Текст книги "Проклятые вечностью (СИ)"

Автор книги: Dragoste

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

– Что еще? – с раздражением бросил вампир.

– Чистилище – обитель кающихся. Ни один из вас не сможет попасть в этот мир без покаяния. В каких грехах вы готовы исповедаться? Что гнетет Ваши души? Хотите ли вы отпущения? Для этого я послан сюда. Итак…

Ангел грациозно подал руку Анне, стоявшей поодаль от остальных. При одной мысли о Чистилище ее охватывал суеверный страх, так в довершение ко всему, сейчас она должна была первой вывернуть свою душу, чтобы пересечь грань, разделяющую два загробных мира. Девушка прикрыла веки, вложив ладонь в руку Адониэля. Тут же по телу разлилась приятная нега, которую способен подарить лишь телесный поцелуй ангела.

– Итак, в чем ты хочешь покаяться, дитя?

И действительно, в чем? Не так давно она всей душой жаждала высшего прощения и теперь, когда получила реальный шанс на искупление, не могла проронить ни слова. Ее глодали лишь два греха: убийство мальчика в порыве кровавой жажды и предательство семьи. Не проходило дня, чтобы она не корила себя за первое, а вот второе, похоже, она смогла себе простить, именно поэтому принцесса боялась переступить алмазный порог. Больше всего Анна страшилась встречи со своими предками, которые были обречены на вечное заточение в Чистилище из-за того, что их нерадивая родственница полюбила злейшего врага, презрев священные клятвы. Девушка всей душой стыдилась этого поступка, но уже не могла отречься от своих чувств к вампиру. Кровь и любовь навеки соединили их души, поэтому если Дракуле суждено отправится в ад – она последует за ним.

Неуверенно оглянувшись на графа, принцесса увидела в его взгляде молчаливое смирение. Он все понимал – не мог не понимать, но и помешать ей был не в силах. Анна знала, что ее покаяние воздвигнет между ними непреодолимую стену, оставив их души томиться в разных мирах. Ее до скончания веков заточат в Чистилище, а вот ему путь в ад был давно заказан. Смерть навеки разлучит их, а короткое бессмертие будет отравлено горечью ее поступка, ибо покаяние означало бы сожаление о содеянном: о любви, о страсти, о духовной близости. Обо всем, что произошло меж ними за столь короткое время. Жалела ли она об этом теперь?

– В чем ты раскаиваешься? – слегка сжав ее ладонь, произнес Адониэль, выводя девушку из молчаливой задумчивости. Анна взглянула на Дракулу, желая, чтобы он попросил ее об этом, но граф, как нарочно, отвернулся в другую сторону, стараясь побороть своих внутренних демонов. Это был момент истины: сейчас или никогда. Переступив порог, она либо навсегда попрощается с прошлым, избрав вечную ночь, либо получит шанс на искупление, обрекая свою душу на вечное заточение в Чистилище в кругу семьи.

– «Сейчас или никогда!» – мысленно произнесла Анна, взглянув в медовые глаза Серафима. Несмотря на всю его надменность, такие добрые и теплые. Подумать только, обитатели небес тоже носили маски. Эта новость стала для нее настоящим открытием, но что скрывал божий страж за своей личиной? Немой вопрос так и повис в воздухе, не услышанный никем из присутствующих.

– Итак… – протянул он.

– Я раскаиваюсь, – сама того не желая, девушка выдержала театральную паузу, натянувшую нервы присутствующих до предела.

– Да, дитя…

– Я раскаиваюсь в убийстве невинного ребенка! – выдохнула она. Если бы принцесса не была столь погружена в собственные переживания, она непременно заметила, что вздох облегчения вырвался из груди Дракулы, облокотившегося на столешницу, чтобы не потерять равновесия. Эти слова были для него желанней самых красивых любовных клятв, ибо за ними скрывались не лицемерные посулы, то были истинные чувства – сознательное решение возлюбленной быть с ним даже в самой глубокой преисподней. Несмотря на всю трагичность происходящего, он не мог воспринимать случившееся иначе, как благословением небес. Впервые за века граф вознёс искреннюю молитву Создателю, чувствуя, как за спиной вырастают крылья.

