Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"
Автор книги: cuteandtwisted
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 52 страниц)
– Ох, – выдыхает Исак. – Я, э-э-э… Прости. Я не думал…
– Эй, подожди! – Эвен хмурится из-за произнесённых Исаком слов. Он чувствует, что прямо сейчас происходит какое-то недопонимание. Всё, как в раздражающих сценах в сериалах. Исак придумывает сейчас что-то в своей голове. – Нет…
– Я… Я пойду. Было очень самоуверенно с моей стороны прийти сюда так поздно без предупреждения. Я не должен был полагать, что ты…
– Это не то, что ты думаешь! – перебивает его Эвен, надеясь, что мать этого не услышит. Он оборачивается к Адриану, до которого наконец доходит, что происходит.
– О, привет, Исак, – здоровается он, и в его голосе нет злости.
– Э, Адриан. Просто иди спать. Всё нормально, – оборачивается к нему Эвен.
И он особо не задумывается, когда кладёт руку Адриану на плечо. Это обычное прикосновение, которым он поделился бы с каждым. Это просто прикосновение.
Но выражение лица Исака разрывает его сердце. Это всего лишь прикосновение, но его достаточно, чтобы на лице Исака отразилось опустошение.
– Он просто спит на диване. Между мной и Адрианом ничего нет, – со всей искренностью говорит ему Эвен, когда закрывает дверь, и они остаются вдвоём в слабо освещённом коридоре. Он тоже без футболки, но надеется, что Исак поверит ему. У Эвена нет причин ему врать.
– Это неважно. Мне всё равно.
Лжец.
– Я просто хотел удостовериться, что ты в порядке, потому что сегодня утром ты выглядел расстроенным, и я пошёл гулять, потому что не мог заснуть. Вот и всё, – продолжает Исак. – Мне всё равно, чем ты занимаешься с Адрианом. Я знаю, что у тебя есть нужды. Мне всё равно.
– Я не говорю, что тебе не всё равно. Я говорю, что между нами ничего нет.
– Но могло бы быть. Что-то. Могло бы.
– Что? Нет, не могло бы. О чём ты…
Эвен замолкает. Теперь до него доходит. Он соображает немного медленнее, чем Исак. Иногда ему нужна минута, чтобы осознать происходящее. Исак не имеет в виду вероятность того, что Эвен хочет каких-то отношений с Адрианом. Он говорит о вероятности и возможности существования Эвена&Адриана. Здесь есть возможность, а не вероятность.
Эвен&Адриан. Они могли бы, если бы захотели.
Эвен&Исак. Они бы не смогли, даже если бы захотели.
Ревность и обычная зависть, потому что у Исака даже нет возможности хотеть? Эвен не знает.
– Но не будет, – отвечает Эвен на языке Исака и надеется, что он поймёт.
– Это неважно.
Исак уходит. Эвен думает, размышляет, возвращается к ежедневным сценариям.
Это неважно. Это неважно. Это неважно.
.
Эвен не видел Исака уже несколько дней. Он не сообщил ему предполагаемую дату похода в бассейн. И Исак в свою очередь уже давно не отправлял ему никаких язвительных сообщений.
Между ними установилась тишина, и Эвен пытается понять, стал ли тому причиной инцидент с Адрианом. Но опять же он сделал всё, чтобы объясниться, чтобы в голове Исака не осталось сомнений. Так что, если он хочет всё усложнять, в этом нет вины Эвена.
Это неважно.
Эвен начинает понемногу выпускать телефон из рук, больше не ожидая, что Исак свяжется с ним. В один из дней он отправляется плавать без него. Он проплывает несколько бассейнов, сначала лениво, потом с большим старанием. Когда он заканчивает, его лёгкие горят, но ему приятно, что есть что-то ещё, на чём можно сконцентрироваться, что-то, что можно делать самому и для себя. Это очень приятно.
Он проводит время с Муттой и парнями, когда ему звонит Леа. У неё истерика.
– Мне нужно с тобой встретиться.
.
