Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"

Автор книги: cuteandtwisted

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц)

– Что он вообще здесь делает? – шепчет Адам парням, потом вскрикивает, когда Мутта кидает ему в лицо мяч. – Перестань! Я имел в виду, что у него есть освобождение по медицинским причинам! Если бы я был на его месте, то обязательно бы использовал, чтобы избежать этого дерьма.

– Может, ты мог бы использовать своё психическое расстройство? – шутит Элиас, а потом мгновенно прикусывает язык. – Блин, чувак, я не это имел в виду.

У Эвена сжимается сердце, ему больно, но он отказывается думать об этом или позволить задеть себя. – Я знаю. Всё в порядке, – улыбается он, а потом переводит взгляд на Исака, который, кажется, вот-вот потеряет сознание.

Арвид сказал что-то о том, что к Исаку относятся по-особенному, позволяя пропускать уроки физкультуры. Поэтому этот упрямец с копной кудряшек начал приходить на занятия в перчатках, длинных штанах, длинных футболках и зимней куртке.

Он выглядит комично, но Эвен восхищается его упорством, тем, как он отказывается быть слабаком, даже если выглядит больным и обессиленным. Эвен готов аплодировать ему, когда Исак играет против Арвида во время баскетбольного матча, прекрасно понимая, что этот идиот не будет пытаться прикоснуться к нему, уже не понаслышке зная, каким убийственным может быть Исак.

Эвен наблюдает за игрой, смотрит, как Исак ведёт мяч, обходя беспомощных одноклассников, которые не могут поверить, насколько он хорош. Эвену интересно, смог бы он сам играть в таком количестве одежды, насколько быстр был бы Исак, если бы мог носить футболку и шорты, как все остальные.

Он смотрит на него, не стесняясь, чувствуя странную гордость за него. Он не может точно определить, почему переживает за Исака, но предполагает, что дело в солидарности. Они оба ущербные, правда по-разному. Разумеется, у Эвена есть средства, помогающие ему контролировать симптомы дисбаланса в его мозгу, и он может наслаждаться объятьями. Но на них обоих стоит клеймо, они живут с пониманием, что они другие и что люди не особенно жалуют других. Что люди предпочитают держаться от них подальше, пытаются застыдить, и сломать, и избавиться от таких, как они. Кажется, они оба сломлены, они оба скрываются под масками, позволяя скидывать их, лишь провоцируя друг друга. Эвен не уверен, почему, но он гордится смелостью Исака. Гордится Исаком, который играет в баскетбол и не обращает внимание на то, как никто не приближается к нему и не рассматривает как реального соперника.

Он смотрит на него, отмахивается от Адама, который спрашивает, почему он смотрит на него, потом замечает, как Исак морщится от боли. Он дышит тяжело и прерывисто. В ногах тяжесть. Он только что остановился посреди площадки и упёрся руками в колени, чтобы отдышаться.

Эвен продолжает смотреть, когда Мутта толкает его локтем и спрашивает, не нужно ли им подойти к нему. Эвен качает головой. Он знает, что Исак был бы в бешенстве, если бы они привлекли к нему ещё больше внимания. Эвен сам ненавидит, когда его друзья так поступают. Вероятно, Исаку нужна пауза, чтобы прийти в себя.

Всё происходит мгновенно. Арвид подбирает мяч и бросает его в Исака, когда преподаватель отворачивается. И в этом не должно быть ничего страшного. Это просто мелкий, подлый выпад, вероятно, вызванный невозможностью прикоснуться к Исаку и постыдным поражением в матче на данный момент.

Но Исак, видимо, устал, совершенно вымотан и держится из последних сил. Потому что в тот момент, когда мяч касается его, Исак падает на пол на глазах у ошеломлённых одноклассников.

На секунду все затихают и замирают, прежде чем некоторые из них бросаются к Исаку: первым – их учитель, а следом за ним Арвид. Эвен и Мутта теперь проталкиваются через толпу, чтобы тоже подойти ближе.

Исак свернулся в клубок и выглядит маленьким и хрупким. Эвен потрясён произошедшим, поэтому старается фокусироваться на хорошем: Исак в сознании. Однако он выглядит так, словно ему невероятно больно, и это парализует.

