Текст книги "Людовик IX Святой"
Автор книги: Жак ле Гофф
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 60 страниц)
Он говорил: «Демон так хитер, что в момент агонии он так усердствует, что может заставить умереть в сомнении и как бы в неверии, ибо видит, что не может отнять у человека совершенные им добрые дела; в то же время умирающий в исповедании истинной религии потерян для него»[1427]1427
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 23.
[Закрыть].
И далее:
Вот почему следует остерегаться и защищаться от таких козней, говоря врагу, когда он посылает нам такое искушение: «Изыди, ты не сможешь искусить меня настолько, чтобы помешать мне неколебимо верить во все догматы веры. Даже если ты разрежешь меня на куски, я все равно буду жить и умру с верой в душе». Кто так говорит, тот побеждает врага тем самым жезлом и копьем, которыми враг хотел погубить его.
Людовик сообщает Жуанвилю то, что говорил о своей вере Симон де Монфор, и король явно сделал эту веру своей.
Святой король рассказывал мне, что несколько альбигойцев пришли к графу де Монфору, который в то время именем короля занял землю альбигойцев, и пригласили его прийти и посмотреть, как гостия превратится в плоть и кровь под руками священника. И он им ответил: «Идите сами смотреть, вы, неверующие; что же касается меня, то я твердо верю так, как учит Святая Церковь. И знаете, что мне за это будет? На небесах я буду иметь венец больше, чем у ангелов, которые видят Бога воочию и вследствие этого не могут не верить».
Именно это он также называет верой, которая обеспечивает «почет в миру и обретение рая после смерти».
Людовик Святой никогда так решительно и смело не утверждал свою веру, как в то время, когда был в плену у сарацин и когда от него требовали клятвы, несовместимой с христианской верой, угрожая пыткой. Он сказал тогда: «Вы можете уничтожить мое тело, но не душу; ее вам не одолеть». Действительно, для него «не было ничего хуже, чем предать веру Иисуса Христа»[1428]1428
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 23–24;
Guillaume de Nangis. Gesta Ludovici IX… P. 381.
[Закрыть].
Как правило, скорби (телесные, военные или психологические) – это испытания, посылаемые нам Господом по грехам нашим, во исправление. Это вполне соответствует христианскому учению о зле, о каре, посылаемой Богом во благо людям, которые умеют ему внимать.
Когда опасность кораблекрушения миновала, король сказал Жуанвилю, что великие бедствия и, в частности, эпидемии – это грозные предупреждения, чтобы мы подумали о нашем вечном спасении: «Он (Бог) этими угрозами отверзает нам глаза, дабы мы ясно узрели пороки наши и отринули то, что ему претит». Так, в конце концов, Людовик истолкует поражение в крестовом походе.
Бог его веры – сеньор, а сам он – его вассал. Его вера – это и верность оммажу, принесенному при миропомазании, оммажу, который выражается не жестами, а душой, и такой оммаж превращает короля в единственного в своем роде вассала – слугу и образ Божий в его королевстве. «Благой Господь, устремляю к Вам душу мою и вверяю себя Вам».
Наконец, его вера доверчива. Страх перед Богом (timor) и боязнь дьявола необходимы для обретения вечного спасения, но Бог Людовика Святого – не Бог гнева. Его религия не была религией страха. Король наверняка смолоду усвоил слова епископа Парижского Гийома Овернского, своего советника и приближенного (Гийом умер в 1248 году), ибо процитировал их в присутствии Жуанвиля: «Никто не может столь много грешить, чтобы Бог не простил его»[1429]1429
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 45.
[Закрыть].
Религиозное ведение
Людовик не был ни интеллектуалом, ни богословом, но уделял много внимания тому, чтобы получить знания в области религии. Он читал Библию, обсуждал вопросы религии со своими приближенными, в частности, задавал вопросы ученым клирикам, с которыми ему доводилось встречаться. Прекрасно сказано:
В культурных категориях ХIII века Людовик Святой – великий клирик. Не в смысле великих клириков наших церквей, но в смысле культурного уровня…, клирик, обладающий высокой культурой, более сближающей его с традиционными французскими доминиканцами, чем с великими иностранными интеллектуалами подобно Альберту Великому и Фоме Аквинскому[1430]1430
Gy P. M., Le Goff J. Saint Louis et la pratique sacramentelle // La Maison-Dieu. 1994. T. 197. P. 118–120.
[Закрыть].
