Текст книги "Burning for your touch (ЛП)"

Автор книги: cuteandtwisted

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 52 страниц)

Исак знает, что Эвен комплексует из-за его новообретённой свободы касаться других людей под водой. Он пытается проверить свою теорию. Более наивный Эвен не заметил бы этого, но у сегодняшнего Эвена большой опыт, поэтому он понимает. Эвен знает, что делает Исак.

– Ты собираешься прикасаться к другим людям? – спрашивает Эвен, переходя сразу к сути, потому что недопонимания кажутся милыми в романтических фильмах, но он устал от непонимания, что чувствует каждый из них.

– А ты обидишься на меня, если собираюсь?

Эвен думает над его словами. Он будет волноваться, что его забудут и оставят в прошлом. Но он не будет обижаться на Исака. Как можно!

– Нет.

– Нет?

– Я не могу обижаться на тебя за то, что ты хочешь почувствовать ещё чьё-то прикосновение. Я понимаю.

– Правда?

– Ты не можешь выбрать меня, если я – единственный, кого ты знал. – Это причиняет боль, но Эвен понимает.

Исак смотрит на него широко раскрытыми глазами, явно поражённый его ответом. И Эвен пытается понять, в чём смысл их плавательных занятий.

– Ты стал мудрее, – говорит Исак.

– Я просто теперь лучше тебя знаю.

– Ты так думаешь?

Эвен бросается вперёд и закрывает пространство между ними, обхватывая руками Исака и притягивая к груди с такой силой, что с его изогнутых губ срывается громкий вскрик.

– Сам мне скажи, – Эвен чуть не задыхается от близости, ощущая тело Исака, прижимающееся к его обнажённой груди.

От подобной близости кружится голова. И Эвен смутился бы, что плавки вдруг значительно растягиваются под водой, но он слишком занят тем, что рассматривает горящее лицо Исака.

– Я… – Исак открывает рот и снова закрывает его. Он с трудом дышит. Эвен чувствует, как тяжело поднимается и опускается его грудь.

– Ты этого хочешь? – Эвен пытается добиться некоторого превосходства после того, как Исак только что снова задел его растревоженные чувства.

Но ему не приходится этого делать.

Потому что Исак практически мгновенно льнёт к нему, обхватывая руками за шею и устраивая голову на плече, трётся носом о кожу Эвена за ухом, обвивает ногами талию.

Они держатся на поверхности. Стук их сердец совпадает с громкими гребками девушки, плавающий через три дорожки от них. Они держатся на поверхности, и Эвен ждёт, когда дыхание Исака выровняется. Он обнимает его и ждёт.

Теперь, когда дело дошло до прикосновений, Исак становится податливым, мягким. Его острый язык больше не ранит Эвена. Обычная вредность покидает его тело. Всё, чего он хочет, – чтобы его обнимали.

– Вот этого я хочу.

– Я не против, если ты будешь прикасаться к другим людям, – бесстыдно врёт Эвен, потому что даже это лучше, чем ничего.

– Обещай, что не будешь расстраиваться.

– Обещаю.

– Обещай мне! – снова повторяет Исак, отрывая лицо от шеи Эвена и, нахмурившись, смотрит на него.

– Я только что это сделал, – хихикает Эвен.

Исак вспыхивает, и Эвен накрывает его щёку правой рукой, а левую кладёт Исаку на бедро, чтобы удержаться на воде. Глаза Исака мгновенно закрываются, словно его мозг не может вынести одновременно прикосновения и взгляда.

– Посмотри на меня, – шепчет ему Эвен. – Смотри на меня, когда я прикасаюсь к тебе.

Исак открывает глаза, потом отводит взгляд, словно это слишком.

– Это слишком, – признаётся он.

– Это всего лишь я.

– Что-то не так с моими органами чувств, – признаётся Исак. – Мне кажется, будто я смотрю на солнце, когда ты ко мне прикасаешься.

– Романтично, – смеётся Эвен.

– Заткнись. Я серьёзно, – стонет Исак, но наконец улыбается. Он улыбается.

– Так намного лучше, – Эвен улыбается в ответ и кладёт большой палец на небольшую ямочку на щеке Исака, гладит её.

Они больше не воюют. Они не спорят. Просто прикасаются друг к другу. Просто обнимаются.

.

