Текст книги "Беглец (СИ)"

Автор книги: e2e4

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Может, я давлю слишком сильно. Во мне эта сила есть…

Джеймс возвращается с антисептиком, застаёт последнюю фразу и, протягивая бинт, поджимает губы. Расшифровать его выражение лица трудно – он не зол, скорее разочарован.

– Тебя ничего не смущает? – спрашивает он, глядя сверху на сидящего возле Стейси Грега.

– Нет.

– Рад слышать. Так что здесь случилось? – он оборачивается ко мне.

– Мы поссорились, она разбила бокал.

– Стейси? – Он вкидывает брови в ожидании её подтверждения. Стейс вытирает слипшиеся ресницы, поспешно, всем видом обещая, что скинула напряжение до полного штиля, – и от этого мне самому становится легче.

– Я набросилась на него и разбила бокал. Вышло случайно, – смотря перед собой, говорит она.

– Не обязательно его выгораживать, – вклинивается Грег. – Выглядит так, словно ты разбила бокал и танцевала на осколках. Случайно.

– Я никого не выгораживаю. Мы оба пьяны, – спокойно отвечает Стейси. – Я перегнула палку, кинулась на него с кулаками, он пытался меня удержать. Хватит, это я виновата, только не ссорьтесь, ради Бога.

Грег ничего не говорит, хотя, может, уже планирует, как будет вымаливать прощение, ползая передо мной на коленях. Скорее всего.

Он помогает ей подняться. Мы с Джимом собираемся уходить и ждем их в прихожей. У него в руках – бутылка Подьё Сент-Эсташ, и мне вдруг весело.

– Что, вы не останетесь? – стоя на одной ноге, ноет Стейси, как будто ничего не случилось. Загвоздка в том, что ничего и правда не случилось. Мы, как это бывает, выпили слишком много и не сошлись во мнениях.

– Нет, мы пойдем.

– Куда ты собрался? – мрачно спрашивает Грег, но я не собираюсь отвечать.

– Куда-нибудь подальше, а что? – вмешивается Джим спокойно и бодро, оборачиваясь от зеркала, где поправлял волосы. – Уж мы всегда найдем, как развлечься. Грег, – добавляет он, зачем-то издевательски, и до меня доходит, что градус кипения между этими двумя достиг максимума, но не могу взять в голову, почему.

– Я не с тобой разговариваю.

– Ну, ты так хорошо освоился с моей девушкой, что я решил, что мы поменялись ролями. Майк, по-моему, вообще не хочет тебя видеть, так что всё нормально. Там ещё полно вина, и впереди целая ночь и куча всего, о чём можно подумать. Но, – он пожимает плечами, – это необязательно, потому что уж мы точно не станем грузиться. Адьё.

Джим толкает дверь и выходит. На тумбе мои ключи от машины,

– Куда ты идёшь? – не унимается Грег и останавливает мою руку с зажатой связкой, так что приходится вырвать ладонь.

– Ну, как мудро заметил Джим, куда-нибудь подальше. Приятного вечера, дорогая, – целую Стейси в щёку и медлю, глядя на Грега.

– Сделай одолжение, попади домой не позже утра. Возьми та…

…кси.

В момент, когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, на пороге возникает Тейлор. Видимо, прямиком с показа, иначе как объяснить белые тени, фиолетовую помаду и дикое гнездо, в которое превратились её волосы. Выглядит по-настоящему здорово. В руке – прозрачный чехол с чем-то красным и кружевным.

– Окей… эээ… окей, – тянет она, оглядывая странную картину: растрёпанную Стейси с перебинтованной ногой, Грега с кровью на рукаве и меня, зажавшего её в дверях. – Эм. Встретила Джима, – она смотрит снизу вверх и показывает на улицу. – Я что-то пропустила?

