Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"

Автор книги: cuteandtwisted

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 52 страниц)

– Ты ненормальный?

Эвен провёл несколько дней, представляя первые слова, которые скажет ему Исак, но подобных в его списке не было.

– Ну вообще-то немного. Да, – улыбается Эвен. – Прости, если я…

– Больше так не делай. Ты новенький или что? Ты не должен подходить ко мне.

Эвен видит страх в его глазах в то короткое мгновение, когда они неотрывно смотрят друг на друга. Но это не страх возможного прикосновения. Это не страх встретиться с кем-то взглядом. Исак не выглядит замкнутым, как представлял себе Эвен. Скорее наоборот, от него исходит уверенность на грани с самоуверенностью. Эта уверенность переполняет его, но он её сдерживает. Её подавляет всепоглощающий страх – страх причинить кому-то боль, а не самому её испытать.

После этого Исак уходит, а Эвен по-прежнему ощущает жар, разлившийся внутри. Он улыбается, словно ему только что сделали укол с сывороткой счастья, той самой, в существование которой верят люди, не страдающие депрессией. Находиться рядом с этим парнем – словно стоять у камина на Рождество с чашкой горячего шоколадного молока, и пальцы Эвена отчаянно жаждут прикоснуться, пусть даже если будет больно.

Моё тело – это храм, и я не причиню ему вред. Эвен качает головой и уходит.

.

Эвен плавает после школы. Его местный бассейн не работает по понедельникам, а кожа требует погружения в воду, чтобы не думать о воздухе, чтобы не думать об огне. Он надевает силиконовую шапочку и плавки и отправляется в меньший по размеру школьный бассейн.

Он останавливается в тот момент, когда замечает его, Исака, покачивающегося на воде в одиночестве. Но, видимо, Эвен был недостаточно осторожен, потому Исак уже либо услышал, либо почувствовал его присутствие, и нырнул в воду, так что теперь видно только его лицо.

– Кто тут? – раздаётся голос Исака, и в нём чувствуется холод и подозрительность, но не испуг. Вопрос странен сам по себе. Бассейн предназначен для всех, кто хочет им воспользоваться, и сейчас он открыт для посещений. Исак же повёл себя так, словно он им владеет.

– Всего лишь я, – говорит Эвен со своего места и чувствует себя идиотом. Исак даже не знает его имени.

– Я скоро ухожу. Ты не мог бы немного подождать? – просит Исак, теперь поворачиваясь к Эвену спиной, и плывёт к дальнему бортику, словно не хочет, чтобы Эвен даже мельком увидел очертание его тела. Если бы у Исака была третья нога, Эвен бы об этом так и не узнал.

– Конечно. Я вернусь в раздевалку.

– Спасибо.

Эвен потрясён этим, такой вежливостью, уязвимостью. Эвен чувствует себя так, словно подсматривал за изящной принцессой из 1700-х годов, чья кожа слишком нежна и благородна, чтобы быть замаранной взглядом простолюдина. Он чувствует себя так, словно причинил боль этому парнишке тем, что увидел его практически обнажённым. Эвен ощущает слишком многое и не знает, что и думать.

Исак возвращается в раздевалку, замотавшись в длинное полотенце, которое закрывает всё тело от шеи до ступней. Эвен даже не знал, что такие длинные полотенца существуют в природе. Исак краснеет, и если бы Эвен был не в курсе его заболевания, то подумал бы, что это из-за него.

– Бассейн в твоём полном распоряжении, – говорит Исак, проходя мимо.

– Я не хотел тебя выгонять.

– Я всё равно собирался уходить.

– Ладно.

Эвен возвращается в бассейн и ногой пробует температуру воды. Он уже принял холодный душ, так что всё довольно терпимо. Вода выглядит чистой. Он надеется, что никто не решил использовать бассейн не по назначению. Но потом он кое-что осознаёт. Исак был в бассейне, плавал в воде, обработанной химикатами.

Он в порядке? Как часто он это делает? Не причиняет ли это боль его коже? Он только обжигает других, или ему тоже больно от этих прикосновений? Помогает ли ему вода? Он выглядел довольно умиротворённым, пока Эвен не помешал ему. Приятно ли ему находиться в воде? Приятно ли ему так же, как это приятно Эвену?

