Текст книги "История Беллы (СИ)"

Автор книги: Bellamortly

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 75 страниц)

Нельзя было понять, где север, где юг, где запад, где восток.

Нельзя было понять Даже то, где в этих страшных местах может быть хоть немного жизни…

Белла не могла сбежать от собственного страха после увиденного, унять дрожь – кажется, что изнывала каждая клеточка ее тела. Ужас преследовал ее, его худые пальцы касались ее пяток, и утаскивали в темноту, где с головокружительной скоростью ее душа покидала тело, где она задыхалась в смраде собственного ничтожества, где над ней хохотала ее собственная тень…

Ей думалось в тот момент: их перевезли на отдельную планету, где был лишь бесконечный, суровый океан, а крепость Азкабан – единственным в ее извращенной природе обрывком суши.

–Барти! Барти! О Мерлин! Мерлин! Что с тобой?! Сын мой! Очнись, очнись! – раздались вдруг протяжный плач и мольбы женщины. Ответы сына не были слышны – раздавалось лишь что-то неразличимое и очень тихое. Споры грома и молнии, сражения ветра с дождем заглушали эти почти мертвые звуки.

Этот голос никогда тут раньше не раздавался. Дрожь Беллы исчезла, словно ее выключили в ней нажатием тумблера. Она высунула нос из-под одеяла, наскоро накинув на свои плечи мантию. Доползла до решетки и прислонилась к ней, выглядывая. И увидела несколько фигур дементоров и двух людей. Одна из них, маленькая женщина, стояла на коленях у решетки, пока Дементор рядом с ней отпирал камеру. Она истерично вздрагивала в нетерпении, мужчина рядом с ней ладонью придерживал ее за плечи.

Все-таки соседние камеры не пустовали. Белла тут же загорелась редким для этих мест чувством любопытства.

Когда Дементор распахнул клетку, женщина и ее тень резко исчезли в мраке камеры и вспышках молнии. Белле становилось все интереснее и все более не ясно, что происходит.

Мужчина, до этого державший руку на плече этой женщины, отошел от решетки, но не отвернулся и не пошел следом. Лицо его было каменным, невозмутимым, как у статуи. Сморщенные, но ухоженные пальцы держали чемодан и волшебную палочку, а на вычищенных его лаковых туфлях отражались блики молнии.

Когда дождь пошел сильнее, грязь забрызгала его идеальную обувь. Он плавно наклонился, чтобы волшебством стереть приставшую тонким налетом слякоть.

Барти Крауч-Старший. По этому жесту Беллатриса в мгновение узнала его.

Комментарий к Глава 19

Всем привет! Мне был нужен небольшой перерыв на переосмысление и отдых, но теперь я снова с нами.

Надеюсь, что ваше лето проходит хорошо. Если я смогу сделать его чуточку лучше – я очень рада.

Спасибо всем, кто дошел до этого места :) вы лучшие!

========== Глава 20 ==========

Миновало множество туманных ночей, после того, как Беллатриса увидела в коридорах Азкабана Барти Крауча Старшего и его спутницу – странную маленькую женщину, прошедшую в клетку к их сыну.

От испытанного ранее шока вкупе с плачем этой женщины, Белла не могла заснуть всю ночь. Ворочаясь, она неумело пряталась от ливня под своим не похожим нисколько на брезент одеялом.

А прежде чем завалиться в постель она в упор смотрела на Крауча старшего, который стоял у стены с такой маской смирения на лице, как будто ничто происходящее не касалось его даже в минимальной степени. Дементор парил вдоль коридора, неподалеку от двух свободных людей – Крауча и его жены, добровольно пришедших сюда.

Спустя минут сорок, когда, кажется, Крауч уже мог бы устать ждать, но не подал виду, женщина вышла из камеры с лицом, на котором слабыми черточками вырисовывалась надежда. Непонятно было, правда, на что в ее душе могла жить вера, когда ее сын в камере одиноко взвыл. Крауч-старший же резко помрачнел, когда они вместе с Дементором завернули за угол.

