги, но все равно идет след в след за Тиерсеном, который шагает быстро и широко. Она с легкой смешинкой сжимает губы, отворачиваясь, когда Тиерсен изображает самую радостную улыбку, с которой только можно ходить побираться, и звонит в дверь, соседнюю с его бывшей квартирой.

– Привет, дружище! – его улыбка становится еще шире, хотя во взгляде Назира и нет никакой радости. Но он быстро маскирует какое-то растерянное неудобство за вежливой приветливостью.

– Здравствуй, Тир, – он согласно пожимает Тиерсену руку, и Мария все-таки отмечает неприятное удивление в его глазах.

– Да, несколько месяцев не виделись, а я как будто только вчера уехал, – Тиерсен весь просто лучится радостью.

– Я, если честно, думал, что еще минимум столько же не увидимся, – Назир отступает назад и незаметно отряхивает руку о рубашку.

– Ха, ты всегда умел принимать гостей, – Тиерсен смеется и по-хозяйски оглядывает видимую за Назиром часть прихожей. – Ну, я смотрю, ты сейчас никуда не собираешься, так что, может быть, я зайду?

– А это обязательно? – Назир спрашивает вроде шутливо, но с серьезным лицом.

– Я двенадцать часов ехал из Парижа, а ты задаешь такие вопросы, – Тиерсен продолжает улыбаться, и Назир немного отходит, пропуская его в квартиру.

– Действительно, ты не нашел даже времени попрощаться, а теперь приезжаешь в гости ни с того ни с сего, – Назир закрывает дверь и следует за Тиерсеном в гостиную. – Я тебя знаю, Тир. Зачем ты приехал?

– А я разве не нашел времени? – Тиерсен делает вид, что не обращает внимания на вопрос Назира. – Мы вроде бы встречались перед моим отъездом…

– Мы договаривались о встрече. Это все.

– А, точно. Я совсем замотался тогда, – у Тиерсена живо заканчиваются причины вести себя так, как будто все в порядке, когда он поворачивается и встречает твердый взгляд Назира.

– И? – Назир поднимает бровь.

– И… – Тиерсен вздыхает и опускает руки. – Извини. Я действительно не просто так. Видишь ли… – он садится на край жесткой софы, отмечая, с каким любопытством Мария изучает стоящие на полке фотографии Назира, с семьей, из армии и с сослуживцами. – В общем, у меня некоторые проблемы с деньгами и жильем. Несильные, просто мне нужно где-то пожить пару дней. Ну, хотя бы поесть и переночевать сегодня.

– А твой брат перестал одалживать тебе? – Назир опускается в кресло, он выглядит недовольным, но не напряженным, по крайней мере, не из-за того, что к нему неожиданно вломился его бывший сослуживец и друг.

– А если я скажу, что со мной случилась одна история, связанная с ним и его деньгами? – Тиерсен виновато улыбается.

– Можешь не продолжать, – Назир откидывается в кресле, оглядывая его оценивающе. – Очередное веселое приключение. Ты не взрослеешь.

– Что поделать, – Тиерсен пожимает плечами. – Так что, приютишь старого друга?

– Сейчас не самое подходящее время, Тир, – Назир вздыхает. Он, конечно, не замечает, как Мария обходит его спереди и всматривается в его лицо. – У меня до черта проблем на работе.

– Всего пару дней. Я совсем не буду мешать. А если какие-то проблемы – то даже могу помочь. Мне нужно договориться кое с кем, и я уеду отсюда, меня ждет теплое местечко на юге.

– Помочь… – Назир задумывается. – Да, знаешь, пожалуй, ты можешь мне помочь, – он улыбается, и Тиерсен вспоминает, что раньше ему эта улыбка как-то подсознательно не нравилась. – Ладно, действительно, что я, выставлю своего старого друга за порог? Располагайся, мой дом – твой дом.

– Спасибо, – Тиерсен искренне улыбается. – Я действительно постараюсь тебя не обременять. Кстати, я еще займу у тебя немного денег?

– Денег? – Назир выглядит еще менее радостным.

– Ты говоришь так, будто я не возвращал тебе всегда все до последней лиры.

