Текст книги "Людовик IX Святой"
Автор книги: Жак ле Гофф
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 60 страниц)
Вспоминается, что король подвергался бичеванию своим исповедником и самобичеванию, что он нередко носил власяницу, спал на хлопковом матрасе без соломы и без шелковой простыни, постился более, чем того требовала Церковь. Такая чрезмерность покаяния утвердилась особенно после провала первого крестового похода.
Гийом де Сен-Патю подробно останавливается на этом аскетизме.
Со времени возвращения из-за моря, после первого крестового похода, он никогда не спал на сене или пере, но его ложе было деревянным, и он возил его за собой повсюду и стелил на него хлопковый матрас, покрытый льняной, а не шелковой простыней, и лежал на нем, не набивая его сеном…. Вернувшись из-за моря, он каждую Страстную пятницу и каждый Великий пост, каждый понедельник, среду и пятницу носил власяницу на голом теле[1690]1690
Власяницы и бичи Людовика Святого хранились после его смерти в аббатстве Лиса, близ Мелена.
[Закрыть]. Свое покаяние он сохранял в глубокой тайне и скрывался от своих камергеров, так что только один из них знал о строгости его епитимьи. У него были три соединенные вместе веревочки, длиной около полутора футов, а на каждой из них четыре или пять узлов и весь год по пятницам, а в Великий пост по понедельникам, средам и пятницам он, тщательно осмотрев все углы своих покоев и убедившись, что никого нет, запирал дверь и оставался наедине с братом Жоффруа из Болье из ордена проповедников; и они долго не выходили из покоев. Камергеры, стоя у дверей, говорили, что блаженный король исповедуется упомянутому брату, который бичует его этой плетью[1691]1691
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 122–123.
[Закрыть].
Его исповедник Жоффруа де Болье, до которого дошли эти разговоры, подтвердил, что он это делал, но старался не слишком усердствовать.
От всех этих покаяний в булле о канонизации Бонифация VIII остались только власяница, посты да переносное деревянное ложе без соломы[1692]1692
«Camem ipsam quasi assidui asperitati cilicii… edomans… districtis etenim corpus atterebat jejuniis…, post ejus reditum supradictum, non in pluma vel paleis jacuit sed super ligneum lectum portabüem, mataratio simpli supeijecto, stramine nullo supposito decumbebat» (Boniface VIII. P. 158).
[Закрыть].
Смерть близких: семейная и династическая скорбь
Скорбь – еще одно испытание, когда человек «сердца» изведывает страдание и учится его преодолевать. То, что представляло для него особую ценность, – его семья, вернее, его королевский род: мать (прежде всего мать), братья и дети. Кажется, и в этом его упрекает Жуанвиль, он испытывал не столь пылкие чувства к жене, королеве Маргарите Прованской, вечно беременной супруге и матери, которой, по словам его исповедника, он никогда не изменял. Он пережил смерть многих близких людей: брата Роберта I Артуа, павшего в Египте в 1250 году, матери Бланки Кастильской, скончавшейся в 1252 году, когда он был в Палестине, наследника престола Людовика, ушедшего из жизни в 1260 году в возрасте шестнадцати лет, и другого сына, Жана Тристана, который родился в Дамьетте в 1250 году, сразу после поражения при Мансуре и его пленения, был назван Тристаном в связи с теми печальными событиями и умер близ Туниса несколькими днями раньше своего отца. Перечитаем тексты, которые доносят скорбь Людовика в связи с этими смертями.
Говоря о гибели Роберта I Артуа, Жуанвиль показывает, как «терпение» Людовика Святого сменяется скорбью: «Король отвечал, что Бога следует возблагодарить за все, что он ниспосылает, и вдруг из глаз его покатились крупные слезы»[1693]1693
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 134.
[Закрыть]. Король сообщает своим подданным о смерти брата в послании из Акры (август 1250 года), в котором к чувству страдания и покорности Богу примешивается радость, вызванная в данном случае надеждой на то, что Роберт обрел рай как мученик крестового похода[1694]1694
«Там мы потеряли и нашего храброго и доблестного брата графа д’Артуа – вечная ему память. С тяжелым сердцем говорим мы об этой горестной утрате, хотя скорее должны бы этому радоваться; ибо верим и надеемся, что, обретя венец мученика, он вознесся на небо и там воздалось ему, как воздается святым мученикам» (O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 165).
