Текст книги "Я без ума от французов (СИ)"
Автор книги: Motierre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)
– Ты, я гляжу, не торопишься, – Лефруа усмехается, толкая дверь и бросая взгляд через плечо.
И Тиерсен понимает. Конечно, Лефруа анализирует ситуацию мгновенно. И знает, что предъявить полиции ему абсолютно нечего. Пузырек хоть амфетамина, хоть чего, на котором только его отпечатки, мальчик-официант, который наверняка не имеет при себе оружия – он же не дурак (“Какой же дурак!” – думает Тиерсен, вспоминая о своем пистолете) – и который не совершил сейчас ничего противозаконного, следовательно, не имеет никакого повода сдавать всю организацию и, скорее всего, будет отпущен из участка через пару часов. Нет, Лефруа уже разочаровался в полиции. И в нем, как и во всех них, есть щедрая примесь итальянской крови, и на хрен ему сдалось справедливое правосудие. Лефруа хочет вендетты. И решил ловить на живца. Не будет никаких пяти минут. За запаниковавшим киллером начнется слежка сразу же, как только он покинет здание клуба. Сначала будет отслежено место, в которое он направится. Его обыщут утром, когда глупый киллер рванется к своему заказчику, надеясь успеть предупредить его, чтобы получить свои деньги. А если не рванется, то поднимут телефонные звонки. Сразу же. Ну а если что-то пойдет не так – всегда остаются грязные методы. Убийцы ведь, как и все люди, боятся боли. И Тиерсен соображает все это, пока Лефруа тихо посмеивается над ним и закрывает дверь кабинета.
Тиерсен шагает по коридору быстро, не слишком, чтобы не привлекать внимание, но быстро, на ходу обдумывая все варианты дальнейших действий. Он не из тех, кто будет паниковать, и к тому же он знает, что в безопасности некоторое время, по крайней мере, пока не сядет в машину. Номера, люди Лефруа сразу перепишут номера. Слава Господу, у Тиерсена хватило ума зарегистрировать ее на поддельное имя. Кто-то кричит ему, чтобы он не смел оставлять работу – точно, он же до сих пор в костюме официанта, – но Тиерсен даже не прислушивается, распахивая дверь наружу. Цицеро ждет его на стоянке, конечно – Боже, пусть он сидит в машине, – и, идя к ней и вглядываясь в темноту, Тиерсен автоматически прикидывает, какие из автомобилей поедут за ними.
– Ти уже все закончил? – Цицеро отрывается от какого-то журнала, который листал, уютно расположившись на пассажирском сиденье, и смотрит на Тиерсена с любопытством. – А почему не…
– Замолчи, – Тиерсен садится в машину, все еще торопливо анализируя ситуацию. И выводы далеко не приятны: ехать им некуда. Нет, до ближайшей остановки с ними ничего не случится, но дальше… – И пригнись, пожалуйста, – он перебивает собравшегося что-то сказать Цицеро, и тот смотрит удивленно, но наклоняется, как сказано.
Тиерсен заводит автомобиль и выезжает со стоянки, отмечая зажегшиеся в темноте фары другой машины.
– Что-то пошло не так, Ти? – Цицеро как будто совсем не волнуется, накрывая голову журналом и выглядывая из-под него.
– Да, мой хороший. Что-то, – Тиерсен пытается сформулировать то, что он должен сказать, и то, что должен думать, выезжая на дорогу. – Нас вроде как преследуют, – в голову все еще не лезет ничего, и единственное, что Тиерсен сейчас сознательно может – это воспользоваться своим отличным знанием мелких улочек Парижа и попытаться скрыться где-нибудь на них.
– Ти облажался по-крупному? – Цицеро спрашивает, словно не до конца понимая. А в следующую секунду бьется раз головой о панель. – Матерь Божья, ну почему Тиерсен такой безнадежный идиот?! А Ты, Господи, за что Ты ему руки в зад воткнул вместо плеч?! Почему Цицеро не хватило мозгов подстраховать его?! – и, несмотря на всю глупость этого чувства, Тиерсену очень обидно слышать это сейчас. Да, он идиот, да, он облажался, но и так это знает, не обязательно говорить так громко. И самое мерзкое в том, что пока Цицеро продолжает шумно возмущаться, Тиерсену даже возразить нечего. И он просто молча ведет машину и пытается сосредоточиться, рассчитывая маршрут. Но Цицеро вдруг как будто понимает его, резко замолкая и наконец поднимая голову, и журнал с тихим стуком падает на сиденье.