Эвен возвращается в раздевалку. Он не уверен, зачем, просто делает это.

– Когда ты обычно ходишь на ланч? – спрашивает он, прежде чем язык прилипает к горлу.

– Э-э-э, что? – выпаливает Исак.

– Ланч. Во сколько ты ешь? Я не видел тебя в школьной столовой.

– Я, э-э-э. А что?

– Было бы приятно увидеть тебя там.

Исак краснеет, и Эвена убивает, что он не может сказать, он ли вызвал такую реакцию или это стандартный симптом заболевания. Внезапно это становится самой ужасной вещью в мире.

– Я посмотрю, что можно с этим сделать, – отвечает Исак с робкой улыбкой на красивом лице.

Как кто-то может думать, что он противный?

– Ладно, – улыбается Эвен.

– Ладно.

Эвен возвращается в бассейн и ныряет в воду. Даже простое нахождение с Исаком в ограниченном пространстве опьяняет. Он по-прежнему ощущает это, когда возвращается домой и обнимает мать.

– Хороший день?

– Целительный день! – широко улыбается Эвен. – Слово дня. Это значит полезный для здоровья и благотворный, и приятный.

– Я не уверена, что эти слова употребляются вместе, – смеётся она, а потом целует его в висок.

– Не приставай!

.

Эвен выходит в коридор после ужасного урока физики, недоумевая, почему его заставляют выбирать этот предмет, и впервые с момента возвращения он думает, что у него не получится наверстать упущенное до выпускных экзаменов.

– Я тебе помогу. Не переживай, – говорит Адам, обнимая его рукой за плечи, пока они идут по коридору вместе с Арвидом и его друзьями.

– Без обид, Адам. Но у тебя самые плохие оценки в классе, – шутит Арвид, и Эвен поджимает губы.

Эвену не очень-то нравится Арвид. Точнее он ему совсем не нравится. Он был первым, кто стал показывать на Эвена пальцем, когда у него диагностировали биполярное расстройство. Он был первым, кто стал распространять слухи о нём и превратил его в предмет обсуждения на вечеринках. Арвид – классический пример хулигана и задиры, и раньше Эвену была невыносима даже мысль о том, чтобы приблизиться к этому человеку.

Эвену не нравится, что сейчас он идёт по коридору с Арвидом, но ему нужно держаться в тени. Ему нужно смешаться с толпой и не привлекать к себе внимание. Всё, что ему удалось выстроить, по-прежнему очень хрупко, и он пока не хочет нарушать баланс. Не сейчас, когда он по-прежнему слаб, когда его раны ещё не зажили. Не сейчас, когда любого злобного или мерзкого комментария было бы достаточно, чтобы вернуть его в то тёмное место, где он провёл в изоляции много месяцев. Не тогда, когда малейшее касание может заставить его развалиться на части.

Придерживайся сценария.

Он заходит с Адамом, Арвидом и его друзьями в столовую, и через мгновение понимает, что люди не шепчутся между собой из-за того, что он в компании того самого парня, которого презирает уже давно. Им нет до него дела. Снова.

Сегодня Исак пришёл на ланч в столовую. И все глаза прикованы к нему.

Эвен улыбается, когда видит его профиль. Исак снова надел шапку сегодня. Его щёки порозовели, идеальный румянец, покрывающий выступающие скулы, выглядит словно обещание. Губы Исака тоже покраснели, и он жуёт свою еду так, словно нервничает. Его руки снова закрыты, и Эвен пытается представить, каково это сидеть посреди довольно тёплого помещения в зимней куртке и держать бутерброд пальцами в кожаных перчатках.

Он уже собирается подойти и заговорить с Исаком, как вдруг Арвид сцепляет руки и радостно их потирает, словно только что получил подарок, и опережает Эвена.

– О, слава богу! – громко восклицает Арвид, убедившись, что его хорошо слышно. – Я сегодня особенно замёрз. А ты, Адам?

