Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"

Автор книги: cuteandtwisted

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 52 страниц)

– Ну неважно. Парни договорились с одним из друзей Эскиля, так что они будут в одном из фургонов с танцующими людьми. Они пригласят тебя подняться к ним, так что попытайся разыграть удивление, когда их увидишь. Я уверен, они не простят, что я испортил их сюрприз. Хотя какая разница. Они переживут, – продолжает бормотать Исак, не глядя на Эвена. – В общем, я свалю перед надувным единорогом, потому что они будут через две машины после него. Я просто постараюсь выбраться из толпы. Напиши мне, если что-то понадобится. Я, наверное, буду в чайной, куда мы ходили в прошлый раз, если что-то случится. И не волнуйся, если захочешь остаться с парнями. Я просто почитаю книгу и уйду примерно часа через три, если от тебя или Эскиля не будет новостей. Так что, в общем, не переживай за меня. Я буду в порядке и…

Исак замолкает, когда Эвен накрывает ладонями его щёки, заставляя его поднять глаза, заставляя его смотреть, хотеть, жаждать.

Блядь.

– Ты уверен, что не хочешь остаться? – спрашивает Эвен мягким и заботливым тоном, и их лица практически соприкасаются.

– Я, э-э-э, да.

– Я могу всё бросить. Если хочешь. Мы можем просто вернуться домой?

– Не глупи, – Исак хмурится, смутившись, а потом отнимает руки Эвена от себя. – Ты всю неделю не спал, чтобы сделать крылья. Просто придерживайся плана, и всё будет нормально. И не забудь мне сказать, если Адам опять сморозит какую-нибудь глупость. Я вернусь и сожгу ему лицо.

– Окей, – смеётся Эвен.

– Ладно. Ну, скоро увидимся? Кажется, я вижу единорога.

– Да, ладно.

Они улыбаются друг другу. Исак позволяет себе улыбаться. Музыка грохочет вокруг, а шум толпы ещё громче. Но мгновение растягивается только для них. И в этот момент Исак видит только Эвена. Слышит только Эвена.

Исак думает, что начинает понимать кое-что. Гордость. Он чувствует это. Гордость за Эвена.

– Что? – спрашивает Эвен, потому что Исак просто продолжает улыбаться.

– Ты знаешь, что Аристотель говорил о гордости? – спрашивает он. – Что только великие могут прославлять своё величие? Что гордость – это добродетель только для тех, кто действительно велик?

– Хм, я помню, что ты говорил об этом, да.

– Я надеюсь, что ты гордишься, Эв, – с искренней улыбкой говорит Исак. – Не думаю, что кто-то заслуживает право гордиться больше, чем ты.

Он не хотел, чтобы его слова прозвучали так весомо, так жалко. Но он правда имеет это в виду. Он действительно так думает.

Он отводит глаза, потому что Эвен… Потому что Эвен плачет, его голубые глаза блестят от наполнивших их слёз, как будто слова Исака застали его врасплох. Наверное, Исаку стоит замолчать. Но он заставляет себя сказать ещё кое-что. Ещё одну вещь.

Солнце – это не я. Это ты.

– Солнце – это не я, Эвен. Это ты.

– Исак…

– Увидимся позже!

Исак отворачивается и бросается в противоположную сторону, прежде чем Эвен успевает вставить хоть слово.

Он идёт до тех пор, пока не испытывает уверенность, что Эвен потерял его в толпе, потом останавливается за углом позади двух девушек-американок, чтобы перевести дух, успокоиться и привести мысли в порядок.

.

Он находит ещё один закоулок, чтобы посмотреть парад, и ждёт, когда появится транспорт Эскиля и парней. Он вытаскивает телефон, чтобы проверить состояние зарядки. Ему бы хотелось сделать несколько фотографий, если получится. Не для себя. Юлие, наверное, была бы рада их увидеть. Она и так ужасно расстроена, что пропускает это событие из-за работы.

Так что Исак находится в тревожном ожидании, чувствуя себя чужим в своей тёмной одежде среди разноцветной и радостной толпы. Каждый раз, когда кто-то встречается с ним глазами, Исак морщится и плотнее закутывается в куртку. Возможно, ему стоило пойти с Эвеном.

Он ждёт.