Эта жажда религиозных знаний поражала современников. Гийом де Сен-Патю посвятил всю седьмую главу «Жития» теме «Изучение Священного Писания»:
Святой король Людовик считал, что не следует тратить время на праздные занятия или на любознательность к этому миру, но заниматься вещами важными и прекраснейшими, старательно читая Священное Писание, ибо у него была Библия с глоссарием и оригиналы Августина и прочих святых и другие книги Священного Писания, которые он читал сам и нередко просил читать ему перед обедом или перед сном…. В те дни, когда он устраивал сиесту, то между сиестой и вечерней, если у него не было важных дел, он звал к себе монахов или иных честных людей, с которыми говорил о Боге, о святых и их деяниях и об историях из Священного Писания и о житиях Отцов Церкви. После повечерия, читаемого капелланами в его капелле, он уходил в свои покои, повелевал зажечь свечу фута в три высотой и читал Библию или иную священную книгу, пока свеча не догорала И когда ему случалось приглашать к себе в застолье почтенных людей, а он охотно это делал, то знайте, что с людьми Церкви или даже с мирянами он говорил за столом о Боге, подражая наставлениям, которые читались в монастыре, когда братья собирались за столом[1431]1431
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 52–53.
[Закрыть].
Иногда Людовик отправлялся в Ройомон, чтобы посидеть вместе с монахами в школе. И
… как монах, он сидел у ног учителя, который вел урок, и внимательно слушал его. Он не раз бывал в школе братьев проповедников в Компьене и, усевшись на каменный пол перед учителем, читавшим на кафедре, внимательно слушал. Если братья, сидевшие на высоких сиденьях, хотели сесть на пол вместе с ним, он им не позволял. В трапезной проповедников в Компьене он поднимался к аналою и стоял рядом с братом, читавшим наставление.
Та же тема, но с другими деталями звучит у Жоффруа де Болье: боголюбивый король, еще будучи за морем, узнал об одном великом сарацинском султане, который повелел раздобыть различные книги, которые могли быть полезны для сарацин-философов, сам заплатил переписчикам и хранил книги в своей библиотеке. Таким образом, грамотные люди могли пользоваться теми книгами, которые были им нужны.
Благочестивый король считал, что дети мрака мудрее детей света и что они были большими ревнителями своего заблуждения, в отличие от детей Церкви подлинной веры христианской; он задумал после возвращения во Францию оплатить переписку всех книг Священного Писания, полезных и подлинных, которые можно было найти в библиотеках разных аббатств, для себя и грамотных людей, чтобы таким образом монахи, его приближенные, могли их изучить для собственной пользы и для пользы своих ближних. Возвратившись, он осуществил свой план и повелел отвести для этого подходящее и укромное место. Им стал зал сокровищ в его Святой капелле, где он собрал почти все оригиналы сочинений Августина, Амвросия, Иеронима, Григория и книги других правоверных ученых. Когда у него было время, он любил там работать и с радостью позволял это делать другим…. Ему больше нравилось изготовлять новые экземпляры этих книг, чем покупать старые, ибо таким образом множилось количество этих святых книг и продлевался срок пользования ими[1432]1432
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 15.
[Закрыть].
Часть книг, хранившихся в Парижской библиотеке, по его завещанию отошла братьям миноритам (в Париже), другая «часть – братьям проповедникам (в Париже), а остальные – цистерцианцам основанного им аббатства Ройомон». Оставалось только дождаться Карла V, а вместе с ним рождения Королевской библиотеки, которая переживет королей и станет после падения монархии Национальной. Правда, Людовик Святой хранил отдельно роскошно иллюминированные манускрипты, но их, разумеется, было не так уж много. И вот последняя деталь, вновь позволяющая нам увидеть короля, чьим родным языком был французский:
Как бы то ни было, эти чтения были неотделимы от его веры: «Он не любил читать написанное магистрами (университета), а лишь подлинные и получившие признание книги святых».
Отсюда – желание Людовика Святого постичь христианское вероучение с помощью великих клириков. Вот он, пользуясь случаем, беседует со святым Бонавентурой, который пришел читать ему проповедь:
Брат Бонавешура, генерал ордена, сообщает, что монсеньер Людовик, король Франции, задал ему такой вопрос: не лучше ли человеку вообще не жить, чем испытывать вечные муки, например в аду? Он ответил: «Сир, этот вопрос имеет две стороны; во-первых, он предполагает постоянное оскорбление Бога, ибо Бог, справедливый судия, в противном случае не обрек бы на вечную кару; но, с другой стороны, он предполагает бесконечное страдание, и никто не должен добровольно пребывать в состоянии вечного оскорбления Бога. Следовательно, лучше совсем не жить, чем быть вечным врагом Бога». Боголюбивый и христианнейший король добавил, обращаясь к присутствующим: «Согласен с мнением брата Бонавентуры и уверяю вас, что я бы предпочел вообще не жить и уйти в небытие, чем вечно жить на земле и царствовать, как ныне, вечно оскорбляя моего Творца»[1434]1434
См.: Bougerol J. G. Saint Bonaventure et le roi Saint Louis…
[Закрыть].
