Текст книги "Беглец (СИ)"

Автор книги: e2e4

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

– Рад, что ты вообще помнишь о моём существовании, – цежу я.

– Да. Вообще-то, мы тоже здесь! – восклицает Лиззи, смеряя парочку удивленным взглядом.

– О, и Джеймс здесь, – едва взглянув на парня, заключает Стейси.

Тот стоит, будто проглотив палку, опустив руки по швам и сжав кулаки. Со стороны это похоже на гнев и нерешительность одновременно. Я ожидаю, что Стейси прибегнет к привычному сарказму, одарив его едким «А где же миссис Мэнсфилд?» или ещё более невежливым «Я думала хотя бы в следующем году не обозревать тебя на своем горизонте», но она радует равнодушным молчанием, помогая Грегу справиться с розовой фольгой на горлышке запотевшего Дом Периньон. Я начинаю подозревать, что именно его присутствие избавляет нас от уколов её доброты.

Раздается глухой звук вызволенной на волю пробки. Грег ставит бутылку на стол, рядом с бокалами, и, вытерев руки о полотняную салфетку, протягивает Джиму раскрытую ладонь.

– Грег, – представляется он, очевидно решив снять ставшее заметным даже ему напряжение.

Все происходит слишком быстро. Джим бьёт по протянутой ладони, и прежде, чем Грег успевает среагировать, я выступаю вперед, закрывая его собой, и, не дожидаясь, отвожу Мэнсфилда в сторону.

Стейси что-то быстро говорит Грегу. Краем глаза я вижу, что она держит его за запястье.

К нам подходит Джереми.

– Разберетесь сами?

– Всё нормально, – говорю я, сжимая локоть опешившего Джима. – Мы просто поговорим.

– Что ты устраиваешь? – спрашиваю я, как только Джереми уходит. – Господи, посмотри на себя. Ты взрослый человек, а ведёшь себя как придурок.

– «Гре-ег», – дразнит он. – Что это за хлыщ? Думает, может нацепить рокерский прикид и заявиться сюда как ни в чем не бывало? И Стейси повелась на этого сопляка, ты видел? Они пришли вместе, это она его привела?

– Еще слово, Джеймс, и мне придется забыть о том, что мы друзья. Он пришел со мной, слышишь? А ты устраиваешь сцены, как гребаный школьник.

– С тобой? – Он смотрит немного недоуменно. – Так это ты их свел?! С тобой… В смысле вместе?

– Именно в этом смысле, – говорю я, не забыв добавить в голос металла. – У него столько же видов на Стейси, сколько у тебя на Джереми.

Я отпускаю его локоть. Он обдумывает сказанное, закусив губу, смотря куда-то мимо меня.

– Я извинюсь, – придя в себя, довольно прохладно говорит он.

– Не нужно, я извинюсь за тебя, тем более, что Стейси наверняка все объяснила. Не порть ей вечер, если не настроен вести себя как мужчина. Ты совсем теряешь голову, Джеймс, – сожалею я напоследок и оставляю его одного.

***

– Я мог сам о себе позаботиться, – тихо говорит Грег.

– О, ну разумеется, я в тебе и не сомневался, – отвечаю я, понизив голос.

– Не знал, что ты умеешь решать вопросы иначе чем кулаками.

– Я тоже, – отвечаю я, вызвав его искренний смех.

Стейси смотрит на часы и тут же беспокойно хватает бокалы.

– Почти двенадцать. Так, держите. – Она суёт нам шампанское, пока Джереми подливает напиток в их с Лиз опустевшие бокалы.

– Ещё чуть-чуть, и я не смогу стоять ровно, – возмущается Элизабет – и действительно оступается, делая шаг от своего парня.

– Я тебя подержу, – отвечает Джереми, под наш смех вкладывая бокал в маленькую ручку девушки.

Неожиданно почти весь свет в зале гаснет. Слева от нас прошмыгивает какая-то фигура. Грег вздрагивает, но, обернувшись, не видит никого рядом.

– Это официант, – говорю я, наклоняясь к его уху, и он снова дергается.

– Боже, ты меня напугал. Куда делся свет?

– Всё нормально.

– Не отходи никуда, – просит он.

Где-то рядом чертыхается Лиззи.

– Псс… Ты наступил мне на ногу!

По залу разносится истерический вопль.

– Нет, подождите! Я не готова, я не готова! – Следом за воцарившейся тишиной раздается всеобщий смех.

