Текст книги "Проклятые вечностью (СИ)"
Автор книги: Dragoste
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 44 страниц)
Минуту спустя огромная тень нависла над мощёным двором, погруженным в сон, и уже в человеческом облике с принцессой на руках на землю опустился Дракула. Огромные полы черного плаща развивались на ветру, подобно крыльям летучей мыши.
С каким-то благоговейным трепетом оглянув замок, граф в нерешительности остановился. Какая-то часть него отказывалась поверить в то, что спустя века скитаний он наконец-то сумеет переступить порог отчего дома. Возможно, будь его отец сейчас жив, сумей он смирить ненависть к непокорному отпрыску, пред зрителями сейчас развернулась бы трогательная сцена возвращения блудного сына, но Валерий был мертв, даже его кости обратились в прах в семейном склепе. А потому, никто не выйдет к нему на встречу, никто не произнесет приветственных речей, никто не позволит реке забвения вынести на путь спасения их непокаянные души. Что ж, у него никогда не было той семьи, которую возносят менестрели. Его никто не встречал при жизни, а в смерти ему это и подавно не нужно. Тряхнув головой, чтобы отогнать от себя эти непрошеные мысли, граф последовал за Анной.
Девушка быстро пересекла двор и, поднявшись по узкой лестнице, со скрипом отворила массивную дверь. Видимо, после спектакля, устроенного Дракулой в церкви, та немногочисленная прислуга, что оставалась в замке, поддалась суеверным преданиям, желая обезопасить себя на тот случай, если хозяйка особняка решит вернуться домой.
На стенах были развешаны связки чеснока, кругом стояли деревянные распятия и прочая религиозная атрибутика, которая заставляла ее чувствовать себя неуютно, если не сказать болезненно, в родных когда-то стенах. В очередной раз проклятие бессмертных, которое, как ей казалось, она смогла принять, заставило ее душу содрогнуться от ужаса перед собственной природой и воскресить едва угасшее чувство вины перед своими предками.
В целом, в замке царило непривычное ее взгляду запустение: старинная мебель была покрыта толстым слоем пыли, на серебряных канделябрах теперь властвовали пауки, соткав вокруг тонкую пелену паутины, а в ноздри ударял тлетворный запах плесени и сырости, сопутствующий заброшенным домам.
Протянув руку застывшему на пороге Дракуле, Анна ввела его в замок, когда-то слывший обителью грозного владыки Трансильвании. Судя по всему, вампир не чувствовал дискомфорта от направленных на него с иконостаса взглядов, но все же решил положить и распятие, и иконы, к которым принцесса даже боялась прикоснуться, помня мучительный ожог от креста, в деревянный ящик, стоявший у входа. Туда последовали лик богоматери с младенцем Иисусом на руках, святая троица, образ Спасителя, мраморные изваяния апостолов Петра и Павла и десятки других икон, пока, наконец, на священном пьедестале не остался единственный образ. Образ архангела Гавриила, взирающего на них своими карими глазами с каким-то молчаливым сочувствием и пониманием. Запечатав коробку, вампир небрежно задвинул ее под стол, осматривая зал.
– А эта икона? – поинтересовалась Анна, глядя на образ божественного воина.
– Не вижу необходимости! – коротко ответил вампир. – Не бойся, он тебя не тронет!
– Но почему ты не убрал его?
– Должно же в этой обители остаться хоть что-то святое! – усмехнулся он.
Расспрашивать дальше Анна не решилась, хотя, по ее мнению, имя одного из предводителей небесной рати, уж слишком часто всплывало за последние дни, но вскоре девушка и вовсе об этом позабыла, искоса наблюдая за своим спутником.
– С удивлением вынужден отметить, что с тех пор, как я покинул этот дом, здесь практически ничего не изменилось! – проговорил Владислав.
– Видимо, никто в нашем роду не любил перемен! – подходя к нему, отозвалась принцесса.
