Текст книги "Беглец (СИ)"

Автор книги: e2e4

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Я злой или добрый? Может, я такой злой, потому что такой добрый. Потому что вижу больше и болею дольше. Злой, потому что хочу, чтобы все узнали. Признались. Может, тогда мы найдём выход. Ведь я добрый и наивный, и гуманный, и моё «мечтать» ещё не отказало. Организм борется с инфекцией, антитела… Я поэтому такой добрый.

Спроси я у Грега, он, конечно, скажет, что я добрый. Он не видит общей картины – только то, как я отношусь к нему. А с ним я добрее, чем со всеми. Кроме меня, его некому защитить. Не хочу, чтобы он знал. Пусть видит свой маленький мир. Ведь никто не следит за языком. За руками. Не спрашивает себя, как брошенное слово отзовётся в другом человеке. Одно слово может заразить миллионы, что же будет, услышь его один человек?

Что же будет?..

Больные, потерянные, чахлые – как растения без воды и света. Только нам и света, и воды мало – всё отравлено жизнью, нами же, – а может, мы тут ни при чём. Наверняка ни при чём. Я бы умер за возможность понять.

Родиться, чтобы хотеть умереть. Вот это я понимаю пандемия. Опухоль размером со Вселенную – нам всем придётся умереть. И тогда, конечно, болезнь сойдёт на нет. И на одной из далёких ненаших планет внезапно случится чудо.

Когда солнце прячется за облаком, когда рябое небо гаснет и землю скрывает вуаль, становится ясно, чего стоит секунда, минута, жизнь. Отчаянная попытка удержаться, не сорваться, пока солнце вновь не согреет лицо, пока не покажется, что вот он – смысл.

Ничего. В мире, где платят обманом, правда – недостижимый товар. Далёкий, как солнце в ловушке облака. Мы все в этой ловушке.

Всё ещё немного в задумчивости, стою возле стеллажа, перебирая корешки книг. Я так давно не читал, что стоит, пожалуй, устроить себе свободное утро и развалиться на диване с книгой. Внутренний голос смеётся моим мечтаниям. Как только… так сразу.

И в момент, когда я улыбаюсь зажёгшимся в голове воспоминаниям, мой взгляд привлекает отблеск в глубине полки. Нет, серьёзно. Серьёзно. Чего я точно не ожидал этим утром, так найти спрятанную в шкафу камеру.

***

На входе в клуб странного вида девочка: ростом с пять футов, с синими паклями волос (хотя с таким же успехом это мог быть и парик), и удивительно враждебная даже издалека. Рядом с ней – застывший бугай, которому самое место на входе какого-нибудь богомерзского клуба. Например, в восточном Лондоне. А, ну да. Вот мы подходим ближе, я и Грег: в брови у девочки шип, как будто выглядеть как сука недостаточно – нужен игривый намёк. Предложил бы надпись на лбу, да не поймёт.

От входа тянется очередь, и вот в этой очереди куча знакомых лиц. Басы бьют по ушам, и мне определённо непонятно, почему те, для кого, собственно, грохочет музыка, слушают её снаружи.

– Почему все стоят? – спрашивает Грег. Думаю, всегда должен быть тот, кто озвучит висящий в воздухе вопрос.

– Вот именно.

Я вижу Лиззи, она стоит, держась за столбик ограждения, стоит – насколько это возможно, учитывая напирающую сзади толпу.

– Ребята! – девушка машет ручкой.

Мы здороваемся, и она пожимает плечами, недоумевая, в чём дело.

– Ты одна? – спрашивает Грег.

В этот момент её пихают.

– Ну, технически не одна, – и, со смешком, она подаётся вперёд. Подав руку, Грег выводит её из очереди.

– А где Джереми?

– Джереми? А, Джереми… Мы… расстались, – отвечает она.

– Что? Нет, вы – нет, – возражаю я.

Она смеётся:

– Ну почему мы не можем расстаться? Все могут, а мы нет? Ну да, не расставались мы, – недовольно признаёт она, – этот дурень придёт позже.

Грег прыскает.

– О, я явно лишний в вашем кружке единомышленников, – сетую я и смотрю на вход. – Я бы рад постоять в очереди…

– Но ты ненавидишь ждать, так что пошли, – Грег направляется вдоль заграждения и тянет Лиззи за собой.

– Сто-ой, – лопочет она, – меня нет в списке!

Мы проходим мимо очереди к самому входу. Амбал показывает зубы, но вряд ли это улыбка, так что я оборачиваюсь к девочке (девушке? Э-э, женщине?) с планшетом в руках.