– Кто-нибудь позовите врача или медсестру! – кричит Оливия.

– Что они смогут здесь сделать? Их кабинет в конце коридора. Нужно отвести его туда! – говорит Элиас.

– Ну и как ты предлагаешь это сделать, гений?! – сердито восклицает Арвид. Он на взводе и, кажется, действительно беспокоится за Исака.

За Исака, чьи глаза закрыты – Эвен на секунду задумывается, это от боли или от смущения – кудряшки беспорядочно прилипли к мокрому лбу, и он обхватил себя руками, словно пытается сдержать поток, грозящий извергнуться из желудка.

– А в медкабинете нет носилок? Я уверена, что есть, – говорит одна из девушек.

– Я сбегаю, – кидает Юсеф, прежде чем выбежать из зала.

Носилки. Эвен пытается представить, как падает на школьной площадке, и все вокруг устраивают мозговой штурм, пытаясь придумать, как доставить его в кабинет врача. Это убивает его. Стыд. Он сразу же начинает думать о том, что будет после. Как люди станут смотреть на него потом. На Исака. Он пытается прочитать его мысли. Стойкий, убийственный, загадочный, злой Исак. Лежащий на земле, разрываемый болью пополам.

– Носилок нет, – сообщает вернувшийся Юсеф. – Говорят, они остались в старом медкабинете. В другом здании. Я могу сбегать туда.

– Или мы можем его отнести? – предлагает Мутта.

– Ты обожжёшься! Не будь идиотом! – фыркает Адам.

– Я уверен, всё нормально! Мы можем надеть куртки. К тому же на нём много одежды, – говорит Элиас.

Они продолжают спорить, как доставить Исака в кабинет врача. А Эвен парализован этим, беспомощностью. Он не может отвести глаз от лица Исака. Исака, который теперь скорчился в позе эмбриона, обнимая себя руками, словно пытаясь защититься. Ему стыдно. Он смущён. Наверное, ему бы хотелось исчезнуть. Сердце Эвена щемит от боли. А потом он видит это. Одинокую слезу, готовую скатиться по щеке Исака из его глаз. Глаз, которые зажмурены так сильно, словно он умрёт, если кто-то в них заглянет.

– Отойдите! – внезапно кричит Эвен, расталкивая людей руками, чтобы добраться до Исака. – Уйдите с дороги!

– Что ты делаешь? – хмурится Микаэль.

– Собираюсь отнести его к врачу, – отвечает Эвен, садясь на корточки рядом с Исаком, лежащим на полу.

– Ты что, с ума сошёл?! – орёт Адам. И на этот раз Эвену не больно. Он даже не обращает внимания. На жестокие слова Адама. «Ты что, с ума сошёл? Ты рехнулся? Ты не в себе?» Эвен даже не слушает.

Он не слушает, потому что внезапно находит в себе силы, о существовании которых не подозревал, когда берёт Исака на руки. Исака, который вздыхает, но не двигается. Эвен не уверен, в сознании ли он. Исак на два года младше, поэтому он меньше, и Эвен испытывает благодарность за свои плавательные тренировки. Он чувствует силу в верхней части тела.

Однако количество одежды усложняют положение. И лишь когда Мутта помогает Эвену подняться на ноги, держа Исака на руках, он может пойти, а точнее побежать к кабинету врача.

.

У Эвена сложные отношения с физической болью. В отличие от большинства он её не боится. Она не парализует его, не преследует. В течение долгого времени физическая боль была выходом, спасением, возможностью сбежать, когда не оставалось сил терпеть. Долгое время Эвен предпочитал физическую боль боли душевной. Физическая боль держала его, позволяла ему остаться здесь, сосредоточиться на сейчас, сфокусироваться, функционировать, дышать, чувствовать хоть что-то.

Так что да, у Эвена сложные отношения с физической болью.

Поэтому, когда он начинает чувствовать её, покалывание, жжение, сладкую боль, которую Исак причиняет ему лишь тем, что прижимается к нему, обвивает его, обхватывает руками шею, словно его никогда не обнимали, словно он вообще не хочет оказаться в кабинете врача, словно он хочет утонуть в нём, готовый вечность выносить нестерпимую боль, лишь бы Эвен продолжал обнимать его, Эвен практически теряет себя в ней, в нём.

