Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"

Автор книги: cuteandtwisted

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 52 страниц)

Эмпирические доказательства. Ну что за человек.

– И? Ты сделал такой вывод? Что я мог тебя как-то чувствовать? – кривится Эвен. Он пытается быть злым, но сомневается, что выражение его лица соответствует тону. – Ты принимаешь наркоту или что?

– Не срывайся на мне, как какой-то обиженный ребёнок. Я серьёзно, – говорит Исак, его глаза темны и спокойны, а слова режут Эвена по живому. Меня что, так просто читать? – Как бы то ни было, каждый раз, когда я смотрел на тебя, ты уже смотрел на меня. И каждый раз, когда я прохожу мимо, ты очень сильно напрягаешься, стискиваешь зубы.

– Ты использовал меня, как лабораторную крысу, эти несколько недель, – замечает Эвен, начиная осознавать произошедшее.

– Ничего личного. Я просто наблюдал за тобой и пытался понять, – парирует Исак.

– Как у тебя вообще появилась такая идея? Это что, уже происходило с кем-то кроме меня? Другие люди тоже… чувствуют тебя?

– Нет. По крайней мере я об этом не знаю, – пожимает плечами Исак.

– Тогда как ты вообще можешь делать такое заключение?!

– Потому что я чувствую тебя, – говорит Исак, и кажется, что он выдыхает слова, которые очень долго хранил в себе. – Чувствовал тебя с первого дня здесь.

После этого они оба замолкают, Эвен старается осмыслить слова Исака, а Исак пытается перестать краснеть. Эвену интересно, является ли это проблемой для Исака, его румянец, связано ли это с его чувствами, и если да, то с какими именно.

– Чувствуешь меня как? – спрашивает Эвен.

– Думаю, так же, как ты меня.

– Ты не знаешь, как я тебя чувствую. Я тебе не говорил, – замечает Эвен скорее для себя. Он понимает в этот момент, что Исак, вероятно, очень хочет узнать, но отказывается спрашивать Эвена прямо. Он хочет выведать это у него. – Ты хочешь, чтобы я тебе рассказал.

– Я был бы признателен, – говорит Исак.

– И что я получу? – Эвен машет рукой, показывая на пространство между ними. – За это?

– Ты не тот человек, который делает вещи в обмен на другие вещи, Эвен, – отвечает Исак, и это как удар ниже пояса, снова, всегда. Его слова.

– Ты меня не знаешь, – слабо возражает Эвен.

– Знаю. Я отлично справлялся со своей домашней работой последние несколько недель. Как ты думаешь, почему я активно участвовал во всех этих скучных лекциях?

Эвен не может точно сказать, издевается ли Исак над ним сейчас.

– Я не понимаю, издеваешься ты сейчас надо мной или нет, – признаётся он, и по какой-то причине его слова рассеивают убийственное выражение в глазах Исака. Эвен не может видеть его насквозь, и иногда ему кажется, что Исак тоже не может этого по отношению к нему.

– Я… Нет, не издеваюсь, – спокойно отвечает Исак. – Я не всё время следил за собой. Я читал об этом, пытался основывать свою теорию на чём-то конкретном. Не знаю. Может, на физике. Я думаю.

– На физике.

– Каждое действие имеет равное ему по силе противодействие. Третий закон Ньютона.

Эвен вспоминает ответ Исака на уроке в тот день. Исак пытался намекнуть ему, что он тоже его чувствует?

– Я пытался намекнуть на физике, но ты не понял, – говорит Исак, снова отвечая на его мысли.

– Я думал, ты больше по философии, а не по наукам, – выпаливает Эвен, потому что у него закончились слова. Он ужасно устал всего лишь от простого разговора с Исаком.

– Философия – мать всех наук, – заявляет Исак. Потом замолкает, словно вспомнив просьбу Эвена «избавить его от претенциозного дерьма».

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Эвен, заметив это. Словно предлагает заключить перемирие. Он подозревает, что эта болтовня делает Исака очень счастливым, поэтому позволяет ему продолжить.

