Текст книги "Людовик IX Святой"

Автор книги: Жак ле Гофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 60 страниц)

Ритуал коронации

В последние годы правления Людовика Святого церемонии, составлявшие основу сакрализации королевской власти, оформились в ритуал.

Утром в день коронации короля ласково будили пришедшие к нему в покои два епископа. Эго было началом той процедуры, которая заканчивалась торжественным обрядом инициации; после совершения этой церемонии король, избранный по обычаю передачи власти к перворожденному наследнику по мужской линии, становился преображенным королем, сакрализованным божественным миропомазанием, которое осуществляла Церковь в обмен на королевские клятвы. Реймсская литургия соединяла клятвы, миропомазание и вручение королевских инсигний с двумя важными процедурами – коронацией и интронизацией[1600]1600
  Трону следовало бы посвятить специальное исследование.


[Закрыть]. Она завершалась первым королевским возложением рук, ибо вместе с помазанием чудесным и действенным миром он обретал способность исцелять, и как королевская особа, помазанная этой чудотворной жидкостью, мог возлагать руки на больных золотухой, чудесным образом исцеляя их.

Кроме того, Реймсская церемония объединяла благодаря присутствию и участию в ней церковных глав, три храма, где локализовалась королевская религия: Сен-Реми в Реймсе, представленный его аббатом, хранившим святой сосуд, Реймсский собор, место коронации, осуществляемой его архиепископом[1601]1601
  Или, sede vacante, его викарным епископом, чаще всего первым, епископом Суассона.


[Закрыть], и, наконец, Сен-Дени, представленный аббатом, хранившим королевские инсигнии, где для каждого короля в сакральности монастырского погребения завершалось отправление сакральной и церковной власти, которой он был облечен с момента коронации.

При Людовике Святом создание «королевской религии» достигло почти апогея.

Новые ordines отмежевали церемонию коронации во Франции от общеевропейского ритуала, частью которого она была с самого начала и, в частности, с ordo Фульрада в конце X века. Если фрагмент одной из клятв, приносимых королем Франции, был заимствован из императорского ordo, то есть имел силу только в устах императора, то, думается, это случилось не потому, как полагает Шрамм, что его забыли вычеркнуть, но потому, что король Франции обрел в нем торжественное средство самоутверждения пусть еще не как imperator in regno suo («император в своем королевстве»), но, используя слова Иннокентия III о Филиппе Августе, как «не признававший иной верховной власти в своем королевстве»[1602]1602
  Это веха на пути создания того, что Ж. Кринен назвал империей короля: Krynen J. L’Empire du roi…


[Закрыть].

Новые ordines ставят в центр церемонии посвящения литургию святого сосуда и тем самым провозглашают превосходство короля Франции над всеми другими христианскими королями, ибо только он помазан чудесным миром, хранящимся в реликвии: он — rex christianissimus. И Людовик Святой с тем большим правом мог пользоваться способностью исцелять золотушных, возлагая на них руки, что он, несомненно, применял эту способность институционно и законно.

Вместе с новыми ordines появилась и новая королевская инсигния – длань правосудия. Ибо правосудие, наряду с миром, в монархической и особенно христианской монархической идеологии – главная королевская функция и самая основа ритуала миропомазания.

Не забудем в связи с ритуалом коронации, утвердившимся вместе с ним, что Людовик Святой – король, который реорганизовал королевский некрополь Сен-Дени и превратил его в священный некрополь par excellence династии Капетингов или даже французской монархии: некрополь, предназначенный для миропомазанных и коронованных королей и королев, некрополь, в котором утверждается священный континуитет трех династий, восходящий ни больше ни меньше к reditus ad stirpem Karoli, к династии Каролингов. Расставляя надгробия с королевскими скульптурными изображениями, французская монархия утверждала свои сакральные связи с прошлым, с его непрерывной чередой королей и королев, и настоящим, синхронно связующим останки и образы суверенов, которые на самом деле сменяли друг друга, и с будущим, в которое всматривались незрячие глаза этих королевских изваяний.

Святость Людовика Святого

Святой мирянин. – Образцы святости Людовика Святого. – Чудеса Людовика Святого. – Чудеса и житие. – Мощи. – Последний из святых королей.

Хотя святость Людовика Святого можно связать с разными образцами святости прошлого или настоящего, все же ее самобытность бросается в глаза. В ней сочетаются разные типы святости, и она тяготеет к преобразованию средневековой концепции святости;[1603]1603
  Vauchez A. La Sainteté en Occident…


[Закрыть] это синтез и достигшее кульминации выражение всего, что входило в понятие святости в XIII веке.