И вот он наконец снова со святой книгой в руке, задает, как он любил, экспромтом, вопрос о религии (да какой!) одному из приближенных, в данном случае – Жуанвилю: «Сенешал, что есть Бог?» – «Сир, это нечто такое, прекраснее чего и быть не может». Мы знаем, что Людовик остался доволен ответом Жуанвиля[1435]1435
Joinville. Vie de Saint Louis… P. 15.
[Закрыть].
Благочестие и аскетизм
Людовик был учеником, твердо верившим в то, что читал в святых книгах, и тем наставлениям, которые слышал в церкви, и потому основой его благочестия, его любви к Богу было чувство греха и того, что этот грех может повлечь, отсюда – желание покаяния. Король испытывал почти физический страх перед смертным грехом – тем более сильный, что он был внушен ему не кем иным, а матерью. Вот еще один вопрос Жуанвилю: «Итак, я спрашиваю вас: что бы вы предпочли – быть прокаженным или совершить смертный грех?» – в ответ на который сенешал говорит: «Уж лучше бы совершить тридцать смертных грехов, чем быть прокаженным». Людовик Святой ответил не сразу, поскольку рядом были посторонние, но на другой день сказал: «Вы говорите как пустомеля (hâtif musard), ибо, к вашему сведению, никакая проказа не сравнится со смертным грехом, так как душа, пребывающая в смертном грехе, подобна дьяволу»[1436]1436
Joinville. Vie de Saint Louis… P. 15–17.
[Закрыть].
От угрозы смерти есть сильнодействующее средство. Отсюда эта «roideur de pénitence», эта строгость покаяния, ставшая предметом 14-й главы «Жития» Гийома де Сен-Патю. Покаяние – это прежде всего отказ от удовольствий. Отсюда – воздержание за столом и в постели. Его исповедник Жоффруа де Болье свидетельствует о чистоте нравов и целомудрии Людовика в двух главах его биографии: пятой – «О чистоте и невинности его жития» и одиннадцатой – «О его целомудрии и воздержании в браке». Всем самым телесным и одновременно самым духовным епитимьям он предпочитал пост, дающий душе то, что при этом отнимается у тела. Его желание поста было настолько неутолимым, что, как пишет исповедник, пришлось запретить королю поститься по понедельникам, как ему того хотелось. «Он уступил своему окружению»[1437]1437
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 10.
[Закрыть].
И это было не единственное пенитенциарное излишество, которое Людовик исполнял и которое его советники-монахи, испытывавшие и восхищение, и неловкость по отношению к такому мирянину, как король, человеку к тому же болезненному, но соблюдавшему монашеский аскетизм, не решались ему запретить. Самое большее, что они могли заставить его сделать, – это ограничить умерщвления плоти. То же касалось самобичевания и власяницы.
Эпоха Людовика Святого – время великих пенитенциарных потрясений. По христианскому миру время от времени прокатывались «эпидемии» коллективных и публичных самобичеваний. Так было в 1260 году, когда милленаристы-иоахимиты ожидали конца света[1438]1438
Manselli R. L’anno 1260 fu anno gioachimitico? // Il movimento del disciplinati nel settimo centenario del suo inizio…
[Закрыть]. Людовик Святой более скрытен. Его самобичевание – личная епитимья. После каждой исповеди он брал из рук своего исповедника бич, изготовленный из пяти железных цепочек, который умещался на дне небольшой коробочки слоновой кости. Эту коробочку он всегда незаметно носил на поясе как кошелек. Другие бичи он дарил своим детям и близким друзьям, чтобы подвигнуть их на покаяние. Сила ударов зависела от темперамента его исповедников. Жоффруа де Болье знал одного, который бил с такой силой, что поранил нежную кожу короля. Если такой исповедник (а на самом деле Жоффруа говорил о себе) пытался пощадить короля, тот требовал, чтобы его били сильнее, и давал понять, когда сила ударов его устраивала[1439]1439
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 10.
[Закрыть].
Людовик хотел также носить власяницу на голом теле во время адвента, Великого поста и по пятницам. Его исповедник (Жоффруа де Болье) вынужден был не раз напоминать ему, что такая епитимья не для короля и что он должен заменить ее раздачей милостыни бедным, а главное – скорейшим отправлением правосудия. В конце концов Людовик внял этим увещаниям. Но во время Великого поста он все так же носил кусок власяницы в виде широкого пояса. По пятницам адвента и Великого поста он повелевал своему исповеднику подавать по 40 парижских су бедным, но без свидетелей. Церковь все чаще вводит замены для епитимьи. Людовик Святой включился в тот церковный подсчет духовной жизни[1440]1440
О чистилище см.: Chiffoleau J. La Comptabilité de lаudelà: Les hommes, la mort et la religion d’Avignon à la fin du Moyen Age. Roma, 1980.