На Леа очаровательное платье в цветочек и новенькие кеды. Её ноги свешиваются с высокого табурета, на который она забралась.
– Привет, – Эвен неловко машет ей, заходя в маленькую кофейню. Он не видел Леа с тех пор, как она проклинала Исака, обвиняя в том, что он разрушил их семью. Эвен немного нервничает. – Как у тебя дела?
Когда ему удаётся взглянуть на неё украдкой, он замечает, что она не слишком хорошо выглядит. Пустота в её глазах напоминает ему об Исаке, тёмные круги под ними тоже кажутся слишком знакомыми. Она мало спит. Эвен уверен.
– Что случилось? – спрашивает он, и улыбка слетает с его губ.
– Эвен, мне нужно, чтобы ты был со мной честным. Мне нужно, чтобы ты сказал мне правду, ладно? – просит она его, и её голос дрожит от эмоций, которые она никогда не демонстрировала при нём раньше. – Пожалуйста.
– О чём ты? Что происходит?
– Это правда? – спрашивает она, наклоняясь ближе несмотря на то, что он стоит, а она по-прежнему сидит на табурете. Они практически на одной высоте.
– Что именно правда?
– Всё это дело с эмансипацией. Слова Исака о том, что они делали с ним. Это правда?
Ох, милая.
У Эвена замирает сердце. Исак не хочет, чтобы она знала. Их родители хорошо к ней относятся. Эвен с уверенностью судит об этом, глядя на её новую одежду и подмечая полное непонимание ситуации. Исак никогда бы его не простил.
– Я… Я не знаю.
– Эвен, пожалуйста, не ври мне! Я знаю, что мы не близки. И я знаю, что я просто глупый ребёнок, но мне нужно знать. Это правда, что они причиняли ему боль, что они были с ним жестоки? Это правда – то, что все говорят? Я не могу это вынести! Пожалуйста, скажи мне.
Теперь в её глазах стоят слёзы, и Эвен вдруг понимает, что не знает ответов на её вопросы. Он не знает, что именно их мать сделала с Исаком. Он не знает о степени эмоционального и психологического насилия, с которым он столкнулся. Всё, что он знает, – это результат, те душевные травмы, что проявляются в поведении и реакции Исака на большинство вещей. Всё, что он знает, – что они заставили Исака жить в подвале и что у его матери не всё в порядке с головой.
– Я не знаю. Правда не знаю, – говорит он ей.
Она отворачивается от него, чтобы достать что-то из своего тёмно-фиолетового рюкзака, и её трясёт от переполняющих чувств и нервов. Эвен не знает, чего ждать, когда она кладёт на стойку между ними четыре старые помятые тетради.
– Я нашла это, – выдыхает она, – в коробке дома. Их намного больше, но они одинаковые. Они все одинаковые.
– О чём ты говоришь? – хмурится Эвен.
– Они принадлежали Исаку, эти тетради. Я не знаю, почему папа спрятал их в ящике со всяким барахлом, но он сделал это. Там стоят даты. И я теперь не знаю, что думать. Я не знаю, но даты совпадают с тем временем, когда мама совсем слетела с катушек в моём раннем детстве, и когда Исак начал становиться… таким.
Эвен берёт одну из тетрадей, не зная, чего ожидать. Леа выглядит смущённой и испуганной, и Эвен не уверен, что имеет право заглядывать в мысли тринадцатилетнего Исака. Он не уверен, что Исак простит его.
– Просто забери их, – говорит ему Леа. – Я не знаю, что делать. Ты единственный человек, к кому я могу обратиться.
.
Эвен выкуривает целую пачку сигарет. Он бродит по городу, останавливается в районе Акер Брюгге, чтобы посмотреть на открывающийся вид, стоит там, пока мурашки не перестают бежать по коже. Потом он снова идёт, и идёт, и идёт. Около пяти вечера он звонит единственному человеку, к которому может обратиться.
.
– Боже мой, – вздыхает Эскиль.