Сначала появляется компания Эскиля. И, как ни странно, Исак понимает, что улыбается и приветствует их несмотря на то, что их наряды в обычной ситуации заставили бы его отвести глаза. На Эскиле лишь блестящие розовые шорты, но он выглядит так, будто переживает лучший момент в жизни. Он выглядит роскошным. Он выглядит красивым, и Исак не мог бы пожелать ему ничего другого.

В результате он достаёт телефон и включает камеру. Эскиль легко находит его в толпе и посылает несколько воздушных поцелуев, на которые Исак отвечает неохотно, смущённо.

– Это твой младший брат? – Исак слышит, как кто-то задаёт Эскилю этот вопрос.

– Да, – как ни в чём не бывало отвечает тот, словно это правда. И у Исака болезненно сжимается сердце. Он скучает по Леа. Он скучает по ней, и он чувствует себя опустошённым в этот и так опустошающий день.

Исак какое-то время идёт за Эскилем и его компанией, потом останавливается, когда толпа становится слишком плотной. Он останавливается и решает подождать Эвена и парней.

.

Исак не был готов. Увиденное ошеломляет его, практически сбивает с ног.

Он чувствует себя, словно ребёнок из счастливой семьи на Рождество, словно посетитель музыкального фестиваля, впервые наблюдающий за живым выступлением любимого исполнителя.

Выброс адреналина на мгновение заставляет его потерять связь с реальностью, лишает возможности ориентироваться в пространстве, при этом вызывая широкую улыбку не только на лице, но и в сердце.

Эвен выглядит как откровение на площадке танцующего автобуса, и его крылья гордо хлопают на ветру, отвечая на каждое движение его лопаток, его смех эхом прокатывается по улицам Осло.

Он выглядит счастливым. Он выглядит целым.

«Это мой каминг-аут. Я хочу, чтобы весь мир знал. Все смотрите на меня».

Звучит песня Дайаны Росс, и Эвен исполняет её, гордо возвышаясь над всеми с широкой улыбкой на лице и в окружении своих друзей. Они все одеты в слишком откровенные костюмы, даже Элиас, который, кажется, сгорает от стыда, но при этом счастлив подчиниться. Как ни странно, Эвен выглядит наименее эпатажно.

Исак полагает, что их разговор прошёл хорошо. Но он слишком восхищён выступлением Эвена, чтобы всерьёз об этом задумываться. Он просто зачарованно смотрит на него. Издалека. Как и все, кто остановились сейчас, чтобы им полюбоваться.

Исак жаждет. Но он не один такой. Все вокруг него в полном восторге, делают фотографии, и снимают видео, и машут Эвену, который просто смеётся и машет в ответ, словно ребёнок на детском утреннике.

А потом он наконец замечает Исака и машет ему. Жест, на который Исак отвечает слишком воодушевлённо, неловко размахивая обеими руками, как девочка-подросток, которую наконец заметил предмет её обожания.

Эвен продолжает махать ему с широчайшей улыбкой на лице, и Исак тянется за телефоном, чтобы увековечить этот момент. Он делает несколько снимков, потом понимает, что его мозг тоже фотографирует происходящее. Он никогда не забудет этот момент. Он точно это знает.

Он идёт за автобусом Эвена, пока может. Он идёт за ним сквозь толпу, стараясь избежать столкновений с людьми, пока может, пока толпа не становится слишком плотной, пока Исаку не становится слишком жарко, пока он не начинается чувствовать усталость.

На мгновение время останавливается. У Исака кружится голова.

Блядь.

Что он делает тут, подвергая других опасности только потому, что хочет чуть дольше посмотреть на Эвена? В какой момент он вообще побежал за автобусом? Почему ему хочется кричать?

Исак резко останавливается и смотрит, как автобус уезжает от него всё дальше, и улыбка Эвена покидает его, оставляет его позади. Реальное расстояние между ними – жестокая аналогия с ними.

Эвен впереди него. Эвен ждёт, но он впереди него, и расстояние между ними продолжает увеличиваться. Исак может бежать, но что если у него не получится догнать? Что если он никогда не догонит Эвена? Эвена, который гуглит вещи, о которых Исак даже подумать не может без обжигающего стыда. Что если Эвену надоест ждать?

Сердце Исака разбивается. Он не знает, что делает сейчас в этой толпе с теми самыми людьми, от которых годами пытался дистанцироваться.