– Хаксли, ты никогда не бываешь готова, – басит кто-то.

Новый взрыв хохота.

Внезапно, как по щелчку, включаются боковые прожекторы. Над головами, будто туман над Темзой, застывает белый клубящийся свет. Я наконец вижу Грега и остальных.

Из хрипящих динамиков вырывается раскатистый громовой голос.

– Леди и Джентльмены. Мальчики и девочки. Наступил знаменательный момент, которого мы все ждали. Совсем скоро наступит новый одна тысяча девятьсот девяносто шестой год.

Раздается хрип, щелчок, и голос продолжает:

– Обнимите своих ангелочков и приготовьтесь начать отсчет.

По залу проносится волна гула, и по команде множество голосов начинают обратный отсчет. Я стою, примороженный к месту, наблюдая за тем, как движутся губы Грега.

– Восемь! – Стейси, заметив моё замешательство, пихает меня в бок. Я смотрю на её радостное, мелькающее в лучах рассеянного света лицо, и происходящее представляется сюром.

– Пять!

В этом невыносимом гуле я отчетливо слышу голос Грега и вдруг понимаю, что неосознанно считаю вместе с ним. Я безумно хочу его поцеловать, но какая-то неведомая сила останавливает меня, пригвоздив к ковру. Меня одновременно тянет и отталкивает. «Здравый смысл», – подсказывает голова.

– Три!

Боковым зрением замечаю, как из темноты возникает рука, хватает Стейси, и та, не успев среагировать, ныряет в темноту, скрываясь из вида.

– Два!

Гул голосов становится всё тише. Повисшее в воздухе напряжение давит на слух.

– Один!!!

Зал взрывается радостными криками. Включаются свет, громкая синтетическая музыка, и в самый первый момент я вижу замерших в поцелуе Стейси и Джима. Рядом, не отлипая друг от друга – Элизабет и Джереми. Да и вообще: похоже, каждый в этом зале решил встретить этот год не один.

– Счастливого Нового Года, – громко говорю я, когда наши с Грегом бокалы встречаются.

Он улыбается и осушает бокал до дна.

Я тянусь за бутылкой.

Парочки наконец отрываются друг от друга. К нам подбегает сияющая Стейс, следом за ней плетётся не менее счастливый Джейми.

– Скорей, скорей! – Она подставляет бокалы.

– Боже, я еле стою на ногах, – говорит Грег, но от алкоголя всё же не отказывается.

Джереми, перекрикивая музыку, произносит тост:

– За нас! За то, чтобы этот хренов год оказался лучше предыдущего!

– Золотые слова!

На улице грохочет так, что салютные залпы, даже минуя музыку в зале, эхом отдаются внутри.

– Пойдем посмотрим, – тянет меня Стейси. Мы подходим к окну. Разноцветные снопы искр пляшут на зрачках; я вглядываюсь в её безумную улыбку, силясь разгадать хотя бы эту загадку её характера.

– Этот год будет самым счастливым, – говорит она, прижимаясь ко мне.

– Конечно, милая. Конечно, – отвечаю я, сам не веря своим словам.

Остаток ночи проходит в абсолютном веселье. Мы вшестером не отходим друг от друга, общаемся, как самые близкие друзья, внушаем друг другу радость, надежды, легкость и беззаботность, какой не знали еще пару часов назад. В конце концов мы все высыпаем на улицу, пошатываясь от накатившего счастья, и прощаемся так, будто узнали друг друга впервые и не увидимся уже никогда.

– Завтра я потребую детального отчета, – незаметно для других говорит мне Стейси.

– Перестань, – произношу я одними губами. Похоже, я слишком пьян, чтобы как следует возразить.

Мы расходимся, каждый в свои стороны. Точнее, уходят они, а мы с Грегом так и остаемся стоять, не зная, какую дорогу выбрать, пропуская вперед потянувшиеся от входа парочки.

***

– Ну… – неопределенно тянет Грег. – Наверное по домам? Отличный вечер.

– Рад, что тебе понравилось, – отвечаю я, не спеша отвечать на заданный вопрос. Где-то на задворках затуманенного алкоголем сознания существует ответ: я не хочу, чтобы он уходил.

– Вот блин. Поймать кэб сейчас было бы чудом, – невпопад произносит он.

– Я подвезу, – говорю я, собираясь с мыслями.

– Что? Пьяным за руль я тебя не пущу, – тянет он.