– Ну, э-э-э, до Сократа, Аристотеля и Платона никто не задумывался о природе вещей, о том, почему они такие, как есть, – говорит Исак, и на мгновение он выглядит счастливым. – Когда всё больше философов стали задавать вопросы, появились такие науки, как физика, геология и биология. Ньютон, например, считал себя «натуральным философом», потому что термина «учёный» ещё не существовало. Аристотель был первопроходцем в биологии, психологии, зоологии, но большинство помнят его как философа. Он также написал трактат о теории драмы. Ты знал, что он ввёл понятие «катарсис» в своей работе «Поэтика»? Он буквально сравнил эффект трагедии как жанра на человеческий разум с эффектом настоящего медицинского очищения человеческого тела. Я читал об этом в прошлом месяце. Я очень удивился. Я думал, что катарсис – это что-то более современное. Но неважно. Я к тому, что тогда всё строилось на том, чтобы задавать правильные вопросы, а не искать ответы.

Эвен хмыкает, внезапно чувствует себя нелепо, находясь в плавках в пустом бассейне с полностью одетым парнем, болтающим о покойниках, говоривших на мёртвых языках.

– Но ты ищешь ответы, – замечает Эвен.

– Я просто пытаюсь доказать, что задаю правильные вопросы.

– Ты поэтому хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе? Какое это имеет отношение к тому, что я тебя чувствую? У тебя уже есть ответ на это.

– Нет, прикосновение – это чтобы проверить другую мою теорию, – отвечает Исак и выглядит одновременно уверенно и смущённо. Эвен не может этого выносить. Двойственность, неоднозначность. Он не может прочитать Исака.

– И что это за теория?

– Я не могу тебе сказать, пока не получил подтверждения. В противном случае это было бы слишком неловко.

– Итак, правильно ли я понял? Ты просишь меня прикоснуться к тебе, чтобы я обжёгся. У меня и так нет желания на это соглашаться, а ты мне даже объяснять ничего не хочешь? – спрашивает Эвен и прикусывает язык, когда понимает, насколько зло это прозвучало. Насколько Исаку не нужно напоминать, что никто и никогда не захочет добровольно его касаться. – Ты даже не рассказываешь, как именно чувствуешь меня.

– У меня есть причина полагать, что ты не обожжёшься, если прикоснёшься ко мне, – нахмурив брови, бормочет Исак. Эвен не может сказать, из-за того ли это, что он был так груб с ним, или потому что Исака заставляют намекнуть, поделиться частью своей теории.

– Как это? Ты обжигаешь только определённых людей? Ты можешь это контролировать?

Он вернулся. Взгляд, которым можно убить. Глаза Исака тёмные и сердитые. И Эвену хочется нырнуть в воду. Он только что задел Исака за живое. Вот дерьмо.

– Нет. Я это не контролирую, Айвин! Если бы я мог, я бы не ходил в семи грёбаных слоях одежды, потея, как мышь, и не ездил бы каждый день на заднем сидении в машине моего грёбаного отца!

Эвен одновременно испытывает сожаление и ликование из-за реакции Исака. Он назвал его Айвином и наорал на него. Пожалуй, это первая настоящая реакция, которой Эвену удалось добиться.

– Прости, – начинает Эвен.

Исак закрывает лицо рукой, и этот жест становится для Эвена полной неожиданность. Видимо, он и правда задел его за живое, если Исаку нужно почувствовать прикосновение, чтобы прийти в себя. Внезапно ему хочется узнать, обжигает ли Исак себя или только других, или он сам горит изнутри. Ему хочется узнать, обжигает ли Исак животных, может ли сжигать предметы. Ему хочется узнать, когда Исака в последний раз обнимали, по-настоящему обнимали. Обжигал ли он когда-то своих близких, возможно, своего грёбаного отца?

– Всё нормально, – выдыхает Исак. – Это закономерный вопрос. Ты прав.

– Я не хотел быть жестоким.

– Всё хорошо. Я разыграл тебя с «Как умереть». Ты имеешь право давить на меня в ответ.

Эвен морщится. Он уже забыл о книге. Ему не нравится такая модель отношений.

– То, что ты причинил мне боль, совершенно не значит, что будет правильно, если я отвечу тебе тем же, – выпаливает он, пока не успевает передумать.

Исак снова бросает на него этот взгляд – «бля, ты опять удивил меня». И Эвен наслаждается им. Будь добрым, всегда.

