Текст книги "Беглец (СИ)"

Автор книги: e2e4

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

Надо сказать, в выборе друзей она преуспела.

Группа даёт вступление: ударные пронзают воздух и отзываются где-то внутри; мы, зажатые со всех сторон, вертимся вокруг, выискивая головы друзей, но даже с моим ростом видно примерно нихрена. Весь свет направлен на сцену, экран за ней показывает укутанный дымом зал; один единственный прожектор, свисая с потолка, скользит по танцполу, выхватывая из темноты даже не лица – вскинутые вверх руки. Я поднимаю голову, пытаясь рассмотреть второй этаж: полоска света скользит по перилам, и я вижу Фрэнсиса – точнее очертание, которое не может не быть им.

– Идём к выходу, я отвезу тебя, – кричу я.

– Я вижу их! – Она тянет за руку, к самой сцене; неожиданный всплеск аплодисментов сбивает с толку; со всех сторон давят, так что мы двигаемся скорее по инерции, и всё это поток реки, где сотни рыб лупят хвостами по воде. На сцене появляется Джим, с гитарой наперевес, динамики разносят его голос, что-то вроде «Привет, хеййй!». Стейси чуть впереди, тянет меня за локоть, но ей протиснуться куда легче. Её когти всё ещё впиваются в мою кожу, но я запинаюсь, и она оказывается отрезана широкой спиной какого-то парня. И в этот момент я замечаю Кэндис: её ярко-красные волосы не спутать ни с чем; первая моя реакция – неправильная, я тяну Стейс обратно и рука соскальзывает. Дерьмо.

– Наше первое большое выступление прошло на этой сцене… – говорит Джим. Он что-то объявляет – кажется, их первую песню, – и танцпол накрывает хрипящий бас динамиков.

Мне удаётся пробраться дальше, к Стейс и ребятам, я надеюсь, что Кэндис её не заметила, и почти не надеюсь, что это так. Я не слышу нихрена из того, что говорит Джереми; мои глаза ищут Кэндис, но на прежнем месте её нет. Луч прожектора высвечивает пространство над головой и следует дальше. Теперь я вижу. Она движется к нам.

– Стейси! – Она оборачивается и, кажется, тоже замечает Кэндис. – Выходим! – беру её за плечи, пытаясь увести, но она подаётся вперёд; застекляневший взгляд мечется, пытаясь высмотреть красные пряди.

– Нет, я не оставлю Джима, – кричит она, развернувшись.

Тейлор бьёт меня по плечу: «Что случилось?», – но мне не до этого.

– Она его не тронет!

– Нет! Убери его со сцены!

– Как?!

– Чёрт, должно быть что-то!

Двухсекундный взгляд в пространство – с досадой; ища, способ. Песня закончилась. Она поджимает губы, что-то решив, но аплодисменты расходятся волной; свист и крики – я не слышу, что говорит Стейси. Всё стихает, и внезапная тишина бьёт по ушам, как будто кто-то выдернул пробку. Стейс подаётся назад: её ладонь скользит по рукаву, и я, сам того не понимая, разжимаю руки. Она оттесняет Джереми и ныряет в сторону. Раздаются первые аккорды клавишных, и голос Джима, ударяясь о микрофон, звучит чужим:

– Эту песню я посвящаю своей девушке. Она сейчас здесь. Стейси… – Он смотрит на нас.

Луч прожектора делает круг и высвечивает наши головы; словно отсекает нас от остальных; через мгновение вокруг – пустое пространство. Экран позади сцены гаснет и загорается снова, транслируя наши лица как в каком-то ебанутом артхаусе. Воздуха слишком много, и нет никакой защиты. Джим лопочет сентиментальную чепуху, на радость сотням задранным бошкам.

Она бросает последний неуверенный взгляд на сцену.

«Я люблю тебя», – говорит Джим.

И все, все в зале видят, как она целует Тейлор.

***

Джим меняется в лице.

– Кто-нибудь, пристрелите уже эту суку! – орёт кто-то, и оборвавшуюся мелодию сменяют ропот и свист. Джим в ярости сжимает гриф гитары; мне кажется, он рванёт к ней, но вместо этого он выдавливает извинения и уходит со сцены. Стейси смотрит в толпу, затем вверх, на раздавшийся голос. Стоит, застыв, пока со всех сторон снова не начинают напирать. Она пошатывается, и я, перехватив рукой, веду её к выходу. Словно прокажённую. Все расступаются.

