Текст книги "Проклятые вечностью (СИ)"
Автор книги: Dragoste
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 44 страниц)
– Но почему об этом не писали раньше? – проговорил Карл.
– Писали, но не во всех газетах и довольно давно, а афиши и вовсе расклеили пару дней назад.
– Но почему ты решил, что Мираксис появится в театре, а не на балу?
– Стройка началась несколько лет назад, но из-за недостатка средств была «заморожена» на неопределенный срок, однако этим летом поступило баснословное пожертвование, которое позволило возобновить работы с форсированной скоростью. Единственным требованием неизвестного дарителя было то, что дебют состоится в первое полнолуние нового года. Ни о чем не говорит?
– Мираксис, – произнесла Селин, понимая течение мыслей вампира.
– Именно. В газетах массово об этом не писалось потому, что рассылались именные приглашения на первое представление. Высший свет раскололся на тех, кто поддерживает политику правящей династии, и аппозицию. Последние, разумеется, прибудут в театр, а не на бал. Там-то и состоится триумфальное представление Мираксиса. Ему нужен зритель, нужны овации, а где еще их можно получить, как не на сцене? И постановка подходящая…
– «Носферату: симфония ужаса!» – прочитал охотник, перелистывая программку. – Вас ждет небывалое зрелище, проливающее свет на существование тех, кто обитает по ту сторону жизни. И да прольются кипящие страсти на мертвые сердца, и да восстанут те, кто веками пребывал в тени! С восходом Луны начнется новая веха в жизни этого мира…
– Как авангардно, не находите? Люди выйдут на сцену, превознося созданий ночи, не подозревая, что этот роковой час окажется апофеозом одного из них. Он не просто заявит о себе, он прокричит об этом с высоты сцены мирового уровня. Вполне в духе Мираксиса: пафосно, зрелищно, надменно… Готов жизнь положить на алтарь своей правоты, – в довершение произнес граф. – Он будет там, не сомневайтесь.
– Если так, то нам нужны приглашения! – проговорил охотник.
– О, об этом не переживайте, герцог Гинденбург, – произнес Дракула, бросая на стол приглашения.
– Альберт Гинденбург с супругой?! – вопросительно подняв взгляд на вампира, произнес Ван Хелсинг.
– Разумеется, с супругой! – небрежно усмехнулся граф. – Если бы мужчины посещали такие места в одиночестве, мир бы покатился в тартарары.
– Но его хозяин…
– О, не переживай, ему оно больше не понадобится! – произнес Владислав, но поймав на себе холодный взгляд Анны, добавил: – О жив, здоров! Это мой старый партнер. Мы вместе инвестировали средства в строительство железной дороги, так что не в моих интересах потерять такого компаньона.
– А какую личину на себя наденешь ты? – проговорила принцесса, рассматривая приглашения.
– Граф Эрнест Коллоредо-Мансфельд. Потомок одного древнейшего, но, к несчастью, обедневшего немецкого рода, – мужчина грациозно преклонился. – Большую часть жизни он провел за границей в попытках вернуть семейное достояние, но, потерпев горькое фиаско, решил вступить в договорной брак с богатой наследницей Максимилианной Гессенской, – Владислав указал на Анну. – Завершением их свадебного путешествия по Европе стала поездка в Бухарест, где они и передали мне свои пригласительные билеты.
– Так просто передали? – прошипел охотник.
– О, Гэбриэл, ты себе даже не представляешь, насколько сложно мне отказать!
О дальнейшем расспрашивать никто не стал, предпочитая неведение обличительной правде. Остаток ночи они провели в попытках составить план действий, изучая чертежи здания, пытаясь найти на них следы тайных ходов. Уже перед самым рассветом, когда лучи солнца стали проникать сквозь сомкнутые портьеры и все решились разойтись по своим покоям, Анна отвела вампира в сторону.
– Скажи, ты ведь правда не убил их? – проговорила она, утопая в синих омутах его спокойных глаз.