– С каких пор ты стал таким моралистом? – Я не удерживаюсь от смеха.

– Ладно, пошли.

– Куда? Машина в другой стороне. И ты сейчас просто свалишься.

– Все нормально, – усмехается он. – Пошли. Дойдем до главной дороги, и может там нам повезет.

Мы направляемся в сторону Гросвенор-стрит.

– Можно поехать на метро, – предлагаю я.

– Аха, – он смотрит непонятным взглядом. – Точно… На метро. Ты хоть знаешь ближайшую станцию?

Бонд-стрит.

Оценивая мое молчание как задумчивость, он говорит:

– Метро сегодня до двух… Откуда я знаю? Это ты мне сказал?

– Ну, тогда мне придется заснуть прямо здесь, – отвечаю я.

– Я не хочу мучиться совестью всю жизнь, – говорит он и неожиданно хлопает себя по карманам. – Черт. Где мои клю?

– Потерял?

– Вот блин. Может. Я отдал их тебе на хранение? – Смысл последнего, исковерканного им слова, я улавливаю интуитивно.

– Нет. Определенно, ничего такого не было, – рассудительно, но весьма пьяно отвечаю я.

– Вот же… Придется взламывать дверь. Ты когда-нибудь взламывал двери? – спрашивает он, прыская.

Я неопределенно мотаю головой, потому что врать не хочется – как и говорить правду.

– А где твоя семья? – Я мягко перевожу тему. Надо же. Так напившись, я способен вести разговор.

– У тётушки в Ньюкасле.

В такие моменты я как никогда счастлив способности сохранять рассудок в любом состоянии тела.

Не решаюсь предложить поехать ко мне, понимая, как это звучит. И всё же.

Останавливаюсь. Неловко.

– Что?

– У меня есть кровать. И завтрак с утра. И чистая футболка. Ну, ты знаешь.

Он смотрит куда-то в сторону, будто прикидывая известные только ему расклады.

– Эм.

Чтобы согласиться, ему явно нужна моя помощь.

– Я неверно выразился. Это не вопрос. Твое мнение я, увы, в расчет не беру. – Надеюсь, мой нетрезвый голос несколько смягчает характер этого заявления.

– Мне придется как-то с этим смириться? – ничуть не обидевшись, спрашивает он.

– Да, верно. Именно так. – Я направляюсь вперед.

– Знаешь, а вы со Стейси похожи.

– Упаси Боже.

– Нееет, серьеёёзно, – протягивает он совсем не серьёзным тоном.

– Может быть, – уклончиво говорю я. – А что она говорила?

– Да так. Рассказала пару историй. Из вашего общего детства. Очень познавательно, кста.

– Хотя я и понимаю, что Стейси не стала бы рассказывать чего-то компро… компра… менти… чего-то такого, всё равно хочется её убить.

– Оу, не стоит. Она дала пару бесценных советов.

– Например? – спрашиваю, останавливаясь, и Грег едва не врезается в меня.

– Сказала, чтобы я ни за что тебя не отпускал.

– Что? Что это значит? – В темноте я пытаюсь рассмотреть его лицо.

– Не знаю. Но на всякий случай последую её совету, – говорит он.

***

– Остановите здесь, – говорю я, когда такси подъезжает к дому. Сую водителю купюру, не забыв уточнить, что сдачи не надо.

– С Новым Годом, сэр, – добавляет Грег и, прищурившись, смеряет меня уничижительным взглядом. – Спасибо, что согласились подвезти.

– Нет проблем. Вообще-то, я не беру пьяных, но на улице такой холод, – отвечает водитель-пакистанец. Интересно, смягчит ли Грега, если поздравить того на… панджаби? Я определенно знаю какой-то их язык.

– Да, мы явно перебрали…

– Пошли уже, – говорю я, вытаскивая его из машины. При этом мы едва не валимся на асфальт.

У дома, как и обещала Стейси, припаркован её подарок – новенький черный Land Rover. Я едва сдерживаюсь, чтобы не завизжать от восторга.

– Охренительная тачка. Просто охренительная, – восхищается Грег.

– Да, ничего. – Я, насколько позволяет выпитое, стараюсь скрыть восторги.

– Ои, глянь! – кричит он, обходя машину спереди. – Она исписала стекло помадой. Мило. Да тут целое послание. «Но еще опаснее ничего от них не скрывать» – это что блин значит?

– Пойму, когда протрезвею. Пойдем в дом, если не надумал заночевать на улице.