– Мисс, могу я поинтересоваться, почему все стоят?

Она отрывает взгляд от записей и, скосив глаза, снова утыкается в планшет.

– Клуб полный.

– Не сомневаюсь, но почему половина из тех, кто должны быть внутри, стоят снаружи?

– Тебе же сказали, клуб полный, – басит амбал.

Она не реагирует. Мне хочется сомкнуть пальцы у неё на шее, потому что, вообще-то, она ломает мне всю историю.

Грег хмыкает:

– Конечно, но я не помню, чтобы тебя спрашивали. – У вас есть список, – пока амбал раздувает ноздри, оценивая ситуацию, он обращается к девушке, очаровательно-грубо, как умеет.

Она поднимает глаза.

– Список? Да, есть, – перелистывает верхнюю страницу. – Стейси Торнтон-Уилтон, Майк…рафт Холмс, Грег Лестрад, Джереми Нортон и Тео Уилльямс. Пять человек, боюсь, если вас среди них нет, придётся встать в конец очереди.

– Лестрейд, – поправляет Грег. – А это – Майкрофт Холмс. Девушка с нами – подруга Джереми Нортона. Это весь список? – удивляется он.

Она бросает холодный взгляд. Челюсть делает оборот; за щекой трескает пузырь жвачки.

– Вы будете проходить?

Грег пожимает плечами. Девушка открывает дверь, впуская их с Лиз, но когда я делаю шаг, охранник преграждает путь.

– Вы не проходите, – говорит эта идиотка.

– Он в списке, – раздражается Грег.

– Холмс уже прошёл.

А кто перед тобой, тупица? Мне положительно стоит держать себя в руках, что невероятно сложно, когда с одной стороны тебя мацает вонючий бугай, а с другой – какая-то умница с синими волосами пользуется своим сомнительным гендерным преимуществом.

– Холмс НЕ прошёл, потому что Холмс – я.

– Слушай, парень, тебе нужны проблемы…

– Убери руки, сейчас же, – предупреждает Грег. – Лиззи, позови кого-нибудь, я останусь снаружи.

Здорово, просто прекрасно. Один из тех моментов, когда ты отчаянно пытаешься не испортить вечер, понимая, что одно вспыльчивое движение – и он точно будет испорчен. Ситуация раздражает ещё и тем, что мы – и я, и эта девица, – знаем: единственная причина, почему я снаружи, а не внутри, в том, что её научили презирать всё, что выбивается из навязанной ей канвы.

– Пройдите в конец очереди, – кажется, во второй раз повторяет она. Амбал бычится, но стоит на месте, по-видимому, решая подкинутую его маленьким мозгом дилемму.

Грегу вдруг становится весело. Я, заметив его смешок, недоумеваю, но тоже улыбаюсь. Напряжение сразу же спадает.

– Остынь, мы просто отойдём в сторону… – говорит он и уводит меня за локоть, – …просто чтобы взглянуть, как Стейси придушит тебя твоей же волосней.

– Пф…

– Что? Думаешь, кто мог пройти под твоим именем в списке?

– Очевидно тот, кто точно знал, что я в нём.

– Или тот, кто хотел тебе подгадить.

– Подгадить… Откуда ты берёшь эти словечки?

Он чешет затылок.

– Детство в Ньюкасле?

– Точно… Боже, если ты вдруг заговоришь с этим кошмарно симпатичным акцентом, я не переживу.

Он хихикает и пихает в плечо.

В этот момент из дверей выходит Тейлор и всё заканчивается слишком быстро: её крики вспарывают воздух, донося до слуха самые смачные из выражений; в какой-то момент она выхватывает планшет и, как мне кажется, вот-вот замахнётся, но она просто прогоняет девочку, а сама остаётся, что-то втолковывая охраннику.

Старая-добрая Тейлор – королева подиумов, вечеринок и неосторожных сердец, – капризная принцесса, которая никак не вырастет из микро-юбки и образа барби. Время идёт и проходит мимо неё. Ну разве не прелесть?

– Тейлор, тебе не говорили, что ты пиздец какая злыдня? – интересуюсь, подойдя.

Она скалится, и в итоге планшетом достаётся мне. Всё дело в том, что людей вроде Тейлор невозможно воспринимать спокойно. Шерлок говорит, что Стейси – нарост на теле общества, но я нашёл пример лучше, и испытываю несравненный кайф, напоминая ей об этом.

– А тебе не говорили, что ты пиздец какой умник?