***

Спрашиваю Джима, насколько тот пьян по шкале от одного до десяти. Сам я точно не сяду за руль, а вот он порывается – уже открыл дверцу своего Бентли. Четыре, отвечает он. «Шесть», – сокрушаюсь в ответ, но всё же доверяю вести себя, куда ему вздумается. Во всём, что касается доверия, он один из немногих, на кого я могу положиться без оглядки. В эту простую констатацию укладывается вся суть наших отношений: мы не дружим, не приятельствуем, и объединяет нас даже не работа – возможность без оглядки принять подставленное плечо. «Здесь должен быть хоть один, кому можно доверять», – пьяно размышляю я. Я-то знаю, какой он, что он холодный и расчетливый под этим всем. Под костюмом, что защищает, под улыбкой, что обезоруживает, под спокойным взглядом, что обещает капитуляцию, чтобы выманить из укрытия и прихлопнуть игривым шлепком руки. Он кажется обычным и легким на зуб, пока не растягивает губы в американском фаянсовом оскале – когда я выхожу из-за его спины.

– Ты холодный и расчетливый, – бормочу я, съезжая вниз на сидении, пока не упираюсь коленями. – Правда или желание?

– Правда, – звучит устало, но одобряюще. – Мне интересно, – поясняет он.

– Почему, чёрт тебя дери, ты ненавидишь моего бойфренда?

– Эмм… Считай это классовой ненавистью, – то есть он даже не отрицает. – Что ты ухмыляешься, по-твоему, такого не может быть?

– Чушь. Я не ухмыляюсь, Джим, – говорю я с закрытыми глазами, – я смеюсь. Между мной и Грегом нет никаких различий, так что – либо ненавидь нас обоих, либо не пытайся скормить мне этот бред. Не знаю, что у тебя за проблема, но придётся вам смириться друг с другом.

– Хочешь знать, что мне не нравится? Перечислить? Дай-ка подумаю… Он трётся вокруг моей девушки – это раз.

– Так и держи свою девушку при себе. – Я смотрю пьяно, вскинув брови, но всё же стараюсь быть не слишком резким. – Что за детская обида. Не он виноват в ваших проблемах. В них никто не виноват, кроме вас.

Лицемер.

Только стоило разогнаться, как под веками возник образ Грега, упрекающий меня в том же самом, но уже по душу Стейси – она не виновата в наших проблемах. Раздражающее озарение, после которого заготовленная речь схлопывается в:

– Твоя ревность абсурдна.

– Может быть. Может быть не виноват. Только знаешь, раньше я прекрасно мирился с тем, что твои бойфренды оттесняют меня на второй план, но когда это происходит ещё и в моих отношениях… Можешь считать меня нелепым, но ты сам завёл этот разговор, так ведь? Может, моя ревность и абсурдна, но я не доверяю ему и не буду мириться, пока…

Он замолкает.

– Пока что? Ну говори, раз начал, – предлагаю я, совершенно при этом не злясь. Я могу быть пьяным или злым, но не одновременно. – Меня не волнует ничьё одобрение, если кто-то такой умный, чтобы спорить с моими вкусами – сколько угодно.

– Я знаю! Конкретно ты здесь ни при чем.

– Ага, так и выходит. Вы оба уверены, что кайфуете, на самом деле перекладывая ответственность на меня. И прости, что ты ему не доверяешь – ещё один бред.

– А ты так в нем уверен. С чего бы? Объективно, что такого ты о нём знаешь? Может, это он…

– Красивая теория. Наивный юноша влюбляется в коварного, но обольстительного злодея, в чьих объятиях забывает про осторожность… Вот только не я здесь наивный. Если кто и ни при чем – так это Грег. Боюсь, он здесь исключительно по мою злодейскую душу.

Наконец мне удается рассмешить Джима.

– Ладно, – качая головой, с улыбкой говорит он. – Может быть, у меня паранойя. – Я не считаю, что ты не способен позаботиться о себе.

– Вот и славно. А теперь вези меня в место, где таким, как мы, как следует воздаётся за их грехи.

***

Я так привык доверять ему свою жизнь, что доверил бы и угробить нас где-нибудь под мостом. Но, к слову, водит он гораздо лучше меня, так что я даже расслабляюсь на сидении. Мне гораздо спокойнее, чем если бы я сам вел машину, которую оставил припаркованной у дома Стейси. Только ключи забрал – без особой надежды, что Грега полезть за руль такой пустяк остановит.

– Ты не спрашиваешь, почему я не остался, – обогнав полицейский патруль, тихо говорит Джим. – Пусть подумает над своим поведением. Я ведь прав?