Сердце Исака разбивается, потому что он одет в чёрное. В цвет его сердца. В цвет его шрамов. И ему здесь не место. Он всегда будет здесь чужим. Он не может остаться здесь.

– Ты в порядке? – мягко спрашивает его светловолосая женщина с нарисованным на щеке лесбийским флагом, положив руку ему на плечо. Она старше него, и её тепло мгновенно напоминает ему о Юлие.

– Я… я в порядке, – отвечает Исак.

– Ты здесь один? Хочешь присоединиться к нам? – спрашивает она, показывая на другую женщину, которая, видимо, является её парой, и ещё троих людей.

– Нет. Я… я здесь не поэтому. Я не… я не…

Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.

Маленькая, дарящая поддержку рука, обхватывает его ладонь, и забота, чувствующаяся в этом прикосновении, заставляет Исака вздрогнуть от шока. – Я была девушкой в чёрной одежде и тёмных очках, «поддерживающей своих друзей» несколько лет назад, – говорит незнакомка с чуткой и понимающей улыбкой, будто делится с ним секретом. – Тебе стоит пойти с нами. Нам нравятся «союзники».

Исак чувствует себя пустым и прозрачным. Ему больно ощущать себя таким хрупким, видеть, как его стены рушатся на глазах совершенно незнакомых людей.

Он молча идёт с ними, чувствуя себя оцепеневшим и тупым. Он даже не пытается назвать им своё имя или запомнить их лица. Он просто идёт, глядя под ноги и стараясь не заплакать или не сделать ещё что-то иррациональное. Он идёт с ними и чувствует, словно его каждый раз бьёт молнией, когда он видит, как женщина и её возлюбленная держатся за руки.

Они сталкиваются с ещё одной группой людей на следующей улице, и Исак внезапно оказывается в объятьях незнакомцев, покрытых блёстками. Каждого человека в группе обнимают и целуют в щёку, и Исак поражён. Ему никогда не доводилось чувствовать такого количества добровольных прикосновений, такого свободного и искреннего расположения. Он никогда не чувствовал себя настолько причастным, настолько нормальным, настолько принятым. Эти люди вообще ничего о нём не знают, но это никак не влияет на их объятия, которые они так щедро дарят. Они просто обхватывают его руками и обнимают, как будто он один из них.

– У тебя есть муж? – спрашивает маленький мальчик справа, которого Исак не замечал раньше.

У него светлые волосы и зелёные глаза, и он такой маленький, что даже не достаёт до бёдер Исака. На нём футболка с радужной надписью «Любовь создаёт семью».

– Что? – восклицает Исак скорее про себя, прежде чем начать искать в толпе мать ребёнка.

– Или жена? Папочка говорит, что у людей может быть и то, и другое, – продолжает малыш, рассеянно касаясь руки Исака. – У тебя кто?

Исак понятия не имеет, сколько ему лет. После того, как Леа стала подростком, он утратил способность определять детский возраст.

– Где твоя мама? – спрашивает Исак, чувствуя, как ребёнок качает его руку.

– У меня нет мамы. Зато у меня два папы, – с гордостью заявляет малыш, поднимая руку и показывая ему три пальца.

– О. Это мило, – заикается Исак.

– Ему нравится допрашивать незнакомых. Извини, – говорит появившийся из ниоткуда высокий мужчина с тёплой улыбкой на лице. Исак поворачивает влево, чтобы взглянуть на него. Кажется, ему лет сорок. Исак решает, что он отец мальчика.

– О, э-э-э, да ничего, всё нормально, – смущённо бормочет Исак.

К ним присоединяется круглолицый мужчина, у которого на плечах сидит маленькая девочка, и Исак смотрит, как двое мужчин берутся за руки.

Исак пялится на их переплетённые пальцы и понимает, что жаждет почувствовать то же самое.

– Не грусти, – говорит мальчик, словно чувствует тоску Исака. Наука полагает, что дети могут чувствовать грусть взрослых, что они могут ощущать, хотя и не понимают её.

– Почему ты выглядишь грустным?

Исаку не грустно. Он опустошён, но ему не грустно.