– Это все? – произнес Адониэль, испытующе глядя на нее.

– Да, – кивнула Анна, переступая грань между мирами.

– А в чем хочешь покаяться ты? – ангел перевел взгляд на Селин, стоявшую рядом с принцессой. Вампирша давно приняла свою темную сущность, сумела обуздать кровавую жажду, питаясь, не убивая своих жертв, хотя всякое случалось за вечность в ночи́. Она не желала каяться в своей природе, но душу ей тянул другой грех, и имя ему – предательство. До сих пор она не могла простить себе своего позорного бегства. Виктор, сколь бы гнусен не был его поступок, заменил ей отца, а она бросила его ради помощи оборотню и злейшему врагу их клана. Она предала не только старейшину, она предала свой клан, ведь за грех Виктора наказание понесут все.

– Предательство! – вставая подле Анны, произнесла вампирша.

Адониэль перевел глаза на Ван Хелсинга, у которого от злости на «брата» перехватило дыхание. Они оба были приближены к Творцу, веками стояли подле его небесного трона, ожидая распоряжений, а теперь он был вынужден выворачивать душу перед тем, кому меньше всего желал открывать свои тайны. Ангельская братия была не столь непогрешимой, как принято считать: серафимы никогда не были друзьями архангелов – так исторически повелось и продолжалось по сей день. В небесной иерархии они принадлежали к разным чинам, ибо первые восхваляли деяния Господа, а вторые с мечом в руках охраняли его царствие. Воины и приближенные, чиновники, властителя Вселенной, – две небесные касты, никогда не питавшие особой симпатии друг другу.

– Гавриил, – не без удовольствия произнес ангел, – в чем желаешь исповедаться ты?

– Неповиновение! – скрипя зубами, произнес охотник. Самый страшный грех для ангела – это ослушаться воли Господа. Ван Хелсинг это знал: знал, что именно неповиновение было истинным корнем всех его бед, именно поэтому его отлучили от небес, лишив памяти и прошлого, но пришло время расставить все на свои места. Пускай Гэбриэл стал смертным, но в нем живет ангельский дух – это была единственная ипостась, которую он желал принять. Выбор был сделан, карты розданы, осталось разыграть партию.

– Пусть так, – сверкнул глазами серафим, – проходи! Интересно узнать, о чем же жалеет сын самого Люцифера, сына утренней зари.

Отступать было поздно, да и некуда. Раскаивался ли Дракула в реках крови, что пролил он в смертной жизни и бессмертии? Нет! Раскаивался ли он в том, что обрек на адские муки сотни душ обращенных им вампиров? Нет! Раскаивался ли он в том, что посвятил вечность мести, желая искоренить собственный род? Нет! Жалел ли он о жизни, полной похоти и разврата? О гневе, захлестнувшем душу? О тщеславии, затопившем его в океане порока? Нет! За века он совершил столько грехов, что счет им был давно потерян, и все же, он должен был покаяться. Взглянув на Анну, отказавшуюся от своего прошлого ради того, чтобы быть с ним, он понял, что должен ответить ей не меньшей жертвой. Не потому, что должен оплатить долг; не потому, что это было правильно, а потому, что этот выбор сделало его сердце. Прелесть прошлого в том, что оно остается в прошлом. Нельзя позволять ему врываться в настоящее, отравляя разум. Пришло время его отпустить! Навсегда! Отныне и во веки веков прошлое станет для него лишь воспоминанием, а не смыслом существования.

– Я каюсь в кровосмесительной связи, что породила вековую войну, разрушившую мою семью! – произнес граф, поймав на себе не верящий взгляд охотника. Гэбриэл готов был услышать что угодно, но не это! Видимо, его удивление было столь сильно, что не ускользнуло от Селин, метнувшей в его сторону разгневанный взор.

– Ты готов отпустить Изабеллу? – не сдержавшись, произнес Ван Хелсинг.

– Я отпускаю Изабеллу! – становясь подле Анны, произнес вампир. – Пусть ее душа покоится с миром, найдя пристанище в лучшем из миров.