Эвен не знает, чего ожидал в следующий момент, но точно не парочку возбуждённых, целующих первокурсников, ворвавшихся в бассейн. На мгновение он начинает паниковать, но потом понимает, что не делает ничего предосудительного. Он имеет право быть в бассейне после уроков, а у Исака есть разрешение плавать в одежде.

Но Исак, видимо, с ним не согласен. Потому что, когда Эвен приходит в себя, тот уже нырнул под воду, оставив Эвена на поверхности в одиночестве.

Эвен не знает, делает ли Исак это от страха, что их увидят вместе, или просто из-за того, что люди узнают, что ему нравится плавать, и это может помешать ему в дальнейшем. Но на этот раз он понимает намёк и делает всё, чтобы его голос звучал максимально зло.

– Вам нельзя здесь быть! – кричит он первокурсникам, которые в панике оборачиваются на его голос. – Вы не можете заходить сюда, если на вас нет купальных костюмов и шапочек!

Парочка, явно смущённая и, возможно, немного испуганная криком третьекурсника Эвена, вздрагивает и мгновенно исчезает из помещения.

Эвен ждёт ещё несколько секунд, думая, что Исак вынырнет, но этого не происходит. Тогда он начинает паниковать и мгновенно погружается под воду. И там он видит его.

Его.

Исака под водой. Возможно, Эвену кажется, но Исак выглядит так, словно улыбается, его глаза закрыты, он испытывает блаженство, он счастлив, свободен. Под водой Исак не представляет собой надвигающуюся катастрофу. Он не охвачен огнём. Он не угроза. Под водой Исак свободен. Исак красив. Эвен хочет дотронуться до него.

Это чувство охватывает его мгновенно: жар, необходимость прикоснуться, схватить, сжать, притянуть к себе за руку и врезаться в него, раствориться в нём, вдохнуть его, стать с ним единым целым.

Под водой. Исак открывает глаза, словно чувствует то же самое, и какой-то миг они смотрят друг на друга.

В этом взгляде ощущается такое напряжение, что Эвен чуть на захлёбывается водой по примеру Исака. Эвен выныривает первым, судорожно вздыхает, наполняя лёгкие воздухом, а когда на поверхности появляется Исак, его глаза покраснели, и он кашляет. Эвен не может сказать, сколько времени он провёл под водой. Они оба тяжело дышат.

– Ты в порядке? – спрашивает Эвен.

– Просто капля воды не в то горло попала, – объясняет Исак, продолжая кашлять. Если бы на его месте был кто-то другой, Эвен уже был бы рядом и стучал по спине, чтобы помочь. Ему до боли хочется этого.

– Просто признайся, что не умеешь задерживать дыхание под водой.

– Они ушли? – спрашивает Исак, игнорируя попытку Эвена пошутить.

– Да.

– Мне пора, – говорит Исак, подплывая к бортику и по-прежнему пытаясь откашляться.

– Что? А как же эксперимент?

– Не сейчас.

– Почему нет?

– Не знаю. Мы оба мокрые и взвинченные, – отвечает Исак.

– И что с того?

– Когда ты пытаешься доказать обоснованность своей теории, ты должен создать правильные условия для эксперимента, учесть все детали.

– А теперь по-норвежски, пожалуйста, – говорит Эвен и чувствует, будто одержал маленькую победу, когда Исак улыбается.

– Я не провожу свою жизнь в бассейне, как и ты. Я пытаюсь доказать, что ты не обожжёшься, дотронувшись до меня, в своём обычном состоянии, то есть когда ты сухой, и не в плавках, и не думаешь о том, чтобы меня убить.

– Я не думаю о том, чтобы тебя убить.

– Ты и правда обращаешь внимание на очень странные вещи, – вздыхает Исак и вылезает из бассейна.

– И всё же, что если я прикоснусь к тебе сейчас? – спрашивает Эвен, подплывая к Исаку и складывая руки на бортике. – Это может доказать другую теорию? Что в воде всё нормально? Нет?

– Это ничего не докажет. Если ты не обожжёшься, то я слишком обрадуюсь, а потом буду разочарован, если ты пострадаешь, когда будешь сухим. А если ты обожжёшься и в воде, это может остановить меня от попытки провести полный эксперимент.