Плач не утихал, а когда раздался корабельный гудок, который заглушил даже звуки морских волн, Крауч Младший в своей камере жалобно заскулил.

Беллатриса взобралась на свою постель и смогла разглядеть сквозь решетку, что корабль, тот самый, что привез ее сюда когда-то давно, уплывает в свободное небытие. Вскоре небольшое судно исчезло в тумане… и тут же стих Крауч-Младший. Мигом смирился видимо, что его родители бросили его тут…

Прожил он с той поры недолго. Беллатриса не успела нарисовать и двадцати палочек на своей стене, как по тюрьме пошел слух, что несчастный Барти Крауч Младший сгинул в мир иной. Скончался в своей камере от истощения.

Дементоры вынесли его тело и утащили вниз, в глубины Азкабана. Тюрьма застыла в траурном молчании, когда проносили его тело. И в первый раз в своей тюремной жизни Беллатриса услышала то, как заключенные всей тюрьмой обсуждают одну и ту же проблему: куда денут тело этого несчастного юноши, который за годы тюремного заключения превратился в скелет сморщившегося старика?

Самый громкий вопль раздавался на верхних этажах, и из-за этих громогласных обсуждений вся тюрьма не могла спать спокойно целый месяц. Слова всех, кто участвовал в дискуссии во всей своей едкости и злобности были похожи на жужжание обезумевших пчел.

Благодаря стараниям сплетников, большинству обитателей тюрьмы стало было известно буквально через пару дней, куда дели тело Крауча-младшего.

Его поместили на кладбище, которое, оказывается, было на территории Азкабана. Маленький обветшалый могильник находился на заброшенном внутреннем дворе тюрьмы. Белла там никогда не была. Некоторые обитатели нижнего уровня тюрьмы могли наблюдать из своих окон обнесенный тонкой, дырявой стеной пустырь, на котором не росло ни деревьев, ни травы… лишь голая, обмерзшая земля была рассыпана поверх скалистой поверхности, через которую не пробивались никакие ростки жизни.

И там было вкопано в ряд множество серых надгробий с номерами, без всяких украшений. Говорили, что под ними как раз и лежали умершие в этой тюрьме, брошенные родственниками заключенные. Говорили, что в некоторых могилах лежало и по несколько заключенных.

Слух о братских могилах зародился из-за того, что кто-то сумел подглядеть как на могильных плитах выбивали сразу несколько номеров. И этот кто-то трактовал эту информацию по своему.

Морозный ветер без конца гулял вдоль симметричных каменных плит, обтачивая их до кривизны. Единственное, что оставалось неповрежденным стихией – это таинственные числа, которыми подписывали могилы. Никому не было известно, правда, кому нужны эти «подписи» для могил, которые все равно никто не навещал.

Никто особо и не ломал голову в догадках.

Смерть сына Крауча кое-что исправила в порядке жизни оставшихся в живых остальных, скелету подобных, заключенных.

Еду приносили теперь ровно три раза в день, вместо прежних двух. Порции увеличили раза в два. Иногда пищу насыпали с горкой.

На завтрак подавали прежнюю тарелку овсяных комков серого цвета, на вкус напоминающих переваренную кашу. На обед – похлебку с слипшейся шаром крупой, небольшими кусками мяса и куском засохшего хлеба, которым можно было бы забивать гвозди или создавать новые трещины на тюремных стенах. По вечерам прибавился повторный кусок хлеба и стакан кипятка. Это можно было назвать своеобразным десертом вместо полноценного ужина. По выходным за хорошее поведение (как про себя называла это Беллатриса) к ужину подавали еще крупно нашинкованную капусту, кислую настолько, что она щурилась, стоило только ее проглотить. Все это приносили заключенным, когда в тюрьме близился час сна.

Не сказать все-таки, что от этого расширившегося рациона заключенные начали жить беззаботно. Страшные штормы, бушевавшие над тюрьмой, не утихали и становились с каждым днем все сильнее.

Каждый год это повторялось и кажется, с каждым годом становилось все холоднее и холоднее в то время, когда в обычном мире начиналась зима.

