Текст книги "Песнь Пророка (СИ)"

Автор книги: LunaticQueen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 44 страниц)

– Да пошел ты.

– Маг, чьей оболочкой я пользуюсь, – внезапно заговорил Справедливость, – испытывает.

– Заткнись, – Гаррет стиснул металлические прутья так сильно, что их резьба впилась в его кожу. – Только заткнись.

– Вину, благодарность, привязанность… И, несомненно, он испытывает любовь.

Боль стиснула сердце в груди. Видеть, как дух трогает его Андерса, говорит что-то о том, чего не понимает, смеет вникать в их чувства… чувства, принадлежащие только им двоим, было нестерпимо.

Хоук ощутил, как пламенеющий гнев охватывает его, и пытался сдержаться, но неприятие было сильнее.

– Заткнись! – он толкнул клетку, вбиваясь в нее плечом, но та была недвижима. – Не говори ничего. Не имеешь права!

– Он бы тоже был неплохим материалом для нашего дела.

– Какого еще дела? – Гаррет ударил кулаком по прутьям. – Убить нас? Повесить и распять, как Кусланда?

– Сейчас важна его жизнь, а не состояние, – объяснил Савитр все тем же равнодушно-снисходительным тоном. – Ты слышал все. Кровь – энергия сердца. Чувства – энергия души. Я думаю, храмовникам все же что-то было известно о столь богатом месторождении силы. Они превращают нас в Усмиренных не только для того, чтобы лишить воли. Узнай маг, сколько всего он может совершить, пользуясь лишь своей душой… никакие стены Круга бы его не удержали. Но он теряет с нею связь.

Он прошелся мимо клетки Хоука, с наслаждением наблюдая, как тот пытается вытянуть руку и схватить его за ворот мантии.

– Долго искать нужные эмоции не понадобилось. Любовь, ненависть – то, в чем содержится так много энергии. Сосредоточить их на едином объекте казалось невозможным. Как и найти людей, столь сильных духом, чтобы сотворить подобное чудо.

И тут мы поняли, что ответ совсем близко. Маги. Ведь именно они столь неоднозначны. Некоторые их любят. Помогают им, женятся на них, заводят с ними семьи. Некоторые их ненавидят. Загоняют их в заточение, истязают или вовсе убивают. Осталось только найти материал… Герои, что в этом слове… Я видел Кусланда. Его привязанность к дикой ведьме и их отродью, магу, который перевернет мир, и его отвращение, граничащее со страхом, к остальным колдунам. А потом и вы, Гаррет Хоук. Раздражающийся от всего, что связано с магами, но подаривший себя одному из них.

Гаррет опустился на пол.

– Убьешь? Так долго рассказывал, чтобы убить?

– Ваши чувства ценны, – Савитр повернулся к командору. – И его тоже. Но придется их немного освежить прежде, чем я смогу ими воспользоваться. Увы, я значительно поисчерпал его силы. Так что вы ступите на сцену уже сегодня. Немного погодя. О. Мы своими разговорами разбудили его. А ведь он не приходил в себя уже два дня. Браво, Гаррет Хоук.

Он посмотрел на Кусланда с ожиданием.

Командор слабо зашевелился. Побелевшие пальцы дрогнули. Кровь отлила от них, он едва мог ими двигать. Ресницы коротко затрепетали, являя голубые глаза Кусланда, некогда ясные и сияющие, а сейчас серо поблекшие. Они закрылись, словно он немного устал. И открылись вновь.

– Мразь, – хрипло проговорил он. Его голос еще больше напоминал рычание, чем раньше.

– Не забыл еще прошлого раза, – прокоментировал Савитр. – Это пройдет.

Повернувшись к Хоуку спиной, маг несколько раз стукнул по полу основанием посоха.

Гаррет почувствовал, как его мутит. Горло начало сжиматься, в виски заколотила неожиданная боль. Он согнулся, но, превозмогая тошноту, распрямился.

Сырая стена прямо перед глазами, ноги запутались в грязной соломе и сухих водорослях, принесенных вместе с краденными из порта ящиками. Хоук огляделся. Ошибки быть не могло. Он был в лечебнице Андерса.

