Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"

Автор книги: cuteandtwisted

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 52 страниц)

– Продолжать что?

– Прикасаться к нему. Эксперименты, которые мы проводили, – отвечает Юнас.

Что?!

– Сана тоже может прикасаться к Исаку? – Эвен смотрит на Юнаса сверху вниз, с высоты своего роста.

– В смысле? – Юнас морщится. – Что ты имеешь в виду под «может»?

– У Исака все друзья увлекаются философией или как?

– Да не совсем. Но можно сказать, что мы все стали такими, после того как он по-настоящему на неё подсел, – улыбается Юнас. – А теперь объясни, что ты имеешь в виду под «Сана тоже может прикасаться к Исаку»?

– Ну… У неё тоже есть связь с ним? Она может дотрагиваться до него, как и ты?

Юнас снова хмурит брови, на этот раз недоумённо. – Что ты имеешь в виду под «как и я»?

– Ну, видимо, как ты мог. Насколько я понимаю, ты мог дотрагиваться до него, пока недавно что-то не случилось, и ты не утратил эту способность.

– О чём ты говоришь? – Теперь Юнас хмурится по-настоящему, явно не понимая, что происходит.

– В смысле?

– Я не могу прикасаться к Исаку с тех пор, как у него появилась эта болезнь четыре года назад. Никто не может дотрагиваться до него, не обжегшись, с тех пор, – объясняет Юнас.

Что? То есть он не родился таким?

– Но ты сказал, что вы проводили эксперименты? Какие? Я думал, ты прикасался к нему? – запинается Эвен, совершенно запутавшись.

– Да, мы с Саной пытались проводить опыты и разобраться в его состоянии. Мы экспериментировали с разными материалами и слоями, пробовали определить, какие причиняют меньшую боль и срабатывают ли жаропрочные ткани, – отвечает Юнас. – О его заболевании никто ничего не знает, нет прецедентов, никаких исследований. Его мать отказывается отправлять его в какое-то научное учреждение, но он боится, что его могут заставить, когда ему исполнится восемнадцать. Поэтому мы сами пытались проводить опыты. Он прекратил всё, когда один из экспериментов вышел из-под контроля в прошлом году. Но тут Сана говорит мне, что он позволяет какому-то парню по имени Эвен помогать ему, и я просто обязан был с тобой познакомиться.

Эвен приваливается к стене, чтобы обдумать слова Юнаса. Исак не родился таким. У Исака развилась болезнь четыре года назад, когда ему было тринадцать. Исак потерял способность к тактильному контакту в тринадцать лет, когда у него начался переходный возраст. Исак не врал ему. У него никогда не было подобной связи. Он мог прикасаться к Юнасу, но это было до того, как он стал таким, как сейчас.

Исак потерял чувство осязания. Он его потерял.

«Самое ужасное чувство в мире – когда ты теряешь что-то, что должно было быть у тебя всегда. Что-то, что ты всегда воспринимал, как должное».

Сердце Эвена болезненно сжимается. Он наконец понимает, в чём признался ему Исак. И вместо того, чтобы утешить его и расспросить, Эвен принял всё это на свой счёт, зациклился на собственных зависти и ревности. Он ещё сильнее оттолкнул Исака, и отдалился от него, и напомнил ему о том, насколько он отличается от всех. Он воздвиг между ними стены и попросил Исака быть его секретом, прикасаться к нему, только когда они наедине. Исак, наверное, был на седьмом небе от счастья, когда появился человек, который наконец мог дотрагиваться до него, а Эвен заставил его этого стыдиться. Эвен превратил это в постыдный секрет.

Сердце Эвена болезненно сжимается.

.

Эвен пытается найти его. Он проталкивается сквозь толпу людей в доме и старается определить его местоположение, следуя за огнём, не покидающим его, за теплом, связывающим их воедино, ведущим навстречу друг другу.

Следуй за огнём.

Другие люди находят его раньше, и когда Эвен добирается до комнаты, откуда доносится шум, Исака окружают трое рассвирепевших парней.

– Какого хуя он здесь делает? – презрительно цедит невысокий светловолосый парень, и Эвен замечает, что на Исаке другие джинсы. Они ему немного велики. Вероятно, он нашёл их в одном из шкафов в доме и решил позаимствовать.