Он с плохо скрытым неудовольствием следует за мной. Я смотрю под ноги и сосредотачиваю все силы, чтобы не свалиться с лестницы.

В прихожей зачем-то включаю свет.

– Боже, выключи. – Он жмурится.

Я скидываю ботинки и плетусь в гостиную.

– Если хочешь, у меня есть водка, – кричу я.

– Шутишь? Всё, что мне нужно – добраться до туалета, – говорит он, прежде чем закрыться в ванной.

Ковыляю в спальню и без сил падаю на кровать. Похоже, я здорово напился. Меня клонит в сон и – зеваю, —…знал же, что не стоит пить шампанское. Мне в голову… аааррх… точно ударили пузырики.

Только бы не отключиться…

На пути к дрёме замечаю возвращение Грега. Он скидывает куртку и валится рядом со мной. Мы лежим, как две потрепанные морские звезды, и я, как мне кажется, абсолютно не в состоянии произнести ни слова.

– Я сейчас уйду. На диван, – бормочу я, хотя здесь есть еще одна спальня.

– Угу.

Спустя пару минут повторяю те же слова.

– Я сам свалю на диван, – отвечает он.

Я протестующе мычу что-то нечленораздельное.

– В конце концов, это я твой гость.

– Вот именно.

– И у тебя нет сил подняться.

– Логично, но не аргумент.

– А ещё ты здоровская задница.

Мы пялимся в потолок. Я изо всех сил противлюсь желанию сомкнуть веки.

– Тоже не аргумент, – мямлю я.

– У тебя удобная кровать и неудобный диван, – говорит он следом.

– Но ты не спал на моем диване, – возражаю я.

– Вот поэтому, чтобы убедиться, мне и стоит попробовать.

Шах и Мат.

– Ваше Наглое… ааарх… Величество определенно заслуживает двуспальной кровати.

– Ваше Пьяное Величество заслужило её не меньше.

– Да, но ты обязан выполнить моё желание.

– Почему это? – серьёзно спрашивает он.

– Ты передо мной виноват. Ты сжульничал.

Мне удалось подчинить свой язык. Уже успех.

Он молчит.

– Давно ты понял? – интересуется он.

– Что ты не пьян? Ещё до того, как мы ушли. И если б я, с твоей подачи, уже не напился, то решил бы подыграть.

Он приподнимается на локтях и смотрит сверху абсолютно трезвым взглядом.

– Я подумал, что если притворюсь пьяным, тебя это расслабит.

– Расслабит? Для че…

Разумеется. Не успеваю я закончить фразу, как его губы касаются моих.

Боже, я сейчас умру.

Я точно умер и попал в рай.

В первые мгновения я не знаю, что делать, но пьяная часть меня берет верх, отвечая на поцелуй. О, Боже, Боже, Боже… Если я не остановлюсь, меня разорвет к чертям от нахлынувшей нежности. Сердце ноет, сдавленное тревогой, и бьётся о ребра с настойчивостью бешеного маятника; Я ПРОСТО НЕ МОГУ прекратить. Я чувствую такую адреналиновую волну, что вены, а главное – сердце, точно не выдержат. МНЕ КОНЕЦ. Господи Боже, останови это, сделай хоть что-нибудь!!! Ааааааа!

Я из последних сил отталкиваю его от себя. И лежу, застыв, боясь даже выдохнуть – потому что это абсолютно точно чревато разрывом сердца.

– Что? – спрашивает он. – Это мой подарок. Мне казалось, тебе нравилось.

– О да, чертовски. Ты не мог бы предупреждать, когда планируешь что-то такое?! – Я провожу рукой по лицу, стараясь придать ему хотя бы какое-то подобие жизни, потому что иначе чем каменным я его не чувствую.

Я был пьян. О да, я протрезвел.

– Майкрофт Холмс, предупреждаю, что планирую поцеловать тебя ещё раз, – спокойно говорит он.

Я смотрю на него с ужасом, и если б он действительно вознамерился выполнить задуманное, сам Бог не мог бы ему помешать.

– Что? – недоумевает он. – Что плохого в том, что два взрослых человека делают то, что им нравится?

Ничего, если это не грозит загнать меня в могилу.

– Ты не понимаешь, о чем просишь, – говорю я, наконец отмерев.

– Например? – усмехается он.

– Например то, что ты не гей, а я не из тех, кто может довольствоваться малым.

Он молчит, размышляя.