Боль. Она вызывает оцепенение, она переполняет. Она разжигает в нём огонь и одновременно успокаивает. Внутри него только что взорвались фейерверки, и их искры летят ко всем его нервным окончаниям, огонь везде, там, где он начинается и где заканчивается. В его конечностях, его костях, кончиках пальцев, костяшках, его веках, его сердце, его душе.

Эвен горит. И он не хочет, чтобы это когда-то закончилось.

– Что ты творишь?! – кричит Мутта, когда вбегает в маленькую комнатку, где Эвен положил Исака на кровать и продолжает его обнимать.

Они оба дрожат, тяжело дышат, пот стекает по их лицам. Глаза Эвена широко открыты, глаза Исака закрыты. Видимо, их оторвали друг от друга, потому что Эвен не помнит, чтобы отпускал его, он до сих пор чувствует руки Исака на своей спине, его пальцы, впивающиеся в кожу сквозь перчатки, цепляющиеся за него так отчаянно. Каждый прерывистый вздох, молчаливо молящий «пожалуйста, не отпускай», его приоткрытые губы, тонкие и идеальные. У Эвена кружится голова. Эвен не может дышать.

Он выходит из помещения, пока все остальные стараются заглянуть внутрь, чтобы увидеть, что происходит. Он всем сердцем надеется, что Исак потерял сознание, чтобы ему не пришлось терпеть это внимание. У него болит сердце, и он не понимает, почему все чувства так обострены. Всё тело горит. И когда медсестра находит его и уводит в другое помещение, чтобы осмотреть его грудь, Эвен срывается и плачет.

Катарсис.

.

Когда Эвен просыпается, ему немного больно двигаться. Его голая грудь немного обожжена. Мама только что намазала воспалённую кожу мазью, как когда-то в детстве, когда он обгорал на солнце. Он не помнит, как заснул, но за окном уже темно, а на телефоне мигают уведомления о нескольких сообщениях от парней, которые он не готов сейчас прочитать или ответить.

Телефон снова вибрирует, и что-то заставляет Эвена взять его в руки.

Гераклит

21:20

Мне жаль, что я обжёг тебя

Мне жаль, что моя теория не сработала

Что это была за теория

Что я тебя не обожгу

Почему нет?

почему я должен был быть особенным?

Забудь. Она была необоснованной

… ок

Не спи на животе

Никто не спит на животе

Я сплю

Кажется, ты впервые сказал мне правду

Эвен закрывает чат инстаграма. Он представляет, как Исак спит на животе, повернув голову, золотистые кудряшки падают на лоб, губы слегка приоткрыты. Эта картинка впечатывается в его мозг и заставляет почувствовать что-то близкое к нежности. Он вспоминает, каково это было – держать Исака на руках, чувствовать, как он прижимается к нему, обвивается вокруг его тела, желая принадлежать ему, найти в нём место для себя. Это было так правильно. Исак так крепко его обнимал. Словно наконец мог дышать, мог перестать испытывать боль, мог перестать гореть.

Что за херня.

Эвен садится и читает сообщения от Мутты, присланные раньше.

Мутта

19:18

Чувак, мне пришлось ехать в больницу

они дали мне антибиотики

ты уверен, что в порядке?

Я едва прикоснулся к нему, и мне было очень больно

А ты нёс его всю дорогу до медкабинета

Серьёзно?

я в порядке

как солнечный ожог

Что за херня?

Эвен сидит и думает, думает, думает. Потом до него доходит.

То, что он нёс Исака, возможно, зажгло огонь в его груди, но это не тот ожог, который он обычно оставляет на людях.

Его теория. Теория Исака. Возможно, они рассматривали её не с той стороны. Возможно, они искали ответы, вместо того чтобы искать вопросы. Правильные вопросы.

Гераклит

21:39

Что ты чувствуешь, когда я рядом?

Будто я наконец могу перестать испытывать боль

========== Глава 4 – Философия вины – часть 1 ==========

«Будто я наконец могу перестать испытывать боль».