В комнату заходят Пенетратор Крис и парень, на лицо которого падает длинная чёлка, не скрывающая, однако, ледяного отстранённого взгляда. Эвен полагает, что дом принадлежит одному из них.

– Его пригласил Вильям, – говорит Крис, и Элиас был прав. Он – его правая рука. – Так что расслабьтесь все, ясно?

– Расслабьтесь?! Этот подонок обжёг меня в прошлом году, забыли? – снова вступает рассерженный блондин, в то время как Исак натягивает на себя обычную маску холодного безразличия.

– Он бы этого не сделал, если бы ты не пытался его наебать, – наконец произносит Вильям. Его голос звучит так же равнодушно. – Я бы на его месте вообще тебя убил.

Эвен наблюдает за происходящим. Он концентрируется на Исаке, который выглядит уставшим, но продолжает демонстрировать решительность и стойкость, отказываясь показывать свою уязвимость. Зная его, можно предположить, что это часть какого-то плана, и он пришёл на эту вечеринку, будучи готовым к подобному повороту. Но он выглядит уставшим и разбитым. Он только что обжёг Эвена, прямо после того как он довёл его до оргазма в чьей-то спальне. Их только что застукал его лучший друг. И он пьян и под кайфом.

Исак выглядит уставшим, и Эвен не знает, как ему помочь.

– В следующий раз я обожгу тебя с другой стороны. Для симметрии, – наконец произносит Исак. – Слышал, ты подумываешь податься в модели. Не хотелось бы лишать тебя такой возможности.

– Какого хуя? – стонет парень.

Исака загнали в угол, и эти парни пьяны и злы.

– А что ты сделаешь? Ударишь меня? На глазах у всех? Люди уже вытащили свои телефоны, – фыркает Исак. – И, кстати, благодаря вам, парни, и дерьму, что вы устроили в прошлом году, меня теперь официально считают инвалидом. Вы знали об этом? Мои родители могут парковаться, где захотят. Очень круто. Но это также означает, что, если вы меня хоть пальцем тронете, это будет расценено как нападение на человека с ограниченными возможностями, и у вас возникнут серьёзные проблемы. Вы же этого не хотите, правда?

– Ты грёбаный психопат, – рявкает один из парней.

– Круто. Ты закончил? – Исак закатывает глаза.

– Нет, не закончил, ты, кусок дерьма! На той неделе у меня должно было быть прослушивание, а вместо этого я из-за тебя оказался в грёбаной больнице. Ты знал, как это важно, и всё равно позаботился о том, чтобы обжечь меня в том месте, где это будет особенно заметно. Ты меня специально подставил!

– Я не просил тебя провоцировать меня, Эрик. Ты сам виноват, – пожимает плечами Исак. – Подумай ещё вот о чём. Вполне возможно, что я уберёг тебя от разочарования. Мы все знаем, что ты бы провалил то прослушивание, как и все до него. Ты просто недостаточно талантлив. А я тебе помог. Сэкономил немного времени.

Эвен наблюдает, как Исак беззаботно брызжет ядом. Кажется, что ему скучно. И Эвен в ужасе, потому что он так много о нём не знает, не представляет, скольких людей он настроил против себя, скольким причинил боль.

– Иди на хуй! – цедит парень, предположительно Эрик. – Ты умрёшь в одиночестве. Ты в курсе? Вся эта показная крутость лишь для того, чтобы скрыть, что ты, блядь, умираешь в душе. Мы все знаем, что ты плачешь, когда приходишь домой, потому что чувствуешь себя таким нежеланным, потому что никто не может дотронуться до тебя. И знаешь что? Никто никогда этого не сделает. Вот так-то. Для тебя никогда ничего не изменится. Тебе удалось изуродовать единственного человека, которому было на тебя не насрать. Неужели ты думаешь, что я позволю тебе заставить меня чувствовать себя дерьмом?

Эвен не жестокий человек. Эвен не ввязывается в драки. Он заглушает свою злость и улыбается в тяжёлые времена, пусть даже это убивает его. Эвен не толкает людей, не бьёт их по лицу. Эвен использует слова и мозги.

Но это Исак, и Эвен не может контролировать свои импульсы, когда речь заходит об этом мальчишке. Ноги сами несут его вперёд.