Оставив позади гостиную и обеденный зал, они прошли мимо кабинета, где висело огромное полотно с картой, закрывавшее всю стену, которое Владислав даже не удостоил своим вниманием, пройдя на жилой этаж, а после поднявшись в библиотечную башню.
– Зачем мы сюда пришли?
– А зачем приходят в библиотеку? За книгами, разумеется, – отозвался граф, ощупывая стену за старым гобеленом, не обращая никакого внимания на изумленный взгляд Анны. Найдя на стыке между каменными стенами небольшую нишу, вампир надавил чуть сильнее, а потом метнулся к противоположной стене, где, издав негромкий щелчок, открылся небольшой тайник, в котором, завернутый в бархат, лежал ветхий манускрипт.
– Что это? – с изумлением проговорила Анна.
– Еще при жизни я увлекался магией и алхимией. Этот свиток был куплен у одного араба-чернокнижника. Он уверял, что здесь содержатся самые сильные заклинания этого мира, сейчас бы нам это пригодилось, – проговорил граф, но, развернув пергамент, раздосадовано отбросил его в сторону. Должно быть, во время весеннего паводка или сильного дождя, а может еще от какого-то катаклизма, по стенам потоками стекала вода, смывшая с листа древние письмена.
– Нет, я не об этом, – не обращая внимания на его манипуляции, проговорила Анна, устремив взгляд на картину в стене с изображением сражения между вампиром и оборотнем.
Очевидно, разгадав тайну убийства Дракулы незадолго до своего исчезновения, Карл оставил в доме подсказки для тех, кто придет исполнить священный долг после него.
– Я никогда не видела ее…
– Я думаю, ты не знаешь и половины секретов, которые хранят эти древние стены, – равнодушно заметил вампир.
– Здесь надпись на латыни, – проговорила принцесса, чьи познания в этом языке были достаточно скромны. Взяв в руки словарь, она стала пытаться перевести, но Дракула, наизусть зная священное пророчество, даже не взглянув на картину, произнес:
– Человек, что душою чист и что молится даже во сне, может зверем стать, когда сам аконит зацветет при полной луне. Когда ночью сменится этот день, воспарит он в поисках крови, как всадник на резвом коне.
– Это пророчество о том, как можно тебя убить, – будто пораженная молнией, воскликнула Анна. – В легендах говорилось о том, что тебе нанесет смертельный удар Левая Рука Господа. Это оборотень! Ван Хелсинг! Все было предопределено столетия назад.
– Да, ты права, не любому оборотню дано меня убить, лишь своему верному воину, Левой Руке, Господь дал такое право. Но, к сожалению для Гэбриэла, и к счастью для меня, этот момент безвозвратно потерян. Оборотень для меня опасен лишь в первое полнолуние, когда моя власть над его сознанием недостаточно крепка, но сейчас он уже ничего не сможет сделать.
– Подумать только, столетия поисков возможности изничтожить тебя, а ответ был всегда рядом, – задумчиво произнесла Анна.
– Неужели Вас, принцесса, расстроила эта новость? – с ехидством проговорил он, поднимая на девушку свои глаза.
– Я поражена тем, сколь слепы мы были все это время. Подсказка была так близко, достаточно было лишь протянуть руку…
– Близорукость – удел смертных. Они редко замечают очевидное. И все же… – повернув девушку к себе и обхватив ее плечи, протянул вампир, – раскаиваешься ли ты в том, что эта истина не открылась тебе раньше? Тогда, когда еще были живы твои близкие, тогда, когда ты была человеком?
– Нет, – после непродолжительного молчания отозвалась она. В ту секунду по его лицу скользнула легкая улыбка, и, заключив девушку в кольце своих рук, граф прижал ее к своей груди. – Но каждый раз, закрывая глаза, – продолжила Анна, заливаясь слезами, – я вижу их осуждающие взгляды, и душу сковывает льдом. Мне не хватает их, но хуже всего то, что мы уже никогда не встретимся ни в одном из миров.