– Вообще-то, говорили, – недоумеваю я.

В самом деле, старайся лучше. Нет, всё-таки это забавно, не понимаю, почему Грег смотрит, явно не одобряя. Я не виноват, что она похожа на вопящую цаплю.

– Да, он тот ещё умник, – говорит он, переключая внимание на себя. – Я Грег.

– Тейлор. Ты вроде милый, на твоём месте я бы ни за что не связалась с таким придурком.

Да ты уж определись.

Она поправляет причёску, – этот кокетливый приёмчик выучен ещё в детстве. Гладкое каре, волосок к волоску: и я, и она – часть прилизанного мира.

– Упаси Боже… – начинаю я, но слова глохнут, потому что Грег закрывает мне рот.

Пробую укусить его за палец. Ха-ха! Так-то.

Она закатывает глаза.

– Ладно, не стойте. Мне нужно впустить людей. Старый список потерялся, а новый Джим писал на коленке. Так что давайте.

– Детка, кто поручил тебе такое важное дело?..

Она открывает дверь. Глухой гитарный риф обретает резкость, и мы, подталкиваемые её рукой, входим в тёмный тоннель клуба.

Я тут же наскакиваю на Алекса: слава богу, его руки заняты бокалами, потому что уж кто-то, а он всегда найдёт, чем их занять. Врубившись, на кого наткнулся, он улыбается:

– Майк! Ты здесь! У нас всё в самом разгаре, – кивает в сторону столиков, – не хочешь присоединиться?

Но от былого энтузиазма не остаётся и следа, когда он замечает Грега.

– Может позже, – отвечаю я.

– А… Ну, я пойду. Увидимся, – он спешит улизнуть, очевидно разочаровавшись в перспективах вечера.

Клуб похож на гудящий улей. Разговоры перебивают музыку, жужжат, сливаясь в гвалт, и слух то и дело отвлекается на отдельные голоса, что вспыхивают то тут то там. Народу битком, не считая тех, кто сидят за столами. Не могу отделаться от иррационального предчувствия, словно этот рой нетрезвых придурков таит опасность. Мои профессиональные заскоки начинают раздражать.

– Добро пожаловать в рай для бездельников, – объявляю я.

– Да что с тобой сегодня?

– Ничего. Может, я слишком устал, чтобы не называть вещи своими именами.

– Поэтому ты сорвался на Тейлор? Она-то чем не угодила?

– Поверь, я оказываю ей услугу. Она несёт всё, что взбредёт в голову, а так как в голове у неё помойка, кто-то должен иногда её затыкать. Иногда – не всегда. Кстати, я никогда не говорил ничего по-настоящему обидного, в отличие от неё.

– Отлично, – он явно не воодушевлён моим ответом.

– Что?

– Просто подумал, что она может считать так же. – Музыка заглохла, и эти его слова прозвучали неожиданно громко. Он морщится и принимается выглядывать знакомые лица.

– Зачем?

– Что зачем? – оборачивается, не понимая. – Зачем подумал?

– Зачем ты меня выводишь?

– Я не…

– Ладно, проехали. Пойду найду Джима, – говорю я, но он хватает меня за руку.

– Какого чёрта, я не могу вставить и слова? С каких пор ты бесишься из-за ерунды?

Когда мы успели поругаться? Пытаюсь убрать его пальцы, но он вцепился так крепко, что останется синяк. Стоящая рядом девушка бросает недоумённый взгляд.

– Ты делаешь мне больно, – цежу я сквозь зубы.

– Не будь такой принцессой… Мне что, встать на одно колено?

– Грег. – Я лишь качаю головой и выпутываюсь из хватки.

– Ладно! Извини! Извини, – кричит он, когда я уже развернулся, чтобы уйти. – Я сморозил глупость, прости.

– Не извиняйся, – обрываю устало, продолжение фразы будто потерялось в голове. – Всё нормально. Поговорю с Джимом и вернусь.

***

Я нахожу его в одной из гримёрок: стучусь, и он отзывается охрипшим, но всё же узнаваемым голосом. Приоткрываю дверь. К ногам выкатывается пивная бутылка.

– А, Майк. Заходи.

В комнате ужасный бардак: всё заставлено аппаратурой, сверху навалены сумки, вещи. Переступая через это добро, успеваю пнуть пакет с чипсами и, задев рукой, взять am на гитаре.

– Милый гадюшник.

Он смеётся:

– Да, а десять минут назад прямо на полу спал наш ненормальный звуковик.

– Ну, судя по звуку в зале, поспал он хреново.

