Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"

Автор книги: cuteandtwisted

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 52 страниц)

В предположении, что он не выбрался оттуда, больше смысла, чем в том, что его отец скрыл от полиции, что произошло на самом деле, чтобы защитить мать, у которой случился серьёзный психический припадок. В нём больше смысла, чем в том, что Исак подавляет и забывает обо всём, обо всём кроме абсолютного факта, что он не гомосексуал и никогда им не будет, и это единственная правда, которая имеет значение.

Яростное отрицание никогда не имело смысла. Reductio Ad Absurdum. Человек яростно защищает что-то лишь тогда, когда в этом нет смысла.

Я не гомосексуал.

Исак снова лежит на своей кровати, и сухие рыдания рвутся наружу, спазмами сжимая грудь. Он ненавидит вспоминать об этом, потому что потом чувствует себя слабым, чувствует, как задыхается. Но Эвен был прав. Он не может себе позволить подавлять их. Больше не может.

Поэтому он сворачивается клубком и ждёт, пока ему не становится легче дышать, пока боль больше не обжигает, не обжигает, не обжигает. Он лишь надеется, что утро не будет слишком жестоким. Обычно по утрам он чувствует себя хуже всего.

.

Когда Исак просыпается, Эвен рядом с ним, и пряди мягких волос закрывают его лицо. Исак удивлён. Он удивлён настолько, что не может сдержать тихий вскрик.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Исак, совсем не думая о том, спит Эвен или нет.

– И тебе доброе утро, – сонно бормочет тот, зарываясь лицом в голубую подушку.

– Эвен, когда ты пришёл?

– Час назад? – стонет Эвен.

– Но сейчас семь утра.

– Я хотел быть здесь, когда ты проснёшься, – говорит он, как будто это что-то само собой разумеющееся. Я хотел быть с тобой, когда ты проснёшься. Я хотел облегчить удар, помочь успокоить твои мысли после травмирующего инцидента. Я хотел помочь тебе с твоими тревожными утренними мыслями. Ничего особенного.

Исак садится в кровати и пытается отмахнуться от этого чувства, но тепло, разлившееся внутри, остаётся с ним весь день.

.

Эвен заботливый. Он добрый и заботливый, но ненавязчивый. Исак ожидал, что Эвен будет источником неприятностей после случившегося в бассейне, так как он уверен, что Исак не знает, как справляться с собой, что он подавляет и прячет всё глубоко внутри. Но Эвен даёт ему дышать. Он всегда рядом, но он не давит. Он не задаёт вопросов, ничего не выпытывает и не осуждает. Он просто есть, всегда присутствует на заднем плане разговоров Исака и на переднем плане его мыслей. Он рядом. Он называет Исака «малыш» в паузах между жаркими поцелуями, но не прикасается к нему, если Исак не просит или не соглашается. Он не исчезает, когда Исак отказывает ему или когда паникует и просит оставить его в покое. Эвен замечает, что Исак считает во время поцелуев, но закрывает на это глаза, когда Исак отрицает, и отрицает, и отрицает.

Но спустя несколько дней Исак наконец понимает, что за чувство грызёт его изнутри. Жаль, что для этого ему понадобилось столкнуться с человеком, которого он никогда больше не хотел видеть. Это стыд, глубокий и всепоглощающий стыд. Исак начал испытывать стыд с тринадцати лет, и с тех пор не прекращал ни на минуту. Наверное, никогда не прекратит.

Он с Эвеном, когда это происходит. Они идут к остановке на Solli Plass, чтобы сесть на трамвай, когда прямо перед ними материализуется Хельге.

Эвен бы никогда не понял, что что-то не так, если бы Исак машинально не схватил его за руку за спиной. Этот жест жалкий и истерический, но Исаку нужна какая-то опора. Ему нужно тепло Эвена, если он собирается разыгрывать равнодушие.

– Исак, – говорит Хельге, останавливаясь перед ними, и Исак ненавидит собственное имя. Он ненавидит его так сильно, что не может думать.

Хельге выглядит старше. Разумеется. Он лишился остатков детского жирка, и на его коже даже стали появляться мимические морщины. «Должно быть, это стресс оттого, что постоянно живёшь во лжи», – думает Исак.