– Ваш путь лежит сквозь долину скорби, на вершину горы Благочестия. Там, если Создателю будет угодно, вы сумеете найти выход и вернетесь к отправной точке вашего путешествия, – вослед им проговорил Адониэль, закрывая за ними врата.

***

Дорога в Ватикан пролегала сквозь сосновые леса, усыпавшие отроги Трансильванских Альп. Узкая горная тропа, змейкой огибающая хребты, то спускалась в низины, сокрытые белесым туманом, то взмывала к облакам, открывая вид на далекую и пустынную равнину и расстилающуюся у подножия деревушку, издалека казавшуюся обителью покоя.

Укрытые снежными шапками крыши серебрились в ночи́, создавая поистине волшебную атмосферу; лунная дорожка, отражаясь от ледяного наста, поднималась в небеса, заставляя вспомнить легенды о рождении древних богов. Это было ни с чем несравнимое ощущение, заставляющее затаить дыхание в предвкушении чего-то необычного. Кое-где из окон пробивалось мерцающее свечение огня, ставшее для уставшего путника маяком, влекущим его в эту сказочную страну, не имеющую никакого отношения к разворачивающейся вокруг нее бойне.

С каждым шагом Карл все больше задумывался о мягкой кровати, вкусной снеди и горячей ванне в придорожной гостинице, чувствуя, как от сладостного предвкушения во рту скапливается слюна. Какого же было удивление послушника, когда у таверны его не встретил мальчишка-конюший и куча детворы, ожидавшей уставших путников в надежде заполучить несколько медяков. В тот же миг душу обуяли дурные предчувствия, завладевшие всем его существом. Вооружившись серебряными кольями, мужчина с опаской проник внутрь трактира. Покосившаяся дверь предательски скрипнула, впуская в помещение ветер, закруживший в безумном танце сухие листья и снежинки, угрожающе хлопая калиткой. Вскоре глаза привыкли к мраку, царившему вокруг, и Карл, спотыкаясь о перевернутую мебель, все же смог найти огарок свечи, вспыхнувший во тьме, как предвестник грядущей катастрофы.

– Матерь Божья, – прохрипел послушник, дрожащей рукой поднимая свечу. От охватившего его страха, казалось, заледенела даже душа, кровь застыла в венах, а сердце остановилось, разбившись о каменный пол. Карл помнил эту деревеньку: они с Ван Хелсингом останавливались здесь по пути в Васерию. Он помнил сердобольную тучную хозяйку, угощавшую их крепким элем; помнил ее дочку тринадцати лет, сновавшую с огромным подносом между столами, разнося тушеные овощи и запечённое мясо; помнил завсегдатаев этого местечка, по вечерам приходящих сюда, чтобы обсудить последние новости. Каждое лицо казалось ему удивительно знакомым и даже близким, а теперь все они замертво лежали перед ним, глядя на него мертвыми глазами, в которых застыл неописуемый ужас.

Кругом царила смерть и разруха. Десятки обескровленных трупов с разорванными глотками усеяли пол, не успевшие застыть лужи крови растекались по каменным плитам, как свидетельства разразившейся здесь трагедии – поистине устрашающая картина. Дрожа, как осиновый лист, монах поднялся в гостиницу на втором этаже, желая отыскать выживших, но зрелище наверху было куда более устрашающим: окровавленные простыни, залитые кровью стены, разорванные в клочья тела. Несколько часов назад здесь происходила кровавая вакханалия, преддверием которой стала жуткая оргия. Большего надругательства над природой и религией сложно было даже вообразить.

Осенив себя крестом, послушник осмелился пройти в ванную комнату. Приоткрыв дверь, он в ужасе отскочил в сторону, увидев изуродованное тело девушки, наполнившей своей кровью огромную ванну. Ее когда-то прекрасное лицо исказила гримаса боли, глаза помутнели, сделавшись практически бесцветными, а на губах в немом крике застыла последняя печать смерти.