– Правда, – отозвался он, глядя на принцессу. Ложь давалась ему легко, века научили его произносить эти слова с такой искренностью, что никто не мог заподозрить в его словах лжи. Зная природу своей возлюбленной, сказать ей правду означало уничтожить хрупкое доверие, которое с таким трудом восстановилось между ними. На это пойти он был не готов, как впрочем, и на отказ от человеческой крови, особенно, в преддверии судьбоносной битвы.
Кровь животных – лишь половина силы вампира. Сейчас, когда его окружают те, кто оставил надежду по ту сторону адских врат, он не мог позволить себе такой слабости. Когда-нибудь он покается перед Анной в своей лжи, но не в своем поступке.
Его с графом Коллоредо-Мансфельдом связывали давние счеты, оплатить которые могла только пролитая кровь, и сейчас вампир взыскал этот долг с процентами, памятуя о былых обидах.
– Тебе нужно отдохнуть, следующая ночь будет тяжелой для нас всех, – целуя ее в лоб, произнес он. – Платье ждет тебя в твоей комнате.
Уснуть этим днем не удалось никому. Чем ближе подходил судьбоносный час, тем большее волнение охватывало обитателей особняка. К вечеру оно и вовсе стало осязаемым, витая из комнаты в комнату, подобно сквозняку.
Платье, подаренное вампиром, было настоящим образчиком роскоши, соответствующей последним веяниям моды. Узкий лиф из зеленого атласа, расшитый черной шелковой нитью, на взгляд Анны, был слишком смелым, хотя и безукоризненно облегал и приподнимал грудь, подчеркивая все достоинства фигуры. Длинный шлейф тяжелым каскадом спадал на пол, поражая замысловатостью драпировки, туфли в тон, черные перчатки и почти невесомая, цвета воронова крыла, шаль с золотой вышивкой завершали образ утонченной и изысканной дамы. Уложив волосы свободными локонами, струящимся водопадом спадавшими на плечи, принцесса закрепила их простой заколкой. Как жаль, что сейчас она не могла видеть свое отражение в зеркале, но одобрительный взгляд графа, в котором проглядывала едва скрываемая гордость, служил для нее лучшей похвалой.
Оглядев его с такой же строгостью, девушка поразилась тому, как тонко он чувствовал этот мир. Обладая незаурядным вкусом, он мог носить достаточно скромные вещи с поистине королевской статью. Привычный ей черный камзол занял свое место на вешалке, а вместо него пришел идеальный черный фрак, из под которого ослепительной белизной светилась рубашка. Темный шелковый платок с бриллиантовой булавкой, завязанный узлом «аскот», заменил галстук, делая образ более утонченным и легким. Широкие плечи укрывал иссиня-черный плащ, спадавший до самых пят. Белые перчатки, сидящие будто вторая кожа, и сверкающая инкрустированным серебряным наконечником трость стали завершающими аккордами его образа. Подобно принцессе, вампир решил заплести волосы в полухвост, оставив свободные локоны на плечах, закрепив их шелковым шнуром. Поистине ему удалось вжиться в роль высокородного аристократа, прожигающего жизнь в погоне за несметными богатствами.
– Последний штрих, – бархатистым голосом произнес он, выводя ее из раздумий. При этих словах вампир достал небольшой бархатный черный футляр. На алом атласе всеми гранями сверкала ослепительная изумрудная подвеска, обрамленная сотней бриллиантов – поистине королевский подарок. Золотая цепочка, инкрустированная алмазами меньшего размера, заключила огромный камень в своей стальной хватке. Анна не очень хорошо разбиралась в драгоценных камнях, но представшее перед ее взором ожерелье ослепляло своей пленительной красотой. Глядя на него, принцесса даже не осмеливалась предположить того, каких баснословных средств стоило графу это приобретение, ибо изумруды таких размеров встречались реже бриллиантов, а ценились в десятки раз дороже. Тут же лежали серьги и небольшая заколка, призванная подчеркнуть изысканность ее наряда.