– Да, конечно, – Назир берет себя в руки. – Сколько тебе нужно? – он поднимается, и Мария, отклонившись, идет за ним.

– Я раньше никогда так внимательно в него не вглядывалась, – говорит она, и Тиерсен чуть не фыркает от неожиданности. Кажется, это становится все более интересным.

Назир стелет Тиерсену на софе в гостиной – завтра ему нужно будет выехать еще до рассвета, и лучше хорошенько выспаться перед этим, – а сам отправляется по каким-то своим делам на ночь. Но Тиерсен перетаскивает простыню и одеяло с подушкой на ковер, потому что разговаривать с Марией, когда та сидит у него в ногах, не слишком удобно. А так она может сесть рядом, и Тиерсен уже не чувствует себя маленьким ребенком, которому мамочка пришла подоткнуть одеяло и поговорить на ночь.

– Но я все-таки не очень понял, как работает твой… механизм слежения? – Тиерсен ложится на бок, подпирая щеку рукой, и смотрит на Марию. – Ты и правда искала нас… вручную?

– Да, Тиерсен, – Мария удобнее расправляет платье на коленях. – Увы, я могу влиять на разумы людей, но вот таких баз, какими пользовались у вас в полиции, у меня нет. И ты не знаешь и не узнаешь, каково это – сотни лет наблюдать за людьми, выискивать малейший шанс совпадения, приглядываться непозволительно долго в поисках нужного. Конечно, была и хорошая сторона – вечность все еще оставалась за мной. Но в то же время я не могла знать, когда именно найду своих детей и найду ли, не умерли ли они еще до моего появления здесь, не пропустила ли их я, встретив раньше, чем пробудились их наклонности.

– Хм, – Тиерсен не чувствует какой-то необходимости сопереживать. – А сейчас на каком расстоянии ты можешь, скажем так, видеть нас?

– Не на таком большом, как может показаться, – Мария улыбается. – Я вижу тебя, когда нахожусь в пространстве рядом. Я могу приблизительно знать, где ты, если думаю о тебе. Но приблизительно, я ищу тебя по вспышкам энергии, которые могу почувствовать. Когда ты убиваешь кого-то, когда любишь… кого-то, – она усмехается, – когда сильно злишься или радуешься. Или как прошлой ночью. Ты весь был чистой эмоциональной вспышкой во время той погони, и найти тебя не составило труда. Но мне проще видеть тебя во сне: когда ты спишь, мне нет необходимости знать, где ты… в физическом воплощении.

– А Цицеро? Ты знаешь, где он? Или что с ним?

– Сейчас? – в глазах Марии мелькает что-то насмешливое. – Увы, но нет. Пока он не уснет или не убьет кого-нибудь, я не могу его почувствовать. И я могла бы отправиться искать его, но это может занять много времени, – она молчит немного, и Тиерсен переворачивается на спину. – А ты скучаешь? Если ты хочешь… я могла бы поменять облик, – она кладет ладонь на его запястье, и ее тонкие прохладные пальцы становятся грубее и жестче.

– Что? – Тиерсен поворачивается. Он не понимает сразу, но, когда понимает, отдергивает руку. – Нет. Нет-нет-нет. Я не это имел в виду. Просто хотел узнать, что он остался во Франции. Если даже Приска передала Селу мою просьбу… Цицеро ведь не из тех, кто будет слушаться, – он фыркает. – А у Села не хватит силы его удержать.

– Я скажу тебе, если почувствую его, – Мария возвращает руку себе на колено, и ее пальцы опять тонкие и напоказ хрупкие.

– О’кей, – Тиерсен задумывается. – И, кстати, насчет обликов. Ты ведь можешь принять любой?

– Хочешь попросить меня о каком-то конкретном? – голос Марии спокоен, даже без любопытства.

– Нет, просто интересно. Это ведь не твое настоящее лицо?

– Нет.

– А оно было чьим-то?

– Я взяла детали из картин ваших художников, – Мария улыбается. – Мне нужно было быть похожей на тот образ, которого от меня ждали.

– Понятно, – Тиерсен шумно выдыхает и опять переворачивается на бок. – А как ты выглядишь по-настоящему?

– Ты видел, Тиерсен. И тебе не понравилось тогда.

