Текст книги "Проклятые вечностью (СИ)"
Автор книги: Dragoste
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)
«Трансильвания. Замок Бран, 5 июня 1482 года.
За все это время я не написала ни строчки. Валерий умер! Неизвестная хворь и угрызения совести преждевременно унесли его душу в иной мир, и еженощно я молюсь за то, чтобы его мятежный дух нашел успокоение и прощение.
Смерть деда подкосила и ослабила меня. Все чаще я думаю о людях, которые навсегда покинули этот мир: о своих дорогих родителях, о Валерии, о другом своем брате, умершем в детстве. И конечно же, о моей милой, безвозвратно потерянной сестре, чье существование и смерть были сокрыты от меня все эти годы. Иногда я даже думаю о тех несчастных, чьими костьми и черепами набиты горные пещеры и заполнены окрестные леса. Куда ни повернись – на всем лежит отпечаток смерти и страданий! Воистину это проклятие не только нашего рода, но и наших земель. Эти мысли переполняют мои разум и сердце, отчего омут бездонного отчаяния все глубже затягивает меня. Это похоже на пытку, которая в любой момент может привести не только к смерти тела, но и души. Но не только это омрачает мой разум и душу. Теперь желание увидеть моего отца переполняет все мое существо, оно преследует меня, как наваждение, от которого я не могу скрыться и виной тому предсмертное письмо моего дорогого деда.
Все эти месяцы я провела у его постели, надеясь на то, что божья благодать снизойдет на него, но, видимо, Всевышний окончательно решил забрать его, а Валерий даже не пытался бороться. По-прежнему на его устах лежала печать молчания, за которой скрывались ответы на мои вопросы, и сломить ее я не могла. Все чаще лихорадочный бред завладевал его разумом, и он в агонии начинал метаться по кровати, произнося лишь два имени, которые, очевидно, не давали ему погрузиться в спокойный сон, как два палача, преследуя его в ночи́. Это было имя моего отца и таинственной Изабеллы, о которой он отказывался говорить, когда сознание возвращалось к нему. Порой он выкрикивал в их адрес жгучие проклятия, а порой заливался слезами, прося о прощении. В эти мгновения смотреть на старика становилось невозможно, и сердце разрывалось от отчаяния».
– Изабелла – таинственная возлюбленная Дракулы, но какое отношение она имела ко всему этому? – задумчиво произнесла Анна, возвращая взгляд к пожелтевшим страницам.
«Это было настоящим кошмаром! До сих пор я вижу перед глазами его испещрённое морщинами, землистое и обрюзгшее лицо, впалые, потерявшие свой цвет и блеск глаза и искаженный в предсмертной судороге рот. В последние дни жизни он скорее напоминал скелет, обтянутый кожей, чем живого человека, но так и не решился раскрыть своих тайн. Даже последняя исповедь, которую я отважилась подслушать, не сняла с его губ этой печати. О, Боже, что за тайну можно так ревностно хранить, находясь на смертном одре?
В третьем часу ночи меня разбудил слуга, сообщивший, что дед желает меня увидеть. Зная, какое жуткое зрелище меня ожидает в его покоях я, к своему стыду, никак не могла заставить себя ускорить шаг, сознательно заставляя умирающего ждать. Каждый шаг давался мне все с большим трудом, а дойдя до двери его опочивальни, я и вовсе остановилась, не решаясь переступить порог, где властвовала смерть. Это было поистине устрашающе, ибо ее запах ощущался даже на расстоянии, а войдя внутрь, я едва не потеряла сознания от духоты, запаха микстур и тлетворного смрада, исходившего от умирающего тела.
– Элена, моя дорогая, подойди ко мне! – прошептал он, протянув мне навстречу свою костлявую руку, на которой буквально за день выросли длинные желтоватые ногти, внушавшие не деланное отвращение.