Сначала он осторожно переворачивает страницы, одну за другой, словно ожидая увидеть какие-то другие слова, потом сдаётся и быстро пролистывает остальное.
Одно и то же предложение, написанное снова и снова, заполняющее каждую страницу, каждый уголок, словно глупое наказание, которое часто используют учителя в начальной школе.
Только вот эти слова не о том, что нельзя жевать резинку во время урока или забывать делать домашнее задание. Нет.
Слова говорят о чём-то ином. О чём-то личном. О чём-то болезненном. О чём-то, что может быть правдой, но не до такой степени. О чём-то, что тринадцатилетний мальчик не должен был писать большими буквами снова и снова, словно высекая эти слова в своём сердце, в своём мозгу, в своей душе.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Эскиль отбрасывает первую тетрадь и пролистывает вторую. На его лице не остаётся никаких следов обычного бьющего через край энтузиазма. Лишь опустошение и беспокойство. Эвен молча курит, сидя рядом с ним. Эскиль позволяет ему курить в гостиной коллективета, потому что Исак ушёл на ежедневную прогулку с Линн, а ещё, возможно, потому, что видит, что дым и саднящее чувство в горле – единственные вещи, что помогают Эвену сейчас удержаться на плаву.
Эскиль держится за голову. Эвен курит.
– Господи блядь боже мой. С чем мы тут имеем дело?! – наконец восклицает Эскиль, отбрасывая в сторону четвёртую тетрадь.
– Его сестра говорит, что в их доме есть ещё такие тетради, – говорит Эвен хрипло и ровно, словно этот голос принадлежит человеку, которому всё равно. – Я не знаю, кем должен быть тринадцатилетний мальчик, чтобы пытаться так себя депрограммировать.
– Ты думаешь, он понял, что, возможно, гей, и решил сделать это с собой в тринадцать?!
– Его мать немного не в себе. Возможно, он боялся её. Возможно, он прочитал о каком-то методе в интернете, или ещё что-то.
– Что, в каком-то блоге о репаративной терапии геев для чайников?
Эскиль не выдерживает первым и начинает глупо хихикать. Это жуткая ситуация. Всё это ужасно. Эвену очень неприятно, что он узнал об этом и поделился с Эскилем. Но он доверяет ему, и правда не мог держать всё в себе. Он бы сошёл с ума, если бы попытался справиться в одиночку.
Они вместе смеются над дурацкой шуткой Эскиля.
– Это примерно в то время, когда он… – Эскиль замолкает, подбирая слова.
– Примерно в то время, когда он что? Начал обжигать людей?
– Да, помимо всего прочего.
– Чего именно? – Эвен садится и бросает окурок в чашку. – То, о чём ты не хочешь мне говорить? То, что ты не позволяешь мне увидеть?
– Да. Думаю, так.
Эвен замирает, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. Грудь Исака. Та его часть, которую он никому не показывает, словно это ключ к пониманию его сути, словно любой сможет разгадать его, если увидит.
Эвену больно. В груди всё сжимается. Он думает, похожа ли эта боль на ту, что, по его словам, чувствовал Исак, когда смотрел на него.
Это тёмные мысли, слишком тёмные. Они возвращают Эвена туда, где он не был уже несколько лет. И всё же.
Исак намеренно причиняет себе боль?!
– Блядь! – Эвен резко вскакивает, попутно отодвигая столик.
– Тебе нужно успокоиться. Ладно? Я знаю, что сорваться легко, но это не наша битва. Речь сейчас не о тебе и не обо мне. Это его история. Всё, что мы можем сделать, – это быть рядом, пока он справляется со всем. Мы не должны расстраиваться. Мы не должны строить теории и осуждать его.
– Я знаю. Я знаю, боже! Он, наверное, рассказывал тебе о моём так называемом комплексе спасителя. Если уж он говорил о моём омлете, но явно упомянул и свою любимую теорию всех времён и народов.
– Нет, не рассказывал, – улыбается Эскиль. – Но я и сам вижу.