– Пообещай мне, – снова повторяет Исак, когда они уходят из бассейна два часа спустя, и Эвен жалеет, что не настоял, чтобы они вместе приняли душ. – Обещай мне, что не будешь расстраиваться.

Эвен даёт ему обещание, но не уверен, что сможет его выполнить.

– Я обещаю.

.

– Он встречается с другими людьми, – говорит он Адриану несколько дней спустя, когда они курят косяк в его комнате.

– С другими людьми?

– Да, я так думаю. Я не знаю.

– Как он может встречаться с другими людьми, если он их обжигает?

– Возможно, он предлагает встречаться в бассейне, или ещё как-то? Я не знаю. Может, у Юнаса есть бассейн. Уж точно у него есть ванна. Хотя, может, у него только душ.

– Чёрт, кто такой Юнас?

– Забудь, – вздыхает Эвен и трёт ладонями глаза, потому что чувствует себя уставшим и глупым. – Я обещал этого не делать, а сам…

– То есть у вас типа открытые отношения?

– Скорее открытое научное партнёрство.

Это так тупо. Эвену хочется смеяться от собственных слов.

– Знаешь, что тебе нужно, Эвен? Член. Тебе нужен член. Или вагина. Не знаю, что бы ты предпочёл сегодня вечером.

Эвен отпихивает его ногой, и они хохочут, пока его мама не начинает стучать в дверь. Он надеется, что в комнате уже не пахнет травкой, но уверен, что она всё равно догадалась.

– Привет, Юлие, – здоровается с ней Адриан. И она хорошо к нему относится, но даже близко не так тепло, как относилась к Исаку.

– Не хочу быть грубой, но думаю, в эту комнату нужно добавить ароматов, отличных от типичных запахов парней-подростков, – со смехом говорит она и зажигает новую свечу на верхней полке Эвена.

Свечу с ароматом ванили.

Такие свечи она зажигала, когда Исак оставался ночевать у Эвена.

Она машет им рукой и закрывает за собой дверь. И Эвен падает на кровать.

Даже его мать не может забыть Исака. Что же тогда говорить о нём самом?

Кто прикасается к тебе сегодня вечером? Кто обнимает тебя сегодня вечером? Можно это буду я? Ты можешь оставить немного места для меня?

– Я могу переночевать у тебя? – спрашивает Адриан. – Я так накурился. Не думаю, что смогу сейчас ехать на велике. У меня ноги, блядь, подгибаются.

– Можешь остаться. Не вопрос.

Адриан устраивается на диване.

========== Глава 11 – Философия прикосновения – часть 3 ==========

Эскиль

16:19

Привет, сексуальный зверь

Хм, привет, ха-ха

Так ты считаешь себя сексуальным зверем?

Исак так и сказал, что ты самоуверенный

Он так сказал?

Да

Он вчера так много выпил,

что рассказал нам кое-что интересное: p

?

например? : p

Я обещал не рассказывать

Прости: (соседи всегда важнее

Но ты можешь потусить с нами, если хочешь

У Исака до сих пор похмелье, но я уверен, он согласится на вечеринку,

которую я хочу устроить,

если ты почтишь нас своим присутствием.

да/да?

Пожалуйста???

Он такую МИЛОТУ о тебе говорил, что ты просто обязан прийтииии

Во сколько?

Исак по-прежнему страдает от похмелья, когда Эвен стучит в дверь его комнаты.

Выяснилось, что вечеринка не начнётся раньше одиннадцати, и Эскиль заманил его, чтобы Эвен успокоил Исака, пока сюда не заявятся люди для препати.

– Грёбаный Эскиль! – раздаётся с кровати стон Исака, когда он видит Эвена, заглядывающего в комнату.

– И тебе привет, Исабель, – дразнит его Эвен несмотря на нервозность.

– Ещё раз так меня назовёшь, и я тебя убью.

– Ух ты, сколько ярости, – хихикает Эвен, подходя к кровати.

– У меня сейчас голова треснет!

– Уже сутки прошли. Как это возможно, что у тебя до сих пор похмелье?

– Я ещё могу поджигать вещи, так что, полагаю, я грёбаное научное исключение.

Эвен улыбается, глядя на него сверху-вниз. Исак выглядит ужасно бледным, но за прошедшую минуту его щёки слегка порозовели.

– Ты уже не выглядишь как покойник. Это хорошо.

– Это потому, что ты здесь, – говорит Исак.