_____________________________________________________________________________________

(с) Берт Гаммер, «Дрожь Земли»

========== Глава 43. Дневники воспоминаний ==========

Гаррет испытывал это раньше. В Тени, когда внезапно в кладовой ощутил себя на поле боя под градом ударов порождений тьмы, наблюдающим за тем, как умирает Карвер.

Только теперь он не был участником действий. Он видел их перед собой. Под собой. Рядом с собой. Снаружи. Был в голове каждого, чувствовал вместе с ними. Вкушал картины, вытащенные из его памяти. Удивительно четкие, с мельчайшими подробностями, которых он, увы, не помнил.

…

Андерс злится. Он ходит из угла в угол, переминая в руках письма, которые ему принес посыльный. В одном из них его знакомый торговец, который всегда делал скидку, говорит, что не может доставить бинты вовремя. Именно тогда, когда они нужны, как никогда. Они, в принципе, всегда нужны, но магу кажется, что они кончились тогда, когда необходимы позарез.

Андерс пинает пустой ящик, но он тяжелый, поэтому этот жест не приносит облегчения, только боль. Справедливость считает, что боль это правильно. Она сподвигает на борьбу.

Маг уже не оборачивается, когда дверь в его клинику распахивается широким жестом, впечатываясь в стенку. Раньше он хотя бы мог рассчитывать на мародеров или разбойников. Нет. Сейчас к нему так входит только один человек.

Удивительно навязчивый, упрямый и нахальный, а местами вообще омерзительный, Гаррет Хоук.

Он заходит, как к себе домой. На этот раз он один, даже без своей вонючей собаки. После нее тут долго висит запах псины, и редкие кошки боятся заходить на блюдце-другое молока.

Целитель рад и тому, что он не взял с собой дружка-эльфа. Тот бы тотчас же уселся в противоположном углу и начал обстреливать Андерса косыми взглядами, бормоча себе под нос проклятья. Приятного мало. Хоук хотя бы улыбается.

– Всем магам-отступникам искренний привет, – он кивает и проходит вперед, не дожидаясь приглашения.

– Опять ты, – бормочет целитель.

Он редко о чем жалеет. Но с появлением этого маргинального элемента в своей жизни начинает сожалеть довольно о многом. О том, что не отдал ему карты сразу и не сопроводил за порог, а зачем-то предложил помощь. О том, что у него на двери гнилые засовы. О том, что разболтал ему о Карле, и теперь он смотрит на него как-то странно.

– Я тоже рад тебя видеть, – Гаррет опирается о влажную стену и изучает склянки, выставленные на полке, на предмет запретных зелий. Или запрятанного бренди. – Тебе привет от Бетани.

– Зачем пришел? Опять поиздеваться?

– Да нет, хотел тебя осчастливить. Подал заявление в Орден.

– Надеюсь, когда тебя возьмут в храмовники, ты забудешь сюда дорогу, – шипит Андерс.

– Не надейся, его отклонили, – печально говорит Хоук, хотя не выглядит очень уж расстроенным. – Оказывается, чтобы стать церковным мальчиком, надо верить в Создателя. Когда эта прихрамовная бабка спросила, кто создал мир, я сказал, что ей виднее, так как она там наверняка сама присутствовала. Нет, правда, с виду ей лет двести. И это только шее… боюсь представить, что за реликвии она хранит в своем декольте.

Абсурдность его фраз смешит мага. Он не сдерживается и смеется. Теперь это выходит редко. Но сейчас он испытывает облегчение.

– Тебе идет, – замечает Гаррет. – Обещаю, буду заходить каждый день и рассказывать анекдоты.

– Только этого мне и не хватает, – спохватывается маг. – Не вздумай.

Он машет рукой. Ему хочется, чтобы Хоук понял этот жест как намек на то, чтобы он больше никогда не приходил. Не рассказывал про храмовников, не мял его манифесты и не прогонял котов.

Но потом он поднимает голову и смотрит на него. Внимательно. Таких, как Гаррет Хоук, редко встретишь в клоаке. И даже за ее пределами. У него красивые глаза. Серые. А в тени голубые и немного пьяные. Еще у него очень широкие плечи, и огромные кулаки, да и он сам большой. Как мабари. И никогда не бывает серьезным. Даже сейчас на его губах все та же дурашливая улыбка.