– Но ты же ничего не теряешь. Это я добровольно вызываюсь обжечься.

– Надежду, – отвечает Исак, прежде чем снять шапочку и освободить свои кудряшки. – Я бы потерял надежду. Я тебе напишу.

Исак уходит, а Эвен целую минуту проводит под водой. Его тело звенит от желания и замешательства.

.

– Как прошёл день у моего сына? – спрашивает его мать вечером.

Он приготовил пасту, а она – салат, таков их ритуал.

– Хорошо. А у тебя?

– Нормально. Ларс задал неправильный вопрос на встрече, и мне пришлось долго разбираться с последствиями. Всё как обычно.

– Что это вообще такое – неправильный вопрос? Разве такое бывает? – недоумевает Эвен.

– Думаю, зависит от ситуации, – улыбается она, поднося ложку с пастой ко рту. Эвену интересно, почему она настаивает на том, чтобы есть определённую еду ложкой.

На её лице застыла нежность, и это заставляет Эвена чувствовать себя несчастным. Он уже попробовал еду, и паста оказалась недоваренной и пресной. И тем не менее мать притворяется, что это самое вкусное, что она когда-либо ела. Его убивает, что она не честна с ним, что она продолжает с ним нянчиться. Это правда его убивает.

– Что случилось? – спрашивает она.

– Ничего, – улыбается он, по крайней мере пытается. – Как паста?

– Идеально.

– Я рад.

– Какое сегодня слово дня? – спрашивает она немного позже.

– Катарсис, – врёт он, вспоминая слово, о котором так много узнал сегодня от Исака. – Избавление и очищение от скрытых чувств и эмоционального напряжения, особенно через искусство.

– О, это хорошее слово, – говорит она с улыбкой и фальшивым энтузиазмом. Эвен чувствует себя опустошённым.

– Да. Хорошее.

.

В такие дни Эвен жалеет, что не может закрыть дверь комнаты на замок. И дело не в том, что мать или ещё кто-то может попытаться к нему зайти. Просто ему бы хотелось, чтобы у него была такая возможность. Чтобы у него была возможность закрыться в своей комнате и предаться грустным мыслям, или, может, спокойно посмотреть порнушку, может, даже поболтать с незнакомцами в интернете, и, может, поплакать, просто выпустить всю боль из сердца. Эвен не помнит, когда плакал в последний раз. Он чувствует тяжесть в груди, необходимость как-то выпустить всё это наружу.

Надежду. Я бы потерял надежду.

Эвен задумывается, настолько ли велика грусть Исака, как его собственная. Он задумывается, стало бы Исаку легче оттого, что сама эта мысль утешает Эвена. Что кто-то ещё может чувствовать грусть и одиночество, которые испытывает он.

«Я тебе напишу».

Где. Когда.

Instagram (22:19) – Гераклит подписался на ваши обновления.

Эвен смотрит на уведомление, потом видит, что это закрытый аккаунт, на который никто не подписан, и возвращается в групповой чат с парнями.

Гераклит

22:23

Завтра после школы

В спортивном зале в 15:15

Не опаздывай

?

Исак?

Кто?

Э-э-э?

Конечно, это я. Кто ещё?

В смысле кто ещё

Кто ещё мог завести инсту и назвать себя Гераклит?

Это какой-то известный философ?

Я тебя заблокирую

Не думал, что у тебя есть инстаграм

У меня нет

Не было

Только что зарегистрировался

Ради меня?

15:15

Если опоздаешь, я уйду

?

То есть ты просто не ответишь?

Кстати, Гераклит звучит интересно

Очень прогрессивно

Хорошо, что такое имя больше не дают

Ты просто ребёнок

Ха-ха, спокойной ночи

На следующий день Эвен практически окрылён, чувствуя присутствие Исака в здании и зная, что он тоже его чувствует. В этом нет никакого смысла, сама ситуация растягивает рамки логики и рациональности в его голове, но Эвен понимает, что не имеет ничего против. Ему страшно, но не настолько страшно, как убедиться, что всё это – лишь игра его воображения, что он одинок в этих чувствах, что он их придумал.