Не нужно было быть следователем или провидцем, чтобы понять то, что здесь произошло. Почувствовав собственную непобедимость и власть, Мираксис превратился в истинного жнеца смерти, убивая уже не ради пропитания, а для забавы, бросая вызов не только людям и вампирам, но и высшим силам. Эта была первая деревня, вставшая на его пути, но послушник с горечью признавал, что она будет не последней.

Выйдя на улицу, Карл наугад стал заходить в стоявшие по обеим сторонам дороги дома, надеясь найти хотя бы одну живую душу, но все усилия были тщетны. Вся деревня была вырезана за несколько часов. Глядя на следы этой бойни, даже ему, человеку религиозному, было сложно сохранить в сердце веру в высшую справедливость. С каждой минутой послушник все больше вопрошал себя о том, куда смотрит Создатель, если в мире может безнаказанно разгуливать такое древнее зло.

Ван Хелсинг отправил его в Ватикан, чтобы уберечь от войны бессмертных, которая должна была разразиться на просторах Трансильвании, но судьба распорядилась по-другому. Против своей воли Карл оказался втянут в самую гущу событий, и чем больше усилий он прилагал для того, чтобы покинуть это болото, тем сильнее его затягивало в трясину, а значит, нужно было оставить сопротивление и принять неизбежность. Если ему не суждено вернуться с этого задания – пусть так! Довольно бегства!

Пусть он не может сражаться, подобно Дракуле и Ван Хелсингу, пусть в его душе не горит такой огонь, как у Анны и Селин, но он все же может помочь своим товарищам в их самоубийственной затее. Если у них получится преодолеть границу ада, если они найдут священный ятаган, им понадобятся ингредиенты для проведения ритуала. Едва ли у них будет время, чтобы искать их на заре битвы, в этом он и должен им помочь – подготовить все необходимое!

– Итак, мне необходимы лавровые и тисовые ветви, петушиная желчь и морская вода, – проговорил мужчина, вспоминая рассказ вампира.

Отыскать ветки и желчь труда не составило: тисовые деревья были достаточно распространены в Восточной Европе, сухие лавровые листья на ветвях удалось найти на кухне, а птицу – в курятнике. Из всего перечисленного проблема состояла лишь в том, чтобы достать морскую воду. Черноморское побережье Констанцы находилась в трех днях пути от него, если поторопиться, то вполне можно обернуться туда и обратно за неделю, а если прибегнуть к помощи сторонних лиц, то и того быстрее. Таким образом, до наступления Нового года при убывающей луне они смогут завершить ритуал, тогда у них останется несколько недель для подготовки плана битвы перед судьбоносным днем.

– Телеграф! – прокричал Карл сам себе, кидаясь к зданию почты. В его распоряжении было достаточно золота, на конюшне призывно ржали лошади, нужно было только найти смельчака, который отправится ему навстречу с заветной склянкой, а учитывая то, что Мираксис отправился в Бухарест, восточная дорога была относительно безопасной. Что ж, попробовать стоило. С горем пополам набив послание, мужчина, не дожидаясь рассвета, пустился в путь, прихватив с собой пару резвых скакунов, чтобы не останавливаться по дороге.

К полудню у него получилось достичь перевалочного пункта, куда спустя день прибыл гонец, доставивший груз. Сон и домашняя еда оказались как нельзя кстати. Молодой организм быстро восстановил силы, а горячая похлебка и вино с пряностями немного улучшили настроение. Вознеся молитву Святой Деве, мужчина пустился в обратный путь, надеясь, что и сейчас удача не оставит его.

Поглядывая в высь, сокрытую свинцовыми тучами, послушник тщетно пытался отыскать какие-то знамения, свидетельствовавшие о том, что его товарищам удалось покинуть загробный мир, но лишь комета, огненной змеей расчертившая небеса, стала предвестницей скорого парада планет, приближавшего апокалипсис. Оставалось дождаться лишь всадников, которые ураганом пронесутся по разоренной земле, сея войну, голод и смерть. В какой-то момент Карлу начало казаться, что Мираксис и стал воплощением этой четверки, оставляющей после себя нескончаемый хаос. Интересно, сколько раз за свою тысячелетнюю историю мир находился на пороге судного дня? Сколько раз неизвестные воины, благословленные Создателем, спасали его от страшной участи? Удастся ли сделать это сейчас? Десятки вопросов роились в его голове, а дорога все ближе подводила его к цели.

