Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"

Автор книги: cuteandtwisted

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 52 страниц)

– Прости за Хельге, – бормочет он, когда они наконец отрываются друг от друга, и ниточка слюны тянется между их губами. – Мне на него плевать.

– Так же, как тебе плевать на меня?

Это шутка, но Исак знает, что на самом деле это не так. Эвену больно. Ему больно, потому что Исак продолжает отмахиваться от них – от его чувств. От чувств, которые Исак отказывается признавать, потому что однажды они исчезнут. Потому что они не будут длиться вечно. Потому что они – результат реакции их атомов друг на друга. Потому что завтра один из парней, с которыми Эвен танцевал сегодня, возможно, начнёт оказывать на него такой же эффект. Или это будет девушка. Кто знает? У Эвена так много вариантов.

И всё же именно с Исаком он предпочитает целоваться в крошечном такси по дороге домой. Именно с Исаком предпочитает держаться за руки на шумных вечеринках. Он выбирает Исака. Прямо сейчас это Исак.

И разве этого не должно быть достаточно? Да и вообще, что есть реальность? Как её можно определить? Как кто-то может проверить достоверность «чувств»? Почему их эфемерность должна полностью их отрицать? Почему «Эвен любит Исака» не может быть правдой прямо сейчас лишь потому, что, возможно, это изменится завтра? Почему правда связана с бесконечностью? Почему правда не может быть истиной сейчас, прямо сейчас, именно в этот момент, в этом такси, в этой вселенной? Почему этого недостаточно? Почему Исак терзает единственного человека, который вообще произнёс эти слова вслух для него? Лишь потому, что до этого их никто не говорил?

Почему Эвен не может его любить?

Эвен любит его.

Он обхватывает сейчас его лицо руками и любит его.

– Ис?

Исак тянет его за футболку к себе и целует его. Это мокрый неуклюжий поцелуй, с открытым ртом и языком. Беззастенчивый поцелуй. Жёсткий и в то же время нежный поцелуй. Исак сжимает в кулаке волосы Эвена и тянет его к себе.

– Эй, притормози, – Эвен тяжело дышит ему в губы. – Исак…

– Я не хочу, чтобы ты просто спал рядом со мной сегодня, – выпаливает Исак, и его лицо покраснело и горит, а стены, сковывающие грудь, трещат.

– Что?

Машина останавливается, и Эвен поражённо моргает, глядя на него, и его волосы растрёпаны, губы искусаны и блестят от слюны. Они расплачиваются и вываливаются из такси в ночь. В ночь, которая совсем и не ночь, потому что сейчас лето.

.

Исак нервничает, поднимаясь по лестнице, а Эвен нет. Он на удивление спокоен. Они целуются в тёмном углу, пока причиной опьянения Исака становится только Эвен, его руки, и его запах, и его улыбка рядом с губами Исака.

Исак тоже улыбается. Потом, когда они спотыкаются, и Эвен обнимает его за талию, Исак садится к нему на колени на ступеньках двумя этажами ниже его квартиры и целует до тех пор, пока у него не начинает болеть голова, пока он не чувствует, что трезвеет.

Они – комок переплетённых конечностей и физиологических жидкостей в тот момент, когда соседка в бежевом халате открывает дверь и, прищурившись, вслух интересуется, что это за звуки раздаются на лестнице. Они бегут наверх, держась за руки и сдерживая смех, пока не добираются до двери. До той самой двери. Сердце Исака птицей бьётся в груди, когда он заходит за Эвеном в квартиру, проигрывая в голове свою просьбу, произнесённую раньше.

«Я не хочу, чтобы ты просто спал рядом со мной сегодня».

Это можно было бы интерпретировать миллионом разных способов, но не когда эти слова произнесены таким голосом, таким тоном.

Исак не может визуально отследить их путь от входной двери в спальню, потому что их глаза закрыты, губы сомкнуты, а руки Эвена лежат на бёдрах Исака. Всё как в тумане. Приступ страсти. Побочный продукт сексуального напряжения, и неудовлетворённости, и желания, которые копились в них последние несколько недель. Всё словно подёрнуто дымкой. Исак не помнит их шагов, их передвижение к кровати Эвена.