Ее оригинальность явствует прежде всего из совокупности источников. Королевская функция Людовика Святого позволяет изучить по нетенденциозным источникам, возникшим еще при его жизни, когда и речи не шло о святости, как постепенно складывалось представление о нем как о святом. Хроники Мэтью Пэриса и Салимбене Пармского выводят его на сцену и выделяют в нем черты, которые уже являются чертами определенного типа святого, еще до его канонизации. Так, первый восхваляет егоpuritas conscientiae[1604]1604
  Чистота совести (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть], говоря о миссии, возложенной на его ревизоров, и об отношении к королю Англии. Второй дает набросок незабываемого портрета короля, короля-паломника и кающегося грешника. В королевских актах, изданных Людовиком, видны замыслы и решения суверена, горевшего желанием стать королем-христианином. Тщательное изучение ордонансов его правления, их содержания и эксплицитных мотивировок, не только Великого ордонанса «нравственного порядка» 1254 года, но и всей совокупности главных указов короля, позволяет, как известно, понять ментальные структуры монарха, спиритуальность и действия которого были направлены на превращение его в святого по ходу осуществления политической власти, связывавшей построение французского монархического государства и проведение христианской политики в единое целое.

Тексты агиографического характера, повествующие о нем и датируемые периодом между его смертью (1270) и канонизацией (1297), исключительно точно и ярко раскрывают, почему и как готовится канонизация средневекового персонажа. В них нам предстает хроника заранее объявленной святости. В частности, это наблюдается в «Vita», написанном исповедником короля доминиканцем Жоффруа де Болье. Оставленный им образ короля основан на впечатлениях его приближенных, династических мотивировках королевской семьи, религиозных концепциях нищенствующих орденов и конечно же на агиографической политике Григория X, одержимого идеей крестовых походов. О том же свидетельствует послание прелатов церковной провинции Санс коллегии кардиналов, в котором в 1275 году объявляется канонизация усопшего короля и которое представляет собой подлинную программу королевской святости, разработанную особой представительной партией французской Церкви. То же самое можно сказать и о послании, адресованном новым королем Филиппом III, сыном и преемником Людовика IX, всему французскому духовенству. В уникальном документе от имени пришедшего к власти короля в общих чертах представлен набросок модели короля, не только воплотившего идеал короля-христианина, но о котором его преемник говорит, что он уже вступил ad aeternum regnum, et gloriam sine fine, «в вечное Царство и в бесконечную славу».

Показания, данные на процессе канонизации Людовика Святого, как известно, утрачены, за исключением нескольких фрагментов, но францисканец Гийом де Сен-Патю, исповедник королевы Маргариты, пользовался этими показаниями при написании своих «Miracula»[1605]1605
  «Чудеса» (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Представляющие множество этапов собирания свидетельств, эти тексты позволяют проследить, как эволюционирует образ святости Людовика Святого со дня его смерти, как он постепенно обнажается, сбрасывая реальные события жизни святого короля, и превращается в идеальный образ, образ всецело духовный и почти совершенно оторванный от истории. С другой стороны, в них предстает второй компонент святости – чудеса, образующие резкий контраст «биографическому» компоненту.

Зато булла о канонизации и проповеди, прочитанные по этому случаю Бонифацием VIII, тексты, которыми незаслуженно пренебрегают историки, занимающиеся Людовиком Святым, доносят до нас то, как виделась святость короля Папе и Курии. Это видение порой отличается, даже, можно сказать, отрывается от образа, который преподносят нам историки Нового времени и на котором порой лежит налет анахронизма. Так, папские тексты обходят молчанием идею, что, умирая в крестовом походе, Людовик стал мучеником, идею, проводимую французскими сторонниками его канонизации (ее подхватил Жуанвиль), которую сам Людовик высказывал относительно своего брата Роберта I Артуа и его товарищей, павших в 1250 году в битве при Мансуре. Следует также учитывать и литургические тексты, появившиеся вскоре после канонизации. В одном из них, например, Людовик Святой выступает как norma sanctitatis regibus («норма святости королей»), а это значит, что историку необходимо включить его в типологию святых королей. Такое заманчивое исследование можно было бы расширить и углубить[1606]1606
  Folz R. La sainteté de Louis IX d’après les textes liturgiques de sa fête…


[Закрыть].

В этот перечень надо включить и текст, написанный самим Людовиком Святым, «Поучения» его сыну и дочери. Королевское зеркало, которое король подносит своему преемнику, но сначала самому себе, содержит набросок автопортрета святого короля. Р. Фольц прекрасно показал, как ярко проявляется его самобытность в сравнении с «Libellus de institutione monim»[1607]1607
  «Книжечка о формировании нравов» (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть], приписываемой венгерскому королю Иштвану Святому и предназначенной для воспитания его сына. Такое сравнительное исследование позволяет измерить расстояние, отделяющее святого короля-христианина XI века, только что обращенного в государстве на периферии христианского мира, от другого святого короля-христианина ХIII века, christianissimus, наследника долгой благочестивой династической традиции, развивавшейся в самом сердце христианского мира. Более того, эти тексты следует включить в совокупность речений Людовика Святого. В век «нового слова» Людовик Святой произносит слово святого короля.