Эвен протягивает свободную руку Хельге. Видимо, он почувствовал панику Исака, учитывая, как сильно он сжимает руку Эвена за спиной.

– Я Эвен, – представляется он, и Исак всегда трепещет, когда Эвен начинает распространять эту угрожающую ауру. Потому что обычно Эвен исключительно мил и добр с большинством людей.

– Э-э-э, я Хельге, – нервно отвечает тот, и его лицо искажается от вины и страха.

Исак чувствует, как Эвен напрягается. Он не всё рассказал ему о Хельге, но всё же упомянул его имя в самом начале, так что реакция Эвена вполне предсказуема.

Исак ничего не говорит. В последнее время он постоянно теряет дар речи. Он никак не мог себе представить, что после всех этих лет боли и злости встретит Хельге вот так, здесь, с Эвеном.

Исак не может придумать никакой язвительной шутки. Он вообще не знает, что сказать Хельге. Все эти годы, потраченные на чтение книг и доведение до совершенства его холодного взгляда и острого языка, оказались напрасными при встрече с ним. Исак – лишь оболочка самого себя, он стоит на тротуаре, пустой и бесполезный, как и в тот день, когда Хельге ударил его по лицу на глазах у всех за то, что Исак предположил, что испытывает к нему чувства. Сейчас Исак практически благодарен за тот отрезвляющий удар.

Тринадцатилетний Исак понятия не имел, что чувств не существует. Тот удар подтолкнул его в правильном направлении.

Исак продолжает пребывать в глубокой задумчивости, когда Эвен удивляет его. Он всегда удивляет его. Всегда. Эвен поворачивает запястье за спиной и мягко заставляет Исака раскрыть руку. Потом он переплетает их пальцы и сжимает.

Это так неожиданно и незнакомо, что Исак тут же выходит из транса. Он возвращается обратно. Этот жест отвлекает его от одного шокового состояния, погружая в другое. Не менее шоковое.

– О, я не предполагал… – бормочет Хельге, потому что наконец замечает переплетённые пальцы Исака и Эвена.

– Не предполагал что? – холодно интересуется Эвен.

– Ничего. Хм, – Хельге замолкает. Он выглядит таким же потрясённым, как и Исак.

– Сколько тебе лет? – спрашивает Эвен, словно не может сдержаться, и он выглядит сейчас выше, мощнее, а в его взгляде читаются угроза и злость. Исак никогда не видел, чтобы он был на таком взводе, разговаривая с незнакомцем.

– Хм, двадцать два. А что?

Исак практически читает мысли Эвена. Он может слышать, как они крутятся у него в голове, как он считает про себя. И он не удивлён, когда Эвен сжимает его пальцы ещё сильнее. Эвен злится. Эвен в бешенстве. И Исак напоминает себе о необходимости объяснить ему потом, что это не то, что он думает, что всё совсем не так.

Эвен не отвечает, и Исак знает, что ему на это требуется немало сил. Хельге, напротив, понимает, что это сигнал для него, и начинает отступать.

– Э-э-э, ну неважно. Было приятно тебя увидеть, Исак, – говорит он. – Я приехал в Осло на Прайд, так что, если захочешь встретиться… Дай мне знать. У Юнаса есть мои контакты.

Прайд? Ты здесь ради грёбаного Прайда? Ты бьёшь по морде тринадцатилетнего мальчишку за то, что он признаётся тебе в любви, а потом приезжаешь на грёбаный Прайд?!

Потом Хельге уходит.

Исак и Эвен остаются на остановке, держась за руки и тяжело дыша в повисшей тишине.

Эвен кажется разозлённым, но он не задаёт вопросов. Он просто продолжает держать Исака за руку, пока они не оказываются в трамвае и Исак не отнимает её, роняя на колено.

– Тебе необязательно было это делать, – наконец говорит Исак, когда они проехали уже две остановки после той, где должны были выйти.

– Держать тебя за руку? Но ты первый это сделал.

Исак не отвечает. Он нажимает на кнопку остановки и встаёт, чтобы выйти. Эвен идёт следом.

.

– Ты пойдёшь на Прайд? – спрашивает Эвен, когда они подходят к Коллективету.

– Нет, а ты?

– Нет. Мне особо нечем гордиться в последнее время.