– Даже жаль расставаться со всем этим, – мрачно говорит он. – То есть, это было здорово, по-настоящему здорово. Помнишь, как мы отрывались в «Костях и Черепе»? Боже, что было за место, – он усмехается, проводя ладонью по лицу, как будто это сотрёт воспоминания или сожаления о невозвратимом.

Сажусь на край колонки, не сводя с него глаз.

– Можешь не бросать, если не хочешь, – говорю я, взвесив.

– Хочу, – вмиг он становится серьёзным. – Даже не думай, что я сомневаюсь. Просто… мы ведь всегда жалеем о чём-то. По-доброму.

– Должно быть что-то, о чём ты будешь вспоминать. Знаешь, ты счастливый хотя бы потому, что у тебя это было.

– Да. Ты прав, чертовски прав. Я всегда мечтал о такой жизни, но ещё больше мечтаю о другом. Видишь, как всё меняется. – Он прижимает к губам костяшки пальцев. Ему грустно. Есть кое-что, помимо прочего, в чём Джим хорош, – его решительность достойна уважения. Может, он из породы рыцарей, мне всегда так казалось. И он спрячет меч, чтобы стать королём.

– Ты пришёл поговорить или…

– Да, есть… – осматриваюсь, – надеюсь, под этими шмотками не прячутся лишние уши.

– А, – отмахивается он, – уже не важно.

– В смысле? – напрягшись, спрашиваю я.

– Экономка нашла жучки. В квартире. – Вот как. Интересно. – Глушилку сняли, заменив на кусок пластмассы, хотя я всё равно не заметил. Ты не выглядишь удивлённым, – замечает он.

– Я пришёл поговорить об этом. Камеры и прослушка по всему дому. Сначала я подумал, что это нормально…

– Боже, – смеётся он, – мы докатились до того, что прослушка прямо в квартире – это нормально.

Киваю.

– …спрятаны они неплохо, но устройства такие топорные. Обычные магазинные игрушки.

– Со съёмными чипами. Кто-то работает на месте, и это не MI5, – рассуждает он.

– И мы даже не заметили. Это странно и интереснее всего. У меня дома без моего ведома даже муха не пролетит.

– Ну, я не любитель протирать пыль. Давно они там?

– Чипу на камере примерно месяц. Но не уверен, что он первый. Камера была в шкафу, а я не подходил к нему с полгода.

– У меня так же. Вернул всё как было.

– Мы сглупили, Джейми. Нельзя быть такими беспечными, хотя я не представляю, как мог не заметить. Есть соображения?

– Домработница?

Пожимаю плечами.

– Может, но стоит подумать не о том, кто это сделал, а о том, кому это нужно.

Он молчит, задумавшись.

– Нет, Майк, – качает головой, – ей под семьдесят. Она ни при чём. Хотя в любом случае стоит сменить её: хреново же она работает, раз не заметила раньше, – говорит он со смешком.

– Не думаю, что это забавно, – хмурюсь я. – Ко мне не так трудно залезть, но для этого нужно поработать мозгами. А всё это смахивает на дилетантство. Либо это странный, но намеренный контраст, либо… – Нет. – Кто ещё?

– Сначала я подумал, что это ты. Но потом решил, что, если бы работал ты, я бы и в жизни не пронюхал.

– А если я хотел закосить под дилетанта?

– А ты хотел? – он вскидывает бровь.

– Слушай, даже не вздумай воспринимать эту идею всерьёз. Даже на долю секунды. Возможно, тот кто это сделал, хотел, чтобы мы обнаружили наблюдение и подумали друг на друга.

– Или чтобы рассуждали, как ты сейчас.

– Джеймс…

– Нет, всё нормально, ты прав. Ты ведь заметил: на последнем деле что-то пошло не так. Они знали, что мы придём. Их предупредили.

– Либо это было случайностью, либо их предупредили слишком поздно, иначе сломанными рёбрами не обошлось бы.

– Очень интересно… – постукивая по нижней губе, тянет он. – Я узнаю, что смогу.

– Нет, не лезь в это. Я сам.

– Это касается не только тебя. Не надо меня беречь, – говорит он, поднимаясь со стула. – Пойдём к нашим, задолбала эта каморка, – бросает он и пинает подвернувшуюся под ногу бутылку.

Уже в коридоре он оборачивается и переходит на французский.

– Так ты снова в Форин-Офисе? О, Майк. Соболезную.

– Хоронишь мою карьеру?