Он поднимает голову и наконец смотрит на людей вокруг. На толпу, которой он сторонился до этого, потому что она слишком красочная, слишком жизнерадостная, слишком сконцентрированная на себе и показная. Слишком гордая. Исак поднимает голову и наконец осматривается по сторонам, наконец позволяет улыбкам, смеху и радости наполнить его, закружить его.

Исак наконец позволяет себе увидеть любовь, счастье, гордость, простоту. Он позволяет себе увидеть робких влюблённых, держащихся за руки, толстощёких детей, у которых две мамы и два папы, желающих, чтобы все знали об этом. Он позволяет себе увидеть группы пьяных друзей, гордящихся бабушек и дедушек, родителей и неохотно пришедших сюда родственников, которым потребовалось какое-то время, чтобы смириться с ориентацией своих детей. Увидеть танцоров, домашних животных, туристов, союзников, людей, похожих на Эскиля, Линн, Эву, Нуру, Сану и Эвена. На Эвена.

Исак наконец открывает глаза и смотрит вокруг. И его грудь кажется слишком маленькой, чтобы вместить бурю, бушующую у него внутри. Он идёт и смотрит вокруг, пока чувства не прорываются наружу. Пока он не ломается.

Исак сдаётся.

Он тихо плачет. Здесь слишком жарко и слишком людно, и он не может дышать. Поэтому он плачет. Он плачет, словно его сломали и оставили истекать кровью, утирает слёзы свободным рукавом куртки.

Он плачет не потому, что ему грустно. Он плачет, потому что не знает, как выпустить хаос в своей голове и не взорваться, как сделать так, чтобы обжигающая боль не вернулась, чтобы грудь не раскололась надвое. Он не знает, что делать, поэтому он плачет, пока незнакомый ребёнок держит его за руку в этот жаркий субботний день.

И всё же он улыбается. Это трудно, но он улыбается несмотря на слёзы. У него ощущение, как будто шрам, о существовании которого он не подозревал, заживает внутри него.

Ему больно, но он улыбается.

.

Исак чувствует Эвена до того, как видит его. И на мгновение ему кажется, что их связь вернулась, потому что грудь мгновенно охватывает огонь. Его мозг загорается. Его сердце парит.

Он хочет бежать к нему, но не может. Он слишком опустошён. Поэтому он просто смотрит, как Эвен прокладывает к нему дорогу, бежит к нему, и его крылья трепещут, а вьющиеся волосы развеваются на ветру. Он выглядит нелепо, и это заставляет Исака улыбнуться.

– Смотри! Ангел! – восклицает малыш Лукас.

«Как я могу не смотреть?» – хочет сказать Исак. Все смотрят.

Все.

Исак смотрит.

– Ты бежал. Это моя тема, – нервно улыбается Исак, когда Эвен наконец оказывается рядом. Он знает, что он в полном раздрае.

– Ты плакал. Это моя тема, – отвечает Эвен, накрывая ладонью его щёку.

– Не плакал, – продолжает отрицать Исак, хотя Эвен прямо сейчас стирает с его лица слёзы. – Просто очень жарко. Солнце. Я же тебе говорил.

– Иди сюда.

Исак тает в сильных руках Эвена, стоит им сомкнуться у него за спиной. Он закрывает глаза и льнёт к нему, обнимает его крепко, так крепко.

Быть здесь с ним, со всеми этими людьми, которые отказываются скрывать, кем являются, – это возможность впервые вдохнуть полной грудью после долгих лет, когда он задыхался, когда он тонул.

– Прости, что оставил тебя одного.

«Ты мне не нужен».

Возможно, нужен. Может быть, это нормально, что ты мне нужен. Немного.

– Не отпускай, – умоляет Исак, уткнувшись ему в шею и крепко зажмурившись.

– Не отпущу.

========== Глава 15 – Философия гордости – часть 4 ==========

.

Исак не осознавал, что посещение парада включает в себя ещё больше обязательств, больше гуляний. Эскиль заставляет их всех отправиться на афтепати.

– Если я иду, то и ты идёшь! – рявкает на него Элиас, по-прежнему одетый лишь в обтягивающие жёлтые шорты с подтяжками.

Исак смеётся над его угрозой, потому что он до сих пор под кайфом, потому что пальцы Эвена по-прежнему обхватывают его запястье, удерживая его, помогая ему чувствовать себя нормально.

– Я собираюсь заставить тебя танцевать, – Эвен широко улыбается, игриво поднимая брови.