Эвен знает, что рано или поздно страх вернётся, потому что такую связь невозможно объяснить с помощью науки и теории. Но он чувствует себя немного менее одиноким, зная, что делит её с кем-то. Около полудня он улыбается, когда чувствует, что Исак заходит в столовую. Он не может сдержаться. Ему интересно, могут ли они сделать что-то с этой связью, может ли он, например, немного подтолкнуть Исака или почувствовать его мысли.

– Ты чему там улыбаешься? – спрашивает Адам.

– Я не улыбаюсь.

– Нет, улыбаешься. Ты практически хихикаешь.

– Оставь его в покое, – вмешивается Мутта. И что-то в его желании постоянно защищать Эвена кажется странно унизительным. Эвен знает, что Мутта желает ему только добра, но он чувствует себя особенно ранимым, когда тот затыкает парней, и они после этого оставляют его в покое.

Он чувствует себя слабым. Они до сих пор не говорили о том времени, когда он отсутствовал. Он не в курсе, как много они знают. И именно в такие моменты его это мучает. Ему бы хотелось, чтобы Мутта позволил Адаму и Элиасу дразнить его, как раньше, до его срыва. Ему бы хотелось, чтобы им не приходилось относиться к нему с такой заботой. Ему бы хотелось, чтобы он мог позволить себе хотя бы один день быть мрачным, не думая о том, что они примут его хмурое лицо за начало депрессивного эпизода. У Эвена много желаний.

Эвен практически давится, когда чувствует это. Тепло, знакомый и сладкий жар. Он окутывает его, заполняет лёгкие и проникает в кости, устраивается там, как дома, обволакивает суставы и баюкает сердце. Эвен чувствует себя так, словно слушает любимую песню или ест любимую еду. Эвену сейчас так хорошо, как будто что-то заставило его забыть о печалях. Эвен ликует от этого ощущения.

Ему не нужно оборачиваться или смотреть на лица парней, чтобы понять, что Исак устроился за столиком у него за спиной. Он чувствует его. Везде и всюду.

– Ты снова улыбаешься, – говорит Элиас, но он и сам улыбается, словно знает, почему Эвен вдруг кажется таким счастливым. Хотя Эвен и сам не уверен, в чём причина.

– Почему он здесь? – шепчет Адам, зарабатывая подзатыльник от Мутты. – Отъебись!

На этот раз Мутта пинает его ногой, и Эвен замечает, что группа девушек смеётся, глядя в их сторону, особенно на Мутту, отрастившего себе щетину, на Мутту, чьи черты лица стали более выразительными по сравнению с прошлым годом. Его молчаливая уверенность и лёгкость, с которой он подаёт себя, также помогают завершить образ. Эвен улыбается.

Мутта. Земля. Стабильность. Его защитник. Мутта подмигивает ему, и Эвен отвечает тем же, хотя и не уверен, о чём они только что тайно поговорили.

Юсеф обнимает Адама за плечи каждый раз, когда тот хочет сморозить очередную глупость, и ланч проходит без каких бы то ни было инцидентов. Уныние, которое ощущал Эвен до прихода Исака, полностью исчезло. И когда он берёт поднос, собираясь уходить, и наконец смотрит на Исака, Эвен думает, не принял ли он эту ношу на свои плечи. Исак выглядит ужасно, кожа бледная, а на лбу собираются капли пота.

– Ты в порядке? – остановившись, шепчет Эвен, потому что не может удержаться.

Исак отодвигает стул, встаёт, хватает свой поднос и практически бегом бросается к выходу, даже не удостоив Эвена взглядом.

– Вау, он, блядь, и правда тебя ненавидит, – заливается смехом Элиас.

– Когда ты уже поймёшь намёк, бро? – Адам тоже смеётся.

Через мгновение Эвен присоединяется к ним, стараясь не принимать их шутки слишком близко к сердцу. Он не уверен, что только что произошло, но он не слишком счастлив. Он не слишком счастлив, что Исак так относится к нему, когда они на людях, так, словно Эвен – пустое место. Пока что Исак постоянно унижает его у всех на глазах.

Он не понимает его. Исак одновременно хрупкий и безжалостный. Осторожный и непредсказуемый. Заботливый и злой. Эвен практически убедил себя, что Исак сел неподалёку, чтобы поддержать его. Но разве это возможно? Он ведь даже не знает, что чувствует Эвен, когда он рядом.