– Прости меня! – едва слышно проговорил он, гладя ее по голове, как маленькую девочку. – Горевать о тех, кого ты любил и потерял – нормально. В этом природа разумных существ, но беда в том, что ни одна междоусобная война не обходится без жертв. Здесь нет виновных и правых, ибо каждый совершал поступки, о которых впоследствии жалел. Эти грехи копились и множились, скатываясь в огромный снежный ком, в центре которого была заключена душа. Каждый из нас защищал свою жизнь и свое будущее. Это влекло за собой смерть и месть, и жизнь шла по замкнутому кругу. Ненависть сама по себе – это невероятная сила, а ненависть, приправленная чувством долга перед Господом и своими предками, может горы своротить. Это и пытались доказать многие поколения нашего рода. Раньше ты видела лишь одну сторону луны, ту, что постоянно повернута лицом к земле, теперь все иначе – тебе открылась ее оборотная сторона, та, что веками находилась в тени, но и в ней есть своя прелесть. С годами боль не утихнет – время не лечит, оно лишь стирает воспоминания и создает иллюзии, заменяя горечь успокоением, но со временем приходит понимание многих поступков. И я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь это понять и простить.
– Я понимаю и прощаю, – проговорила она, поднимая на него глаза, полные слез, – но не могу забыть!
– Над этим властно только время! – проговорил он, запечатлев на ее губах легкий поцелуй. – А теперь ты позволишь мне ненадолго отлучиться?
– Куда?
– Так же как и ты, я хочу проститься со своим прошлым!
Анна лишь легонько кивнула головой, опускаясь в старое кресло. Мир вокруг нее менялся с такой быстротой, что она едва успевала меняться вместе с ним. Порою ей казалась, что какая-то невидимая рука играет их судьбами, ради собственной забавы ломая жизни, кружа в неустанном водовороте событий и с интересом наблюдая за тем, кто сможет выбраться на сушу, а кто захлебнется под тяжестью преград. Жизнь теперь представлялась ей, как великая игра высших сил, а вампиры и оборотни, люди и ангелы – это лишь фигуры на шахматной доске, олицетворяющие непрекращающуюся битву добра со злом. Их, как безвольных кукол, двигали по клеточкам высшие игроки, наблюдая за разыгрываемой перед ними трагедией.
Когда девушка смогла прервать цепь этих горьких размышлений, графа уже не было рядом. Видимо, она настолько погрузилась в эти мысли, что даже не заметила, как осталась в одиночестве. Поднявшись с кресла, девушка направилась в свою комнату, надеясь, что хотя бы в окружении родных стен сможет обрести покой, но спасения от мрачных дум не было и там, поэтому она решила в ожидании занять разум чем-то отвлеченным и направилась в кабинет отца, пытаясь найти успокоение в счастливых воспоминаниях о своей смертной жизни.
========== Архангел Гавриил ==========
Вся его жизнь была похожа на постоянное бегство за невидимой целью, которая ускользала от него каждый раз, когда он пытался до нее дотянуться или ухватиться за эфемерный шлейф видений, следовавших за ним по пятам независимо от того, куда он направлялся. Битвы далекого прошлого, отчаянные крики умирающих, для которых он был проводником в загробный мир и божественный свет – эти сны являлись к нему в ночи́, но, подобно химерам, рассеивались с первыми лучами солнца. Прошлое, которого он не помнил, не желало его отпускать, костлявой рукой ухватив за горло и с каждым днем все сильнее сжимая свою хватку.
Раньше Ван Хелсинг постоянно стремился вырваться из тех границ, которые диктовали ему обстоятельства, пытался не обращать внимания на фантастические образы, вырывавшиеся из задворок его памяти, а потом он встретил Анну. За то короткое время, что они были знакомы, девушка смогла перевернуть его представления о жизни – сама того не понимая, принцесса заставила его забыть о прошлом, прекратить нескончаемую гонку и с надеждой посмотреть в будущее, которое в тот момент казалось почти реальным. А что в итоге? Мечта так и не смогла обрести физический облик, а судьба опять затянула в пучину прошлого, оказавшегося еще более мрачным, чем охотник осмеливался представлять, но хуже всего было то, что и грядущее виделось ему нескончаемой пеленой тьмы и обреченности, которые витали вокруг него.