Мне трудно оценить вероятность того, что эта воспитательная мера возымеет эффект, так что красноречивое молчание – мой выбор до конца нашего пути. А приезжаем мы в…

– Все дороги ведут в Ноттинг Хилл, – постукивая по рулю, бодро изрекает Мэнсфилд. Мы пригибаемся, высматривая в лобовое происходящее на верхнем этаже дома, к которому подъехали. Красные, жёлтые вспышки, заглушенная музыка и гвалт голосов, доносящийся с заполненной народом крыши. На мой немой вопрос следует простой ответ.

– Борис. – Ладно, ради Бога, мог и сам догадаться, что лучшего способа развеяться, чем вечеринка нашего русского знакомого, не придумаешь.

– Борис! – восклицаю я, обнимая здорового, похожего на медведя, бородача. Лично я терпеть его не могу – неотёсанного мужлана под бесконечным приходом, пропитанного алкоголем так, что моё опьянение нашло мощную поддержку и это уже не шесть, а все семь. На восемь я начинаю путаться в мыслях, на девять – в словах, а десять случалось лишь пару раз, воспоминания о которых даже не нужно стирать из памяти. Один из таких вопиющих случаев пришёлся на встречу с Олли – вот почему я чуть не закололся вилкой у Стейси на Дне Рождении, услышав вопрос про секс с незнакомцами.

Выслушав мои излияния, Джим чешет нос и смыкает мои пальцы вокруг стакана.

– Расскажу тебе историю про нашего общего друга. Этот парень, назовем его Х – смеётся он, – как-то завалился ко мне домой, мы были с жёсткого похмелья после вчерашней пьянки. Крутился, как юла, а у меня жутко болела башка, и когда мне это надоело, я спросил, какого хрена стряслось, что его так прёт, на что Х сказал, что проснулся в чужой постели и…

«Представляешь, просыпаюсь от того, что надо мной кто-то стоит. Открываю глаза – мрак, и посреди темноты бледная фигура. Я сначала перепугался, думаю, что за глюк, да ещё такой реальный. И злой, как чёрт. Я ему – привет, он от неожиданности аж отшатнулся. Ну, я к тому времени продрал глаза и понял, что никакой это не глюк. Пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь об этом парне – но нихрена, начинаю соображать, как побыстрее убраться, и знаешь чё? Мой глюк пожал плечами и ушел. А я лежу, слушаю, как он там чем-то гремит. Так он, вместо того, чтобы выгнать, завтрак мне принёс, прикинь?» – смешно передавая манеру Олли, пересказывает Джеймс и подмигивает.

– А можешь представить мой шок, – спокойно говорю я, – когда я просыпаюсь, а рядом – тело. Чьё-то очень маленькое тело. Знаешь, для человека, чей сексуальный ценз начинается с шести футов, проснуться и обнаружить в своей постели три четверти человека – то ещё потрясение. Сперва даже решил, что это ребенок. Чуть не чокнулся с перепугу. В башке – вакуум, помню всё до абсента, а после – нихера… Я себе до этого момента вроде как верил, а тут как представил, что мог выкинуть, меня чуть не вывернуло. И стыдно так, что я даже в его документы лезть постеснялся. И темно, правда, нихрена не видно, а тут он просыпается – два огромных глаза. Ну, думаю, ладно, не просто же так он здесь оказался…

Я не успеваю договорить, а Джим уже ржёт, упав на локти.

– А потом ты подумал, что после этого обязан на нём жениться.

– … к тому же у меня были такие тёмно-синие простыни, и он здорово на них смотрелся… Жениться! Да за кого ты меня принимаешь?

Джим, подкошенный волной гогота, снова падает на руки.

– Знаешь, он ведь не сказал твоего имени, а я сразу подумал на тебя. Очень в твоем духе, – смеётся он, а я пытаюсь открутить ему ухо. – Ладно, ладно, просто я вообще не помнил, чтобы ты был на той вечеринке.

– Да, а я отлично помню, что ты потом ещё раз нас познакомил.

Теперь смеёмся мы оба.

– Над чем ржёте, – спрашивает подошедший Борис. Я в очередной раз вспоминаю, что терпеть его не могу, но надо отдать ему должное – собутыльник из него превосходный, проверено не раз. И вечеринка, на мой скромный вкус, отличная. Они с Джимом заводят разговор на русском, по звукам больше похожий на общение перфоратора и отбойного молотка, а так как знание этой тарабарщины не входит в список моих талантов, я отваливаю и быстро нахожу себе занятие по душе.