Но теперь он лежит на спине. А Эвен между его ног. Они целуются. Исак в кровати Эвена. Эвен лежит на нём. Они целуются. Неистово. Лихорадочно. Без слов. Есть лишь вздохи и стоны, и тихое хныканье. Исак плавится от прикосновения, пока снова не обретает контроль над своими конечностями и переворачивается, усаживаясь на Эвена сверху.

Эвен тоже садится, и они оказываются лицом к лицу, и он мягко отвечает на жаркие и мокрые поцелуи Исака, пока они не превращаются в нежные касания губ. Время останавливается, и Исак не знает, как случилось, что они перешли от жалящих атак на губы друг друга к таким медленным поцелуям. Мягкий свет уличных фонарей проникает через окно и танцует на их коже, и Исак не может сказать, где заканчивается он и где начинается Эвен.

– Я больше всего люблю тебя целовать вот так, – шепчет Эвен, положив одну руку ему на бок, а второй – поглаживая загривок.

Исак позволяет Эвену обхватить своё лицо обеими руками и целовать его медленно, разрывать на части каждым прикосновением губ. Медленно, так медленно. Исак сидит с закрытыми глазами, тяжело дыша, его рот приоткрыт, а руки и ноги онемели. Он не может даже держаться за Эвена, потому что всё это слишком. Он сидит у него на коленях, пока Эвен не отстраняется и не спрашивает:

– Всё окей?

Исак кивает, а потом у него замирает сердце, когда Эвен отнимает руки от его лица и подцепляет подол собственной футболки, снимая её через голову.

Эвен отбрасывает футболку в сторону, а Исак начинает задыхаться. Он бессчётное количество раз видел Эвена без рубашки раньше. Но сегодня ему стыдно и страшно. Сегодня он возбуждён и сидит на коленях Эвена, и именно Эвен диктует условия. Исак не может думать. Желание полностью поглотило его. И он дрожит всем телом от этой страсти. Он дрожит, и дрожит, и дрожит, и он думает об истории запросов в Google, о вещах, которыми хочет заняться Эвен, о вещах, которыми Исак, возможно, хочет заняться тоже.

– Расслабься, – выдыхает Эвен, прежде чем поцеловать ладонь Исака, потом его шею. – Ты дрожишь.

– Не дрожу, – врёт Исак.

– Я никогда не причиню тебе боль. Ты ведь это знаешь, да?

Кажется, будто Эвен может читать его мысли, самые потаённые помыслы, самые постыдные секреты.

Ты не мог бы причинить мне боль, даже если бы попытался.

.

Требуется много поцелуев, чтобы успокоить лихорадочно стучащее сердце Исака, вернуть его к реальности. Так много поцелуев. Когда Исак наконец тянется снять с себя футболку, губы Эвена покраснели и искусаны в уголках, и Исак не может дождаться, когда почувствует их на своей коже, на своём сердце.

– Ты такой красивый, – врёт ему Эвен прямо в глаза. Но Исак слишком возбуждён и уязвим, чтобы думать об этом.

Он позволяет Эвену целовать свою обожжённую грудь, своё горящее сердце, и он стонет так, словно его никогда не касались раньше. Исак чувствует себя тронутым. В прямом и переносном смысле этого слова. Он тронут.

– Тебе больно? – осторожно спрашивает Эвен.

– Нет. Просто это слишком.

– Хочешь остановиться?

– Нет. Господи, нет, – мгновенно отвечает Исак, прежде чем снова прижаться губами к его рту.

Кажется, его охватывает безумие. Исак не может этого вынести – удерживать так много желания в груди. Ему нужно больше. Поэтому он берёт больше. Он забирается руками в штаны Эвена, под такой же комплект нижнего белья, как у него, обхватывает пальцами его член, начинает гладить. Исак ласкает его и трётся о бедро ради собственного удовольствия, бесстыдно, беспечно.

Руки Эвена отваживаются спуститься ниже, скользнуть в джинсы Исака к его ягодицам, накрывают их и сжимают кожу там. Мозг Исака отключается. Он не может думать. Никто никогда не касался его там. Ему никогда не приходило в голову, что это так приятно, когда тебя трогают там. Но это Эвен. И Эвен так заботится о нём. И прикосновение Эвена так много значит. Прикосновение Эвена оказывает такой сильный эффект.

