Текст книги "Людовик IX Святой"

Автор книги: Жак ле Гофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 60 страниц)

Из главы «О благочестивой молитве Господу» Гийома де Сен-Патю явствует, что молитвы и благодеяния создавали в благочестии Людовика Святого нерасторжимую пару. Молиться – значит «предъявлять Богу свой дух», «пользоваться созерцанием, утешением и помощью Господа для совершения благодеяния».

Каждый вечер, если он не был болен, король молился после повечерия вместе с капелланом в своей капелле или в гардеробе. Капеллан уходил, а он продолжал молиться. Король молился, низко склонившись к земле, опираясь локтями на скамеечку. Как правило, он молился так долго, что приставленные к нему служители («челядь его покоев»), стоя снаружи, уже начинали терять терпение. Каждый вечер он пятьдесят раз вставал на колени, затем поднимался и снова вставал на колени, медленно читая Ave Maria, снова поднимался, и так далее, и так далее. В отличие от своих современников, имевших обыкновение выпивать стаканчик вина перед сном, Людовик не пил «вина на сон грядущий». Перед своим первым крестовым походом он всегда ложился спать после заутрени, даже зимой. После возвращения из крестового похода он поднимался после заутрени, задолго до рассвета, затемно читал заутреню, но совершал молитву один, перед алтарем или у своего ложа. Король молился, так низко склонившись и опустив голову, что доводил себя до головокружения и не мог без посторонней помощи снова лечь в постель.

Гийом де Сен-Патю неоднократно говорит о том, что он и других призывал молиться. Посещая тот или иной монастырь, Людовик вставал на колени перед монахами, которых просил о молитвах. Каждый год он отправлял послание цистерцианцам с просьбой об этом. Каждый монах должен был ежегодно отслужить за него три мессы: мессу в честь Духа Святого, мессу в честь Святого Креста и мессу в честь Богоматери. Он писал дочери Бланке, чтобы она молилась о нем, когда его не станет. Он просил об этом сына и дочь в собственноручно написанных «Поучениях». Перед отплытием в Тунис он посетил парижские монастыри и, опустившись на колени перед монахами, в присутствии челяди, рыцарей и прочих обратился к ним с просьбой молиться о нем.

Гийом приводит также совсем необычные примеры молитв и просьб о молитвах. В момент его освобождения в Египте в лагере мусульман возник страшный переполох: король повелел отправить службу Святому Кресту, обедню, службу Духу Святому, службу по усопшим «и прочие благие молитвы, которые были ему известны». В Сидоне он повелел христианскому населению явиться на проповедь патриарха «босыми и в льняных рубахах (en langes)», чтобы молиться Богу, от которого король ожидал знамения, остаться ли ему в Святой земле или вернуться во Францию. Наконец, как правило, когда королю предстояло обсудить сложный и спорный вопрос со своим советом, он повелевал монахам молить Бога послать ему верное решение. Таким образом, перед принятием самых важных решений Людовик Святой окружал себя целой армией молящихся, в задачу которых входило вымолить у Бога секрет успеха.

Он сочетал общую и личную молитвы, молитвы вслух и про себя («изустную или мысленную»). Но преобладала изустная молитва, даже если он был один. Напомним, что в его время постепенно входило в обиход «чтение про себя»[1471]1471
  Ср.: Saenger P. Silent Reading: Its Impact on the Late Script and Society…


[Закрыть]. Людовик Святой искал равновесия между общей и личной молитвами. Он нередко молился вместе с капелланом или с клириками своей капеллы, но любил молиться и в одиночестве.

По форме его молитва – это молитва королевская. Он творил ее или вместе со своей капеллой, королевской капеллой, более многочисленной и блестящей, чем капеллы всех прочих выдающихся особ и знати королевства, или один. Когда он предавался молитве в одиночестве, то это была не просто молитва индивидуума, утвердившегося в XIII веке[1472]1472
  Manières de lire médiévales // Histoire de l’édition française. R, 1982. T. I. R 130–141.


[Закрыть], но и молитва одинокого правителя.

Общая молитва была молитвой во время великих событий и торжеств, где он выступал в роли короля. В этих церемониях он уделял особое внимание тому, что представлялось ему естественным продолжением, мистическим окружением молитвы: пению.