Гэбриэл даже представить себе не мог, за какие грехи его наказывал Всевышний этим нескончаемым кошмаром, этим беспамятством, этими обреченными чувствами и Дракулой, который стал его персональным проклятием, неотъемлемой частью его прошлого, его настоящим и если один из них не падет в кровавой схватке, то еще и будущим. Допустить подобное он никак не мог, но и убийство вампира теперь не казалось ему выходом из сложившегося положения. На проверку мир тьмы оказался устроен намного сложнее, чем кто-то из живых мог себе представить. У детей ночи была своя иерархия, свои подводные камни и свои междоусобные розни, в которые собственными стараниями он оказался втянут, и теперь ему нужен был проводник, способный вывести его из этого мрака. А кто мог справиться с этой задачей лучше того, кто уже однажды был с тобой в одной лодке, но стараниями судьбы оказался выброшенным за борт? Хотя, если уж быть совсем откровенным, то другого выбора у него и не было.
Охотник, несмотря на отсутствие приказа из Ватикана, не мог безучастно наблюдать за разразившейся между бессмертными войной. С одной стороны в пользу его вмешательства говорила логика, а с другой – его личные мотивы. Подобно Анне, Ван Хелсинг лучше узнал оборотную сторону темного мира и понял, что есть куда большее зло, чем вампир-одиночка, терроризирующий небольшой городок.
Их были сотни, а может, и тысячи. Объединенные в кланы, они при желании могли под покровом ночи поработить и обратить в подобных себе целые города, заняв вершину пищеварительной цепочки. И это было действительно страшно, ибо он представления не имел о том, что может взбрести в опьянённый победой разум древней вампирши и ее прихвостня, столь оберегаемого Селин. В сравнении с этой опасностью, умеренные запросы Дракулы уже не казались ему безумием, и раз уж граф был последним рубежом, способным помешать им достичь своих целей, то так тому и быть.
Анна оказалась права, сейчас их троица оказалась на обочине жизни, вызвав на себя гнев бессмертных, их общий враг был куда сильнее каждого из них, а значит, хотя бы на время им надлежало забыть о старой розни, сосредоточив усилия на Викторе и Мирабелле. К тому же, если Дракула падет до того, как сможет раскрыть тайну их общего прошлого, последнее так и останется сокрытым в пыли веков. И сейчас, зная некоторые подробности былой жизни, лишавшие душу покоя, Ван Хелсинг уже не мог прозябать в забвении.
Его кровь смогла открыть Селин лишь маленькую частичку его истории, а он хотел знать все. Хотел сорвать все маски, за которыми скрывались предательство и ложь – две вечные стороны на медали заговорщиков.
В этих мрачных мыслях прошел его, наполненный одиночеством и сомнениями путь, поэтому когда мрак ночи прорезали еще более темные шпили древнего замка, охотник наконец-то вздохнул с облегчением. Дорога, пролегавшая сквозь старое кладбище, обрывалась у семейного склепа Валериусов, а дальше поднималась к небольшим воротам, охранявшим подступы к замку.
Страх перед темнотой был ему неведом, а потому он смело ринулся вперед, проходя меж стройными рядами могил, то и дело натыкаясь на обломки старых надгробий, обращавшихся в тлен вслед за теми, кто покоился под ними. Каждое мгновение его взгляд останавливался на покосившихся от времени крестах или встречался с пустыми глазами статуй, взиравших на него из потустороннего мира, а оттого холодок пробежал по его спине.
Никогда в жизни не было такого, чтобы охотник страшился, слушая суеверные россказни о про́клятых, или боялся призраков, обитавших на грани миров, но сейчас, по неведомой даже ему причине, каждый шаг давался ему все с большим трудом, а душу охватывало неясное волнение. И дело было не в пугающей атмосфере, не в заунывном поскрипывании деревьев, простирающих к небесам свои кривые ветви, не в скрипе ограды, ударяющейся о камень.