– Ты мне льстишь. – Эвен берёт с прикроватной тумбочки полотенце, лежащее в небольшом контейнере с водой, и подносит его ко лбу Исака. Всё это довольно странно. Исак лежит под одеялом в своей комнате в пятницу вечером, а Эвен нависает над ним и прикладывает влажное полотенце к его лбу.

Выглядит практически комично.

– Так лучше? – спрашивает он.

Теперь лицо Исака полностью порозовело, от землистого оттенка на коже не осталось и следа.

– Твою мать, – стонет Исак, одновременно раздражённо и потрясённо.

– Тебе не нравится?

– Я тебе говорил, что это слишком. – Исак, подавленный и сгорающий от стыда, зарывается лицом в голубую подушку.

– Будто смотришь на солнце?

– Будто пробуешь что-то очень острое, после того как долго ел пресную еду, или слушаешь что-то на максимальной громкости, после того как долго находился в тишине.

– Очень образно, – говорит Эвен, чувствуя себя одновременно польщённым и потерянным.

– Но ты – это все эти вещи вместе.

Наступает очередь Эвена краснеть. Но потом он вспоминает, что Исак имел в виду прикосновения в принципе. Не его прикосновения.

– Прикосновения вызывают у тебя такие чувства?

Исак кивает.

Потом в двери коллективета вваливаются остальные участники вечеринки.

.

– Послушай, если ты выпьешь, то тебе станет лучше, – предлагает Эвен Исаку, который тащится за ним в пуховике, в то время как большинство людей вокруг в футболках.

– Это миф, – кричит ему в ухо Исак, потому что музыка гремит слишком громко.

– Нет, не миф. Я уверен, что в основе этого убеждения лежит какое-то научное обоснование.

– Да нет же. Ты фактически на мгновение облегчаешь симптомы, но потом тебе будет только хуже.

– Разве это не отличная метафора для жизни?

– В смысле? Ты о чём? – кричит Исак.

– Я о том… Погоди! Исак, ты не хочешь выйти отсюда на минутку? Я тебя почти не слышу.

– Мы можем просто вернуться в мою комнату!

– Да, ок. Так и сделаем.

Они оказываются на полу, и Эвен предлагает забыть о научных обоснованиях и просто покурить травку.

– По крайней мере тебе от этого не будет плохо с желудком. Наверное.

– Тогда тебе придётся придерживать мои волосы, когда я буду блевать, – говорит Исак.

– Договорились.

.

Они курят. И как же приятно снова вернуться к этому. Исак раздевается и остаётся лишь в футболке и джинсах, и они лежат на полу в странной позе инь-ян, глядя в противоположные стороны, но находясь очень близко друг к другу.

– Тебя уже торкнуло? – спрашивает Эвен.

– Мне уже не так херово, как было. Так что, наверное, да?

– Почему тебе было так херово?

Исак делает длинную затяжку, потом протягивает руку, закрытую толстой перчаткой, и передаёт косяк Эвену.

– Мне иногда снятся Карлсен и Гейр. Мне иногда снится, что я снова оказываюсь там.

– Ты поэтому не можешь спать?

– Я не знаю. Не уверен.

– Ты ходишь к психотерапевту? – спрашивает Эвен, и он знает, что это слишком личный вопрос, но уверен, что Исак не будет возражать.

– Да. Но большую часть времени я ему вру. Не думаю, что он сможет докопаться до истины.

– Почему ты ему врёшь?

– Потому что я больше не могу никому доверять.

– Ты можешь доверять мне, – выпаливает Эвен.

– Я и доверяю.

– Правда?

– Ну я же рассказываю тебе об этом дерьме, так что да.

Между ними повисает тишина, и Эвен делает три длинные затяжки, прежде чем набирается смелости, чтобы задать мучающий его вопрос.

– Они там мучили тебя?

– Да, – отвечает Исак, словно в этом нет ничего такого.

– И ты позволял им причинять тебе боль.

– Я сделал то, что должен был сделать.

– Но были и другие способы. Мы могли бы найти другой способ.

– Что сделано, то сделано. Бессмысленно сейчас рассуждать, что могло бы быть. Почему тебя так волнуют средства, если я в результате получил то, чего хотел? В конце концов война была выиграна.

– Но можно ли считать её выигранной, если погибли невинные люди? Разве это не большая жестокая игра?

– Никакие невинные люди не погибли, Эвен. Перестань драматизировать.