Эвен любит кино. Он чувствует связь с вымышленными персонажами благодаря еле уловимым – а иногда явным – изменениям в выражении лиц актёров, играющих их. Он считает диалоги важнейшей частью сценария или фильма. Но им редко удаётся вызвать у него слёзы, заставить его сердце сжаться и разбиться на тысячи кусочков, или увидеть звёзды перед глазами, или заставить грудь болеть от переполняющих чувств. В конце концов слова – это просто слова, и Эвен опирается на то, как они произнесены или сыграны, чтобы наполнить их смыслом.

Эвен – визуал. Эвен проводит больше времени, отыскивая чувства на лицах людей, чем вникая в слова и метафоры, что и приводит к теперешней дилемме. Он не может спать. Этой ночью он в тупике из-за последнего сообщения Исака.

«Будто я наконец могу перестать испытывать боль».

Он чувствует себя ужасно. И не потому, что Исак, кажется, удалил свой инстаграм, после того как напечатал эти слова, тем самым лишив Эвена возможности спросить, что он имеет в виду. Об этом можно думать и беспокоиться потом. То, что в данный момент не даёт Эвену заснуть, – слова сами по себе.

«Будто я наконец могу перестать испытывать боль».

Эвен не слишком хорошо разбирается в метафорах, если не сам их придумал. Он даже не уверен, что это предложение можно так квалифицировать. Эвен пишет. Он не писатель, но он пишет. Однако он как-то убедил себя, что владеет языком, на котором не говорит никто из окружающих его людей. Он убедил себя, что никто из его ближнего круга не может и даже не захочет понять слова, которые складываются в предложения на листе бумаге, он убедил себя, что его язык могут понять лишь люди сломленные, как и он сам.

«Будто я наконец могу перестать испытывать боль».

Ты говоришь на моём языке?

Эвен ругает себя, что мало читал чужих слов, когда рос, что, будучи ребёнком, постоянно прилипал к телевизору и цитировал фильмы, которые посмотрел бессчётное количество раз. Его навыки чтения и понимания слишком скудны и никак не помогают разгадать загадку по имени Исак Вальтерсен.

Эвен никогда не знает точно, может ли доверять словам, произнесённым им. А теперь, глядя на напечатанный текст, Эвен лишён контекста и визуальных подсказок. Исак может смеяться или плакать прямо сейчас. Эвен понятия не имеет.

Он старается применить обычную логику, чтобы решить эту задачу. «Перестать испытывать боль» означает, что боль началась и появлялась снова. «Наконец перестать испытывать боль» подразумевает, что боль была постоянной и не прекращалась какое-то время. «Будто я наконец могу перестать испытывать боль» значит, что Исаку было больно в течение определённого периода времени и что, когда он рядом с Эвеном, он чувствует, будто он наконец может перестать испытывать боль.

Что если это метафора? Или просто шутка? Он постоянно испытывает физическую боль? Почему? Из-за заболевания кожи? Или, возможно, это душевная боль? Та самая, что не отпускает и меня?

Эвен стонет и сдёргивает одеяло с голой груди. Кожа на ней по-прежнему воспалена, но это не причиняет ему особого неудобства. По крайней мере дискомфорт не настолько сильный, как тревога, переполняющая его. Он не может спать. Он снова берёт телефон, чтобы проверить, не восстановил ли Исак свой аккаунт. Не восстановил.

Эвен засыпает с телефоном на груди, с телефоном, лежащим прямо поверх сердца.

.

Эвен просыпается под знакомые звуки напевающей матери, доносящиеся из кухни. Это один из его любимых звуков, утешающий. Он наполняет Эвена теплом и лёгкостью. Он – словно поцелуй в сердце, всегда. Мать напевает что-то, лишь когда ничто её не тяготит. Она напевает лишь тогда, когда перестаёт думать и беспокоиться обо всём и обо всех кроме себя, когда позволяет себе быть счастливой.

Эвен знает об этом, потому что несколько раз замечал, как она останавливала себя, когда ей казалось, что она слишком счастлива, слишком жизнерадостна. У Эвена болит сердце от осознания, что его мама обрекла себя на несчастливую жизнь ради него – из-за него – из иррационального чувства солидарности, о которой он никогда не просил.