Несколько недель назад в погоне за оборотнем, он уже был здесь ночью, ступал по священной земле обители усопших, но тогда даже мускул не дрогнул на его лице, а теперь вся душа трепетала и рвалась наружу из темницы бренной плоти. Он не понимал этой перемены, а потому начинал опасаться собственных мыслей. Раньше кладбище представлялось ему лишь местом упокоения мертвых тел, переступивших порог земной жизни и из вместилищ красоты сделавшихся прахом, теперь же ему казалось, что он видел их беспокойные души, вырвавшиеся из гробового плена.
Но когда его взгляд столкнулся с мраморным изваянием, стоящим на широком постаменте у дальней ограды, охотник впал в какое-то оцепенение. Лунный свет, падая на раскинутые в разные стороны крылья ангельского создания, заставлял статую светиться в ночи́. Пройдя по заросшей ежевикой тропе, Ван Хелсинг подошел ближе, вглядываясь в безмятежное лицо совсем еще юной девушки, увековеченной в камне. Природа оставила на мраморе свой отпечаток, избороздив полунагой силуэт и волосы незнакомки мелкими трещинками, но ее лик прошел сквозь века нетронутым ни временем, ни стихией, сохранив прекрасные черты. Высокие скулы, прямой нос, большие глаза и венец длинных волос, скрывающих округлые груди – это была красота истинной аристократки, которой могли позавидовать древние богини. Но когда взгляд скользнул по эпитафии на надгробной плите, его сердце пропустило удар, а душу сдавило в стальной хватке отчаяния. Холодная надпись гласила:
То не мертво, что вечность охраняет,
Смерть вместе с вечностью порою умирает!*
Несмотря на то, что он слышал эти слова впервые, они показались ему удивительно знакомыми. Его разум начал биться в лихорадочных мыслях, пытаясь вернуть к жизни затерянные в вечности воспоминания, но все усилия терпели провал за провалом, а смысл написанных слов все глубже впечатывался в его сознание. Эпитафия, которая вначале показалась ему бессмысленным набором слов, все больше обнажала глубокий философский смысл, олицетворяющий жизнь, как замкнутый круг. Это был настоящий жизненный парадокс: ведь единственным охранником вечности была, как ни странно, смерть, которая погибнет лишь вместе с вечностью, ибо когда не будет сущего, не будет и смерти, но она бессмертна, потому что вечность не знает конца, и при том жива, ибо перейдёт чрез все века. Однако для тех, кто видел оборотную сторону ночи, был ясен и другой, сокрытый от людей смысл: ибо охранниками вечности были бессмертные – дети ночи, в их жилах не текла кровь, но они не были мертвы, они существовали в тени, вбирая с кровью жертв их знания, накапливая вековую мудрость. Каждый из них олицетворял смерть и был хранителем вечности, и лишь их погибель могла оборвать вечность, ибо вместе с прахом вампиров по ветру развеивались их вековые знания, история цивилизаций канувших в Лету, завершалась целая эпоха.
Но когда порыв ветра колыхнул молодую поросль ежевики, стелящуюся по камню, Ван Хелсинг увидел вторую надпись у самого основания плиты, едва заметную, куда хуже сохранившуюся, укрытую мхом, но все еще читаемую. Убрав сухие ветки, охотник ножом провел по очертаниям букв, чтобы слова стали более отчетливыми и прочитал:
Да сотворит Господь милость и истину с тобою!
Ибо твой грех – мой, возлюбленная сестра!