На крыше жуткая толкучка, даже удивительно, как здание выдерживает вес сотни тел. Очень пьяных, с остервенением долбящих ногами в гудрон, поднимающих пыль под хриплую проповедь Дэйва Гаана, ведущего эфир из четырех колонок по периметру крыши. Второе пришествие, – соблазнительно утверждает он, – состоится прямо сейчас. Охотно верю – может, потому, что прямо сейчас оглядываюсь в поисках своего персонального Иисуса.

– Фрэнсиса не видела? – но Рыжая Кэт мотает головой, недовольная, что я прервал её эксцентричный танец. Похоже, девка вообще не здесь. Потом она всё же открывает глаза и подает признаки узнавания.

– Вроде не было! Чё хмурый? Ускориться хош? – спрашивает она, и вынув руку из кармана, разжимает ладонь. Я смотрю на розовые таблетки со странным чувством: часть меня хочет их взять, другая – ударить по руке. Воздух отвратительно душный. Кэт несколько раз моргает, не прекращая дёргаться под музыку. Сжимаю её пальцы в кулак.

– Оставь себе.

Небо над нами клубится синтетическими тучами, и всё вокруг наэлектризовано так, что, кажется, случайное прикосновение к одному из оголённых тел замкнёт цепь. По краям крыши обмотанное подсветкой ограждение – смазанная грань, которой недостаточно, чтобы удержать нас внутри. Ниже – пять этажей темноты, выше – давящее ночное небо, а мы зависли посередине, незаземлённые, почти без опоры под слабыми ногами. Что нам стоит упасть.

Алексис твёрдо верит, что этого не случится, – стоит, облокотившись на стальные перила, приманивая меня пальцем; ехидный оскал при близком рассмотрении оказывается натянутой улыбкой, призванной скрыть отсутствие всякой радости от моего присутствия.

– С кем пришёл? – безо всякого интереса интересуется он.

– Один. То есть с Джимом, конечно, – конечно.

– А, а где твой… бойфренд? – судя по паузе, он опустил какой-то эпитет. Возможно «очередной». – Прости, не помню имени. За ними трудно уследить.

– Лжец из тебя никудышный, – говорю я, прислоняясь к ограждению рядом.

– Конечно. Кто не знает старину Грега. Быстро же он прижился. Так что, у вас свободные отношения или ты запер его дома, а себе решил устроить мальчишник? Ну, стой, не говори. Во второе верится охотнее.

– Я тебя обидел? – немного опешив от его настроя, интересуюсь я. – Извини.

– Не делай вид, что не понимаешь. Мило, но тебе не идет.

Мне не по себе от его обвиняющего капризного тона. Как будто я и правда виноват в том, что мы до сих пор не пересеклись в одной постели. Видимо, он считает, что досталось всем, а его несправедливо обделили, – хотел бы я знать, откуда такие мысли.

– Понимаю, но не представляю, в чем моя вина. В том, что я в отношениях?

– О, Майк! Сколько тебя знаю, ты всегда в отношениях. В одних плавно перетекающих отношениях. От члена к члену. Правда, каким-то образом, умудряешься проворачивать свою серийную моногамию под знаменем святости. Я всё пытаюсь подловить тебя в перерыве, но то ли у меня отвратительная реакция, то ли к тебе нужно записываться заранее.

– Какая проникновенная история. Скажи ещё, что, когда спал с Фрэнсисом, надеялся через него добраться до меня. Прости, Алекс, но похоже мы друг друга не поймём.

– Нашел кого вспомнить. Фрэнсиса. Проще сказать, кто с ним не спал. И да, знаешь, на что-то такое я надеялся, не так буквально, хотя в итоге вы всё-таки разбежались. Правда тут же нарисовался Олли. С ним, конечно, было посложнее, чем с Фрэнсисом, слишком уж он всё романтизировал… недолго. А этот твой Грег романтический тип?

– Чего ты надеешься добиться? – я правда заинтригован и не скрываю этого, как он не скрывает бессильной злобы.

– Хоть чего-нибудь, – смотря на танцующую толпу, спокойно изрекает он.

Перегибаюсь через перила. Внизу фарами светят припаркованные такси. В Алексе примерно сто шестьдесят фунтов веса, так что мне ничего не стоит выбрать момент и отправить его в свободное падение. Как бы он летел. Красиво. Недолго.