– Но это что же получается, Ти? Это сейчас будет настоящая погоня?! – глаза его мигом загораются, и он с искренним восторгом оборачивается, хватаясь за спинку сиденья. – Тогда чего ты медлишь, Ти?! Гони быстрее! – Цицеро быстро находит подозрительные машины на дороге за ними и счастливо хохочет, снова поворачиваясь и смотря на Тиерсена. И тот даже не удивляется такой резкой смене настроения – не до того сейчас. Он только заканчивает продумывать маршрут и жмет на педаль газа, вздыхая. Если Цицеро хочет погоню, будет ему погоня.
– Ха, им ни за что не поймать нас, Ти! – улыбка у маленького итальянца безумно широкая, и он опускает стекло, высовываясь в окно. – Отсосите мой ствол, неудачники! – он кричит громко, показывая преследователям средний палец, и тянется к своему пистолету, явно собираясь устроить перестрелку прямо на улице, и Тиерсен едва успевает схватить его за пальто, втаскивая обратно. – Еще быстрее, Ти! – Цицеро ничуть не расстраивается, радостно смеясь, пока Тиерсен, немного нервно отсчитывая повороты, пытается разогнаться достаточно, не влететь ни в какую аварию и оторваться от уже откровенно преследующих их машин.
Нет, Тиерсену совсем не весело. Это люди Лефруа, они вытрясали деньги из самых безнадежных должников, доставляли начальника на место в срок через все пробки и разбирались с самыми разными проблемными людьми. И от них не свалить через переулки вот так просто. Но Тиерсен в своей юности уезжал даже от полицейских, так что, несмотря на общий мрачный настрой, он не собирается сильно переживать пока.
– Да твою мать! – внезапно выехавший из подворотни седан сбивает Тиерсена с мыслей, а Цицеро опять довольно хохочет.
– Ну же, быстрее! – и Тиерсен не выдерживает:
– Заткнись! – но он никогда не кричал на Цицеро так, и тот замолкает резко, смотря на него совершенно обиженно. – Прости, – сразу говорит Тиерсен, – прости, – тянет маленького итальянца к себе, обхватив за плечи. – Это правда потрясающая погоня! Очень веселая! – он надеется, что Цицеро не почувствует натянутости в его голосе. И тот миролюбиво трется щекой, мгновенно отходя, но выворачивается через секунду, снова живо смеясь. Цицеро еще оглядывается и болтает шумно, но Тиерсен почти не слушает его, все еще думая, изредка хватая его и не позволяя больше высовываться.
Но после четверти часа дикой гонки по городу даже Цицеро немного утомляется, да и бензин не бесконечен, так что вопрос: “а что дальше?” становится невозможно острым. И Тиерсен решает, что единственное, что он может сделать сейчас – это выехать в пригород, найти пустую дорогу и на ней воспользоваться карабином, который все еще лежит на заднем сиденье. Две машины, там вряд ли больше шести человек, скорее даже четверо, и Тиерсен думает, успеет ли он расстрелять их всех до того, как случайная пуля войдет ему в лоб. Ладно, ни на что более умное он все равно не способен. Но Цицеро… Тиерсен переводит на него взгляд, и на одну секунду его душит какое-то странное чувство, он не знает, какое, но оно невыносимо. Но уже в следующую он берет себя в руки. Ему нужно решить еще и это, а Тиерсен привык все решать, даже когда машину чуть не заносит на резком повороте, и Цицеро взвизгивает, ударяясь о дверцу.
– Утром Лефруа пришлет людей к Селу, надо до этого разобраться с ними, – Тиерсен сворачивает в узкий и извилистый переулок. Здесь у них будет несколько секунд, на которые их машину потеряют из виду.