Исаку так стыдно, когда его внезапно накрывает оргазмом, что он прячет лицо в изгибе шеи Эвена, продолжая двигаться, чтобы ухватить остаток жара, страсти. У него кружится голова, и он не ориентируется в пространстве, пытается отдышаться, теперь лёжа на спине. Но Эвен не даёт ему времени. Он совсем не даёт ему времени.

Он снимает с них обоих одежду, пока они не оказываются полностью обнажёнными, телом и душой. И Исак не понимает, что происходит, пока не замечает, что Эвен по-прежнему возбуждён, что он пока так и не кончил.

Ох.

Эвен внезапно оказывается между ног Исака и зубами разрывает упаковку презерватива. И Исак не может дышать.

О боже. Господи. Это действительно происходит?

– Я люблю тебя, – говорит Эвен, прежде чем надеть презерватив на Исака, чей член снова наливается желанием, так быстро, так чертовски быстро. Эвен надевает презерватив на Исака, не на себя.

– Эвен, что ты делаешь?

– Я люблю тебя.

И тогда Исак видит это.

Сумасшествие. Безрассудство. Химический дисбаланс. Кривую, не сходящую с губ улыбку. Безграничную энергию. Полуночный вздор. Недостаток сна. Повышенную активность. Гиперсексуальность. Взлёты и падения. Расходы. Необдуманные покупки. Швейную машинку. Нижнее бельё. Воображение. Хвастовство. Улыбки. Любовь. Привязанность. Громкие заявления.

Исак видит это, в то время как Эвен полностью и безоговорочно предлагает ему себя, своё тело. Исак видит это, в то время как Эвен целует его в ошеломлённый рот, прежде чем опуститься на него, без подготовки, без раздумий и сомнений, без помощи, не морщась, даже ни разу не морщась.

Тогда Исак чувствует это. Как сердце разлетается на тысячи кусочков в его груди. Весь мир рушится вокруг той самой кровати, в которой он чувствовал себя как дома много недель. Всё разлетается на части. Всё причиняет боль.

Исак смотрит на Эвена и без слов понимает, что его самый главный кошмар всегда был с ним, что он сейчас с ним в кровати, обнимает за талию, прижимается к нему. Его самый главный страх, правда, которую он постоянно проповедует, грустная насмешливая правда, за которую он сражается.

Это всё химические вещества. Это не по-настоящему. Это временное помешательство. Это тупой бред. Это химический дисбаланс.

Он был прав всё это время.

Эвен не любит его.

Эвен в разгаре эпизода.

В следующий раз, когда Эвен произносит это – слова, которые Исак всегда ненавидел, но втайне полюбил за последние несколько недель – Исак запоминает их. Он выжигает их на своём сердце, на своих запястьях, на своей коже, на своей груди, потому что знает, что ему никогда не доведётся услышать их снова.

«Исак, я люблю тебя».

Исак никогда не услышит их снова. Потому что в конце концов он Исак. Одинокий, проклятый, не достойный любви Исак с большим шрамом на груди и ещё более уродливым сердцем внутри.

Он Исак, а Исак не предназначен для любви.

Потому что некоторые люди жаждут любви, но просто не предназначены для неё, она им не суждена.

Исак может жаждать. Но он не может любить.

И если посреди этого хаоса единственное, о чём он думает, глядя на нежное и раскрасневшееся лицо Эвена, – это «я тоже тебя люблю», то никому не нужно об этом знать.

Комментарий к Глава 15 – Философия гордости – часть 4 * https://www.youtube.com/watch?v=l86Y7zRDtUw

========== Глава 16 – Философия языка – часть 1 ==========

От переводчика: Глава разделена на 4 части. Следующее обновление не раньше, чем через неделю

– Эй, привет.

Тёплый голос Сони заполняет уголки тёмной и захламлённой комнаты. Он едва слышен. Это голос под названием «Эвен не в порядке».

Под конец их отношений Эвен начал его ненавидеть. Но сейчас он находит в нём утешение, зная, что несмотря на всю боль, что он причинил Соне, у неё по-прежнему есть голос, предназначенный для него, только для него. Он также кажется Эвену успокаивающим, потому что не наполнен жалостью, или осуждением, или болью. Голос его матери такой же приятный, если не больше, но в нём всегда слышится боль и вина, когда Эвен чувствует себя настолько разбитым.