– Но мы ведь можем попробовать еще раз. Хотя я говорил о том… как ты выглядела при жизни.

– Это не так важно, – Мария качает головой. – Ты не видел меня живой.

– Но мне хотелось бы посмотреть, – Тиерсен приподнимается удобнее.

– Хорошо, – Мария кивает и снимает платок с головы, чтобы Тиерсену было лучше видно ее лицо. – Но этот облик будет непривычен тебе. В твоем мире нет таких созданий, каким была я.

И Тиерсен ждет многого, но реальность, как обычно, оказывается куда проще. Он не успевает толком заметить, как именно преображается Мария, и всего через секунду уже наблюдает ее другой , хотя сама ее суть меняется и не так сильно. Мария все такого же маленького роста, такая же хрупкая и тонкая, только кожа ее теперь светло-серая, как будто равномерно смазанная каким-то гримом, и волосы, светлые, с какой-то смесью этой серости и теплого цвета каштана, перестали виться, переплелись широкими лентами, легли на острое плечо. А глаза, карие раньше, вспыхнули темно-красным, сочным, липким, и округлые черты лица сузились, стали резкими и острыми, с тонким подбородком и высокими скулами. Но другое осталось почти тем же – и маленький нос, и сжатые темные губы-миндалинки, и узкие руки с длинными пальцами, даже платье и платок. Хотя… еще кое-что изменилось. Уши. Уши у Марии теперь такие острые и торчащие, как у рыси, разве что без кисточек на концах. И Тиерсен не удерживается, садясь.

– Можно потрогать? – спрашивает, совсем как ребенок, и Мария смеется, кивая. Он протягивает руку, касаясь, и она непроизвольно дергает ухом. Совсем как кошка. И Тиерсен прикусывает губу: конечно, ему не стоит поддаваться себе и дальше и пробовать сжать ухо в руке, но он так восхищен, что щекочет его еще, пока Мария снова не дергает им и не отклоняется.

– Извини, – Тиерсен улыбается.

– Все в порядке, – Мария видимо не сердится. – Мне понятно твое любопытство. Я говорила, что это будет непривычно тебе.

– Не так уж, на самом деле, – Тиерсен пожимает плечами. – В моей жизни столько всего происходит, что это даже как-то… перестало удивлять, наверное. По крайней мере, это не пугает. Ты все равно красивая. Пусть и необычно, но красивая, – и Мария улыбается как-то по-другому, немного странно, как будто она не ожидала этого. – А теперь покажи мне другой облик. Тот, который я видел, – вдруг резко говорит Тиерсен.

– Ты уверен?

– Я подумал, что действительно не знал тебя такой, но раз я уже когда-то видел тебя мертвой… может быть, если приглядеться внимательнее, то я вспомню что-нибудь? Из своего прошлого? Знаешь, все эти сны, в которых я видел какие-то картинки, другого себя и все такое… они остаются картинками, я не помню совсем ничего. Но если попробовать в реальности… я не знаю.

– Мы можем попробовать, – Мария задумчиво касается пола раскрытой ладонью. – Хорошо, я покажу тебе.

И она снова начинает меняться, но Тиерсен совсем уже не испытывает страха или тревоги. Одно дело – видеть такое первый раз и в кошмарном сне, другое – когда он знает, кто это. Когда они стали по-своему близки друг другу, насколько могут быть близки человек и бессмертное существо. И когда Мария поднимает на него слепой взгляд – одно веко зашито, а на месте другого засохший провал с рваным нутром – Тиерсен не вздрагивает и даже не чувствует мурашек. Только любопытство.

– А теперь можно? – он осторожно потягивается, и Мария двигается ближе к нему. И Тиерсену кажется, что хрупкая, высохшая кожа – там, где осталась – не выдержит, порвется от этого движения, но нет, только поскрипывают сухие кости, шуршат сухожилия. Тиерсен касается пальцами торчащей из порванной кожи скулы, обводит провал там, где должно быть ухо, спускается по тощей, искривленной шее и наконец касается острого, изорванного плеча.

– Нет, прости, – говорит он даже немного виновато. – Я ничего не помню.

– Тебе не за что извиняться, – Мария приоткрывает изуродованный разложением рот. – Ты не обязан был вспомнить. Хочешь еще посмотреть?