[Закрыть], который подпитывался распространением денежного обращения и который в конце концов досчитался до выступления Лютера и начала Реформации[1441]1441
Одним из главных пунктов расхождения между сторонниками Реформации и Католической Церковью и причиной выступления Мартина Лютера было учение об индульгенциях. Суть его в следующем. По учению Католической Церкви, существует так называемая «сокровищница Церкви» (thesaurus ecclesiae) – некая сумма благодати, образовавшаяся за счет «сверхдолжных заслуг»: Христос, святые, вообще многие добродетельные люди совершили добрых дел более, нежели это необходимо для спасения (Христос вообще безгрешен), и все «излишки» поступают в указанную «сокровищницу». Именно оттуда Церковь черпает благодать, необходимую для искупления грехов (кроме смертных) человека, в этих грехах раскаивающегося. Еще с раннего Средневековья, под влиянием казуистики римского права (многие его положения вошли в право каноническое) и варварских судебников распространяется мнение о том, что для искупления каждого конкретного греха требуется строго отмеренное количество благодати, которое можно и нужно исчислить. Переданное Церковью грешнику количество благодати требуется возместить, то есть грешник «в счет погашения долга» обязан свершить определенное, опять же строго отмеренное, количество добрых дел: дополнительный пост, четко фиксированное число молитв, иные аскетические упражнения, паломничество, милостыню, дары Церкви и т. п. Эти добрые дела различны для различных грехов и могут заменять друг друга (например, вместо поста или паломничества выкуп пленного или вклад в монастырь). В ряде случаев (особенно с XII в.) эти дела могут свершать близкие грешника, если он умер и не может свершить их сам, – тогда душа его не задержится надолго в чистилище. Милостыня могла пониматься как единовременный денежный взнос в пользу Церкви. С развитием денежного хозяйства эти денежные взносы все более вытесняли иные формы покаяния (но никогда полностью). С ХIII в. распространяется обычай выдачи письменных свидетельств об отпущении грехов – индульгенций (от лат. indulgentia – «прощение», «отпущение грехов»), причем эти свидетельства могли выдаваться, как бы мы сказали сейчас, «на предъявителя», то есть допускалась индульгенция не конкретному лицу, а любому, приобретшему ее. Право выдачи таких индульгенций (именно такие свидетельства «на предъявителя» и стали называться индульгенциями в техническом смысле) с XIV в. принадлежало исключительно Папам и их уполномоченным. Приобретение индульгенции за определенную фиксированную плату освобождало от определенного же греха (формально требовалось также внутреннее раскаяние, но на это мало обращали внимания). Индульгенция могла покупаться и «авансом», в качестве своеобразной «предоплаты», то есть еще до совершения греха. В условиях складывающейся рыночной экономики индульгенции начинают играть роль ценных бумаг: их дарят, завещают, закладывают и т. п. Подобная практика вызывала возмущение у людей с чуткой совестью, воспринималась как торговля благодатью, как святотатство. Однако четкие теологические возражения против такой практики выдвинул только Лютер в своих «95 тезисах» в 1517 г. (поэтому этот год и считается началом Реформации). По его учению, индульгенции не только и не столько безнравственны, сколько бесполезны. Человек искуплен раз и навсегда Крестной смертью Христа в акте бескорыстной любви Господа к людям. Никаких «сверхдолжных заслуг» попросту не существует. Человек спасается только верой, все добрые дела – аскетические подвиги, заказные мессы, паломничества, милостыня, дары Церкви, а значит, и индульгенции – бессмысленны.
[Закрыть]. Это не значит, что такая епитимья легко давалась королю. На деле она стоила ему огромных усилий. Людовик обладал темпераментом и испытывал потребности плоти, был гурманом, любил жизнь, шутки и смех. Отсюда – его решение не смеяться по пятницам и вообще подавлять в себе смех: «Святой король всячески воздерживался от смеха по пятницам, а если вдруг засмеется, то тут же и прекратит»[1442]1442
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 123.
[Закрыть].
Не следует сводить благочестие Людовика Святого только к жестам. Его биографы то и дело говорят, что он постоянно прислушивался к своей совести и каким совестливым человеком он был[1443]1443
Даже Мэтью Пэрис (Mathew Paris. Chronica majora… T. IV. P. 646) признавал это в связи с проблемой, впрочем, особенно его затрагивавшей, – проблемой прав англичан и французов на Нормандию: «Но так как чистая совесть монсеньера короля Франции не была удовлетворена такими аргументами, то этот спорный вопрос был предоставлен решению епископов Нормандии».
[Закрыть]. В 15-й главе Гийома де Сен-Патю читаем об этой «красоте совести»: «…если чистая совесть более всех душевных ценностей услаждает взор Божий, то блаженный король Людовик Святой обладал столь великой чистотой, что мог усладить взоры Божии»[1444]1444
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 123.
[Закрыть].