Андерс прячет взгляд, надеясь так скрыть неуместное смущение. Ему иногда кажется, что он немного нравится Гаррету. Не зря же он ходит сюда, как на работу. Но потом он вспоминает, что Гаррет Хоук сильный, волевой мужчина, еще и весьма привлекательный, он может получить любую или любого, кого ни пожелает. А сам он, Андерс, всего лишь какой-то одержимый маг, от него вечно пахнет травами, и он не помнит, когда в последний раз брился или причесывался. Он должен знать свое место.

Целитель очень, очень хочет, чтобы Гаррет приходил к нему.

– Тебе больше нечем заняться в свободное время? – он пытается казаться равнодушным, но голос его подводит. – Лучше бы провел его со своими друзьями.

– А ты мне не друг? – с толикой изумления спрашивает Хоук.

– Нет, – шепчет Андерс, зная, что это правильно.

Залюбовавшись пригожей оболочкой, он совсем забыл о ее наполняющем. Грезящим храмовниками, свято верящим в то, что они сохраняют покой в обществе, убежденным в справедливом положении вещей. Гаррет никогда не думает о том, кому и что он говорит, зато он говорит то, что у него на уме. Не льстит и не подлизывается. Это подкупает.

– И у меня нет шансов им стать? – возвращает его в реальность ехидный голос.

– Сомневаюсь, – целитель отходит в сторону.

Хоук стоит слишком близко. Пытается заглянуть в лицо.

Андерс, собравшись с духом, смотрит на него. Гаррет улыбается, поймав его взгляд, и возвращается назад.

– Ты сегодня какой-то явно злой, – замечает он. – Неужели, опять кого-то усмирили?

– Хаха, – фыркает маг. – Это не смешно.

– А мне кажется, что смешно.

– А мне кажется, что нет.

– Да ну да ладно.

Слыша грохот, целитель оборачивается. Хоук тащит тот самый ящик, о который он недавно ударился, ближе к нему. Он смахивает с него пыль и устраивается прямо перед Андерсом.

– Что у тебя сегодня произошло? – спрашивает он, и его интерес кажется искренним.

Целитель вспоминает о бинтах, вспоминает о больных, вспоминает о том, что ему совсем не с кем поделиться этими переживаниями. А Гаррет сейчас такой внимательный, так старательно изображает участие.

– Ты не будешь вставлять свои похабные комментарии? – со вздохом интересуется Андерс.

Хоук машет головой, как маленький непослушный ребенок, и вновь устремляет глаза на мага.

– То ли у тебя лицо такое, что тебе действительно хочется поведать последний секрет, то ли я совсем безнадежен, – бормочет целитель и облокачивается о койку для пациентов.

– Ты, – Гаррет протягивает руку и дотрагивается до его запястья, – можешь рассказывать мне все.

Кожа от его прикосновения горит, а грудная клетка ходит ходуном от спешных ударов сердца. Андерс неуклюже улыбается ему в ответ и начинает говорить.

…

Хоук пытался закрыть глаза, зажать уши, не чувствовать всего того, что вызывали у него воспоминания о тех простых днях, наполненных приключениями и весельем.

Он знал, что именно этого от него пытается добиться Савитр. Эмоций. Любви к магу.

Образ клоаки рассеялся. На месте двери появился Кусланд, прикованный к своей дыбе. Он застонал. Гаррет знал, что он тоже должен был это видеть, и ему внезапно стало стыдно. За себя, за свои простые земные чувства.

Пока он не увидел траву, расползающуюся от своих сапог, и новое видение, на сей раз чужое и незнакомое, заволокло пространство.

…

Голова гудит, в палатке становится слишком душно.

Эйдан ползет к выходу, надеясь не наткнуться на пустые склянки. Все, что осталось после первого посещения города – целая кипа бутылок из-под боровички. Они вчера выпили столько, что сегодня ему не хочется жить.

Он выбирается из палатки, садясь на примятую траву. Свежий утренний ветер ласкает и холодит. Постепенно все становится на свои места.

Кусланд смотрит вдаль, где у незатухающего костра сидит Стэн. Он сунул руки под мышки, ему холодно, но кунари продолжает делать вид, что у него все в порядке. Каменная печать отрешения не сходит с его лица. Эйдан уверен, он так просидел с самого начала своего выхода на пост. Когда он следит за порядком, Кусланд спокоен.