Я оборачиваюсь. Он выдавливает улыбку в ответ на чей-то окрик и, помедлив, смотрит на меня. Что-то там в его голове, что должно работать как ограничитель, никак не хочет включаться, и мне хватает какой-то секунды, чтобы отвлечься и оказаться зажатым между ним и перилами. Выбор у меня небольшой – чтобы оттолкнуть его, нужно отнять руки, а перспектива свалиться за борт никак не привлекает. Алекс симпатичный парень, но это и правда самый ужасный поцелуй в моей жизни – за исключением первого, видимо, мне не очень нравится, когда меня принуждают. Выждав момент, когда его рука протискивается между нами, чтобы убедиться в полном отсутствии моей заинтересованности, всё же отталкиваю его. И – это очень невежливо, – вытираю рот ладонью. Господи, до чего мерзко.

Алекс скрещивает руки, изображая оскорблённую невинность. Даже я разочарован. После такого поцелуя недолго не то что натуралом стать – а вообще уйти в монастырь. Я ещё злюсь, но не на него, а на себя – да я ж неудачник. Бездарность. Посмешище всего гейского рода. Даже толком отомстить за себя не могу. После всего, что со мной сделали, я обязан сделать хоть что-то. Не о симметричном ответе речь, ну хоть один-то поцелуй с капелькой удовольствия и отсутствием угрызений совести мог бы себе позволить.

А потом небо грохочет, разряжая первые мелкие капли дождя. Обхватил себя. Плечи в крапинку, щёлкаю пальцами, вырывая его из оцепенения.

– Пойдём давай, выпьем.

Это печальная стори.

***

Надо же, он и правда в меня влюблён, – думаю я, хотя на самом деле уверен, что это чушь. Люди хотят странных вещей, всегда хотят странных вещей, но я вещь не странная, а всего лишь прихоть скучающих воображений. Чего же он ждет? И кто я, по-твоему? Кем кажусь? Здесь вопросы, но глаза под пушистыми ресницами смотрят, не отрываясь. Не понимаю, что он пытается высмотреть, или это попытка гипноза – не спрашивать же у него.

«Ты втюрился в меня по уши или просто мечтаешь, чтобы я тебя оттрахал?» – Боже, ну и бред.

– Так ты втюрился в меня по уши или просто мечтаешь, чтобы я тебя оттрахал?

Это смущение.

Он отворачивается, прикусив щеку, вроде как улыбаясь. Нарочито сахарный голосок певички тонет в басах и эффектах. «Слова ничего не значат, ты всё же будешь моим», – воодушевлённо напевает она, и мелодию подкидывает на динамиках, рвущихся в такт её бухающему сердцу.

– Мой ответ предполагает оба варианта? – деловито интересуется Алекс. Забавно, он и есть тот самый змей-искуситель, которому я должен поддаться? То роковое совпадение, после которого, объясняясь, говорят: «прости, я был в жопу пьян?» И это я такой невпечатлительный, или он недостаточно старается?

Это нонсенс.

– Тебе нечем заняться.

– И опять мы включаем дурака. Сейчас ты скажешь: «Оглянись, вокруг столько желающих, зачем тебе я».

– Да, ты прав. Это я и собрался.

Его ладонь пытается прожечь мое колено, водка пытается прожечь пищевод – мысли тают в горячей голове, как клубничное мороженое, стекая на язык сладкими, сладкими речами. С горькими, горькими уговорами бокал стынет в зубах; я прав, если не прав? Здесь я или не я? Я не обижен на Грега – нет, на самом деле пиздецки обижен, и не только на него, а на весь мир вообще, а в особенности на себя, потому что не считаю это поводом к тому, чтобы позволить ладони Алекса двинуться дальше. Надеюсь, он сам это понимает.

– Хочу, чтобы ты понял, что это плохая идея, – томно говорю я, – я себе не хозяин.

– Мыслями ты не с ним…

– Нет?

– Я – лучше. Можешь убедиться, – склонив голову, мурлычет он, пока я, обескураженный брошенным вызовом, заново изобретаю теорию относительности.

Это трюк.

– Сними майку.

– Я… – Он смотрит вопросительно.

– Майка. Сними её. Если ты лучше, я должен взглянуть.