Адам широко распахивает глаза, и Эвен внезапно понимает, почему Исак обычно ест ланч в укромных уголках, почему он постоянно избегает людей, почему он ни с кем не общается. Должно быть, Арвид уже приставал к нему в течение той недели, предшествующей возвращению Эвена в школу. Должно быть, Арвид превратил Исака в свою новую мишень. Это единственная причина, из-за чего он не портит жизнь Эвену. Ну конечно!

А сам Эвен пришёл с тем, кто делает жизнь Исака невыносимой. Великолепно.

Арвид медленно направляется к столику, где сидит Исак, Исак, который даже не счёл нужным оторвать взгляд от тарелки и не проявляет никаких чувств, не кажется особенно испуганным. Он продолжает есть свой бутерброд, правда медленнее, чем раньше, словно внезапное вмешательство Арвида дало новое направление его мыслям и избавило от нервов. Исак спокойно жуёт, пока Арвид идёт к нему.

Эвен пытается предположить, что он сделает и сможет ли сам Эвен его остановить. Арвид славится острым языком, не физической силой. Он выглядит не слишком внушительно, но его слова и влияние беспощадны. Эвену кажется, что его парализовало. Так всегда происходит, когда всё идёт не по плану, когда ситуация отклоняется от изначального сценария. У него нет заготовок на такие случаи.

Арвид устраивается позади Исака и поднимает руки над его головой и как-то странно ими двигает. Эвену нужно какое-то время, чтобы понять, что тот притворяется, будто пытается согреться, как делал бы это человек, стоящий у костра или камина.

– Как тепло, – шутливо произносит Арвид, потирая руки над головой Исака. – Я знал, что не просто так забыл сегодня перчатки.

Эвен замечает, как Исак стискивает зубы, и это единственный признак его раздражения. Небольшой сбой. И по крайней мере Эвен чувствует облегчение, что Исак больше раздражён, чем испуган. Но сам он боится за него. Он слишком хорошо знает, каким ядовитым языком обладает Арвид.

– Мне тебя не хватало в столовой, – говорит Арвид. – Интересно, что заставило тебя прийти сегодня, – усмехается он.

Исак снова стискивает зубы, и Эвен надеется, что он не видел, как он пришёл сюда вместе с Арвидом. Он надеется, что Исак не думает, что он специально это устроил. Эвен надеется…

Эвен не знал, что взглядом можно убить, пока Исак не повернул голову и не посмотрел ему в глаза. Блядь. Размечтался.

– Эвен, тебе ведь всегда холодно? – продолжает Арвид. – Ты всегда носишь одежду с длинными рукавами, даже в жару. Подойди сюда. Погрейся немного у этого гипотетического огня. Он не умрёт, если несколько человек вторгнутся в его драгоценное личное пространство. Не переживай. Просто…

– Ты закончил? – Исак прерывает речь Арвида.

– Что? – фыркает тот.

– Ты закончил вести себя как двенадцатилетний ребёнок или тебе нужно ещё немного времени? – закатывает глаза Исак, поворачиваясь на стуле, чтобы посмотреть на него. – Думаю, у меня есть ещё девять минут до следующего урока.

Арвид заливается смехом, сцепляет руки и устраивает из этого настоящее шоу, как это обычно делают все задиры, когда им оказывают сопротивление.

– Ты сумасшедший? У тебя проблемы под этими кудряшками?

– Да и да вообще-то, – говорит Исак, поднимаясь со стула, как всегда медленно и собранно.

Друзья Арвида принимают позы, обычные для людей, чувствующих угрозу и вынужденных демонстрировать силу. Исака это, кажется, забавляет.

– Знаешь, какое у меня любимое слово, Арвид? – медленно произносит Исак, отодвигая стул и поднимая подбородок, чтобы приблизиться к нему. Исак не боится, что люди втогнутся в его пространство. На самом деле всё наоборот, и видеть, как Арвид и его банда отступают назад и отшатываются, – настоящее облегчение. – Ангст, – продолжает Исак. – Моё любимое слово «ангст». Знаешь, что оно значит?

– Что за хрень…

– Оно означает страх и тревогу, его употребление меняется в зависимости от языка, страны и научной школы. – Ты знал, что это слово пришло в английский язык как заимствование из норвежского, датского, голландского и немецкого? Считай, мы его придумали. Я считаю, это потрясающе, и горжусь этим, понимаешь? Потому что ангст – это такое важное чувство и тема экзистенциализма. Сартр, и Ницше, и Хайдеггер любили рассуждать об этом. Только не подумай, что я сторонник экзистенциализма. У меня, знаешь ли, широкие взгляды.