– Из этой ля задницы, уж прости, не выбраться даже тебе, – весело говорит он. – Объединённая Европа… Дружище, это полная жопа. Зато рядом с Даунинг-стрит, будем вместе обедать. Видишь, не без плюсов, – подмигивает он.

– Эй, эй, я ведь и обидеться могу!

***

За столиком, откинувшись на спинку сидения, скучает Стейси; рядом Тейлор и Грег клокочут о чём-то невероятно весёлом, при этом Тейлор, смеясь, пытается ухватить его за нос. Подумываю о том, чтобы отгрызть ей руку, но, встретив взгляд подруги, забываю предыдущую мысль: она не просто скучает, а выглядит слишком подавленной даже для самой себя. Джим подходит к ней и берёт её за плечи, она поднимает голову и что-то говорит.

– Может, вы двое скажете, что случилось? – громко спрашивает он.

Тейлор отвлекается, и весь её вид так и говорит: «Ну что ещё?» Джеймс, в свою очередь, выглядит спокойным, но, зная его, я знаю, что он готов заорать.

– На твоей подруге лица нет, а ты сидишь и трещишь с чужим бойфрендом…

«…идиотка», – мысленно добавляю я.

Она цокает, вздыхает и нехотя оборачивается.

– Не пойму, о чём ты, она всегда такая. Стейс, – она тянет её за прядь, но та раздражённо ведёт плечами. – Вот видишь, – с ехидной ухмылкой говорит она.

– Нормально. Со мной всё нормально! – не выдерживает Стейси.

Грег сидит, закусив губу, в неловкости из-за происходящего. Мы с Джимом садимся на диван напротив, и, подняв глаза, он натыкается на мой недоумевающий взгляд. Что бы там ни произошло, если виноваты эти двое, мне остаётся только похлопать.

Стейси поворачивается к нам и, поправив берет, как ни в чём не бывало отпивает из бокала. Губы ловят трубочку, и четыре пары глаз устремлены на них: мне даже кажется, что она изобразила очередную пьесу, чтобы вернуть ускользнувшее внимание. Но, зная Стейси, я понимаю, что это не так. Она не ищет внимания – внимание находит её.

– Что нового, тедди-бой? – спрашивает она, и я буквально слышу, как все выдыхают с облегчением.

Ничего, кроме того, что наши карьеры, а может, и жизни, висят на проводке DSS.

– Мы с Джимом решили петь дуэтом, – выстрел наугад, лишь бы отвлечь её. Надо же, я пытаюсь шутить. Прав был Джим, я в полной жопе.

– Эй, чур припев – мой, – со смешком говорит он.

– Я что-то пропустил? – наклоняясь к столу, спрашивает Грег. – Надеюсь, это не метафора.

– Ты уже танцуешь с Тейлор, так что без обид, – замечаю я.

Он морщит нос.

– Ты, – указывает пальцем, – всё обещал спродюссировать меня…

Фразу перебивает взрыв хохота.

– Неет, Грег, какого чёрта!..

– Удар ниже пояса!..

– Смейтесь, – говорю я, – но он пока ещё не выпустил ни одного хита…

Мы гогочем так громко, что, несмотря на музыку, с соседнего столика оборачиваются, как в библиотеке.

– Ладно, – скрестив руки, говорит Тейлор, – ладно. Беру свои слова обратно: вы явно нашли друг друга, – вдобавок к сказанному она качает головой и закатывает глаза.

Я смотрю на Грега: он улыбается – «ещё бы», и от этой картины теплеет внутри.

– Когда я искал, то точно не думал, что найду это. – Я едва сдерживаю смех.

– Как с рождественским подарком, – он не сводит взгляда, – ждёшь одного, открываешь – а там…

– Рыжий лепрекон. Не хотел бы я получить такой подарок, – хлопнув меня по плечу, говорит Джим.

– Да? А что бы ты хотел получить?

– Тебя, Стейси, и можно без обёрточной бумаги.

– Но… ты вёл себя слишком плохо, – замечает Тейлор, – так что получай свой мешочек угля. М, кстати о подарках… Мы кое-что привезли.

– Ну и где, чёрт возьми, мой подарок? – возмущается Грег. – Я жду уже, заждался!

– Да вот он сидит!

– Это, – Стейси роется в сумочке, – в общем, это такие шапки… Чёрт, как там они называются?

– Фески.

– Ой, ну да. Вот. Кому какую?

…

– Мне идёт? – спрашивает Грег, дёргая золотую кисточку. Я не выдерживаю и прыскаю. – Вот всегда так, – шутливо возмущается он. – Кстати, как поездка? Начинаю думать, что вы двое натворили что-то такое, о чём стыдно рассказывать.