Он разговаривает со мной лишь тогда, когда ему что-то от меня нужно.

========== Глава 3 – Философия катарсиса – часть 2 ==========

Гераклит

15:17

Ты опоздал

Поторопись

Я не приду

?

Ты не можешь относиться ко мне, как к мусору, каждый раз,

когда я пытаюсь узнать, в порядке ли ты, а потом ожидать,

что я появлюсь, когда ты меня призываешь

Ты сейчас серьёзно?

Да

ты должен дать мне хоть что-нибудь

почему ты не говоришь, что чувствуешь, когда я рядом?

как ты «чувствуешь» меня?

Ты придёшь, если я скажу?

Не уверен

Я знаю, что ты сейчас снаружи

Я могу тебя чувствовать, помнишь?

Блядь

Я дам тебе ещё минуту

Эвен направляется в спортивный зал, стиснув зубы. Если он когда-то и сомневался в словах Исака, что чувствует его присутствие, теперь у него есть доказательство. Он винит себя за слабоволие. Он пытается убедить себя, что никогда бы не стал так вести себя раньше, до того, как вечная тоска лишила его сил.

– Ты опоздал, – говорит Исак. На нём зелёный пуховик и тёмные джинсы. Его волосы на этот раз не спрятаны под обычной комбинацией из снепбека и капюшона. Это приятная перемена несмотря на тёмные круги под глазами и желтоватый оттенок кожи. Он выглядит больным.

– Ты уже написал это в сообщении.

– Возможно, нам стоит всё перенести, учитывая, что ты так раздражён, – предлагает Исак очень холодным и лишённым эмоций тоном.

– Я не раздражён.

– Взволнован. Не в настроении, если так тебе больше нравится.

– Ты сводишь меня с ума! – выпаливает Эвен, и слова причиняют ему боль. Он ненавидит это слово, сумасшедший. Просто ненавидит.

– Эмоции! Значит, твоё миндалевидное тело всё-таки работает как надо, – улыбается Исак, но в изгибе его рта нет и намёка на дружелюбность. – Почему ты не реагируешь так, когда ты с друзьями?

– Боже, иди на хуй! – шипит Эвен и сам себя не узнаёт. Его руки мгновенно взлетают вверх и закрывают рот, словно он больше не может контролировать слова, вырывающиеся наружу.

– Да, нам нужно перенести время встречи.

– Нет. Забудь, – говорит Эвен, и в его голосе слышится боль, которую он чувствует. – Я не знаю, что ты там обо мне узнал и почему думаешь, что я в буквальном смысле захочу жечь себя ради тебя и твоих нужд. Но я не буду этого делать.

Исак складывает руки на груди и опирается на один из шкафчиков с явным выражением неудовольствия на лице.

– Ты удивлён? Что, в твоём плане это не было предусмотрено? – спрашивает Эвен, тяжело дыша.

– Твоя способность говорить «нет» не была частью моего предварительного исследования. Ты прав.

Он тебя провоцирует.

– Ты меня не знаешь.

– А ты не знаешь меня, – отвечает Исак, расцепляя руки. – И тем не менее мы здесь. Застряли в одной школе с этой странной связью, которую никто из нас не может объяснить и с которой нам, вероятно, придётся жить как минимум до конца года.

Эвен замирает. Он об этом не думал. О том факте, что он действительно не может избавиться от влечения к Исаку. Он хотел бы знать, насколько похоже то, что Исак чувствует к нему на его собственные чувства, можно ли это квалифицировать как влечение.

– Мне тоже не нравится такой расклад. Но меня это убивает, и мне действительно хотелось бы во всём разобраться, – продолжает Исак, и Эвен замечает, как разочарованно вытягивается его лицо на словах «убивает меня».

Если бы Исак написал ему об этом, Эвен бы предположил, что дело в интеллектуальном любопытстве, в необходимости понять. Но выражение его лица предполагает, что он испытывает настоящую физическую боль. И внезапно Эвен задумывается, насколько вообще Исаку приятно его присутствие.

– Так что скажешь? Завтра после уроков, в то же время? – говорит Исак. – Если ты, конечно, не захочешь снова вести себя как ребёнок, потому что не в состоянии проявлять чувства или быть собой в кругу собственных друзей и близких.