– Изумруды, – проговорил он, проведя пальцем по сверкающим граням, – они подходят к вашим глазам, моя принцесса. Одно лишь золото крикливо и безвкусно, да и блеск его предательски холоден. Эта манящая зелень смягчает его, вдохнет в него жизнь.
Анна покорно перекинула локоны через плечо, позволяя графу застегнуть эту драгоценную диковинку на ее шее.
– Я привез его из Южной Америки два века назад. По словам старого конкистадора, купившего за него свою никчемную жизнь, камень принадлежал индейской принцессе, но жадность испанцев не знала границ: они стерли с лица Земли целую цивилизацию, а ее награбленные сокровища переплавили на золотые слитки.
– Неужели я слышу осуждение в твоем голосе? – произнесла принцесса.
– Человеческая жизнь во все века стоила немного, а вот то наследие, что она после себя оставляет, может быть поистине бесценным. За него стоит воевать и умирать, ибо, уничтожая историю и память о прошлом, мы лишаем себя будущего. Индейцы предпочли смерть рабству, в том их выбор, но, как и многие ценители прекрасного, я жалею об их утраченных знаниях, о том, что обратилось в тлен и ушло вслед за ними.
Девушка выслушала его спокойно; раньше подобные слова вызвали бы в ее душе бурю осуждения, а теперь, теперь она будто вникла в их суть и смогла принять это, как истину. С каждым днем холодный рассудок вампира все дальше уводил ее от мира людей, в корень меняя некоторые суждения. Накинув на ее плечи легкую шаль, уже у самого выхода Дракула придержал ее за локоть:
– Знаешь, остроумные ответы даются мне куда лучше, чем признания. Не думал, что когда-то еще произнесу эти слова, но…
– Не смей, – оборвала его Анна, в импульсивном порыве приложив палец к его губам, будто запечатывая уста. Его слова были похожи на последнее прощание, будто он заранее знал, что, ступив на эту тропу, назад уже не вернется. Она не могла этого допустить. Их души стали едины с того момента, как слилась их кровь, но только сейчас они смогли достичь истинной близости, не требующей ни слов, ни обещаний. Для того чтобы понять мысли и чувства возлюбленного, достаточно было просто заглянуть в глаза. – Я не стану прощаться с тобой ни здесь, ни сейчас, никогда! Мы поговорим об этом после… когда все это закончится!
– Тогда пообещай мне кое-то.
– Что?
– Если у нас ничего не получится – беги. Бери Селин и убегайте со всех ног! Несколько дней переждите в особняке, а потом уезжайте на Запад, в Лондон или Дублин, а еще лучше в Америку.
– Я не даю невыполнимых обещаний! Я убедила вас ступить на этот путь и пройду его с вами до конца.
– Есть разница между отвагой и безумием. У вас не будет ни единого шанса победить Мираксиса. Вы погибните впустую.
– Значит, мы погибнем с гордо поднятой головой.
– Анна, нет в смерти ничего героического, точно так же, как и в заточении. Смерть – это всегда боль и грязь. Не стоит ее идеализировать!
– Помнишь тогда, в темнице, ты мне сказал, что вампиры – гордые порождения ночи, и мы найдем свою смерть лишь паря навстречу солнцу. Я часто вспоминаю эти слова.
– У принцессы очень хорошая память, – приобняв ее, ухмыльнулся граф, но, несмотря на то, что губы его исказила насмешливая улыбка, глаза светились такой нежностью, что у Анны невольно перехватило дыхание.
Веками он находился на самой вершине власти, с которой был сброшен с таким грохотом, что содрогнулись оба мира, но именно это падение позволило ему понять истину, в которой раньше вампир себе отказывал. Он знал, что все это время его окружали лжецы и лицемеры, но только сейчас, после четырех сот лет сна, в его душе вновь пробудилось чувство настоящей дружбы, ибо у победителя было много друзей, и лишь у потерпевшего поражение они были истинными. Анна, Селин, даже Гэбриэл… почему-то в его душе укрепилась некая уверенность в том, что, раскаявшись в содеянном, на этот раз охотник пройдет с ним путь до конца. Принцесса была права: стоило предать былое прощению – и дышать стало легче.