Он толкает Эрика, отчего тот спотыкается. – Заткнись на хуй! – Эвен даже не узнаёт собственный голос.

– Какого хрена?! – Эрик недоумённо смотрит на него. – Ты, блядь, кто вообще?

После этого начинается заваруха. Юнас и двое парней бросаются на Эрика и его друзей. Об Эвене забывают. Сана тоже активно участвует в происходящем, а это значит, что и Элиас где-то неподалёку. В общем, полная жесть. Вильям и Крис растаскивают парней в стороны – Вильям с явным раздражением, а Крис с изумлением на лице.

Вокруг царит хаос, но Эвену нет дела до драки. Он, не отрываясь, смотрит на Исака. На Исака, которому пришлось переодеться в джинсы, которые ему велики, потому что Эвен заставил его кончить в штаны. На Исака, чьи самые большие страхи только что стали правдой на глазах его прежних одноклассников и старых друзей. На Исака, который никогда не проявляет своих чувств, как обычные люди, но чей язык Эвен наконец начал понимать. На Исака, который стоит сейчас и кажется опустошённым и оцепеневшим, и не может разнимать дерущихся, потому что обожжёт их. На Исака, которому Эвен причинял боль снова и снова последние несколько недель. На Исака, который безропотно принимал это, потому что был благодарен за его прикосновения, соглашаясь на все его условия. Не на людях. Не на людях.

Исак.

Исак, которого никогда не утешали и не обнимали у всех на виду.

Исак – фрик. Исак – фрик.

Как я. На вечеринке в Бакке.

«Я не думаю, что моя самая безумная фантазия о том, что кто-нибудь обнимет и поддержит меня на людях, когда-нибудь осуществится».

Эвен не думает. Просто делает. Он идёт вперёд, пока не оказывается перед Исаком.

«Посмотри на меня», – хочет сказать он. Но ему не нужно. Потому что спустя мгновение Исак поднимает на него глаза. Большие, и влажные от слёз, и печальные.

– Тебе не нужно было… – начинает он, имея в виду тот факт, что Эвен стал зачинщиком драки. – Я могу с ним справиться. Мне плевать…

Эвен улыбается, надеясь, что дрогнувшие уголки губ выражают его чувства. Мне плевать, что у тебя сомнительное прошлое. Мне плевать, что у тебя много врагов. Мне плевать, что ты такой разбитый и ожесточившийся. Мне плевать, что твоё сердце принадлежит другому. Мне плевать, что ты просто используешь меня. Мне плевать, что я ничего для тебя не значу. Но ты значишь что-то для меня. Этого хватит для нас обоих. И, может быть, когда-нибудь я тебя удивлю. Может быть, когда-нибудь ты найдёшь для меня немного места в своём сердце. Может быть.

– Эвен, – выдыхает Исак, словно знает, что он собирается сделать. – Не надо…

Эвен обхватывает руками спину Исака и притягивает к груди, даря объятье, которого он всегда так жаждал.

Огонь полыхает в его сердце, но не в теле. И когда он понимает, что Исак не обжигает его, Эвен прижимает его ещё сильнее и упирается подбородком ему в плечо, гладит руками по спине, утешая.

Эвен утешает его.

В комнате воцаряется тишина. Хотя, может, это всё происходит лишь в его голове. Эвену всё равно. Единственное, что имеет сейчас значение, – Исак в его объятьях, Исак, не обжигающий его, не отталкивающий его, не пытающийся вырваться. Исак застыл в его руках, словно не может поверить, что это наконец происходит. Словно не знает, что делать и как вести себя, словно ему никогда не приходило в голову подготовиться к подобному, словно вероятность того, что Эвен обнимет его здесь и сейчас на глазах у всех никогда им не рассматривалась.

«Ты единственный, кого я не могу разгадать. Единственный».

– Мы же на людях, – шепчет Исак ему в шею, и эти слова больше похожи на всхлип. Милый, сладкий всхлип.

– Мне плевать.

Вместе.

Давай будем фриками вместе.

Эвен обнимает Исака до тех пор, пока тот не поднимает руки и не обнимает его в ответ.

Комментарий к Глава 7 – Философия ревности – часть 3 * не нашла другого варианта к понятию shotgunning, суть которого заключается в том, чтобы вдохнуть дым в рот партнера, не касаясь его губами

========== Глава 8 – Философия вендетты – часть 1 ==========

От переводчика: Глава будет разделена на 3 части

– Эвен?