– Не думаю, что в этом есть смысл, – Тиерсен пожимает плечами, отпуская ее. Хоть он и не испытывает страха, особенно ничего приятного в том, чтобы наблюдать разложившийся и высохший труп, тоже нет.

– Тогда какой облик мне принять? – Мария спрашивает почти без интереса.

– Знаешь, за все это время я выучил только один урок. Мы такие, какие есть. И не должны быть другими, – Тиерсен говорит это довольно серьезно, и Мария кивает – дергает – своей мертвой головой. А через мгновение или совсем чуть больше снова сидит перед Тиерсеном, серокожая, с торчащими ушами. – Красивая, – Тиерсен шепчет и улыбается, накрывая ее руку своей, и Марии явно непривычно это откровенно человеческое чувство, эта человеческая эмоция, которой он делится с ней. Но так же по-человечески он просто убирает руку и ложится обратно на простыню. – Ладно, мы еще немного продвинулись в наших отношениях, это хорошо. Но уже поздно, а у меня кончились вопросы на сегодня, так что давай спать. То есть я буду спать, а ты… не знаю, что ты делаешь, когда я сплю? Ну, когда не превращаешь мои сны в кошмары?

– У меня находятся дела, – Мария улыбается и ложится рядом с Тиерсеном. – Но сегодня я буду с тобой и займусь твоими воспоминаниями, если ты позволишь. Из той жизни и из этой – теми, что мне доступны. Может быть, я все-таки пропустила что-нибудь, что мешает тебе вспомнить.

– Да пожалуйста, – Тиерсен смотрит в ее темные, сочные глаза и никак не может понять все свои ощущения от того, что эта неземная женщина лежит напротив, подложив узкую ладонь под впалую щеку, и смотрит на него бесстрастно, изредка моргая. Но он просто выдыхает и расслабляет тело, смыкая веки. Ему нужно хорошо выспаться.

Тиерсен осознает себя в месте, которого не видел раньше. Ни в реальности, ни во снах. Но мозгов на то, чтобы сообразить, что это город, причем современный город, ему хватает. Тиерсен глубоко вдыхает болезненно свежий воздух – с запахом, со вкусом морской воды – и оглядывается. Он стоит на набережной, и рыбацкие суда в доках недалеко легко покачиваются на тихих волнах, все припорошенные снегом.

– Что это за место? – Тиерсен спрашивает у Марии, которая, наклонившись, касается ладонью камня.

– Я не знаю, – она поднимает голову и кутается в платок, хотя ей и наверняка опять не холодно. По крайней мере, она спокойно касается холодного камня босыми серыми ступнями. – И я не хотела тебя беспокоить. Но я перебирала твои воспоминания, из этой жизни – четкие, и из той – смазанные пятнами. И нашла это. Оно должно быть воспоминанием этой жизни, но я не вижу его связи ни с чем другим. Ничего о том, как ты приезжал сюда, что здесь делал. Только сам город.

– А я и не приезжал, – Тиерсен щурится, вглядываясь в очертания города. Верхушки высоких зданий скрывает легкий белесый туман, свойственный холодным французским зимам. – Я вообще это место первый раз вижу.

– Но оно было в открытых мне воспоминаниях. Одно, резкой вспышкой, и ничего больше, связанного с ним. Попробуй вспомнить, что это за место, Тиерсен.

– Понятия не имею, – Тиерсен шумно выдыхает. – Может быть, я видел его по телевизору или в газете. Или был совершенно в хлам, когда мы проезжали здесь. Или мама возила меня сюда совсем маленьким.

– Странно. Но оно как будто вырвано. У него нет прошлого и нет будущего, – Мария пожимает плечами, тоже с интересом вглядываясь в город.