«В состоянии вечной грусти моя душа не способна стремиться и испытывать счастье».

Эвен помнит слова, которые написал в зелёной тетради, в той, что горела ярче всех в ту тёплую ночь. Он помнит эту тетрадь лучше других. Она была его любимой. Той, что он исписал за одну ночь. Понадобилась всего одна ночь, чтобы заполнить каждый её уголок. Он помнит слова. Он также помнит те, что написала там его мать. Как он может забыть.

«Если душа моего сына не может испытывать счастья, то и моя не будет».

Чистые, бескорыстные слова, которые теперь заставляют Эвена изо всех сил демонстрировать счастье, изливать его и выставлять напоказ каждый день, каждую минуту каждого грёбаного дня, чтобы мама могла напевать на кухне, не чувствуя переполняющей её вины. Его милая мама, которая не знает, как ему мучительно прятать свою боль в себе, как ему больно не иметь возможности предложить миру и ей ничего кроме отрепетированной улыбки, и выученной шутки, и пресной пасты на ужин. Всё, что делает Эвен, полно фальши. И от этого больно.

Но не прямо сейчас. Прямо сейчас его любимая мама напевает на кухне и наполняет его сердце теплом и радостью. Грудь внезапно кажется слишком большой для его сердца, для его души. Это приятное чувство. Чувство, будто он может дышать, будто кто-то держит его за руку, играет с его волосами, прижимается к нему, водит по ключицам кончиками пальцев. Эвен чувствует себя хорошо. Эвен чувствует…

ИСАК

Чувства накрывают его без предупреждения, как удар под дых, как удар по руке, сильный. Только что он улыбался, лёжа в кровати, и вдруг он чувствует, как мир накренился, как земля уходит из-под ног, словно он находится в только что взлетевшем самолёте. У Эвена кружится голова, он снова не может дышать.

Исак.

Эвен закрывает глаза и недоумевает, почему вообще думает о нём, задумывается, будет ли теперь звук напевающей мамы навсегда связан с мыслями об Исаке. Он садится и вспоминает об обожжённой груди. Солнечный ожог. Он понимает, что не рассматривал себя целиком, и, встав с кровати, направляется в ванную.

Эвен какое-то время смотрит на своё отражение в зеркале. Его волосы в полном беспорядке, а на груди солнечный ожог. Однако на его щеках больше румянца, чем обычно, а привычные мешки под глазами исчезли. Внезапно Эвен понимает, что он светится. Румянец на скулах кажется здоровым, а кожа ровная и гладкая. Он сияет.

Это смешно, учитывая смятение, которое он испытывал, перед тем как заснуть, поэтому Эвен фыркает. Он не уверен, почему улыбается, но ничего не может с этим сделать. Эвен смеётся и в процессе понимает, что проснулся, чувствуя себя хорошо, легко, чувствуя себя отдохнувшим, можно даже сказать, полным энергии. В этом нет никакого смысла. Он не может даже вспомнить, когда в последний раз просыпался настолько умиротворённым, настолько целым. Он нажимает пальцами на грудь и смотрит, как белеет кожа от их давления.

Внезапно Эвен вспоминает, что Исак обнимал его руками за шею, и поворачивается боком, чтобы осмотреть спину. Кожа там тоже покраснела, этого нельзя отрицать. И это заставляет Эвена испытывать смешанные чувства. Исак оставил свои метки везде, где их тела соприкасались, и это одновременно унижает и успокаивает.

Исак пометил его тело, и это безусловное, хотя, возможно, и кратковременное доказательство их контакта, грудь к груди, тело к телу. Эвен улыбается.

Оставляет ли он метки на людях, с которыми занимается сексом?

Эвен задыхается от собственных мыслей. Исак, занимающийся сексом. Как?.. Почему он думает об этом? Он хмурится и качает головой. Очевидно, у Исака есть другие причины для беспокойства. Он не может даже пожать чью-то руку. Заниматься сексом для него, вероятно, является эквивалентом возможности летать.

От этих мыслей Эвену становится грустно, между бровей залегает глубокая складка – признак тяжёлых мыслей.