– Нет, это я определенно понимаю. Странно, что это смущает тебя, а не меня.

– Не было того, кто мог меня остановить. Всё закончилось тем, что сейчас я лежу в кровати с натуралом, оплакивая давно потерянную совесть.

– Вот именно, Майкрофт. Если б тебя остановили, в этой кровати лежали бы два натурала. Представь, что было бы с твоей совестью!

Я не в силах подавить стон.

– Заткнись, – бурчу, накрывая голову подушкой.

Он отнимает моё последнее прикрытие, заставляя посмотреть на себя. Поворачиваю голову.

– Если ты так печешься о своей совести, мы можем не целоваться. Никогда. И не делать ничего противоестественного. Вместе.

– О, а вот сейчас ты точно не понимаешь, о чём просишь!

– В любом случае, – говорит он, подвигаясь ко мне и обнимая, – ты не можешь отрицать, что я тебе нравлюсь.

Надо ли говорить, как быстро я засыпаю.

***

Я открываю глаза где-то между сном и явью; судя по картинке за окном, где-то на границе дня и ночи. Холодно. Грег все ещё спит, обхватив меня конечностями. Обуреваемый странным чувством – даже не чувством, предчувствием, – я не могу пошевелиться. Всё, что возможно в сжавшейся до размеров кровати Вселенной – размять затекшую шею. Тогда, возможно, чувство пограничности уйдет, и я смогу думать так же остро, как прежде.

Ну вот. Я добился той определенности, какую искал всё последнее время. Первое озарение: я идиот. Второе: это приятно. Кажется, меня не беспокоит это моё признание. Кажется, человек рядом способен на многое. Изменять размеры Вселенной, например. Влиять на движение маятника. Держать меня за извилины, крепко. Все мои мысли с настойчивостью спама возвращаются к нему. Честно: не припомню, кто ещё, кроме Шерлока и Стейси, способен удерживать моё внимание. Воздух, земля и огонь. И еще я. Вода.

Предположим – только предположим, – что я нырну с головой. От одной этой мысли хочется выть. Однажды утром я проснусь высушенным до дна. Солнце, смеясь, подмигнет золотому песку. Я растворюсь в воздухе, и он, испуганный, швырнет меня на землю. Та, как всегда, отвергнет, отдав всю соль; я останусь на поверхности, но уже не буду прежним. Настанет черед нового ветра. И так по кругу, оборот за оборотом.

Мне бы затечь под камень и схорониться до лучших времен. Замерзнуть, обнаружив на поверхности кристаллы соли. Так мне ничего не грозит.

Замерзнуть.

Осторожно высвобождаюсь из захвата и поднимаюсь с кровати. Нахожу второе одеяло, чтобы накрыть Грега, и бреду на кухню. Сложно дать определение охватившему меня настроению. Задумчивое? Возможно. Тускло-серое? Ближе к истине. Мерзкое?

Точно.

На столе – пустые бутылки из-под вермута и ваза с нетронутыми фруктами. Чем не натюрморт. Я не различаю цветов, всё кажется бледным, почти монохромным. Конечно, за ночь мир не утратил цвет, просто я смотрю на всё, будто через призму мрачного предчувствия. Вчера и за несколько дней до этого предзнаменование казалось счастливым – сейчас на глаза упала пелена вероятностей. И самая возможная из них далеко не радостна.

Стейси сказала, что я не создан для любви, так почему она раз за разом выбирает меня?

Я больше не хочу ошибаться. И да – я совсем не умею доверять. Моя подруга права: любовь без доверия похожа на эти бледные яблоки.

Я совсем не так смел, чтобы решиться на ещё одну попытку. Как только я думаю об этом, мир по краям зрения стекленеет. Я оказываюсь по эту сторону экрана. Касаюсь пальцами и подношу к губам. Соль.

Я делаю шаг вперед. Теперь я вижу, что этот экран – призма, в которую я заключен. Она движется вместе со мной, не создавая помех. У меня в голове все пути к отступлению. Так почему я не хочу бежать?

Может быть, тот, в моей постели, способен оценить меня по достоинству, способен понять то, чего не понимаю я сам? Может быть, ему наплевать на мой страх? Не знаю, есть ли то, чего он боится. Наверное, каких-то простых вещей вроде пауков или смерти близких. Но как быть со мной – с тем, кого страшит лишь неизвестность? «Лишь» – забавно, совсем не к месту, ведь неизвестность и есть определение слова «страх».