В Азкабане всегда было холодно, ветер мог утихнуть лишь на пару дней, которые казались заключенным минутным мгновением. Зима была здесь вечной. Аномальной зимой. Ничего кроме душащих морозом ветров тут обычно не случалось. Ни воздушных красивых хлопьев снега, ни кружащейся в танце вьюги, ничего. Лишь только холодные, маленькие градины выпадали из свинцовых туч и ударялись о стены тюрьмы, о решетки и о головы несчастных, спавших в камерах. Ничто не спасало их от холода – ни тонкие, разорванные одеяла, накрывшись по самые уши которыми они пытались заснуть, вжимаясь в свои трещавшие койки. Ни их сношенные мантии. Ни кипяток, который им подавали на ужин с хлебом.

Градины губили здоровье многих людей, бессонница и страх смерти приближали к кончине, а когда скрипучие морозы достигали критической минусовой отметки, смертность возрастала в разы. Одичалое кладбище в Азкабане пополнялось телами тех жертв зимы, чью память на свободе никто не почтил.

К тому же еда, которая была ужасной и скудной, с каждым днем становилась все противнее. Похлебка без тонкой ледяной корочки уже была пределом мечтаний. Это помогало Дементорам забирать души заключенных скорее. Ибо каждый раз, когда они видели свой обед их надежды разбивались об острую, как скалы тюрьмы реальность. Мучительные грезы губили их разум, мешали спать и есть, мирно доживать. Душа, иссохшая душа морщась и загнивая от ужаса, сгущавшихся с каждым днем страшных красок тюрьмы, покидала тело навсегда.

То же самое происходило сейчас и с Беллой. Она не замечала этого страшного процесса в своей собственной душе, она замечала, как гибнет лишь только телесно, потому как к отчаянию она привыкла уже давно, еще до тюрьмы.

Размачивая твердый как кирпич хлеб в ледяной воде, она кусала нижнюю губу от голода, посасывала свисавшую с ее головы серую прядь волос. Она отпустила ломтик хлеба в стакан и спрятала замерзшие руки в карманы мантии. Пальцы инстинктивно прижимались к источнику слабого тепла и она едва смогла заставить себя вынуть их из кармана, чтобы схватить хлеб, попить водички и упасть на койку в усталости.

Капусту на этой неделе ей подавать не стали.

Она извлекла из кружки размякшую жижу, бывшую хлебом и пожевала передними зубами, единственными, которые не болели у нее при еде. Однако, с голода забывая контролировать свою челюсть, она спровоцировала очередное кровотечение.

Сплюнув на пол содержимое своего ужина, от которого у нее помутнело в глазах и закружилась голова, Беллатриса упала на пол, подавившись кровавой слюной. Грудь разрывала колющая, пронзительная боль и она, задыхаясь, схватилась за нее, стараясь вдыхать осторожно, но даже легкий вдох дробил ее грудь. И, видимо, она позволила себе слишком многое, слишком многое позволила своей слабости. Другие заключенные возмущенно застучали по стенам, услышав ее затихавший с каждой секундой слабый кашель. Помутневший ее взгляд уловил то, как исчезла скудная еда, из-за которой она сейчас умирала на полу. Единственное, о чем она подумала, что она так и не успела поужинать… или пообедать, позавтракать. Неважно. Не смогла утолить свой зверский голод, который рвал ее на части.

Когда ей стало чуточку легче, она взобралась на свою койку и закрыла глаза, понимая, что сегодня у нее не хватит сил, чтобы заняться своим привычным делом. Руки были слишком слабы, чтобы отметить очередной день пребывания в тюрьме, взобраться на спинку койки, чтобы наблюдать за морем. Поэтому она, закрыв глаза, просто лежала на постели и, слабо вздыхая, вспоминала, стыдливо, вчерашнюю неудачную попытку побега из тюрьмы.