Утро слишком раннее. Кроме них двоих еще никто не проснулся. Даже Норберт, его верный мабари, лежит у входа в палатку, не обращая на хозяина ни малейшего внимания. Он приоткрывает один глаз, удостоверяясь в том, что все в порядке, и снова засыпает, погружаясь в чуткий собачий сон.

За деревьями брезжит рассвет. Небо красное с розоватыми отливами. Очень красивое. Особенно там, где оно пересекается с верхушками буков и каштанов. Они становятся алыми и, кажется, вот-вот загорятся.

Когда Эйдан думает о деревьях, он вспоминает сосны и ели Хайевера. Самые красивые, самые статные во всем Ферелдене. А, может быть, и Тедасе.

Он помнит их разлапистую колкость, помнит, как собирал под ними с Фергюсом голубику, и ее кисловатый морозный вкус. Но он не хочет домой. Он знает, где должен быть.

Гремят бутылки. Кусланд косит взгляд назад. Потом понимает, что шум идет от палатки Алистера.

Она едва не валится, когда из нее выбирается его друг. Почему-то задом и почему-то по-пластунски. Это забавно и нелепо, Эйдан мог бы посмеяться. Но Алистер в одних брюках, и он просто смотрит.

Молодой недохрамовник становится на ноги и машет головой, пытаясь согнать с себя похмелье. Нечасто ему приходилось так надираться, как вчера. Но ко всему можно привыкнуть.

Штаны спадают с него, Алистер пытается затянуть их на ходу, но все же останавливается. Как раз напротив солнца, загораживая собой горизонт.

Кусланд кладет голову на кулак и пытается остановить это мгновение навсегда в своей памяти. Его тело, точеный торс и светлые волосы на груди, стоящие торчком от холода, неуклюжие руки, путающиеся в одном-единственном шнурке, и сосредоточенное мужественное лицо.

Алистер замечает его и улыбается, будто бы извиняясь за то, что перекрывает ему свет. Догадывался ли он тогда, что в нем света было больше, чем в солнце?

В его улыбке, робкой, простой, на такую невозможно не ответить. В его глазах, ореховых или болотных, этот странный цвет теряется среди зелени деревьев. В его золотистых коротко остриженных волосах, наверное, они жесткие на ощупь.

Его силуэт купается в рассветных лучах, и сам розовеет.

Эйдан поднимается, он твердо уверен, что сейчас уж точно скажет ему обо всем.

Алистер перестает возиться со штанами и смотрит на него. Как всегда открыто. Как всегда с ожиданием.

Язык во рту становится толстым, а ладони потеют. У Кусланда было достаточно женщин, он никогда не смущался, приглашая их разделить с собой вечер. Но тут… Он знает одно, товарищу сказать о простых чувствах намного, намного сложнее.

– Ты… – он запинается, хмурясь. – Ты похож на солнце.

Алистер не понимает, что он имеет в виду. Скорее всего, он даже не представляет, что такое возможно. Этот парень, Эйдан Кусланд, который прикидывался ему другом, вдруг взял и влюбился в него. Кто-то бы даже назвал это предательством, Кусланд бы сам назвал это предательством, но что он мог поделать теперь? Что он мог поделать с разрывающейся от тоски душой и колотящимся в присутствии товарища сердцем?

– Типа я… звезда на небе, да? – смущаясь, уточняет Алистер и краснеет. – Мм… снова я что-то не то ляпнул.

– Все нормально, я просто… – Эйдан берет себя в руки. – Забудь.

Он твердо решает уйти куда-нибудь в лес, разворачиваясь лицом к шумящим ветром деревьям. Переждать там минут десять, его другу больше и не понадобится, чтобы забыть о неприятном эпизоде.

Но Кусланд чувствует ладонь на своем плече. Он не знает, что и думать, когда оборачивается.

– Ты тоже хороший парень, – Алистер хлопает его, ободряя. – Да. Только не говори Морриган, что я тебе это сказал, она опять все не так подумает.

Он уходит, оставляя Эйдана наедине со своими странными ощущениями. Он так ничего и не понимает, а возможно, и не хочет понимать.