Не в силах противостоять последней воле умирающего, я приняла протянутую ладонь и села на угол кровати, ожидая того, что поведает мне человек, заменивший мне мать и отца, взрастивший меня и воспитавший, вливший в мои вены свою кровь, а в разум знания, научивший меня всему, что я умею, но он молчал. Лишь влажные хрипы и душивший его кашель нарушали тишину, которая с каждым часом становилась все более невыносимой.
– Дедушка, – не выдержала я, – много раз я спрашивала тебя о том, что произошло в ночь смерти и перерождения моего отца, а так же в день гибели моей матери. Прошу, не оставляй меня в неведении.
В этот момент он обратил на меня такой взгляд, которым могут только старики смотреть на мир. Я понимала, что в этот миг решалось многое, но вот в его глазах не было той решимости, которая бывает в глазах тех, кто готов уйти в мир иной, унося с собой все свои секреты.
– Пообещай мне… – прохрипел он, коснувшись дрожащей рукой моей щеки.
– Что? – не расслышав его слов, переспросила я, чувствуя, как в моей душе с новым пламенем разжигается надежда.
– Пообещай мне что, несмотря ни на что, ты сделаешь все, чтобы убить его! Поклянись мне так, как сделал это твой муж!
– Он мой отец, как же я могу…
– Поклянись, – вцепившись в мою руку с такой силой, которую никак не ожидаешь встретить у умирающего, проскрежетал он с таким огнем в глазах, что я невольно отшатнулась. Я даже представить себе не могла, что можно так ненавидеть собственного сына. – Поклянитесь, что закончите то, что не смог закончить немощный старик.
В то мгновение ненависть в его глазах сменилась горькими рыданиями. Я даже представить не могла, что его душа так изнывала и томилась от секретов, которые он столько лет хранил в своем сердце. Но каких только обещаний не дашь на смертельном одре, чтобы облегчить путь умирающему человеку.
– Хорошо, – едва слышно кивнула я.
– Тогда ты достойна узнать истину, – проговорил он, указывая пальцем на небольшую шкатулку, стоявшую подле его ложа. Открыв ее, я увидела конверт, скрепленный гербовой печатью, и уже собиралась вскрыть, когда услышала хрипящий, почти булькающий голос деда:
– Только после моей смерти.
Любопытство жгло меня каленым железом, мыслями я уже давно унеслась к злосчастному письму, гадая о том, какие тайны хранит эта хрупкая бумага. Но я ждала почти двадцать лет, могу подождать и еще несколько часов, потому как вскоре состояние старика ухудшилось настолько, что он уже не мог отличить дня от ночи. Но хуже и страшнее всего была его предсмертная агония, с которой вернулся бред. Находясь в руках смерти, он продолжал взывать к отцу, проклиная его и тут же моля о прощении. Дед уходил долго, мучительно, с именем Владислава на устах, повторяя его, как заученную молитву, но к утру его не стало. Первые лучи солнца развеяли ночное безумие, и, последним взглядом обведя комнату, он испустил дух.
Не помня себя от горя, я кинулась к нему с таким отчаянным рвением, будто мои слезы могли повернуть время вспять, остановить смерть, уносившую несчастного в неизвестность. Хотя нет, хуже, она уносила его душу во мрак чистилища, где он будет ожидать исполнения наших клятв.
Дойдя до комнаты, я первым делом решила прочитать письмо, которое не давало мне покоя все эти часы. Сорвав печать, я словно помешанная, ухватилась за выведенные строки, жадно впитывая в себя каждое слово, но еще не зная того, какое потрясение меня постигнет тогда, когда я дочитаю до конца».
Быстро выхватив конверт, вложенный между страниц, Анна начала читать строки, выведенные рукой своего прародителя с не меньшей жадностью, чем делала это Элена столетия назад. Было что-то воистину безумное в этой тяге к истине, а точнее в желании удовлетворить мучившее ее любопытство.
«Моя возлюбленная Элена, драгоценная внучка, свет, освещавший мою жизнь с тех пор, как я шагнул во тьму!