Вчера она стояла, опираясь на железную спинку койки и, схватившись костлявыми пальцами за решетку, смотрела на небо, по которому ползла всего лишь одна жирная, черная туча. Море слабо плескалось, почти не ударяясь об острые скалы берега, и этот непривычный пейзаж вызывал у Беллы на краткий миг странное чувство умиротворения. Однако внезапный скрип решетки, которая закрывала ее камеру, вернул Беллу в реальность, и она спрыгнула со своего места, упала плашмя на кровать как будто бы она так и пролежала все это время.

Дементор, распахнув ее решетку, протиснулся в камеру, держа в своих костлявых пальцах поднос с едой. Взгляд Беллы был прикован к темной фигуре, она внимательно смотрела, словно хищник, готовящийся к броску, за ее движениями. И как только поднос с грохотом опустился на каменный пол, она подскочила с места и сорвалась к выходу, вырвалась за решетку и помчалась, куда глаза глядят. Ее гнало вперед какое-то чувство, похожее на страх. Она не видела куда мчится, темные стены плыли перед ней, а лица за решетками камер были одинаковыми. Она сворачивала в какие-то коридоры, мчалась по туннелям, лестницам, слыша, как стража гонится за ней. Белла не могла даже понять, куда движется и что ей делать. Она не видела ни одного знакомого туннеля, ни одного знакомого поворота в этой пожирающей все темноте тюрьмы.

Очень скоро она выбилась из сил и споткнувшись упала на колени перед темной фигурой Дементора, который показался из очередного, неизвестного ей коридора. Вскоре к нему подоспел и еще один.

Дементоры смыкались вокруг нее плотным кольцом, грозно прижимая ее к стенке. Она зажала губы, чтобы не заскулить как побитая. В ней вскрылись раны воспоминаний о прошлом в темной камере. Безликие Дементоры не отвечали на ее мольбы словами. Чувство безысходности поймало ее на цепь, появившуюся непонятно откуда и больше она не смогла пошевелится.

Те эмоции, которые заставили ее выскочить из камеры и бежать, окончательно затаились в ней, и Белла поникла на полу, последнее что услышав, так это протяжный собачий лай, раздававшийся непонятно откуда.

Она и сейчас его слышала, разглядывая стену, на которой были выцарапаны странные символы, смутно напоминавшие буквы «М» и «П», которые она вычертила на стене, очнувшись после побега в своей камере. Тогда она, глотая соленые слезы, первый раз осознала, что эта попытка сбежать не могла не закончится провалом.

Пес в одной из тюремных камер ворчливо пролаял что-то на своем языке. В общем-то, Беллатриса уже не удивлялась собачьему лаю в Азкабане. Но все же она не могла понять, за что могли посадить в тюрьму такое верное животное как собака.

Да и вообще, что мог сделать пес, чтобы заслужить такого страшного наказания?

Жалобный скулеж пса стих. Он заинтересовался полом, заскреб его, словно землю и этот противный звук собачьих когтей, соприкасающихся с грязным каменным полом был противен слуху всех обитателей тюрьмы и те начали возмущаться, стучать в стену и рычать, уподобляясь животному, которому достались их слова недовольства. Некоторые затрясли решетки, запиравшие камеры. Приближалось время трапезы и заключенные позабыли об этом.

За окном, почти под самыми тучами, подпитываясь от них депрессивным духом, кружили Дементоры. Их было тысячи, а может миллионы. Они зачем-то собирались там, под небесами, прежде чем разносить заключенным еду, и вместе были похожи на темную тучу, которая готовилась обрушиться на людей словно дождь.

А облака над морем действительно сгущались, гром заставил замереть все, и в том числе ветер, который словно прислушивался к гулу предстоящего шторма и готовился вступить в этот штормовой танец, когда настанет его время, его час.

Дементоры шумно плавали по камерам, разнося пищу на старых подносах. Чем выше поднимались стражи Азкабана, тем яростнее становился усталый клич преступников.

Беллатриса выпрямилась на своей койке в готовности тоже начать трапезу. Высохшие пальцы ее ковыряли ногтем гнилую стену. Ветер кружил над морем. Беллу из-за этого колотил морозящий до самых костей страшный холод. И думалось ей, что кружка обеденного кипятка была бы сейчас как раз кстати.