Они молча подходят к зданию.

– Ты что, даже не спросишь? – наконец сдаётся Исак.

– Ты ненавидишь, когда я спрашиваю.

– С каких пор тебя заботит то, что я ненавижу?

– С тех пор как мы стали встречаться?

Исак вспыхивает. Он до сих пор не привык к дерзким заявлениям, которые Эвен делает в последнее время. К тому же они не встречаются.

– Мы не встречаемся.

– Экспериментируем, – исправляется Эвен.

– Не используй это как глагол. Это звучит как-то…

– По-гейски? – перебивает Эвен, и на этот раз Исак поднимает глаза.

– Я не гомосексуал, – выпаливает он. Это уже вторая натура.

Эвен не смеётся. Кто угодно засмеялся бы, но не Эвен.

– Но я – да, – честно и искренне говорит он, и Исак не сводит с него глаз. – То есть не совсем гомосексуал. Я пансексуал. Ты об этом знаешь.

– Да, и для меня это не проблема. Но мы не встречаемся.

– Мы проводим эксперименты. Ты всегда считаешь. Да, я знаю.

– Если ты знаешь, то не называй это «встречами», – парирует Исак, смущённый из-за того, что Эвен знает, что он считал их поцелуи.

– Одни и те же вещи могут значить разное для разных людей, Исак.

И это очень похоже на признание. У Исака были свои сомнения и теории относительно мотивов Эвена в последнее время, но у него никогда не было реальных фактов для гипотез.

– Что ты хочешь сказать? – спрашивает Исак и тут же жалеет об этом.

– Ты знаешь, что я хочу сказать, – твёрдо отвечает Эвен.

Исак не хочет слышать, как он произнесёт эти слова, поэтому опережает его. Возможно, Эвена это остановит.

– У тебя нет ко мне чувств.

– Не говори мне, что я чувствую, Исак.

– Но кто-то должен, если ты собираешься продолжать говорить глупости, в которых нет никакого смысла и…

Эвен делает шаг вперёд, пока не оказывается прямо перед Исаком. Он так близко, что Исак чувствует запах его шампуня. Это шампунь Эскиля, и он пахнет лавандой. Исак вдруг задумывается, не принимает ли Эвен у него душ чаще, чем дома. Это бесполезная мысль, но он хватается за неё, потому что Эвен слишком близко.

Исак ахает, когда Эвен молча берёт его за руку, не сводя с него глаз. Эвен тянет его руку вверх, кладёт ладонь Исака себе на грудь. И Исак ещё ничего не понимает, но чувствует сердцебиение Эвена под своей рукой. Эвен положил руку Исака себе на сердце.

И сердце Эвена трепещет у него в груди. Оно бьётся так быстро и так громко, что Исак не может поверить, что это никак не отражается на его лице. Исак всегда вспыхивает, когда у него учащается сердечный ритм.

– Что ты делаешь? – спрашивает Исак, потому что он не понимает, и ему теперь трудно дышать.

– Даю тебе научное доказательство, – отвечает Эвен серьёзно и собранно.

– Что…

– Ты делаешь это сейчас со мной, – говорит Эвен, сжимая руку Исака, лежащую у него на груди. – Это для тебя.

Исаку требуется мгновение, чтобы понять, о чём говорит Эвен. Это настолько абсурдно, что Исак испытывает искушение оттолкнуть его.

– Твой сердечный ритм может учащаться, когда ты злишься или волнуешься. Это не для меня. Я об этом не просил. Ты злишься ещё с трамвайной остановки.

– Так всегда происходит, когда я с тобой, – спокойно отвечает Эвен.

– Это из-за предвкушения, из-за связи, из-за…

Слова Исака застревают у него в горле, когда Эвен прижимает свою свободную руку к груди Исака. Это не должно так на него влиять. Не должно, но его сердце готово вырваться из груди, и Эвен знает об этом, потому что тоже это чувствует.

– Я просто взволнован! – начинает оправдываться Исак, прежде чем Эвен успевает вставить хоть слово. И это не соревнование, но почему-то кажется именно им. Исак чувствует, будто его загнали в угол.