– Что с тобой не т…

Исак поднимает правую руку и медленно снимает перчатки, пока все люди, собравшиеся в столовой, смотрят на него.

– Но это неважно, – продолжает Исак. – Мне нравится слово ангст, но я не хочу углубляться в тонкости, сравнивая ангст с тоской или ещё чем-то. Я бы предпочёл поговорить о страхе, который включает в себя все эти чувства. Понимаешь? Что ты знаешь о страхе, Арвид? Как много ты о нём знаешь?

Указательный палец Исака оказывается у груди Арвида, но не прикасается к нему, он просто рисует им круги в воздухе, продолжая смотреть ему в глаза.

– Готов поспорить, что ты много знаешь о страхе, Арвид. Готов поспорить, что это твоя любимая эмоция. Тебе нравится им управлять, так? Тебе нравится то чувство, что приходит с этим. Власть. Величие. Ты знаешь, многие философы считали, что страх важен, потому что позволяет обществу функционировать. Ты боишься ареста, поэтому не совершаешь преступлений. Общественный договор, Руссо. Но я опять отвлекаюсь. Страх – это явление, через призму которого можно прекрасно рассматривать определённый феномен сегодняшнего общества. Например, издевательства. Сутью издевательств над другими является управление страхом из-за отсутствия контроля и власти во всех остальных аспектах жизни того, кто этим занимается. Человек издевается над другими, потому что хочет, чтобы его боялись, а человек хочет, чтобы его боялись, потому что его невозможно любить, но он не хочет страдать или оставаться без внимания. Или потому что человек чувствует угрозу, исходящую от другого человека, предположим, от меня, от человека, который не хочет жить по законам его или её общественного договора. Люди, издевающиеся над другими, обычно чувствуют, что их нельзя любить, поэтому альтернатива для них – вызывать страх.

Конечно, бывают исключения. Иногда такие люди просто злые и равнодушные, и они получают удовольствие и выгоду оттого, что видят страдания других. Но это особый вид. А в тебе, мой дорогой Арвид, нет ничего особенного. Ты совершенно типичный вид задиры, какими их показывают на ТВ, в этих сопливых фильмах, которые люди смотрят и, фыркая, говорят: «Да таких уже не существует», и в книгах, и в блогах. Ты такой же, как и все, кто жил до тебя. Ты такой, какой есть, потому что ты практически запрограммирован на подобное поведение. Ты смотрел «Мир дикого Запада»? У тех роботов больше свободы в мыслях и поступках, чем у тебя. Ты практически лишён свободы выбора. Вся твоя жизнь предопределила то, кем ты являешься сегодня: совершенно безликим хулиганом. Ты не оригинальный и не особенный, и твои дружки либо боятся, что их исключат из ближнего круга и будут над ними издеваться, или у них отсутствуют яйца или желание решать за себя. Полагаю, что последнее правда в обоих случаях.

И да, страх. Страх превосходен и восхитителен. Ты знал, что страх – первое чувство, упоминаемое в Библии? Да, первое, что почувствовал Адам, когда понял, что облажался, – это был страх. Разумеется. И сколько величия в страхе! Страх невероятно величественный, но в то же время он может ограничивать личные свободы. Как, например, эта раздражающая процедура досмотра в аэропорту. Тот факт, что они ограничивают объём жидкости, которые мы можем брать в самолёт, а в некоторых странах даже заставляют снимать обувь. Я особо не против снять обувь или чтобы меня обыскивали, но я возражаю, что они ограничивают количество жидкостей, которые я везу. Я ненавижу покупать шампунь где-то ещё или использовать чужой. Ты знал, что они ввели это ограничение после того, как предотвратили теракт в Лондоне примерно в 2007? Теракта не произошло. Слава богу. Но страх, что это может произойти снова, и что они снова могут прибегнуть к подобному способу, обрёк нас на ограничение жидкости в ручной клади на веки вечные. Этот страх, хоть он и оправдан, лишает меня свободы брать с собой в самолёт любимый гель для душа, и меня это расстраивает. Видишь? Страх, который ты внушаешь, даже не является оправданным, так что ты поймёшь, если моё расстройство из-за геля для душа выльется на тебя, Арвид.