Эвен открывает глаза, услышав собственное имя – тихий и осторожный шёпот выдёргивает его из уже позабытого сна, в котором он тонул.

Он щурится. Глаза ещё не привыкли. Слишком темно. Всё вокруг кажется чужим. Матрас под ним ощущается иначе, прогибается как-то странно, словно рядом с Эвеном лежит кто-то ещё.

Он решает, что, наверное, всё ещё спит. Потому что несмотря на необычность окружающей обстановки, Эвен не может вспомнить, чтобы когда-нибудь пробуждался от глубокого сна, чувствуя такое тепло и безмятежность.

Его веки дрожат, и Эвен снова закрывает глаза.

– Эвен? Ты спишь?

Теперь глаза Эвена широко распахнуты. Это не сон. Тепло, обволакивающее тело, не плод его воображения. Кто-то произносит его имя. Кто-то делит с ним постель, согревая его. Кто-то. Исак. Исак, который лежит у него на груди и шепчет его имя.

– Я знаю, что ты не спишь, – бормочет Исак. – У тебя поверхностное дыхание.

Точно.

– Э-э-э, дай мне секунду, – стонет Эвен хриплым после сна голосом, в его голове крутится водоворот воспоминаний о вчерашнем дне. Кажется, он с трудом выговаривает слова, язык заплетается во рту.

– Тебе не нужно говорить, – останавливает его Исак, скользя ладонью по груди Эвена. – Просто слушай.

– Хм?

– Я просто хотел сказать спасибо, – шепчет Исак одновременно гордо и робко. – Я не поблагодарил тебя раньше.

Исак. Смешной Исак со своими правилами, и играми, и интригами. Исак, обнявший его в ответ, Исак, у которого искрились глаза, когда Эвен наконец отпустил его. И боже, Эвену было физически больно отпускать его. Так больно!

Там, в гостиной, Эвен не мог думать ни о чём другом: ни о том, где находится, ни о людях, разинувших рты от удивления, ни о драке, которая, кажется, прекратилась в тот миг, когда он обнял Исака. Эвен не обращал внимания ни на что, только на Исака, стоявшего перед ним. На Исака, который, кажется, был так же поражён и пленён им и только им, на Исака, глаза которого кричали: «Что мы наделали? Что нам теперь делать?».

– Как я теперь объясню это Юнасу и остальным? – спросил Исак, словно никто больше их не слышал, словно их не окружали сейчас пятьдесят человек; его лицо раскраснелось, а пальцами он отчаянно цеплялся за края рубашки Эвена.

– Ты не обязан никому ничего объяснять, – прошептал Эвен в ответ, положив правую руку ему на шею, тем самым заставив Исака податься навстречу прикосновению и вызвав ещё более явные вскрики изумления у собравшихся вокруг людей. – Мы можем просто уйти.

– И куда пойти? Юнас придёт ко мне домой.

– Мы можем пойти ко мне. Юнас не знает, где я живу. Ты можешь остаться. Мы можем… э-э-э… ты можешь переночевать у меня.

Эвен не помнит, как они добрались до квартиры. Но, судя по всему, они бежали. Потому что к тому моменту, как они переступили порог, оба вспотели, запыхались и были в полной эйфории. Они были потными настолько, что Эвену пришлось одолжить Исаку футболку, ту самую, что уже одалживал ему в ту горькую ночь, когда его вырвало на себя, ту футболку, что он постирал и вернул Эвену после катастрофы, случившейся на следующее утро.

На этот раз ты можешь оставить её себе.

Эвен мало что помнит, всё ещё находясь под сладким кайфом от произошедшего. И всё это могло бы быть из-за алкоголя, или травки, или из-за того, что ему удалось заставить Исака издавать бесстыдные звуки в той спальне во время вечеринки. Но Эвен знает, что дело в объятии. Во взаимном объятии. В том, что Исак принял прикосновение Эвена на глазах у всех и вернул его столь же пылко.

Дело в объятии.

В объятии, которое возобновилось в тот момент, когда они упали на кровать, переплетя ноги, запутавшись пальцами в волосах, скользя по коже носами. В объятии, которое продолжалось до тех пор, пока Эвен не уснул.