[Закрыть].
Узнав много месяцев спустя о кончине матери, Бланки Кастильской, Людовик Святой, охваченный скорбью, настолько не скрывал ее, что Жуанвиль счел необходимым пожурить его[1695]1695
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 330.
[Закрыть].
Более сдержанно и не так вычурно Жоффруа де Болье, бывший в то время королевским исповедником, говорит о покорности короля воле Божией, но не утаивает рыданий, слез, громких причитаний и вздохов Людовика, который не мог спокойно молиться, говорит он и о его «непомерной печали»[1696]1696
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 17.
[Закрыть].
Когда умирающему Людовику Святому сообщили о смерти его сына Жана Тристана через несколько дней после случившегося, «сей любящий отец был потрясен до глубины души».
Скорбь из-за провала крестового похода
Король страждущий, Людовик Святой скорбел и о своем войске, которое он называл «мои люди» («ma gent»), и о своем народе, и о христианском мире. Беды Египетского крестового похода и его провал не обошли его народ стороной, что стало для него еще одним источником скорби.
Жуанвиль свидетельствует о скорби короля, который слышит в своем шатре, как греческий огонь сарацин обрушивается ночью на его войско. Он плачет и молится.
Возвратившись во Францию, он в 1254 году поверяет английскому королю Генриху III свои страдания за морем: «Король, друг мой, как нелегко поведать тебе, сколь великую и скорбную горечь тела и души испытал я во имя любви к Христу в моем паломничестве»[1698]1698
Mathew Paris. Chronica majora… T. VIII. P. 89;
O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 139.
[Закрыть]. Тот же Мэтью Пэрис повествует о печали, о подлинной «депрессии», одолевшей Людовика Святого по возвращении во Францию в 1254 году.
Король Франции был подавлен и удручен, и ничто не могло утешить. Ни музыка, ни слова любви и утешения не вызывали его улыбки и не были ему в радость. Ничто не радовало его: ни возвращение на родину, ни родное королевство, ни ликование народа, толпами спешившего ему навстречу, ни клятвы верности и дары, поднесенные ему как сеньору; потупив взор и то и дело вздыхая, он вспоминал свой плен и то, в какое смятение привел он весь христианский мир.
Епископу, думавшему его утешить, король ответил:
«Если бы мне одному суждено было вынести позор и горе и если бы мои грехи не пали на Вселенскую Церковь, то я жил бы спокойно. Но, на мою беду, по моей вине в смятение пришел весь христианский мир».
Была отслужена месса в честь Духа Святого, дабы он получил утешение того, кто превыше всего. И тогда, по благодати Божией, он внял спасительным словам утешения[1699]1699
Mathew Paris. Chronica majora… T. VIII. P. 64–65;
См.: O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 102. Этот текст я привожу полностью в ч. I наст. изд. в порядке хронологии.
[Закрыть].
Затем Людовик взял себя в руки, вернулся к королевским делам и обязанностям; поражение и скорбь вдохновили его на пенитенциарную политику, новую форму политики, проводя которую он по-новому решал задачу построения христианской монархии, монархии более решительной и сильной.
Страдания пленника
Людовик Святой познал три самых тяжких формы скорби, какие только мог испытать человек его времени, тем более что он был вождем и воином: поражение, плен и смерть, наступившую в военном походе, но не на поле брани. Уже с узилищ первых мучеников плен, по христианскому учению, всегда считался самым серьезным испытанием. В начале ХIII века возник духовно-рыцарский орден, специализировавшийся на выкупе пленных, захваченных мусульманами, орден Милосердия, мерседеры. Но в таком унизительном событии Людовик Святой все же сумел возвыситься и вместе с собой возвысить королевскую функцию, свой народ и христианский мир.
Повествуя об этих бедах (поражении и пленении короля), Жуанвиль сбивается на плач: «Так услышьте же о великих гонениях, которые мы с королем претерпели в Египте»[1700]1700
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 216.