У Людовика была склонность молиться повсеместно и непрестанно, повсюду (на земле и на воде, дома и верхом, в одиночку и при стечении народа) – и днем и ночью. Однако ему приходилось смиряться и прерывать эти занятия. В дороге было два излюбленных момента для молитвы: утро и вечер. Но перерывы бывали также связаны с исключительными моментами: с великими праздниками или с великими опасностями. Молитва Людовика Святого равно свидетельствует о повседневном и об исключительном, о привычном и о торжественном. Но он тяготеет к повседневному, к повторяющемуся, к длительному. Его агиографы то и дело говорят о том раздражении, какое вызывали у его окружения его продолжительные молитвы, служившие свидетельством того, что король не такой, как все, что он выше всех, что и молитва его отличается от остальных своей продолжительностью. Это молитва святого.

Агиографы, и особенно Гийом де Сен-Патю, запечатлели ритуальные жесты Людовика Святого. В то время, когда возрождалось внимание к жестам, когда Церковь старалась их кодифицировать, этот человек, обладавший чувством меры и места, проявлял чрезмерность. То, как часто он молился, как много раз вставал на колени, доводя себя до изнурения, и совершал поклоны, вызывавшие головокружение, – все это выходило за рамки обычной практики молитвы[1473]1473
  Schmitt J.-Cl. La Raison des gestes… Chap. VIII.


[Закрыть]. Но не бывает святого без преувеличений.

Однако, даже предаваясь радостным молитвам великих праздников (и особенно Пасхи), даже пленяясь красотой радостных песнопений, король воспринимает молитву как покаяние.

Кому он ее обращает? Господу (который проглядывает в чертах Сына, Христа), Духу Святому и Деве Марии, в XIII веке как бы присоединившейся к Троице.

После возвращения в 1254 году из крестового похода, когда его терзали угрызения совести за поражение, отозвавшееся во всем христианском мире, «была отслужена месса в честь Духа Святого, за что король получил утешение Того, кто превыше всех». Что касается Девы Марии, нам известно, что она – великая посредница между людьми и своим сыном Иисусом и в то же время, как правило, объект особого поклонения государей, вверяющих ей себя вместе с подданными; и Людовик Святой особенно почитал ее и молился ей, совершал паломничества в связанные с ее именем святые места и ежедневно отправлял службы Деве Марии. В «Поучениях» сыну он просит его карать «за все, что делается или говорится против Господа или Богоматери», и советует ему молиться Богу, чтобы тот сохранил его «великой благодатью и молитвами и по заслугам его блаженной матери Девы Марии»[1474]1474
  Enseignements / Ed. D. O’Connell… P. 190–191.


[Закрыть].

За кого он молится? За себя. Молитва – это прежде всего средство личного спасения. Но он молится и за других: король всецело предан своему роду, памяти своих предков, отца и, быть может, в большей мере – памяти деда, Филиппа Августа, матери, обожаемой больше всех, он молится за братьев и сестер, за детей (королева принадлежит к другому роду) – Людовик Святой практикует династическую молитву.

Король, способный на дружбу и признательность по отношению к слугам и окружению, Людовик Святой был центром «искусственного» родства, скрепляемого молитвой в религиозной и эсхатологической перспективе. Король сознает свой долг перед народом («sa gent», как он называет своих воинов в крестовом походе, и вообще своих подданных); свою королевскую молитву за королевство и своих подданных он превращает в одну из самых насущных обязанностей своей функции. Добрый христианский король – это король, молящийся за свой народ.

Но, быть может, больше всего Людовик Святой молился и просил молиться об усопших. Король династического королевства, с ярко выраженной погребальной ориентацией[1475]1475
  Le Goff J. Saint Louis et les corps royaux // Le Temps de la réflexion. 1982. T. III.
  В «Поучениях» сыну Людовик Святой дважды говорит о спасении души своих предков (Chap. ХVIII).