Однако теперь другая истина жгла сердце вампира каленым железом: Дракула понимал причину этого упорного желания девушки последовать за ним. По сути, он был тем парусом, что поддерживал ее корабль на плаву, заставляя несчастную с надеждой смотреть вперед. Чистилище отняло слишком большую часть ее души, а муки совести сводили с ума, а потому у графа не было сомнений в том, что, если Мираксис убьет его, принцесса последует за ним по дороге отчаяния.
– Что ж, выходит, пойдем одной тропой…
– До самого конца, – поддержала Анна, грациозно вложив свою руку в его ладонь. Кто бы сказал ему несколько месяцев назад, что принцесса скажет ему нечто подобное – от души посмеялся бы.
Когда они спустились в гостиную, Ван Хелсинг уже ждал их, устроившись в кресле. Кого-кого, а увидеть его во фраке, принцесса никак не ожидала. Девушка даже поразилась тому, сколь сильно его изменил классический костюм, сделавший из охотника на нечисть изысканного лондонского франта. Его гладковыбритое лицо выглядело по-аристократически возвышенным, густые светло-каштановые волосы были зачесаны назад и слегка тронуты невидимыми заколками. Накрахмаленные манжеты с рубиновыми запонками слегка выглядывали из-под фрака, а в лацкане сверкал масонский знак – дань моде, не более того. Черный плащ, перекинутый через руку, придавал его облику некую небрежную дерзость, что делало его еще более притягательным.
– Что ж, осталось дождаться только одну участницу нашей вылазки, – проговорил вампир.
– А вот и она, – отозвалась Анна, поднимая глаза на вершину лестницы. Вослед ей то же сделали и мужчины. В этот миг у Ван Хелсинга даже перехватило дыхание, а сожаления о собственных словах закрались в сердце. В очередной раз он пожалел о своем решении; о том, что не мог сам себе дать хорошую оплеуху, чтобы прекратить свои бессмысленные метания, от которых становился противен сам себе. Женщины: сколь коварна была их красота, сколь притягательна душевная сила.
В платье из белого атласа с синим шлейфом, струящимся по полу, она выглядела, как древняя богиня, сошедшая со своего небесного пьедестала. Лента в тон опоясывала ее талию, обращаясь на спине огромным бантом, скрепленным брошью. Волосы она уложила в высокую прическу, сквозь которую пропустили бело-синие ленты, придающие образу большую элегантность и невинность. Но истинным украшением для нее стало сверкающее на белоснежном атласе ожерелье ослепительного, в три ряда, жемчуга с золотым отливом. Лучшего украшения для нее нельзя было и придумать. Длинные перчатки, поверх которых были надеты браслеты, будто переливались в свете свечей, точно так же, как переливались глаза девушки, выдававшие ее напряжение, становясь то темно-синими, то небесно-голубыми. Хоть подобные приемы были для Селин привычнее, чем для Анны, от одной мысли о том, что весь вечер ей придется держаться подле охотника, было достаточно, чтобы вызвать в ее сердце целую бурю эмоций. Вся душевная борьба предыдущих дней сошла на «нет», отступая под натиском чувств.
– Графиня, – произнес вампир, напоминая им о том, что на этот вечер они точно так же выходят на сцену, отыгрывая до конца свои роли, – Вы просто обворожительны! – запечатлев скользящий поцелуй на ее руке, произнес Дракула, подводя девушку к ее новоявленному «супругу».
Охотник подал ей руку, поспешно уведя взгляд в сторону. Меньше всего его разум сейчас хотел поддаваться этому пленяющему очарованию.
– Ты прекрасна, – чинно произнес он, следуя за графом и Анной, которые уже садились в карету. Селин, памятуя их последний разговор, предпочла оставить этот комплимент без внимания.