– Но они причиняли тебе боль! Ты не можешь спать. Вот в этом драма!

– Солдаты часто получают ранения на войне, и у большинства из них ПТСР. Тут нет ничего необычного.

– Но ты не солдат, Исак. Ты намеренно подверг себя этому испытанию, хотя знал, что мы могли бы найти другой способ.

Исак резко садится, даже не пытаясь скрыть ярость.

– Я не знаю, к чему ты клонишь. Но у меня не было извращённого желания специально причинить себе боль, Эвен.

– Тогда почему ты решил участвовать в этих экспериментах?!

– Тебе никогда не приходило в голову, что, возможно, я хотел больше узнать о своей грёбаной болезни? Ты никогда не думал, что, возможно, причина, почему я согласился на то, что происходило в одной из самых продвинутых лабораторий в мире, заключается в том, что я хотел узнать, что, блядь, со мной не так?

Эвен тоже садится, испытывая сожаление и стыд. Исак ужасно зол.

– Прости.

– В мире не существует исследований моего заболевания. Они вообще не проводятся, Эвен! Знаешь, как это бесит, знать, что я – один из, возможно, нескольких человек во всём мире, кто страдает от этого? Я не хочу звучать как мудак, и я знаю, что твоя ситуация не лучше, но по крайней мере биполярным расстройством страдает множество людей?! Мне жаль, что у меня нет людей, с кем я мог бы поделиться этим дерьмом, людей, которые понимали бы, каково это – не иметь возможности прикасаться к другим, хотя это единственное, чего ты хочешь.

– Прости, – повторяет Эвен, потому что ему правда очень жаль. Косяк погас между его пальцев, и Эвен не удивлён, когда Эскиль стучит в дверь, чтобы узнать, что у них происходит.

– У вас там всё в порядке?

– Да, мы просто болтаем, – отвечает Исак с явным раздражением в голосе.

– Ладно. Просто не пугайте моих гостей, пожалуйста.

Он закрывает за собой дверь, и Эвен не знает, как всё исправить, как отмотать время на десять минут назад.

– Я могу уйти, если хочешь.

– Не надо. Ты знаешь, что я этого не хочу.

Эвен облегчённо вздыхает.

– Давай ещё покурим?

.

Эвен скручивает ещё один косяк, а потом ещё один. Они снова на полу, снова вернулись к своей позе инь-ян. И Эвен задаёт следующий вопрос со всей осторожностью, на какую способен.

– Расскажи мне о своём исследовании.

– Хм?

– Ну, что ты выяснил о своём заболевании. Что ты прочитал. Что ты думаешь. Какие у тебя теории.

На заднем фоне играет какая-то песня Габриэлы, и Эвен физически ощущает, как Исак копается в своих мыслях.

– Нет никаких научных обоснований, – начинает он. – Кажется, я уже говорил тебе об этом. Исследование носит реакционный характер. Кто-то заболевает чем-то, и тогда люди пытаются понять, что происходит и как это вылечить, ну или по крайней мере как облегчить страдания. Так как в мире много слепых и глухих людей, существует множество различных исследований и научных работ, посвящённых этой проблеме. В моём случае наиболее близкое исследование сконцентрировано на нечувствительности к боли, то есть речь идёт о людях, которые боль не чувствуют. Ты можешь подумать, что это не так и плохо, но такие люди часто умирают молодыми. Потому что то, что ты не чувствуешь боли, не значит, что твоё тело не страдает. Это просто значит, что ты не ощущаешь, как оно разлагается. Так что в большинстве случаев боль – это благословение.

Боль – это благословение. Боль – это благословение.

Эвен морщится.

– Прости, – заметив это, говорит Исак. – Я не в том смысле.

– Я знаю. Продолжай.

– Так вот, обо мне нельзя сказать, что у меня отсутствует осязание. Потому что я могу прикасаться. Я могу чувствовать прикосновение и осознавать его. Единственная причина, по которой я не могу прикасаться к другим, – потому что, когда я делаю это, я причиняю им боль. Это как тот чувак в «Людях Икс», у которого из глаз били электрические лучи. Можешь себе представить каково это – каждый раз причинять людям боль, когда ты смотришь на них или они смотрят на тебя. В какой-то момент тебе пришлось бы ослепнуть.

– Ты смотрел «Людей Икс»?

– Читал.