[Закрыть].
В послании 1250 года своим подданным король ровным тоном говорит, как прискорбно, что он и почти все его войско попали в плен, когда собирались освободить пленных христиан: «Мы, пришедшие ей (Святой земле) на помощь, оплакивали неволю и скорби наших людей»[1701]1701
O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 171.
[Закрыть].
В том же послании он поясняет, что перемирие с сарацинами было заключено ради освобождения из плена.
… мы рассудили, что для христианского мира будет лучше, если мы и прочие пленные были бы освобождены благодаря перемирию, чем удерживать город (Дамьетту) с прочими находившимися в нем христианами, и при этом мы и другие пленные подвергались бы снова риску очутиться в плену[1702]1702
Ibid. P. 169.
[Закрыть]….
Но религиозное воздаяние за это испытание превращает страдание пленника в достоинство и возвышает его. По мнению Гийома де Сен-Патю, Бог выдал Людовика Святого неверным из милосердия и желания «чудесного», если не чуда: «И тогда Отец милосердия, желавший явиться в своем чудесном святом, отдал блаженного короля Людовика Святого в руки коварных сарацин[1703]1703
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 23.
[Закрыть]…».
Именно в плену король может лучше всего проявить свое «терпение». Так у Гийома Шартрского: «Не могу умолчать, что, находясь в плену у неверных в Египте, все это время он не порывал с обычным для него благочестием и не переставал славить Бога». И очевидец уточняет, какие именно службы он читал, как это было принято в Париже, вместе со священником-доминиканцем, владевшим арабским языком, и с самим Гийомом Шартрским, используя для этого требник его капеллы и молитвенник, который сарацины вернули ему как подарок[1704]1704
Guillaume de Chartres. De Vita et de Miraculis… P. 30.
[Закрыть].
Этот эпизод, который упрочил репутацию короля как святого, Бонифаций VIII упоминает в своей проповеди 6 августа 1297 года. Людовик Святой направил религиозное рвение «на битву с врагами креста Христова и католической веры, обрекая на плен и оковы себя, жену и братьев». В булле о канонизации Папа напоминает, что Людовик Святой в плену «кротко претерпевал великий позор и множество оскорблений, которыми осыпали его те, кто винил его в их плачевном состоянии, еще более унижая его»[1705]1705
Boniface VIII. P. 149–150, 156.
[Закрыть].
Страдание из-за слез, в которых было отказано
Среди знамений религии, знамений в этимологическом смысле этого слова, среди выражений того, что грешному человеку ниспослана благодать Божия, есть одно, которое Людовик Святой ценил превыше всего: слезы. На протяжении всей своей жизни он молил Бога «даровать ему источник слез». Слезы означали, что Бог признал искренность покаяния грешника и что он позволил забить в нем очистительному источнику. Во всех его биографиях Людовик Святой плачет.
И все же зачастую ему это не удавалось. Его сердце оставалось «сухим и черствым». В рассказе его исповедника Жоффруа де Болье переданы переживания короля, лишенного слез. Человек, глубоко вжившийся в историю Франции (он тоже читал эти тексты), Мишле, понял драму «слезного дара, в котором было отказано Людовику Святому»[1706]1706
Эту очень глубокую, очень горькую черту в Людовике Святом отлично прочувствовали двое великих: историк и психолог от биологии – Мишле и Р. Барт. Мишле в версии 1833 года «Истории Франции» (т. И, книга IV, глава VIII в: Michelet. Œuvres complètes // Éd. P. Viallaneix. 1974. T. IV. P. 586) цитирует исповедника в переводе на старофранцузский язык, осуществленном Гийомом де Сен-Патю с латинского текста Жоффруа из Болье, а в известном предисловии к «Истории Франции» 1869 года он писал: «Дар, о котором молил Людовик Святой и которого он не получил, этот дар обрел я: “слезный дар”». Р. Барт так комментирует интерес Мишле к отсутствию слез у Людовика Святого: «Другая среда инкубации: слезы. Слезы – это дар; Людовик Святой тщетно молил о нем Бога; Мишле была известна живительная сила слез; нет, не умозрительные, не метафорические слезы, а слезы из воды и соли, которые текут из глаз в рот, по лицу; ибо слезы – это жидкость, изливающаяся из сердца, о которой известно, что это не что иное, как подлинно животворящая сила» (Michelet par luimême. P., 1965. P. 157). Мишле усматривал в слезах характерную черту готического Средневековья: «Слеза, одна-единсгвенная слеза, упавшая на пол готической церкви, достойна упоминания» (Предисловие 1869 года к изд.: Michelet. Œvres complètes… T. IV. P. 167). Мысль, развиваемая в работе «Страсти как принцип искусства Средневековья»: «В этом вся тайна Средневековья, секрет неиссякаемых слез и его глубокий гений. Драгоценные слезы, они струились в чистых легендах, в волшебных стихах и, устремляясь к небу, кристаллизовались в гигантских соборах, вздымавшихся навстречу Господу!» (Ibid. Р. 593).