– Я действительно такой невыносимый? – вздыхает Эвен.
– Нет. Ты просто слишком сильно его любишь.
Эвен задыхается, услышав это. Что?
– Я не люблю его, – поправляет он Эскиля, нервно хихикая.
– То есть ты его ненавидишь? – возражает тот.
– Что? Нет! Просто есть и другие варианты.
– Он тебе безразличен?
Эвен упирается руками в бока, и этот день и так уже выжал его эмоционально, опустошил, выставил напоказ его слабости. Так что нет. Он не будет это обсуждать. Не сегодня, не сейчас, не с Эскилем.
– Как бы я хотел, чтобы я кому-то был настолько же безразличен, – дразнит его Эскиль, и Эвен не может вестись на это.
– Надеюсь, ты не думаешь, что я кусок дерьма, раз поделился с тобой тем, что показала мне Леа, – говорит Эвен, меняя тему, потому что ему это необходимо. – Просто я знаю, что ты заботишься о нём, и я впервые в жизни не хотел торопиться и делать что-то, не подумав.
– Ну, благодаря тебе я, наверное, усыновлю Исака до конца года, – театрально вздыхает Эскиль. – Но не волнуйся. Думаю, что сделал бы то же самое на твоём месте. Некоторые секреты становятся менее опасными, когда делишься ими. Кажется, я теперь начал лучше понимать ситуацию.
– Ситуацию?
– Да. Я бы тебе рассказал, но Исак никогда меня не простит.
– Значит я так никогда и не узнаю, – протестует Эвен.
– Если он не хочет, чтобы ты знал, то, возможно, тебе и не стоит.
– Разве это справедливо?
– Дело не в справедливости. Ты не в праве решать, справедливо ли это. Некоторые истории должны быть рассказаны тем, кто их проживал, они не наши, чтобы ими делиться, – говорит Эскиль. – Разве у тебя не бегут мурашки по коже, когда кто-то пытается рассказать твою историю? Даже если они повторяют твои слова, разве тебя не раздражает, что кто-то пытается делать это, хотя эта история им не принадлежит? Как те фильмы о геях, которые умирали в 80-е, снятые натуралами. Разве тебя не бесят такие фильмы?
– Он никогда ничего мне не расскажет, – признаёт Эвен, чувствуя разочарование и опустошение. – Он мне не доверяет.
– Доверяет. Мне кажется, что это ты не доверяешь ему.
========== Глава 12 – Философия секретов – часть 2 ==========
Гераклит
19:00
Как насчёт бассейна завтра?
Он завтра закрыт
Серьёзно?
Можем пойти в другой?
У меня нет абонемента
Тогда послезавтра?
Можно
Но почему, что случилось?
Ничего
Просто давно тебя не видел
Вообще-то ты можешь увидеть меня и не в бассейне
Но тогда я не смогу к тебе прикасаться
Кто сказал, что я позволю прикасаться к себе в бассейне
Дело в возможности что-то сделать
А не в самом действии
Ты понимаешь
Да
Не думаю, что ты осознаёшь, как меня это расстраивает
Мне жаль
Я могу зайти к тебе завтра
Кто знает
Может, дождь пойдёт
У меня есть ванна
А у меня есть кухня. И что?
Исак приходит днём. На нём футболка Эвена, тёмно-синие джинсы, грязные кеды и снепбек. У него горят щёки, а зелёные глаза полны надежды.
Открыв дверь и увидев его, Юлие вскрикивает от радости. Она готова броситься к нему с объятьями, но Эвен встаёт между ними, прежде чем она успевает сделать это.
– Ты мне не сказал, что Исак придёт. Как ты мог! – жалуется она Эвену, надевая туфли.
Она идёт на встречу с друзьями, и Эвен понятия не имеет, правда ли это. Внезапно в его голове возникают картинки, на которых мать встречается с любовницей, и у него на секунду перехватывает дыхание.
– Юлие, всегда так приятно вас видеть, – говорит ей Исак, и он такой милый, когда старается быть вежливым и очаровательным. Неудивительно, что он так нравится Юлие. Она никогда не проявляла подобной радости при встрече с Адрианом.