Как бы я хотел быть смелым, как он. Чистым, как он. Восторженным, воодушевленным, порывистым. Но все, что у меня есть – эта призма и поделенная на фрагменты душа. Могу ли я намеренно рискнуть её частью, чтобы сохранить то что останется?

Твою мать! Я ничего не знаю! Ничего!

Хватаю бледное яблоко и, замахнувшись, швыряю его о стену. Ошмётки падают на стол. Красные. Перевожу недоуменный взгляд на пол.

Повсюду осколки стекла. Оступаюсь и чувствую, как один из них впивается в ногу. Красное. Кровь.

Конечно я ничего не чувствую. Я укрываю Грега одеялом и иду на кухню.

========== Why Do I Fall?/I Really Want You ==========

Примечание автора: данная глава наполнена воспоминаниями чуть более, чем полностью.

Алине.

***

– Что ты пишешь?

– Письмо, – не сразу отвечает Стейси.

Нам по десять. Кабинет её отца. Нам всегда нравилось играть здесь – больше, чем в любой другой комнате или у меня дома. Кабинет моего отца скучный. Зато тут… Столько книг, разные безделушки, детальные полотна, рассказывающие о событиях Французской Революции, огромная карта земного шара, жуткие африканские маски и, кажется, даже настоящий череп австралийского аборигена – по крайней мере, так утверждала Стейси. Я не раз пытался добиться признания, кем работает её отец, но та лишь пожимала плечами, каждый раз отвечая по-новому. Картограф. Путешественник. Колонизатор (на вопрос, что это значит, она говорила, что он ищет новые земли для Её Величества). Археолог. Охотник на вымерших животных (эта версия нравилась мне особенно). Он отсутствовал подолгу. Стремительно исчезал – и так же внезапно появлялся, каждый раз удивляясь тому, как мы выросли за то время, пока его не было.

Я перевожу взгляд на здоровенную голову буйвола. В свете ламп черные глаза блестят и выглядят ещё более зловещими. Как предупреждение о жёстком и властном характере хозяина кабинета.

– Письмо? Кому? – спрашиваю я.

– Себе.

– Ты пишешь письмо самой себе? – смеюсь я. – В будущее?

– Эмм… Нет. В настоящее.

На ней изящное бело-голубое платье с пышными цветами, окаймляющими вырез и плечи. Сегодня праздник – День Рождения её матери. Все собрались внизу, а мы, как всегда, спрятались здесь, ожидая, когда позовут к десерту.

– Дай посмотреть, – осторожно спрашиваю я, но она пропускает вопрос мимо ушей.

– Мама говорит, что плохо скрывать что-то от близких, – настаиваю я.

Она поднимает глаза.

– Гораздо хуже ничего от них не скрывать, – произносит назидательно, но всё же протягивает книжицу.

Вот она. Та фраза, произнесенная тоненьким детским голоском. В воспоминаниях из уст маленькой девочки она звучит неуместно, даже пугающе. Тогда я лишь удивлялся: по сравнению со мной, Стейси казалась мне удивительно взрослой и рассудительной. Впрочем, такой она и была.

– Что это? Дневник? – Я с интересом разглядываю черную обложку с витиеватым золотым тиснением по краям.

– Ага.

– Но здесь всего одна строчка, – удивляюсь я.

– Разумеется. Я ведь только начала его вести. – Она скрещивает руки на груди, ожидая, пока я как следует насмотрюсь.

– «Научись выплевывать косточки», – задумчиво протягиваю я. Что это значит? Мы здесь уже час, а ты написала только это?

Она вздергивает подбородок.

– Разве ты не видишь, как много здесь написано? Если бы ты понял фразу, то увидел бы, что я исписала целую страницу.

Мне стыдно признавать, но я действительно не понял.

– Это значит, что чтобы чего-то достигнуть, нужно чем-то пожертвовать.

Я обдумываю её ответ.

– Мне кажется, – хмурюсь, – это значит, что счастье стоит положенных усилий.

– Вот видишь, ты ничего не понимаешь. – Она вырывает дневник и обиженно отворачивается к столу.

– Кто научил тебя это фразе? – спрашиваю я.

– Тётя Мэри.

– Разве она не объяснила, что это значит?

– Она сказала то же самое, что и ты. Поэтому я и завела дневник.

Только я собираюсь ответить, в кабинет заглядывает её мать.