[Закрыть], современник укоренения веры в чистилище, которое требует помощи живых мертвым[1476]1476
  Le Goff J. La Naissance du Purgatoire…


[Закрыть], наследник великой монашеской и аристократической традиции молитвы за мертвых[1477]1477
  Из обширной библиографии укажу лишь труды, имеющие прямое отношение к этой проблематике:
  Huyghebaert N. Les Documents nécrologiques // Typologie des sources du Moyen Âge occidental. Tumhout, 1972. Fasc. 4;
  Schmidt K., Wollasch J. Die Gemeinschaft der Lebenden und Verstorbenen in Zeugnissen des Mittelalters // Frühmittelalterliche Studien. 1967. Bd. I. S. 365–405;
  Lemaître J.-L. Les obituaires français: Perspectives nouvelles // Revue d’histoire de l’Église de France. 1978. T. LXIV. P. 69–81;
  Memoria: Das geistliche Zeugniswerk des liturgischen Gedenkens im Mittelalter /Hrsg. K. Schmidt, J. Wollasch. München, 1984;
  Oexle O. G. Memoria und Memorialüberlieferung im früheren Mittelalter // Frühmittelalterliche Studien. 1976. Bd. X. S. 70–95.
  Прекрасная, но еще не опубликованная диссертация: Lauwers М. La Mémoire des ancêtres, le souci des morts: Fonction et usage du culte des morts dans l’Occident médiéval (diocèse de Liège, XIe – XIIIe siècles). P., 1992.


[Закрыть], за которых со времени основания Клюни особо молятся ордены, имеющие клиентелу усопших, он отводит службам об усопших место, несоразмерное с практикой его эпохи, какое бы внимание этому ни уделялось[1478]1478
  Prier au Âge: Pratiques et expériences (Ve – XVe siècles). Brépols, 1991.


[Закрыть]. Он – равно король и мертвых и живых[1479]1479
  Отец Жи очень хотел, чтобы я указал, что Людовик Святой молился почти так же, как доминиканцы ХIII века, за исключением двух моментов: во-первых, значение, которое он придавал молитвам за усопших: во-вторых, его склонность к продолжительным молитвам (правда, в основном молитвам индивидуальным), тогда как уставы доминиканцев рекомендуют, чтобы молитвы и службы отправлялись breviter et succincte (говорится дважды в начале уставов).
  Ср.: Creytens R. Les constitutions des frères Prêcheurs dans la rédaction de S. Raymond de Penafort // Archivum Fratrum Praedicatorum. 1948. Vol. 189. P. 30.
  Для того чтобы детализировать практику Людовика Святого, следовало бы обратиться к уставу служб капеллы короля Франции (имеется рукопись конца XIV–XV века: Paris, B. N., cod. Lat.1435).
  Ср.: Dufrasne J. Les Ordinaires manuscrits des églises séculaires conservés à la Bibliothèque nationale de Paris. P.: Institut catholique; Institut supérieur de liturgie, 1959. P. 125–134.


[Закрыть].

Молились, разумеется, чтобы обеспечить себе и другим вечное спасение такой формой покаяния, смирения, а также чтобы подкрепить этим благодеяния. Но в конце молитвы возникает прямой контакт с Богом, его созерцание и тот призыв о помощи себе и всем, кто обращается к Богу. Король, молясь, выполняет миссию, полностью вверенную ему клириками в день помазания на царство и коронации: быть посредником между Богом и подданными.

Другая черта эпохи заставляет Людовика практиковать личную молитву: стремление к благочестию и любви к ближнему, которые совершаются втайне. Стыдливой бедности, возвеличивающей некоторые категории бедных, соответствует тайная любовь к ближнему.

Следуя одному из положений, восхваляемых правилами благочестия его эпохи и, в частности, практикуемому нищенствующими орденами смирению, он прячется, чтобы творить добро, он старается скрыть за набожностью свое воздержание от пищи, но в то же время ему не удается вполне справиться со своего рода эксгибиционизмом аскезы. Если попытаться вникнуть в суть средневекового благочестия, то проще было бы сказать, что в его своеобразной «готической» любви к жизни проступает некий «пламенеющий» аскетизм.