Если ты читаешь эти строки, значит, мой грешный дух уже унесся в чертоги неизвестности, которые открывает для нас смерть, но знай, что ухожу я с тяжелой душой и неспокойным сердцем. Но все же, я не могу уйти, не поведав тебе тайну, которую я не в силах унести с собой в могилу. Многие годы она тяжелым бременем позора лежала на моих плечах, теперь же, я передаю ее тебе, искренне надеясь на то, что твой дух окажется сильнее моего и сможет сохранить ее от остальных, ибо эта истина – позор для всего нашего рода, который мы обязаны сокрыть и, как прах, развеять по ветру.
А истина эта в том, мое дитя, что когда-то у меня была дочь, зачатая во грехе и во грехе покинувшая этот мир. И ее имя Изабелла. Я был слишком малодушен, слишком хранил честь нашего рода, а потому не смог уравнять ее с остальными детьми, сокрыв тайну ее рождения от всех. И это было самой большой ошибкой в моей жизни, ибо столь ценный цветок не смог оставить равнодушным даже моего сына, насильно взявшего ее, втянувшего это невинное создание в смертельный грех прелюбодеяния.
Влад нарушил мой зарок, он увез мое возлюбленное дитя, он осквернил ее тело своими прикосновениями, а она, по воле злого рока, понесла от него в первую же ночь. Это был позор, несмываемым пятном упавший на нашу честь. Тогда я был вынужден разлучить их, кровью смывая этот грех. Мой сын был выслан на дальние рубежи, где должен был принять смерть от меча в бою, либо от кинжала в спину, а дочь… моя возлюбленная дочь… Я решил перевести ее в дальний монастырь, где бы она приняла постриг и до конца дней замаливала свои грехи.
За любой грех мы платим жизнью, но кровью заплатил не только мой сын, но и дочь, до срока разрешившись от бремени и уйдя в мир иной от родильной горячки. И я, я заставивший ее проделать этот долгий и опасный путь, был тому виной. Я убил свою дорогую Изабеллу, но не в этом грехе я буду тебе признаваться.
Я подослал к своему сыну убийцу, поведав эту историю позорного падения наследника нашей династии его лучшему другу, который взялся отомстить за поруганную честь моей дочери, но и этот грех меня не тяготит. О, знала бы ты, сколь велика моя ненависть и боль, не посмела бы осуждать меня за это, ибо никакая любовь, даже самая пылкая не должна бросать тень на честь семьи, а он…он осмелился просить Святой Престол о разводе, чтобы жить во грехе с собственной сестрой. Как…как отцу вынести такое бремя?!
На моих плечах лежит куда более ужасная тайна, настолько ужасная, что я взял на себя самый страшный из грехов. Я убил невинных людей, знавших о ней! Судьба сыграла с нами злую шутку. Лежавшая на сносях княгиня Елизавета разрешилась мертвым ребенком, поставив под угрозу продолжение нашего рода, тогда я решил поменять детей, выдав мертворожденного ребенка за ребенка почившей Изабеллы, а ее детей забрал на воспитание к себе, сообщив всем, что княгиня произвела на свет близнецов. Это был великий грех, который я никогда не смогу смыть со своей души, но на этом история не заканчивается.
Назревала война, война великая по своей сути, но скрытая от глаз непосвященных, война между светом и тьмой, между людьми, оборотнями и вампирами. Желая уберечь свою семью, будущее которой текло в жилах каждого из наследников, я решил отправить вас в разные уголки страны, укрыть от всего ужаса, который окружал нас. Я хотел уберечь Вас от Вашего отца, а потому ты отправилась в замок в Бухаресте, мой внук в замок Бран, а Маргарета, твоя сестра-близнец, вместе с Елизаветой направилась в ее наследные владения в Венгрии, но по дороге произошло непоправимое.
Карета, двигавшаяся через Трансильванские леса, не успела в срок добраться до ближайшего поселения и попала в засаду оборотней. Это была кровавая резня, унесшая жизни эскорта, княгини и твоей маленькой сестры. Когда несколькими днями позже мы нашли их изувеченные этими нелюдями тела, нам некого было спасать. Все они пали в неравной схватке с этим зверьём.