Он – смотрит долгим взглядом и тянется к краям майки, по всему надеясь, что я шучу. Я – ставлю эксперимент.

И вот Казанова сидит передо мной полуголый, часто дышит и смотрит в упор. Кукольные ресницы. Стоящие неподалеку девушки оглядываются, забывая свою болтовню на дне бокалов. Ну у них и лица. Одна даже рот забыла закрыть – так и застыла.

У него узкие плечи, оранжевая от бронзанта кожа и перекачанный торс. Плоская грудь без волос, родимое пятно на боку и полоска ниже пупка начисто сбрита, намекая.

У Грега смешной пупок, все волосы на месте и никаких родимых пятен. На его животе удобно спать, а ещё он бронзовый от загара – начало лета выдалось на удивление солнечным. И я – не променял бы его ни на кого на свете.

Это правда.

– Рассмотрел? – пытаясь скрыть неловкость, иронизирует Алекс. Всё же он не такой оголтелый, каким хочет казаться, – иначе я бы не просил снять футболку, тем самым пытаясь сбить его уверенность.

– Тебе понравилось трахаться с Фрэнсисом?

Он хмурится, меняясь в лице.

– Ничего особенного.

– Он только с виду такой горячий, верно? Не отсосал у тебя и был сверху. Ты, наверное, был разочарован.

– Надеялся на большее. Хотел знать, что в нём такого. Это такой способ поиздеваться надо мной? Мстишь мне за Фрэнсиса? Брось, мне даже не пришлось его уговаривать. Не знаю, чего ты так взъелся, можно подумать, не знал, что он из себя представляет. Хотя, – он подаётся вперед и понижает голос, – злым ты нравишься мне даже больше. Вернёмся к тому, с чего начали? Забудь о Фрэнсисе.

Еще один верит, что я сверну его в жгут.

Это миф.

Он буквально налегает на меня, и я не нахожу ничего лучше, чем потянуться к пряжке его ремня. Кожей чувствую смятение – он дергается, выбирая между собственной эрекцией и навязанными приличиями – что крепче. Здесь полно народа, и мне правда интересно проверить, как далеко Алекс готов зайти.

– Пойдем отсюда, – шепчет он, но шепот перекрывает музыку. Мои губы скользят по его щеке; я знаю, как изобразить страсть и за какие нити тянуть.

– Забудь обо всех, – убеждаю я, пока моя ладонь проскальзывает в его трусы.

Он пытается поймать губы, но вместо этого ловит сбитое дыхание, когда я касаюсь члена. Не знаю, что происходит вокруг, но что-то явно происходит, потому что он совершенно явно сидит на мне у всех на виду. Я не закончил. В том, что когда-то его касался Фрэнсис, столько жгучей иронии, поджигающей его кожу изнутри под моими пальцами. Тогда прикосновения значили даже меньше, чем сейчас. Теперь он отравлен дважды. Подобранный и снова выброшенный щенок. Когда он распахнёт глаза, все закончится. Мои мысли не успевают за рукой; кто-то крутит их, как лёд в бокале, и сжимает чуть сильнее – я слышу мгновение до и хруст. Что-то, что должно меня ограничивать, наконец срабатывает; что-то снаружи меняется: незаметно, словно от дуновения, всё уже не так – я этого не вижу, но чувствую. Я расслабляю руку, и он кончает, и я поворачиваю голову, и я вижу Фрэнсиса. И Ал видит – вскакивает с меня, как ошпаренный, а колени всё ещё горячие от его веса. Музыка никуда не делась, но тишина верещит в ушах. Моя голова, кажется, на шарнирах; мои движения прежде не были такими изящными; да я король этой вечеринки. Чем вытереть руку?

Фрэнсису перепало чуть-чуть моего внимания, те, кто успел заметить, как я надрачивал Алексу, пялятся на нас, но не ждёт же он, что Моё Королевское Величество как-то прокомментирует своё восшествие на трон. Вместо этого я просачиваюсь к выходу, ещё бы найти Джеймса, а вон он – весёлый, и пьяный. Он очень симпатичный сейчас, в таком настроении; когда мы познакомились, Мэнсфилд был таким большую часть времени, и трезвый тоже. Мне он сразу понравился.