– Ну, конечно, – усмехается Эвен. – Продолжай.

– Так что да, моё прикосновение можно считать ядовитым, но никто раньше не слышал о подобном, ну или по крайней мере это нигде не задокументировано, а значит никто не выделяет гранты, а отчаянные аспиранты не бьются над поиском решения проблемы. Мои страдания не имеют никакого значения для научного сообщества, потому что для них это не является актуальной проблемой. Это всего лишь неудобство по сравнению с людьми, которые не могут видеть, а потому практически не в состоянии жить обычной жизнью без чьей-то помощи.

– Но это больше, чем неудобство.

– Да, но я должен быть в состоянии с этим жить. Некоторые люди парализованы и ничего не чувствуют. По крайней мере я чувствую всё. Я могу определить форму, касаясь предметов. Да, я не могу прикасаться к людям и животным. Но это ничего. Я должен с этим жить.

– Но ты не можешь.

Эвен делает затяжку, потом передаёт косяк Исаку.

– Но я не могу.

Эвен думает о том, как ему тоже хочется большего, всегда. Как ему хотелось бы, чтобы в другой вселенной его мозг работал бы правильно. Как ему хотелось бы не глотать каждый день таблетки, чтобы контролировать своё настроение.

– Неужели я эгоист, если хочу чувствовать прикосновения? Неужели я эгоист, если хочу наслаждаться одним из основных чувств, как и другие люди?

– Нет.

– Платоники говорили, что самое главное чувство – зрение, но Аристотель возражал, заявляя, что прикосновение более важно. Знаешь почему?

– Почему?

– Потому что мы постоянно к чему-то прикасаемся. У осязания нет конкретно привязанной к нему части тела, отвечающей за него. В отличие от зрения или слуха ты не можешь просто остановить осязание. Ты можешь закрыть глаза, заткнуть уши и зажать нос. Ты можешь ничего не есть, и тогда не сможешь чувствовать вкус. Но ты не можешь решить перестать осязать. Даже если бы ты летал или плавал, то всё равно касался бы воздуха или воды. Единственный вариант остановить это – оказаться в космическом вакууме. Потому что во всех остальных случаях мы всё время прикасаемся сами и ощущаем прикосновения. Когда мы спим, когда ходим, когда дышим. Осязание – это то, что ты не можешь остановить.

– Хм.

– И тем не менее это то чувство, что делает нас наиболее одинокими. Зрение, и слух, и обоняние, и вкус не обязательно заставляют нас желать большего. Мы можем хотеть то, что есть у других. Мы можем хотеть попробовать определённую еду, или ощутить определённый запах, или увидеть живое выступление определённой группы. Но отсутствие этих вещей не сделают нас такими же одинокими, как отсутствие прикосновений. Отсутствие осязания – самая одинокая, самая жестокая и самая невыносимая вещь в мире, ведь у тебя есть чувство, но ты не можешь его использовать. Ты вроде как знаешь, что можешь чувствовать прикосновение и можешь дарить своё в ответ, но тебе не позволено это делать.

Не пойми меня неправильно. Я не мог бы представить себя слепым или глухим. Я говорю о том, что отсутствие определённых видов не причиняет мне столько боли, как отсутствие определённых прикосновений.

Слышать о том, как Исак говорит о боли, ранит сильнее, чем представлять, как ему больно.

– Ты умеешь выбирать слова, которые режут меня на части. Я ненавижу, что ты так себя чувствуешь.

Исак пожимает плечами, потом снова делает длинную затяжку; клубящийся над ними дым теперь кажется плотным и тяжёлым.

– Философы тратят так много времени, пытаясь определить, что же мы на самом деле собой представляем. И мои любимые спорят о том, что мы – всё, что угодно, но не наши тела. Мы – это наш ум, наши воспоминания, наши личности – всё, но не наши тела. Потому что, если бы я встретил тебя в другой вселенной, и ты был бы в совершенно иной телесной оболочке, меня бы всё равно тянуло к тебе. Потому что я бы всё равно почувствовал эту связь с тобой. Потому что мы – это не наши тела. Мы – это наши души. Бла-бла-бла. Но на самом деле всё это враньё. Потому что я – это моё тело. Я – это мои страдания. Декарт сказал: «Я мыслю. Следовательно, я существую». Моя борьба определяет меня. Я – это моя борьба.