Вскоре судьба явила нам новые испытания, и, не успев закончить траур по Елизавете и Маргарете, мы похоронили твоего брата, скончавшегося от холеры месяцем позже. Проклятие существует, и оно неотступно следует за нами, и, лишь убив того, кто навлек на нашу семью подобные несчастья, мы сможем искупить вину, а наши души обретут покой. Поэтому тебе, единственному лучику света, разгоняющему мрак нас окруживший, во имя спасения собственных детей я завещаю выполнить эту богоугодную миссию и сохранить эту ужасную тайну.
Любящий тебя, Валерий».
Прочитанное ввергло Анну в такой шок, что она никак не могла найти в себе силы вернуться к дневнику. Всю жизнь она считала себя потомком древних князей, а оказывается, весь ее род идет от кровосмесительной связи брата и сестры, причем связь эта была насильственная и порочная. Они были нечисты с самого начала, а потому оказались прокляты Богом, и всему виной была эта грешная страсть. Вот она, истинная причина этой розни и этой ненависти. Вот почему Дракула всегда пытался увести этот разговор в сторону, когда она желала расспросить его о прошлом.
Немного придя в себя, Анна вновь обратилась к дневнику, пытаясь проникнуть в душу Элены, которой было намного сложнее принять эту истину. Ведь принцессу с Дракулой разделяли четыреста лет, разбавивших кровь в венах настолько, что даже самый чуткий вампир не почувствует их родства, а Элена была его дочерью, которая, к тому же, не испытывала ни малейшего желания воевать со своим родителем. Ее боль была куда сильнее, а долг давил на ее плечи куда большим грузом, поэтому, перевернув страницу, девушка возвратилась к чтению, с душевным трепетом вникая в каждое слово.
«Несколько дней я не могла прийти в себя после прочитанного. Это было невыносимо, всю жизнь я считала своей матерью княгиню Елизавету, а теперь весь мир перевернулся, а прежние убеждения развеялись в прах. Какая-то часть меня до сих пор отказывается признать эту истину, а другая разрывается от боли. Теперь я познала истинный ужас, ужас, который охватывает человека в час, когда он должен сделать свой выбор.
Любой, кто горел в испепеляющем пламени любви, поймет моего отца, поймет его поступок, хотя вторая половина души, будет осуждать его. Это происходит и со мной. Порой я задаюсь вопросом о том, смогла бы я отказаться от своего возлюбленного мужа, узнав о том, что мы с ним кровная родня. И понимаю, что не смогу, точно так же, как не смог он, но отец пошел в своем решении до конца, не сумев простить Валерия за обман и убийство любимой, он вампиром вернулся в этот мир. Его глаза также застилает ненависть, а душу – мрак, который тот заливает кровью. Такая трагедия не может вызывать ненависть, она вызывает лишь боль, безысходность и страх».
О, как права была Элена, как мудра была, несмотря на то, что в тот момент прожила столько же зим, сколько прожила Анна, но сколько было милосердия, добра в этой женщине. В ней не горел тот огонь, который она часто замечала в душе Дракулы, в ней не было того пламени, который жил в душе Анны, характер она явно забрала у своей матери. Теперь-то принцесса знала о том, кто такая Изабелла, и оттого сердце у нее сжималось в невидимых тисках, готовое в любой момент вырваться на свободу неконтролируемым рыданием.
Бегло просмотрев еще несколько страниц, на которых Элена описывала свои душевные муки, сомнения и свои страхи, принцесса остановилась на записях, сделанных спустя несколько месяцев после описываемых событий.
«Трансильвания. Родовой замок в Васерии. 2 сентября 1482 года.