–

«Спасибо тебе за вечер».

– Не за что, – наконец отвечает Эвен, притягивая Исака ближе, пока тот не утыкается носом ему в шею.

– Что мы теперь будем делать? – спрашивает Исак, обвившись вокруг Эвена и щекоча дыханием его шею. И впервые за всё время он, кажется, по-настоящему обеспокоен.

Мы. Мы. Мы.

– Ничего. Ничего не изменится, – отвечает Эвен, рассеянно наматывая завитки волос Исака на палец.

– Ты этого не знаешь.

– Я не позволю им цепляться к тебе. Мой комплекс спасителя этого не допустит, – шутит Эвен.

– Я не за себя беспокоюсь, Эвен.

– Ох.

Они одновременно ахают: Эвен – из-за его признания, а Исак, вероятно, из-за того, что случайно проговорился.

– Ты беспокоишься за меня? – спрашивает Эвен, не в силах сдержать улыбку, которая наверняка слышна в его голосе. Вероятно, это самое приятное, что Исак когда-либо ему говорил.

– Ну, ты понимаешь. То есть я имею в виду… В общем, очевидно, что я не хочу, чтобы ты впутывался в мои дела, – запинается Исак. – Я уже тебе говорил, что не люблю быть должным людям или втягивать их в моё дерьмо, и…

– Ты беспокоишься за меня, – повторяет Эвен, и на этот раз не может сдержать смех, внезапно сбрасывая с себя остатки сна и чувствуя бодрость, и обхватывает Исака руками за спину, и обнимает его, притягивая ближе.

– Отпусти меня! – жалуется Исак, извиваясь в его руках, но не пытаясь сопротивляться. Скорее уж он тает, тихо хихикая, плавится от его прикосновения.

– Ты беспокоишься за меня. За меня! – нараспев тянет Эвен. – Великий Исак Вальтерсен беспокоится обо мне. Наконец-то я оказался этого достоин.

– Заткнись! – отпихивает его Исак, но движение выходит слабым и игривым, и сердце Эвена переполняется нежностью.

Он особо не задумывается над тем, что делает, просто обхватывает рукой лицо Исака и заставляет его посмотреть на себя. Эвен чувствует, как губы Исака дрожат в улыбке рядом с его большим пальцем.

– Скажи это.

– Что сказать? – Исак смотрит на него в темноте комнаты, освещённой лишь светом фонарей, сочащимся через окно.

– Что я тебе небезразличен.

Эвен не собирался этого говорить, и теперь произнесённые слова тяжело повисают в воздухе. Скажи, что я тебе небезразличен. Как жалко звучит. У Исака, наверное, существует целая философская теория об Эвене и его отчаянных поисках привязанности и признания. Исак, должно быть, давно раскусил его и может, не задумываясь, провести психоанализ. Исак, вероятно, догадывается, как отчаянно Эвену хочется, чтобы кто-то сказал, что он что-то значит, что он небезразличен кому-то.

– Ты мой партнёр по науке. Конечно же, мне небезразлична твоя судьба, – произносит Исак после долгой паузы, словно действительно обдумывал свои слова. – Понимаешь, для меня стало бы страшной потерей, если бы нам пришлось прекратить наши эксперименты. Следовательно, я беспокоюсь за тебя. Да, как о партнёре по бизнесу.

– Партнёр по бизнесу? Вот ты говнюк, – смеётся Эвен.

– Не понимаю, какое отношение мои фекалии имеют к невероятно логичному объяснению, предложенному мной, Эвен.

– Твои фекалии? Какого хрена?! – Эвен картинно отпихивает его, потом наслаждается смехом Исака. У него такой невероятный смех. Он должен смеяться постоянно.

– Ты сам это начал! – заливается Исак, каждый раз притягивая Эвена к себе, когда тот пытается вырваться, отказываясь отпускать его. – Ты сам во всём виноват.

Они продолжают пихаться минуту, может, две. И Эвену смешно, потому что вот этот парень, просчитывающий каждое действие и прикосновение, сейчас борется с ним на кровати в четыре часа утра.

Когда оба останавливаются, чтобы отдышаться, они оказываются невероятно близко друг к другу – лицо к лицу, нос к носу. Эвен чувствует горячее дыхание Исака на своей щеке. Его сердце готово вырваться из груди. Он весь горит. Мозг перевозбуждён, кончики пальцев зудят от нестерпимого желания прикасаться и разрушать, губы жаждут целовать и клеймить. Эвену до безумия хочется сделать его своим.