– Да быстрее бы уже! Когда мы остановимся и перестреляем их всех?! – взгляд у Цицеро жгучий, и Тиерсен смеется с легкой нервной ноткой:
– Я так люблю тебя, – он глубоко вздыхает, и отворачивается от дороги, отметив в голове, где стоят высокие мусорные баки, – он должен потратить каждую долю секунды с умом и надеется только на свое умение водить, – и целует Цицеро, резко, со всей чувственностью, на которую способен. Тот издает какой-то странный, высокий звук, и не то хочет отстраниться, не то ему очень нравится, пока Тиерсен тянется через него, дергая ручку дверцы. И жмет на тормоз.
Тиерсен распахивает дверцу резко и смотрит Цицеро в глаза, выталкивая его из машины со всей силы. Цицеро вскрикивает громко, не удерживаясь так неудобно, царапнув дверцу и с размаху падая спиной на асфальт. Но с ним ничего не должно случиться, думает Тиерсен, он же притормозил. Он снова давит на газ, и это так быстро, невыносимо быстро. Но Тиерсен не думает о том, как ему не хватило этой секунды. Сейчас его голова полна других мыслей, и он прикусывает губу и сворачивает так круто, что чуть не врезается в стену одного из домов.
Цицеро, больно ударившийся спиной и головой, пытается прийти в себя, когда слышит визг шин по асфальту. И, едва собравшись, живо отползает назад, за один из баков. Маленький итальянец провожает взглядом широко раскрытых глаз проезжающие мимо автомобили, прижимаясь к стенке бака, и пачкает невозможно дорогое пальто в подсохшей луже какого-то разлитого дерьма, а перчатки – в сладковато пахнущих ошметках еды. Но Цицеро не обращает на это внимания, только, часто и болезненно дыша, дожидается, пока все автомобили проедут переулок.
– Дерьмо-дерьмо-дерьмо! Тупой Тиерсен! – он бьет кулаком по баку, и это отдается резкой и сильной болью в спине. Цицеро охает, но позвоночник сразу вспыхивает весь, будто в него втыкают спицы, и маленький итальянец пытается не слишком двигаться, ложась на спину, пережидая приступ. Он изучает темное небо, провода и какой-то маленький грязный балкон над головой, вдыхая запах от бака, и по всему телу от основания позвоночника до затылка идут острые волны боли.
– Господи, ну почему Цицеро не остановил этого идиота?! – Цицеро прячет лицо в сгибе локтя, восстанавливая дыхание. – Почему ему надо все испортить?! И почему это тупое тело никак не придет в норму?! – он легко переключает внимание: боль не становится тише, а у Цицеро никогда не хватало терпения. И он поднимается с трудом, ругаясь и на себя, и на Тиерсена, и на всех его непутевых родственников, в которых тот мог пойти. И опирается на бак, думая, что теперь делать. Тиерсен не поедет в их квартиру, он не настолько дурак, и к Селестину тоже не поедет. Но Цицеро не знает других мест в Париже, куда может сейчас пойти сам, и, немного тяжело прихрамывая, отталкивается от бака. Он понимает, зачем Тиерсен сказал ему про своего брата. И вот с этим что-то делать придется уже ему.
– Да во имя вашего сраного Господа, они что, в Гран-при участвовали?! – Тиерсен преодолевает такой поворот, на который и в шестнадцать вряд ли бы осмелился. – Матерь Божья, какого хера ты творишь?! – он едва не врезается в маленький перестраивающийся автомобиль, выкручивая руль. И с трудом избегает столкновения с еще одной машиной, когда слышит мягкое:
– Не думаю, что это моя вина, мой милый Тиерсен.
– Да чтоб тебя! – Тиерсен машинально поворачивает голову на звук и весь вздрагивает. Дева Мария скромно сидит на пассажирском сиденье, сдвинув колени и перебирая в пальцах стебли диких лиловых цветов. Она не отвечает: наверняка привыкла, что ее поминают разными словами, и игнорирует это. – Ты еще что тут делаешь?!
– Сейчас подходящий момент, чтобы вернуться к нашему разговору, Тиерсен, – голос Девы Марии спокоен и умиротворен.
– Просто самый подходящий! – Тиерсен выжимает из автомобиля все, что может, выезжая на пригородный мост: он все хочет найти пустое место на шоссе, чтобы остановиться, но, как назло, этой ночью парижан как прорвало ездить туда-сюда.