Он ждёт следующих слов Эвена, его обвинений. Он готовит речь с большим количеством философских отсылок и научных теорий. Он готовится дать отпор, потому что не может допустить, чтобы Эвен думал, что у Исака есть к нему чувства. Исак ничего не чувствует к Эвену и никогда не почувствует. Он готовится к худшему, но этого недостаточно. Он видит, как что-то промелькнуло во взгляде Эвена.

А потом он просто ломается.

– Я люблю тебя, – говорит Эвен так, словно это самая очевидная вещь в мире. И Исак вообще перестаёт дышать.

– Эв… – пытается выдавить он, потому что он не может это слышать. Он не хочет это слышать. Не может быть, что это происходит на самом деле.

– Я люблю тебя, и я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что он тебя любит. Так что я люблю тебя. И я думаю, что ты должен об этом знать, на случай если у тебя есть какие-то сомнения.

Исаку кажется, будто его ударили в живот, только то, что он чувствует сейчас, в сто раз хуже. Земля уходит у него из-под ног, и Исак словно оказался в свободном падении: язык не слушается его, а ноги подгибаются. Слова ничего не значат, но тем не менее они лишают его дара речи.

– Для парня, который считает эти слова глупыми, ты, кажется, слишком потрясён, – смеётся Эвен, но в его голосе слышатся нервозность и страх.

Он поднимает руки и обхватывает ими лицо Исака, и у него такие голубые глаза, что Исак думает, не оказался ли в них случайно кусочек неба.

– Я буду тебя ждать, – шепчет Эвен, и Исак не понимает, о чём он говорит, но безмолвно принимает это обещание.

Я буду тебя ждать. По какой-то причине Исаку кажется, что и он ждёт себя.

Ожидание. Вся его жизнь строилась на этом. Он ждал излечения, ждал, чтобы происходящее стало причинять меньше боли, ждал, что его мать наконец осознает, что безвозвратно сломала его, что Юнас поймёт, что невозможно спасти их старую дружбу, что, возможно, его отец задохнётся во сне за свою пассивность, что Леа достаточно подрастёт, чтобы понять, что случилось. Исак ждал, что каждое утро станет чуть менее болезненным, что ему станет легче засыпать, ждал, что наступит день, когда он перестанет гореть, день, когда ярость больше не будет пожирать его. Он ждал, когда сможет расслабиться, сможет сделать стены вокруг себя ниже, когда чувства станут чуть более значимыми. Исак ждал, что это станет проще. Это, они. Исак и Эвен. Что в происходящем появится какой-то смысл. Но этого не происходит. Смысла нет. Смысла не будет.

Исак ждал, что его сердце перестанет болеть и что его красный шрам исчезнет. Он ждал, и ждал, и ждал. Но он не видит конца и края сотворённому им самим аду. Он не видит его.

Почему Эвен так уверен, что есть конец для его боли?

– Я буду тебя ждать, – повторяет Эвен, гладя большими пальцами лицо Исака. – Ладно?

Исак способен лишь кивнуть. И когда Эвен целует его, он закрывает глаза и позволяет ему это.

«Я люблю тебя». Это самые бессмысленные слова. Но в эту минуту Исак ценит их больше, чем что бы то ни было во всём мире.

– Двадцать, – считает Исак вслух, когда Эвен наконец даёт ему секундную паузу, чтобы вздохнуть.

– Двадцать один, – вторит ему Эвен, прежде чем снова прижаться губами к губам.

========== Глава 14,5 – бонусная (POV Эвена) ==========

Комментарий к Глава 14,5 – бонусная (POV Эвена) Так как мы теперь на голодном пайке, спасаемся, как можем)) Кьют иногда отвечает на вопросы в своем блоге, и вот её ответ на один из них

Anonymous:

Увидим ли мы в следующей главе POV Эвена на то, что произошло в бассейне? Эвен видел, что Эрик пытался утопить Исака? Когда он вообще там появился? Когда он прыгнул в бассейн? 😭😭😭😭😭

Кьют: (Немного POV Эвена на события 14 главы + спойлеры, в которых он делает глупости)

Эвен присутствовал в этой главе, но в странном и отстранённом виде. Мы видим всё глазами Исака, поэтому присутствие Эвена во многом отфильтровано, приглушено, отрегулировано. Дело не в том, что Эвена там нет, что он не испытывает сильные чувства. Дело в том, что Исак изо всех сил старается заглушить его, держаться от него на расстоянии даже в собственной голове. По большому счёту мы всегда видим Эвена сквозь завесу, когда находимся в голове Исака. Потому что, хоть он и знает, что Эвен рядом, он решает игнорировать определённые вещи, которые Эвен делает, и говорит, и чувствует.