[Закрыть].
В то время, когда благородные слезы конца XVIII века иссякли, он, отдав дань романтике, открыл новый тайный источник слез, источавшихся из самых глубин существа, источник создания художественных творений человека, слез страдания и радости. Мишле процитировал слова исповедника на старофранцузском языке (привожу этот текст, относящийся ко времени после канонизации, в переводе на современный язык):
Блаженный король всеми силами желал обрести благодать слез и сетовал своему исповеднику на то, что слезы никак не текут, и исповедник сказал ему, благодушно, смиренно и на ушко, чтобы, когда в литании прозвучат слова: «Благой Господь, молим тебя даровать нам источник слез», святой король сказал: «Господи Боже мой, я не смею просить об источнике слез, нет, мне довольно и малюсеньких слезинок, дабы они оросили засуху моего сердца». И как-то раз он с глазу на глаз признался своему исповеднику, что Господь несколько раз посылал ему слезы во время молитвы: когда он чувствовал сладость того, как они текут по щекам до самого рта, он трепетно глотал их, ощущая их не только сердцем, но и на вкус[1707]1707
Этот фрагмент содержится в прекрасном тексте Мишле, процитированном выше: Michelet. Œvres complètes. T. IV. P. 586. A вот текст латинского оригинала (Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 14): «Lacrymarum gratiam plurimam affectabat, et super hoc defectu confessori suo pie et humiliter conquerebatur, familiariter ei dicens, quod quando in letania dicebatur, Ut fontem lacrymarum nobis doues, devote dicebat: “O Domine, fontem lacrymarum non audeo postulare, sed modicae lacrymarum stillae mihi sufficerent ad cordis mei ariditatem et duritiam irrigandam”. Aliquando etiam confessori suo familiariter recognovit, quod quandoque Dominus in oratione aliquis lacrymas sibi dédit; quas cum sentiret per genuas suaviter in os influere, non solum cordi, sed gustui suo dulcissime sapiebant».
[Закрыть].
На основании нескольких цитат из Жуанвиля Мишле полагал, что Людовика Святого могли даже одолевать сомнения в вере[1708]1708
Michelet. Op. cit P. 590–593.
[Закрыть]. Но думается, что эти признаки, которые, впрочем, Мишле считал «легковесными», выдают сомнения Людовика в своем спасении, а не в вере.
Страдание во имя ближнего: дела милосердия
Ощущение страдания породило в Людовике Святом благоговение перед страданием. Это благоговение было свыше него – благоговение перед ближним. Отсюда его служение больным, бедным, прокаженным, строительство больниц. Страдания тела неотделимы от страданий сердца и души.
Гийом де Сен-Патю показывает, как усердно король практиковал кодекс любви к ближнему, в новой для XIII века систематической форме, в форме «дел милосердия».
Он проявлял любовь и неизменное и добродетельное сострадание к ближнему, и он творил дела милосердия, давая пристанище, еду (en paissant), питье (en abreuvant) и одежду, посещая, утешая, собственноручно оказывая помощь и поддерживая бедных и больных, выкупая пленных, погребая мертвых и помогая всем добродетельно и щедро (plantureusement)[1709]1709
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 104.
