Текст книги "Беглец (СИ)"

Автор книги: e2e4

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 37 страниц)

– И что? Они так и не решили спор? – открыв рот, выдыхает Шерлок, не обращая внимания на, кажется, притихшую даже грозу.

– Почему же. Решили. Собрались с духом динозавры и пришли к дракону на суд. «Всевышний», – молвили небесные, нарекая Дракона своим Богом. «Повелитель» – обращались земные, почитая Дракона своим главным. «Рассуди нас, да положи конец спору». Дракон только фыркнул, выпустив сноп искр. Одна его ноздря была больше любого динозавра.

«Да будет так и впредь – кому благоволю, тот и прав. На кого укажу – тот велик». Зароптали динозавры, заспорили меж собой с новой силой, но никто не смел ослушаться Дракона. С тех пор так и повелось.

– Но динозавры ведь исчезли?

– И динозавры исчезли, и дракон уж не виден давно, но историю эту люди помнят испокон веков. Менялась планета, заворачиваясь вокруг оси в белую простынь; динозавры уступили планету людям и превратились кто в облака, кто в земные плиты, но всё так же спорили, кто из них прав, разрывая пополам то небо, то твердь, насылая то молнии, то землетрясения; и напрасно люди припадали к земле и молили, запрокинув головы, как завещали им динозавры. Ответ был лишь у Дракона, и он его уже дал.

– Но куда ж делся Дракон? – шепчет Шерлок, нетерпеливо елозя ногами. Гром совсем стих, и теперь в комнате раздаётся лишь мой сонный голос:

– Никуда он не делся, Шерлок, этот дракон…

– Вижу, ты сменил имидж. Симпатичный череп, братец, но, если не возражаешь, у меня уже есть Билли.

– Как ты узнал, где я? – Рука со стаканчиком по-идиотски дрожит, а озябшие пальцы хватают картон так, что немного кофе выплескивается через край.

– Похоже, ты совсем разучился врать. Твоя подруга тебя сдала, сказала, что попытаешься скрыть свое бегство.

– Что ещё за подруга?..

– Что ещё за подруга, – хмурится Шерлок, – Стейси, идиот, или кто вы там друг другу…

– Стейси тебе звонила?! – Даже отшатываюсь от неожиданности, и он спрашивает, не сдурел ли я часом. – Ты уверен, что это была она, в смысле, ты ведь не очень обращаешь внимание…

– Ты точно сдурел, братец. Ты поэтому подался в бега?

– Черт, да никуда я не подался! Что она сказала? Она что, просто взяла и позвонила?

– Что ты собрался дать дёру. Да, блестящая дедукция, взяла и позвонила, подняла трубку, набрала номер, такие цифры, знаешь? Слушай, Майкрофт, я всегда говорил, что ты не в себе, но это начинает пугать.

– Что-нибудь необычное заметил? – уже спокойно спрашиваю я, хотя понимаю, что, конечно, ничего он не заметил. Просто позвонила, сука. Сняла трубку, крутанула диск, да.

Шерлок разглядывает меня с каким-то научным интересом. Наверное, пытаясь оценить, идиот я напрочь или только прикидываюсь.

– Хотя подожди, – он сводит брови, – она звонила из автомата, и посреди разговора влез автоответчик, ну тот, который предупреждает, что нужно докинуть монету. Песо! – с придыханием выдает он. – Ну конечно! Слово «песо» я определённо уловил. Аргентина? Колумбия? Куба?

Конечно, в Южной Америке её может не быть, но, по крайней мере, она там была – хоть какая-то да зацепка. Но Шерлок смотрит так выжидательно, проверяя реакцию, что не приходится сомневаться – меня разводят.

– Ты только что это выдумал.

– Решил подшутить над тобой, братец. Так что стряслось?

Я диктую краткое описание задницы, в которую попал. Он фыркает, не удивлённый.

– И что, можно забрать твою комнату под лабораторию? Мамуля будет в ауте, – говорит он, – чем ты думаешь, Майкрофт, её же удар хватит. И не говори потом, что это я её довожу.

Знаю я его, он своё «потом» добавил, только чтобы пощадить мои нежные чувства, не заботясь тем, звучит ли оно фальшиво.

– Не хватит, потому что ты ничего ей не скажешь. Соври что-нибудь наивное, чтобы никто не заподозрил.