– Ты… Да ты просто, блядь, сумасшедший, – заикается Арвид.

– Мило, – смеётся Исак, и Эвен не может понять, возбуждён ли он или испуган.

В момент охватившей его паники Арвид сжимает руку в кулак и, кажется, собирается нанести удар. Тело Эвена начинает двигаться инстинктивно, но Исак опережает его. Он поднимает руку и кладёт её Арвиду на щёку.

– Блядь! Что за хрень?! – взвизгивает от боли Арвид, словно только что обжёгся, и Исак убирает руку мгновение спустя.

– На случай, если ты не понял, вот тебе резюме: я здесь угроза. Угроза – это я. Ты боишься меня. Я не боюсь тебя. Я терпел твои выходки несколько недель, потому что меня интригуют люди, третирующие других. Но так как я не безликий хулиган с неоригинальной слезливой историей из жизни, я к тебе не прикоснусь, я не причиню тебе боли, я даже к тебе не подойду. Разумеется, если ты будешь держаться подальше от меня. Вот такая у нас с тобой версия общественного договора. Видишь, я сейчас использую твою любимую стратегию запугивания. Понимаешь, насколько мне не всё равно?

– Надеюсь, ты знаешь, что ёбнутый, Вальтерсен.

– Надеюсь, ты знаешь, что я тот, кто может обеспечить тебе ожог второй степени, – отвечает Исак очень спокойно, и в это мгновение он огонь. Языки его пламени сверкают. Он светится огнём, могучим, величественным и негасимым. – Если ты мне не веришь, узнай, почему я больше не учусь в Ниссен. Кажется, это твой любимый вид деятельности. – Исак начинает собирать вещь в рюкзак. – Ну ладно, мои девять минут закончились. Всем спасибо. Надеюсь, вы получили удовольствие от представления.

И после этого Исак уходит.

– А я говорил, что он мерзкий, – шепчет Адам.

«Это защитный механизм», – думает Эвен. И он знает это. Это знание жжёт его изнутри. Он уже такое видел. Он знает.

Эвен провёл всю жизнь, пытаясь понять, почему его так тянет к огню, а в последние несколько месяцев – почему эта зачарованность привела к его падению по наклонной плоскости в бездну.

Эвену всегда было интересно, почему из четырёх стихий – Земли, символизирующей дружбу и постоянство, Воды, в которой он ищет покоя и умиротворения, Воздуха, объединяющего в себе любовь и всё, чего он жаждет, и Огня, синонима хаоса, в котором он оказался, и тепла, которого требует всё его естество – именно Огонь всегда был тем, перед чем он никогда не мог устоять, тем, что всегда поглощало его, в чём он страстно желал утонуть.

Эвен всегда знал, что его тянет к огню. Но лишь во время ланча в тот вторник Эвен понимает, почему.

Я погашу огонь в тебе, а ты разожжёшь его во мне.

.

– Чего ты боишься? – спрашивает Эвен у Исака, когда в следующий раз сталкивается с ним в раздевалке школьного бассейна.

На этот раз Исак полностью одет, когда Эвен оказывается там, и он думает, что тот хотел избежать этой встречи. Часть его ожидает, что Исак уйдёт, не удостоив его ответом, но тот останавливается и смотрит Эвену в глаза.

– Что я стану, как ты.

Эвен смотрит на него широко раскрытыми глазами, одновременно не понимая и понимая.

– Что я буду проводить время с этими слабовольными людьми, лишь бы не стать объектом насмешек.

Эвен кивает и подходит к своему шкафчику. Я понял.

– Никогда больше не заговаривай со мной, ладно? – добавляет он, и Эвен замечает, что на этот раз Исак не краснеет.

– Понял.

Эвен заговаривает с ним снова.

========== Глава 2 – Философия обмана – часть 1 ==========

Тайный – прилагательное: хранимый в секрете, особенно из-за потенциального неодобрения.