У дверей толкучка из желающих выйти на воздух, и в этой заминке нас нагоняет Тейлор; со сбившимся дыханием, она орёт, чтобы нас пропустили. Нас буквально выплёвывает в прохладу улицы.

Под крышей клуба огромная неоновая вывеска. Мигая, она окрашивает пространство в голубой. Зелёный. Красный. Меня не покидает ощущение сюра. Я веду Стейси к стоянке, но в какой-то момент она останавливается. Отдышаться. Тейлор врезается мне в плечо и бьёт ладонью, спрашивая, что это было.

– Что, твою ебаную мать, это было?

Она в ярости смотрит на Стейси.

– Пошли, нам надо идти, – говорю я, пытаясь сдвинуть её с места, но она останавливает рукой. Джим.

– Джим, я всё объясню, только…

– Уж постарайся, на этот раз уж постарайся объяснить, – выплёвывает он… и замирает, подняв глаза.

За спиной Стейси, будто из ниоткуда, вырастает Кэндис.

***

Безумные глаза и вскинутый револьвер. Всё это напоминает дерьмовую голливудскую трагедию, где растрёпанная джазовая певичка решает пристрелить кобеля-любовника. Её лицо – бледная маска с тёмными кругами под глазами. Прядь волос прилипла к щеке. Её трясёт; ненормальные глаза шныряют из стороны в сторону. Она переводит ствол на каждого из нас.

Решая, кто это будет.

– Кэндис… – как можно спокойней говорю я.

– Заткнись! Заткнись, Майк. Я знаю всё, что ты скажешь, – хриплый, срывающийся голос, – и не вздумай сделать хоть шаг.

Кто-то взвизгивает. Этот кто-то кажется за милю отсюда, отгороженный стеной.

В моей голове десятки вариантов развития событий, но взгляд прикован к ней, я просто не могу не смотреть. Сжимаю пальцы на локте Стейси – она замирает, дёрнувшись. Механика. Инстинкты.

Джим знает, что делать. Не раздражать. Говорить с ней. Заставить сомневаться.

– Кэндис, послушай. – Он медленно поднимает раскрытые ладони. Рука дёргается в сторону; дуло смотрит на него. – Не надо. Давай поговорим. Опусти его.

Издав рык, она пошатывается и делает шаг навстречу.

– Поговорим? Я не буду говорить с тобой. Я тебя пристрелю, понял?! Тебя и её, – дуло кивает, указывая на Стейси. Револьвер в её руке словно игрушка. – Только не знаю, с кого начать. Ну, Стейси, что же ты молчишь, – с издёвкой спрашивает она. – Кого? Твоего бойфренда, твоего цепного пса или, может, её, – она целится в оцепеневшую Тейлор. – Тебе не стоило возвращаться, – говорит она.

Неожиданно всхлипывает, но, поборов себя, вытирает слёзы.

– Если хочешь выстрелить, стреляй, – голос Стейси, ледяной, как гром среди ясного неба. Кэндис смотрит во все глаза. – Скоро приедет полиция. Времени мало, так что давай.

Что, блядь, она творит?! Ещё чуть-чуть, и моя рука сломает ей кость. Но ей плевать. Кэндис молчит, тяжело дышит, и только смотрит расширившимися глазами.

– Ты же знаешь первое правило: не угрожать, если не можешь исполнить угрозы, – цедит Стейси.

Наконец отмерев, Кэндис заливается хохотом.

– Ты серьёзно думаешь, что это сработает? Твои дешёвые фокусы проведут разве что этих троих… Я больше не ведусь на это, Стейс. Что? Что вы пялитесь?! Если бы вы, своими тупыми головами, понимали, что она делает…

– Что ты несёшь? – дрожащим голосом спрашивает Тейлор. – Посмотри на себя, ты омерзительна. Обдолбанная сука.

– Хахахах! Ты как всегда мила. – Кэндис подходит ближе, упирая дуло ей в щёку. Тейлор колотит, но я не могу ничего сделать. Джим тоже это понимает. – А то, дорогая Тейлор, что она обдурила вас троих. Правда, Стейси?

– Как знаешь.

– Стейси, ради Бога!

– На вас жалко смотреть… Господи, какие вы жалкие! – глотая слёзы, кричит Кэндис. – Верите всему, что она говорит. Расскажи, что ты сделала на самом деле! – визжит она.

Рука под моей ладонью вздрагивает. Представляю, чего ей стоит это спокойствие. Я не слышу и не вижу, что происходит вокруг. Мир выключился. Цветные тени неоновых вспышек.