Он не отвечает. Он знает, что Соня не ждёт этого от него.

Она подходит к кровати и садится рядом с Эвеном, свернувшимся в клубок под одеялом.

– Я принесла свой увлажнитель воздуха. С ним будет легче дышать, – говорит она мягким и тихим голосом, словно знает, что он сейчас не может выносить громких звуков. – Ты можешь им пользоваться, пока не почувствуешь себя лучше.

Почувствуешь себя лучше. Эвен надеется, что этого не произойдёт. Он этого не заслуживает. У него сейчас стадия ненависти к самому себе.

– Хочешь поговорить?

– Нет, – бормочет наконец он.

– Окей.

Она остаётся. Она составляет ему «компанию» в течение нескольких часов. Эвен не может сказать, как долго, потому что периодически проваливается в сон. Когда ему наконец становится слишком жарко под весом одеяла на своём лице, Эвен обнаруживает, что Соня читает книгу, нахмурив брови.

– Жарко? – спрашивает она.

Соня встаёт, не дожидаясь ответа, и подходит к шкафу, достаёт оттуда один из более лёгких пледов. Эвен просто лежит, пока она стягивает с него тяжёлое одеяло.

– Я мог бы сам это сделать, – бормочет он, чувствуя, как в голове всё по-прежнему путается от долгого сна и бесконечной усталости.

– Я знаю, – пожимает плечами Соня.

– Ты же знаешь, что можешь пойти домой, да?

– Спасибо за разрешение, – говорит она, коротко улыбнувшись.

– Как хочешь. – Эвен закатывает глаза, прежде чем снова натянуть на себя покрывало.

На мгновение в комнате повисает тишина, которую нарушает Соня.

– Только мне кажется, что это намного проще теперь, когда я больше не твоя девушка?

Эвен не отвечает. Он знает, что ведёт себя ужасно, но он не может быть другим, когда оказывается так глубоко на дне. И, возможно, она права в какой-то мере. Он не чувствует себя и наполовину таким виноватым, как бывало раньше, когда они были вместе.

Вместе.

В его голове вспыхивают воспоминания о крепких бёдрах, сжимающих его талию, о жаждущих руках на своей обнажённой груди, о тёплых влажных губах, открывающихся навстречу его рту, об истосковавшейся коже, впитывающей в себя все прикосновения, которые только может получить.

Эвен засыпает, думая о том, каково это было обнимать Исака голыми руками.

Он засыпает, думая о том, каково это было разбивать ему сердце.

Вина, которую он испытывает в этот раз, связана с Исаком и только с ним.

.

Когда Эвен просыпается, Сони уже нет в комнате.

.

«Всё могло бы быть хуже».

«Хорошо, что мы поймали приступ вовремя».

«Это не серьёзный эпизод. Тебе повезло».

«Ты принял правильное решение, когда обратился за помощью тем утром».

Эвен морщится каждый раз, когда врач повторяет эвфемизмы, которые, как он знает, мама будет потом повторять весь день.

«Всё вышло не так уж плохо».

«Всё могло бы быть хуже».

Эвен не думает, что всё могло бы быть хуже. Ничто не может превзойти случившееся. Ничто.

– Ты должен очень собой гордиться, Эвен, – говорит врач, заставляя Эвена стиснуть зубы.

Он в настроении. В одном из тех дурных настроений, когда хочется причинять боль другим, чтобы не утонуть в собственной.

– Ты слышишь, Эвен? – повторяет его мать. – Ты молодец. Ты так рано заметил приближение мании в этот раз. Это здорово…

– Я, блядь, не молодец, – шипит Эвен, не в силах больше сдерживаться.

Юлие морщится, явно удивлённая, словно забыла о его обычно скверном настроении, сопровождающем депрессию. Как она могла забыть? Однако его врач продолжает невозмутимо смотреть на него сквозь толстые стёкла очков.