– Нет. – Эвен резко садится, чувствуя боль и тяжесть в груди. – Ты – это не твоя борьба. Она не определяет тебя. Ты больше, чем твоя невозможность прикасаться. Ты намного больше. Если ты – это твоя борьба, то я – это моя борьба. А я отказываюсь быть своей борьбой, Исак. Я отказываюсь.

Исак, не отрываясь, смотрит на него с пола, и Эвен не знает, слёзы ли застилают ему глаза или клубы дыма. Они парят. И Исак, кажется, впервые не находит слов, чтобы возразить Эвену.

– Мы – это не наша борьба, Исак! Серьёзно!

– Блядь, вы двое можете уже заткнуться?! – чей-то голос заставляет их вздрогнуть. На кровати Исака распластался какой-то парень со взъерошенными волосами. И Эвен не понимает, как они не заметили его раньше.

– Ты, блядь, кто такой? – спрашивает Исак, быстро садясь.

– Не знаю, чувак. Но почему, блядь, вы говорите о Декарте в час ночи. Хватит хернёй страдать!

– Что, прости?!

– Идите уже потрахайтесь, бро. А мне реально нужно поспать.

Парень на кровати вырубается, и Эвен ждёт целых две секунды, прежде чем разразиться смехом.

Исак вскоре присоединяется к нему.

Должно быть, дело в косяках. Да, дело точно в косяках.

– Тебе придётся вынести его из моей комнаты, – сообщает ему Исак.

– И с чего бы мне это делать?

– Ты что, ждёшь, что я его понесу и обожгу в процессе?

– Или ты мог оставить его здесь.

– И где мне спать?

– Мой дом всегда для тебя открыт, – говорит Эвен.

– То есть ты предпочитаешь, чтобы я обжёг тебя, а не какого-то придурка?

– Ты меня не обожжёшь. Мы можем спать в ванне.

Исак смеётся, но, покраснев, отводит взгляд, словно обдумывает это предложение.

– Что? Я серьёзно, – Эвен тоже смеётся. Теперь они уже оба поднялись с пола.

– Я не собираюсь на это отвечать.

– Почему? Это слишком гомосексуально? – фыркает Эвен.

– Я бы тебя ударил, если бы мог.

– Ты можешь.

– Отъебись, ладно?

Исак открывает дверь и направляется туда, где гремит музыка. Эвен следует за ним. На Исаке лишь футболка, поэтому Эвен разводит руки в стороны, нависая над ним, на случай если кто-то подойдёт слишком близко.

Когда Исак понимает, что делает Эвен, он фыркает.

– Ты ведёшь себя нелепо.

– Мне нужно выпить.

Они устраиваются в углу и пьют. Эскиль исполняет лэп дэнс для какой-то девушки в гостиной, а Адриан сосётся с кем-то у большого окна. Эвен даже не знал, что он приглашён.

По какой-то причине он начинает нервничать из-за этого, а когда Адриан подходит к ним, Эвен чувствует ком в горле.

– Привет, – улыбаясь, здоровается с ними Адриан. – Ты, должно быть, тот самый Исак.

– Дай угадаю. Эскиль снова кидал мои фотографии в групповой чат, – отвечает Исак, отхлёбывая фруктовый, но крепкий напиток, которым его, вероятно, накроет через несколько минут.

– Неверно. Вообще-то это был Эвен.

– О, – улыбка слетает с губ Исака, когда он поворачивается к Эвену.

– Хм. Твои слова предполагают, будто у меня в телефоне есть фотографии Исака, – нервно хихикает Эвен.

– Но так и есть, – ухмыляется Адриан. И Эвен хмурится, глядя на него, и уже готов спросить, какого хрена он делает.

– Прости. Кстати, я Адриан, – говорит он Исаку. – Эвен так давно и долго жаловался мне на тебя. Я знаю о тебе всё.

Это звучит грубо. Судя по всему, Адриан пьян. И, видимо, несколько раздражён, что Эвен продолжает выбирать Исака. Эвен надеется, что Адриан не попадёт в «чёрный список» Исака, потому что назад пути не будет.

– Что ж, Адрин. Жаль, что не могу сказать того же. – Исак улыбается. – Потому что я впервые о тебе слышу.

Слишком поздно. Адрин – это даже не имя. Исак даже не пытается.

– Адриан.

– Прикольное имя, – Исак снова улыбается.

– Как и Исак.