Спустя несколько дней, прорезая башнями небеса, черной громадой вдалеке показался родовой замок Анны. Лес расступился, обнажая укрытые снегом нивы, а дальше, погруженная в сон, перед его взором кучкой домишек, укрытых снежной пеленой, расстилалась Васерия. Обогнув городское кладбище, мужчина оставил за спиной сосновый бор, направляясь к не менее величественному строению, ставшему вратами Ледяной пустыни.

Благоразумно рассудив, что Дракула выведет товарищей тем же путем, что указал ему, послушник расположился в главном зале, напротив северной стены, где не так давно располагалась лаборатория графа.

Минуты тянулись невыносимо медленно, то и дело мысленно подгоняя стрелки часов, бегущие по циферблату, послушник подскакивал при каждом шорохе, подходя к стене в надежде встретиться с душами, бежавшими из заточения потустороннего мира. Но ничего не происходило. Им удалось найти адские врата в положенный срок – на остальное Создатель отвел им больше времени, и на том «спасибо». Единственное, что оставалось послушнику, это ждать, со страхом представляя себе, как его товарищи стремительно движутся вглубь коварного и зловещего ледяного безмолвия, именуемого адом, которое готово было обрушить на них не только свирепые ураганы, но и самые страшные кошмары, которые он, божий человек, даже не мог себе представить без душевного трепета.

С этими тяжелыми мыслями, откинувшись на небольшой кушетке, плененный усталостью и ожиданием, Карл погрузился в беспокойный сон, то и дело возвращаясь мыслями к своим товарищам, боровшимся с судьбой в самой жуткой из темниц, когда-либо придуманной высшими силами.

***

Чистилище, открывшееся их взгляду, представляло собой огромный остров посреди океана Бытия. То и дело к его скалистым берегам причаливали челны, привозившие новые души, успевшие покаяться в своих грехах. Ступая по каменистой земле, они, проходя сквозь очищающее пламя, на коленях поднимались на гору Раскаяния, взывая к милости Создателя.

– Нам туда! – указывая на вершину горы, произнес Дракула.

Анна проследила взглядом за его рукой, вцепившись в плечо графа, чтобы не потерять равновесия, настолько потрясло ее ужасающее зрелище.

Пред ними простиралось нескончаемое огненное месиво: языки пламени, высокие как башни замка, оставляли свои смертельные поцелуи не только на каменной лестнице, спиралью поднимающейся к обители раскаяния, но и на ногах грешников, поднимающихся на вершину. Невольно принцесса задумалась о том, что Чистилище, открывшееся им, не многим отличается от канонического ада, которым с детства пугают католиков. Разница заключалась лишь в том, что муки чистилища заканчивались в тот момент, когда души поднимались на последнюю ступень, а дальше было лишь бесконечное ожидание, лишенное надежды. В этом и крылся замысел Создателя: лишь сумевшие сохранить веру получали билет на небеса.

– Это ужасно, – прошептала Анна, проследив взглядом за поднимающимися душами. Взгляд застыл на гипнотизирующем пламени, не привычном для человеческого взгляда. Оно было не оранжево-красным, как в мире людей; не зеленовато-желтым, как в обители падших; оно фиолетово-черным, как ночные небеса. Поразило принцессу еще и то, что вокруг царила мертвая тишина: ни завывание ветра, ни стенания грешников, ни потрескивание огня не смели нарушить безмолвия этого места.

– Почему они молчат? – проговорила Селин, наблюдая за тем, как несчастные, объятые священным огнем, карабкались в гору по крутой лестнице. Одни двигались быстро, перешагивая через несколько ступенек, другие, напротив, постоянно падая назад, оступаясь, поднимались со скоростью раненой черепахи. Многие несчастные были с головы до пят, будто в черные саваны, окутаны языками огня, у других же горели только руки или ноги. Видимо, величина огня определялась тяжестью греха. Чем больше пороки, тем сильнее пламя, сжигавшее их.