Эвен читает слово и его определение пять раз, проговаривая каждый слог, словно пробуя на вкус, будто это поможет лучше запомнить. Тайный. Хранимый в секрете. (Особенно из-за потенциального неодобрения).

Его телефон опасно балансирует на краю раковины, пока Эвен пропускает волосы сквозь пальцы. Он думал о том, чтобы уложить их сегодня, надёжно спрятанные в шкафчике средства для укладки умоляют, чтобы их использовали. Но матери нравится, когда его волосы свободно падают на лицо, как сейчас, поэтому он решает оставить всё, как есть.

Были времена, когда Эвен ни за что бы не ушёл из дома, не уложив чёлку. Так же как когда-то были времена, когда его отец всё ещё жил с ними, времена, когда ему можно было быть капризным подростком, которому не приходилось постоянно улыбаться.

Эвен морщится от собственных мыслей.

«Воспоминания о прошлом редко идут во благо, Эвен».

Он нажимает на экран телефона, чтобы снять блокировку, и снова читает слова дня. Тайный. Хранимый в секрете. Он думает о предложениях, где мог бы его использовать, обдумывает возможность вставить его в сегодняшний анекдот, чтобы одновременно выполнить два пункта из ежедневного списка дел. Он всегда рассказывает матери анекдоты во время завтрака и надеется, что она пока не догадалась. Ему хочется верить, что они не звучат слишком отрепетированными, что они часть тщательно написанного сценария, который он снова и снова прокручивает в голове.

– Эвен? Ты опоздаешь, – раздаётся голос матери из-за закрытой двери.

– Иду!

.

Завтрак пока проходит спокойно. Эвен дважды рассмешил мать, и она трижды поцеловала его в щёку. Он рад, что снова отказался от укладки, потому что она уже два раза потрепала его по волосам. Она рассказывает ему о Ларсе, а он ей – о внезапной самоуверенности Мутты.

– Ну он очень симпатичный. Что плохого, чтобы быть самоуверенным в вашем возрасте? – улыбается она, кусая яблоко.

– Я уверен, он будет в восторге, что моя мама считает его симпатичным, – смеётся Эвен.

– Что? А ты считаешь, что он несимпатичный? – фыркает она. – Разве ты не считаешь его привлекательным?

Смех внезапно застревает у Эвена в горле. Он не уверен, почему испытывает дискомфорт, но ничего не может с этим сделать. Это очень простой вопрос. Ей интересно его мнение о привлекательности Мутты, и всё это субъективно и не должно иметь большого значения.

Тон их разговора лёгкий, и Эвен сам затронул эту тему. Он может легко проигнорировать её вопрос, перевести всё в шутку, или просто сказать «да» и двигаться дальше.

Однако повисший вопрос кажется неправильным и тяжёлым. Эвену кажется, словно мать спрашивает совсем о другом. Тебя привлекает Мутта? Мутта, парень Мутта? Тебе нравятся парни? Ты когда-нибудь чувствовал влечение к парням?

Эвена внезапно переполняет тревога, потому что он не помнит всего, что когда-то рассказывал ей. Он не помнит, что говорил в ту ночь, когда слова лились из него потоком. Он не помнит, видела ли она рисунки, прежде чем он избавился от них. Он не уверен, не обсуждала ли его психотерапевт что-нибудь с его матерью, не заходил ли когда-нибудь Микаэль, чтобы рассказать ей, что сделал Эвен.

Эвен внезапно переполнен тревогой, потому что не уверен, о чём именно она спрашивает.

– Эвен? Всё хорошо? – мягко спрашивает она, сжимая его плечо. Эвен не знает, когда она успела оказаться так близко, но он не возражает. Прикосновение даёт ему опору, возвращает его обратно.

– Да, да, – нервно хихикает он. – Просто… Мысль о том, что ты считаешь Мутту привлекательным, немного травмирует, мам.

– Боже. Не в этом смысле!

Они смеются и заканчивают завтрак в неловкой и тяжёлой тишине. Она не давит на него, но Эвен знает, что она заметила его порывистое дыхание, когда спросила о Мутте.

Парни.