Мне пиздец.

Вместо этого Эвен снова гладит ладонями лицо Исака, чувствуя, как тот трётся щекой о его руку. Эвен не думает, что кто-нибудь когда-нибудь жаждал прикосновений так сильно. От этого ему хочется подарить Исаку весь мир.

– Я рад, что я сейчас здесь обсуждаю с тобой собственные экскременты, – шепчет Исак в темноту, и Эвен одновременно хихикает и тает.

Этот мальчишка.

– Я тоже рад, что ты сейчас здесь обсуждаешь со мной свои экскременты.

Эвен засыпает под сладчайшие слова. «Ты сделал меня сегодня таким счастливым».

.

Эвен просыпается раньше Исака. И хотя необходимость встать с кровати, пока Исак ещё спит, разбивает ему сердце, он не может игнорировать неловкую ситуацию между ног.

Мда...

Он осторожно выскальзывает из рук Исака – Исака, который, словно ребёнок, тянется к нему, не желая даже в глубоком сне разлучаться с ним, – и отправляется в ванную.

Эвен пытается думать о двоюродных бабках, о математических уравнениях, о политическом хаосе в США. Он читает новости в телефоне и даже заходит в твиттер Трампа. Но ничто не помогает справиться со стояком. В голову лезет какая-то научная ахинея, и от этого он возбуждается ещё больше.

Блядь, мне что, снова четырнадцать?

Эвена переполняет стыд, когда он усаживается на унитаз и берёт член в руку. Не потому, что есть что-то постыдное в том, чтобы снять возбуждение, – Эвен сторонник мнения, что свои позывы нужно удовлетворять, – а в самом факте возбуждения.

Он закрывает глаза и двигает рукой быстрее, спортивные штаны болтаются на щиколотках. Он чувствует себя ужасно. Чувствует себя безумно виноватым, потому что у образов, рождающихся в его голове, изогнутые, словно лук Купидона, губы, раскрасневшиеся щёки, и зелёные глаза, и острый и беспощадный язык, и нежнейшая кожа. Невероятно мягкая и истосковавшаяся по прикосновениям кожа.

– Эвен…

Приближаясь к финалу, Эвен проигрывает в голове то, как Исак произносит его имя. Ему стыдно, но он уже достиг той примитивной

стадии, когда может думать только о разрядке. У него болит запястье, и он, вероятно, издаёт позорные звуки, но он не может остановиться. Он не может остановиться, даже если бы попытался.

– Блядь! – стонет он, наблюдая, как его стыд белёсой струёй извергается из него. Грудь вздымается от тяжёлого дыхания, рука болит.

Ему требуется ещё пять секунд, чтобы заметить стоящего перед ним в дверном проёме Исака, Исака, у которого вытаращены глаза, а лицо алеет сильнее обычного.

Ох.

Ох ёбаный боже!

– Блядь! Что за…?! – Эвен резко поднимается, чтобы натянуть штаны, и сейчас лицо у него, вероятно, такое же красное, как у Исака.

– Я… Мне жаль! Прости! Я…

– Твою мать! Пожалуйста, отвернись! – кричит Эвен, пытаясь натянуть штаны, и чуть не падает, запутавшись в них.

Исак делает, как ему сказали. Он поворачивается к Эвену спиной, но почему-то не уходит.

– Прости, Эвен. Я услышал, что ты произносишь моё имя. Подумал, что я тебе зачем-то нужен. Я не собирался нарушать… твоё уединение.

Эвен отказывается верить в происходящее. Во-первых, он забыл закрыть дверь, слишком занятый попытками избавиться от стояка. Во-вторых, Исак видел его. Его. Там. Делающим это. Он смотрел, как Эвен довёл себя до оргазма, вероятно, выстанывая его имя. В-третьих, мама дома, и велик шанс, что она тоже могла его слышать. В-четвёртых, Исак всё ещё здесь.

– Я… э-э-э… Я пойду, – говорит Исак, будто прочитав его мысли.