– Убить их всех – хорошая идея, но ты можешь найти и лучшую, – будто совсем не заинтересованно говорит Дева Мария.
– Что? – Тиерсен бросает на нее недоуменный взгляд.
– Я не вмешиваюсь обычно, Тиерсен, но могу подсказать. Чаще это происходит по-другому, более… мысленно. Люди и не догадываются о том, что какие-то другие силы подталкивают их. Но раз мы с тобой можем разговаривать, ты слышишь это из моих уст, а не чувствуешь собственным желанием.
– И что ты предлагаешь? – сейчас Тиерсен точно не против услышать про какой-нибудь менее самоубийственный вариант. Но Дева Мария качает головой:
– Я не предлагаю решение. Я предлагаю тебе подумать.
– Я не могу сейчас думать! – и Тиерсен рычит: опять эти загадки, которые его так раздражают.
– Что-то тебе мешает? – отстраненно спрашивает Богоматерь.
– Действительно, что же может мне мешать? – Тиерсен уже достаточно вымотан, но секунду поязвить всегда найдет.
– Ты слишком напряжен, – Богоматерь качает головой и кладет свои цветы на панель, поворачиваясь к нему. – Тебе нужно успокоиться. Переживания не должны отвлекать тебя, суетное не должно отвлекать тебя от твоих мыслей. Ты знаешь, что нужно делать.
И Тиерсен действительно знает. Если все идет не так, то есть один верный способ успокоиться и взять себя в руки. Даже если за тобой едут невозможно опасные люди, даже если ты испортил все, что только мог. Тиерсен знает. И вздыхает, прикрывает глаза, смиряясь, и начинает читать негромко:
– Господи, сделай руки мои проявлением Твоего мира, и туда, где ненависть, дай мне принести Любовь…
– Любовь. Хорошее чувство, – негромко говорит Дева Мария, вслушиваясь в его слова.
– И туда, где заблуждение, дай мне принести Истину, и туда, где сомнение, дай мне принести Веру…
– Дай вере успокоить твои сомнения, Тиерсен, – Богоматерь мягко кладет руку поверх его руки на руле.
– И туда, где отчаяние, дай мне принести Надежду*…
– У тебя тоже есть право на надежду. И я слышу твои слова, я слышу твою просьбу, я могу помочь тебе, – Дева Мария придвигается к самому уху Тиерсена. – Искренняя молитва окупается, и окупается с лихвой. Ты просишь помощи, Тиерсен, и я покажу тебе, что даже будучи существом без плоти, можно дать ее своим детям. Только не прекращай молитву. Дай мне свою веру, мой славный мальчик.
Тиерсену уже все равно. Пусть ему предлагается неизвестное, может быть, опасное решение, но он не дурак, чтобы отказываться от помощи Богоматери. Заодно это и возможность проверить, сошел он все-таки с ума и видит галлюцинации или нет. Хотя Тиерсен и не знает, какой вариант ему нравится больше.
– Конечно, в этом мире нет магии, но я все равно кое-что могу. Но один раз, мой милый Тиерсен, только один раз, – Дева Мария бормочет негромко, почти себе под нос.
– Что за?.. – “хренова магия”, хочет спросить Тиерсен, но не успевает. Богоматерь вздыхает, а в следующую секунду мгновенно проходит сквозь автомобиль, и Тиерсен смотрит в зеркало заднего вида, как она легко касается асфальта босыми ногами и разворачивается, и ветер развевает ее одежды. Он видит и преследующие его автомобили, но не видит лица Богоматери, а через секунду – и не хочет видеть, только слышит визг тормозов и звук удара. Тиерсен смотрит вперед и не собирается останавливаться. И только когда слышит какой-то страшный, нечеловеческий крик за спиной, не выдерживает и оборачивается. И уже не может разглядеть детали, но четко различает, как тонкая фигурка в светлом платье неестественно изгибается, забираясь на капот, и снова слышит низкий, почти животный крик. Тиерсен вздрагивает и возвращает взгляд на дорогу.
– Ч-черт! – фары грузовика слепят его резко, и он выкручивает руль, уходя от лобового столкновения. Тиерсен въезжает в мелкий лесок на обочине, не успевая затормозить. И даже не чувствует удара, когда врезается в дерево.