Все мои уговоры оказались напрасны. Следуя данной клятве, мой муж вместе с отрядом добровольцев решил найти логово Дракулы и уничтожить вампира, держащего в страхе все окрестные селения. Удел мужчин – война, а женщин – ожидание, но что может быть страшнее дурных предчувствий, рождающих в сознании пугающие ведения? Я вижу приближение крушения, я боюсь той жизни, что нас ждет. Я боюсь лжи, предательства и лицемерия. Я боюсь навеки потерять тех, кто завладел моим сердцем».
«Трансильвания. Замок Поенари. Запись сделана на берегу Арджеша. 14 сентября 1482 года.
Оседлав черных коней, мы с мужем выехали из крепости и поскакали в Поенари, именно оттуда он планировал начать свое опасное предприятие, ибо в документах из Ватикана говорилось, что это убежище находилось высоко во льдах, а оттуда было проще всего добраться отрогов гор. Вначале наш путь пролегал вдоль берега Арджеша, затем мы въехали в лес, где стволы и ветви лиственных деревьев перемежались с зеленой хвоей сосен. В воздухе пахло дымом и приближающейся грозой.
– Дальше мы поедем одни, – проговорил мой возлюбленный супруг и, поцеловав меня в лоб, вместе с отрядом направился в горы.
Сидеть в стенах крепости было невыносимо, а потому я позволила себе прогуляться вдоль берега реки, наслаждаясь горным пейзажем. Было в этом что-то завораживающее, притягательное, почти мистическое, что-то, чему я никак не могла сопротивляться. Расположившись на каменистом шлейфе у самой реки, несколько часов я наблюдала за плеском воды, пока, наконец, эта молчаливая задумчивость не прервалась откровением, посланным с небес. Я увидела путь к спасению и этим спасением была любовь. Только она могла растопить лед, сковавший мертвое сердце моего отца, только она могла снять это проклятие, только она могла простить… Только та, в чьих жилах течет моя кровь, подарит нам освобождение, ибо она сумеет сделать то, что не смогу я – спасти его душу или последовать за ним в огонь!»
Перевернув еще несколько страниц, Анна прочитала последнюю запись, от которой мурашки побежали по ее коже.
«Трансильвания, Родовой замок в Васерии. 5 января 1483 год.
Он погиб. Мой возлюбленный супруг, жизнь моя, моя душа. Он погиб не от болезни, не от предательства, а от руки чудовища, которое когда-то носило личину моего отца. Много месяцев я ждала его возвращения, но ко мне вернулись лишь его останки в мраморном гробу. Нет больше горя для дочери, нет тяжелее доли для человека, чем подписать смертный приговор своим родным. К этому меня готовили с рождения, к этому вела меня судьба, и я покорилась. Отныне за спиной я оставляю сомнения и жалость, ибо впереди нас ждет война!»
Дневник этой женщины был, по сути, зеркалом, отражавшим жизнь каждого представителя ее рода. Это был действительно замкнутый круг, в котором были заперты их души. И ведь никто из них не рождался с ненавистью в сердце, никто из них не мечтал посвятить свою жизнь мести и борьбе с вампиром. Поколениями эти чувства и желания насаждались им старшими представителями рода. Эта ненависть передавалась от отца к сыну, усваивалась младенцами вместе с молоком матери. Дракула был прав, они не делали выбор, он был сделан за них столетия назад! Все представители ее рода проходили по одному и тому же пути и погибали не от руки вампира, хотя, безусловно, он был к этому причастен, но убивала их собственная ненависть, уничтожившая их души задолго до того, как граф дарил смерть их бренной оболочке. Однако на этом история не заканчивалась: вслед за отцами на путь мести вставали их дети и так было столетиями… Возможно, Анна была первой, кто сошел с этой дороги, избрав тот же путь, что и ненавидимый всеми предшественник, который оставался жив, несмотря на ненависть, веками копившуюся в его сердце… но почему? Почему ненависть, уничтожившая всю ее семью, не уничтожила сам источник этого зла? Это было для нее загадкой.