Наконец, не следует забывать, что, усердно посещая цистерцианцев и братьев нищенствующих орденов, которые в ХIII веке нередко продолжали следовать практике и духу цистерцианского благочестия, Людовик видел в молитве средство, с помощью которого мирянин мог максимально достичь монашеского поведения, статуса и возможности угодить Богу. Быть может, его молитва – прежде всего молитва монашеская. Она вписывается в глобальный образ короля, каким он представлялся иным современникам, которые, как Жоффруа де Болье, думали, что он имел серьезные намерения вступить в один из нищенствующих монашеских орденов. Другой его биограф, Гийом Шартрский, писал, что «по его нравам, действиям и жестам он был не только королем, но и монахом»[1480]1480
  Recueil des historiens… T. XX. P. 29.


[Закрыть].

Почитание святых

Дева Мария являлась главной посредницей между людьми и Богом, но были и другие заступники перед Царем небесным: святые. Король представлял их себе членами небесного правительства, функционировавшего по образцу феодального монархического режима, и видел в них помощников в осуществлении своего плана объединить религию и политику: преуспеть на земле и на небе или, вернее на небе, как на земле. Это личное видение Людовика Святого совпадает с видением сильных мира сего ХIII века. Взаимосвязь между землей и небом некоторым образом проецируется на модель, созданную Августином, согласно которой град земной должен всецело подражать граду небесному. Здесь тот же параллелизм, но наоборот: уже не «на земле, как на небесах», а «на небесах, как на земле». Купец хочет обрести и деньги на земле, и вечную жизнь на небесах[1481]1481
  Le Goff J. La Bourse et la Vie…


[Закрыть]. Сильный мира сего должен возыметь «почет» на этой земле и «славу» на небе.

Людовик обрисовал изумленному Жуанвилю, как реализовать этот проект: «Хотите, научу вас, как обрести почет в этом мире и быть угодным людям, а также снискать благодать Божию и славу в грядущем?» Такое средство есть – это обращение к святым:

Святой король обязал рыцарей усердно посещать церковь по торжественным праздникам святых и почитать святых, и он сказал, что святые в раю подобны советникам короля на земле. Ибо тот, у кого есть дело к земному королю, тот спрашивает, кто ему мил, кто может у него что-нибудь попросить, чтобы наверняка это получить, и кого король слушает. И, узнав, идет к этому человеку и просит его замолвить за него словечко перед королем. Вот так же и со святыми в раю, которые суть доверенные лица (privés) Господа Нашего и его приближенные; а они наверняка могут попросить у него что угодно, ибо он их выслушает. Так что вы должны идти в церковь в их дни, поклоняться и молиться им, чтобы они молились о вас перед Господом нашим[1482]1482
  Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 72–73.


[Закрыть].

Думал ли Людовик когда-нибудь, что, став святым, он и в раю будет играть ту же роль посредника перед Богом, какую играл на земле, будучи королем, – роль посредника между Богом и подданными? Стать святым и тем самым увековечить свою королевскую функцию, – не это ли судьба доброго короля?

Благочестивые привычки Людовика Святого

Между тем мне видятся четыре типа благочестия, которым он предавался с почти навязчивым постоянством: любовь к проповедям, культ реликвий, совершение благодеяний и строительство церковных сооружений.

Я уже не раз говорил о любви Людовика Святого к проповедям (и разве сам он не превращался нередко в проповедника-дилетанта?) и ограничился бы одним анекдотом, позволяющим почувствовать квази-магический характер этой страсти.

Он весьма часто слушал проповеди и, когда они нравились ему, прекрасно их запоминал и с большим успехом передавал другим. На обратном пути из крестового похода на протяжении десяти недель он повелел читать проповеди на корабле трижды в неделю. Когда море было спокойным и матросы были свободны, благочестивый король велел им слушать специальную проповедь на близкую им тему, например, о догматах веры, нравах и грехах, полагая, что эти люди не часто внемлют слову Божиему…[1483]1483
  Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 14.


[Закрыть].

Людовик испытывал чуть ли не фетишистское[1484]1484
  Так у автора. – Примеч. пер.


[Закрыть] пристрастие к реликвиям. Конечно, он считал самым большим успехом своего правления приобретение реликвий Страстей Христовых, для которых он построил Сент-Шапель и учредил три службы в год. Он приобрел также мощи святого Маврикия, для которых построил церковь в Санлисе, организовав по этому поводу великое шествие со святыми мощами.