– Ладно… Эмм, ребята, кажется, мы уходим. Надо будет повторить, – встав из-за столика, прощается он и поворачивает голову. По его смазанной физиономии, но больше по прорезавшему воздух крику, я понимаю, что там, там там там, где я совсем недавно был, происходит заварушка. Джим, хмуро-серьёзный, толкает меня к выходу; сейчас он примется нудить, а я прошу его снова стать тем весёлым Джейми, с гитарой и горящими глазами.

По-моему, я достал сам себя.

Это вин.

***

Джим – справа, с ним – бутылка вина, в которой на просвет не хватает половины. Задумчиво ковыряет этикетку, не смотря на меня. Я отключился и обломал ему всё веселье.

– Чёрт, чёрт, прости. Долго я спал? – я катастрофически должен был протрезветь, ему надо бы понимать.

Он наклоняет голову – «не знаю», такой расстроенный, каким я его ещё не видел.

– Ничего себе. Ты чего это? – испуганно возмущаюсь я, глядя на его бесцветное лицо.

– Да так, задумался. Алкоголь загрузил.

– А…

Наклоняюсь к лобовому, осматриваясь. Всё те же цветные вспышки и гул басов. На крыше, похоже, самое веселье. Дождь кончился, а их, может, коротнёт через секунду, но всем плевать. Когда я спрашиваю, что он надумал, Джим только пожимает плечами. Но я и так вижу, что ничего хорошего.

– Мне, наверное, надо бросить её. Но я так долго… ну ты понимаешь (как всё-таки тяжело даётся слово, от которого хочется отказаться). Что я тогда буду делать? Я столько лет хотел этого, а теперь, когда я ближе всего… Не слушай меня, приятель, – он делает большой глоток и тяжело выдыхает, закрывая рот кулаком. – Завтра пожалею обо всём, что нёс.

Мне интересно, с научной точки зрения, что приводит в замешательство людей вроде него. Джеймс может быть спокойнее, хладнокровнее, упрямее меня, но разбивается о хаос; я буду бороться за то, чтоб стоять прямо, пока не сотрусь в пыль.

Он не выдерживает:

– Сколько лет прошло? И что я делал, потратил их, пытаясь заслужить её расположение! Ну я же люблю её – думал я! Я же должен уважать её – думал я! А сейчас я даже не знаю, кого люблю. Я сложил два и два, понимаешь, – он поворачивает голову, – я в ужасе. Каким недоумком можно стать из-за одной девки и одного друга, которого не хотел слушать.

– Я так понял, я чего-то не знаю, – пропустив его пассаж, помогаю я.

Он кивает.

– Я был у Кэндис. Не хотел, но обещал ей, что буду помогать. Стейси после всего была такой сукой – запихнула её в лечебницу. Три часа на машине, никакой связи с миром. Это даже не рехаб, это тюрьма, что-то вроде психушки. Каменная коробка, заполненная зомби, серые стены и больничная вонь. Я чуть не зарыдал, когда её увидел, не знаю, что они им колют, что они спят с открытыми глазами, представляешь? Схватила меня за руку и всё повторяет: «не говори им, не говори им». Я только когда вышел понял, что она о родителях. А я всё равно их не знаю. Я нихрена не знаю. Вернулся, сказал, что хочу забрать её, – они мне в лицо какие-то бумажки тычут, доверенности, подписи… – Он закрывает рот ладонью, успокаиваясь. – Но не это главное. Главное то, о чем мы говорили. Она тогда сказала, что Стейси что-то сделала. Я вроде не придал значения, но знаешь, как бывает, – в голову запало.

– Она рассказала про картины.

Он хмурится.

– Да и хер с ними с этими сраными рисунками! Она сказала, что это Стейси подсадила её на наркоту. Долбанная сука.

– Кто? – удивляюсь я. Смысл сказанного маячит на задворках сознания, попытки поймать его терпят крах. А когда это всё же удается, я смеюсь. Долго, громко, искренне-неискренне. Фух, ну и дела. Это ж надо было так налакаться.

– А мне было не до смеха.

– Насколько я помню, именно Кэндис пичкала её дрянью, а никак не наоборот. Она же ходячий справочник фармацевта. Картины, конечно, хорошие – зачем-то замечаю я, – и девочку жалко, – но ты же видел, что она поехавшая. В каком-то смысле Стейси оказала ей услугу.