– Я всегда могу отменить встречу и провести время с вами, мальчики. Что скажете?
– Мам, – Эвен улыбается ей, но в его тоне явно слышится мольба уйти и оставить их вдвоём.
– Ладно, ладно. Я ухожу. Развлекайтесь.
Когда дверь за ней закрывается, они оба смотрят под ноги. Воздух кажется густым и тяжёлым, напряжение – явным и ощутимым, и Эвен подумывает, не прижать ли Исака к стене и не зацеловать до потери сознания, не плюнуть ли на связь или её отсутствие, на возможные ожоги, не забыть ли о «Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ», как вдруг Исак нарушает молчание.
– Итак.
– Итак, – повторяет за ним Эвен.
– Где Адриан?
– Я не знаю.
– Разве он теперь не твой бойфренд?
Эвен закатывает глаза и проходит мимо Исака на кухню. – Ты ужасно раздражаешь. Ты в курсе?
– Прости? Я всего лишь задал вопрос. Не надо быть таким чувствительным, – огрызается в ответ Исак, но когда Эвен оборачивается, чтобы посмотреть на него, то видит, что он улыбается.
– Сегодня не будет дождя.
– Я слышал.
– Но у меня по-прежнему есть ванна.
– Ты хвастаешься своей ванной перед всеми, кто приходит к тебе домой, или только перед людьми, к которым ты физически не можешь прикоснуться, если не промок или не находишься в водном пространстве?
– Второе, – улыбается Эвен.
– Обидно, – кривится Исак, потом заходит на кухню. Он снимает куртку и вешает её на стул. Но лишь когда Исак стаскивает с себя перчатки, снепбек и кеды, сердце Эвена начинает трепетать в груди. – Но, полагаю, я вижу физические и психологические преимущества того, что ты предлагаешь, говоря о своей ванне. Так что я не слишком возражаю.
– Ты не слишком возражаешь? То есть немного возражаешь?
– Ну то есть я не на 100% согласен. У тебя слишком длинные ноги, и я тоже большой. Не знаю, заметил ли ты, но я немного вырос. Существует вероятность, что мы заработаем судороги и потянем мышцы, если попробуем сделать в ванне то, что ты предлагаешь. И эти негативные последствия могут перевесить преимущества, а именно выделение полезных химических веществ.
– Прости, я перестал следить за твоей речью, после того как ты сказал, насколько ты «большой».
– Ой, отъебись, – Исак закатывает глаза, но улыбается, и закрывает лицо руками, словно не хочет, чтобы Эвен это видел. Он такой милый.
– То есть ты здесь для того, чтобы в твоём теле выработались полезные химические вещества? – Эвен останавливается напротив него, возможно, чтобы вдохнуть его запах. Ему нравится наблюдать, как тает решительность Исака, когда они так близко друг к другу.
– Да. Почему бы и нет. Раз я здесь. Ну, понимаешь, – бормочет он, не отрывая глаз от пола. – Мой психотерапевт в отпуске на этой неделе. Моё психическое здоровье под угрозой.
– Ты такой врун, – усмехается Эвен и тоже разувается.
– Как и ты, – улыбается Исак, повторяя движения Эвена, словно он не может больше ждать.
– Но теперь нет связи, за которой можно было прятаться, – шепчет Эвен. И они слишком близко.
– Мы просто примем ванну. Возьми себя в руки, в этом нет ничего особенного.
– Это ты возьми себя в руки.
.
Исак был прав. Ванна слишком маленькая для них обоих, но они справляются. Эвен никогда раньше не оказывался в ней в трусах, но «Всё для Исака Вальтерсена, так ведь».
– Ты сам этого хотел. Ты это предложил! – возражает Исак.
– По ходу да.