В коридорах вновь раздался лай пса, а мрачный, из-за этого требовательный гул голодных заключенных перекинулся и на последний этаж тюрьмы. Все ждали куски прогнившей гадости, смутно напоминавшей еду, вместе с теплым стаканом кипятка. Беспомощные, умирающие, ничтожные заключенные ждали, как будут упиваться прогнившим пайком, обнажая гнилые зубы в зверином подобии краткой улыбки, насытив свои больные от бесконечного голода желудки.

Однако прежде чем это случится, Дементор совершит обход вдоль всего коридора последнего этажа, где отбывали наказание лишь самые опасные заключенные. Пройдется туда-сюда и вернется снова, для того, чтобы разнести еду. Камера Беллы находилась в самом конце этого узловатого коридора. Последний коридор – последняя клетка.

И почему-то, когда Дементор оказался возле ее камеры из-за предварительного осмотра, Беллу пронзил непривычный холодный ужас. Почему-то… она и сама не знала почему. Ладони, заляпанные собственной кровью и крошками кирпичей, опустились на колени, и ее лицо сжалось в гримасе страха. Которая не смылась с ее лица, даже когда тот, постояв мгновение у ее решетки, уплыл.

Лай тревожащий всю тюрьму, грохот из всех камер – это сводило ее с ума, и заставляло ее замереть на месте.

–Заткните пса! Зачем вы заперли собаку в Азкабане? – кричала в возмущении тюрьма. – Заткните пса!

Пес же в ответ им лаял еще громче. Лаял, словно смеялся над ними всеми – над заключенными, над Дементорами. Заключенные в бешенстве и непонимании отчего собака вообще оказалась в тюрьме стучали по стенам и решеткам.

Поочередное лязганье ключей. Дементоры проплывали вглубь тюремного коридора, и некоторые из заключенных получали свою еду, которая затыкала им рты чавканьем. Беллатриса нетерпеливо ждала и своей очереди, к звукам тюрьмы прибавив еще от себя голодный рев своего желудка и тяжелый кашель. Становилось холоднее, темнее, моросил дождь, хрупкими капельками, словно прозрачными жемчужинами обрушиваясь на землю. Сверкали молнии на горизонте, но отчего-то море молчало, и ветер лишь едва слышно насвистывал похоронную мелодию.

Гремели подносами, кричали, чавкали. Возмущались и тяжело кашляли. Пес продолжал лаять, все радостнее, чем громче становилось чавканье и грохот тарелок.

Вдруг в очередной раз заскрипела решетка чей-то камеры. Дементор влетел через нее, чтобы вручить поднос с едой и уплыть дальше.

Внезапно прекратилось непрерывное гавканье и, видимо, от изумления, что лай утих замолчала и вся тюрьма.

Однако эта тишина длилась недолго.

Ветер загудел так, что разбудил дремавшее море, шторм закрутился в танце с едва капавшим мелким дождиком и где-то вдали прогремел гром, а молнии залили фасад крепости угрожающим светом вспышек. Стеной полился ливень, исчезли все звуки кроме собачьего лая и энергичного топота четырех крохотных лап. И с каждой секундой он становился все тише и тише.

И вдруг все поняли, что этот день войдет в легенды.

Раздался такой звук, которого никто и никогда тут не слышал. Омерзительная сирена, напоминавшая визг животного, почти разорвала барабанные перепонки всем, кто был в Азкабане. От ужаса все прижались к стенам и умоляли выключить эту кошмарную сигнализацию, но никто их не послушался. Стало так темно, как будто бы в этом мире никогда не было солнца, затмило на краткий миг мраком даже вспышки молний.

Затихший на мгновение собачий лай раздался снова. И он был еще веселее и нахальнее, чем до этого. И все как-то сразу поняли, что пес оказался там, где большинству уже не побывать – на свободе.

Беллатриса, вырвавшись из оцепенения, забралась на спинку своей железной койки и увидела в очередной вспышке молнии среди бурных морских волн едва различимую черную точку, которая, усиленно виляя лапами, плыла к свободе. И Белла была готова поклясться, что это был именно тот самый странный пес, даже не смотря на то, что никогда не видела его, а лишь слышала его грустное гавканье.