– Что случается в Америке, остаётся в Америке, – состроив серьёзную мину, говорит Стейси.

– В Африке.

– А?

– Марокко – в Африке.

– Да? Ой, да ну тебя, испортил весь рассказ.

– Мне кажется, после того, как её лягнула верблюдиха, слово Африка стёрлось из её памяти.

– Она знала, в кого целиться, – грустно говорит Стейс. – Потому что когда подбежала Тейлор, она успокоилась и как ни в чём не бывало стала жевать мои волосы.

– Кто-о, Тейлор?

В ответ та демонстрирует средний палец.

– Ладно, мне скоро на сцену, – говорит Джейми, поднимаясь.

– Нет, – Стейси успевает ухватить его запястье. – Не уходи. – Взгляд у неё совершенно безумный; Джим замирает, недоумевая, как и мы. – Просто… посиди с нами.

Мы с Тейлор и Грегом переглядываемся. Да что, блять, происходит?

– Стейси, – в замешательстве начинает Джим, – мой выход через пятнадцать минут. После я никуда не денусь. Но если ты не перестанешь меня пугать, я точно никуда не пойду, – чуть повысив голос, говорит он.

Она сникает.

– Верно. Иди, я… Не стоило столько пить, только и всего.

– Пойдём, подождёшь меня в гримёрке.

– Нет, я буду мешать. Останусь с ребятами.

Он отходит от стола, не сводя беспокойного взгляда, а потом, задержав глаза на мне, наконец уходит.

Стейси пинает меня под столом и делает знак глазами. «Сходим проветримся, – говорю я, – не скучайте». К нам, сжавшись до размера половины себя, пробираются Джереми и Лиззи, и, поменявшись с ними местами, мы с подругой протискиваемся сквозь толпу, но не к выходу, а к одному из служебных помещений – каморке с аппаратурой. Закрыв дверь и щёлкнув выключателем, Стейс прижимается к стене; по её хмурому лицу понятно, случилось что-то дерьмовое. Я вскидываю брови, но не успеваю задать вопрос.

– Наткнулась на Кэндис. Здесь, в клубе. Она не в себе. И Майк… думаю, у неё пистолет.

Воу. Честно говоря, Кэндис давным-давно выпала из моего поля зрения, так что я и думать про неё забыл.

– Пистолет, у неё?

– Не знаю. Она оттащила меня в этот чулан. Не знаю, она на чём-то сидит, она просто взбесилась, Майк! Орала, угрожала, вот, смотри, – она отодвигает браслет, показывая свежий синяк. – У неё поехала крыша. Визжала, что убьёт меня, а потом полезла в сумочку… Не думаю, что она искала зеркало. Я смогла убежать. В клубе к тому времени было полно народу, так что я затерялась на танцполе, пока не встретила Грега.

Какого чёрта?

Обдумываю её слова. Всё это не похоже на Кэндис, но, плотно подсев, будучи в группе риска, та вполне могла двинуться крышей…

– Я решила сначала сказать тебе. Решила, что ты должен знать.

– Я дожил до того дня, когда ты ставишь меня в известность о своих планах?

– У меня нет плана. У тебя есть. Я боюсь, что она может что-нибудь сделать. Со мной, с собой, я боюсь за Джеймса. Что мне делать, Майк? – почти умоляя, спрашивает она.

– Здесь куча народа. Я её не видел, может, она ушла. В любом случае заметить её нам будет так же трудно, как ей – нас. Мы выйдем, найдём Грега: он отвезёт тебя домой. Ты поняла?

– Я не оставлю Джима…

– Нет, ты оставишь Джима и всех, кого я скажу.

– Майк…

– Если что-то пойдёт не так, вымани её на улицу. Без резких движений. Если у неё пистолет, кто-то может пострадать.

Она кивает, и я вижу, что её нервы на пределе.

– Стейси, – говорю я тихо.

– Что? – она поднимает глаза; смотрит потерянно.

– Просто выйди и сделай всё, как нужно.

Эти слова отбрасывают на несколько лет назад, в большой красивый дом в Сассексе, именно в тот, где жила семья Стейси, точнее – на второй этаж, прямо по коридору, последняя дверь налево. Здесь её комната, и рядом на стене её имя – его закрасили, но просвечивает всё равно, что портит общее впечатление от этого великолепия: лиловый ковёр, белоснежная лепнина, и тут, как пятно на глазу, кривая маркерная надпись. Впрочем, таким было впечатление и от самой Стейси, так что жаловаться особо не на что – разве только на то, что дела представляются так, как они обстоят.