Семья Эвена всегда была либеральной и прогрессивной. Его тётя живёт в счастливом браке с женщиной, и он всегда был первым, кто открыто бросался на её защиту, когда дальние родственники-гомофобы отвратительно вели себя с ней во время рождественских обедов.

И всё же. Эвен никогда не делился этой частью себя с матерью или вообще с кем бы то ни было. Он никогда не чувствовал в этом необходимости. Он довольно долго встречался с Соней, пока всё не полетело к чертям, так что он никогда не давал волю чувствам по отношению к парням. По крайней мере до той ночи с Микаэлем.

Эвен целует мать в щёку и идёт в школу с чуждым ему чувством в душе. Стыд. Он впервые в жизни понимает, что стыдится того, кем является.

Тайный. Хранимый в секрете.

.

– Блин, смотрите, кто только что зашёл, – Адам перебивает Элиаса на полуслове. Тот снова болтал о своей второкурснице, и уже готов запустить в Адама яблоком, когда во всей столовой разносится коллективный вздох.

Эвен следит за взглядом Юсефа, и его глаза останавливаются на Исаке, который идёт с подносом к столику у окна.

На нём чёрная куртка, капюшон которой натянут на зелёный снепбек, и серые перчатки. На голове у него наушники, и он идёт, ни на кого не глядя. Его походка кажется одновременно уверенной и беззаботной. Эвен практически завидует ему.

– А у этого паренька есть яйца, – смеётся Адам.

– Его зовут Исак, – немного раздражённо выпаливает Эвен.

– Что?

– Ты продолжаешь говорить о нём, используя разные выражения. Но у него есть имя – Исак.

– Да, Адам. Уж называй парня по имени, если собираешься обсуждать размер его яиц! – шутит Элиас, и Эвен внезапно чувствует, как мурашки бегут по коже. Он не хочет быть здесь. Он любит своих друзей, но не в этот момент.

Эвен перестаёт следить за разговором после того, как Элиас второй раз подряд шутит о том, что Адам скрытый гей. Он стискивает зубы и изо всех сил пытается сфокусироваться на тарелке с едой. Он подумывает психануть и прочитать им лекцию о том, насколько губительны такие мелкие подколки, рассказать им о том, что такое микроагрессия. Но он не уверен, как начать такой разговор, чтобы при этом не пришлось отвечать на другие вопросы, как сделать это, не признаваясь, почему это так его беспокоит, как не поставить при этом в неловкое положение Микаэля. Микаэля, чьи карие глаза прикованы к Эвену, словно он понимает, насколько ему тяжело.

– А ты как думаешь, Эвен? – спрашивает Адам, возвращая его к текущему разговору.

– О чём?

– Как ты думаешь, новенький – гей? Ой, прости. Я хотел сказать Исак. Думаешь, Исак – гей? Он выглядит, как гей.

– Что значит выглядит, как гей? – Мутта закатывает глаза. – Он одевается точно так же, как и ты. Да и вообще, какая разница? Отъебись!

– Сам отъебись! Я не о том, как он одевается, – фыркает Адам. – Кто-то из второкурсников слышал кое-что о его учёбе в Ниссен. И он всё время краснеет и всё такое.

Эвен внезапно отодвигает стул и встаёт.

– Ты куда? – спрашивает Адам, и Эвен не уверен, что может ответить на этот вопрос, не сорвавшись.

– Я больше не могу это слушать, – выдыхает он, берёт свой поднос и отходит от их столика.

Он особо не думает над следующим шагом. Вообще-то он не знал, что сделает это ещё минуту назад, поэтому у него не было времени прикинуть возможные варианты, представить, к чему это может привести.

Он останавливается напротив столика Исака с подносом в руках и ждёт. Он нервничает и не уверен, чего именно ожидает. Было бы мило, если бы Исак обратил внимание на его присутствие, пусть даже и попросил бы оставить его в покое.

В какой-то момент Эвен думает, что, возможно, его присутствие ощущается недостаточно сильно, что его аура не сообщает другим о его приближении, потому что Исак никак не реагирует. Он продолжает есть, качая головой в такт какой-то песни, которую слушает.