– Спасибо. Ты очень добр, Адрин. – Он поворачивается к Эвену. – Эвен, как же так получилось, что ты никогда не рассказывал мне о своём очень добром новом друге? Он не слишком важен?

– А ты тот парень, которого он может трахать только под водой? Это больно? Готов поспорить, что больно.

– Адриан! Хватит! – практически кричит Эвен, твёрдо и рассерженно. Теперь он стоит между Исаком и Адрианом.

Он понимает, каково это – быть задетым за живое, но Адриан знает, как Исак комплексует из-за своего состояния. И Эвен заставил его дать слово, что он никому не расскажет о том, что Эвен может прикасаться к Исаку в воде. Как он мог спустить всё это в унитаз из-за раненого самолюбия.

– Твою мать, – бормочет Адриан, словно понимая, как по-детски вёл себя.

– Тебе лучше уйти, – говорит ему Эвен.

– Да. Я пойду. – Адриан быстро отходит от них, поспешно обнимает Эскиля, прежде чем совсем исчезнуть.

Эвен волнуется, как отреагирует Исак, поэтому продолжает оттягивать момент, когда нужно будет обернуться к нему. Но Исак начинает хихикать у него за спиной, стоит Адриану исчезнуть за дверью.

– Ты смеёшься? Ты сейчас смеёшься?

– Адрин – это даже не имя.

Эвен чувствует себя ужасно, но видя, что Исак смеётся, понимает, что хочет сделать то же самое. Ох уж этот парень!

– Боже, да иди ты! – вздыхает Эвен.

– Кто это? Какой-то парень, которого ты трахаешь на стороне?

– Исак! – шокировано ахает Эвен.

– Что? Я знаю, что у тебя есть биологические гомосексуальные потребности. Хоть я и не гомосексуал, я знаю об этом.

– О чём ты говоришь…

– Что, блядь, Эскиль добавил в этот пунш? Я чувствую себя таким пьяным.

Эвен тащит Исака на кухню, не прикасаясь к нему, и пытается заставить его выпить воды, но Исак не поддаётся. Он наливает себе ещё пунша.

– Исак…

– Он ревновал. Почему он ревнует ко мне? Ко мне? Из всех людей! Нелепо! Он что, тупой?

– Тебе нужно перестать пить. Такими темпами ты скоро пойдёшь блевать, – настаивает Эвен, держа в руках стакан с водой. Он тоже напился и накурился. Но он должен убедиться, что Исак никого не обожжёт сегодня.

– Ты должен сказать своему приятелю для секса, что у него нет повода для ревности. Скажи ему, что ты не можешь ко мне прикасаться и что я не могу прикасаться к тебе, и что между нами всё равно ничего не может быть, потому что я не гомосексуал. Это очень важно. Окей?

– Ты не гомосексуал. Да, конечно. Я прослежу, чтобы он узнал об этом, – смеётся Эвен.

– Скажи ему, что, хоть мы и целовались однажды, это произошло, потому что я думал, что никогда больше тебя не увижу, и я хотел узнать, каково это. Потому что я не могу целовать девушек, не обжигая их. Хотя, может, теперь я могу попробовать это в душе, или ещё как-то. Не знаю. Я просто хотел знать. Потому что все книги повествуют о том, какими волшебными бывают поцелуи и всё такое.

– Волшебными? – фыркает Эвен.

– Да. Мне казалось, что я взорвусь, когда ты меня поцеловал. Я рассказал вчера об этом Эскилю, и он смеялся надо мной. Грёбаная задница.

Эвен смеётся. Исак такой милый.

– Взорвёшься в плохом смысле? – изумлённо спрашивает он. Он убеждает Исака сесть на стул и наконец выпить стакан воды.

– Нет. В самом лучшем смысле.

– То есть ты бы сделал это снова?

Исак открывает рот, потом закрывает его. Он хмурится. – Ты пытаешься заставить меня говорить гомосексуальные вещи.

Эвен разражается смехом. Он хохочет так сильно, что у него начинает болеть живот. Он хохочет так сильно, что не замечает, что Исак замирает рядом с ним, его глаза широко раскрыты, щёки горят, а на лице застыло благоговение.

Исак пялится на Эвена с невероятным вниманием, словно боится упустить даже секунду его смеха. Это пристальное внимание заставляет Эвена замолчать и покраснеть.

– На что ты смотришь? – спрашивает он, внезапно разнервничавшись.