– Я ничего не сделал. Это Исак «заметил». Это был не я, – продолжает Эвен, потому что не уверен, когда у него снова будут силы, чтобы высказаться. – Если бы Исак не был одержим анализом каждого моего грёбаного поступка, то сейчас дом, вероятно, был бы охвачен огнём, и вы это прекрасно знаете.

Ему должно бы стать легче после этих слов, но всё, что чувствует Эвен – это пустота, раздражение и оцепенение.

Он уходит из кабинета врача, прекрасно осознавая, что его мать сейчас, вероятно, объята ужасом и смущением, но ему плевать. Он тяжело плетётся по улицам до дома, где падает на кровать и остаётся там до конца дня.

.

Телефон вырывает его из тяжёлого сна без сновидений. На этот раз никаких бёдер, сжимающих его талию.

Входящий вызов от ‘Исак <3<3<3<3’

Эвен близок к тому, чтобы что-то почувствовать. В основном вину и стыд.

Он сбрасывает звонок и снова засыпает.

Завтра он изменит имя в списке контактов.

.

Исак приходит к нему утром с раскрошенным печеньем, явно приготовленным дома, и завядшими цветами. Юлие просто в восторге, когда приветствует его у двери.

Эвен прячет лицо под подушкой. Он решает, что просто притворится спящим. Но что-то глубоко внутри него просыпается и вспыхивает огнём в тот момент, когда Исак заходит в комнату, и Эвен не может сдержать вздох, срывающийся с его губ. Ему даже не нужно открывать глаза, чтобы убедиться, что это Исак. Он просто это знает.

Возможно, их связь по-прежнему жива где-то под всеми этими обломками.

– Эскиль испёк для тебя печенье. На твоём месте я бы его не ел.

Бесстрастному голосу Исака практически удаётся достучаться до Эвена. Возможно, он не такой нежный и осторожный, как у Сони, но он наполняет Эвена таким же нежданным утешением. Потому что Исак всегда говорил с ним таким голосом. Это тот же бесстрастный тон, который был до всего этого.

В нём нет ни нервозности, ни жалости, ни разочарования, ни фальши. Это просто голос Исака.

– Цветы от Линн. Думаю, она вчера забыла поставить их в воду, поэтому теперь они дерьмово выглядят, – добавляет Исак. – А я принёс тебе книгу. Аудиокнигу. Я читал, что во время депрессии обычное чтение не всегда легко даётся.

То, как сухо Исак произносит слово «депрессия», задевает Эвена. Звучит так, словно он говорит о повышенной температуре или ещё каком-то незначительном физическом недомогании.

– Она о напыщенном предпринимателе, который рассказывает, как добиться успеха в Кремниевой долине, – задумчиво тянет Исак, и звук его шагов раздаётся из разных частей комнаты, будто он меняет вещи местами. Спустя какое-то время Эвен понимает, что Исак убирается, поднимает вещи, разбросанные по полу, намеренно продолжая болтать. Он втайне наводит порядок в пространстве Эвена, в их пространстве. – Очевидно, это не книга, а какой-то эгоцентричный мусор, но я читал, что прослушивание аудиокниг помогает заблокировать негативные мысли, так как требует неизбежной пассивной концентрации, и ты будешь машинально реагировать на звуки, как и когда слушаешь музыку, и твой мозг пытается распознать слова.

Исак не собирается затыкаться. Это невыносимо. Словно он знает, что Эвен притворяется мёртвым, поэтому изо всех сил пытается его разозлить, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию.

Потом Эвен поймёт, что именно это Исак и делает, что Исак всегда на два шага впереди.

– Ты можешь уйти? – резко выплёвывает Эвен, когда Исак в красках описывает ему какой-то случайный факт из жизни нечистого на руку руководителя какой-то продажной фармацевтической компании.

– Полагаю, что могу, – спокойно отвечает Исак. – Ну, то есть да, у меня есть пара функционирующих ног. Уйти – это то, что я могу сделать. Я обладаю такой способностью. А что?

Эвен не хочет иметь дело с дерзкими ответами Исака, не хочет оказаться втянутым в одну из остроумных перепалок, потому что у него нет сейчас сил даже сформулировать полное предложение.

– Просто иди домой, – бормочет Эвен из-под одеяла. – Ты мне здесь не нужен.

– Я знаю.