– Завтрак готов! – раздаётся из кухни голос матери, словно она почувствовала, что напряжение овладевает им в ванной.

– Иду!

.

– Итак, – говорит она, откашлявшись, и двигает к нему тарелку с омлетом. Она улыбается ему с каким-то еле заметным озорством.

– Итак, – повторяет Эвен, прищуриваясь, но продолжая улыбаться. – Как дела?

– Ты мне расскажи, – отвечает она, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. На ней сегодня оранжевое платье. Она выглядит, как кусочек солнца.

– Что бы ты хотела, чтобы я тебе рассказал, мам?

– Ну, например, почему вчера позвонила школьная медсестра и проинструктировала меня, чтобы я намазала кремом грудь своему девятнадцатилетнему сыну?

Грёбаная Айли.

– Я сделал кое-что во время физкультуры, – пожимает плечами Эвен. – Я поранился.

Слова заставляют его поморщиться. Я поранился. Мать, очевидно, замечает, потому что на мгновение её улыбка меркнет.

– Как это возможно получить солнечный ожог во время урока физкультуры? – спрашивает она, возвращая улыбку на лицо. В этом нет никакого смысла, в том, что она улыбается. Возможно, она не хочет выглядеть грозной, но подобная реакция заставляет Эвена тревожиться.

– Хм… Это немного сложно объяснить.

– Ты можешь мне рассказать, – убеждает она его.

Эвен не хочет врать своей маме. Она и так уже столько делает для него, поэтому последнее, чего ему хочется, – обманывать её. Но он не знает, как объяснить, что в школе появился новичок с загадочным кожным заболеванием и что Эвен бросился ему на помощь. Он не знает, как объяснить это, не разочаровывая её, не вызывая подозрения, что Эвен мог специально подвергнуть себя опасности. Эвен не вынесет, если ему снова придётся её разочаровать.

– Я не знаю, как объяснить, – бормочет он, яростно тыкая вилкой в омлет.

На кухне повисает гнетущая тишина, но в какой-то момент мать её нарушает.

– Администрация школы прислала мне письмо. Они объяснили ситуацию, – говорит она, и, хотя её голос звучит мягко, Эвен резко поднимает голову.

– Что? Какую ситуацию?

– О новом ученике. Они объяснили, что он плохо себя почувствовал, в результате чего потерял сознание, и что его нужно было доставить в кабинет врача, – она проговорила эти слова так, словно прочла написанный текст. Эвен задумывается, не репетирует ли и она их разговоры до завтрака. – Они объяснили, что вы с Муттой вызвались отнести его туда.

Эвен не знает, как интерпретировать тон матери. Он всё ждёт, что она покажет своё разочарование, но в её голосе звучит чуть ли не гордость. И когда Эвен поднимает глаза, она ему улыбается.

– Я горжусь тобой, – говорит она, и Эвен любит её всем сердцем. – Ты такой бескорыстный и чудесный. Мой смелый мальчик.

Она наклоняется вперёд и, схватив его за подбородок, легонько трясёт. Глаза Эвена широко раскрыты, но ему удаётся выдавить из себя улыбку. Он так сильно любит её.

– Я беру пример со своей мамы, – говорит он, когда она отпускает его подбородок. Тогда она подходит к нему и целует в лоб, и он позволяет ей.

Сегодня хороший день.

.

Эвену интересно, придёт ли Исак сегодня в школу. Мутта ранее написал в групповой чат, что пропустит день, потому что по-прежнему испытывает боль, и врачи в больнице сказали ему отдохнуть. А Адам ударился в обсуждение теорий заговора, когда Эвен сообщил, что чувствует себя нормально.

«Что если он может контролировать, кого обжигает? Что если он пожалел Эвена? Твою мать, а что если у Эвена тоже есть суперспособности? Что если Эвен не чувствует боли?»

«Блядь, Адам, заткнись».

Сегодняшний день обещает быть интересным.

По какой-то странной причине идти в школу приятно. В наушниках Эвена играет саундтрек из фильма «Ромео + Джульетта», и он чувствует странное оцепенение, когда добирается до Radiohead и их «Talk Show Host».