Карета медленно застучала по мостовой, оставив позади огромный особняк, теряясь в лабиринте узких улочек, освещенных масляными лампами. Карл, которому на этот вечер пришлось примерить на себя роль возницы, погонял лошадей, поглядывая по сторонам. То тут, то там ему мерещились пугающие тени, в лице каждого прохожего виделось столь ненавистное и устрашающее лицо Мираксиса. Проехав по набережной, они свернули к историческому центру, где огромной громадой возвышался Румынский Атенеум.
Эта массивная постройка, издали напоминавшая древнегреческий храм, была настоящим образчиком высокого архитектурного стиля. Увенчанная стеклянным куполом громада с бронзовой статуями муз по всему периметру, обладала искусным декорированием и великолепными романтическими барельефами, которые придавали всему образу здания особое очарование. Непосредственно перед театром раскинулся прекрасный парк, окруживший дорогу. Даже сейчас, укрытый толстым слоем снега, он выглядел внушительно. Потерявшие листву деревья, простирали свои ветви к небесам, вдоль всего пути стояли погруженные в зимний сон мраморные изваяния, а подле дорожек, разгоняя непроглядный мрак, сверкали десятки фонарей, создавая поистине волшебную атмосферу.
В здание Атенеума пускали только по приглашениям. Швейцар, встретивший их у входа, внимательно изучил пригласительную карточку, прежде чем распахнуть пред ними арочные двери, украшенные цветными витражами.
– Герцог, – приторно проговорил он, улыбнувшись Ван Хелсингу. Действительно громкий титул мог провести куда угодно. – Граф, – слегка наклонив корпус, добавил мужчина.
Шел снег, но у самого входа вампир сумел различить сморщенную афишу дебютного представления. На ней, облаченный в плащ, напоминающий распахнутые крылья летучих мышей, красовался мужчина, вонзивший белоснежные клыки в шею своей возлюбленной.
– «Будто переживаю собственную жизнь со стороны!» – подумал граф, переступая порог. – Опера обещает быть интересной! – уже вслух добавил он.
Вместе с ними в фойе вошли многочисленные парочки, жмущиеся друг другу, пытаясь отогреться. Острым взглядом Дракула приметил, что не только люди, но и вампиры приглашены на это празднество. Зайдя в Атенеум, они сразу очутились в самой гуще светской болтовни. Кокетливые аристократки, невесть зачем взявшие с собой шикарные веера, во весь голос обсуждали эту авангардную постановку. У заключенных в золоченые рамы зеркал толпились десятки жеманниц, поправлявших широкие поля шляп, заново укладывая влажные локоны, потрепанные непогодой.
Толпа теснила их со всех сторон, поэтому, чтобы избежать давки, граф прижал Анну к стене, оглядывая коридор, наполненный густым, тягучим ароматом духов, табака и морозной свежести, врывающейся вместе с ветром. Среди этой толчеи у них почти не осталось времени на то, чтобы осмотреть внутреннее убранство театра, а полюбоваться было чем.
Оформление Атенеума внутри было не менее грандиозным и величественным, чем снаружи: изысканные балконы, спиральные лестницы, декоративные витые решетки, лепнина и фрески на потолке, цветочный орнамент которых был покрыт слоем золота – убранство достойное самого короля. На потолке в центре огромного расписного плафона в стиле эпохи Возрождения, сияла огромная хрустальная люстра, играя всеми цветами радуги. Глядя на всю эту роскошь, Селин мысленно прикинула, насколько баснословную сумму Мираксис вложил в собственный триумф.
Словно самоцветы, на стенах горели созданные богемскими мастерами фонари из меди и стекла. Высокий купол Атенеума поддерживали колонны розового мрамора, искусно соединенные между собой арками. Стены, испещрённые искусной резьбой и уникальными фресками, так же приковывали к себе любопытные взгляды, иллюстрируя главные события в истории Румынии. Без особого труда Анна нашла на них многие поколения своих предков, принимавших деятельное участие в жизни страны. Был тут и Дракула, восседавший на огромном вороном коне, возглавляя ополчение против турок. Этой вражде была посвящена целая фреска над главным входом.