Еще раз оглядев статую с ног до головы, охотник увидел небольшой разлом – отходящую плиту у каменного постамента, говорящую о том, что когда-то оттуда было что-то извлечено или же, наоборот, положено. Подойдя к подножию почти вплотную, охотник засунул в щель лезвие ножа, которое ушло вглубь практически до основания, пропоров пустоту. Не понаслышке зная о том, что богатые семьи часто делали тайники у основания могил, Гэбриэл, используя литой клинок как рычаг, постарался отодвинуть глыбу. Скользнув по камню, кинжал высек десятки искр, издав отвратительный лязг, но все же исполнил свое предназначение. Охотник сумел отодвинуть плиту и просунуть руку к основанию могилы. Там была лишь пустота и примятая земля, но, скользнув по ней ладонью, он нащупал едва заметное углубление, продавленное каким-то тяжелым предметом в те далекие времена, когда почва была еще мягкой. Очевидно, эту таинственную вещицу забрали задолго до того, как он нашел это хранилище, а потому, вернув плиту на свое место, Ван Хелсинг уже собирался продолжить свой путь, когда его взгляд скользнул по высеченным на мраморе цифрам: 1443-1462гг. В тот же миг в разуме раздался голос Дракулы, воскрешая в памяти разговор в замке Франкенштейна и их первую встречу.
– «Эта женщина умерла в тот же год, что и граф!» – пронеслось в его голове. Это совпадение показалось ему не случайным, а учитывая то, что в пятнадцатом веке среди жителей городка была лишь одна семья, способная себе позволить воздвигнуть над усопшим подобный монумент, сомнений в том, кем была эта таинственная незнакомка, у него почти не осталось. Было ясно, что она принадлежала к роду Валериусов, оставалось непонятным другое: почему ее не похоронили в семейном склепе? Если в суждениях опираться лишь на логику, эта незнакомка была сестрой Дракулы, но ни в одной летописи не говорилось о ее существовании. А это породило новую череду вопросов.
– Испокон веков кладбище было местом встречи живых и мертвых, проблема заключается лишь в том, что даже в смерти последние не могут обрести покой, потому что те, в чьих жилах течет живая кровь, не могут побороть своего любопытства, – проговорил до боли знакомый голос за спиной охотника. – Не думал, что ты доберешься так быстро!
– Я послушал твой совет! – отозвался охотник, в некоторой степени пристыженный своим поступком.
– И что же привело тебя на эту могилу? – холодным голосом поинтересовался Дракула, поравнявшись со своим бывшим другом.
– Невидимая рука! Чья-то воля! Кто эта женщина? – бросил Ван Хелсинг, с удивлением наблюдая за тем, как вампир положил на надгробную плиту кованую бронзовую розу, будто переливавшуюся при лунном свете.
– Ты мне скажи! Ведь еще несколько минут назад ты с таким рвением осквернял ее могилу, пытаясь отыскать то, что я забрал три века назад.
– Да как ты смеешь? – прорычал охотник, но, встретившись с холодным взглядом графа, смирил свой гнев.
– Не кричи. Не стоит беспокоить мертвых. Я думаю, тебе прекрасно известно, что бывает, когда они поднимаются из могил.
В тот момент между ними воцарилось гробовое молчание. Каждый из них тихо взирал на ангельский лик девушки, на щеках которой, будто слезы горести, застыли капли воды, которых охотник не заметил раньше. Она взирала на своих гостей с легкой полуулыбкой, застывшей на каменных губах, с каким-то возвышенным спокойствием, которое способно отразиться лишь на лицах тех, кто нашел упокоение в райских садах.
Ван Хелсинг не мог наверняка сказать, сколько минут, а может быть часов, они провели в молчаливой задумчивости, но одна мысль, раскаленным железом жалившая его сердце, никак не давала ему сложить эту пугающую головоломку.
– Это Изабелла? – проговорил Гэбриэл, одновременно желая и страшась услышать ответ.
– Да, – коротко отозвался вампир, даже не удостоив своего собеседника взглядом.
– Она была твоей сестрой?
– А ты проницателен! – с пренебрежением ответил вампир, глядя на эпитафию. – Единокровной сестрой. А ты, я смотрю, начинаешь по крупицам восстанавливать то, что Всевышний у тебя так бесцеремонно забрал за грехи – свою память!