Цицеро торопливо кидает все вещи в чемоданы, не снимая перчаток. Что там, он не собирается даже менять одежду или смывать грязь, главное сейчас – это вещи. Две его беретты, набор ножей и целая куча всего остального, разбросанного по квартире. Цицеро всегда ужасался тому, сколько мелочей могут оставить люди в самых неожиданных местах, даже не обживая дом, просто находясь в нем какое-то время. И проклинает собственную привычку разбрасывать все, доставая резинки для волос из-под кровати и выгребая мелкие бумажки со своими записями, заткнутые между диванных подушек. Он пишет короткую записку хозяевам, прижимая плечом телефонную трубку и диктуя адрес таксисту. Еще оставить приличную сумму сверху за спешный выезд и беспорядок и последний раз пробежаться по дому в поисках забытых вещей. Цицеро не паникует и не нервничает, он просто делает все очень быстро, так быстро, как может, и стаскивает чемоданы вниз по лестнице, захлопнув дверь и не забыв оставить ключи на кухонном столе. Хозяева должны приехать за оплатой через пару дней, но это уже не волнует маленького итальянца. Он знает, что должен делать сейчас.
Селестин поднимает голову от рабочих отчетов, когда в дверь звонят. Он выходит из кабинета, поправляя манжеты, и не слышит никаких звуков из комнаты Элизабет – может быть, малышка и проснулась, но она быстро выучила, что не стоит попадаться на глаза гостям. Селестин отпирает замки быстро, по своей глупой привычке не глядя в глазок. И улыбается.
– Цицеро, – он делает приглашающий жест, но через долю секунды замечает чемоданы, и его улыбка гаснет. – Что-то случилось? Где Тир?
– Долгая-долгая история, – как-то устало говорит Цицеро. Он успел прийти в себя, пока ехал в такси, но все равно чувствует себя не лучшим образом. – Селестину надо собираться, – он втаскивает сразу два чемодана в прихожую и берется за ручку третьего. – Здесь скоро будет слишком весело даже для Цицеро.
– Где Тир? – упрямо повторяет Селестин, отходя, давая Цицеро закрыть дверь и утомленно прислониться к ней.
– Он… не придет, – Цицеро дергает плечом. – Селестину не нужно об этом думать, ему нужно собирать вещи. Времени не слишком-то много, Цицеро не мог быть таким быстрым, как должен был, – он усмехается краем губ, потирая спину. Селестин хочет еще что-то спросить, но его перебивает радостный крик:
– Цицеро! – малышка Элизабет все-таки проснулась и любопытно выбралась из комнаты послушать, о чем говорят. Она быстро пробегает по коридору и всего через пару секунд обхватывает нервно отшатнувшегося Цицеро за поясницу, утыкаясь лицом ему в живот. Ей наплевать и на неприятный запах от него, и на возможную причину приезда, она просто искренне соскучилась по своему убийце и совсем не скрывает этого. – Я так рада, что ты здесь! – она смотрит маленькому итальянцу в лицо, не отпуская его. – А почему Тир не придет? Сел рассказал мне, что он тоже мой кузен, я теперь знаю! И я очень ждала его. И тебя!
– Малышка может отцепиться от меня? – Цицеро не слишком аккуратно отпихивает ее. – Ей тоже надо собираться, а не задавать глупые вопросы!
– Лиз, иди в свою комнату, – Селестин жестко прерывает все то, что она собиралась сказать. – Да что случилось, ты можешь объяснить мне? – он снова требовательно смотрит на Цицеро.
– Скоро утро, значит, здесь скоро будут люди, которые захотят попортить милую мордашку Селестина, – тот отвечает раздраженно. – И если он будет вечность болтать, а не паковать вещи, то Цицеро не собирается защищать его от них! Цицеро может и уехать!
– Ладно, черт с тобой, поговорим в машине, – Селестину так хочется повысить голос и выяснить, что произошло: он злится, очень злится, потому что Тиерсен и Цицеро явно испортили все, явно подставили его где-то. Но он с детства привык слушаться, когда Тиерсен говорил с ним приказным тоном. И теперь тоже понимает, что раз времени на разговоры нет, значит, придется потерпеть со своей злостью до безопасного места.