– А как надо? – шепчет Кусланд себе под нос. – Как надо подумать?

Ответ шумит листвой буков и каштанов. Алой от солнца. Холодной от ветра.

…

Хоук долго смотрел на командора, почти забыв, как дышать и моргать.

Все, что он о нем слышал: жесткий командир, превосходный стратег, безжалостный воин. Фигура Кусланда маячила в байках и местных легендах. О нем говорили как о чем-то непоколебимом, как крепость, и решительном, как шторм, едва ли человеке со своими страстями и чувствами. Даже познакомившись с ним лично, Гаррет был уверен, что внутри у него кремень, а не мягкая плоть.

А ведь чувства у него были. Теперь он это знал. Как знал и то, что Кусланд меньше всего хотел бы, чтобы его душу выворачивали наизнанку. Как и он сам.

– Вы не поверите, сколько раз он это видел, – голос Савитра выплыл из ниоткуда. – И до сих пор не сдается.

Хоук закрыл глаза, но картины зависли у него под веками.

Старая литейная, и он никогда не ненавидел себя так сильно, как тогда.

…

Он все так же отчетливо помнит этот вечер. Как сидел перед камином с Фенрисом, они пили его вино, на этот раз честно купленное, душистое. Андерс не подходил к ним, но наблюдал из удобного кресла в углу, делая вид, что читает книгу.

А потом Гамлен, его паника, разливающаяся возмущениями, и Гаррет не мог понять, в чем он провинился. Все остальное мешалось в памяти. Дверь, его стук, встрепанная Авелин, быстро собирающая вещи и уверяющая, что его мать никуда не делась, и они ее найдут. Это было похоже на сон.

– Андерс, мама, – бросает он целителю.

Тот кивает и кидается к Леандре, оседающей на землю. Чужая магия вытекает из нее, сочится через все неровные швы, соединяющие ее плоть и плоть тех женщин, которые по воле судьбы стали частичками мозаики, паззла, придуманного самым больным уродом на свете.

Фенрис заправляет меч за спину. Демоны и призраки, что окружали их, растаяли, разлетелись под ударами стали и оникса, ссохлись от жара огня Андерса. Остается только один, тот самый. Самый больной урод на свете.

Хоук разгрызает губу, но сдерживается, не давая себе броситься на него. Он знает, что в его глазах стоит кровь, и от этого он выглядит еще страшнее. Пусть так. Квентин должен испугаться перед своим концом.

Маг падает на колени. Его колдовство исчерпано, и он знает, что сейчас умрет.

Авелин стоит в стороне, не смея сдвинуться. Да и не стала бы она останавливать Хоука. Она бы даже помогла ему разрубить это животное на клочки, если бы не знала, что это только его цель. Только его месть.

– Ты не видел совершенства, – шепчет Квентин. – Не видел всей правды…

Из его раны вытекает кровь, он стремительно бледнеет.

Гаррет упирается в его грудь сапогом, заставляя лечь. Маг недолго протестует, он пробует убрать ногу Хоука, но шипы на его обуви искалывают его пальцы, и он ложится.

Гаррет облизывает губы и опускается на него, обхватывая его талию бедрами, чтобы он даже не думал шевелиться. Он дает себе немного времени, чтобы выпустить гнев. Зажимает воротник мантии Квентина левой рукой, и с размаху бьет кулаком. Несколько раз, вслушиваясь в хруст его носа. А потом, схватив за уши, затылком прикладывает о землю. Это должно быть больно.

Глаза мага закатываются, и он теряет сознание.

– Еще чего, – тихо говорит Хоук, и его голос впервые серьезен.

Он достает из сумки на поясе склянку с целебным зельем. Он взял ее с собой, хотя до конца так и не понял зачем. Теперь он знает.

Губы Квентина послушно открываются, когда Гаррет приподнимает его голову, держа под затылком. Темно-красная жидкость стекает в рот. Снадобье сильное, и он приходит в себя почти сразу.

Первое, что он видит, это Хоук. И Квентин боится, его тело трясется, но он ничего не может сделать.

Гаррет сбрасывает латные перчатки, и стаскивает с ремня кинжал. Он маленький и верткий, на многое способен.