[Закрыть].
Такая благотворительная практика, которую невозможно было утаить, производила огромное впечатление на современников. Тому свидетельством множество документов. Гийом де Сен-Папо сообщает, что всякий раз, когда король приезжал в Ройомон, он велел раздавать, в зависимости от дня недели, мясо или рыбу всем больным упомянутого аббатства, которые были монахами или конверсами, а особенно всем больным из числа посетителей аббатства, находившимся в то время в его госпитале[1710]1710
Ibid. Р. 86.
[Закрыть], – дела милосердия распространялись и на тех, кого недолюбливали, на пришлых.
Богадельне Вернона, построенной на королевские деньги, он пожаловал также «кровати и прочее необходимое для бедных и больных». При открытии этого госпиталя сам король и его зять Тибо Наваррский, с которым они были очень близки, совершили своего рода интронизацию, «миропомазание» первого больного:
Об основании Дома Трехсот в Париже «для бедных слепцов» повествуется и у Гийома де Сен-Патю[1712]1712
Ibid. Р. 86.
[Закрыть], и у Жоффруа де Болье[1713]1713
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 11.
[Закрыть].
Гийом Шартрский тоже не раз говорит о помощи, оказываемой королем умирающим и, возможно, заразным больным.
Король был так исполнен духа милосердия (pietatis), что с радостью наносил визиты милосердия (causa charitative visitationes) больным, уже испускавшим дух (in extremis etiam laborantes), хотя многие пытались отговорить его, ибо это было опасно, и он обращал к ним слова благочестивого утешения и спасения и весьма насущных советов[1714]1714
Guillaume de Chartres. De Vita et de Miraculis… P. 52.
[Закрыть].
В конце жизни он заповедал в «Поучениях» своим детям сочувствовать всем страждущим от недугов душевных или телесных. Сыну: «Любезный сын, заповедую тебе сочувствовать всем сердцем бедным и всем, кто мнится тебе страждущим душой или телом»[1715]1715
O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 186–187.
[Закрыть]. Дочери: «Имейте жалость в сердце ко всем людям, о которых вы узнаете, что они страждут душой или телом»[1716]1716
Ibid. P. 193.
[Закрыть].
Самый объемный материал собран Гийомом де Сен-Патю в его «Житии Людовика Святого»[1717]1717
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 59–111.
Гл. IX: «О любви к ближним»; X: «О сострадании к ближним»; XI: «О делах милосердных»; ХII: «О смирении его».
[Закрыть]. Остановлюсь лишь на некоторых. Как правило, «блаженный король Людовик Святой с умилением сострадал тем, кто был в беде». В частности, Гийом демонстрирует это во время первого крестового похода, когда «в его войске» оказалось «множество бедных и больных разными болезнями – у кого поясница, у кого зубы и прочее». Чтобы уберечь их от сарацин, король велел освободить ненужные суда с продовольствием и заполнил их «бедными и больными, которых было около тысячи». Подверженный в свою очередь многим болезням, «он желал разделить страдания (meschief) и невзгоды своего народа», «он желал из любви к ближнему подставить свое тело всем бедам (meschief), дабы защитить бывших с ним людей», и «он испытывал столь великое сострадание, что всегда поднимался на корабль вместе с другими»[1718]1718
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 74–75.
[Закрыть].
Наиболее известный из этих фрагментов Гийома де Сен-Патю касается посещения больных в аббатстве Ройомон. Агиограф то и дело говорит о том, что король ищет физического контакта с больными, что он относится к ним как врач, о том, что он кормит самых безобразных больных, в частности, о его уходе за одним прокаженным монахом.
Он сам входил в больницу аббатства и посещал больных братьев, подбадривал их, спрашивал у каждого, чем он болен, щупал пульс и прикасался к вискам некоторых из них, даже когда они потели, и звал лекарей (physiciens), бывших при нем, и просил их исследовать при нем мочу больных…. Он просил принести с кухни подходящую для них еду.