Эвен стискивает зубы и смотрит, как округляются зелёные глаза Исака при виде этого, как румянец снова заливает его щёки. Эвен начинает думать, что Исак краснеет, когда что-то застаёт его врасплох.

– Думаю, я наконец тебя раскусил, – говорит Эвен и изо всех сил старается не показать, как ему больно.

– Да?

– Ты находишь людские слабости и используешь их, пока не получишь желаемое.

– Ты выяснил это после просмотра «Мыслить, как преступник» или…?

Эвен не реагирует. Он изо всех сил старается проанализировать поведение Исака. Он лишь ранимый мальчик, к которому нельзя прикоснуться, пытающийся найти смысл в этом мире.

– Ты не можешь использовать мою боль против меня, если я не позволю, – отвечает Эвен. – Ты постоянно упоминаешь ситуацию с моими друзьями, потому что знаешь, что меня это ранит. А я позволяю тебе, потому что мне стыдно. Как и с Арвидом, ты классифицировал меня в особую категорию, и ты знаешь, как меня задеть. У тебя наверняка есть на меня целое досье. Ты думаешь, что знаешь меня вдоль и поперёк. Но это не так. Я не буду играть в твою игру. Мне плевать, насколько мне приятно чувствовать тебя рядом. Ты словно лёгкий ветерок. Его приятно ощущать на коже, но он мне не нужен, чтобы функционировать. И в конечном итоге проигравший здесь ты. Потому что в отличие от тебя я не умираю от необходимости понять, что происходит. Мне хватает того, что я задаю правильные вопросы. Мне не нужны ответы, тем более если для этого нужно подвергнуть себя опасности и прикоснуться к тебе.

Катарсис.

Эвен чувствует себя гадко, но не хочет отказываться от своих слов. На этот раз Исак не краснеет. Он выглядит застигнутым врасплох, но он не краснеет. Ещё одна теория коту под хвост. Эвен не знает, чего ждать. Исак, наверное, попробует привести аргументы, постарается снова им манипулировать, может, засмеётся, может, поморщится. Эвен не уверен. Но он ждёт борьбы.

– Ладно, – говорит Исак, и в его голосе слышится поражение, опустошение. – Как хочешь.

Он отворачивается, и Эвену внезапно становится холодно. Его передёргивает от этого, от холода. До сих пор Исак был лишь источником тепла. Поэтому мороз, бегущий сейчас по коже, заставляет Эвена потерять дар речи.

Ему нужно мгновение, чтобы понять, что дело в потере всепоглощающего жара, заставляющей его дрожать, словно с него сдёрнули одеяло в холодное воскресное утро.

.

– Где ты был? – спрашивает Мутта, когда они встречаются у библиотеки, где он делал домашнее задание.

– Забыл кое-что в шкафчике в спортзале, – пожимает плечами Эвен и не может скрыть недовольство. Его бесит, что Мутта постоянно спрашивает о его местонахождении.

– Всё нормально?

– Да, в порядке.

Мутта больше не задаёт вопросов. И по какой-то причине это раздражает Эвена ещё сильнее, то, насколько друг осторожен с ним. То, как он обрывает разговор из страха, что это заставит Эвена выйти из себя, то, как он не говорит ему правду, точно так же, как мать не признаётся, что паста ужасна на вкус, когда она действительно несъедобна.

– Я видел Исака в кабинете медсестры после ланча, – говорит Мутта, не глядя на Эвена. Он качает головой, и его кудрявые волосы безмолвно колышутся, обрамляя лицо. Он невероятно красив.

– Да? – задумчиво тянет Эвен, стараясь казаться равнодушным.

– Да, он ужасно выглядел. Его сильно рвало. И медсестра хотела отправить его в больницу из-за высокой температуры.

– Погоди, что?!

– Это было сразу после ланча. Когда он выбежал из столовой, проигнорировав тебя. Думаю, его действительно сильно тошнило или ещё что-то.

Эвен останавливается посреди коридора. Внезапно его переполняют вина и стыд. Он вспоминает, как плохо Исак выглядел весь день.

– Почему ты рассказываешь мне об этом?