– Кэндис, – тихо говорит Джим. – Успокойся. Тебе это не нужно. Мы со всем разберёмся. – Кажется, его слова доходят до неё. Ему удаётся перехватить её взгляд. Теперь нужно удержать внимание. – Этим ты ничего не изменишь. Обещаю, Кэнди, мы всё решим. Я помогу тебе. Опусти пистолет. – Рука дёргается; она смотрит, застыв, словно не веря самой себе. – Милая, ну же, давай. Вот так…

Всё происходит за секунду.

Крик, а за ним – выстрел.

Грег.

========== Flash In The Night ==========

Джим бросается к Кэндис, хватает её, и револьвер падает на асфальт. Я кидаюсь к Грегу. Сердце пропускает который удар подряд.

– Тебя задело?! – Ощупываю его лицо, и он не может не заметить, что меня колотит. – Господи. Идиот! – кричу я и сжимаю в объятиях. Придурок. Идиот. Кретин!

– Майкрофт, – задушенно бурчит он. – Майкр…

– Какого чёрта? Ты спятил?! – отстранившись, психую я. – Ты мог умереть!

– От этого? – Он нагибается, чтобы поднять револьвер, и открывает барабан. – Холостые.

– Лестрейд, твою мать, я чуть не поседел!

– Не надо про мою мать. И, кстати, мне нравится седина, – говорит он весело. В своей манере, как будто пара простодушных фраз способна отвлечь от того, что он чуть не схлопотал пулю.

– Майк, – зовёт Джим. Оборачиваюсь. Он сидит на бордюре, обнимая рыдающую Кэндис. Спрашивает, что делать.

Вокруг скапливаются зеваки. Грег с кем-то переговаривается, говорит, что полиция вот-вот приедет. Просит не толпиться.

– Стейси? – Она успокаивает Тейлор, ту трясёт.

– Что? Иди сюда, помоги мне.

Тейлор тщетно пытается вдохнуть. Смотрит очумело, не понимая, что происходит.

– Эй, успокойся, – говорит Стейс. И, обращаясь уже ко мне: – Она блядски напугана.

Тейлор молчит, хватая воздух; пустые распахнутые глаза смотрят на меня. Беру её за плечи, ощущая, как дрожат ладони.

– Так. У тебя паническая атака, – произношу чётко – так, чтобы до неё дошло. – Это не настоящий страх. Ты делаешь только хуже. Успокаивайся. Дыши глубоко, давай. Здесь достаточно воздуха. Дыши носом.

Проверяю пульс и сжимаю её ладонь.

– Ну же, солнышко. Ты загоняешь сердце, а оно не даёт дышать. Успокойся. Вдох-выдох, медленнее.

Она всхлипывает. «Вот так», – показываю я, и она с шумом втягивает воздух. Справляется с собой.

– Хорошо. Что ты будешь делать, – опуская Тейлор на бордюр, спрашиваю у Стейси. – С ней, – имея в виду Кэндис.

– Что ты предлагаешь? – Она поджимает губы.

– Не заявляй на неё.

– Вот как? С какой стати?

– Стейси…

– Знаю, Майк, в тебе живёт доброе начало. Но не во мне. Она чуть не пристрелила Грега, ты понимаешь, о чём просишь? Мне кажется, у тебя отключился мозг. Если так, то поезжай домой. Проспись.

Её голос напоминает механический голос автоответчика. Абонент недоступен. Перезвоните позже.

– Я понимаю, – потому что я и правда понимаю. – Она ошиблась. Она была нашей подругой. И, я не хочу этого говорить, но твоя вина здесь тоже есть.

– Хм, даже так. – Она оглядывается на Кэндис, и долго смотрит – но не на неё, а на Джима.

Мне кажется, я знаю, о чём она думает. Её мозг спрягает глаголы на десять предложений вперёд. Она уже думает, что спросит Джим и как подогнать его вопрос под свой ответ.

– Ты хорошо его изучила, – между прочим замечаю я.

– Да, – задумчиво протягивает она. – Вот что. Мы отвезём их в больницу, и никто ничего не узнает. Надеюсь, ты доволен.

– Вполне.

Она кивает и наклоняется к Тейлор, ставя точку в завершении этого вечера.

– Ну что? – подойдя, спрашивает Грег. С сомнением: – Дождёмся полицию? Я…

Понимаю, что он хочет сказать. Ему светиться совсем некстати.

– Нахуй полицию, – отвечаю я. – Едем домой.

***

Грег крутит ручку люка и опускает козырёк, разглядывая себя в зеркало.