Вскоре открылись двери зала. Молоденькая девушка протолкнулась к ним и поманила за собой, указывая мимо плеч и голов на ступеньки лестницы, ведущей наверх. Как важным гостям, им была отведена одна из лучших лож в Атенеуме, из которой открывался вид не только на стену, но и на зрительный зал. Пропустив вперед Анну и Селин, мужчины расположились за их спинами, разглядывая лица толпы.
– Замечательная идея: запереть людей и вампиров под одной крышей, – усмехнулся граф, то и дело встречаясь с горящими глазами своих соплеменников. – Все равно, что запустить лису в курятник.
– Это засада? – проговорила Анна, проследив за взглядом Владислава.
– Я в этом не сомневаюсь, – подтвердил он. – Здесь три выхода на первом этаже и два на втором. Возле каждого из них в костюмах обывателей сидят стражи.
– Чтобы отрезать людям путь к отступлению, – произнесла Селин.
– Очевидно!
– Что ж, их мы возьмем на себя, – с уверенностью произнесла вампирша. – Ваше дело – Мираксис. Если не будет сильного вожака, то и его приспешники враз разбегутся.
– Знаешь, что османы делают с женщинами, которые осмелились отдавать приказы мужчинам? – с улыбкой произнес Дракула.
– А я думала, что Вы, граф, придерживаетесь более прогрессивных взглядов, – в тон ему отозвалась Селин. В последние дни она прониклась к нему не только искренней симпатией, но и доверием, которое заложило прочный фундамент взаимного понимания.
На проверку Дракула оказался далек от того образа, которым наделил его Виктор. В каждом его движении чувствовалась сила, а в словах, адресованных врагам – угроза, но в то же время было в них что-то, что заставляло девушку проникнуться к нему искренним уважением, которого она не испытывала ни к одному из старейшин собственного клана.
– Тише, – произнесла Анна, указывая взглядом на сцену.
Свет потихоньку потух, сначала в ложах, а потом и в партере. Из оркестровой ямы послышались тихие перешептывания музыкантов, настраивающих инструменты. Тяжелый занавес красного бархата пошатнулся и расступился, открывая взглядам пустынную сцену, погруженную во мрак. Постепенно зрители растворились в полумраке, осталось лишь мерцание драгоценных камней на кольцах, браслетах и подвесках. Голоса в зале вскоре затихли, и, наконец, воцарилась гробовая тишина. В ту же секунду раздались неторопливые, ритмичные удары барабана, которым начало вторить тихое пение флейты, а затем вмешалась и скрипка, затягивая свою заунывную, ни на что не похожую мелодию. Такую глубокую и возвышенную, что Дракула, в бессмертии проникшийся настоящей страстью к музыке, не мог не почувствовать в стройно звучащих нотах душу вампира, написавшего оперу.
Мелодия очаровывала, влекла за собой, унося мысли в таинственные чертоги ночи. Теперь и смертные, пусть и ненадолго, пусть один-единственный раз в жизни, получали возможность прикоснуться к неведомому миру оживших сказаний, первых проклятий и мрачной обреченности, таившей в себе столько манящего романтизма, что сердце сжималось в груди. Зрители сидели молча, объединенные печальной симфонией звуков, полных потусторонней красоты и гармонии. Свет рампы засиял десятками огней, и сцена превратилась в бальный зал огромного дворца. Лучи играли на золоченых колоннах, освещали прекрасные фрески на стенах. Глядя на все это великолепие, Дракула едва не поперхнулся от неожиданности, узнав в дорогостоящих декорациях элементы своей летней резиденции в Будапеште: массивный фасад дворца, внутреннее убранство, красивый сад, фонтан у главного входа.
– Вот мерзавец, – прошипел он, едва сдерживая собственный гнев. На сцене перед глазами и смертных, и вампиром разыгрывалась картина его собственной жизни, а точнее его поражения от руки Мираксиса – большей насмешки нельзя было и представить.