– Скажу, что тебя пристрелили албанские террористы, достаточно наивно? Почему я должен ей врать?

– Потому что я сто раз врал для тебя, – обрываю я, – так уж будь добр, окажи мне услугу.

– А твой отец?

– Сам додумается. Просто поддержи иллюзию, пока… В общем, первое время. Всё, Шерлок, мне пора, – говорю я, потому что поезд уже приехал. От вида тусклых окон, высвечивающих ещё пустые кресла, тошно; от серости этого пейзажа – тошно, от расставания с Шерлоком сдавливает горло – я, может быть, вижу его в последний раз.

Что я должен сказать?

Ничего.

Он отворачивается. Ладонь взлетает вверх, затянутая перчаткой. Всё.

***

Думал, такое бывает только в кино. Закидываю на плечо сумку и уже собираюсь зайти в вагон, пропуская вперед мамашу с детьми, как слышу оклик:

– Майкрофт!

С трудом подавляю порыв обернуться: слишком много эмоций, глаза лихорадочно шарят по мраморным плитам – я лелею надежду, что показалось, что ослышался, что, может быть, здесь есть другой Майкрофт и кто-то ещё с таким похожим голосом спешит передать забытую вещь. Попрощаться. Нет, не попрощаться.

Я ни за что не хотел прощаться с Грегом.

– Майкрофт!

– Майкрофт, – шепчет он в тишине комнаты, поворачиваясь. Луна высвечивает лицо. Мы ещё не спим, и мне интересно, почему он говорит шёпотом – таким тихим, тише шелеста листьев в открытом окне.

– Почему шёпотом? – спрашиваю я ничуть не громче и провожу по его всклокоченным подушкой волосам.

– Сделай так ещё раз, – просит он. – Погладь меня. Я хотел спросить кое о чём, можно? – Киваю. – Хотел спросить, есть ли что-то, чего я о тебе не знаю?

– Кроме моей работы? Вряд ли. Не думаю, что ты чего-то не знаешь…

– Но?..

– Разве что. Это про моё детство. Я был жутко проблемным ребенком, настоящим адом для моих родителей. Чувствовал слишком много всего, иногда так много, что голова могла взорваться. Меня водили по врачам, но чаще всего я оставался наедине с собой, и ничего не помогало. Когда я стал постарше, то решил, что должен с этим справиться. Избавиться от чувств, прятать их, игнорировать я научился. Пока… пока не встретил Фрэнсиса. Не знаю, что произошло, словно прорвало плотину, я плавал во всём этом. Один.

– Потому что ты впервые кому-то открылся? – угадывает он.

– Нет. Скорее не это. Я не мог открыться Фрэнсису, многих вещей он не принимал и не хотел слышать. У нас много в чём не было согласия, и я молчал, потому что боялся, что ему это не понравится. Скорее всё скопилось и выплеснулось наружу. Я долго приходил в себя, но я стараюсь. И надеюсь, однажды у меня получится ничего не чувствовать и ничего не показывать, как считаешь?

– Конечно. Но ты сделаешь исключение для меня, ведь правда? – Он замолкает, затаив дыхание.

– Конечно. Ты очень мне помогаешь разобраться с этим. Честное слово, Грег, очень.

Листья шумят, скрывая его ответ.

Его оттесняет группа японцев с камерами, он пытается обогнуть их, не упуская меня из вида, но проще дать им пройти. Взъерошенный, смотрит на меня, а я смотрю на него, придерживая дверь вагона. И в этом взгляде, остановившем его посреди платформы, хотя японцы давно сели на поезд, нет и следа тех слов, что я хотел бы сказать, в нём нет вообще ничего, кроме понимания: ему уже не подойти ближе, сейчас я зайду в вагон и уеду прочь. Что уезжаю я от него. Может, в фильмах такой взгляд называют прощальным, и кто-то сказал бы: «глазами он говорит прощай», «глазами он говорит прости». Мне только хочется запомнить его таким, каким он был, расслабленным, взбалмошным и каплю печальным, конечно, из-за меня. Не будет ни слёз, ни объятий.

Как не было ни его, ни нас.

И первый раз за всё время я вижу, как у него опускаются руки, и вместо его объятий за мной смыкается дверь.