Наконец, список венчает уникальный документ, сочинение трудно определяемого псевдоагиографического жанра, написанное мирянином, – «Житие Людовика Святого» Жуанвиля.

Святой мирянин

Если теперь попытаться охарактеризовать святость Людовика Святого, то следует подчеркнуть, что ее самобытность, более всего ощущавшаяся современниками, в том, что это святость мирянина, – редкая категория в Средние века[1608]1608
  Vauchez A. Les Laïcs au Moyen Âge…


[Закрыть]. Людовик Святой – святой король-мирянин, ставший таковым после григорианской реформы, которая отмежевала клириков от мирян. Будучи все без исключения мирянами, святые короли предшествующих веков все же были отмечены священнической сакральностью. Если хоть какой-то французский король ХIII века сохраняет и даже усугубляет, как увидим, некий освященный характер (признанный, несколько сдержанно, Церковью и, во всяком случае, тем, что можно назвать общественным мнением), он уже не тот rех sacerdos («царь-священник»), какими были прежде императоры и более или менее по их образу и подобию – короли. Жуанвиль, сам будучи мирянином, прекрасно запечатлевает уникальность святого мирянина Людовика.

Этот святой особенно заявляет о себе как о мирянине в трех сферах: сексуальность, война и политика.

Григорианская реформа превратила сексуальность в пропасть, отделяющую клириков от мирян[1609]1609
  Имеется в виду введенный в рамках григорианской реформы, направленной также и на усиление аскетических начал в Церкви, целибат (обет безбрачия). Это произошло окончательно на Латеранском соборе 1059 г. До этого в Католической Церкви, как и до сих пор в Православной, целибат был обязателен лишь для архииереев, но не для пресвитеров и диаконов. Отныне же безбрачие стало обязательным для всех. Более того, мирянам запрещалось повиноваться женатым клирикам, участвовать в проводимых ими богослужениях, принимать таинства и т. д. Эго решение было встречено в штыки большинством низшего духовенства, но охотно поддержано широкими массами, бывшими на стороне тех, кто выступал за чистоту Церкви. По массовым представлениям, не совпадавшим, кстати, с официальным учением, чем ближе священник к состоянию святости (то есть целомудрен, не сребролюбив и т. п.), тем действеннее совершаемые им таинства, особенно отпущение грехов.


[Закрыть]. В силу этого агиографы Людовика Святого, особенно его исповедники, неустанно говорят о непогрешимости короля по части исполнения его супружеского долга, что прежде всего и характеризует мирянина. Людовик Святой и королева Маргарита не только (ибо для Церкви брак и половые отношения в нем основаны на взаимном согласии супругов) соблюдают периоды запрета на обычно дозволенные сексуальные отношения, отношения между супругами, «время поцелуев»[1610]1610
  Flandrin J.-L. Un temps pour embrasser…


[Закрыть], но вводят еще и дополнительные сроки воздержания. Людовик был подвижником, героем в сфере супружеского долга. Это один из аспектов его святости, напоминающей святость германского императора Генриха II. Говорили, что Генрих II, скончавшийся в 1024 году, «всецело отвечал образу святого короля до григорианской реформы» и что спустя столетие после его смерти его канонизация оказалась невозможной, ибо он совершенно не отвечал типу короля, носителя духовной власти, определение которой было дано григорианской реформой, отвергнувшей традицию сакральной королевской власти. Так случилось, что по прошествии более ста лет духовенство Бамберга сложило легенду о платоническом браке Генриха II с Кунигундой Люксембургской, вследствие чего Евгений III объявил в 1146 году о святости императора, основываясь в значительной мере на том факте, что он «до конца жизни сохранил абсолютную непорочность». Дух реформы, в конце концов, перекроил биографию Генриха II, но мнимая непорочность последнего вовсе не была сродни половому воздержанию Людовика IX[1611]1611
  Folz R. Les Saints Rois du Moyen Âge en Occident (VIe – ХIII siècles).


[Закрыть]. Только этот последний полностью удовлетворяет примеру надлежащих (более чем надлежащих) половых отношений супругов-мирян, которые, если речь идет о короле, должны в ХIII веке сочетаться с королевским династическим долгом, с долгом продолжения рода.