Зато Людовик Святой приходил в отчаяние оттого, что в благодати слез, означавшей, что Бог внял покаянию грешника, выражению раскаяния в традиционной духовности, на которой лежала монашеская печать, ему было отказано – именно «отказ Людовику Святому в благодати слез» особенно поразил Мишле, читавшего биографов ХIII века. Но «если Господь порой посылал ему несколько слезинок во время молитвы и ему сладостно было ощущать, как они струятся по его щекам ко рту, он с трепетом глотал их, ощущая их не только сердцем, но и на вкус»[1445]1445
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 14.
[Закрыть]. В своем благочестии Людовик Святой испытывал потребность в таких физических радостях, особенно если они исходили из самого его существа.
Совесть
Таким образом, благочестие Людовика Святого находится на грани двух типов духовности: первая, традиционная, монашеская, проявляется в раскаянии и слезах, вторая связана с новым понятием греха, осуждаемого в зависимости от намерений грешника и сосредоточенного на совести и испытании совести. То, что Людовику Святому было отказано в слезах, – это, безусловно, связано с личной чувствительностью, но к этому причастны духовные изменения. Совесть как бы осушала слезы.
Совесть являлась основой многих добродетелей Людовика Святого: прежде всего смирения, которое было его главной добродетелью в духе францисканцев, и мы видели немало ее проявлений, – и, что удивительно, их не найти у иных людей Церкви. Так, например, после встречи с Иннокентием IV в Клюни в 1246 году, когда королю не удалось убедить понтифика помириться с Фридрихом II и восстановить единство христианского мира в преддверии крестового похода.
Далее, терпение – основная добродетель этого короля-человека, вечно обращенного к Христу-человеку, он – страждущий король, который чувствует себя Иисусом и желает видеть в себе образ страждущего Иисуса, Христа Страстей[1447]1447
См. гл. «Король страждущий, король-Христос» наст. изд.
[Закрыть]. Его биографы и агиографы непомерно преувеличивали эту добродетель терпения[1448]1448
Это тема 13-й главы Гийома де Сен-Патю «О силе его терпения».
[Закрыть]. Так послушаем свидетельство более независимого хрониста, англичанина Мэтью Пэриса: «Христианнейший король Франции пребывал в Акре, безропотно перенося это несчастье»[1449]1449
Mathew Paris. Chronica majora… T. V. P. 203.
[Закрыть]. И в дружеской беседе с королем Англии Людовик признается ему: «Я более радуюсь тому, что Господь ниспосылает терпение, чем если бы мне стал подвластен весь мир».
С совестью современники связывали прежде всего его страстную преданность истине. Иллюстрацией тому служит один анекдот Жуанвиля:
То, что Людовик Святой поступал по правде, проявляется в приеме, оказанном им монсеньеру Рено де Три, прибывшему к нему с дарственной на графство Даммартен-ан-Гоэль наследникам недавно скончавшейся графини Булонской. Печать на грамоте была повреждена, и от изображения короля осталась лишь половина ног со скамеечкой под ними. Король показал нам ее, прося совета.
Мы пришли к единому решению, что ни в коем случае не следует приводить в исполнение содержание этой грамоты. Тогда он повелел своему камергеру Жану Сарасену показать ему грамоту. И, держа ее в руках, он сказал: «Сеньоры, вот печать, которой я пользовался перед отплытием за море, на ней ясно видно, что отпечаток сломанной части соотносится со всей печатью. И посему я не посмел бы с чистой совестью сохранить за собой это графство». Тогда он позвал монсеньера Рено де Три и сказал ему: «Жалую вам графство»[1450]1450
Joinville // О’СоппеИ D. Les Propos de Saint Louis… P. 116–117.
[Закрыть].
Как нельзя лучше мог проявить Людовик Святой эту верность правде, храня ее и по отношению к мусульманам. Эта черта настолько поразила его современников, привыкших считать себя свободными от моральных норм, соблюдаемых между христианами, если дело касалось неверных, что Бонифаций VIII сказал об этом в проповеди о канонизации 6 августа 1297 года[1451]1451
Boniface VIII. P. 150.
[Закрыть]. Свидетель этого эпизода Жуанвиль, конечно, не преминул рассказать о нем в своей «Истории Людовика Святого»[1452]1452
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 211.
[Закрыть], но он уже говорил об этом в показаниях во время процесса канонизации, а Гийом де Сен-Патю обращался к этому досье при работе над «Житием». Я беру за основу его повествование. После выплаты 30 000 ливров из тех 200 000, которые требовали мусульмане в качестве выкупа за короля и французских пленных, сарацины освободили Людовика, взяв с него обещание оставаться на корабле близ Дамьетты, пока не будет выплачена вся сумма. Людовик Святой дал не письменное, а устное обещание. Находившиеся вместе с ним бароны советовали воспользоваться этим и поднять якорь. Но он ответил, что не может быть и речи о том, чтобы не сдержать данного слова, даже если бы мусульмане, нарушив свое обещание, перерезали в Дамьетте всех пленных христиан. Прошло время, и королю донесли, что выкуп выплачен полностью.