И в этот момент мозаика сложилась. Селин говорила о том, что они с Дракулой любили одну и ту же женщину, и это послужило причиной их разлада, но охотник даже представить себе не мог, что этот любовный треугольник будет иметь кровосмесительный привкус. Изабелла была единокровной сестрой графа, значит, Валерий был ее отцом, но кем была ее мать? Почему о ней нет ни слова в семейных летописях Валериусов? Почему вообще об этой таинственной сестре никто не знал? Как вампир отважился на такой грех? Эти мысли тут же всколыхнули его разум, лишая всяких сомнений. Он хотел знать свое прошлое.
– Селин дала мне кое-какие ответы, но они породили еще больше вопросов, на которые, как я понимаю, можешь ответить только ты.
– Селин? Насколько мне известно, вампиры их клана не могут проникать в сознание, а значит, она взяла твою…
– Кровь, – перебил его Ван Хелсинг.
– Как это мерзко, – поморщился вампир, – а ведь многие ее собратья считают кровь оборотней отравленной! Либо у нее очень невзыскательный вкус, либо… – он посмотрел на охотника взглядом, в котором плясали озорные искорки, заставившие последнего поспешно увести взгляд в сторону, – вампир и оборотень! Как это… авангардно! Не многие решатся на такую смелость, а ты, я вижу, быстро утешился, – усмехнулся граф.
– Прикуси свой язык…
– А не то что?
– Я вырву его с корнем!
– Ну, тогда ты точно не узнаешь ни слова о своем прошлом! – заливаясь приступом деланного смеха, проговорил вампир, позабавленный реакцией охотника. – Итак, какая же истина тебе желанней? Задавай свой вопрос.
– Селин сказала, что когда-то мы были друзьями, братьями по оружию, соединившими свою кровь, но потом жизнь развела нас по разные стороны.
– Не жизнь, а любовь, власть, предательство и людская глупость! С чего ты хочешь, чтобы я начал?
– Пожалуй, с самого начала… как мы познакомились?
– Когда мне минуло двадцать лет, я вернулся домой из турецкого плена, но за время моего отсутствия Трансильвания и Валахия изменились. Политика стала жестче, а люди коварнее. Отец, не испытывавший ко мне любви в младенчестве, с годами начал меня ненавидеть еще сильнее. Что ж, на то у него были свои причины. Он глубоко презирал мою мать, на которой женился лишь для того, чтобы укрепить свою власть, а зло вымещал на нас с братьями, но вскоре мать почила, а Валерий, наш доблестный рыцарь, нашел утешение в объятиях кухарки. Так на свет появилась Изабелла. Будучи незаконнорожденной, бастардом, она не имела никаких прав на наследные земли, но все же воспитывалась при дворе, росла на моих глазах. Жаль только я не знал всей этой правды до того, как это пересекло границы дозволенного. Отец тщательно скрывал свою связь, а потому никто и не знал об истинном происхождении Изабеллы. Для всех она была лишь дочерью служанки, не более того.
– Именно поэтому она не смогла найти покой в семейной усыпальнице?
– Да, но дело было не только в этом – Валерий решил стереть даже память о ней, чтобы сокрыть скандальную историю, приключившуюся с его отпрысками. Так вот, когда я вернулся, страна находилась в упадке: мои братья погибли во время восстания дворян, отец с Изабеллой, ее матерью и другими верными слугами укрылись в одном из горных монастырей. Нескончаемая война иссушила ресурсы казны, а крестьяне придавались грабежу, не говоря уже о венграх и турках, пытающихся превратить эти владения в свой протекторат. Мне пришлось по крупицам восстанавливать эту страну, зачастую прибегая к кровавой резне своих же подданных, что впоследствии стало одной из причин, по которой мой верный друг поддался посулам моего отца и предал меня.
– Неужели ты до сих пор ждешь извинений? – с презрительной ухмылкой отозвался охотник.