– Ещё не насмотрелся? – усмехаясь, спрашиваю я. Он улыбается. Как он может быть таким спокойным? Влажная ладонь скользит по рулю: я и сам знаю, что моя непоколебимость дала трещину. Сердце стучит как бешеное, хотя давно пора прийти в себя. – Чёрт.

– Что такое?

– Есть вода? – кажется, мне стоит сбавить газ.

Рычаг заедает, и вместо того, чтобы следить за дорогой, я отвлекаюсь на коробку, дёргая, пока тот не входит в паз. Сука.

– Только твой недопитый кофе. Ои! Смотри на дорогу!

– Фу, мерзость, – морщусь, отпив глоток. Меня бросает в жар. Мистер-невозмутимость, блять.

– У тебя щёки горят. Всё нормально? Если тебе плохо, могу сесть за руль.

– Лучше подкури сигарету, – раздражённо хмурюсь я. Несколько молчаливых секунд не сулят мне ничего хорошего.

– Так. Останавливай машину, я поведу. И не надо на меня смотреть.

Поджимаю губы, но кого тут волнует моё мнение. Приходится затормозить у обочины.

– Как ты узнал, что патроны холостые? – вдруг вспомнив, спрашиваю, когда мы меняемся местами. Он выдвигает пепельницу и, бросив странный взгляд, расслабляется в кресле.

– Я…

Ты никогда не умел придумывать на ходу.

Мы сворачиваем на Оксфорд-стрит, и он сбавляет скорость. Очень предусмотрительно.

– Грег, – угрожающе начинаю я. Судя по его лицу, его ответ приведёт меня в бешенство.

– Мне сказал… Фрэнсис.

– Фрэнсис? Мне показалось, или ты сказал «Фрэнсис»? Мне, блять, показалось?

– Я сказал Фрэнсис. Чёрт, прекрати.

Я вскипаю. Он бросает взгляд и тут же отворачивается, закусив губу. «Я знаю, что сморозил полную хуйню. Можешь начинать орать».

– Ладно тебе, он… Господи, можно я просто заткнусь?

– Позволь узнать, с каких пор ты доверяешь жизнь первому встречному? Хотя глупый вопрос. О чём я.

– Да, я не такой гений, как ты, – бросает он. – Спасибо, что напомнил. Это он продал ей пистолет. Да, я поверил ему, потому что он пёкся о твоей заднице, когда заменил патроны.

– Очень великодушно. То есть то, что он продал ей оружие, тебя не смущает?

– Ты предпочитаешь пулю в лоб?

– Ясно. Общение со Стейси пошло на пользу твоим моральным принципам. Ты хоть понимаешь, что несёшь?

– Слушай. Я сам знаю, кому верить, а кому – нет. И я действовал по ситуации.

– Вот как? Всего-то и стоило – похлопать глазами, и ты даже не подумал, что он подстроил это для тебя, психолог ты хренов! Господи, Грег, я тебе поражаюсь. Нельзя быть таким беспечным! – говорю я, проклиная всё на свете, и отворачиваюсь к окну. В голове не укладывается, как можно быть таким? Да просто таким! – Господи, я его убью…

– Я знал, что делаю. Майкрофт, мне не пять лет! Меня этому учат – учат, как не схлопотать пулю! И как отличать мудаков с нездоровым чувством юмора от серийных, блять его, убийц!

– Ты понимаешь, что не в этом дело? А в том, что у тебя совершенно нет тормозов и ты не помнишь об элементарной осторожности!

– Жаль, что тебя не было рядом, чтобы напомнить, – с издёвкой говорит он. – Только ты забываешь, что твоя задница влипает в неприятности не реже моей. Так что давай без нотаций в духе «Ты ещё маленький и не понимаешь, что жизнь полна опасностей». А то ты себе противоречишь.

– Я не говорю, что нужно бояться каждого шороха, но Фрэнсис? Да он спит и видит, как свернуть тебе шею!

– И таких козлов будет ещё много. Так что смирись, раз уж идея пойти в полицию принадлежала тебе. Что будет, когда мне выдадут значок? Сделаешь так, чтобы я всю жизнь искал пропавших хомячков?

– Я не считаю ту идею плохой. Просто… – усмехаюсь, – тогда я не собирался тебя трахать.

Он вскидывает брови.

– Правда? Уверен? Что-то я сомневаюсь. Ох, что-то я сомневаюсь…

– Правда, – говорю я, удивляясь, куда подевались злость и напряжение.