– Цицеро пока вымоется и наденет что-нибудь чистое. И он дает вам… полчаса.
– Мы постараемся уложиться, – Селестин сжимает губы. – Лиз, какого черта ты все еще здесь? Идем, я дам тебе сумку.
– Так почему Тир не придет? – Элизабет беспокойно смотрит на Цицеро, когда Селестин больно хватает ее за руку. Но маленький итальянец не отвечает, направляясь в ванную. Пожалуй, пока он не только не хочет, но и не может ответить ей.
Селестин укладывает папки с бумагами в чемодан – он может обойтись без лишнего комплекта одежды, но вот без документов никогда не выезжает из дома, – когда в дверь снова звонят. Младший Мотьер вздрагивает и переглядывается с ожидающей его Элизабет – она понимает мгновенно, торопливо отправляясь в свою комнату. Почти сразу звонят снова, и Селестин приглаживает волосы, с силой выдыхая. Он идет к двери, сам не замечая, как старается шагать тише, и все-таки заглядывает в глазок. И какая-то холодная искорка проходит по его шее и плечам. Трое высоких и крепких мужчин в кожаных куртках стоят на площадке, и один из них снова тянется к звонку. Селестин весь вздрагивает, когда слышит этот громкий звук так близко. И он очень не хочет открывать, но, кажется, по-другому не получится. Если только с выбитой дверью. Но Селестин думает, что перед тем, как отпереть, неплохо бы позвать Цицеро из ванной – какая-никакая, а все-таки защита. И он делает шаг вглубь коридора, когда слышит за спиной звук проворачивающегося ключа и щелчок замка.
– Какого черта? – Селестин поворачивается на каблуках, смотря прямо в глаза одному из мужчин – тому, что с густой бородкой, – который невозмутимо убирает ключи в карман куртки, распахивая дверь до конца и заходя в прихожую.
– Месье Лефруа разрешил нам воспользоваться ключами, если вы не захотите открывать, месье Селестин, – он улыбается вежливо, пропуская своих товарищей. Замок снова щелкает, и Селестин думает, что именно так звучит удар крышки о гроб.
– А вы знаете, что это расценивается как незаконное вторжение на частную собственность? – он старается невозмутимо скрестить руки на груди.
– Конечно, знаем, месье Селестин, – улыбка бородатого становится шире. – Было бы оно законным, мы бы пришли с полицией. А теперь, надеюсь, вы позволите нам осмотреть квартиру?
– Зачем еще?
– Месье Селестин, вы не в тех условиях, чтобы задавать вопросы. Но месье Лефруа настойчиво попросил нас не применять силу, пока не будут найдены доказательства вашей причастности к похищению мадемуазель Элизабет, убийству месье Серафена и мадам Стефани и покушению на самого месье Лефруа. И, раз уж я заодно ответил на ваш вопрос, может быть, вы не будете вынуждать меня нарушать обещание и позволите пройти? – люди Лефруа всегда были вышколены и умели быть предельно вежливыми.
– Да пожалуйста, – Селестин обдумывает вопрос и дергает краем рта. Все, что он мог бы выиграть – это пару секунд на возражения, пока его бы не оттеснили аккуратно. И он пытается пропустить людей Лефруа в коридор, но бородатый мягко кладет руку ему на плечо:
– Только после вас, месье Селестин. Я хочу видеть вас, пока мы будем осматривать дом.
– Хорошо-хорошо! – попытка добраться до Цицеро провалилась, но Селестин быстро снова берет себя в руки. У него еще есть время, пока эти чертовы бандиты не доберутся до дальней комнаты, где он поселил Элизабет.
– Вы куда-то собираетесь? – с вежливой заинтересованностью спрашивает бородатый, замечая в гостиной разложенный чемодан. – Парни, приступайте, – он кивает остальным.
– Срочная командировка, – Селестин чувствует себя невыносимо неуютно.
– Я почему-то так и подумал, – очень мягко отвечает бородатый и подталкивает его к креслу, принимаясь разбирать тщательно сложенные бумаги.
Люди Лефруа успевают перетрясти все вещи только в половине гостиной, когда в нее заходит Цицеро, с мокрыми после душа волосами и пушистым полотенцем на бедрах. Конечно, из-за этой чертовой звукоизоляции из ванной ни черта не слышно. И все участники этой короткой немой сцены очень удивлены, кроме Селестина, который уже обдумал с пару десятков вариантов своих дальнейших действий.