«Я хочу стать кем-то другим, иначе я взорвусь». Да, я тоже.

Он уже собирается погуглить текст песни целиком, когда за пару кварталов до школы на него из засады нападают Адам и Юсеф.

– Подожди! Прости, бро. Тебе больно?! – восклицает Адам, когда Эвен морщится и старается отклониться от его рук. – Как ты? Ты уверен, что всё нормально?!

– Всё в порядке. Я просто не ожидал нападения. Вот и всё, – смеётся Эвен, снимая наушники. – Как дела, парни?

– Теперь хорошо, когда ты здесь, – со вздохом отвечает Юсеф. – Мутта сегодня прогуливает, так что мне пришлось всю дорогу слушать болтовню этого психа.

– Кого это ты называешь психом, сам псих! – отзывается Адам, а Эвену снова хочется исчезнуть отсюда.

«Псих», «сумасшедший». Тебе всё равно когда-нибудь придётся поговорить с ними об этом.

– Как дела у Исака? Ты с ним говорил? – спрашивает Юсеф спустя какое-то время. Он препирался с Адамом – точнее Адам жаловался, что Юсеф постоянно его игнорирует – и Эвен пропустил минут пять; несмотря на то, что он смеялся и в нужные моменты кивал головой, его мысли вернулись к происходящему лишь после упоминания имени Исака.

– Хм, я не знаю, – отвечает Эвен, внезапно смутившись.

Он так и не спросил Исака вчера, как он себя чувствует. Он думал лишь о себе. Он совсем не такой бескорыстный и чудесный, каким считает его мама. Ему становится стыдно.

– Интересно, придёт он сегодня или нет, – говорит Юсеф.

.

Исак не приходит в школу, и ещё несколько людей останавливаются, чтобы спросить, как Эвен себя чувствует, и сказать, что он «вчера выглядел круто». В основном это девушки, и Эвен улыбается и немного болтает с ними. Ему нравится давать людям возможность чувствовать себя значимыми и уделять им внимание, когда они подходят к нему. Но в этом нет искренности, он общается с ними из вежливости и доброты.

Эвен продолжает вытягивать шею, гипнотизируя взглядом двери и окна кабинетов, в которых сидит, надеясь увидеть закутанного в семь слоёв одежды Исака, бегущего по коридору. Но когда он вспоминает, что физически ощутил бы его присутствие, если бы тот пришёл в школу, он сникает. Он совсем его не чувствует.

Что если связь разрушилась?

По какой-то странной причине эта мысль пугает его ещё больше.

– Ты о чём замечтался? – спрашивает Элиас, щёлкая пальцами у него перед глазами.

– Просто думаю, понимаешь ли ты, что та второкурсница никогда не скажет тебе да, – усмехаясь, отвечает Эвен и наблюдает, как остальные парни начинают ржать. Он в восторге. На мгновение он в восторге.

К концу дня Эвен чувствует себя измотанным, уставшим, расстроенным, обеспокоенным и вялым, словно он потерял кусочек себя. Он вытаскивает телефон и ищет в инстаграме страницу Гераклита. «Пользователя с таким именем не существует». Он снова хмурится.

Он отправляется в кабинет врача, чтобы спросить, что случилось с Исаком накануне, после того, как Эвен ушёл. Его любимая медсестра Айли – та, что осматривала Эвена, – улыбается ему и предлагает присесть.

– Ты же знаешь, что я не могу тебе этого сказать, – мягко отвечает она, поправляя тёмные волосы, стянутые в как обычно идеальный хвост.

– Вы можете мне сказать то, что видели остальные. Эта часть не является конфиденциальной, – говорит Эвен. – Я просто хочу знать, в порядке ли он.

Это признание удивляет его самого. Звучит так, словно он волнуется за Исака. И, вероятно, так и есть. Он просто ещё не понял, как это интерпретировать.

– Он в порядке, – она снова улыбается, облокачиваясь на стол и упираясь подбородком в руки. – Ему стало лучше, как только мы выгнали всех отсюда. Мы дали ему обычное обезболивающее.

– Что с ним случилось? Почему ему было плохо?

– Боюсь, что не могу тебе этого сказать.