Еще раз перелистав дневник, принцесса вспомнила про несколько склеенных страниц. Тогда ее любопытство было похоже на натянутую тетиву, грозя в любой момент оборваться, но сейчас, зная правду, она могла позволить себе каплю терпения, аккуратно отделяя друг от друга пожелтевшие листы, вчитываясь в короткие пометки и небольшие иллюстрации, пока, будто громом пораженная, не замерла на месте, всматриваясь в карандашный набросок юной девушки, глядевшей на нее со страницы дневника.
– Быть этого не может! – едва шевеля губами, прошептала Анна, не в силах отвести взгляд в сторону.
Это был автопортрет Элены, датированный 1482 годом. В семейных архивах не сохранилось ни одного прижизненного портрета дочери Дракулы, а те, что были написаны после ее смерти, представляли девушку совсем в ином свете, поэтому теперь, глядя на нее теми глазами, которыми родоначальница видела сама себя, Анна не могла сдержать мелкой дрожи, колотившей её сердце и игравшей волнующую мелодию на струнах трепещущей души.
Несколько лет назад она, умыкнув у брата пару современных томов, бегло ознакомилась с теорией Дарвина о наследственности и с генетическими закономерностями Менделя, но в тот момент не придала им никакого значения, считая, что наследственные признаки не могут пройти сквозь века. Как бы ни сильна была кровь основателей рода, такая последовательность казалась ей невозможной. Теперь же, будто в зеркало глядя на старый портрет, она не могла отрицать того сходства, которое уже имела возможность воочию наблюдать несколько дней назад. За исключением несущественных различий, в Элене она видела собственное отражение, а это привело ее к не менее пугающей догадке, которая при всей своей очевидности, будто обдала ее холодной водой.
– Селин… – прошептала она, проведя пальцем по портрету. – А что если малышка Маргарета не погибла вместе с матерью, что если ее спасли, а после обратили… Выходит, что дочь Дракулы жива.
Эта догадка ножом полоснула ее сердце, заставив слезы кровавой пеленой выступить на глазах. Из молчаливого созерцания девушку вывели раздавшиеся в глубине коридора шаги. Поспешно засунув под корсет письмо Валерия, Анна захлопнула дневник, пытаясь взять себя в руки. Секундой спустя в дверях кабинета показались явно взвинченные вампир и охотник, напряжение между которыми можно было резать ножом.
– Что случилось? – проговорил Дракула, бросив взгляд на стопку книг, лежавшую на столе, и на принцессу, которую по-прежнему била мелкая дрожь.
– «Знал ли он правду о том, кем была его дочь? Судя по его отношению и недоверию – не знал!» – пронеслось у Анны в голове в эту секунду.
О, как бы она хотела сейчас ответить на его вопрос, как бы хотела поделиться с ним своей тревогой, но слова комом встали у нее поперек горла, так и не облачившись в связную речь. Нет! Он не знал, она искренне хотела верить в это, а потому и не могла ему об этом сказать, ибо даже представить не могла, как поступит вампир, узнав тайну, ради сохранения которой их общий предок не побоялся умертвить большую часть своей прислуги и собственных детей. Зная крутой нрав Дракулы, она даже боялась помыслить о том, какой ураган вырвется наружу, посмей она высказать ему свою догадку. А может, к этим опасениям примешивался женский страх, ибо сейчас она ощутимо чувствовала призрак Изабеллы, вставший между ними.
Молчание явно затянулось, лишь треск догоравших в камине поленьев и тихий плач восковых свечей, заливающих своими слезами не только серебряные подставки, но и столешницу из резного дерева, нарушали тишину. Пляшущий свет бросал тяжелые тени на их лица, а оттого зрелище и обстановка становились еще невыносимее.
– Это правда? – собравшись с мыслями, произнесла принцесса.
– Что правда? – непонимающе спросил он, хотя по незримой связи, соединивший их, вампир чувствовал растущее в душе девушки негодование, он даже смутно ощущал причину ее волнения, но, однажды решив не проникать в ее разум без крайней необходимости, Дракула застыл в ожидании, глядя на свою возлюбленную глубокими синими глазами.
– Правда что ты и Изабелла были родными братом и сестрой?! – срывающимся голосом проговорила Анна.