Несмотря на звон в ушах Эвен поспешно моет руки и приводит себя в порядок, потом выбегает из ванной. Он не знает, что сказать, но уверен, что случившееся переплюнуло два предыдущих «дерьмовых утра». Он сгорает от стыда и пытается предположить, сколько дней теперь Исак будет молчать, не желая общаться с ним.

Однако, когда он приходит на кухню, то находит там Исака, который сидит на одной из табуреток и изучает надпись на упаковке с хлопьями, стараясь сдержать улыбку.

– Прости, что тебе пришлось это увидеть, – выпаливает Эвен, потому что ему не хочется обижать Исака. Произошедшее, кажется, вышло за все возможные рамки.

Исак удивляет его тем, что вдруг начинает хохотать, продолжая держать в руках коробку.

– Ты надо мной смеёшься? – фыркает Эвен.

– Прости, – смеётся Исак, прячась за коробку. Он очарователен. Эвен не может этого вынести. – Пожалуйста, не обращай на меня внимания.

– Ты серьёзно сейчас надо мной смеёшься? Я что, настолько смешной там?

Смех замирает в горле Исака, словно его голову наводнили какие-то неприличные образы. Точно. Слишком рано для пошлых шуточек.

– Виноват, – наконец отвечает Исак, садясь более прямо, словно что-то придало ему решимости. – Я не хотел тебя обидеть. Мой смех не имел никакого отношения к твоей, хм, анатомии. Скорее к ситуации, в которой она была представлена.

Теперь наступает очередь Эвена краснеть. Он сгорает от стыда. Ему больше нравилось, когда Исак смеялся. И Исак, видимо, это замечает.

– Я не к тому, что ты должен стыдиться того, что делал, – продолжает Исак холодным и равнодушным тоном, и это странный способ подбодрить Эвена. – Онанизм – естественное явление, в основном полезное для здоровья и часто практикуемое.

– Онанизм? – кривится Эвен.

– Ну, знаешь, то, что ты делал там. Хотя у этого есть и другие значения. Но да, стимуляция своих, хм, половых органов – это естественный процесс. Исследователи даже говорят, что выведение из организма канцерогенных веществ подобным образом может предотвратить развитие рака простаты, что довольно часто случается у мужчин. Так что, если уж на то пошло, ты занимался там предупреждением болезни. Никакого осуждения.

– Поверить не могу, что ты используешь слова «простата» и «стимуляция», а я всё ещё не возбуждён.

Исак очевидно давится воздухом. Да, наконец-то реакция.

– Ты ужасен, – сердито пыхтит Исак.

– Говорит парень, который просто стоял там и смотрел.

– Я не смотрел! – огрызается Исак. – Всего лишь секунду. И, если уж на то пошло, я наблюдал из любопытства.

– Что, ради науки? Ты стоял там ради науки?

– Я уже говорил тебе, что не хочу упускать возможность получения знаний.

– Смотреть, как я дрочу, – это для тебя возможность получения знаний? – выпаливает Эвен прежде, чем успевает поймать себя за язык.

– Я… Перестань вкладывать мне слова в рот!

Эвен хочет пошутить насчёт других вещей, которые хотел бы вложить ему в рот, но понимает, что пока слишком рано, слишком много всего происходит одновременно. Осознание, что он на самом деле хочет позволить Исаку обжечь его гениталии, сейчас кажется перебором. Ему бы хотелось повернуть время вспять. Происходящее сейчас – это катастрофа.

– Иммануил Кант говорит, что ублажение себя – это нарушение закона морали в своей книге «Основы метафизики нравственности». Мне всегда казалось, что он немного ошибается, хотя я сам ничего подобного не делаю.

– Я что, правда сейчас слушаю, как ты рассуждаешь о философии мастурбации у меня на кухне? – фыркает Эвен.

– Ты сам это начал!

– И что же Эвен начал на этот раз? – прерывает их препирательства нежный голос. Это мама Эвена. И Эвен, и Исак готовы сгореть от стыда. – О чём вы так страстно спорите этим прекрасным утром? – улыбается она им.

– Доброе утро, Юлие, – Исак приходит в себя первым, и на его лице расплывается слабая, осторожная улыбка. Эвен решает, что ему нужно податься в актёры. – Вы просто сияете этим утром.

– О, пожалуйста! – смеётся она, и копна взъерошенных волос лишь добавляет очарования её природному обаянию. – Ты льстец, Исак. И как же ты используешь эту способность?