– Да прямо, не буду я танцевать, – Исак закатывает глаза.

– Нет, блин, ты будешь танцевать. Это я тебе обещаю, – настаивает Эвен, положив руки Исаку на бёдра и притягивая его ближе.

– Эвен… – протестует Исак, выглядывая из-за плеча Эвена, чтобы посмотреть, не наблюдают ли за ними. – Люди смотрят.

– Ну и что? Пусть смотрят, – широко улыбается Эвен, слишком широко. – Пусть видят, какими красивыми мы можем быть.

Исак вспыхивает, смутившись от воспоминания о собственных словах, которые сказал Эвену на пляже, когда утешал его влажными горячими поцелуями.

– Потанцуй со мной, – жарко шепчет Эвен ему на ухо, прежде чем прижаться губами к щеке, а потом потянуть за собой от стены.

– Эх!

Песня просто чудовищная. Это один из электронных треков с повторяющимся битом, входящих в топ 40. Но Эвен с улыбкой подпевает, поднимая руки Исака вверх.

В моей душе горит огонь. И причина тому ты.

Заставь меня гореть, потеряв контроль.

У меня во рту горит огонь. Только ты можешь его потушить.

Давай же, потуши его. *

Такие подходящие слова. Исак закрывает лицо руками, чтобы не показать, как ему стыдно за Эвена. Но Эвену плевать. Он танцует вокруг Исака, поёт для него и заставляет его смеяться.

Эвен смеётся над нарядом Мутты, он смеётся с Юсефом и даже во всех откровенных деталях описывает половой акт между геями Адаму, который как обычно задал дурацкий вопрос. Крылья – это всего лишь реквизит, но создаётся впечатление, будто Эвен действительно парит, нависая над ними. Он такой счастливый, что Исак не может не расслабиться и не улыбаться ему в ответ.

– Эй, можно задать тебе вопрос? – Элиас подходит к нему, пока Эвен позирует для селфи с Адамом.

– Ты только что это сделал. Но давай, – пожимает плечами Исак.

– Э-э-э, хм… как бы это сказать… – бормочет Элиас.

– Это уже два вопроса, а ты так и не сказал ничего существенного.

– Ладно. Твою мать… – раздражённо вздыхает Элиас. – Давно Эвен такой?

– Какой такой? – хмурится Исак, чувствуя, как злость закипает внутри.

– Вот такой, – Элиас показывает на громко хохочущего Эвена, которого целует в щёки Эскиль. – Как бомба с часовым механизмом.

Исак чувствует, как лицо вспыхивает от ярости. Он никому не позволит испортить Эвену этот день. Не позволит.

– Ему что, нельзя быть счастливым? С ним всё нормально! Оставь его в покое, – отвечает Исак, буравя Элиаса тяжёлым, пристальным взглядом. – Дай ему дышать спокойно.

.

Исак пьёт третье пиво. У него не слишком хорошие отношения с алкоголем в связи с отсутствием опыта, но этот день вымотал его. Он чувствует себя безумно уставшим, поэтому он пьёт. Кажется, Эвен тоже решил отпустить себя и залпом опрокидывает шоты с друзьями Эскиля, и танцует с мужчинами и женщинами, которых Исак никогда не видел раньше, просто потому что они предложили.

Исак не ревнует, само понятие ревности ему чуждо. Он просто чувствует себя немного покинутым. Эвен мог бы отказаться. Почему он не отказывается. К тому же несправедливо, что Эвен может делать это с таким количеством разных людей, в то время как выбор Исака ограничен только им.

Не то чтобы Исак хотел, чтобы у него было много вариантов. Просто ему кажется несправедливым, что они есть у Эвена.

Блядь. У Исака кружится голова.

Он выпивает шот чего-то розового и сладкого, потом плюхается на диван рядом с Линн, которая вот-вот заснёт.

– Я хочу домой, – жалуется она.

Исак откидывает голову на спинку дивана. На мгновение ему кажется, что он краем глаза видит Хельге.

– Я напился, – признаётся он, громко фыркая. – Я вижу приведений.

– Хочешь допить мой напиток? – предлагает Линн.