– А какое может быть прошлое у журнального разворота, например? – Тиерсен не видит никакого повода отвлекать его от заслуженного отдыха и слишком акцентировать на всем этом внимание. – Но ладно, если ты считаешь, что это важно, мы ведь можем сходить в город и посмотреть, что там есть. И если ничего нет – то это точно какая-нибудь туристическая реклама. Типа: приезжайте в наш… эм-м… – он оглядывается, – унылый и депрессивный городок, и вы получите незабываемые впечатления, гуляя по заброшенным улицам и наслаждаясь рыбной вонью, если не замерзнете нахрен, – он оборачивается, но Мария его не дослушивает, направляясь к лестнице, ведущей вниз. – Эй, да постой ты, – Тиерсен торопливо идет за ней. Он отмечает, что его одежда в этот раз не изменилась сильно, это просто какие-то сапоги, брюки и пальто, но ему сложно долго сосредотачиваться на этом во сне, и он оставляет запоминание деталей Марии.

Они идут по пустым улицам, но обычные мелочи, вроде висящего белья или валяющегося мусора, смазываются, не остаются в голове у Тиерсена. А, может быть, здесь этого и нет, и они видят город абсолютно чистым, таким, каким он мог бы быть, если бы люди построили его и покинули сразу же после.

– Мы идем куда-то конкретно? – спрашивает Тиерсен, когда замечает, как Мария почти принюхивается перед каждым новым поворотом.

– Да, – она даже не оборачивается. – Я чувствую энергию здесь. Не могу сказать, от чего, но чувствую. Может быть, это твои воспоминания, может быть, энергия самого этого места. Во сне она не так ярка, а в жизни должна просто полыхать.

– Очень увлекательно, – Тиерсен тоже пытается что-то почувствовать, но ощущает только, как начинают легко и пульсирующе побаливать виски. – А то, что у меня голова болит, как-то с этим связано?

– Скорее всего, – Мария останавливается на секунду. – В этой боли есть ритм?

– Да, – Тиерсен выдыхает, и ему кажется, что воздух теперь легонько вибрирует. И это странно. Но Мария не отвечает, снова направляясь вперед.

Тиерсен чувствует вибрацию тем сильнее, чем ближе они подходят к центру города. Кажется, что даже мостовая под ногами начинает подрагивать, и картинка легонько плывет перед глазами. Виски пульсируют уже очень чувствительно, и какие-то колебания проходят через всю голову, отдаваясь болью даже в позвоночнике. Но Мария наконец останавливается на широкой улице, ведущей к открытой площади. Тиерсен быстро догоняет ее, чувствуя не усталость, но какое-то очень сильное напряжение.

– Полагаю, если мы выйдем туда, меня вообще разорвет от этой энергии, да? – он вглядывается в серый, холодный пейзаж, очерчивая взглядом контуры старой церкви посреди площади.

– Нет, – Мария отстраненно качает головой, не обращая на площадь никакого внимания. – Мы уже пришли, – она указывает на высокое, узкое здание напротив того места, где остановилась. Тиерсен вглядывается в вывеску на нем, стараясь игнорировать боль.

– Какой-то отель. Честно, я понятия не имею, что это.

– Сердце, – Мария говорит мягко, подходя к зданию ближе, кладя руку на камень стены.

– Это что-то должно мне сказать? – Тиерсен чувствует себя полным идиотом, но Мария не обращает на него внимания.

– Это место полно энергии, мой милый Тиерсен. И того, что я заберу сейчас, мне хватит, чтобы поддерживать свой облик в реальности, надолго. Раньше мне приходилось брать твою энергию.

– Прекрасно, – Тиерсен справляется с приступом боли и сует чуть замерзшие руки в карманы. – Лучшая новость за сегодня. А я все думал, что я так устаю.

– Придержи обиду при себе, – Мария дышит жадно, впитывая пульсирующую энергию, и Тиерсен даже чувствует, как боль отступает. – Я не присасывалась к тебе, как пиявка. Я забирала лишь то, что ты оставлял в пространстве. Ты выплескивал энергию щедро, и было бы несправедливо оставлять ее пустоте. Хотя, в каком-то смысле, она и так перешла в Пустоту, – Мария усмехается, оборачиваясь, и у нее даже щеки немного разрумянились от той силы, которой она набралась. – Но достаточно грабить источник. Я еще вернусь сюда, если мне потребуется. Итак, Тиерсен, мы выяснили, что это сердце. Что еще ты можешь сказать? – она скрещивает руки на груди, и Тиерсен чувствует себя школьником, который не выучил уроки.

– Это… м-м, боюсь показаться гением, отметившим очевидное, но… башня? – он спрашивает осторожно.