И кажется это поняла вся тюрьма. Когда сирена наконец стихла все очень долго молчали и наверняка смотрели за удалявшейся вдали точкой. Она становилась все меньше и меньше, то исчезала, захлестываемая неугомонными волнами моря, то вновь, целая и невредимая, не сдаваясь, гребла вперед.

На горизонте появлялась постепенно светлая полоска, которая терялась в тумане. Небо из черного превращалось в серое, пряталось за плотной пеленой холодного тумана и глубоких, темных вод моря.

А тот неизвестный храбрый пес совершенно точно увидел уже на горизонте голубое чистое небо, раскрашенное яркими красками рассвета будто в его честь. То самое, по которому соскучились все по-прежнему несвободные жители тюрьмы.

****

В тюрьме действительно больше не слышали собачий лай.

Однако после того, как из тюрьмы сбежала собака в Азкабане начался страшный переполох.

Стоило только сирене заглохнуть, как Дементоры ринулись ходить по всем камерам тюрьмы, обыскав их все содержимое. Заключенных, пока осматривали камеры, выгоняли в коридор, приковав цепями к стене. А позже загоняли назад, где не оставляли ничего, кроме их старой койки. Все жалкое имущество в виде кусков известки и ткани, которое могло им принадлежать, выкидывалось и уничтожалось.

А еще в тюрьму нанес визит сам Министр Магии. До этого он приезжал сюда лишь единожды: осматривал тюремные камеры и выдавал заключенным «Ежедневный пророк». Тогда Беллатриса воспользовалась газетой для того, чтобы запрятать в одеяло, тем самым утеплив его. А когда мимо ее камеры проходил Министр Магии, она запряталась в угол и не произнесла ни слова. К счастью, к ней особо и не приставали с расспросами, видимо посчитав не самой важной персоной в тюремном контингенте.

В ту ночь, когда из тюрьмы совершился побег, поесть повезло лишь тем, кому отнесли еду до того, как заключенный в тюрьме пес вырвался из своей камеры. Остальные же остались голодными, что очень сильно повлияло на тюремные настроения. От поднявшегося в Азкабане переполоха и голода заключенные устроили панику, и тюрьма не спала всю ночь. Правда события со следующего дня стали развиваться настолько стремительно и неожиданно для Азкабана, что даже голод у всех отошел на второй план.

В тот день шум с первых этажей вызвал переполох на нижних и все те, кто, замерев, прислонились к решетке или к отверстию в стене за которым можно было едва заметить море, напряглись на своих местах.

Беллатриса, снявшая свои ботинки и вычищавшая их скомканным листом газеты, тоже прислушалась к шуму. Однако вскоре отвлеклась от всеобщего недовольства или страха в одном лице и продолжила рвать старую газету.

Вдруг из всей кипы газет, что она собралась растерзать вывалилась первая полоса. На ней огромными черными и переливавшимися буквами было написано следующее:

Первый в истории побег из Азкабана! Сириус Блэк разыскивается властями!

Вчера ранним утром совершился первый в истории побег из Азкабана. Сбежавшим из тюрьмы стал преступник Сириус Блэк.

Блэк был посажен в Азкабан в тюремный блок для самых опасных преступников, еще в 1981 году за убийство Питера Петтигрю и омертвление 13 маглов одним заклинанием. Именно в тот день пал Тот-кого-нельзя-Назвать.

По сведениям стражи Азкабана можно сделать предположение: опасный преступник Сириус Блэк сбежал из тюрьмы, чтобы покончить с Гарри Поттером.

–Дементоры сообщили правительству, что Блэк шептал по ночам одну и ту же фразу – «Он в Хогвартсе…».– сообщил репортерам Министр Магии Корнелиус Фардж. – Мы имеем право предполагать, что Блэк решил начать охоту за мальчиком. Блэк, как известно, был сторонником Сами-знаете-кого. Теперь наша задача обеспечить безопасность наших граждан и мистера Поттера в том числе!