– Тогда почему ты всё ещё здесь? Просто оставь меня в покое. Мне не нужна твоя жалость.

Это грубо. Это мерзко. Это излишне. Эвен это понимает. Но он не знает, как справляться со своими негативными эмоциями, когда они настолько интенсивны, настолько переполняют его.

– Я читал о подобных перепадах настроений. Но никогда не думал, что смогу испытать их на себе, – бесстрастно изрекает Исак, будто наблюдает за отдельным феноменом, прекрасным примером, который углубит его знания, словно это один из их дурацких «экспериментов».

Эвен громко стонет в подушку. Он хочет сказать что-то более грубое, злое, чтобы оттолкнуть его, ранить его так сильно, чтобы он никогда не вернулся назад, но он знает, что Исак это… Исак. И Исак не сдастся. Он просто этого не сделает. Скорее он просто пропустит атаки Эвена через себя и посчитает себя обязанным остаться с ним.

– В общем, был бы рад ещё с тобой поболтать, но боюсь, у меня есть кое-какие дела в коллективите, – заявляет Исак, снова удивляя его.

Эвен слышит, как он собирает вещи в комнате, и наконец-то чувствует облегчение. Исак уходит по собственной воле. Эвен может закрыть глаза и снова дышать.

Но потом оно возвращается в полной мере – это беспомощное ощущение тепла, и жажды, и уязвимости. Эвен чувствует, что Исак приближается к его телу, оказывается слишком близко, так близко, что Эвен ощущает только его. Запах Исака завладевает его мозгом, когда тот садится на кровать рядом с ним.

Это слишком. Эвен с силой зажмуривается и задерживает дыхание.

Воспоминания о той ночи на этой самой кровати затопляют его разум. Но Исак не позволяет им завладеть Эвеном, накрывая его тело своим. Он обнимает его поверх одеяла. Исак просто его обнимает.

Какое-то время в комнате тихо. Эвен дышит через нос, а Исак машинально гладит его по спине, утешая. Они остаются в таком положении, пока дыхание Эвена не выравнивается.

– Какого хрена я натворил той ночью? – ни с того ни с сего спрашивает он, потому что решает, что ему нужно знать.

– Ничего, – мгновенно отвечает Исак, будто знает, насколько это важно, как много зависит от его ответа.

– Мы до самого утра были в кровати. Я помню, что чувствовал. Это не было «ничего».

– Мы не дошли до конца, – говорит Исак, прочищая горло – и это первый показатель, что вся эта ситуация затронула и его. – Я всё прекратил.

– Что это вообще значит?!

– Пенетрации не было, – ровно отвечает Исак. – Я не проникал в тебя, а ты не проникал в меня.

Эвену хочется, чтобы сейчас потолок обрушился и вырубил его. – Боже мой!

– Это был очень эмоциональный день. Это помешало нам рассуждать здраво. Но потом я распознал твои симптомы в процессе… и отговорил тебя. Вот и всё, что произошло.

– То есть ты хочешь сказать, что отговорил меня усесться на твой член? О, спасибо тебе огромное, Исак! – Эвен понимает, что его трясёт от смущения и злости, когда слова слетают с губ. Он снова лежит на спине, а Исак по-прежнему обнимает его, нависая сверху.

Они смотрят друг на друга какое-то мгновение, растягивающееся на вечность, которую Эвену приходится проживать.

– Не будь таким грубым, – говорит Исак, и у него срывается голос.

– Это ты тут говоришь о пенетрации.

Эвен понимает вдруг, что неровное дыхание Исака и его раскрасневшееся лицо – признаки нервозности, что, хотя его голос звучит собранно, тело предаёт его. Исак точно так же смущён. Он просто не может позволить себе роскошь чувствовать всепоглощающую пустоту внутри, как Эвен сейчас.

– Мы были не в себе, – шепчет Исак, по-прежнему выдерживая взгляд Эвена. И это ранит. Это причиняет боль. Словно Исак даже не понимает, что его слова режут не хуже острого лезвия.

– Да что ты говоришь! У меня, блядь, была мания, – огрызается Эвен, заставляя Исака поморщиться и стиснуть зубы.

– Перестань пытаться ранить меня словами, Эвен.

– И тебе того же.