Но монсеньер Филипп де Немур, рыцарь святого короля, сказал ему: «Вся денежная сумма выплачена, но мы наказали сарацин на десять тысяч ливров». Услышав такие слова, король страшно разгневался и сказал: «Знайте же, что я повелеваю выплатить все двести тысяч ливров, ибо я так обещал, и повелеваю устранить недостачу». Тогда сенешал Шампанский[1453]1453
Это был Жуанвиль, хорошо знавший короля и то, какой гнев могут вызвать у него такие слова, и полагавший, что Филиппу де Немуру и тем, кто обманул мусульман, не поздоровится.
[Закрыть] выступил вслед за монсеньером Филиппом, подмигнул ему и сказал святому королю: «Сир, неужто вы поверили монсеньеру Филиппу? Да он шутит». И, услышав голос сенешала, монсеньер Филипп вспомнил о том, как велика была в короле жажда правды, и снова заговорил и сказал: «Сир, монсеньер сенешал не лжет, я говорил это шутки ради, да еще затем, чтобы узнать, что вы на это скажете». Святой король ответил: «Не ждите поздравлений за эту шутку и испытание, но смотрите, чтобы денежная сумма была выплачена полностью»[1454]1454
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 127–128.
[Закрыть].
Таинства
Людовик Святой придавал огромное значение обрядам и необходимому посредничеству Церкви и священников в религиозной жизни мирян, в том числе и короля. В XII веке, в частности, начиная с «De sacramentis» Гуго Сен-Викторского, богословие таинств закрепилось в виде семи таинств. Людовик считал, что Церковь незаменима именно в ее функции распределения таинств[1455]1455
Gy P. M., Le Goff J. Saint Louis et la pratique sacramentelle…
[Закрыть].
Позиция Людовика Святого вполне согласуется с тем, что говорит о практике таинств в ХIII веке отец Жи: «Было два таинства, обязательных для каждого: крещение, а при совершении смертного греха – исповедь»[1456]1456
Ibid. P. 112.
[Закрыть]. Нам известно, какое значение придавал Людовик Святой собственному крещению и о его рвении крестить нехристей. Крещение означало вступление в христианскую общность, подлинное рождение, рождение духовное, создававшее незаменимое условие, основу для надежды на вечное спасение, на обретение рая. Место крещения, бывшее зачастую местом рождения, в любом случае и было подлинным местом рождения. Вот почему Людовик упорно величал себя Людовиком де Пуасси, ибо в Пуасси он был крещен.
Исповеди Людовик Святой уделял особое внимание, ибо это таинство снимает смертные грехи и возвращает состояние чистоты, обретаемой при крещении. XIII век был веком исповеди. В 1215 году, через год после появления на свет Людовика, IV Латеранский собор ввел обязательную ежегодную исповедь для всех христиан. Для Людовика Святого такого годичного ритма было недостаточно: он позволял нарушать чересчур длительные интервалы, если опасность смертного греха была слишком велика. Ритм, способствующий вечному спасению, – неделя, а день недели, который особенно подходит для покаяния, – пятница. Но король опасался, как бы не впасть в грех, быть может смертный, между пятницами, особенно ночью, в это время искушений, время дьявольских козней. Отсюда – потребность, чтобы рядом с покоями всегда находились исповедники: один – днем, а другой – ночью, которые, сменяя друг друга, выслушивали бы его исповеди.
Удивительно, но среди соблюдаемых Людовиком таинств евхаристии отводится не столь заметное место. Однако с XII века выдвигаются особые условия, при которых грешник может заслужить евхаристию, – исповедь и раскаяние: «Перед причастием следует пройти испытание совести»[1457]1457
Ibid. P. 112–113.
[Закрыть].
Но Людовик причащается не часто. Гийом де Сен-Патю вносит уточнение:
Блаженный святой Людовик был страстным ревнителем таинства причащения (тела Господа нашего), ибо каждый год он причащался шесть раз, а именно: на Пасху, на Пятидесятницу, в День Вознесения благой Девы Марии, в день Всех Святых, на Рождество и на Сретение[1458]1458
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 39.
[Закрыть].
Данный текст доносит до нас и иерархию его благочестия: почитание Христа (три причастия), Девы (два), святых (одно).
Но Людовик обставляет эти причастия рекомендуемыми «условиями достоинства» (и смирения). Он приносил оммаж телу Христа, сопровождая свои причастия (помимо предшествующей им исповеди) постами, воздержанием и молитвой. Весьма впечатляют его жесты при совершении самого акта причащения.