– Они молчат потому, что знают: кара заслужена, – пояснил Ван Хелсинг, ступая вперед. Тлетворный запах горелой плоти ударил в ноздри, заставляя тошнотворный ком подступить к горлу. Тряхнув головой, чтобы отвлечься, Гэбриэл продолжил: – Чистилище – темница для тех, кто на самом деле раскаивается в своих поступках. Они по собственной воле платят такую цену за избавление от грехов, ибо огонь выжигает из них скверну.

– Даже не знаю, что страшнее: это или ад! – проговорила вампирша, не решаясь последовать примеру Гэбриэла. Причина была проста: вампир, прошедший кровавое крещение был истинным воплощением греха. Пройти по этой дороге, означало заживо сжечь собственную душу.

– Но почему одни вынуждены быть здесь, а другие в преисподней? – проговорила Анна.

– Потому что грешники ада раскаиваются только из-за тяжести наказания. Не будь его – не было бы и покаяния, – проговорил граф, понимая какой тяжелый путь предстоит пройти ему. – Сколько времени может занять подъем?

Ван Хелсинг озадаченно посмотрел вверх, пытаясь найти слова утешения для своих спутников, но в голову не пришло ничего, кроме правды.

– Я думаю, что скорость подъема экспоненциальна тяжести греха, – проговорил охотник.

– Другими словами: чем больше грехов, тем дольше подъем! – обреченно выдохнул граф. – Проще было остаться в аду. И все же… сколько?

– Одни на это тратят несколько минут, другие – вечность! – ответил Гэбриэл. – Но учитывая то, что наш черед еще не пришел, я думаю, что мы сможем воспользоваться правом льготного подъема.

– Это как? – произнесла Селин, наблюдая за мужчиной, оступившимся о пылающую ступеньку и покатившимся вниз. Пролетев несколько пролетов, его придержала девушка, облаченная в тогу черного огня.

Помогая ему подняться, она опустилась на ступеньку, но потом, пожертвовав собой, стала подниматься быстрее.

– По тропе Серафимов, объятой ангельским огнем. Ей пользуются лишь хранители. Надсмотрщики чистилища, если можно так сказать. Простым смертным эта дорога неведома.

– И чем она отличается от этой? – поинтересовался граф.

– Жарит сильнее, – нервно ухмыльнулся Ван Хелсинг. – Зато путь значительно короче.

– Знаешь, я предпочитаю мясо с кровью, – усмехнулся вампир, устремив свой взгляд к самой вершине горы, наблюдая за женщиной, которая, почти добравшись до заветной цели, поскользнулась и полетела вниз, начиная свой подъем с самого начала.

– Боюсь, у нас нет времени на то, чтобы удовлетворять твои пищевые предпочтения, – фыркнул охотник.

– А дальше что? – не удержалась принцесса, вставая между мужчинами.

– Для каждого свое: одни по лестнице из света поднимаются на небеса, где их ждет вечная благодать, другие, как многие поколения твоих предков, – он многозначительно посмотрел на Анну, – ожидают высшей справедливости в камерах.

– Выходит, я встречусь с ними? – в страхе произнесла она, склонившись под тяжестью этой истины. Больше всего она страшилась осуждения своих родных, и судьба, в насмешку, забросила ее на нескончаемые просторы Чистилища.

– Это вполне вероятно! – кивнул Ван Хелсинг.

– Я не могу… не пойду, – заливаясь слезами, шептала она, отступая к краю обрыва. – Они не простят… не простят.

– Анна, – проговорил вампир, обхватив ее плечи. – Сейчас выбора у тебя нет. Ты должна!

– Нет! – искоса поглядывая в темные воды океана Бытия, твердила Анна. Если бы граф вовремя не подхватил ее, девушка бросилась бы в эту пучину, навсегда поглотившую ее душу.

– Анна, от судьбы не уйдешь! – прошипел вампир, хватая принцессу за руку.

– Он прав, – подтвердил охотник. – Теперь иного пути для нас нет.