– Кажется, он тебе небезразличен, – улыбается Мутта, пожимая плечами. – Тебе небезразличны люди, которым больно.

У Эвена нет желания опровергать это заявление, пусть он ещё и не думал об этом.

– Как и тебе, – отвечает он. И он имеет в виду и Исака, и себя. То, как Мутта постоянно чувствует необходимость заботиться о нём.

– Ты ему больше нравишься.

– Ну конечно. Он всего лишь четыре раза выставил меня на всеобщее посмешище, – хмыкает Эвен.

– Он подписан на тебе в инстаграме.

– Откуда ты знаешь его инстаграм? – Эвен одновременно хмурится и смеётся.

– Адам покопался в интернете.

– Разумеется.

– В любом случае я подумал, что тебе нужно об этом знать, – улыбается Мутта и возобновляет ходьбу. – Не думаю, что он хотел вести себя как мудак сегодня в столовой.

– Ладно, – Эвен кивает, потом замолкает на мгновение, обдумывая свои следующие слова. – Почему он отказался ехать в больницу?

– Сказал, что ему нужно где-то быть после уроков в районе трёх часов и что он не может отменить эту встречу.

У Эвена что-то сжимается в груди от этих слов. Он действительно выбрал лучший день, чтобы отказать и продемонстрировать самые личные чувства. Великолепно.

– Ты в порядке?

– Да.

Гераклит

18:20

Привет, я только что узнал, что тебе было плохо

Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше

Я не хотел вести себя как мудак

Исак не отвечает, и Эвен не винит его. Их разговор и правда казался окончательным. Особенно учитывая все жёсткие слова, произнесённые Эвеном. Исак, вероятно, ненавидит, когда люди напоминают ему о том, что к нему невозможно прикоснуться, не почувствовав боли. Ему, вероятно, не нужно было снова это слышать. Он, вероятно, морщился, как каждый раз морщится Эвен, стоит кому-то назвать его сумасшедшим или просто произнести это слово. Наверное, Эвен причинил ему сильную боль, нанёс рану, которую ему никогда не позволят увидеть собственными глазами, но которую он может представить. Исак, наверное, скрывает свои раны ещё лучше, чем Эвен свои.

Он хочет извиниться. И он пытается. У него потеют ладони, когда Исак заходит в здание. Сердце застревает где-то в горле. И бьётся громко и ровно. Ему больно, но эта боль заставляет его чувствовать себя живым, настоящим, будто он действительно существует. Он хочет извиниться, снова предложить свои услуги, постараться сдержать свои эмоции, находясь рядом с Исаком. С Исаком, который знает, как заставить эти чувства вырваться наружу, как заставить его дрожать от злости и иррациональной нежности.

Но Исак теперь стал незаметным. Его присутствие уже не кажется таким ошеломляющим, он больше не ищет Эвена и не подавляет его своей неизбежностью. Создаётся впечатление, словно Исак пытается стать невидимкой, не распространять своё тепло, или ауру, или то, чему нет названия, отравившее кровь и мысли Эвена.

Но Эвен всё равно чувствует его, когда ищет. Он вспоминает рассказы Исака о третьем законе Ньютона. Если он применяет силу, совершает какое-то действие, то более чем вероятно он вызовет равное по силе противодействие. И это работает. Исак здесь. Хоть он и пытается спрятаться, но он всё равно здесь. Он опускает голову и больше не приходит в столовую. Он больше не сбегает посреди урока. Он больше ничего не делает.

«Надежду. Я бы потерял надежду».

Эвен курит с одним из третьекурсников рано утром, когда видит, как Исак выбирается с заднего сиденья машины, остановившейся неподалёку от школы, и бежит к входу. Он вспоминает слова Исака в тот день, когда сорвался в бассейне, и смотрит на человека, который его привёз.

Его отец. Никто не сидит на пассажирском сидении рядом с ним. Этот человек заставляет собственного сына ехать сзади. Эвен задумывается, из-за чего так происходит. Он боится, что Исак может его обжечь? От этой мысли у него болезненно сжимается сердце.

Он обязательно извинится сегодня.

.

Они на физкультуре, и, судя по внешнему виду, Исаку не стало лучше. У него бледная кожа, движения замедленные и натужные, и кажется, что он уже какое-то время не может нормально спать.