– А это еще кто? – спрашивает бородатый, аккуратно и на первый взгляд незаметно потягиваясь к поясу.
– Мой партнер, – выпаливает Селестин резко, до того, как Цицеро успевает открыть рот.
– Партнер? – бородатый непонимающе поднимает бровь, следя за ними обоими.
– Да, – Селестин отвечает почти с вызовом. – Или вам есть дело до того, с кем я живу?
– Н-нет, – бородатый ухмыляется, соображая.
– Тогда, с вашего позволения… Пойди оденься, – как там Тиерсен называл Цицеро? – сердце мое, – Селестин надеется, что где-нибудь среди его вещей есть оружие.
– Нет-нет, это совсем не обязательно, – бородатый смотрит на них спокойно. – Я бы лучше посоветовал вам сесть рядом со своим… партнером, месье, и никуда не ходить.
– А кто вы вообще такие? – спрашивает Цицеро с любопытством, сцепляя руки за спиной.
– Ответите, месье Селестин? – бородатый переводит на младшего Мотьера смеющийся взгляд.
– Это… друзья моего дяди. Они ищут одну вещь и уйдут скоро, – через силу спокойно говорит Селестин. Он никак не понимает, почему Цицеро ведет себя так. Он же сам сказал Селестину, что эти люди очень опасны, он не может не понимать этого, и ему нужно что-нибудь делать. Ему нужно оружие. И хотя Селестин видит сейчас, что Цицеро действительно в хорошей форме – мышцы на руках, ногах и груди, хоть и не прорисовываются четко, довольно развиты и заметны при движении, – но он никак не справится в прямой драке с тремя явно более сильными противниками, у каждого из которых вдобавок есть оружие.
– А какую вещь? – Цицеро заинтересованно подходит ближе, совсем не смотря на Селестина.
– Я прошу вас, месье, сядьте, – бородатый перестает улыбаться.
– Конечно-конечно! – а вот Цицеро улыбается широко. И Селестин из своего кресла замечает отблеск от лампы на заткнутом за полотенце пистолете. Маленький итальянец расцепляет пальцы и через долю секунды сжимает их на рукояти. На обеих рукоятях. Он мгновенно разводит руки, и звуки выстрелов совершенно оглушающие, и Селестин кричит совсем по-женски, вскакивая и зажимая рот рукой, когда видит, как брызгают струйки крови из затылков, и два тела падают на пол. Цицеро стреляет еще, но последний мужчина, на вид такой грузный, отклоняется сразу, как только видит начало его движения, и пуля только разбивает одну из ваз на полках.
Селестин не успевает отследить четко, что происходит дальше буквально в одну секунду, шокировано шагая назад и прижимаясь к стеллажу, все еще держа ладонь у рта. Цицеро не ждет, пока толстяк пристрелит его – тоже достал пистолет почти моментально, – отпуская одну беретту и отводя его руку, пытаясь выстрелить сам, но и толстяк перехватывает его запястье. И это даже не похоже на драку: они только держат друг друга, стараясь сломать кости или хотя бы выкрутить руки, и ситуация складывается явно не в пользу Цицеро. Он кричит напряженно, когда толстяк шагает вперед, легко двигая его, маленького, упершегося ногами в ковер. Тот бугрится под ступнями Цицеро, и его рука уже больно изогнута. И Селестин понимает, что должен чем-то помочь. Только чем? Селестин слишком напуган, чтобы вспомнить о пистолетах на трупах, а из всех физических упражнений он в последние годы только по утрам бегал, и то нерегулярно. Но он все еще держится за стеллаж и торопливо открывает дверцу, ощупывает полку в поисках чего-нибудь. И находит какую-то тяжелую статуэтку. Их ему дарят столько, что он расставляет их везде. И первый раз радуется этому.