Отвечая на твой вопрос, Эвен был в бешенстве во время сцены в бассейне. Он был зол, и расстроен, и подавлен из-за того, что пришлось пережить Исаку, но в основном он был зол.

Он появился в тот момент, когда услышал крики Эрика. Он был в раздевалке, готовясь выйти к бассейну. Он пытался успокоить свои нервы. Он знал, что Исак там. Он видел, как Исак заходил в спортивный комплекс, и предпочёл спрятаться на какое-то время. Он хотел выторговать себе немного времени, потому что хотел спросить Исака о чём-то важном в тот день. Он собирался с духом, чтобы задать вопрос. И он настолько сконцентрировался на собственных нервах, что не узнал парня, отправившегося в бассейн.

Это был Эрик, но Эвен не обратил внимания. Он мог бы оказаться там раньше, но не сделал этого, потому что планировал, и готовился, и пытался довести до совершенства идиотский сценарий в своей голове. Прикидывал все варианты: как Исак его отвергнет, закатит истерику, устроит сцену, откажется видеться с ним до конца лета. Эвен был слишком занят, пытаясь придумать, как облегчить потенциальную боль, хотя мог бы оказаться у бассейна раньше и предотвратить инцидент.

Появившись там, он увидел, как Исак душит Эрика в воде. Эвен среагировал моментально. Он прыгнул в воду, потому что это был не его Исак. Не тот Исак, что был удивительно нежным, сильным, спокойным и целовал его в щёку, чтобы Эвену стало лучше. Это был Исак, который чуть не убил Вильяма после того, как тот разбил бутылку о голову Эвена. Это был Исак, который считал, что потерял всё, Исак, у которого ничего не осталось, Исак мстительный, и напуганный, и израненный, и горюющий, Исак, покидающий своё тело, когда он больше не в состоянии справляться с реальностью.

Эвен сразу же бросился в воду, потому что знал, что Исак послушает его. Это было самонадеянно, и неуверенный голос нашёптывал ему, что он слишком много на себя берёт, что у него нет такого влияния на Исака. Но Эвен должен был это сделать. Он должен был его остановить. И он остановил.

Эвен оставил Исака в душе, чтобы тот успокоился, а сам вытащил взбешённого Эрика и его друга на улицу. Эрик угрожал подать в суд, вызвать полицию. «Он пытался меня утопить. Он меня чуть не убил. Он меня обжёг! Ты сам видел!» Эвен обдумывает возможные варианты. Он до сих пор чувствует, как Исак дрожал, когда Эвен прижал его к себе. Исак так сильно дрожал, когда Эвен притянул его к себе. И у него был голый торс. На нём не было гидрокостюма. Эрик видел его грудь. Эрик, должно быть, сделал что-то, из-за чего Исак сорвался. Эрик причинил Исаку боль, и Эвен хотел ранить его в ответ. Он хотел причинить ему боль, потому что тот сделал больно Исаку. Это было жуткое и совершенно чуждое ему чувство, но Эвен ничего не мог сделать, оно переполняло его изнутри. Он хотел ударить Эрика кулаком в лицо, непоправимо ранить его. Подобные мысли никогда раньше не возникали у Эвена. Никогда. Его буквально трясло. От злости.

Но самое важное – защитить Исака. Эвен должен был убедиться, что Исак не пострадает из-за случившегося. Нытьё Эрика в полиции лишь добавит очередной пункт в список неприятностей Исака, и Эвен не мог этого допустить.

– Ты сейчас очень внимательно меня послушаешь, потому что я не буду повторять дважды. Ясно? – Эвен тяжело дышал через нос, потому что у него все силы уходили на то, чтобы просто говорить. – Ты сейчас отправишься в больницу, чтобы они посмотрели ожоги у тебя на шее. И когда они спросят, откуда они у тебя, ты что-нибудь придумаешь, скажешь, что любишь сексуальные извращения, или ещё какое-нибудь дерьмо. А потом ты пойдёшь домой, включишь кулинарное шоу на Netflix и будешь держать свой рот закрытым. Ты понял?