Обойдя гору, они остановились около небольшой тропы, уходящей вниз. Каменистая змейка пылала золотым пламенем, таким жарким, что даже находясь в полусотне метров от него, они чувствовали нестерпимый зной, заставляющий кожу дымиться.

– Там кто-то есть! – прошептала Селин, глядя на вырисовывающийся из огня ангельский силуэт.

– Этот путь хранят ангелы. На другом конце нас встретит Адониэль! – проговорил Ван Хелсинг.

– Знаете, – вмешался в разговор граф, – Я не настолько раскаиваюсь в содеянном, чтобы туда пойти!

– Пойдешь сам или тебе придать ускорение? – фыркнул охотник.

– Ты, видимо, находишь свои остроты чертовски смешными! – отозвался граф, ступая в очищающее пламя.

– Помните, – раздался за спиной голос Ван Хелсинга, – физической боли здесь не существует, чтобы вы не видели – это лишь иллюзия. Страдания выпадают на долю души, а она уже экранирует их на тела.

Первые шаги дались графу достаточно легко. Жар был сравним с пламенем погребального костра. Взглянув на руку, вампир увидел, как от высоких температур кожа начинает пузыриться и обугливаться, а кровь запекаться, не успев обагрить землю. Он знал, что боль здесь лишь иллюзия, но с каждой секундой эта химера становилась все более правдоподобной, причиняя физические муки. Горела не бестелесная душа, горело тело. Дракула чувствовал этот отвратительный запах, наполнивший легкие, чувствовал вкус гари на языке. Оглянувшись, вампир увидел Ван Хелсинга, который склонившись к земле, будто у подножия костра жар был слабее, полз к своей цели. В какой-то момент он понял, что и сам стоит на коленях, не выдержав этой муки. Удивительным было то, что, несмотря на нестерпимую боль, все они находились в сознании, сгорая заживо в святом огне, но не падая замертво.

Охотник оказался прав, чем меньше грехов было за плечами жаждущих отпущения, тем быстрее они проходили по стезе раскаяния. У Гэбриэла и Анны этот путь занял несколько часов, а вот Дракуле и Селин, успевшим за четыреста лет отнять немало жизней, эта дорога давалась все труднее. Сгорая в очищающем огне, они больше были похожи на обугленные скелеты, встреченные охотником в адской пустыне. Плоть отвратительными смрадными клочьями слезала с костей, будто обнажая душу. В этом эфемерном мире реальными для них были лишь страдания, лишавшие рассудка. Дракула покаялся лишь в одном грехе, но в этом пламени пред ним восстали все его преступления. Перед его затуманенным взором проплывали невинные жертвы, чью жизнь он забрал в угоду своего тщеславия и кровавой жажды, и каждая из них вгоняла в его мертвое сердце раскаленный докрасна меч, и этим мукам не было конца.

Пламя Чистилища было зеркалом души покаявшихся, меняя мучителей и мучеников местами. И Дракула, и Селин снова и снова были вынуждены переживать боль, которую в свое время пережили их жертвы, но любая дорога когда-нибудь должна была закончиться – по пути раскаяния прошла и Селин, вставая подле своих товарищей в привычном человеческом облике. Раны и ожоги в мгновение затянулись, будто и не было этого пути, а вот в душе скорбели тысячи голосов, не знающих успокоения.

– Признаюсь, я не думал, что ты решишься пройти по этому пути! – проговорил Адониэль, встречая их лучезарной улыбкой.

– Призраки прошлого больше не страшат меня, – не поворачиваясь к серафиму, ответил Гэбриэл, обратив все свое внимание на вампира, несущего бремя своего греха.

– Что-то не так, – задумчиво произнес Ван Хелсинг, – он должен был уже пройти!

– Это дорога ангелов – путь покаявшихся, – произнес Адониэль. – Его проблема в том, что он не раскаивается в своих грехах, потому святой огонь не отпускает его. Что ж, яблочко от яблони! Когда вы с Михаилом сбросили Люцифера в огненную бездну, он ведь тоже выказал сожаления.

– Не говори о том, чего не ведаешь. Люцифер был нам братом, – прошипел охотник. – Будь он здесь, ты бы прикусил свой язык.