– Единокровными, если быть точнее, – с глубоким вдохом проговорил граф, только несколько минут назад он сумел успокоить собственный разум, воскрешавший в его памяти образы из прошлого, а теперь был вынужден в очередной раз пройти по этому пугающему маршруту, повторяя Анне то, что только недавно сказал Ван Хелсингу.
– Она была твоей сестрой! – с негодованием произнесла Анна.
– Вся Европа тогда состояла в родстве, если уж быть до конца откровенным. – Дядья женились на своих племянницах, двоюродных братьев выдавали за сестер. Общеизвестная практика!
– Но не родных!
– Клеопатра была замужем за собственным братом, а Маргарита Валуа к тринадцати годам уже успела затащить в свою кровать троих братьев и кузена, – невозмутимо проговорил он. – Я не хочу говорить о тех событиях, которые сокрыты тленом веков. Некоторые истины лучше не поднимать из омута памяти.
– Но если завеса тайны приоткрыта – молчание тоже не выход! – не унималась принцесса, в этот раз решившая идти до конца.
– Однако удивлен, откуда ты об этом узнала? Я думал, что наш предок сделал все, чтобы сокрыть эту тайну, позорящую наш род, – с привычными нотками надменности в голосе проговорил граф.
– Дневник Элены, твоей дочери… – отозвалась Анна, указывая взглядом на кожаный переплет тетради, лежавшей на столе.
– Всегда считал, что чтение женщину до добра не доведет, – усмехнулся Влад, а после более серьезно добавил, повернувшись к Ван Хелсингу: – Оставь нас на несколько минут.
– Я бы предпочел остаться, в конце концов, это касается и меня, – заметил охотник.
– То, что тебя касалось, ты уже узнал! – резко повернувшись, отозвался граф.
– Ну, так ты меня прогони! – с вызовом бросил он, отведя полы длинного плаща и сомкнув руку на револьвере. – Не используя своих магических штучек… рискнешь бросить мне вызов как мужчина? Не скрываясь за силой, дарованной тебе падшими…
– Ты забываешься, – ухватив его за грудки, прошипел вампир, но охотник тут же парировал атаку, перехватив его запястье. Со стороны эти двое больше походили на двух древних исполинов из оживших легенд, готовых перегрызть друг другу глотки, чем на людей, в чьем образе они сейчас предстали перед растерянной девушкой.
– Всего несколько минут, он не заговорит, пока ты здесь, – коснувшись ледяной рукой запястья Ван Хелсинга, проговорила принцесса. В этом изумрудном взгляде было столько скрытой мольбы, что охотник не смог ему противостоять. В который раз он убедился в том, что истинной силой женщины была ее слабость. Ну и, разумеется, слезы, которым не мог противостоять ни один мужчина, у которого было сердце и душа, а особенно, если эта душа трепетала от каждого прикосновения нежной руки.
– Хорошо, – совладав со своим гневом, прошипел охотник. – Я подожду в зале.
В ответ Анна лишь кивнула, а Владислав поправил собственный сюртук, всем своим видом выказывая презрение и пренебрежение к происходящему. Когда тяжелая поступь Гэбриэла смолкла в коридоре, граф, усаживаясь перед камином, произнес:
– Итак, что ты хочешь от меня услышать?
– Правду… – тихо отозвалась принцесса, поднимая на него глаза.
– Правды не существует. Что бы я ни сказал, все становится ложью. Слова эфемерны, а слух обманчив, ибо каждый слышит то, что желает услышать. И все же…
– И все же… – в тон ему протянула девушка, желая услышать продолжение.