На Исаке чёрные трусы и футболка Эвена, и он выглядит ещё более неприступным и готовым дать отпор, чем до того, как они забрались в ванну, словно снова уговорил себя вернуться к обычной холодности. Оборонительные стены высоки, слишком высоки. Того Исака, что попросил Эвена о поцелуе в душе, сейчас здесь нет.
«Пока нет», – раздаётся в голове Эвена тихий шёпот.
Они с грехом пополам устраиваются в воде. Они сидят лицом к лицу в разных концах ванны. Ноги Эвена широко разведены и согнуты, Исак подтянул колени в груди, устроившись между его бёдер. Они практически не касаются друг друга. Но это неизбежно.
Из крана льётся тёплая вода, помогая заглушать мысли и неловкость. Какими бы особенными ни были их отношения и сейчас, и в прошлом, сложно придумать платоническое объяснение тому, что они вместе принимают ванну, пусть даже они не полностью раздеты. Сложно относиться к этому объективно, или отрицать существующее притяжение, или пытаться успокоить собственные нервы. Ничто из происходящего не является обычным. Эвен ничего не может поделать с тем, что чувствует, чего хочет.
Однако Исак даже не смотрит на него.
Сконцентрируйся.
Точно. Это не сексуальный эксперимент. Целью этого мучительного процесса является попытка заставить Исака открыться ему.
– Почему ты никогда не снимаешь футболку? – спрашивает Эвен, стараясь, чтобы его голос звучал игриво, чтобы в случае чего можно было обернуть всё в шутку. И у него получается. Нет ощущения, что Исака как-то задел или обидел его вопрос.
– Ты и так обливаешься слюнями, даже когда я в одежде. Я стараюсь пощадить тебя, – шутит Исак. И Эвен понятия не имеет, откуда у него вдруг взялось чувство юмора.
– Ну надо же что могут сделать несколько месяцев жизни с Эскилем.
– Ты должен прекратить хвалить его каждый раз, когда я лишаю тебя дара речи, окей?
Ха-ха. Если бы Исак только знал, сколько раз лишал Эвена дара речи, а ещё возможности дышать и думать, и вообще делать что-либо. Если бы он только знал, как Эвен себя чувствует сейчас, сидя в собственной ванне в нижнем белье и глядя на парня, чьи стены пытается сломать. На того самого парня, чьё лицо обрамляют мокрые кудряшки, на парня, у которого длинные и густые ресницы и жаждущая благоговейных прикосновений кожа.
Если бы он только знал.
– То есть я так понимаю, что ты в ближайшее время не собираешься демонстрировать свои соски, – говорит Эвен, которому наконец удаётся откашляться и перестать пялиться на него.
– Не думаю, что ты переживёшь вид моих сосков, Бэк Насхайм, – улыбается Исак, но быстро отводит взгляд, и что-то похожее на грусть мелькает в его глазах.
– Почему нет? Они слишком большие? У тебя их пять?
– Нет. Просто… Не думаю, что ты захочешь их увидеть.
Ох.
Ох.
– Я хочу, – говорит Эвен со всей серьёзностью, стараясь не обращать внимание на то, как сердце больно сжимается в груди.
Они замолкают, и все тайны между ними внезапно становятся слишком тяжелыми. Тишина оглушающе бьёт по ушам.
– Что бы это ни было, мне всё равно, – обещает Эвен. – Правда. Клянусь.
Исак не отвечает. Теперь ему, кажется, неловко, будто он жалеет, что пришёл, словно это не то, на что «он подписывался». И это правда. Он пришёл за своей дозой прикосновений и полезных химических веществ, а не для того, чтобы его допрашивали или заставляли говорить о травме, полученной в детстве.
– Это неважно, – отмахивается Исак.
И Эвен понимает. Он знает, как трудно бывает говорить об определённых вещах. Он знает, как секреты становятся тяжелее, чем следовало, когда их хранишь внутри себя какое-то время. Он знает. Эвен знает, как сам притворяется, что некоторые события никогда не происходили. Он знает, как трудно довериться, открыть кому-то ту часть себя, которую и себе доверить не можешь.
Эвен знает.