Селестин сжимает статуэтку, шагая вперед. Он хочет сделать это быстро, но ему страшно, и его движения слишком медленны. Но он видит, как жмурится Цицеро от боли, как увлеченно толстяк выкручивает его руку, и поднимает статуэтку, замахиваясь. Толстяк замечает его движение боковым зрением и хрипло выдыхает, резко разворачиваясь вместе с Цицеро. Толстяк легко поднимает его в повороте и им же сбивает Селестина с ног. Но они оба не удерживают свою хватку вспотевшими руками, и Цицеро опять с размаху летит назад, взвизгнув, пока толстяк направляет на него пистолет. И по ушам бьет еще один громкий выстрел, от которого Селестин жмурится на секунду. Цицеро падает на пол, совершенно ошарашенный, крепко сжимая свою беретту обеими руками. Толстяк пошатывается и жмет на спусковой крючок, но рука уже падает, и он только дырявит пол, и Цицеро живо отдергивает ноги. Грузное тело падает с шумом, и Селестин смотрит на него, не контролируя страх во взгляде. Его начинает тошнить.
– Ф-фух, Цицеро еще никогда не убивал никого в полете! – маленький итальянец немного нервно смеется, опуская пистолет. – Но это было весело! Хах… Но если Селестин еще хоть раз назовет Цицеро так, – он резко вспоминает, переводя взгляд на младшего Мотьера, – Цицеро без сомнений бросит его умирать, – Селестин шумно выдыхает, утыкаясь лицом в ковер. Ему все равно, он только не хочет ничего видеть.
Цицеро поднимается, потирая свою многострадальную поясницу, которая, конечно, отзывается на произошедшее новым приступом боли, и поправляя сползшее полотенце. Он подходит к телу толстяка, опускаясь на корточки, вынимая пистолет из сжатых пальцев и осматривая карманы его куртки. А через секунду и Цицеро, и Селестин слышат несмелый вопрос:
– Сел? – Элизабет опять вышла из комнаты и сейчас явно прижимается к двери в гостиную, из-за которой только что раздавались выстрелы. – Сел, ты здесь?
– Лиз, стой! – Селестина ужасно тошнит, но он пытается собраться. – Не заходи сюда, пожалуйста! – пусть он не передумал насчет Элизабет, но раньше он всегда заботился о ней и сейчас говорит это даже машинально.
– Ты в порядке? Цицеро в порядке? – Элизабет спрашивает очень нервно.
– В полном, малышка, – Цицеро отвечает ей, потому что Селестин снова зажимает рот руками. Правда, уже по другой причине. – Ты знаешь, Селестин, ей все равно придется умереть, да и она видела, как мы прикончили ее родителей, так что Цицеро думает… – он провожает резко поднявшегося на ноги и торопливо направившегося к двери Селестина взглядом. – Ну, Цицеро будет считать это согласием. Можешь зайти, малышка.
Элизабет входит немного робко, касаясь пальцами дверного косяка, и смотрит на тела на полу с каким-то странным чувством в глазах.
– Они умерли, – она не спрашивает, а утверждает. – Ты их убил.
– А малышка умнее, чем кажется, – говорит Цицеро, не отвлекаясь от осматривания карманов уже второго трупа, но Элизабет не различает сарказма в его голосе.
– А почему ты сначала выстрелил три раза, а потом еще два? – она садится на корточки рядом с Цицеро, несмело протягивая руку и касаясь пальцев бородатого.
– Один не очень-то хотел умирать, – Цицеро отвечает немного отстраненно, но в его глазах появляется легкое любопытство, когда он замечает, как Элизабет поглаживает раскрытую ладонь бородатого, совершенно не боясь того, что он уже мертв. Только когда его пальцы сжимаются посмертным рефлексом, она коротко вскрикивает.
– Как это? Он же мертвый! – она резко и смешно, как котенок, подползает к Цицеро и прячется за него, хватаясь за его руку.
– Рефлексы-шмефлексы, – Цицеро усмехается и поворачивает голову, но не стряхивает ладони Элизабет. – Мертвецы еще и не такое делают. Они могут дергаться, могут хрипеть, а могут и штаны обгадить. Так что осторожнее с ними, малышка, – он улыбается, а Элизабет смеется, расслабляясь и отпуская его. И снова тянется к телу бородатого, с любопытством заглядывая в мертвые глаза и касаясь пальцем ровной дырки у него между глаз. И Цицеро даже отвлекается от своего занятия: – Малышке действительно это все нравится?