Эвен чувствует себя неуютно, понимая, что все взгляды прикованы к нему. Он думает, не пнуть ли Исака осторожно ногой, но потом вспоминает о невозможности прикасаться к нему. Он даже не может помахать ему руками, потому что они заняты подносом. В общем, у него особо нет выбора, поэтому он ставит поднос на его стол.

– Не помню, чтобы приглашал тебя присоединиться, – голос Исака звучит холодно и отрешённо, и Эвен внезапно осознаёт, каким идиотским было его решение подойти.

– Я предположил, что ты не откажешься от компании, – Эвен натягивает свою лучшую улыбку.

– И на чём конкретно строилось твоё предположение? Если я ясно попросил тебя в бассейне несколько дней назад больше никогда со мной не разговаривать?

Эвен пристально смотрит на него, и Исак наконец встречается с ним взглядом. У него зелёные глаза и красные щёки. Только на этот раз Эвен знает, что это не из-за него или из-за того, что Исак взволнован, потому что в его глазах нет и намёка на нервозность. Исак выглядит немного раздражённым, словно нахождение в компании Эвена не входит в список его дел на сегодня.

– Надеялся, что ты передумаешь, – отвечает он.

– Хм… Предположения… Это я могу принять. Все рассуждения начинаются с предположений. Ни одно философское рассуждение невозможно без предположений. Но надежда? Это царство беззакония для меня.

– Тебе всегда нужно употреблять такие заумные слова? – Эвен наконец отрывает глаза от Исака и отодвигает стул, чтобы сесть.

– Полагаю, мы с тобой по-разному понимаем слово «заумный».

– Что ты слушал? – спрашивает Эвен, усаживаясь и полностью игнорируя предыдущую подколку.

– Я ничего не слушал, – пожимает плечами Исак, хотя наушники по-прежнему у него на голове. Эвен понимает, что тот не нажимал на паузу, прежде чем заговорить с ним. Он притворялся, что слушает музыку, пока Эвен стоял перед ним.

– Ты игнорировал меня целых тридцать секунд, – говорит он.

– На самом деле двадцать одну, – поправляет Исак, даже не глядя на него.

– Почему?

Эвен знает, почему Исак игнорировал его, но это слово всё равно срывается с его губ. Кажется, вопрос удивляет Исака, потому что он наконец поднимает глаза и внимательно изучает его. Его взгляд холоден, но щёки горят. Это практически сводит Эвена с ума. Лицо Исака – одно сплошное противоречие.

– Я предположил, что ты поймёшь намёк и оставишь меня в покое, – наконец отвечает он, но Эвена это не убеждает.

– Ты действительно любишь предположения.

– Основа любых рассуждений. Я сказал тебе это пять секунд назад.

– Пятьдесят четыре, – выдаёт случайное число Эвен. И это заставляет Исака удивлённо моргнуть, словно он не ожидал, что Эвен решит сыграть в его игру, словно большинство людей, с которыми он проделывал это раньше, обычно уже сдавались к этому моменту. – Ты хочешь, чтобы я ушёл? – добавляет Эвен, и он практически уверен, что Исак не попросит его об этом. Он не знает, почему он так в этом убеждён, но факт остаётся фактом.

– Можешь остаться, – пожимает плечами Исак.

Они едят в тишине, практически не разговаривая. Эвен пытается этого не показать, но он доволен собой. Он собирается попробовать морковь, лежащую на тарелке, когда из наушников Исака раздаётся грохотание музыки.

Он слушает какой-то агрессивный рок, и Эвен совершенно этого не ожидал. Люди за соседними столиками тоже слышат музыку, и каждая клеточка в его теле, отвечающая за самосохранение, побуждает его взять поднос и уйти. Но он остаётся. Он остаётся, потому что все остальные клетки убеждены, что Исак проверяет его.

И они правы.

Исак выключает музыку несколько минут спустя. Он снимает наушники и кладёт их на стол. Потом он снимает капюшон, а следом и зелёный снепбек. Эвен старается не глазеть, но у него не получается. Его глаза неотрывно следят за каждым поспешным, но аккуратным движением Исака, за тем, как он проводит руками в серых перчатках по вьющимся светлым волосам, словно выпуская их на свободу. Эвен на мгновение задумывается, будет ли больно прикоснуться к его волосам.