– О, не бери в голову. Кто назвал подлым удар в спину? Я оказался слишком беспечен, слишком доверчив, а потому сам виноват в случившемся, но ты с лихвой ответишь за свое предательство, а точнее, ты отвечаешь за него до сих пор. Как говорят святые отцы: «каждый из нас несет свой крест». Но об этом я расскажу чуть позже. Хочу сразу заметить, что политика тогда была делом достаточно кровавым и, поднимаясь по ступенькам к своему трону, каждый правитель рисковал поскользнуться на крови своих предшественников. Как бы то ни было, до возвращения отца я правил этими владениями. А потом… потом нескончаемой чередой потянулись османские набеги и, созвав знамена, я выступил в поход, защищая наши рубежи от неверных. Год за годом я поливал эти земли кровью врагов и предателей и единственной отрадой моей жизни были хрупкие надежды на скорое возвращение домой. Но, к сожалению, там меня ожидал лишь один радостный взгляд дворовой девчушки. Не так уж много, но я возвращался. Навоевавшись, я приходил к ней, смердящий кровью и яростью потерь. Приходил к ней оттого, что больше меня никто не желал видеть, а в ее присутствии я находил какое-то душевное успокоение и родственную душу, забывал об одиночестве, ставшим моим постоянным спутником. Я не стоил ее наивной детской любви, но она все равно меня любила, а я отвечал ей чистой братской привязанностью. Глупая сентиментальность грозного владыки, но даже тиранам нужно тепло человеческого общения. Я оберегал ее как младшую сестру, которой, как я думал, у меня никогда не было, но однажды, вернувшись домой спустя годы, я не узнал ее во встретившей меня красавице. Она была намного красивее любой девушки, которую я когда-либо видел, и это было началом конца. Тогда-то Валерий, почувствовав надвигающуюся угрозу, стал препятствовать этому невинному общению, но так и не открыл никому истинной причины. Но в тот момент мне повезло, – с усмешкой добавил граф, – мое триумфальное возвращение оказалось недолгим. Мой отец решил укрепить свою власть династическим браком, моим браком с княжной Елизаветой, а потому мне надлежало срочно отбыть в молдавские земли. Там я провел несколько мучительных лет с нелюбимой, навязанной мне супругой, получая лишь редкие письма из дома. Но вскоре мне пришли вести о том, что Османы, собрав многотысячную армию, подступали к нашим границам, а у нас не было ни сил, ни золота, ни надежды… нам нужно было чудо! Подарок небес! И этим подарком стал ты!
– Я? – с удивлением спросил охотник, обратив на рассказчика все свое внимание.
– Да, ты! Защита от мусульман была делом всего Христианского мира, и мы обратились в Святой Орден за помощью.
– Мы оба были рыцарями этого Ордена?
– Ни одного дня своей жизни я не был рыцарем. Этой чести удостоился лишь мой отец, – презрительно скривив губы, отозвался граф.
– А я?
– Ты тоже не был рыцарем, мой друг. По иерархии ты был куда выше, чем любой из смертных. Ты был Левой Рукой Господа.
– Я не понимаю…
– Твои видения из битв далекого прошлого – это не видения, а воспоминания о прошлой жизни. Первый крестовый поход, защита Иерусалима…
– Но все эти события произошли задолго до твоего рождения, не хочешь ли ты сказать, что я бессмертный?
– И да, и нет!
– Достаточно этих загадок! – с негодованием заметил охотник, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь образа девушки, заключенной в мраморные оковы. Она была столь прекрасна, что даже не верилось в то, что подобная красота могла когда-то существовать в реальной жизни, а не в фантазиях художников.
– Я полагаю, что тебе известны легенды о том, что Создатель, зачастую отправляет для помощи смертным в борьбе против иноверцев свое небесное воинство! Я думаю, ты слышал сказания о том, как трое высших ангелов – предводителей божественных сил, помогли крестоносцам завоевать Иерусалим?
– Эти сказки слышали все! – ответил охотник.
– А что если я скажу тебе, что это вовсе не сказки?