Известно, что почти тринадцать лет назад Сириус Блэк, являясь хранителем тайны местонахождения дома семьи Гарри Поттера, передал эти сведения Темному Лорду. Это привело к смерти родителей мальчика, убийству Блэком Питера Петтигрю (от которого остался лишь палец) и еще тринадцати маглов. Последние случайно оказались на месте преступления.

На данный момент Министерство Магии разрабатывает комплекс мер, которые помогут обезопасить жизнь граждан. В том числе усиливают охрану Азкабана.

–На днях в тюрьму должна будет прибыть комиссия. Она осмотрит камеры всех без исключения заключенных, особенно верхнего и самого опасного блока тюрьмы, – заявил глава Магического законодательства Барти Крауч старший, – будут предприняты меры по усилению магической охраны тюрьмы, расширения защитного барьера вокруг крепости.

Кроме Сириуса Блэка в тюрьме еще содержатся многие другие опасные преступники, которые некогда были сообщниками Сами-знаете-кого (список приведен в конце статьи). Волшебное сообщество опасается, чтобы Блэк, находящийся на свободе, не помог «товарищам» покинуть пределы тюрьмы.

–Вы можете не беспокоится насчет этого. – Уверенно заявил Мистер Крауч. – В скором времени Сириус Блэк вернется в Азкабан и никто другой больше никогда не выберется оттуда раньше окончания тюремного срока.

Этот текст Белла не могла проигнорировать.

Статью украшал большой, почти на всю страницу портрет Сириуса. Беллатриса едва узнала его, обсохшее, восковое лицо обтягивала бледная восковая кожа, а тусклые глаза зияли за темными кругами, словно дыры на лице. Косматые патлы свисали ниже плеч, драная одежда висела клочьями на его фигуре, смутно напоминавшей вешалку для одежды. Живой портрет, однако, сохранил, не смотря на долгий тюремный срок повадки и природную живость Сириуса. В почти умерших глазах все равно оставался какой-то блеск, а тонкие, потрескавшиеся губы словно застыли в хитрой, победной ухмылке.

Далее под статьей перечислялись фамилии тех заключенных, которые были посажены в Азкабан за убийства, пытки и содействие Темному Лорду. Среди прочих Беллатриса нашла свою фамилию, но долго не задерживала взгляда на тусклой газетной надписи. Собственное имя ей казалось чужим, а имя мужа, стоявшее ниже по списку и того незнакомым.

Из ее головы будто вытряхнули, насильно вычистили все кроме слов этой новости, и она слезящимися глазами, шершавым газетным листом вычищая из своих ботинок гной и плесень, смотрела в пустоту и не могла думать ни о чем кроме того что…

Прошло уже двенадцать лет…

Почти половина той жизни, что она провела на свободе. Двенадцать лет назад она в последний раз дышала на свободе и могла свободно идти по земле туда, куда ей заблагорассудится, смотреть на солнце и облака, сиявшую в ночи луну или тонкий месяц. Двенадцать лет назад она вышла за ворота поместья Лестрейнджа и больше там не появлялась, двенадцать лет назад она в последний раз видела сестер, родителей и даже эльфиху Кляксу. Двенадцать лет прошло с той поры, как она лишилась последнего шанса получить прощение и столько же прошло с того времени, как окончательно лишилась понятия, как устроен этот мир.

А главное… уже двенадцать лет прошло с тех пор, как она в последний раз видела Волан-де-морта. Бесконечных, долгих двенадцать лет она гнила в этой тюрьме, не зная, как ей быть, теряясь в догадках страхах и сомнениях. Каждый день был как один день, как одна темная ночь, которая никогда не закачивалась рассветом.