– Не что это, – Мария легко от него отмахивается. – Что ты чувствуешь? Чего ты хочешь? Что ты думаешь?

– Понятия не имею, – Тиерсен запрокидывает голову. Слегка подрагивающая под его взглядом башня ничего ему не подсказывает. – Я не знаю, что это и с чем связано. Но если рассуждать логически, то что стоять снаружи? Может быть, зайдем?

– Не самое плохое решение, – Мария наверняка слегка разочарована его ответом, но не показывает этого. – Это твой сон, и мы будем делать то, что ты сочтешь нужным.

– Ладно, – Тиерсен только надеется, что внутри башни будет теплее. Мария поворачивается, легко проходя сквозь стеклянную дверь, а вот у самого Тиерсена это не получается. Чертовы законы физики, видимо, действуют и у него в подсознании. Но с замком разбираться долго, и он попросту разбивает стекло, выбивая ногой осколки и заходя внутрь. И внутри действительно жарко, от стен просто пышет какой-то пульсацией. – Интересно, почему если в моем сне есть что-нибудь важное, то это обязательно хренов фаллический символ? – себе под нос бормочет Тиерсен и быстро идет вслед за Марией.

Мария быстро обходит все здание, пока Тиерсен только лениво заглядывает в основные помещения на первом этаже и гуляет по лестнице. Голова у него болит все сильнее, и он устает думать, устает анализировать, картинка все больше расплывается. И он решает выйти на улицу, чтобы окончательно не задохнуться в этой жаре. Но вверх идти ближе, чем вниз, и Тиерсен, уже начавший путаться в ступенях, поднимается на самый последний этаж и открывает дверь на крышу. Снаружи его сразу обдает ледяным ветром, и это то, что надо, пусть сразу легче и не становится. Но Тиерсен выбирается на крышу и с облегчением подходит к краю, жадно вдыхая холодный воздух. Город частично открыт перед ним, и Тиерсен отстраненно скользит взглядом по зданиям, почти их не запоминая.

– Ты думаешь, то, что нам нужно, находится здесь? – спрашивает Мария у него за спиной.

– Я, если честно, ни о чем не думаю, – Тиерсен вздыхает. – Послушай, я понимаю, что это наверняка важно, но я очень устал. И с огромным удовольствием поспал бы без всяких сновидений. Может быть, я и посплю, а ты считаешь картинку из моей головы без моего участия?

– Если бы мне было достаточно картинки, я бы не стала мучить тебя, – спокойно отвечает Мария, подходя ближе. – Но нам нужно что-то еще. И поскольку это твои воспоминания, а не мои, то тебе придется искать, что именно.

– А отложить это до какого-нибудь более удобного случая мы не можем? Хотя зачем я спрашиваю? – Тиерсен закатывает глаза, когда Мария, уже почти привычно игнорируя его, опускается на парапет и оглядывает город с высоты.

– Большой прибрежный город с сердцем в гостинице, в которой ничего нет, – задумчиво говорит она вслух. – Люди здесь рыбачат, а на улицах лежит снег… – она вдруг резко поднимается, слишком резко для ее обычной сдержанности. – Вот оно, – поворачивается к Тиерсену, и тот видит что-то, похожее на радость, в темно-красных глазах. – Это не просто сердце, Тиерсен. Это связующая точка. Как ты и как Цицеро. Это должен быть город где-то на севере. Земное отражение того города, в котором ты жил раньше.

– Круто, – Тиерсен смотрит на нее скептически. – Ладно, допустим. Только что он делает в моих воспоминаниях? И причем здесь этот отель? У меня что, в том мире даже жилья не было?

– Ты не видишь сути, Тиерсен, – Мария быстро снова становится спокойной. – Это то место, о котором ты не можешь помнить, потому что никогда здесь не был. Но здесь ты сможешь вспомнить. Ты сможешь понять.

– Но я ничего не помню, – Тиерсен пожимает плечами.

– В реальности, мой милый Тиерсен. Если мы найдем это место в реальности… – Мария даже как-то необычно теряется. – Я не знаю, что произойдет. Я не могу тебе ничего обещать.

– Ты хочешь сказать… что отсюда можно, например, попасть в твой мир?