– Ты, блядь, правда псих? Он меня обжёг! – Псих. Опять это слово. Эвен не был уверен, что Эрик имеет в виду его биполярку. Но от этого не было менее больно.

– В бассейне установлены камеры. Хочешь, чтобы я распространил запись?! Хочешь, чтобы твоё модельное агентство узнало, что ты кидаешься на людей в бассейнах? Ты первым пытался его утопить!

Эвен никогда бы этого не сделал. Но Исак научил его, что иногда слов, которые ты на самом деле не имеешь в виду, достаточно, чтобы люди от тебя отстали. Азы манипуляции. Исак бы сейчас им гордился. Наверное. Или, возможно, ему было бы грустно, что Эвен теперь использует его защитные механизмы. Эвен не уверен, как бы Исак отреагировал на то, что Эвен перестал быть милым и терпеливым.

Эрик сдулся, услышав слова о своём модельном агентстве, он явно испугался. Эвен позавидовал Эрику, что у того есть что-то, что так много для него значит. Он этого не заслужил, когда другие, более достойные, так и не нашли своей цели.

– Ещё раз приблизишься к Исаку, и я уже не буду вести себя с тобой так вежливо, как сейчас. Ты меня понял? – добавляет Эвен, потому что Исак всегда так делал, вселял дополнительный страх, стоял на своём, доказывая, что он не блефует.

– Ты мне угрожаешь?

– Ну я же псих. Ты забыл? – Слова, слетающие с языка, причиняют боль, но Эвен наконец осознал силу, помогающую добиться своего, используя чужие слабые места. – А теперь отъебись.

Эвену понадобилось какое-то время, чтобы выйти из образа, но девушка на ресепшене выглядела испуганной. Он улыбнулся ей и спросил, нельзя ли оставить всё это между ними. Она сказала что-то о том, что должна сообщить об инциденте менеджеру, и мысль о том, что какие-то люди будут смотреть, как Исак обжигает и топит в бассейне парней, заставили всё внутри Эвена сжаться от страха.

– Пожалуйста, – умоляет он, потому что знает, что она лишь выполняет свою работу. – Я сам удалю запись. Если кто-нибудь заметит, я скажу, что ты была в туалете? Пожалуйста. Я обещаю, что возьму всё на себя, если что-то случится. Клянусь жизнью своей матери.

Она посмотрела на него с нечитаемым выражением на лице. Она явно сомневалась, но в то же время была тронута его мольбой.

– Вы очень милые вместе, – сказала она, согласившись на его нарушающую закон просьбу, чем заставила Эвена вспыхнуть. Он только тогда понял, что она могла наблюдать за ними каждый раз, когда они приходили в бассейн.

Эвен удалил запись, и девушка сфотографировала, как он это делал, на случай, если их поймают, и он решит отказаться от своих слов. Он поблагодарил её и вернулся к Исаку, который по-прежнему приходил в себя в душевой.

Эвен не мог потерять его. Не теперь. Одна лишь мысль о том, что Исак оказался в бассейне без костюма, разбивала ему сердце, потому что Эвен знал, что это значит. Исак открывался ему, Исак старался. Он больше не хотел прятаться. Он хотел посмотреть в лицо своим шрамам. Он хотел посмотреть им в глаза. Он изо всех сил старался двигаться дальше, оставив травмы и неуверенность в прошлом, и он приглашал Эвена разделить это с ним. Он доверял Эвену, впускал его.

А потом случилось это. Как несправедливо. Эвен не мог этого вынести. Он знал, что ему придётся сделать что-то, чтобы удержать Исака. Он знал, что Исак захочет спрятаться, откажется от прикосновений и поддержки, если он не будет действовать быстро. И он решил не медлить. Он обнял Исака, и тот ему это позволил.

Эвен не потерял Исака в тот день. Скорее это их сблизило. Но какой ценой? Эвен думает об этом глубокой ночью. Он думает о девушке, у которой есть доказательства того, как он удаляет запись с камер общественного бассейна. Он думает о том, как он шантажировал Эрика, и это наполняет его беспокойством. Но потом Исак поворачивается во сне и утыкается лицом ему в плечо, касаясь губами ключиц Эвена. И он так крепко обнимает Эвена во сне, словно это ему нужно, чтобы дышать. И Эвен забывает обо всех беспокойствах, обо всех.