– Я тоже решил, что она врёт. Но она была не в том состоянии, чтобы придумывать.

– Ну-ну, Джим, тебе ли не знать, что под ломкой чего не придумаешь, чтобы добраться до чёрного. Ты её билет на волю. Скормила тебе пару историй, и ты уже строишь план её побега.

Он пытается возражать, но я не даю:

– Это же ложь и страх заодно, совсем как мы с тобой. Ну вот, допустим, в инквизицию любимой забавой католиков, кроме воскресных фаер-шоу, Джим, было написание доносов. Так же развлекались тоталитарные режимы, это если инквизиция выветрилась из твоей памяти, хотя я, например, с тех пор, как сожгли Яна Гуса, ни о чем другом и думать не могу. – Зеваю. – Факты, Джим, факты. Информация, пропущенная через твою голову. Что, как и зачем. Если верить каждой встречной наркоманке – не долго с ума сойти.

– Ты говоришь всё это, потому что должен её защищать.

Нахрена я говорю всё это?

– Тут я нейтрален, как швейцарский сыр, и тебе советую того же. Девочки разбираются – не лезь в это. И уж тем более не ставь на Кэндис, эта дохлячка всё равно проиграет. Да и тебе с этого никакой выгоды, один вред. Нашей наркоманке светит счастливое исцеление, а тут ты со своими порывами; сорвешь ей рехаб, а себе – свадьбу. Хочешь воспитывать Стейси – я только за, но это тут вообще ни при чем.

Но за информацию спасибо. Чёрт, теперь и не спросишь о главном: что за негативы лежали в запечатанном конверте, что я нашел у неё в спальне. И кто такой А., подписанный маркером сверху. Он успокоился, слава Богу. Сидит переваривает мои слова. А что такого? Что такого-то? Эти девчачьи разборки коснутся Джима только в одном случае – если малышки решат поубивать друг друга.

– Ты реагируешь, позволяя вертеть собой. Они так и будут тянуть тебя, как одеяло. У нас есть более насущные заботы, Джим. Взгляни на ситуацию в плоскости, думай о своей выгоде. Стейси смазливая, знатная и может поддержать любую иллюзию. Большего от неё не требуется. А то, что ты её любишь, – приятный бонус, не больше.

– Ты бы что сделал на моем месте?

– Ничего бы не сделал и никогда не мог. Это со мной все делают, что хотят. Ты должен думать о себе.

– Что-то я расклеился в последнее время. Пока ты спал, я этим и занимался – считал плюсы и минусы. Всё как ты заметил, но ей сложно управлять. Это жирный минус. Но я её люблю, по крайней мере пока мне с этим ничего не сделать.

– Если бы ты её не любил и если бы я не знал тебя так хорошо, разговор был бы другим. А с ней можно договориться.

– Как? Она богата, но не тщеславна, если бы. Может, не оставь ей папаша столько денег, всё было бы иначе… Амбиций у неё тоже нет. Чтобы договориться, нужно предложить то, что ей нужно, а пока дело представляется так, что это у неё есть всё, что нужно мне, а у меня нихера. Нихера, – кивает он, – у меня нет.

– Значит, выясни, что ей нужно. И если никто, кроме тебя, не сможет этого дать – ты получишь не тело рядом с собой, а союзника. И знаешь, может, она и стерва, но таких концертов не дает даже Гранд-опера. Уж поверь мне, я двадцать лет в лучшей ложе.

Выходит, браки заключаются не на небесах, а в припаркованных у тротуара Бентли.

– Есть ещё один минус.

– Да? Какой?

– Она очень, очень, очень скверно воспитана. Почему всё так, Майк? – Он утыкается в сложенные на руле руки. – Мои планы годятся до тех пор, пока она что-нибудь не выкинет. Хотя иногда я даже надеюсь, что выкинет, что следующая её выходка всё изменит. Что она уйдет от меня. Мне стало бы легче, наверное. Я только не понимаю, почему она до сих пор этого не сделала.

– Потому что ты богатый, красивый и льстишь её самолюбию, – утешаю я.

Встрепенувшись, он сначала ужасается, а потом щурится – уязвлённый, как кот, которого не погладили, а помяли.

– Ну знаешь, я ждал сочувствия или, на худой конец, жалости. Хотя что это я, от тебя странно ждать и того, и другого.