Он особенно ревностно (avec plus de hâte) посещал и был особенно заботлив по отношению к самым тяжело больным и прикасался к их рукам и к больным местам. И чем тяжелее была болезнь, будь то абсцесс или иное что, тем охотнее король возлагал руки на больного.
Был там один монах по имени Леже. Будучи прокаженным (mesel), он жил в доме в стороне от остальных; он был всеми отвержен (despis) и омерзителен, ибо из-за болезни глаза у него так гноились, что он ничего не видел, нос провалился, губы потрескались и распухли, а глазницы стали красными и неприятными «на вид».
Король опускался перед ним на колени, резал для него мясо и клал кусочки ему в рот. Он спросил, нравятся ли ему куры и куропатки и, получив утвердительный ответ, велел принести их со своей кухни. Прокаженный попросил посолить еду, что Людовик Святой и сделал, но соль попала на потрескавшиеся губы несчастного; из трещин показался «яд» и потек на его подбородок. Прокаженный заплакал, и король стал макать кусочки в соль, дабы придать им вкус, а перед тем, как дать их больному, счищал крупицы соли. Король часто виделся с этим прокаженным и говорил своим рыцарям: «Давайте проведаем нашего больного», но обычно они отпускали его одного в сопровождении аббата или приора[1719]1719
Ibid. P. 93–96.
[Закрыть].
В одной богадельне Людовик совершил весь этикет служения и любви к страждущим, нашедшим там приют. Но он хотел также, в связи с этим, подать, смиренно, но зримо, пример преданности тому, кто страждет душой или унижен в своем достоинстве. Король показывал себя: это был жест и политический и религиозный.
Как-то раз в Страстную пятницу Людовик Святой, пребывая в своем замке в Компьене и обходя босиком церкви города, повстречал на улице прокаженного. Он перешел на его сторону, ступив при этом ногой в грязную и холодную воду, протекавшую посреди улицы, и, догнав прокаженного, подал ему милостыню и поцеловал руку. Присутствующие при этом перекрестились и промолвили: «Гляньте-ка на короля: он поцеловал руку прокаженному»[1720]1720
Ibid. Р. 107–108.
[Закрыть].
Ничего удивительного в том, что такое поведение нашло отклик в проповеди Бонифация VIII 6 августа 1297 года, а затем – в булле о канонизации. В проповеди Папа говорит:
В булле Бонифаций говорит о «посещениях, которые король наносил собственной персоной больным и недужным в разных монастырях и больницах», о прокаженном из Ройомона, «которого проказа так одолела, что он стал безобразен и совершенно отвержен, и жил обособленно (segregatus) от других», а также об одном больном болезнью святого Элуа (язвы), которого король посещал в Компьене[1722]1722
Ibid. Р. 157.
[Закрыть].
Проказа греха
Причиной глубокой скорби, постоянно владевшей Людовиком Святым, было чувство греха, того греха, который есть своего рода проказа и которому следует предпочесть физическую смерть. Искупить его можно только добровольным страданием.
Страх смертного греха внушила своему сыну Бланка Кастильская. Она гордо говорила, соединяя в своих словах строгую христианскую мораль с сильной любовью ревнивой матери-собственницы, что скорее предпочла бы увидеть своего сына мертвым, чем согрешившим с чужой женой[1723]1723
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 4–5.
[Закрыть]. Он не забыл это наставление: «Он вспоминал, что его матушка не раз говаривала ему, что, по ней, лучше бы он умер, чем совершил смертный грех»[1724]1724
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 42.
[Закрыть].
В свой черед Людовик Святой перефразировал этот вопрос Жуанвилю: что бы он выбрал: совершить смертный грех или стать прокаженным? Сенешал, набожный, но нормальный человек и христианин, ответил, что лучше совершить тридцать смертных грехов, чем стать прокаженным. На что король ответил:
Да будет вам известно, что проказа не идет ни в какое сравнение со смертным грехом…. Умирая, человек исцеляется от телесной проказы; но когда умирает человек, совершивший смертный грех, он не знает наверное, искупил ли он его своею жизнью настолько, чтобы заслужить прощение Господа: вот почему ему следует страшиться, что эта проказа пребудет с ним столько времени, сколько Господь пребудет в раю. И я прошу вас предпочитать, чтобы все несчастья вроде проказы и прочих болезней обрушились на ваше тело, чем чтобы смертный грех проник в вашу душу…[1725]1725
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 42.