– Ну, тогда у тебя проблемы. Либо мне стать паинькой, чтобы ты мог меня трахать…

– Либо что? – хмурюсь я.

– Либо я трахну тебя. У меня-то проблем нет, – смеётся он.

Это что – вопрос?

– Не самая плохая идея, – говорю я и еле сдерживаюсь, чтобы не заржать с его обалдевшей реакции:

– Боже, Майкрофт, ты не можешь быть таким идеальным!

***

– Приехали. Выметайся из машины, – строго-престрого говорит он.

– Играем в плохого полицейского? – поддразниваю я. – Сэр, я ничего не сделал, перед законом я чист. И никуда не пойду.

– Ну нет! Ты должен спросить моё удостоверение!

– Зачем мне твоё удостоверение, я же вижу, у тебя есть пушка.

Он перехватывает мой взгляд и опускает глаза.

– Аргумент.

– Пушка – аргумент, – киваю я.

– Так. Выходи.

Он смеётся и, дотянувшись, бросает револьвер в бардачок (так уж сложилось, что там ему самое место). Протягивает руку, чтобы отстегнуть мой ремень. Внезапный поцелуй, на который я отвечаю со всей горячностью, оказывается обманным финтом: он дёргает за ручку и я едва не вываливаюсь из машины. Душная ночь стирает память о прохладе салона – прошлый день остался лишь числом на показаниях счетчика.

…

– Что ты за животное, – ворчу, копошась в замке.

– Большое и беспокойное. Шевелись, иначе я озверею прежде, чем дотащу тебя до норы.

«Что-то будет», – он не даёт додумать: набрасывается, едва палец соскальзывает с щитка сигнализации. Стягивает ворот так, что край врезается в горло, и вдавливает в стену. Что за дикое животное я подобрал и что-то определённо будет; ещё не поздно укусить его в плечо, прямо через футболку, сжать загривок и повалить на пол. И оседлать «любимого коня», – хотя нет, я бы предпочёл видеть его лицо, конь всё-таки любимый. Оказывается, можно тереться о его член, не разрывать поцелуя, и при этом думать свои циничные мысли.

– Эй, – сорвавшись на вдох, хрипит он. – Ты со мной? Перестань думать. – Губы горят на шее, и от дыхания – жарко. Со вскинутой головой, прикрыв глаза, я пытаюсь не чувствовать вращение комнаты – в прямом смысле, – слишком душно.

– Не могу… Чёрт… Ты горячий как ёбаный Смауг и такой же тяжёлый…

Хохотнув, он отстраняется, а дальше – его рука на моих яйцах, такая же горячая, влажная, и это почти помогает – легче не становится, но думать сложнее. Я либо сгорю, либо расплавлюсь, либо, либо,

– О, вот чёрт, притормози… – вцепившись ему в плечи, я только и могу, что хапать воздух и шипеть сквозь стиснутые зубы. Отличная идея – стянуть с меня футболку. Плохая – стянуть мои руки тканью и зажать их над головой.

Его язык мешает возразить. Он стонет, и все мои мысли устремляются в район ширинки и снова ударяют в мозг.

– Ближе…

Он вдавливает бёдра и трахает меня через джинсы. Мы оба задыхаемся; я считаю чёрные пятна перед глазами – с каждым толчком темнеет в голове. Воздух хрипит в горле, и это несущественно; нет ничего важного – только плотный ком возбуждения, и его движения напоминают пытку, которую нельзя прекратить и страшно ускорить, рискуя умереть прямо здесь, у стены. Его сдавленные стоны врываются в сознание, не давая уйти в себя. Так жарко; очередной болезненный импульс загорается чёрной точкой, это безумие, я ненормальный. Мысли рассыпаются в обрывки: мне нужно больше, больше – такова моя природа. Плевать на всё. Руки получают свободу; я обхватываю его ногами, зная, что он удержит нас обоих, и закусываю губу, чтобы не кричать от болезненного наслаждения и острой нехватки: его, близости, его кожи, воздуха. Его стоны, его мокрая футболка, стена под спиной, мой ноющий член – я перечисляю в уме, чтобы не потерять сознание, и боюсь закрывать глаза. Пауза накатит темнотой; я уже чувствую, как голова становится лёгкой: ещё чуть-чуть, и я отключусь. Я сдавливаю его плечо, и он вжимает нас в стену: оргазм бьёт вспышкой, и я слышу, как шумит кровь в голове, как глухо стучит сердце. И чувствую, как всё обретает чёткость.