Третья из этих обуревавших его идей – любовь к ближнему, многочисленные примеры которой можно свести к двум основным формам: служение бедным за столом, забота о немощных и, самое главное, раздача милостыни, порой без свидетелей, порой открыто и даже как бы напоказ. И таковы были его объезды королевства, его поездки с раздачей милостыни, в которых его осаждали толпы бедняков[1485]1485
  Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 89.


[Закрыть]. Для Людовика Святого вера и благочестие немыслимы без благодеяний. Как писал Гийом де Сен-Папо, «они согласовались друг с другом по отношению к всемогущему Господу нашему в том, что дело должно подкрепляться молитвой, а молитва – делом»[1486]1486
  Ibid. P. 54.


[Закрыть]. И ХIII век – это время, когда всячески превозносимые братьями нищенствующих орденов дела милосердия стали главным элементом благочестия, особенно благочестия богатых и могущественных мирян. Это тема пространной одиннадцатой главы Гийома де Сен-Патю «Дела милосердия»: помогать немощным, особенно «подслеповатым» и незрячим, для которых Людовик повелел построить Дом Трехсот в Париже, предназначенный для содержания трехсот слепых; одевать нагих, кормить голодных, подавать милостыню бедным, давать приют бездомным, приходить на помощь вдовам крестоносцев, погибших за морем, освобождать пленников неверных, заботиться о прокаженных, хоронить мертвых, как это было в Святой земле, находиться у изголовья умирающих, как в богадельне в Компьене или в цистерцианском аббатстве Шаалис, – яркие тому свидетельства.

О том же пишет Жуанвиль.

Король так щедро раздавал милостыню, что, где бы он ни появлялся в своем королевстве, везде повелевал подавать бедным церквам, лепрозориям (maladreries), богадельням, больницам и бедным, но честным мужчинам и женщинам. Каждый день он кормил великое множество бедняков, причем многих – в своих покоях, и я не раз видел, что он сам резал им хлеб и подносил питье[1487]1487
  Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 381.


[Закрыть].

К этим благодеяниям следует добавить строительство церковных сооружений. Людовик Святой был в высшей степени увлечен этим королевским делом (как и ныне некоторые главы республиканских государств): строить, оставлять монументы, как вехи. Гражданских построек – дворцов или укрепленных замков – при нем было возведено немного, но он способствовал сооружению святых капелл, в Сен-Жермен-ан-Ле и во дворце парижского Сите. Его биографы с готовностью, в которой смешались восхищение и недовольство чрезмерными расходами, перечисляют церковные строения, появившиеся при его жизни, а также воздвигнутые после смерти короля на средства, конституирующие основную часть его завещания. Жуанвиль дает их подробный перечень, в который вошли цистерцианское аббатство Ройомон, аббатства цистерцианских монахов Лиса и Мобюиссона (построенного по просьбе матери), монастыря Сент-Антуан близ Парижа (в нынешнем пригороде Сент-Антуан), множество монастырей проповедников и кордельеров, богадельни в Понтуазе и Верноне, Дом Трехсот в Париже, аббатство кордельеров Сен-Клу (по просьбе сестры Изабеллы). Претворяя в жизнь эти благочестивые идеи, безупречный король забывал о своем желании соблюдать меру и быть экономным. Утверждая, что ему милее безупречный человек, чем бегин, благочестие которого безгранично и безмерно, он нередко и в этом проявлял чрезмерную для мирянина набожность, чрезмерную даже для короля, которому не хватало лишь монашеских одежд.

Благочестие в крестовом походе

Вернемся ненадолго к Людовику Святому во время крестового похода, ибо, если даже я не отвел ему столь заметного места в жизненной и королевской программе Людовика Святого, как Ж. Ришар, а тем более – У. Ч. Джордан, крестовый поход был главным религиозным событием и все еще оставался таковым в середине XIII века, являясь великим подвигом благочестия христиан. Ибо, если у Людовика Святого, как представляется, все устремлено к достижению христианского совершенства, то следует поставить вопрос, был ли он «идеальным крестоносцем»[1488]1488
  Le Goff J. Saint Louis, croisé idéal?..


[Закрыть].

Если обратиться к понятию «идеальный крестоносец», то Людовик Святой был в глазах современников, последующих поколений и историков Нового времени одним из ярчайших воплощений этого воображаемого персонажа.