– Ты в порядке? – настороженно спрашивает Исак. Он – настоящая загадка, человек с гораздо более развитым эмоциональным интеллектом, нежели Эвен.
И Эвен мог бы поведать ему о непреодолимом чувстве стыда, только что охватившем его тело и заставляющем опустить руки в воду, чтобы спрятать кожу, покрывающую их. Эвен мог бы рассказать ему свои самые сокровенные тайны и выпытать из Исака его секреты. Но он не будет.
Перспектива использовать собственную историю, чтобы заставить Исака открыться, внезапно кажется возмутительной и неприемлемой. Он не будет манипулировать чувствами Исака, предлагая ему узнать о его собственной травме.
И всё же он даст ему кое-что. Секрет. Не тот самый, но тем не менее.
– Примерно год назад я поджёг свою комнату, – задумчиво сообщает Эвен. – Не знаю, слышал ли ты уже об этом.
– Да, – практически мгновенно отвечает Исак со вздохом. Кажется, он задерживал дыхание, словно ожидал, что Эвен заговорит о чём-то другом.
– Кто тебе сказал?
– Арвид, но я не стал особо его слушать.
Теперь Эвен понимает, о чём говорил Эскиль. Он хмурится, представляя версию случившегося, представленную Арвидом.
– Почему?
– Потому что это не история Арвида. Он просто повторял то, что, по его мнению, знал, – отвечает Исак, словно может читать его мысли. Иногда это пугает.
– Ну… Особо нечего рассказывать, – вздыхает Эвен. – У меня был серьёзный маниакальный эпизод, к которому добавилась боль оттого, что лучший друг меня отверг, плюс стыд от факта, что у меня вообще возникли подобные чувства к парню. В тот момент я был одержим огнём, так что всё одно к одному… А потом мой отец ушёл, и всё пошло к чёрту.
Эвен замолкает и делает глубокий вдох. Он не уверен, что когда-либо говорил об этом так осознанно и объективно. Не уверен, что ему вообще когда-либо приходилось это делать.
– Мне жаль, – говорит Исак серьёзно.
– Не стоит.
– Спасибо, что рассказал мне.
– Почему ты всегда благодаришь меня, когда я тебе что-то рассказываю? – спрашивает Эвен, возвращаясь мыслями к тому вечеру, когда показал Исаку сообщения, которые отправил своей матери. Он помнит, как Исак поблагодарил его, что он поделился этим с ним, как поцеловал его в щёку и был самым милым человеком на земле в ту ночь.
– Потому что ты не обязан рассказывать мне о своей травме и делиться своими секретами, – отвечает Исак. – Ты мне ничего не должен. И тем не менее ты всё же решаешь рассказать мне. Это комплимент мне как личности.
– Комплимент тебе как личности?
– Делясь со мной чем-то, ты подразумеваешь, что я надёжный человек. Ты на время становишься уязвимым и подвергаешь себя угрозе того, что я использую твои секреты, – объясняет Исак.
– Но ты не используешь мои секреты.
– Нет, конечно. Чаще всего риски, ассоциирующиеся с тем, чтобы доверить кому-то свои тайны, сильно раздуты из-за испытываемой паранойи. И ты прав, полагая, что я не использую то, что ты только что рассказал мне. И тем не менее. Приятно знать, что ты считаешь, что можешь мне довериться.
– Ну это сложно назвать секретом, – пожимает плечами Эвен. – Все знают, что произошло.
– Но никто не знает твою версию случившегося. Секрет в том, что ты чувствовал в тот момент, а не в том, что случилось.
– Это самый серьёзный разговор, который я когда-либо вёл в ванной.
– Ну, а чего ты ожидал, когда приглашал меня? – улыбается Исак.
– Не знаю. Что ты покажешь мне свои соски? – Эвен улыбается в ответ. Это сложный разговор, но улыбка Исака помогает чувствовать себя лучше.
– Думаю, это интересная метафора для того, что ты пытаешься заставить меня довериться тебе.
– О чём ты?