– Видимо, не один ты обладаешь искрометным юмором, – толкнув графа локтем в бок, усмехнулся охотник, явно позабавленный этим конфузом.
– Лучше не зли меня, – рявкнул вампир, – иначе я проверю силу этого ятагана на тебе.
– Тише, – шикнули на них напомазанные кумушки, сидящие в соседних ложах. Не желая привлекать к себе лишнего внимания, товарищи замолчали, погрузившись в представление.
На сцене возникла темная фигура, которая тяжело ступала между рядами липовых деревьев, пока не очутилась в ярком пятне света. Актер, облаченный в черные доспехи и шлем, скрывающий его лицо, в одной руке волочил окровавленный меч, подчеркнуто демонстрируя ее публике, в другой – завоеванное, изодранное в клочья красное знамя, на котором серебрилась окровавленная луна. Тяжело дыша, мужчина сбросил себя шлем, и среди публики прокатился оживленный шепоток. Параллель была слишком явная, а потому люди не могли не узнать в склонившемся на одно колено воине грозного властителя Трансильвании.
Душа Дракулы отозвалась на это действо без страха, но с каким-то чувством отвращения, разнившегося с ощущениями толпы, которая едва сдерживала ликование, глядя на волшебное очарование хрупких декораций, на мистическую тайну мира бессмертных, окутывавшую сцену, где фигура в широком алом плаще, согнувшись подобно раненному зверю, готова была взывать к силам преисподней, вызывая в зале невольные возгласы, вздохи и шепот. Движения актера были полны завораживающей силы, как и четкий ритм музыки, держащей всех в напряжении.
– Да он издевается! – демонстративно закатив глаза, произнёс граф, скрестив руки на груди. Признаться, негодование вампира забавляло не только охотника. Девушки тоже многозначно переглянулись. Мираксис был тем, кто знал историю Влада с того самого момента, как последний принял вечность в дар, а потому Дракула, не знавший о том, какой поворот приобретет это представление и какие тайны его души сегодня откроются широкой публике, был сильно раздражен. Ван Хелсинг уже собирался ответить ему очередной остротой, но пение, огласившее зал, заставило его прикусить язык.
– Я прожил жизнь, тщеславием ослепленный, пытаясь обуздать губительную власть, на муки адские навеки обреченный, я за корону продал пламенную страсть, что путь в ночи́ мне освещала, когда в погоне роковой судьба меня со смертью обвенчала, навеки отобрав души покой. Я предан был отцом коварным, что за личиной доброты, желая стать правителем державным, в осколки разметал мои мечты.
– А у тебя оказывается неплохой голос! – усмехнулся охотник. – Я близок к тому, чтобы прослезиться!
– Ты играешь с огнем, Гэбриэл! – прорычал граф.
В это мгновение за спиной персонажа, воплотившего образ Дракулы, появилась темная фигура, занесшая кинжал над его головой. Мелодия сменилась на еще более печальную, и поистине ангельский голос тенора разнесся по залу, заставляя всех затаить дыхание.
– Мой друг, я каюсь пред тобою в грехах, что совершил в пылу́; изменница-судьба меж нами пролегла стеною, мне век не смыть свою вину. Сюда я послан небесами, и крылья здесь сложу свои – засыплет вечность пусть песками все преступления мои. В одну ловушку нас втроем страсть запретная поймала. В одной ладье мы все плывем, но места в ней для нас там мало. И кто-то должен уступить, пойти ко дну с тяжелым грузом, прошу, мой брат, меня простить – в любви соперник мне не нужен!
С этими словами певец вонзил бутафорский нож в спину своего товарища, опустившись на колени подле его тела. В этот миг свет рампы озарил сцену алым светом, а музыка загремела с такой силой, что многие зрители, не ожидавшие такого поворота событий, подскочили на своих местах. Дракула перевел взгляд на Ван Хелсинга, лицо которого по цвету сравнялось с рубашкой.
– А знаешь, возможно, ты и прав. Опера начинает мне нравиться: подумать только, вся ангельская сущность заключена в нескольких четверостишиях, – усмехнулся граф, встретившись с испепеляющим взглядом охотника.