Они оба тяжело и часто дышат. И, должно быть, это выглядит нелепо – то, как Исак нависает над кроватью, обнимая Эвена, натянувшего одеяло до подбородка. Они оба испепеляют друг друга взглядами, не желая этого на самом деле, но в то же время они не в состоянии разорвать сковывающие их объятья.

– Ты знаешь, что я не очень-то умею говорить, – сообщает Исак, словно признаётся в чём-то сокровенном.

И, возможно, это и есть признание, потому что вообще-то Исак – мастер слов. Это у него богатый лексикон. Это он знает, как квалифицировать и описать любое явление в любой момент времени.

Так что для Исака признать собственную слабость, неспособность использовать слова, которые он знает, чтобы описать то, что он хочет сказать, считается признанием. Возможно.

Эвен чувствует себя полностью опустошённым, когда Исак берёт его руку и прижимает к своей груди.

– Что ты делаешь? – бормочет Эвен, хотя он знает.

Сердце Исака бешено колотится в груди. Оно бьётся так быстро, что Эвен бы покраснел, если бы был способен сейчас чувствовать что-то подобное.

– Я сейчас не могу дышать, – тихо говорит Исак, и его голос не соответствует важности его слов или стуку его сердца. – Я говорю всякую херню, потому что я сейчас не могу дышать.

Возможно, тот Эвен, что существовал до всего случившегося, был бы в восторге, что Исак показывает ему собственную уязвимость, позволяет ему чувствовать своё сердцебиение, позволяет увидеть, как сильно отличаются его слова и действия.

Но не сейчас. Сейчас Эвен хочет только спать.

– Я устал, – говорит он. – Тебе лучше уйти.

– Окей.

Эвен спит в одной из футболок Исака.

.

Исак снова приходит на следующий день. И через день. И ещё через один тоже.

Эвен смиряется с этим, в основном потому, что Исак развлекает Юлие и оставляет попытки говорить с ним о всякой ерунде. Он здесь, но он не давит. Он не убирается, не пытается навести порядок, как делал это в первый день. Он просто там. Будто ждёт, что понадобится Эвену.

Исак ждёт.

На четвёртый день Эвен просыпается и чувствует, что желудок сводит от ужаса, когда видит оповещение на экране телефона.

Доставка ударной установки

Блядь!

Он вскакивает с кровати, внезапно снова чувствуя в себе силы, подстёгиваемый паникой и беспокойством, и просматривает содержимое почтового ящика, чтобы наконец провести инвентаризацию своих сумасбродных покупок. Он вбивает словосочетание «ударная установка» в строку поиска, и с ним чуть не случается истерика, когда он вспоминает цену и обстоятельства заказа.

Он набирает номер телефона, указанный внизу заказа, и кусает ногти, слушая гудки в ожидании ответа.

– Этот заказ отменили два дня назад. Мы отправили подтверждение на электронную почту Исака Вальтерсена.

Эвен вешает трубку.

Великолепно.

Исак <3<3<3<3

У тебя не было никакого права залезать в мою почту

?

Ударная установка

Ох

Ты указал меня в качестве получателя.

Я получил уведомление о доставке заказа два дня назад,

чтобы согласовать время, когда я буду дома.

Я подумал, что ты не будешь в восторге,

когда поймешь, что потратил сумму,

равную трём месяцам аренды квартиры, чтобы купить мне ударную установку,

так что я отменил заказ.

Я не собирался вторгаться в твою личную жизнь

Эвен сгорает от стыда. Вероятно, ничего не чувствовать всё же лучше, чем такое унижение.

Возможно, его врач прав. Теоретически всё могло быть хуже. Он мог бы вырубиться и забыть обо всём, что натворил, когда приближался к пику мании.

Эвен обнаруживает, что жаждет оказаться в альтернативной реальности. Помнить всё – гораздо хуже.

.

Во время их следующей встречи Исак молчалив. С ним пришёл Эскиль, и его высокий голос рикошетит от стен так же, как должно быть, отражался голос Эвена несколько недель назад. Это как глоток свежего воздуха. Эвен удивляется, когда понимает, что у него больше не бегут мурашки по коже, что он может выносить громкие и высокие звуки без того, чтобы закатывать истерику.