– Вы задумали просидеть здесь весь вечер? Дорогие, спускайтесь вниз, у нас тоже весело.

– Хорошо, мэм, – отвечаю я.

Она уходит. Стейси поднимает голову от дневника.

– Что там за шум? Они разыгрывают сценки из Диккенса?

Открываю дверь, прислушиваясь.

– Нет, это Шерлок декламирует стихи. Хочешь посмотреть? Умора.

Она поджимает губы.

– Твой брат очень талантливый, – укоряет она. – Жаль, что мы почти всё пропустили. Велма вечно зовет нас в самом конце.

– Почему ты так делаешь? Называешь свою мать по имени?

– Иногда я не уверена, что нас хоть что-то связывает.

– Хочешь сказать, она тебе не родная? – спрашиваю я, закусив губу. Уже тогда я видел, как они не похожи. А сейчас и вовсе понимаю, что из общего у них только фамилия.

– В этом и дело, что родная, – фыркает Стейс. – Ладно, пойдем вниз, иначе пропустим и торт. Видел, там целая гора взбитых сливок!

***

– Научись выплевывать косточки… – медленно произношу я. Хм.

– Что ты там бормочешь?

Оборачиваюсь. Грег уже проснулся и теперь, заспанный, стоит, прислонившись к косяку. Интересно, и долго я размышлял вслух?

– У тебя холодно, – говорит он.

– Да, знаю. Я сделаю кофе, – отвечаю я.

Он садится за стол и задумчиво подпирает щеку рукой. Затем с той же задумчивостью принимается жевать виноград.

– И что же ты надумал? – интересуюсь я и, заметив его удивление, продолжаю: – Прости, конечно, но из тебя плохой конспиратор. И заметь, я не спрашиваю, о чем ты думал.

– У меня на лбу написано, да? – кисло замечает он.

– Есть немного. – Не могу сдержать смешка, за что получаю виноградиной в лоб.

– Я подумал, что придется как следует постараться, чтобы заслужить еще один поцелуй.

– Ага. Для начала тебе придётся съесть свой завтрак, – говорю, не допуская возражений.

– Это я тоже предсказывал, – отвечает он.

Я заканчиваю поджаривать тосты и выставляю тарелки на стол, когда раздается звонок в дверь.

– Ты кого-нибудь ждешь? – спрашивает Грег.

– Только два человека могут завалиться сюда без приглашения. Если не сложно, открой, пока я наливаю кофе, – прошу я, доставая из шкафчика третью кружку.

Слышу, как в прихожей открывается дверь, и следом раздается бодрый голос Стейси:

– О, вы уже проснулись, как я вижу. Я принесла аспирин и муки совести.

– Пожалуй, выберу первое, – смеясь, отвечает Грег.

– Отлично. Знала, что ты не разочаруешь.

Они проходят на кухню, и Стейс плюхается на свободный стул.

– Иисус, Мария и Иосиф! Майк, ты вообще спал? – Она всплескивает руками.

– Кто-то должен был встать раньше, чтобы вы двое не умерли от голода.

– Точно. Я шла на запах, – говорит она, хватая тост.

– Ты всегда эээ… выглядишь так, будто собираешься на вечеринку? – иронично интересуется Грег.

Ставлю кружки и усаживаюсь за стол.

– Нет, я всего лишь собиралась на бранч к своему дорогому другу, – говорит она, не забывая потрепать меня по голове. – По правде говоря, я уезжаю в Сассекс. На гребаных десять дней. Зашла проведать вас на прощание.

– Всё так плохо? – спрашивает Грег.

– Ужасно. Ну, то есть я могу не вернуться…

– Хватит драматизировать. Кроме того, ты всегда любила Сассекс, – говорю я.

…Прохладный августовский день. Мы сломя голову несёмся в сторону моего дома. Стейси бежит чуть впереди, а я отстаю, потому что до этого слегка подвернул ногу, пытаясь отыскать сорвавшегося с поводка Редберда. Не так-то просто преодолевать такую высокую траву, так что в какой-то момент мы останавливаемся, чтобы отдышаться. Я смотрю, как она стоит, оперевшись о колени, а легкий ветерок треплет свежеостриженную челку и выбившуюся из косички прядь волос. Внезапно она выпрямляется: совсем близко слышен лай собаки. «Редберд! Вон он, смотри! Сам пришел!» Она подбегает к спешащему навстречу питомцу; обнимает, упав на колени рядом с ничего не понимающим псом. «Ах ты негодник! Мы тебя обыскались. Не уходи больше, никогда!» Я подхожу ближе и хватаю пса за ошейник. «Мне бы здорово влетело из-за тебя», – говорю я, привязывая оторвавшийся поводок. «Хорошо, что мы не успели никому сказать», – кивает Стейс. – «Ну что? Отведем его домой?»