Я поднимаюсь по лестнице, и, преодолев последнюю ступеньку, в конце коридора вижу женщину: та наклонилась, подсматривая в замочную скважину. Что-то внутри меня (может, воспитание) при виде этой картины протестует; прочищаю горло, и вот она замечает моё присутствие. Отпрянув от двери, стучит по ней ладонью – не кулаком, – не особо надеясь на успех после десяти минут бесплодных попыток.

Ковёр приглушает шаги, но скрип новых туфель, шорох брюк, – я не приведение в этой тишине, хотя чем ближе её изумлённый взгляд, тем менее реальным ощущается происходящее.

На бархате её платья – шерсть, на запястье – пятно от вина. И в ногах вьётся кошка. Кити-кити. Кыш, – шикаю я.

– Она заперлась и не выходит. – День был таким тяжёлым, столько упрёков выплеснулось наружу и висит в воздухе, и вот, наконец, звучит признание в поражении. Её голос грубее, чем обычно, и весь её вид говорит о том, что можно не притворяться. – Делай с ней, что хочешь, мне надоело потакать её капризам.

– Ей трудно, – говорю я, – не думаю, что кто-то, кроме вас, может поддержать её. – Оригинальная мысль звучит так: «Думаю, вы могли бы поддержать её. Хоть раз в жизни».

– Нам всем трудно. Я потеряла мужа, не спала двое суток, отдавая распоряжения, в том числе и на её счёт, а в благодарность она заперлась в комнате. Как будто мало проблем.

Я не хотел, чтобы недоумение отразилось на моём лице, но, похоже, это не сработало. «Она не проблема, она твоя дочь», – думаю я, сжав зубы. И не кто-то там, а ты, воспитала её такой. Язык зудит – так хочется сказать это вслух.

– Почему так тихо. – Она напрягается, и только теперь я вижу: ей не всё равно. – Стейси, – она лупит по двери, – что ты там делаешь?! Майкрофт, вдруг она что-то с собой сделала?!

Она смотрит в отчаянии, и кошка, эта дурацкая кошка, жалобно мяучит, испугавшись поведения хозяйки. Как можно любить кого-то, делая это так неочевидно, что «равнодушие» становится первым приходящим на ум словом? По правде говоря, этим вопросом я задаюсь до сих пор. Как, а главное – зачем?

– Она не такая глупая. Я поговорю с ней, если позволите… – «наедине».

Она смотрит куда-то на мой рукав, оцепенев. Вздрагивает и поднимает глаза на моё прикосновение; я даже не уверен, слышала ли она. Хмурит брови, словно забыла, зачем пришла.

– Да. Мне нужно спуститься к гостям, – прижав руку ко лбу, она обращается скорее к себе, чем ко мне, и уходит. Смотря ей в спину, я думаю о том, что все они ненормальные, а потом вижу надпись – и она напоминает, что здесь, за дверью, живой человек, хотя секунды назад мы говорили о ней в третьем лице. Тогда это показалось чертовски странным, и сейчас, спустя восемь лет, у меня то же чувство.

– Стейси, – хлопаю по двери, – открывай.

– Она ушла?!

– Да, – говорю я и слышу щелчок замка.

Дверь приоткрывается, и в проёме показывается Стейси – с опухшими глазами и перемазанными тушью щеками. Она бредёт к кровати и падает лицом в подушку. Кошка плетётся за ней и, запрыгнув на постель, растягивается на одеяле. Я сажусь рядом, и мне до жути неловко: я просто не знаю, что делают в таких ситуациях.

– Стейс…

– Если ты пришёл утешать меня, – глухо отзывается она, – можешь валить обратно. Мне не нужно хреново сочувствие. – Она резко садится в кровати; глаза смотрят с вызовом, ноздри раздуваются – полный набор «отвали от меня, не то врежу». Но, зная её чуть больше, чем всю жизнь, я каким-то образом рассудил, что всё совсем наоборот, и притянул её к себе. Не помню, что говорил, пока она рыдала, но отлично помню адекватную часть нашего разговора.

Она сказала:

– Ненавижу её, ненавижу их всех. Уроды. Пришли сюда, как в цирк, как будто им есть дело.

– Завтра это закончится, и всё станет как прежде.

– Как прежде? Ничего не будет «как прежде»! Почему это случилось со мной, Майк, что я сделала?

– Ничего. И уже ничего не поделаешь. Нужно жить дальше, Стейс, хоть это и звучит, как идиотизм.