Когда Хоук обещает вырезать своим врагам глаза, никто не думает, что он шутит.

Тонкое лезвие вонзается в щеку, сначала для пробы. Ему интересно, каков каждый кусочек на ощупь.

Квентин вопит. Гаррет не закрывает ему рот. Он наслаждается. Как наслаждается тем, что тело мага выгибается под ним дугой, когда кинжал впивается в его левый глаз. В самый центр.

Андерс не отрывается от Леандры, хотя знает, что шансов помочь нет, Авелин с Фенрисом смотрят. Женщина поджимает губы. Эльф приподнимает бровь. Ему хочется сделать то же с каждым колдуном на своем пути. Он знает, что они все одинаковы. Такие же как Квентин, как Адриана, как Данариус.

Хоук методично вырезает глаз. Подцепляя лезвием, вынимает ошметки плоти, и окунает пальцы в образовавшийся проем. Внутри головы Квентина тепло и вязко. Он не умирает даже тогда, когда Гаррет начинает ощупывать стенки изнутри.

Он хочет добраться до нее. До его сумасбродной идеи. Если она где-то в его голове, то именно тут.

Со вторым глазом Хоук не церемонится. Вытащив его, он срезает немного кожи с правой стороны его лица, и отбрасывает в сторону, как грязную тряпку. Квентин кричит, кричит без перерыва. Его голос охрип, а у Гаррета уже заложило уши, но он не останавливается.

Только закончив, он успокаивается и садится. Убийца его матери беззвучно открывает рот, его плечи дрожат. Он уже не осознает происходящего, но надеется на то, что все это кончилось.

Хоук поворачивается и видит Леандру, чужую руку, которой она все еще шевелит. Он закусывает губу и с размаху засаживает кинжал в висок Квентина. Серебристое лезвие проходит через его голову, сверкая в глазницах. Квентин наконец-то подыхает. Его изрезанное лицо не становится уродливее, чем было. Это все такая же мерзость.

Перед тем, как подняться, Хоук плюет на него. Слюна, смешанная с его кровью, ударяется о переносицу, и сползает в левую глазницу. Ему уже все равно.

Он вытирает руки, но немного крови остается на платье Леандры, когда он обнимает ее в последний раз. Он смотрит в ее лицо, по-прежнему красивое, и не верит, что оно больше не принадлежит его матери.

– Мамочка, мама, – шепчет Гаррет, и прижимает ее голову к своей груди.

Целуя ее в макушку, он знает, что она уже ничего не чувствует. Но она закрыла глаза, и он представляет, что она всего лишь спит. Ему чудится, что во сне она улыбается.

…

Гаррет посмотрел на свои руки. Они начали расплываться перед глазами. Все начало расплываться перед глазами.

Он с трудом смог поймать в фокус прутья своей клетки. Желудок, казалось, перевернулся.

Хоук коснулся своего горла, понимая, что его может стошнить прямо сейчас. Но он не собирался доставлять такого удовольствия.

Поднимая глаза, он сначала взглянул на Бетани.

Она опустилась на пол, уткнувшись лицом в колени. Она, конечно, слышала, что Гаррет расправился с Квентином жестоко, но не думала, что так.

Хоук на миг подумал, что она может возненавидеть его. Просто потому что.

– Я знал кучу дерьма из тебе подобных, – прошептал он, выпрямляясь. – Но ты самый большой выблядок из всех.

– А что я? – Савитр развел руками. – Это всего лишь вы. И ваши воспоминания.

– Я тебя уже ненавижу, ты этого добивался? – Гаррет вновь ударил по клетке, но ничего не произошло, как и разы до этого. – Бери то, что ты хочешь, и прекратим это.

– Это только половина всего, – усмехнулся маг. – Дальше мое любимое. Вам ведь интересно, как я познакомился с Кусландом?

– Рассыпься ты в прах, – Хоук отвернулся.

Это не помогло. Новые образы выросли прямо из стены за его спиной.

…

– Я ничего не хочу сказать, но это место меня угнетает, – сообщает Зевран.

Он останавливается, рассматривая обезглавленные статуи, но тут же спешит за товарищами, боясь отстать. Ему не страшно, ему просто не нравится Круг.