Исак допивает её напиток, потом отправляется осматривать огромный дом, где проходит вечеринка, чтобы найти что-нибудь для анализирования, для понимания. Он приходит к выводу, что Хельге определённо здесь. Он снова мельком видит его. Но сердце не начинает биться чаще. Оно не болит. Ну или болит, но не из-за него. Исак обнаруживает, что большую часть времени смотрит на Эвена, чувствуя, как жажда переполняет грудь.

Жажда.

– Не ожидал тебя здесь увидеть, – рядом с ним оказывается Хельге.

Исак не помнит, как подошёл к этой стене. Но он здесь, стоит, опираясь на неё, с напитком в руке и с повзрослевшей версией того самого парня, который превратил его жизнь в ад пять лет назад.

На Хельге жёлтая рубашка и тёмные джинсы, у него короткие волосы, слишком короткие, чтобы кто-то, кто решит поиграть с его волосами, получил от этого удовольствие. Исак отмечает, что теперь Хельге ниже его. Ему странно думать, что вот это тело раньше превосходило и подавляло его.

Исак решает, что ненавидит его. Он его презирает.

– Почему ты не ожидал меня здесь увидеть? Потому что ты выбил из меня пидора? – небрежно отвечает Исак, не глядя на него. Он удивлён собственными мерзкими словами, но не показывает этого.

– Не произноси это слово, – Хельге морщится.

– Не помню, чтобы у тебя раньше была проблема с использованием этого слова.

– Я… Мне очень жаль. Это был тяжёлый период. У меня были проблемы, и я…

– И ты оставил меня истекать кровью на обочине. Прости, но мне неинтересно слушать твою душещипательную историю.

– Я был молод! – расстроенно восклицает Хельге. – Я был…

– Нет. Это я был молод, – спокойно отвечает Исак. Алкоголь нагоняет на него сон, делает вялым. Он легко представляет, как кричит эти слова. Но у него нет сил. – Мне было тринадцать. А тебе сколько? Восемнадцать? Семнадцать? Так что ты не можешь использовать эту отговорку.

Так странно вести этот очищающий душу разговор совершенно монотонным голосом, с гремящей на заднем плане музыкой. В голове Исака он более хаотичный и громкий. Более болезненный. Исак удивлён, что ему не приходится выдавливать слова, что они льются легко и свободно, будто они говорят о погоде, о солнце.

– Прости, – тупо бормочет Хельге, как будто не знает, что ещё сказать.

– Для меня это в прошлом, – пожимает плечами Исак.

– Правда?

Нет. Это далеко не так.

– Я не обязан тебе отвечать, – отрезает Исак.

– Не обязан.

Исак снова смотрит на Эвена и обнаруживает, что тот не сводит с него глаз, находясь в другом конце комнаты. Он сильно хмурит лоб, а его руки сжаты в кулаки. Наверное, он узнал Хельге. Исак качает головой, словно говоря Эвену оставаться на месте.

– Он что-то с чем-то, тот парень, – говорит Хельге, заметив, на кого направлен взгляд Исака.

– Только подойди к нему, и я сломаю тебе челюсть, – выпаливает Исак.

И снова жестокость в собственных словах поражает его. Но Хельге напоминает ему лишь о бетоне, и сломанных носах, и ушибленных рёбрах. Так что неудивительно, что, представляя его рядом с Эвеном, Исак испытывает желание причинить боль.

– Я… что? Я не собираюсь… Я не собираюсь причинять боль твоему другу! – возражает Хельге, ужасаясь жестокому ответу Исака.

– Он мне не друг. Друзья не делают то, что мы делаем.

Боже. Исак напился. Он так напился. Может, Эвену стоит подойти и вытащить его из этой херни.

– О, так он твой парень? – продолжает свой допрос Хельге.

– Нет, – Исак резко качает головой.

– Нет?

– Нет. Но это о нём я думаю, когда прикасаюсь к себе.

Что?

Хельге переминается с ноги на ногу, явно испытывая неловкость, и Исаку становится интересно, почему он вообще здесь. Он что, теперь гомосексуал, или он здесь как «союзник», для «работы»? Однако Исаку это нравится. Что его слова заставляют Хельге чувствовать неловкость.

– Я недавно снова начал прикасаться к себе. Понимаешь? – Исак растягивает слова, упираясь головой в стену и повернувшись к Хельге, чтобы смотреть на его лицо.