Грег опускает нас на пол. Лёгкие снова заполняются кислородом, словно с момента последнего вдоха прошла вечность. Остывший воздух ложится на горячую кожу и каждое движение отзывается дрожью. Слишком ощутимо. Слишком много всего, что обычно остаётся фоном.

Свет непогашенной лампы – оранжевый, тёплый, – доносится из гостиной как свет маяка.

Он сидит рядом, тяжело дышит; протягиваю руку и провожу пальцем над бровью, убирая капельку пота. Словно, растерев её между указательным и большим, я пойму что-то, чего не знал раньше. Он встряхнул меня, вытряхнул этот день и всю усталость, и мне давно не было так легко. Давно как никогда.

«Спасибо» застревает на языке – слишком сентиментальное, неуместное, странное.

В полумраке половина его лица – в тени, и мне непонятен его взгляд.

– Что это было? – спрашивает он. Нарушает тишину.

– Если б я знал. – Ну что мне, лечь лицом в ковёр? Не смотри так.

– Где ты витаешь? Такое ощущение, что я трахался с призраком. Если б я тебя не знал, то подумал бы, что ты обдолбан.

Я испугал его. Конечно, испугал. А как иначе, если мне самому порой страшно. Секунду назад стоишь обеими ногами на земле, а миг спустя – ступни засасывает песок. Я не знаю, куда забредут мои мысли. И даже то, что ты делаешь, – не подсказка, только сигнал. «Что-то будет». Думаешь, можно встряхнуть меня и не переворошить, не вытряхнуть что-то, что раньше покоилось тихим. Ты напугал меня, я тебя не предсказал. И себя тоже, хотя от себя я ожидаю чего угодно.

– Мы никогда не доберёмся до кровати, верно? – улыбаюсь, уводя от темы.

– Не выйдет, Майкрофт. Мне нужно знать, что за херня с тобой происходит. Помимо того, что ты – это ты.

– Помимо меня со мной происходишь ты. Ты просто не знаешь, каким обескураживающим можешь быть для человека вроде меня. Для того, кто считает песок, чтобы контролировать море. Я привык к другому. Тебе не нужен контроль.

– Хотел бы я побыть тобой. Хотя, наверное, не смог бы.

– Лучше побудь со мной. Уж это ты можешь, – тихо говорю я.

Он поднимается на ноги и тащит меня вверх, и всё это молча, хотя меня так и тянет ляпнуть что-нибудь, что, знаю, будет совсем не к месту. «Уже вторник», – говорю я, и он оборачивается, не понимая, о чём я. Перестаёт хмуриться, вспомнив, и только улыбается, как улыбаются хорошим воспоминаниям.

– Тогда я не хочу пропустить свою очередь.

– Я же обещал, – говорю я. В следующую секунду он зажат между мной и так кстати подвернувшимся шкафом. Что-то валится с полки; запрокинув голову, он улыбается мне в губы. Наши языки встречаются, и я чувствую, как тёплые ладони скользят по спине и замирают на поясе. Удерживая. Как будто так было всегда. Как будто так и будет. Его губы под моими, и пальцы сжимают крепко, но это шутка без доли правды. Игра без оговорённых ролей.

– Господи, ты когда-нибудь найдёшь горизонтальную поверхность? – смеясь, восклицает Грег.

– Диван, пол…

Он закатывает глаза.

– Кровать! – и тянет в сторону спальни.

***

И вот мы здесь. Он ворчит, стягивая одежду, и, взглянув на меня, вскидывает брови: «Так и будешь стоять?»

– Тебе нужна помощь или что?

– Вы там все такие в этой твоей Академии? – не скрывая сарказма, интересуюсь я.

Он ухмыляется:

– Да уж не такие неженки, как вы в Security Service, – подходит ближе, и пальцы спешат разделаться с пуговицей на джинсах.

– Рад, что ты в курсе, – говорю я, не заботясь о слишком резком тоне. Он поднимает глаза и теряется, видя моё каменное лицо. Мне становится стыдно: в конце концов, кто-то должен озвучить эту очевидную вещь.

– Я…

– Давай попробуем снова, – перебиваю и целую, не давая договорить. Джинсы скользят вниз и, выпутав ноги и швырнув их прочь, я следую за ним к кровати. Он падает на одеяло, прижатый моим весом. Не успеваю опомниться, как оказываюсь под ним, но, если честно, у меня и в мыслях нет возражать. Он целует расцарапанную шею; язык очерчивает кадык и скользит вверх.