К тому же приятно, что Эскиль с радостью дарит объятья и особенно не пытается ничего выпытать. Он не спрашивает Эвена, как у него дела и лучше ли ему. Он не относится к нему так, словно в нём что-то сломано. Он просто рядом. Он просто Эскиль.

Эвен замечает, что Исак неотрывно смотрит на него, нервно и обеспокоенно, словно Эскиль может ляпнуть что-то неподобающее или раскрыть секрет, который не должен увидеть свет. Эвену почти любопытно. Почти.

Эскиль продолжает петь дифирамбы прессу Элиаса, когда Эвен чувствует, что его охватывает оцепенение. Ему просто нужно знать.

– Исак тебе рассказал? – сухо спрашивает он.

– Что? – глаза Эскиля удивлённо округляются, и он выглядит немного ошарашенным и нервным, так как явно не ожидал, что Эвен просто так об этом заговорит. О слоне в комнате.

– О том, что я ему сделал.

Слова будто режут его рот изнутри. Такие острые. Горькие. Болезненные.

Выражение лица Эскиля меняется на что-то мягкое и грустное, и Эвен изо всех сил старается не дёргаться, когда Эскиль кладёт руку ему на плечо.

– Ты ничего ему не сделал, Эвен.

– Сделал. Он доверял мне, а я просто взял и морально травмировал его, потому что мой мозг решил, что пришло время слететь с катушек.

– Ты не травмировал его. Исак не какой-то хрупкий цветок. Тебе, как никому другому, следовало бы это знать.

– Я знаю, и всё же…

– Ты поэтому так жесток с ним? – перебивает его Эскиль, заставляя мир Эвена резко остановиться и накрениться. – Ты так дерьмово относишься к нему, потому что думаешь, что как-то травмировал его?

Эвен моргает. Неужели его поступки настолько очевидны? Он действительно так плохо относится к Исаку?

– Я не… я…

Эскиль качает головой. – Всё нормально. Нам необязательно говорить об этом, да? Прости, если я что-то не так сказал. Исак конкретно угрожал обжечь одного из моих ухажёров, если я буду себя плохо вести сегодня.

Эвен пытается улыбнуться, но мышцы вокруг его рта отказываются двигаться вверх.

– Как он? – тихо спрашивает Эвен, помолчав мгновение. – Я об Исаке. Как он?

– Ты его каждый день видишь, – удивлённо восклицает Эскиль. – Он здесь каждый день.

Эвен молчит, внезапно охваченный стыдом. Это правда. Исак здесь каждый день.

– Но ты его не видишь, – поражённо тянет Эскиль, оглядываясь вокруг и замечая, как Исак украдкой смотрит на них из глубины кухни. – Ты на него даже не смотришь.

– Я чувствую себя дерьмом каждый раз, когда смотрю, – признаётся Эвен.

Эскиль преувеличенно громко вздыхает, и Эвен готовит себя к лекции и упрёкам.

– Не торопись, – вместо этого с улыбкой говорит Эскиль. – Он будет тебя ждать.

– Откуда ты знаешь?

– Ты ждал его. Он подождёт тебя. Он будет ждать вечность, если придётся. Он настолько верный, наш Исак.

.

Эвен обнаруживает, что Исак сделал для него ещё больше, пока он отсыпался. Он узнаёт – через Юнаса, кто бы мог подумать – что у администратора бассейна возникли проблемы из-за того, что она по просьбе Эвена удалила запись, как Исак обжигал Эрика в воде. Он также обнаруживает, что Исак взял вину на себя, узнав об этом.

– Ты не обязан был это делать.

– Разве кто-то вообще обязан что-либо делать? – равнодушно отвечает Исак со своего места на диване, где читает книгу о «чёрных лебедях».

– Избавь меня от философской херни.

– Тебе нужно перестать словесно оскорблять меня, пока ты не ранил мои несуществующие чувства, – огрызается Исак.

– Ты взял на себя вину за то, что сделал я. Почему? – спрашивает Эвен, игнорируя его.

– Ну, изначально я создал эту ситуацию, – Исак пожимает плечами. – Если бы я не обжёг Эрика, этой записи вообще бы не существовало, и у тебя не возникла бы необходимость делать то, что ты сделал.