– Ты идиот.

– Рад, что ты не растеряла сарказма. Ты собираешься выйти из комнаты?

– Нет.

– Неправильный ответ.

Она поднимает высохшие глаза, удивлённая, словно я сказал диковину.

– С какой стати я должна спуститься вниз и подыгрывать этим жирным скорбящим ублюдкам?

– С такой, Стейси, что жизнь продолжается. Даже если кажется, что это не так. Подумай головой.

– Продолжается? Ради чего? Ради чего мне жить, выходить из спальни, думать? Ради эти тупиц или мамаши, которой на меня плевать? Что такого в этой жизни, что за неё так цепляются? Где это всё?! – она, против воли, снова срывается в слёзы.

– Ну-ка, ну-ка, тише. Ты не поймёшь, как ошибаешься, пока не наломаешь дров. Успокойся, и не будь дурой. Если продолжишь в том же духе, тебя сплавят в какую-нибудь частную школу. Осталось два года, это не так уж много.

– Я хочу уехать. Не хочу ждать два года. Чёрт, у меня даже нет денег…

– Не совсем верная информация. Технически, у тебя есть деньги, но пока ты несовершеннолетняя, твоим наследством управляет мать.

Она замирает.

– Наследством?

– Само собой. Неужели ты думала, что отец ничего тебе не оставил? Через три года у тебя будет больше денег, чем у многих толстосумов внизу.

– Майкрофт Холмс, ты отвратителен. Продолжай.

– Моё мнение что-нибудь значит? – полушутя спрашиваю я, и она, улыбнувшись уголками губ, стирает выступившие слёзы. Со смешком проводит под глазами.

Ливень кончился и меж поредевших туч проглядывает скромное солнце. Так патетично. Как жалко.

– Конечно значит. Извини мне эту истерику, – вздыхает она и продолжает внезапно бодро: – Итак, откуда ты знаешь про деньги? – Ветер, раскачав ветку, окатил остатками дождевой воды. Перемена в её настроении столь разительна, что я не могу не вздрогнуть.

– Наш адвокат, я слышал, как они говорили с отцом. – Она кивает. – Деньги в трастовом фонде, доступ к которому откроется в день твоего совершеннолетия. До тех пор попечителем является твоя мать. В завещании не сказано ни про какие отчисления вплоть до восемнадцати лет.

Большой палец в задумчивости очерчивает нижнюю губу. Она молчит и смотрит вниз: тем неожиданнее взгляд исподлобья – злой, обиженный. Я бы сказал, что в её голове уже созрел план.

– Зачем он это сделал?

– Он знал, что вы не очень-то ладите. Может, решил, что так вы найдёте общий язык. Ты найдёшь. И знаешь, он был прав. Выбор за тобой.

– Он просто напросто привязал меня к ней. Не надо, Майк, я всё прекрасно понимаю. И что теперь, я должна ходить на цыпочках, делать всё, что она говорит, как она говорит?

– Было бы неплохо.

Она сжимает губы, размышляя, но со стороны её расфокусированный взгляд напоминает взгляд в воду перед прыжком.

– Либо это, либо на ближайшие три года я остаюсь ни с чем. Ладно. Ладно. Не то чтобы у меня был выбор. – Она беззаботно пожимает плечами, и неожиданно я понимаю, что запомню этот момент. – И какой мой первый шаг?

– Умойся и спускайся вниз. – Мне не по себе. Словно этим сговором мы переступаем черту. Глупость; отгоняю эту мысль. – И да. Надень что-нибудь подобающее, – говорю я, задержав взгляд на задравшейся юбке. – Что-то… хм… короче не это.

Уже у двери оборачиваюсь.

– Стейси.

– Что? – грустно отзывается она.

– Просто выйди и сделай всё, как надо.

***

Выйдя в зал, я жалею, что нельзя разогнать этот муравейник, не привлекая внимания. Вызвать полицию было бы глупостью. Конечно, можно сорвать пожарную сигнализацию, но неизвестно, что будет, если начнётся давка. Их нет за столиком, и я безуспешно выискиваю Грега, но замечаю кого угодно, только не ребят. Стейси жмётся рядом, как будто я живой щит, и в этом есть что-то смешное. В том, что Кэндис вдруг стала террористкой. Вина за это целиком на Стейси, и она прекрасно понимает причины, происходящее, последствия, – пусть и косит под дуру. Я могу уйти, оставив её расхлёбывать, но, в конце концов, для этого и нужны друзья.