Он целует Исака в лоб и засыпает с единственной яркой мыслью в голове: «Я сделаю ради тебя всё».

========== Глава 15 – Философия гордости – часть 1 ==========

От переводчика: Глава разделена на 4 части

«Я люблю тебя».

Исак не спит в ту ночь. Его мысли не хотят затихать, мозг перевозбуждён с тех пор, как они попрощались с Эвеном несколько часов назад.

«Я люблю тебя».

Эти слова нелепы и бессмысленны, но при этом настолько поглощают его, что Исак практически не думает о разочаровывающей встрече с Хельге, будто её и не было. Всё о чём он может думать – это о прозрачно-голубых глазах Эвена, о его непослушных светлых волосах, развевающихся на ветру, и о глупых словах, которые он произнёс с такой лёгкостью. Будто «привет», будто «пока». «Я люблю тебя».

Его взволнованность вскоре трансформируется в иррациональную злость, потому что как он смеет? Как смеет Эвен бросать ему в лицо такие слова, прекрасно зная, что Исак не сможет спрятаться от них за защитными барьерами? Как он смеет загонять Исака в угол, когда он оказался эмоционально истощён после встречи с Хельге, когда взял Эвена за руку, чувствуя, как стыд переполняет грудь?

Исак горит. Его сердце колотится, и он его слышит. Он чувствует, как кровь бежит по венам. И как смеет Эвен оставить его после этого? Зацеловать до полуобморочного состояния у двери Коллективета, добавить к этому парочку бессмысленных обещаний, которые он не сможет выполнить, а потом оставить Исака одного с его мыслями и демонами.

Да как он смеет?

Где он?

Исак ворочается с боку на бок, пока не понимает, что больше не может этого выносить, в результате оказываясь на кухне со стаканом воды в руках.

– Не спится? – голос Эскиля заставляет его вздрогнуть.

На Эскиле красно-золотистый шёлковый халат, который ему подарила на день рождения Нура. На вкус Исака он слишком экстравагантный, слишком яркий, на нём слишком много принтов и узоров для его усталых глаз. Но этот халат делает Эскиля счастливым, поэтому Исак удерживается от комментариев в собственной голове.

– Слишком жарко. Нам нужно купить вентилятор, – уклоняется от ответа Исак, потому что замечает это выражение на лице Эскиля. То самое выражение.

– Где сегодня Эвен? – спрашивает явно довольный собой Эскиль, усаживаясь напротив Исака.

– Да будет тебе известно, что, хоть мой интеллект намного превосходит большую часть населения этого города, у меня всё равно нет способности отслеживать местоположение случайных людей, – снова уклоняется от прямого ответа Исак. Он слишком раздражён, чтобы его сейчас подвергали допросу.

– Мы оба знаем, что Эвен – не случайные люди, малыш Иисус.

– Что это вообще значит? – хмурится Исак, сильнее сжимая пальцы вокруг стакана, словно ища опору.

– Я видел, как вы целовались внизу, – объясняет Эскиль, но в его голосе нет осуждения, нет издёвки, нет злобы. Он просто констатирует факт. Словно предлагает выслушать Исака, если он захочет поговорить.

Но Исак не хочет. У него заканчиваются слова, потому что он понятия не имеет, как они, должно быть, выглядели там, внизу. Он никогда не видел себя со стороны в тот момент, когда его целовали или когда он сам целовал кого-то. Да и он вообще плохо помнит, что происходило. Он не может решиться на то, чтобы отрицать слова Эскиля, используя своё обычное «это выглядело совсем не так». Потому что он понятия не имеет, как это выглядело.

Но он полагает, что это было не слишком приятно. Исак знает, что что-то внутри него всегда сдаётся, когда губы Эвена касаются его кожи. Он знает, что что-то внутри него открывается навстречу, позволяя чувствам просачиваться сквозь трещины.

Он не может встретиться взглядом с Эскилем. Он не хочет говорить об этом. Ему слишком стыдно.