– И все же… ты зовешь меня по имени, ты по доброй воле находишься подле меня, и лишь это удерживает меня от тех безумств, в которые я бы пустился, чтобы заглушить одиночество и получить власть. Лишь это дает мне силы жить и бороться, не будь тебя рядом… – граф сам поразился тому, с какой легкостью он произнес эти слова, которые из его уст не слышала еще ни одна женщина. Это стало для него очередным откровением, показавшим, сколь глубоки были эти грешные чувства, но, судя по всему, Анну не удовлетворил этот ответ. Подобно Ван Хелсингу, она желала влезть в его душу, перевернуть все с ног на голову, заставив его в очередной раз переживать собственную смерть и собственную обреченную страсть, которая привела его к бессмертию.
– Я хочу знать правду о том, что тогда происходило, ты правда похитил и изнасиловал собственную сестру? – не удержалась Анна, сначала решившая не говорить об этом, но слова сами полились из ее уст. В ту секунду в его глазах загорелось пламя, но граф быстро его смирил, усаживаясь в кресло.
– А ты как думаешь? – глядя ей в глаза поинтересовался вампир.
– Я… я не… не уверена, но… кто знает, что было несколько веков… – запинаясь проговорила она, сама не желая верить собственным мыслям.
– Анна, я убийца, а не насильник! – невозмутимо проговорил он, будто превознося один грех перед другим, будто одним стоило восхищаться, а другой нужно было предавать осуждению. – Подумай сама, если бы я так поступил с ней, зачем бы я стал добиваться тебя, ведь все можно было решить силой?!
Владислав пытался переубедить Анну, пытался оправдаться, хотя прекрасно понимал, что даже его красноречивые слова не смогли бы изменить мнение того, кто желал увидеть его виновным и мысленно уже вынес ему обвинительный приговор, но, с другой стороны, молчание могло сделать еще хуже, ибо оно выглядело как признание вины, а потому вампиру приходилось доказывать очевидные для него вещи, взывая к здравому смыслу своей возлюбленной.
– Я… я уже не знаю, во что верить… – отстраненно произнесла она, глядя на пляшущие огоньки в камине. – Я пытаюсь забыть прошлое, но оно то и дело напоминает о себе, особенно в этих стенах. Не так много времени прошло с тех пор, как утих огонь ненависти, а потому, порой, то здесь, то там, мы встречаем отголоски того пламени.
Он прекрасно понимал, о чем говорила. Лишь Господь одним днем был способен создать райский сад на месте мертвой пустоши, а потому, их путь только начался. Еще не раз былая ненависть напомнит о себе, и лишь терпение и совместные усилия помогут им преодолеть эти преграды.
– Тогда поверь тому, что говорит тебе твоя интуиция. Во многие эпохи великие умы считали, что чувства, основанные на лжи, обречены, ведь когда встречаются предательство и страх – это начало крушения!
– Крушения?! Что может быть хуже того, что происходит сейчас?! Мы живем на руинах человеческих жизней, будто тень, за нами следуют воспоминания и чувство долга…
– Долга?! Нет такого долга, ради которого необходимо отказаться от любимого человека.
– И ты не отказался… и к чему это нас всех привело? Века ненависти, мести и проклятий, за которыми стояла смерть! Собственные дети подняли против тебя оружие, а ты убил их.
– Я не убивал Элену, она погибла от холода во льдах горного перевала! Но…
– Но… – протянула Анна, дожидаясь ответа.
– Но я убил ее мужа. В своих исканиях он зашел слишком далеко, стал слишком опасен, но это был честный бой, настолько, насколько это было возможно, – усмехнулся граф, очевидно вспоминая тот далекий момент. – Каждый вампир по природе убийца, охотник! Тебе ли не знать, что мы не можем иначе, наша цель – пропитание, в то время как сами люди убивают себе подобных ради забавы.
Здесь уже спорить Анна не могла. Невозможно было идти против своей сущности, и если раньше она не могла принять эту истину, то сейчас, если не разделяла эти взгляды в полной мере, то по крайней мере могла понять. Она брала лишь кровь животных, но каждый раз в момент их смерти, девушка вспоминала тот манящий вкус, который коснулся ее губ в ночь первого убийства. С тех пор ее самым страшным кошмаром стал тот, в котором она убивала людей, не сумев побороть в себе жажду человеческой крови.