[Закрыть]
Такое же нравоучение Людовик адресует и своему сыну:
Людовик – связующее звено в той цепи комплекса нравственной вины, где страждущее тело прокаженного служит образом проказы души.
Образ распятого Христа
Такое обостренное восприятие греха породило особое почитание Христа, который своими страстями позволил человеку обрести вечное спасение, несмотря на первородный грех, и почитание Креста, орудия этих страстей и искупления.
Итак, великим образцом для Людовика Святого был Христос, Христос Страстей, Христос Распятый[1727]1727
О генезисе этого образа и культа см. прекрасное исследование: Sepière M.-Ch. L’Image d’un Dieu souffrant: Aux origines du crucifix. P., 1994.
Началу поклонения в XI–XIII веках Христу Страстей, распятому Христу, посвящена большая литература.
Я обращаюсь к работе: Francastel G. Le Droit au trône: Un problème de prééminance dans l’art chrétien du IVe au XIIe siècle. P., 1973.
Что касается Людовика Святого, то о многом говорят слова, приведенные Гийомом де Сен-Патю.
[Закрыть]. В XIII веке король – это распятый Христос в короне. Это новый образ монарха par excellence.
В торжественных случаях Людовик Святой вспоминает распятого Христа. В Клюни в 1246 году он сказал Иннокентию IV: «Разве не написано, что Христос унизился до позорного Распятия?»[1728]1728
Mathew Paris. Chronica majora… T. VI. P. 202;
O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 91.
[Закрыть] Своих подданных в послании из Акры в августе 1250 года он просит: «Мы призываем вас служить тому, кто сослужил вам на кресте, пролив кровь свою ради вашего спасения…»[1729]1729
Ibid. P. 171.
[Закрыть]. Приобретя реликвию, терновый венец, и повелев построить для него ковчег – Святую капеллу, Людовик Святой хотел посвятить капеллу своего королевского дворца божественным скорбям.
Как ни парадоксально, но Жуанвиль вкладывает иронические слова о Людовике Святом в уста неверного. Именно в то время, когда король был пленником в Египте, один старый мусульманин обратился к пленным христианам: «Вам негоже сетовать, что вы попали в плен из-за него, потерпели поражение из-за него, были ранены (navres) из-за него, – ведь и он претерпел за вас…»[1730]1730
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 430.
[Закрыть].
Мученичество: агония и смерть
Людовик, как это явствует из его отношения к гибели брата Роберта I Артуа, всегда считал гибель в крестовом походе одной из форм мученичества. В 1241 году он заявил матери, говоря о татарах, нахлынувших на христианский мир: «Или мы отразим их натиск, или, случись нам потерпеть поражение, то отойдем к Богу как истые христиане или мученики»[1731]1731
Mathew Paris. Chronica majora… T. V. P. 147;
O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 147; этот же хронист приводит иную версию слов Людовика Святого: «Или мы заставим этих тартар вернуться… в их места тартарейские…, или же они всех нас вознесут на небо».
[Закрыть].
И когда во время пребывания в Святой земле между 1250 и 1254 годами он отправился подбирать трупы христиан, убитых сарацинами у Сидона, чтобы похоронить их, то обратился к своим товарищам:
В начале биографии Людовика, написанной вскоре после его кончины, Жоффруа де Болье изображает короля как добровольную жертву.
Он помимо телесной епитимьи, которую, несмотря на нездоровье и слабость тела, ежедневно приносил Богу, наконец во втором заморском походе с благоговением принес себя как совершенную жертву (quasi holocaustum integrum) Господу… и там (в Тунисе) заслужил стать жертвой Христа, и там счастливо почил во Господе, как мученик и неустанный ратник Божий[1733]1733
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 3–4.
[Закрыть].