Жизнь то обрывалась, то падала камнем вниз, то слабой птицей порхала над обрывом смерти… то гнила в бесконечной темноте неизвестности и страха из которой ее всегда резко вынимали, не давая даже шанса на спокойную, верную смерть…

Двенадцать долгих лет…

А кое-что из ее жизни отдалилось от настоящего еще дальше, наверное, на целые сотни лет. То, какой она была до тюрьмы. Она не помнила себя, лишь только былой голос отпечатался в ее памяти. В ее собственной голове он шептал все в тех же интонациях мысли и страхи…

Она пыталась вспомнить ту Беллу, какой она была, когда Волан-де-морт еще снисходил до поцелуев и свиданий с ней, но не смогла. Она видела лишь две призрачные фигуры в белом свете, которые одни в целом мире и счастливы оттого, что никого не замечают кругом, кроме друг друга… но потом это все резко обрывалось и ее словно высасывало из счастливого прошлого, не давая упиваться им даже чтобы ради простой потребности – выживания.

Она смотрела на свое расплывчатое отражение в луже и не видела ничего общего с тем симпатичным призрачным воспоминанием, что изредка появлялось в ее голове. Она скорее была похожа на Сириуса из Пророка – смятое в морщинах лицо, напоминающее обнаженный, без кожи череп, из которого выглядывают темные глаза, прячущиеся за лохматыми прядями свалявшихся грязных, кудрявых волос.

Двенадцать лет… как она смогла прожить столько лет без него? Храня лишь его призрачный облик в воспоминаниях, к которым Дементоры ее не подпускали. Узнав, сколько лет она пробыла в тюрьме она ощутила еще большее одиночество, еще больший страх и рвущую на части ее скомканную душу, грусть. Ей не хватало тепла, того чувства, гревшего ее душу, когда Волан-де-морт был рядом с ней, обнимал ее плечи и целовал сухие, замерзшие губы. Пусть она почти и не помнила того ощущения надежности и тепла, собственной хрупкости рядом с ним она скучала, невыносимо скучала по нему.

По тому далекому прошлому, которое она не могла увидеть даже во сне.

Как она смогла столько лет прожить без него?

Раньше она часто думала – сколько времени она провела в тюрьме? Иногда ей казалось, что сотни лет, а иногда, когда слабая надежда хваталась за подол ее мантии своими слабыми ручками, что всего несколько лет и что еще есть шанс все исправить, … а сейчас, когда она узнала точные цифры по новостям из внешнего мира, она ощутила собственную безнадежность. В ее душе растаяли все надежды и слабый внутренний голос больше почти не говорил и даже не шептал… двенадцать лет, целых двенадцать лет…

Вот сколько лет прошло с той поры, как Темного Лорда поверг тот мальчишка Поттер. Гарри Поттер. Однако его она почему-то представляла призрачно. Она не знала, кто этот мальчишка, но его призрачная фигура в ее воображении представлялась всепоглощающей, огромной, почти равной по силе ее Повелителю. Он смог повергнуть его и от этого она ощущала не только боль, но и недоумение. Какова его магическая сила, если он мог повергнуть его Темного Лорда?

Она вспоминала рассказы Волан-де-морта, о том, что он еще в школьные года проявлял феноменальные способности к магии. Неужели этот мальчишка тогда был еще студентом Хогвартса и сумел убить самого великого темного волшебника Волан-де-морта? «… покончить с Гарри Поттером – единственным мальчишкой, который смог пережить смертельное заклинание и благодаря которому пал Тот-кого-нельзя-назвать, единственным, кто выжил после Авады Кедавры… Но всем известно, что это заклятие невозможно отбить, невозможно предотвратить. Как он смог не умереть? и еще погубить Темного Лорда.

Погубить. Убить. От этих слов у нее сердце переставало биться…

Вычищая свою обувь газетой, она мучила себя еще одним вопросом: как Сириус сбежал из тюрьмы? Ее даже не так волновало то, что его обвинили в том, что он способствовал Темному Лорду. Он сбежал из тюрьмы, а она не смогла. Ее мучила зависть и еще большая ненависть к самой себе, и при воспоминаниях о двоюродном брате ее внутренний голос просыпался и кричал с ненавистью:

«Слабачка! Ничтожная слабая тварь! Даже он сбежал отсюда, а ты нет! Хотя тебя нужнее это в миллиарды раз!..»