– Мы оба знаем, почему ты вдруг заинтересовался этой частью моего тела.
– Я не понимаю, – Эвен хмурит брови.
– Для человека, который так сильно наезжал на меня за то, что я манипулирую людьми, ты не слишком-то возражаешь, когда делаешь это сам.
Эвен замирает, открыв рот. Исак видит его насквозь. Разумеется.
– Не знаю, о чём ты говоришь.
– Ты сам это сказал. Я никогда не снимаю футболку. Это означает, что у меня есть какой-то секрет, который раскроется, если я наконец её сниму, – продолжает Исак. – Ты заманиваешь меня в ванну и спрашиваешь об этом. И когда я отмахиваюсь от твоего вопроса, ты внезапно открываешься мне.
– Может, мне просто захотелось поделиться с тобой.
– Враньё, – с улыбкой возражает Исак. Он не кажется слишком расстроенным неудачной попыткой Эвена. И он прав. Эвену стоит задуматься о двойных стандартах.
– Прости, – наконец говорит он, не отводя взгляд от Исака.
– Да ладно. Я сам манипулировал тобой всего-то раз сто.
– Триста семь, – называет случайное число Эвен.
– Вижу, ты ведёшь статистику.
– Стараюсь собрать аргументы в свою пользу. Ты так часто третировал меня, тебе не кажется? Может, я всё же заслужил шанс увидеть твои соски, – шутит Эвен.
– А что если у меня их пять?
– Три дополнительных для ласок.
– Боже. Заткнись, – Исак обрызгивает его водой, заставляя Эвена хрипло рассмеяться.
.
– Кто был последним человеком, с кем ты был честен, Эвен? – спрашивает Исак, и то, как он произносит его имя, заставляет сердце Эвена затрепетать. Он играет с водой, складывая ладони лодочкой и поднимая их, прежде чем позволить ей струиться сквозь пальцы.
– Что?
– Ну то есть кому ты в последний раз доверялся? Если не брать меня сейчас.
Эвен думает. Он откидывается на край ванны и глубоко задумывается. Он не уверен.
– Что ты имеешь в виду под «доверился»? – произносит он.
– Говорил кому-то о том, что тебя беспокоило. О чём-то тяжёлом, что, возможно, тревожило тебя.
Эвен думает.
– Эскиль?
Исак встречается с ним взглядом, и в его глазах плещется вызов и немного обиды.
– О том, что касается тебя, а не меня, – уточняет Исак, и выражение его лица явно говорит о том, что для него не новость, что Эскиль и Эвен говорят о нём.
– Ну не знаю. Наверное, моя мама, – отвечает Эвен. – Я не уверен.
– Потому что ты доверяешь своей матери. Потому что ты знаешь, что она никогда тебя не подставит.
– Хм, ну да, наверное.
– Видишь, у меня такого нет.
Эвен садится и внимательно смотрит на него, следит за каплей воды, стекающей по одному из завитков его волос. Эвен пытается отвлечься от его невероятной красоты. Красота Исака потрясает его в совершенно неподходящее время, как, например, сейчас, когда Исак вот-вот расскажет что-то важное и личное. Эвен продолжает смотреть на каплю воды.
– Когда я в последний раз доверился своей матери, я потерял чувство осязания.
Эвен пытается встретиться глазами со взглядом Исака, но тот смотрит на воду.
– После подобного сложно кому-то доверять, – продолжает Исак. – Откровенно говорить о чём-то не кажется больше простым и естественным. Скорее противоестественным.
Проблематичным. Пугающим и вызывающим тревогу.
– Я понимаю, – кивает Эвен, принимая объяснение Исака, осознавая, почему он не может ему довериться. Если Исак захочет рассказать, как его мать повлияла на потерю осязания, он расскажет. Эвен не будет на него давить.
– Правда?
– Правда, – говорит Эвен. – Теперь люди предпочитают тратить кучу денег, чтобы рассказывать о своих проблемах незнакомцам, даже не пытаясь довериться кому-то близкому.