– Хм, окей…

Хельге выпивает шот какого-то напитка, и Исак смотрит на него. Он даже не симпатичный. Он просто кулак. Он всего лишь кулак, сломавший ему челюсть.

У Исака кружится голова, он чувствует, что теряет контроль.

– Ты сломал мне челюсть, – говорит он и берёт Хельге за руку. Хельге начинает тяжело дышать, и Исак подносит его руку к своей челюсти. – Ты её сломал этой рукой.

– Исак…

– И ты разбил мне сердце, – продолжает Исак, прикладывая руку Хельге к своей груди. – И мой мозг тоже. Я даже подрочить не могу, не чувствуя, что сейчас умру.

Я сказал, что люблю тебя, а ты разрушил меня и оставил истекать кровью на обочине.

– Прости, – умоляет Хельге, как будто это что-то значит для Исака, как будто Исак рассказывает ему об этом, чтобы услышать извинения. – И дня не проходит, чтобы я не чувствовал себя дерьмом из-за этого. Ни единого дня, Исак.

– Ты даже никогда не целовал меня, – хихикает Исак. – Иногда мне казалось, что со мной всё было бы нормально, если бы ты просто поцеловал меня. Почему ты не поцеловал меня? Вместо этого ты сломал мне челюсть.

Исака раздражает, что эти слова льются из него. Он звучит как Эвен. Почему он звучит как Эвен?

– Скажи, что мне сделать, и я это сделаю, – предлагает Хельге.

– Я хочу обжечь тебя так, как ты обжёг меня.

– Что?

Исак сжимает руку Хельге и концентрируется на тьме и боли внутри себя. Он концентрируется изо всех сил, как и раньше, когда старался заставить всё это исчезнуть, лёжа в своей комнате, после того как начал обжигать других. Исак концентрируется изо всех сил и продолжает это делать до тех пор, пока Хельге не морщится, пока его лицо не искажается от боли, от боли, которую причиняет ему Исак.

Исак смотрит на их руки и видит, что кожа Хельге краснеет.

Исак обжигает его. И Хельге не отдёргивает руку. Он не протестует. Знает ли он, что Исак может делать такое? Обжигать людей, просто прикасаясь к их коже?

– Больно? – спрашивает Исак.

– Недостаточно.

– Ну тогда, может, вот это поможет.

Исак притягивает его к себе за рубашку и целует. Он закрывает глаза и целует Хельге. Он забирает его – поцелуй, которого тринадцатилетний Исак жаждал больше всего. Он просто берёт его. Свой поцелуй. Это его поцелуй. Он его заслужил. Этот поцелуй.

Рука Хельге касается его шеи, и Исак мгновенно отталкивает его. Он не хочет этого. Он не хочет его.

– Что это было? – недоумённо моргает поражённый Хельге. Исаку хотелось бы знать, о чём он спрашивает. О поцелуе или об ожоге.

– Ты плохо целуешься, – отмечает Исак.

– У меня есть парень, Исак.

Пфф. Ну конечно.

– Неужели похоже, что мне не насрать?

Когда Исак отходит от него, чтобы снова опереться о стену, глаза Эвена приковывают его к себе. Эвен выглядит так, словно ему только что сломали челюсть. Словно его только что оставили истекать кровью на обочине. Он выглядит опустошённым.

Исак отдирает себя от стены и идёт к нему, оставляя Хельге позади, даже не удостоив его взглядом. Он просто идёт, потому что всё в нём говорит, что ему нужно идти, что он сделал что-то неправильное, что нужно исправить, хотя он и знает, что ни в чём не виноват. Он ничего не должен Эвену. Они ничего не должны друг другу. Они ничто. Исаку не нужен Эвен, и он никогда ничего ему не обещал. Но он идёт к нему. Потому что, возможно, обещал. Потому что, возможно, должен.

Эвен стоит к нему спиной, когда Исак добирается до него. Он стоит к нему спиной, от которой исходит холод, и говорит с группой людей, которых Исак не знает.

Исак топчется позади него, безмолвно прося внимания, забыв о том, что между ними больше нет странной связи, что ему нужно использовать слова, если он хочет теперь достучаться до Эвена. На мгновение он верит, что Эвен сердится на него, что он хочет, чтобы Исак ушёл, что он не желает прямо сейчас говорить с ним. Потому что Эвен не оборачивается, потому что он не чувствует и не отвечает на присутствие Исака.