Рассказ о его болезни, агонии и смерти близ Туниса уже у самых ранних его биографов стал обязательной темой, неминуемым свидетельством отваги, в котором смешалось множество общих мест о смерти доброго христианина, о благой смерти. Жоффруа де Болье неустанно говорит об этой благодати, ниспосланной Богом как счастливое завершение испытаний короля (qui labores ipsius voluit féliciter consummare). Состояние Людовика все ухудшалось, он благочестиво совершил последние таинства «в здравом уме и в полном сознании» (sana mente et integro intellectu). Чувствуя приближение смерти, он думал только о Боге и о возвеличении христианской веры. Он мечтал послать доминиканского проповедника к правителю Туниса. Силы его покидали, а голос слабел, но он не переставал молить о помощи святых, которых особенно почитал: святого Дионисия, «особого покровителя его королевства», святого Иакова и многих других.
В булле о канонизации Бонифация VIII содержатся и другие упоминания об этой благой смерти («он счастливо отошел к Богу», faciliter migravit ad Christum), но все христологические детали (руки, раскинутые крестом; смерть в три часа пополудни) опущены[1735]1735
Boniface VIII. P. 159.
[Закрыть].
Напротив, Жуанвиль, которого не было в Тунисе (и потому он испытывал угрызения совести), следует традиции описания смерти Людовика Святого «в тот самый час, когда сын Божий принял смерть на кресте во спасение человечества»[1736]1736
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 406.
[Закрыть].
Более того, он был не согласен с тем, что при канонизации короля не причислили к святым мученикам. С Людовиком Святым поступили несправедливо, даже признав его святость.
И мне кажется несправедливым, что его не причислили к сонму мучеников за все те скорби, которые он испытал в крестовом походе, и еще за то, что он последовал Господу нашему в высоком деянии Креста. Ибо, если Бог принял смерть на кресте, то и он тоже, ибо умер в Тунисе, будучи крестоносцем[1737]1737
Ibid. P. 4.
[Закрыть].
Значение, придаваемое страданию и самые формы страдания в личности и жизни Людовика Святого подводят итог развитию католического христианского вероучения XIII века: возрастающая роль тела и физического страдания, кодификация в лоне системы «дел милосердия», любви, обращенной к «страждущим телам и душам», скорбь по поводу греха, вездесущность слез за традиционной сдержанностью, поклонение страждущему Христу и Кресту Страстей, акцент на агонии умирающего – все это скорбное прославление страдания вело к уже готовому явиться образу Человека скорби, к Ессе homo[1738]1738
Се человек (лат.). – Примеч. пер.
[Закрыть], одним из провозвестников которого был Людовик Святой.
Но прежде всего он предстает еще в истории страдания, обретающего значимость. Как святой, он был святым испытанного и желанного страдания, в любви к бедным и больным, в любви, подражающей распятому Христу, святой покаяния и самопожертвования, мирской повтор Франциска Ассизского. Если наградой последнему в его призвании страстотерпца были стигматы, то Людовик Святой завершил свой путь скорби в трагический и славный час смерти Иисуса.
Следствием почитания распятого Христа и Креста было то, что Людовик Святой сам прошел жертвенный путь: принеся покаяние в том, что превыше всех покаяний, – в крестовом походе; претерпев муки болезни, поражения, плена, во втором походе он стал мучеником. Король, приносящий себя в жертву, – один из аспектов священной королевской власти в разных обществах[1739]1739
Heusch L. de. The Sacrificial Body of the King // Fragments for a History of the Human Body / Ed. M. Feher. N. Y., 1989. Vol. III. P. 387–394.
[Закрыть] – король-жертва, он после длительной агонии обрел благость смерти по образу и подобию Иисуса.
Итак, этот святой по страстям его стал в конце концов королем-моделью. Пройдя сквозь мучения, он вознес королевскую власть в земном и в загробном мире над всеми превратностями. Более побед и богатств, стяжавших славу его современникам, его славой стала его стойкость в болезни, в плену, при поражении и в скорби. Король-Христос, память о котором объединяет в неразрывном единстве политический смысл и религиозное чувство, превратил страдание и в орудие личного спасения, и в политический успех. Король духовного величия, король эсхатологический, он построил на скорби, прежде всего физической, идеологию и проводимую им политику.