И он шел причаститься тела Спасителя нашего в столь великом благочестии, что перед этим мыл руки и рот и снимал шаперон и куаф. Когда он входил на хоры церкви, то не просто шел к алтарю, а продвигался к нему, стоя на коленях, и, приблизившись к алтарю, читал Confiteor[1459]1459
Ibid. P. 39.
[Закрыть].
Впрочем, XIII век – это и время расцвета евхаристического культа: в 1264 году Урбан IV учредил праздник Тела Господня, праздник Corpus Christz, когда под балдахином проносят гостию. Таким образом, этот праздник положил начало жизни сакрального объекта, который вскоре распространился на церемонии светских правителей[1460]1460
См. прекрасную книгу: Rubin M. Corpus Christi…
[Закрыть]. В ХIII веке множатся и евхаристические чудеса.
Из прочих таинств Людовик приобщился, разумеется, к таинству брака. Свою свадьбу он справил со всем возможным по тому времени благочестием, отслужив мессу и соблюдая «три ночи Товии», но брачная литургия в Средневековье не имела «того значения, какое ей будет придаваться в дальнейшем»[1461]1461
Gy Р. М., Le Goff J. Saint Louis et la pratique… P. 112.
[Закрыть].
Это относится и к соборованию. Если умирающий находится в сознании, то главное место отводится исповеди, а затем – молитвам, жестам смирения: так, тело умирающего перекладывали с постели на землю или (но королевское достоинство, безусловно, не позволяло этого Людовику Святому) переодевали в монашескую одежду. Бланка Кастильская умерла в Мобюиссоне в одеянии цистерцианки. В то же время биографы Людовика Святого, все как один, свидетельствуют, что он соборовался будучи в сознании на смертном одре в Карфагене[1462]1462
Наконец, о конфирмации в текстах того времени практически нет речи, а рукоположение, само собой разумеется, предназначено только для священников.
[Закрыть].
Людовик Святой и молитва
Вероятно, молитва[1463]1463
Ср.: La Prière au Moyen Âge, Senefiance. Aix-en-Provence, 1991. № 10. В данном случае я использую мою статью «Людовик Святой и молитва», сначала представленную на семинаре отца II. М. Жи в Высшей нормальной школе на рю-д’Ульм; впоследствии она была опубликована в сборнике статей, посвященном моему учителю и другу М. Молла дю Журдену; Le Goff J. Saint Jouis et la prière // Horizons marins, itinéraires spirituels (Ve – XVIIIe siècles) / Éd. H. Dubois, J.-Cl. Hocquet, A. Vauchez. P., 1987. Vol. I. P. 85–94.
[Закрыть] образовывала самое средоточие благочестия, означая прежде всего любовь, и устанавливала через традиционные тексты, насаждаемые Церковью и духовенством, прямую связь между Богом и молящимся, связь, имевшую особое значение, если молящийся – король, глава своего народа.
Молящийся Людовик Святой особенно часто встречается в «Житиях» его исповедника Жоффруа де Болье и Гийома де Сен-Патю. Зато таких сведений мало у других биографов, например у Жуанвиля, не больше, чем в булле о канонизации и в двух проповедях, прочитанных по этому случаю Бонифацием VIII. В булле о канонизации молитва Людовика Святого упоминается лишь дважды. Бонифаций VIII подчеркивает, что набожность короля стала заметнее после его возвращения из первого крестового похода. На протяжении Великого поста, адвента, праздничных канунов и четырех великих праздников «он предавался постам и молитвам» (in jejuniis et orationibus existebat)[1464]1464
Boniface VIII. P. 158.
[Закрыть]. Папа непрестанно говорит о продолжительности молитв, своего рода вживании в молитву, но не это самое важное с точки зрения Курии, чтобы стать святым. Бонифаций напоминает и о молитвах короля на смертном одре. Благодаря им он умер доброй смертью:
Вверив свою душу Богу благочестивыми молитвами и произнеся буквально следующие слова: «Отче, я предаю душу мою в руки Твои», он счастливо отошел ко Христу (suam Domino deuotis precibus animam recommendans, ac literaliter exprimens verba sequentia, videlicet: Pater, in manus tuus commendo spiritum meum, féliciter migravit ad Christum)[1465]1465
Ibid. P. 159.
[Закрыть].
Людовик обращался к молитвам и к распространенным формулам, но произносил их не машинально, а вкладывал в слова их реальный и глубокий смысл (literaliter exprimens).
Такой образ молящегося короля возникает и из советов, которые он дает в «Поучениях» сыну. В церкви во время мессы тот должен молиться «вслух и мысленно». Произнося слова молитвы, следует одновременно и осмыслять их[1466]1466
O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 186.