Если бы ты только знала.

– К сожалению, никак, – лучезарно улыбаясь, отвечает Исак. – Впрочем, мне удалось вызвать у вас улыбку. Так что я считаю это победой.

– Сладкий льстец. Готова поспорить, ты пользуешься популярностью у девушек.

– Не хочу вас расстраивать, Юлие, но для этого девушкам для начала нужно было бы приблизиться ко мне, – добавляет Исак.

Улыбка на лице Юлие меркнет. Слетает с её губ, будто бы она только что вспомнила о болезни Исака.

– Ох, – Исак всё понимает, заметив, как изменилось выражение её лица. – Это шутка. Не волнуйтесь из-за этого. Всё нормально.

Эвен не может поверить, что за пять минут они успели пошутить о мастурбации, а теперь практически довели до слёз его мать.

– Ах ты сладенький пупсик. Надеюсь, Эвен хорошо к тебе относится. Дай мне знать, если это не так. Я обязательно оттаскаю его за уши.

– Мама! – Эвен отшатывается от неё.

– Он очень хорошо ко мне относится. Не волнуйтесь, – снова улыбается Исак.

– Ну, просто знай, что тебе здесь всегда рады, – говорит Юлие. – Я бы с радостью осталась и послушала рассказы о ваших интересных экспериментах по химии, но мне нужно бежать на бранч с друзьями.

Лишь когда она исчезает в своей комнате, Эвен снова может дышать.

– Бля, как ты это делаешь? – спрашивает он, подходя ближе к табурету, на котором сидит Исак.

– Делаю что?

– Врёшь? Как у тебя получается так убедительно справляться с этим дерьмом?

– Я так понимаю, мы снова вернулись к теме экскрементов, – фыркает Исак.

– Боже! – стонет Эвен. – Пиздец моему завтраку.

.

– Что ты хочешь? Тост? Бекон? – спрашивает Эвен, заглядывая в холодильник, чтобы начать готовить им завтрак. Исак по-прежнему сидит на табурете позади него.

– Хм… Ты не мог бы, э-э-э, приготовить омлет?

Эвен оборачивается и внимательно смотрит на него, в голове всплывает воспоминание о том, как Исак покраснел, когда ел приготовленный им завтрак в прошлый раз. Сейчас Исак выглядит смущённым и полным надежды.

– Да, конечно, – кивает Эвен.

– Классно.

Эвен осторожно ставит перед Исаком тарелку и видит, как тот сдерживает улыбку. Эвен специально положил ему больше еды. Это всего лишь догадка, но у него есть причины полагать, что Исаку действительно нравятся яйца.

Он передаёт ему вилку и нож и подпирает подбородок руками, наблюдая за ним. Исак очарователен.

– Так что у тебя за отношения с яйцами? – не выдерживает он минуту спустя, потому что больше не может терпеть. Он никогда не видел, чтобы кто-то был настолько счастлив от поглощения омлета.

– Ты о чём? – спрашивает Исак.

– Ты что, только сейчас открыл для себя яйца?

Исак смотрит на него какое-то мгновение, потом опускает глаза и подносит вилку ко рту. Потом кивает.

– В смысле? – хмурится Эвен.

– Ну… – Исак замолкает и вытирает рот салфеткой. – Понимаешь, я никогда особо не любил яйца. По крайней мере в том в виде, как их готовили у меня дома. Так что я просто решил, что я их не люблю? Ну знаешь, как некоторые люди просто не едят что-то. Вот так и я думал, что не ем яйца. Но тем утром здесь была твоя мама, и я не хотел выглядеть ещё более странным, поэтому я заставил себя их съесть. И… В общем, я был поражён качеством твоих яиц.

– Качеством моих яиц, – фыркает Эвен. – Так тебе нравятся мои яйца?

– Видимо, да, – кивает Исак.

– Что ж, я определённо польщён. Кстати, это фамильный рецепт, секретный, и…

Эвен уже собирается поделиться рецептом, когда на кухню влетает его мама, и аромат духов, которые он подарил ей на прошлый день рождения, наполняет его ноздри. Она полностью одета и, кажется, уже опаздывает.

– Мальчики, я ухожу, – говорит она, ещё раз проверяя содержимое своей сумочки.