Все его стены пропитаны страданиями, сам камень, из которого сложена башня, воняет кровью и тоской. А сейчас, когда здесь царит разруха, и подавно. Эльф содрогается от мысли, что здесь живут и учатся дети. Это место похоже на тюрьму. Это и есть тюрьма.

– Но наша спутница просто очаровательна, – добавляет Зевран и кивает на старуху, идущую бодрым шагом впереди.

Она заглядывает в каждую комнату, и каждый раз – с надеждой, рассчитывая, что под магическим щитом прячутся ее ученики, которые не отдались во власть искушающих их демонов и не пали жертвами чужой жестокости. И новые надежды гаснут. Двери скрывают одержимых, демонов и призраков.

Эльф укрепляется в мысли, что маги слабы духом, раз так быстро все сдались.

– Останься ты храмовником, тоже бы здесь сидел, – Кусланд бросает взгляд на Алистера.

Тот пожимает плечами, не отвечая. Свыкнувшись со своей ролью Стража, он почти не вспоминает о том, кем бы мог стать.

– Хорошо, что ты со мной, – говорит Эйдан и, осекаясь, исправляет. – С нами.

Алистер улыбается, но его улыбка быстро погасает. Округлые темные стены давят со всех сторон, не давая зародиться цветку.

Их сопровождает и настоящий храмовник. Они нашли его запертым в кладовке. Его зовут Рэм, он совсем молод и боится смотреть Кусланду в глаза. Эйдан считает, что это правильно. Он не говорит вслух, храмовник и так знает, что он трус. Ему стыдно, что он спрятался, а не боролся с демонами, как это делали его братья по Ордену. Но они сейчас размазаны по стенам, а он хотя бы жив, его это утешает.

Рэм бы и хотел покинуть башню, но ему страшно идти назад одному, поэтому он вынужден следовать за Кусландом. Он молчит и кажется тенью, но его компания ничуть не смущает.

Магесса, чье имя Кусланд успел забыть, останавливается у новой двери. Но не успевает ее открыть – она распахивается сама, отбрасывая женщину назад.

Эйдан выхватывает меч. У Алистера это занимает больше времени, поэтому он не выпускает клинок из руки, боясь оказаться застигнутым врасплох.

Из комнаты не вырываются демоны и духи. Лишь напуганная девушка. У нее длинные белокурые волосы, и огромные серые глаза. На вид ей лет четырнадцать. Может быть, она старше, но ее маленький рост и изящность сбивают с толку.

Магесса с облегчением протягивает к ней руки, но девушка лишь отшатывается.

Кусланд думает, что, возможно, его меч мешает, она считает, что они пришли убить ее.

Он прячет его за спиной, хотя знает, что так ее не обмануть.

– Сарика, девочка моя, тебе нечего бояться, – пробует убедить ее Винн, да, кажется, ее так зовут. – Мы пришли спасти оставшихся магов. Этот человек…

Она поворачивается и показывает на Эйдана.

– Он поможет.

Сарика качает головой и делает шаг назад. Ее красивое лицо искажается.

– Никто не поможет, – шипит она.

Винн отступает назад.

Каждое увиденное перевоплощение оставляет у нее на сердце рану.

Сущность, что Сарика впустила в себя, ходит у нее под кожей. Та начинает отслаиваться, как у змеи. Растягиваясь, кожа образует синюшные стрии. Они тянутся венами по всей поверхности лица девушки, по ее обнаженным рукам и шее. И, бурля, выступают.

– Дыхание Создателя, – с ужасом шепчет Алистер.

Сарика раздувается, как кукла, кожа обтягивает тварь, вселившуюся в нее. Мантия трескается по швам, высвобождая огромное существо. Ему тесно в оболочке миниатюрной магессы, оно рвет ее изнутри. Кожа отлетает клочьями, и показываются длинные руки с кривыми когтями.

– Убьем… это, – приказывает Кусланд.

Он не успевают дойти до одержимой, как около нее возникают призраки, выползшие из тумана. Они кидаются, защищая ее, и не дают подступиться.

Только Рэм оказывается так близко, как нужно. Его это вовсе не радует, но он пытается реабилитироваться в глазах Серых Стражей.

Храмовник делает шаг вперед. Призрак рядом занят Винн, он его не замечает. Тогда Рэм наконец набирается уверенности и замахивается своим огромным мечом.