Он был им прежде всего потому, что по сравнению с большинством других вождей крестоносцев он больше и лучше занимался подготовкой «заморского паломничества». Крестовый поход, как рыцарское приключение, – это религиозная экспедиция, требующая моральной подготовки, обрядов очищения[1489]1489
  У. Ч. Джордан прекрасно истолковал значение этих жестов.
  См.: Jordan W.Ch. Louis IX and the Challenge of the Crusade… P. 105 sq.


[Закрыть]. Биографы Людовика Святого отмечали перемены в его поведении уже с первого похода: он отказался от роскошной одежды, от изысканных яств. Эта перемена стала заметна после возвращения из Святой земли и проявлялась до второго крестового похода, в котором он умер, и отныне его жизнь превратилась в сплошное покаяние и неспешное приготовление к новому и решающему «походу» («passage»). Но это преображение началось в тот день, когда Людовик взял крест, как то предписывалось в папских буллах, обращенных к крестоносцам.

Подготовка к походам, например, включала объезды самого сердца королевства, Иль-де-Франса, от Орлеана до Вексена, предпринятые в 1248 и в 1269–1270 годах. И поскольку у Людовика IX забота о своем королевстве вечно сопряжена с религиозными целями, он начинает эту большую кампанию, рассылая ревизоров по всему королевству в 1247 году, за которой следует новая волна после ордонанса 1254 года с целью положить конец злоупотреблениям, совершенным королевскими служащими.

Можно связать эту подготовку с почитанием Христа Страстей, с Иисусом историческим (и божественным) Святой земли, воплощенным в реликвиях Страстей Христовых, с их встречей в Вильнёв-Ларшевек, с их переносом в торжественном шествии, босиком, из Санса в Венсенн, с их водружением в королевском дворце и со строительством Святой капеллы, начатым 25 апреля 1248 года, как раз перед выступлением в крестовый поход. И здесь подготовка благочестивого акта была основной.

Идеальный крестоносец, Людовик IX служил, быть может, воплощением синтеза побуждений крестоносца XIII века: завоевание, миссия, покаяние. Когда он выступил в поход в 1248 году, отказавшись от дипломатического пути, проложенного Фридрихом II, и от нового миссионерского пути, только что намеченного Иннокентием IV, «он – крестоносец старого образца»[1490]1490
  Alphandéry Р., Dupront A. La Chrétienté et l’idée de croisade… 1995. P. 425.
  См. также: «Militia Christi» e Crociata nei secoli XI–XIII: Mendola, 1989. Milano, 1992.


[Закрыть]. Он – доблестный боец крестового похода, которого во всеоружии, во всем его великолепии однажды увидел Жуанвиль в Египте: «Я никогда не видел такого прекрасного воина». Но он – и ревнитель обращения неверных, высшей целью которого было спасение души египетского султана в 1248 году и султана Туниса в 1270 году.

Но, как ни парадоксально, «идеальный крестоносец», ставший таковым уже потому, что его поход провалился, и потому, что оба похода были, можно сказать, анахронизмами, Людовик Святой познал два величайших несчастья, которые могли выпасть на долю крестоносца: плен и смерть. Эти катастрофы (в обществе, где пример Христа являет Страсти как высшую победу над земным) окружили его ореолом, более чистым, чем ореол победы. Даже если Церковь не желала признавать в нем мученика крестового похода, испытания, выпавшие на его долю, в глазах его современников (например, Жуанвиля) удостоили его пальмовой ветви и (по свидетельству его исповедника Жоффруа де Болье) придали ему характер искупительной жертвы, гостии, уподобившей его Христу. Но и при этом, мне кажется, ореол «популярности» окружал скорее не крестоносца-мученика, а короля-страстотерпца.

Для потомков он останется последним великим крестоносцем. На нем это приключение закончилось. Его экспедиции стали для крестовых походов тем же, чем «смерть Артура» для великой эпохи куртуазного романа, – гибелью героев, мрачным и едва ли не самоубийственным апофеозом. Людовик Святой стяжал двойное величие: как крестоносец, родившийся не в свое время и завершивший героическое приключение, и как основоположник ностальгической утопии – на стыке живой и мертвой истории и грядущей истории, существующей только в воображении.