– Все было не так! – прошипел он в ответ.
– Полно тебе, Гэбриэл, твое предательство увековечит искусство! Не волнуйся, я принимаю твое покаяние, как говорится: «Господь нас рассудит!»
На сцене век за веком разворачивалась жизнь Дракулы, начиная с момента обращения. Те годы, что он пытался предать забвению, открывались зрителям, как раскрытая книга. На проверку, постановка оказалась очень глубокомысленной, ибо в ней поднималась одна из основных проблем бессмертных – трагедия молодого вампира. Не многие из них, получая вечность в дар, могли без помощи наставника пережить свой первый год. Анна знала об этом не понаслышке, но даже подумать не могла, что подобная участь могла постигнуть и грозного властителя ночи.
Опера представила графа таким, каким в первые годы после обращения видел его Мираксис: слабым, потерявшемся, наполненным жаждой мести, злобой, страхом перед безумным пиршеством теней и кровавой вакханалией. Видимо, даже для жестокого тирана и убийцы, коим его считали в смертной жизни, маска вампира была тяжким бременем. Годы сменялись десятилетиями, а те плавно перетекали в века. Его сила и знания крепли, а вместе с ними крепла и уверенность в том, что истинным счастьем, вершиной эволюции бессмертных, является полный отказ от чувств. С каждым годом в его душе оставалось все меньше человечности, пока она окончательно не обратилась в глыбу льда, погрузив Владислава в бездонные океаны крови.
В какой-то момент Анна поймала себя на мысли, что как завороженная смотрит на сцену, стараясь не упустить ни единого слова, ни единого жеста актеров, ибо там разворачивались события, которые сокрыла от нее даже кровь Дракулы. Видимо, со временем подобные ему могли корректировать память крови, скрывать ее от молодых сородичей, и лишь сила Древних или равных могла надломить эту печать, не оставив ни грамма тайн.
Второй акт был полностью посвящен жизни Мираксиса, тысячелетнему поиску золотой скрижали Лилит и входа в Пустошь Каинитов. Как бы ни крепка была ненависть Владислава, он не мог отрицать, что его наставник проделал поистине титаническую работу, заставив ожить древние легенды, однако с поистине душевным волнением их квартет ждал третьего акта, которому суждено было стать кульминацией этого представления.
Музыка изменилась, а вместе с ней изменился и ход событий. Из союзников и друзей Дракула и Мираксис превратились во врагов, стоящих на противоположных берегах реки времени. Все знали, что последний бой был неизбежен и ждали его с замиранием сердец; публика пребывала в молчаливом ожидании, став участником действа, даже не подозревая о том, сколь реальны были эти события.
Каждое слово, каждая нота была носителем философского смысла и морали, которая по мнению автора заключалась в том, что лишь холодный рассудок, возобладавший над чувствами, способен одержать победу в войне бессмертных. Дракула не смог, подобно Древним, выйти за пределы времени, предпочитая жизнь в мире людей, а потому должен был понести за это наказание. Его полет был высок, а потому стремительным было и падение. Наступил долгожданный момент, актеры вышли на сцену, музыка прогремела, и будто с небес спустилась темная фигура.
– Это он! – сквозь зубы прошипел Дракула. – Автор решил принять участие в своем же спектакле! – Анна дернулась, желая вступить в бой, но вампир удержал ее на месте, заставляя ждать. Но чего?
Зал затаил дыхание в молчаливом предвкушении развязки. Разразился бой, в котором Мираксис, подхватив свою жертву, взмыл с ней под самый купол театра, буквально разрывая ее на глазах изумленных зрителей. На сцене разразилась настоящая бойня: один за другим актеры замертво падали на каменные плиты, а присутствующие, не понимая происходящего, как завороженные принимали это действо. Женщины, не сумевшие выдержать столь реалистичного зрелища, дрожащими руками прятали глаза за стеклами биноклей, а мужчины прикрывали веки, искоса поглядывая вперед.