– Ты идёшь на Прайд? – спрашивает Эскиль, будто есть какая-то связь между этим, будто тот факт, что Эвен целовал его у двери, а Исак отвечал ему при свете дня, каким-то образом изменит мнение Исака относительно абсурдной концепции Прайда. Это помогает Исаку вернуться к реальности.

– Лишь потому, что я пережил кратковременный приступ безумия и позволил Эвену засунуть свой язык мне в горло, не значит, что я собираюсь надеть лосины и накрасить ресницы, чтобы выглядеть, как клоун на Карл-Юхан*, – буквально рявкает Исак.

Слова, срывающиеся с собственных губ, режут как ножи. Исак моментально жалеет о них. А лицо Эскиля искажается от чего-то близкого к разочарованию, а не боли.

– Так вот что ты обо мне думаешь? – говорит Эскиль. – Ты думаешь, я – клоун?

– Я… Нет… Я не это имел в виду.

– А что ты имел в виду, Исак? Пожалуйста, просвети меня, – просит Эскиль, и его голос звучит гораздо ниже, чем Исак когда-либо слышал. Взгляд Эскиля тяжёлый, но спокойный.

Исак смущённо поёживается. Он никогда бы не признал это вслух, но он теперь ненавидит разочаровывать Эскиля.

– Я имел в виду, если я это сделаю, то буду выглядеть, как клоун. Не ты. Это не то же самое. Я ничего не имею против того, чтобы люди носили лосины и красили ресницы.

– И что же делает нас такими разными, Исак? Пожалуйста, скажи мне.

– Я… Я просто… – потерянно бормочет полный раскаяния Исак. – Это не личная атака на твой образ жизни. Ясно? Я сорвался и беру свои слова обратно.

Он не осмеливается посмотреть Эскилю в глаза. Он не может вынести мысли, что, возможно, увидит, как в них плещется боль. Исак не испытывает удовольствия, обижая Эскиля, но почему-то всегда всё заканчивается тем, что он из раза в раз оскорбляет его чувства своими словами. И он знает, что Эскиль не родился с ощущением гордости и счастья. Но Исак не знает, как признать, что каждый раз, когда разговор переходит на эту тему, у него вокруг горла будто сжимается пара рук. Он не знает, как сказать Эскилю, насколько ему трудно даже думать о подобных вещах.

Эскиль тихо встаёт со стула, пока Исак не сводит глаз со стакана воды.

– Я всегда буду тебя поддерживать, Исак, – спокойно говорит он. – И я очень жду, когда наступит день и ты наконец освободишься от того, что происходит с тобой сейчас. Но на пути к этому дню я не позволю тебе заставлять меня чувствовать, будто я хуже тебя, будто со мной что-то не так. Я не буду делать для тебя исключений и позволять топтать Прайд и то, что он значит для многих из нас.

– Эскиль…

– Нет, Исак. Мне сейчас не хочется тебя слушать. Извини.

Блядь.

Эскиль уходит, и полы его длинного халата развеваются при ходьбе, пока темнота квартиры не поглощает красные и золотые всполохи, как и мысли Исака.

Он вздыхает, чувствуя тяжесть в груди. Ему нужно извиниться. Он не может позволить себе вылететь из Коллективета. Хотя Эскиль, конечно, не заставит его съехать. Но Исак чувствует себя ужасно и понимает, что скучает по времени, когда ничего не испытывал к людям вокруг себя, когда он мог говорить более обидные вещи и при этом не чувствовать угрызений совести. Он скучает по времени, когда ничего не чувствовал. Он скучает по времени, когда был безразличен ко всему.

Но это, вероятно, ложь.

Телефон Исака вибрирует, и он подпрыгивает на стуле, его сердце мгновенно ускоряет ритм, потому что «Что если это Эвен. Что если Эвен тоже не спит».

Но это не он. Это Мутта.

Почему Мутта присылает ему смс посреди ночи?

Мутта: Мы можем завтра встретиться? Это насчёт Эвена

Исак начинает паниковать, его мозг мгновенно цепляется за самый плохой сценарий развития событий. Должно быть, кто-то видел, как они целовались у Коллективета. При свете дня. Кто угодно мог их увидеть. Или ещё хуже. Возможно, кто-то видел, как они держались за руки в трамвае. Блядь!