– А, мне щекотно! – Кончик языка проходится по отросшей за день щетине. – Чёрт.

– Ты не мог бы заткнуться? Блять, Майкрофт!

Я смеюсь, уворачиваясь, потому что дыхание щекочет тонкую кожу уха. Грег чертовски тяжёлый и, зная это, он переносит вес на бёдра, чтобы я не дёргался. Его стояк упирается мне в живот.

– Ты меня проткнёшь… – фырчу я.

– Господи, что ты за человек, – сокрушается он, привставая и сдавливая моё плечо ладонью. Майк, Майк, заткнись!

– Не вспоминай этого парня всуе.

– Твою мать, Холмс, ты не мог бы быть чуточку серьёзней?! – он отрывается от моей шеи и хмурит брови. – Тебе, может и льстит, что у меня стоит, как у школьника…

– Ты и есть школьник, – прыскаю я.

Вместе с этими словами моя рука проскальзывает между нами. Он втягивает воздух и, прикрыв глаза, вскидывает брови: «ладно, хрен с тобой». Палец обводит головку, задерживаясь на влажной щели. «Почему, чёрт возьми, он так серьёзен», – глядя на его сведённые брови, я едва сдерживаю смех.

Он распахивает глаза и прищуривается. Но моя рука не останавливается, так что вся эта сцена, где он не знает: то ли злиться, то ли забить, – смотрится комично. По крайней мере снизу.

– Так ты нервничаешь, – констатирует он, и я замираю. Ну вот опять: очевидные вещи. Я и правда нервничаю и чувствую, как в эту секунду улыбка сходит с моего лица. – Успокойся, ладно?

Его разочарованный взгляд сковывает стыдом, и веселье улетучивается, будто его и не было. Странное чувство: губы застыли, и сама идея улыбнуться кажется нелепой и неестественной. Он не говорит вслух, но неожиданно я понимаю, как это важно для него. Я идиот.

– Попробуем снова? – одними губами спрашивает он, и уж эту попытку я не провалю.

***

– Чёрт… – шепчет он, подстраиваясь под ритм сжатой в кулак ладони. – Блять.

Я отнимаю руку и обняв его ногами, запечатываю губы поцелуем. Он целует так жадно; «отчаянно» – думаю я, запуская пальцы во влажные волосы. Его левая рука упирается мне в грудь: он отстраняется, и толкает меня на спину. Шикает; ладонь удерживает, как пресс, и попытка потянуться к нему терпит крах.

– Что, непривычно?

– Да, но… – выдыхаю я, даже не представляя, что собираюсь сказать.

Он улыбается и скользит вверх, сдавливая мой член, и я не могу не застонать, потому что возбуждён до предела. Чертов мучитель. Наши члены трутся друг о друга, и он обхватывает их ладонью. «Твою мать», – думаю я, когда рука начинает темп, а он закусывает губу, не отрывая взгляда, – твою, твою, твою мать…» Грег ухмыляется, словно читает мои мысли, но судя по тому, как рвано поднимается его грудь, его собственные далеки от адекватных. В этот момент я понимаю, что он, должно быть, чувствует, как стучит моё сердце.

Это знание ударяет молнией.

– Поцелуй меня… —

Он убирает руку и сгребает мои плечи. Я сжимаю его бёдра, притягивая ближе, и целую так, как не целовал никогда и никого. Сгорая от желания и необъяснимого щемящего чувства: здесь, прямо сейчас, происходит что-то важное, возможно, самая важная вещь в моей жизни, – и есть время, куча времени, и нет ничего, кроме нас.

Он останавливается, вбирая сначала верхнюю, а потом нижнюю губу, проводя языком по тонкой коже. И всё летит к чертям: этой паузы ни ему, ни мне не выдержать.

Как бы я хотел остаться здесь навсегда. Пытаться вложить в поцелуй всю любовь, всё желание, всего себя и не думать о том, что будет после. Задыхаться, скользить пальцами по коже, пытаясь найти хоть какую-то опору, пока волна не разбила нас в щепки. Чувствовать так много, а хотеть ещё больше; кусать его губы, засасывать кожу на шее, оставлять отметины, сжимая плечи до белых пальцев… Он ненормальный. Даже безумнее чем я. Ему плевать, что не хватает воздуха, он не умеет останавливаться.