– Понимаю, – отвечает Эвен, хотя и чувствует раздражение. Он уже собирается встать и уйти, когда она снова обращается к нему.

– Я не могу тебе сказать, но, возможно, знаю того, кто может.

– Хм?

– Ты всегда можешь спросить его, – говорит она, наклонив голову вбок, и ямочки на её щеках становятся особенно заметны. – Я уверена, он это оценит.

Эвен немного краснеет от её тона. Он не уверен, на что она намекает, но начинает нервничать.

– Значит, вы его не знаете, – смеётся он, надеясь, что она поймёт шутку и отпустит его с крючка.

– Да нет, знаю, – отвечает она. – Возможно, Исак и кажется сильным малышом, но он будет очень счастлив, если ты захочешь с ним пообщаться. Поверь мне.

– Хм. Ладно.

Эвен покидает кабинет с каким-то странным чувством. Он растерян и практически уверен, что Айли знает что-то, чего не знает он. Он вытаскивает телефон и снова ищет Гераклита. Ничего. Он вздыхает, открывает Гугл и печатает «Гераклит», надеясь найти ещё какой-нибудь аккаунт в соцсетях, может быть, на Фейсбуке. Всё, что он находит, – статьи о философе-досократике. Разумеется.

Он блокирует телефон, чувствуя раздражение и безысходность. Он даже не успел сказать Исаку, что его прикосновение не обожгло его. Что, если уж на то пошло, оно согревает его сейчас, что этой ночью, когда Эвен не может заснуть, ему достаточно положить руку на собственную грудь, чтобы почувствовать его, его тепло, его прикосновение, его силу.

Этой ночью Эвен засыпает, обнимая себя.

.

Исак не приходит в школу ни на следующий день, ни через один. И Эвен начинает думать, является ли дискомфорт, который он испытывает, реакцией на физическую потерю контакта с ним, или всё дело в чувстве вины.

– Я слышал, он переводится, – говорит Адам однажды утром, когда они заходят в школу.

– Что? – первым хмурится Мутта. – Из-за того, что случилось в спортзале?

– Да, некоторые родители подняли шум, что он слишком опасен, чтобы находиться рядом с нами, – пожимает плечами Адам.

– Погоди, что?! – изумлённо моргает Эвен. – Откуда ты знаешь?

– Мой отец – член школьного совета, ты забыл? – отвечает Адам, закатывая глаза. – У них было собрание по этому поводу, и, так как Мутте пришлось обратиться за помощью в больницу, родители Арвида сильно раздули эту ситуацию.

– Что за хрень? Это из-за меня? Из-за того, что я ходил в больницу?! – практически кричит Мутта, и подобная реакция немного не в его характере. – И с каких это пор родителей Арвида волнует, что происходит со мной?

– Ну, тут дело не в тебе конкретно. Думаю, они настаивают, что это могло бы случиться с каждым.

– Откуда они вообще узнали? – фыркает Эвен.

– Администрация школы связалась с родителями тех, кто был вовлечён, – пожимает плечами Адам. – Арвид был там. Ну то есть именно он бросил мяч в Исака. Мы все это видели. Может, он таким образом хотел наконец от него избавиться?

– Почему они связываются с нашими родителями, если мы, блядь, уже взрослые? – снова стонет Мутта, продолжая хмурить брови. Он выглядит сердитым и от этого ещё более привлекательным. «Ты считаешь Мутту привлекательным?» Эвен вспоминает вопрос матери и краснеет. Видимо, да, считаю.

– Ну этого я не знаю, – говорит Адам. – Думаю, они просто не хотят нести ответственность, если что-то случится.

Руки Эвена сжимаются в кулаки. Они выгоняют Исака и используют Мутту и Эвена в качестве оправдания. Вот так просто. Вышвырнуть одного из самых блестящих учеников из школы, просто потому, что он другой. Точно так же, как они пытались избавиться от него.

– Это грёбаная хуйня. Мы должны что-то сделать! – восклицает он.

– Да? Например? – фыркает Адам.

– Я не знаю. Мы могли бы поговорить с администрацией или школьным советом?

Объяснить, что это я решил нести его, и что он ничего не сделал? – говорит Эвен.