– Что ты с ней сделал?! – кричит он. – Что ты с ней сделал?!

Призрак материализуется прямо из воздуха. Лезвие меча застревает в нем, так и не достигнув того, что было магессой. Сталь втягивается в него, увязая. Рэм ошеломленно смотрит на свои руки, но они примерзли к рукояти.

Он поднимает голову. Одержимая тянется к нему, а все слишком далеко и слишком заняты духами, чтобы его спасти.

Разрубив напополам еще одно создание тени, Эйдан замечает Рэма, но все так же не может подступиться к нему. Он видит, как руки твари обвивают тело юного храмовника, изгибаясь подобно змеям. Проскальзывая под доспех, длинные пальцы выдирают ремни, соединяющие пластины кирасы. Когти впиваются в открывшуюся плоть и растягивают в стороны, чтобы посмотреть, что у него внутри.

Рэм падает в лужу собственной крови, его лицо проезжается по щербатому камню, сдирая кожу. Рука в предсмертном жесте тянется к животу. Не то для того, чтобы прикрыться, не то для того, чтобы помешать через образовавшееся отверстие вываливаться кишкам. Они так и остаются на его руках, когда он закрывает глаза.

Становится слишком поздно, чтобы спасти его, Кусланд наконец разбирается со своим призраком и рвется вперед. Ему кажется, что в нем что-то меняется. Он не видит лицо Сарики, когда убивает тварь, которой она стала. Даже тогда, когда ее тело менялось, и она становилась жуткой тварью, он видел в ней всего лишь магессу. Запутавшуюся девушку, милую и простую, для которой дар магии стал началом ее конца.

Но теперь перед ним зверь. Отвратительный, скользкий и смертоносный.

– Это было… эффектно, – замечает Зевран, вытирая кинжалы от черного осадка, который остался на них после встречи с плотью призраков. – Жаль парнишку.

– Он… он даже не пожил, – вздыхает Винн. – Как и она.

Она знает, что должна была предвидеть это. Сарика была слишком слаба, чтобы противостоять демонам своей души. Если бы она сразу попыталась парализовать ее, пока она перевоплощалась, тогда бы… она бы не успела призвать призраков. Они бы не помешали им, и Рэм не погиб бы так глупо.

– Что мы будем делать дальше? – спрашивает Алистер. – Я имею в виду, после того, что… этого.

Эйдан не смотрит на него. Перед глазами все еще белокурая девчушка и трусоватый паренек. То, что с ними сделали демоны. Демоны, которые должны быть уничтожены. Как звери. Звери вместе со своими клетками, готовыми в любую минуту сломаться и выпустить в этот мир кусок темноты, уничтожающей все вокруг.

– Никто не должен покинуть башню, – отвечает он, поднимая голову. – Мы не можем больше рисковать.

Винн молчит. Она надеется, что они все-таки найдут кого-нибудь, кого можно будет спасти.

Зевран молчит. У него нет поводов не согласиться с принятым решением.

Алистер молчит. Он смотрит на разорванное тело храмовника и думает, что мог бы оказаться на его месте.

Кусланд молчит. Он знает, что есть вещи, которых больше не вернуть.

Они идут дальше.

…

Гаррет столько раз видел, как сильные маги отдаются соблазну и превращаются в монстров, что его картины почти не напугали.

Конечно, для командора это было впервые. Запертый в Круге среди десятков демонов и сумасшедших магов. Хоук подумал, что и сам бы не сразу придумал, как поступить.

– И, вы знаете, мне не было страшно, – сказал Савитр, подойдя ближе. – Не было. Когда она превратилась.

Кусланд сглотнул, но все так же молчал.

– Я был в той комнате, – улыбнулся маг, – из которой выбежала Сарика. Они прошли ее, не став проверять. Меня спасла эта девчушка. Конечно, я не был так опасен, как она. Но моего духа могли принять за демона, и кончил бы я на чьем-нибудь мече. Посвящать всех в свои опыты – это же… неэтично. Но я не жалею. Она все равно была слишком ничтожна. Даже не попыталась сопротивляться греху своего тела. Как еще одна особа. Гаррет Хоук, вы знаете, о ком я говорю.