Я снова опрокинут на спину под грузом его тела. Возбуждение растворяет мысли, подчиняет тело, и пальцы едва слушаются, когда ладони лихорадочно шарят по его телу, Господи, как я его хочу. Наши члены слегка касаются, пока мы трахаем друг друга языками; я глажу его тяжёлую мошонку, чтобы услышать, как он стонет, но он перехватывает мою руку. Губы скользят по щеке и замирают; лёгкие и загнанное сердце пытаются оправиться от шока.

– Боже… невероятно… я… не соображаю

– В джинсах.

Он шарит рукой и, нащупав джинсы, вытряхивает содержимое карманов. В жизни не видел, чтобы презерватив надевали так быстро. Я сгибаю колени, и теперь он по-настоящему озадачен.

– Эм… Чёрт, Майкрофт, кажется, мне нужна помощь зала.

Я нахожу его руку. Солёные на вкус – указательный, средний и безымянный.

***

Чувствую, как головка натягивает сфинктер и приказываю себе замереть. Не дёргаться, потому что один Бог знает, как я нетерпелив. Слышу его короткий вздох: вряд ли это то, чего он ожидал.

Он держит меня за бёдра; с силой сжимает пальцы и проталкивается внутрь. Я царапаю простынь, цепляясь за неё, как за отвесную стену; лёгкие выталкивают воздух вперемешку с остатками благоразумия.

Грег замирает; судорожно дышит. Моё сознание, моё тело умоляют, чтобы он продолжал, потому что если умолять начнёт рот, случатся по-настоящему плохие вещи.

Так и слышу его вопящий разум: «Блять, как я вообще на это согласился?!» Но вместо это он спрашивает:

– Тебе больно?

– Да ты издеваешься? – голос срывается на фальцет. Самое время спросить, когда я лежу, насаженный на его член, не зная, куда деться от ёбаного возбуждения!

– Ладно, понял, – толкнувшись, говорит он, – пообещай, что не возненавидишь меня.

Я запрокидываю голову, и только мои свинцовые яйца знают, как я зол.

– МАТЬ. ТВОЮ. ЗАТКНИСЬ. И. ТРАХНИ. МЕНЯ! – ору я, надеясь как следует пожалеть о своих словах.

Он резко тянет за бёдра. Голова скользит по простыни; последняя адекватная мысль про язык и нож уступает место туману горячки. Каждый толчок сопровождается шлепком мошонки и сдавленным рыком. Он встаёт на колени, притягивая мои бёдра стальным захватом; я съезжаю ниже, держась на одних лопатках, и пытаюсь найти хоть какую-то опору – но в итоге хватаюсь за голову, как за бесполезную ветошь. Я совершил ошибку, и теперь должен расплачиваться, выгибаясь и постанывая, как последняя шлюха, пока его член заставляет меня гореть. Смазка капает на живот; я не понимаю, что несу, кажется, о-обоже…

– Cильнее… чёрт, ну же!

Он рычит и насаживает меня, как тряпичную куклу; кажется, вытряхивая последние крохи мозгов, потому что я слышу свои стоны вперемешку с его матами и закусываю ребро ладони.

Грязь, какая грязь. Пальцы цепляются за край матраса – бесполезно; и Он что-то говорит; я, не в состоянии понять и слова, зажмуриваю глаза, чтобы зафиксировать хоть какую-то картинку, а когда распахиваю – тёмные пятна скользят, размывая стену.

Боль и невыносимое распирающее ощущение мешаются с удовольствием, доводя его до точки. Я мечусь, разрываясь между желанием прекратить и продолжать, но не решаю ни того, ни другого – я исчез вместе с последними гранями. Подо мной нет дна.

Он говорит и говорит – рычит, сквозь зубы. Моё имя.

Я с самого начала знал, что это плохая идея, как я мог потерять контроль? Обрывок этой мысли оглушает, но мне плевать, всё, чего я хочу – наконец кончить, не дожидаясь, пока член взорвётся от боли.

Словно в ответ на эту мысль, он обхватывает мой член, и оргазм натягивает каждую мышцу.

Несколько мгновений всё, что я слышу – шум в ушах и собственное громкое дыхание. Наконец мир возвращается: я на спине, раскинув руки, обездвиженный. Первое вернувшееся ощущение связано с моим анусом, и боюсь, оно останется со мной на ближайшую ночь.

Он сидит на краю кровати, спиной ко мне и матерится. Брошенный презерватив выписывает дугу и исчезает из поля зрения.

Грег оборачивается, усмехаясь, и, подобрав с пола футболку, ложится рядом, вытирая мою грудь.

– Я. не. могу. пошевелиться, – удивлённо констатирую я. – А мне срочно нужно перевернуть мир.