Он уже готов оставить его в покое и снова сесть рядом с Линн, когда рука Эвена безмолвно скользит к его руке. Эвен слепо тянется к нему, не оборачиваясь и не прерывая разговор, и просто переплетает их руки. Исаку кажется, будто он вернулся домой. Это такое же ощущение, как когда ты снимаешь обувь после долгого дня и ложишься на диван. Ощущение, что ты дома.

Исак не знает, что делать, поэтому он просто стоит и ждёт, просто ждёт и держит Эвена за руку, в то время как Эвен говорит, и смеётся, и заявляет, что хотел бы, чтобы был ещё один парад, но на этот раз без детей, потому что тогда бы он мог прийти на него голым и свободным.

Исак слушает болтовню Эвена, продолжая стоять позади него, согретый прикосновением, осознанием, что их ладони касаются друг друга, что Эвен не отказывает ему в этом. У него кружится голова, и он утыкается лбом в лопатку Эвена.

Это приятно. Приятно, что есть кто-то, на кого можно опереться, когда комната не перестаёт кружиться перед глазами, когда всё вокруг слишком, когда день такой длинный и опустошающий.

– Хочешь пойти домой? – спрашивает Эвен, наконец оборачиваясь, чтобы оценить ситуацию.

– Я не получил от этого дозу допамина, – бормочет Исак, позволяя себе прижаться головой к щеке Эвена, потому что комната по-прежнему кружится.

– От чего? – спрашивает Эвен.

– Я его поцеловал. Хельге.

– Я видел.

– Я не получил от этого дозу допамина, – повторяет Исак. Словно извиняясь.

– Как насчёт серотонина? – с улыбкой спрашивает Эвен, и Исак качает головой. – А окситоцина?

– Тоже нет, – говорит Исак, прежде чем на ощупь найти руку Эвена. Он тянет её к своей груди и кладёт на сердце. – И сердцебиение было нормальное.

– Так что, эксперимент провалился?

– Я бы сказал, что он неокончательный, а не провальный.

– К каким выводам ты хотел прийти?

Исак придвигается ближе, так близко, что у них теперь практически одно дыхание на двоих. Его лицо вспыхивает, как и его кровь.

– Я хотел понять, почему я так себя чувствую только с тобой, – признаётся Исак, прижимая руку Эвена к своему быстро колотящемуся сердцу. Нескольких секунд близости достаточно, чтобы его сердечный ритм начал зашкаливать. – Это для тебя.

– Для меня?

– Для тебя.

– Ну и кто теперь несёт тупой бред? – улыбается Эвен, но улыбка выходит слабой.

Теперь Исак понимает. Понимает, как больно слышать, как кто-то называет твои слова «тупым бредом», хотя тебе понадобились все силы, чтобы просто произнести их. Груз сегодняшнего дня, груз всего мира внезапно обрушивается на его плечи. Сколько ещё ему придётся раскрывать свою душу сегодня? Он не хочет этого делать. Он не хочет снова плакать. Не хочет. Поэтому он притягивает Эвена к своей груди и обнимает его.

– Хочешь пойти домой?

– Да.

.

Дорога к дому Эвена оказывается долгой и ухабистой. Исак пытается понять, где они и почему он не заметил раньше, как далеко от центра города проходила вечеринка.

Возможно, это из-за того, что туда они ехали на микроавтобусе в компании десяти человек, которые не переставая подпевали всему, что играло по радио.

Но это приятно, что возвращение домой получается таким долгим. Это приятно, потому что они только вдвоём. Потому что темно. И потому что тепло. Потому что Исак по-прежнему пьян, так что это нормально, что он склоняет голову на плечо Эвена и трётся носом о его шею, обхватывает его тело обеими руками и безмолвно просит о поцелуе, чуть приподняв подбородок.

– Тебе нужна доза допамина? – шутит Эвен.

– Нет. Ты нужен.

Эвен целует его, обхватив лицо обеими руками, и Исак чувствует себя оцепеневшим и сломленным. Потому что поцелуи Эвена сладкие, и горячие, и свободные. Потому что в глубине души Исак знает, что он может обойти весь мир и так и не найти человека, который целовал бы его так, как целует Эвен.