– Будь он здесь, на небесах царила бы анархия. Но теперь многое ясно: я понимал, отчего ты так опекаешь его сына! – фыркнул Адониэль. – Судьба властвует даже над нами, заставляя бродить по замкнутому кругу. Никогда не задумывался о том, почему из миллионов она выбрала и свела вас двоих?

– Замолчи, – прорычал охотник, вжав небесного стража в раскаленную стену. – Не суди о том, чего не в состоянии понять.

– Это, если я не ошибаюсь, гнев? Гавриил, ты слишком долго жил среди людей и стал заложником низменных страстей. Не стоит так распаляться из-за пустяков, если, конечно, ты еще хочешь заслужить билет на небо.

– Прекратите, – прошипела Анна. Девушка прекрасно понимала, что, кидаясь из огня в полымя, они настолько иссушили душевные силы, что одного неосторожного взгляда было достаточно, чтобы раздуть пламя войны, но остатки здравого смысла, за которые она хваталась с надеждой, призывали ее к благоразумию.

Адониэль их провоцировал, нарушая хрупкое равновесие, установившееся меж ними, но почему? Было ли это очередным испытанием небес или его собственной неприязнью к Ван Хелсингу, которая вырвалась из тумана прошлого в самый неподходящий момент? Ответа у нее не было, а потому действовать нужно было с политическим тактом и величайшей осторожностью. Отец учил ее тому, что нельзя недооценивать своих врагов, а Дракула говорил, что для того, чтобы стать хорошим охотником, необходимо мыслить, как жертва. Но сейчас жертвами были они, а высшие силы явно лишили их своей поддержки. Это было самым сложным испытанием, ибо для искупления они должны были сохранить веру, но разве это возможно, когда спасители превращаются в карателей, заставляя наблюдать за мучениями, пусть и заслуженными, близких.

– Нужно что-то сделать!

– Помоги ему, – прорычала Селин, глядя на ангела.

– Ты видимо что-то путаешь, девочка, – пренебрежительно фыркнул он. – Серафимы не выполняют приказов всякой падали, но они могут снизойти до мольбы.

– Пожалуйста, – прошептала Анна, молитвенно сложив руки.

– К небесным созданиям принято обращаться, стоя на коленях, – высокомерно глядя на нее произнес серафим.

– Молю, – опускаясь к его ногам, произнесла принцесса. Подумать только, если бы ей раньше кто-то сказал, что она будет вымаливать у ангелов прощение для Дракулы, она сочла бы этого человека сумасшедшим. Воистину, жизнь была непредсказуема.

– А теперь послушай меня: мы не можем ему помочь, а откровенно сказать, и не желаем, – отозвался Адониэль, приподнимая ее подбородок. – Святое пламя пожирает грехи, выжигает скверну. Он должен раскаяться, чтобы пройти по дороге ангелов. Иначе он будет до скончания времен гореть в этом пламени, пока Господь не решит перевести его в тюрьму строгого режима. В ад, – пояснил ангел, поймав на себе испепеляющий взгляд Селин.

– Он этого не сделает! – покачала головой Анна. – Не покается!

И она была права. Врагом вампира было его собственное упрямство, мешавшее последнему избрать верный путь. Он жил вопреки всему: судьбой ему было предначертано подниматься и падать, но стезя раскаяния требовала от всех смирения. Граф должен был покориться воле Создателя, вверить ему свою душу. Интересно, возможно ли повторно заложить то, что уже не принадлежит ему? Как бы то ни было, меньше всего Владислав хотел быть дрессированным псом на службе высших сил: лежать забытой тенью на горячем песке под палящим солнцем, если прикажут; сбросить крылья, лишь для того, чтобы потешить небожителей; склониться пред властью тех, кому было все равно, кто давным-давно позабыл о мире людей, погрязшем в пороке и бесконечных войнах. Нет, довольно этих игр и праведного преклонения, за которым скрывалась личина лжи. Какие бы беды ему не пророчил этот путь, он пройдет по нему до конца, или сгинет, но сделает это по собственной воле, не изменит ни себе, не своей природе.