[Закрыть]. Особое внимание молитве следует уделять с момента освящения по мере приближения причастия. По версии Жуанвиля, он советовал сыну: «Молись Богу сердцем и устами особенно во время мессы, (когда) совершается освящение» – и далее он дает такой совет: «И неустанно предавайся молитвам (proieres) и ищи отпущения грехов (indulgences)». Границы благочестия короля размыты; сердечный порыв смешивается с обрядами, установленными независимо от него.
Жуанвиль говорит о молитвах короля лишь дважды. Сначала в связи со смертью матери, о чем Людовик Святой узнал лишь по прошествии нескольких месяцев. Известно, что скорбь его была безмерна.
Он отправил во Францию «церквам целый тюк посланий о молитвах с просьбой молиться о ней»[1467]1467
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 331.
[Закрыть].
Жуанвиль вновь говорит о молитвах Людовика Святого, повествуя о его смерти со слов очевидца, графа Пьера Алансонского, сына короля:
… чувствуя приближение смерти, он воззвал о помощи к святым и особенно к святому Иакову и произнес молитву (oraison), начинавшуюся словами Esto, Domine, то есть «Господи, будь стражем и заступником народу Твоему». Потом он призвал на помощь святого Дионисия, покровителя Франции, произнося такую молитву (oraison): «Господи, сподоби нас отринуть блага земные и не убояться превратностей судьбы»[1468]1468
Ibid. P. 407.
[Закрыть].
Лексикон молитвы прост: по-латыни orare, oratio и изредка preces, по-французски «oraison» (и иногда «оrеr») и реже «prier», «prières» (proieres). Но то, как молился Людовик Святой, детально описано его биографами, и особенно Жоффруа де Болье и Гийомом де Сен-Патю.
Жоффруа, говоря о благочестии короля во время мессы и проповедей, детально описывает то, как он молится[1469]1469
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 13–14. Я вновь обращаюсь здесь (по поводу молитвы) к моментам, описанным выше, с. 425–426, в связи с тем, как Людовик Святой распоряжался временем. В данном случае будут приведены дополнительные детали.
[Закрыть].
Молебны, которые он слушал ежедневно, – это канонические часы и часы Пресвятой Девы, и он желал слушать их с пением. Находясь в пути, он тоже хочет их слушать и тихо произносит вместе с капелланом. Ежедневно он читает вместе с капелланом, даже если это не праздники, службу по усопшим с девятью lectiones, то есть избранными местами из Писания или Отцов Церкви, включенными в службу. Почти каждый день он слушал мессы, нередко три или четыре. Узнав о недовольстве знати тем, что он слишком много времени уделяет мессам и проповедям, Людовик ответил, что они вряд ли сказали бы так, узнав, что он вдвое больше времени проводит за игрой в кости или на охоте[1470]1470
Известно, что ордонансы 1254 и 1256 годов предписывали королевским чиновникам наказывать, между прочим, за азартные игры не только в королевском домене, но и в королевстве в целом.
[Закрыть].
Ближе к полуночи король имел обыкновение подниматься, чтобы петь заутреню со своими капелланами и клириками в королевской капелле, а вернувшись с заутрени, использовал время отдыха (quietum spatium), чтобы молиться у своего ложа. В таком случае он не опасался, что кто-то помешает ему всецело отдаваться Господу. Людовик хотел молиться столько, сколько длится заутреня в церкви. Но когда неотложные дела не позволяли ему вставать чуть свет, чтобы успеть к приме и поскольку такие бдения ослабляли его тело и серьезно сказывались на его здоровье, он в конце концов внял советам и просьбам своих близких и стал подниматься к заутрене в такое время, когда мог послушать подряд, с минимальным разрывом, приму, мессы и прочие часы. Король не любил, если во время пения часов его отвлекали разговорами, разве только в экстренных случаях, да и тогда он лишь на краткий миг прерывал молитву. Так бывало не только в королевском дворце, но и нередко в одном из монастырей.
Людовик уделял особое внимание великим праздникам и всегда присутствовал на торжествах. Он очень любил пение во время служб: по мере расширения крута клириков его капеллы певчих становилось все больше. Особой его любовью пользовались «крестники», то есть дети хора, как правило, бедные студенты; в конце концов создалась настоящая церковная певческая школа.
Молитва означала для Людовика Святого сильное эмоциональное переживание, и он надеялся благодаря ей наконец почувствовать, как слезы струятся по его щекам, стекая ко рту.
Посещая дом какой-либо монашеской конгрегации, он настойчиво просил монахов молиться о нем и о его близких, живых и мертвых. Когда в зале капитула король коленопреклоненно молил об этом, то при виде него у монахов на глаза нередко наворачивались слезы. В поисках помощи (suffrages, молитв и месс) не только для себя и своей семьи, но и для приближенных, слуг, покойных друзей, он проявлял такую же преданность и солидарность по отношению к «искусственной» семье, созданной его окружением, как и к родной. Молитва образует узы по крови, узы, связующие сердца.