– На тебя, – бормочет Исак. – Это слишком. Я говорил тебе, что это слишком. У меня грудь болит.

– Но я даже не прикасаюсь к тебе.

– И тем не менее мне кажется, что я смотрю на солнце.

Эвена переполняет необходимость поцеловать его. Он этого хочет. Жаждет этого. Но что если он всё испортит? А это обязательно всё испортит. Не может быть, чтобы не испортило.

– О чём ты думаешь? – спрашивает Исак.

– Я хочу тебя поцеловать, – потерянно признаётся Эвен. Он надеется, что Исак простит его утром.

– Я тоже хочу тебя поцеловать.

Сердце Эвена начинает бешено колотиться в груди, слова Исака кажутся нереальными. Это не может быть правдой.

– Но… – начинает он. Но Исак вскакивает со стула быстрее, чем Эвен успевает вставить слово. – Что ты делаешь?

– Иди за мной.

Эвен подчиняется. Он задерживается на минутку, чтобы перевести дух, а потом поднимается со стула и на подгибающихся ногах выходит в коридор.

– Где он? – спрашивает он Эскиля, потому что не видит Исака.

– В ванной.

Эвен знает. Конечно, он знает. Он знает ещё до того, как видит кроссовки Исака в коридоре, ещё до того, как заходит в ванную.

– Исак?

– Сними кроссовки. Обувь сохнет дольше всего.

– Что ты делаешь? – Эвен смеётся, когда видит Исака, стоящего у стены и наблюдающего за струями горячей воды, текущими из душа. – Ты собираешься принимать душ?

– Да, – отвечает Исак и лезет под душ прямо в одежде. – Сними кроссовки!

– Что ты делаешь?! Господи, я больше никогда не позволю тебе курить!

– Закрой дверь.

– Что?

– Он постучится в дверь через десять секунд, – говорит Исак, и он уже промок с ног до головы, его белая футболка прилипла к телу, а джинсы потемнели.

– Десять секунд? – повторяет Эвен, снимая кроссовки.

Раздаётся стук в дверь. – Мальчики, у вас всё хорошо? – спрашивает Эскиль, дёргая за ручку.

– Да, мамочка. Я принимаю душ, а Эвен здесь, чтобы убедиться, что я не поскользнусь и не умру, – отвечает Исак, стараясь сдержать смешок.

– Ты принимаешь душ с Эвеном?! – взвизгивает Эскиль.

Эвен не может больше сдерживать смех.

– Тссс! – командует Исак, потом жестом призывает подойти ближе.

– Нет, мамочка. Я полностью одет.

– Что за хрень там у вас происходит?! – Эскиль снова стучит в дверь.

– Ничего. Я не могу прикасаться к нему, а он не может прикасаться ко мне, помнишь?

– Просто… Никакого секса в душе, Исабель! Ясно? Дрочка тоже считается сексом!

– Эскиль! – вскрикивает Исак.

– Что?! Если я не могу этого делать, то и ты не можешь.

И после этого он уходит.

– О боже, – стонет Исак.

Эвен смеётся так сильно, что чуть не теряет равновесие и спотыкается, когда Исак тянет его в душ за воротник футболки.

– О господи! – взвизгивает он, упираясь руками в стену по обе стороны головы Исака, чтобы не упасть на него. Теперь он тоже оказывается под струями воды. – Какого черта? Что Эскиль тебе подмешал?

Исак прикасается к нему, ведёт обеими руками по бокам, по рёбрам, и его глаза цвета зелёного луга в тёплый день, и Эвен теряет дар речи.

– Исак…

Исак прикасается к нему осторожно, нежно, будто он – величайшая драгоценность. И текущая из душа вода заглушает их вздохи и постыдные стоны. Руки Эвена, упирающиеся в стену, сжимаются в кулаки. Исак скользит пальцами по его груди, останавливается на выступающих мышцах, гладит, надавливает, тяжело дыша. Потом движется к шее, указательным пальцем проводит по выступающим ключицам, останавливается у подбородка, потом движется к щекам и наконец зарывается в волосы. Эвен зачарован этими прикосновениями. Он сходит с ума. По нему. Так сильно.

Эвен думает, что Исак закончил своё исследование, но тот снова скользит руками по его рёбрам, а потом по бёдрам. А в следующее мгновение Исак опускается перед ним на колени.