Я соглашаюсь, беру Стейси за руку, и мы бредем к дому. Сам не знаю почему, но мне кажется, что, разожми я ладонь, Стейси тоже может потеряться. «К тому же она так быстро бегает». Иногда мы дурачились: я больно стискивал её руку, а она делала вид, что не замечает. Она научилась совершенно не изменяться в лице. Меня всегда это злило, и в ответ я делал вид, что не имею представления, что происходит с нашими ладонями, будто они и не наши вовсе. В конце концов мы почти одновременно прыскали: она от взгляда на моё лицо, а я – от мысли о том, как комично, должно быть, смотрюсь.

Начинает моросить. Стейси морщит носик. «Вот бы пошел ливень. Надоела эта морось», – говорит она. «Представляешь, как мы намокнем?» – «Да, вот будет круто!» – «Ага! Хоть выжимай!» И тут же, будто по нашему заказу, дождь усиливается. Мы проходим ещё немного, прежде чем вода обрушивается будто отвесной стеной. Стейси вытирает лицо ладошкой, но это, конечно, не помогает. Некоторое время мы просто стоим, подставив закрытые веки сильным каплям дождя, а потом начинаем кружиться на месте, бегать, задрав головы вверх. Редберд безуспешно пытается встряхнуть головой; Стейси смотрит на него, мокрого и в репейнике, и смеётся, смеётся, смеётся…

– Люблю. Но это было давно.

Я понимаю ее чувства. Ненавижу, что те забытые в детстве воспоминания уже не вернуть. Невозможно снова прожить эти ощущения, как ни старайся – за ними не угнаться. Мы так хотели вырасти. Блять, как же мы хотели…

– Меня всё время тянет в Ньюкасл, но приезжая туда, я не нахожу ничего. Вообще ничего. Как будто всё, что со мной было, стёрлось вместе с нашей фамилией в телефонной книге, – говорит Грег.

Некоторое время мы молча жуём завтрак.

– А где Джим? – спрашиваю я после разделенной на троих тишины.

– Без понятия. – Она пожимает плечами. – Дома наверное <…> Милый, передай… Ага, спасибо.

– Мы думали, вы ушли вместе, – удивляется Грег.

– Я этого не планировала. – Она вытирает пальцы о салфетку.

Ну разумеется.

– Во сколько твой поезд? – спрашиваю я, когда она встает из-за стола. – Я могу подвезти.

– М. Не нужно. Я на машине. Уйду так же, как пришла. Представьте, что я вам не мешала. Даже дверь захлопну сама.

Мы прощаемся, и она выходит из кухни – но тут же возвращается, роясь в сумочке.

– Кстати. Вот, держи. – Она достает связку ключей.

– Оу, – смущенно выдает Грег.

– Стейси!

Она улыбается, целует воздух и, не думая ни секунды, убирается прочь, подальше от моего негодования.

– Пока, мальчики! Поблагодарите потом!

***

– Итак, – говорю я, когда мы остаемся одни.

– Итак, – продолжает Грег.

– Ты, конечно, можешь и дальше цедить остывший кофе, но я предпочел бы утренние объятия.

Обескураженный, он встает и подходит вплотную.

Я несмело приближаю его к себе и с волнением ощущаю, как смыкаются руки за спиной. О, Боже. Жадно впитываю его запах, тепло его тела, близость и звенящее напряжение, что вместе с этими объятиями окутало нас, будто кокон. Ощущаю, как часто бьётся его сердце; о том, что творится с моим, не решусь и упоминать. Я готов простоять так вечно. Я хочу простоять так вечно. Внезапно я представляю ту пустоту, что, как ледяная вода, хлынет на голову, стоит ему отстраниться – подумав об этом, я прижимаю его ещё сильнее. Он утыкается мне в шею и с шумом втягивает воздух. Я чувствую, что он улыбается.

– Ты самый невероятный человек на свете.

– Я просто не могу тебя отпустить.

– Такая же ерунда.

– Как думаешь, мы можем простоять так вечно?

– Ммм… Думаю, да. Можем.

– Вот и отлично.