Людовик также святой рыцарь, святой воитель. Этот аспект его личности и жизни едва ли был бы уловим, будь в нашем распоряжении лишь агиографические сочинения людей Церкви. Таковым он предстает в изображении Жуанвиля. Король соблюдает два великих правила христианской войны, войны справедливой, войны законной. В отношении неверных это модель священной войны. Несмотря на то, что официальная Церковь отказалась превратить его в святого мученика, он стал одним из весьма редких святых крестового похода. Ж. Ришар и У. Ч. Джордан, столь детально изучившие, как очарован был Людовик Святой крестовыми походами, возможно, не слишком ясно разглядели в Людовике IX святого крестоносца[1612]1612
  Le Goff J. Saint Louis, croisé idéal?..


[Закрыть]. По правилам христианский государь ни в коем случае не должен был превращаться в агрессора и всегда стремиться к справедливому миру. И здесь Людовик Святой являет собою образец. Он – миротворец, рискуя навлечь на себя упреки своих приближенных, которым его отношение к королю Арагона и особенно к королю Англии кажется слабостью. Но он сумел стать святым миротворцем, всецело преданным интересам французской монархии, например, как он сам это подчеркивал, связав оммажем короля Англии с королем Франции.

В политике ему хотелось быть идеальным королем-христианином. Отсюда так важны не только его «Поучения», но и пять «Зерцал государей», сочиненных во время его правления и по его повелению и интенции или его окружения, особенно «Eruditio regum et principum»[1613]1613
  «Воспитание королей и князей (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть] францисканца Жильбера из Турне (1259), позволяющие осмыслить его святость в идеологическом аспекте[1614]1614
  К этим пяти «Зерцалам» можно добавить «De eruditione principum» («О воспитании государей» (лат.). – Примеч. пер.) доминиканца Гийома Пейро (ок. 1265), хотя оно, конечно, не оказало на короля и его правление никакого влияния, и с еще большей натяжкой «De regimine principum» («О правлении государей» (лат.). – Примеч. пер.), сочинять которое для короля Кипра начал около 1265 года Фома Аквинский, а закончил в 1304 году Птоломей из Лукки. Далее я говорю о «De morali principis institutione» («О нравственном воспитании государя» (лат.). – Примеч. пер.).


[Закрыть]. В этом отношении было бы интересно сравнить эти «Зерцала государей» с современным им норвежским «Spéculum regale»[1615]1615
  «Королевское зерцало» (лат). – Примеч. пер.


[Закрыть] (ок. 1260), недавно включенным в типологию «Зерцал государей»[1616]1616
  Bagge S. The Political Thought of the King’s Mirror. Odense: Odense University Press, 1987;
  Mar Jonsson E. La situation du Spéculum regale dans la littérature occidentale // Etudes germaniques. 1987. Octobre – décembre. P. 391–408.


[Закрыть]. Почти буквально следуя замечательному исследованию Э. Мар Ионссона, я все же не согласен с его идеей, что «Fürstenspiegel»[1617]1617
  «Зерцало государей» (нем.). – Примеч. пер.


[Закрыть] не развиваются во времени» и что «в их разнообразии они со времени их появления обладают единством, которое, таким образом, можно вписать в la longue durée». Я же наблюдаю ярко выраженную трансформацию идеала государя от каролингских «Зерцал государей» до «Зерцал», возникших в период с 1160 года и примерно до 1260 года, круглые даты, между которыми появился «Policraticus» Иоанна Солсберийского (1159) и «Institutio Trajani», включенный в него и ошибочно приписываемый Плутарху; неизвестно, был ли трактат сочинен ок. 400 года в Риме, или придуман самим Иоанном Солсберийским. Новый этап наступил после 1260 года с появлением сочинений Фомы Аквинского и Эгидия Римского, но эти «Зерцала государей», на которых лежит отпечаток аристотелизма, инспирировались уже совсем иной политической идеологией, чем та, которая вдохновляла Людовика Святого и его окружение. Поскольку политическая святость короля в управлении королевством и позиция монарха по отношению к его подданным подпала под влияние «Зерцал государей», на святости Людовика остался след «Возрождения» XII века, в том числе теории общества как организма, согласно которой король превращается в главу тела, тела политического.

Имея в виду великий opus politicum, большой политический трактат, из которого Винцент написал только «De morali principis instiutione» и «De eruditione filiorum nobilium»[1618]1618
  «О воспитании детей знати» (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть], то он должен был диктовать поведение государя, его советников и чиновников в том, что касается «честности жизни и спасения души»[1619]1619
  Этими уточнениями к тексту я обязан докладу Р. И. Шнайдера, прочитанному в университете Гронингена 23 января 1987 года: Schneider R. J. Rex imago Trinitatis: Power, Wisdom and Goodness in the De morali principis institutione of Vincent de Beauvais. Искренне благодарю Р. И. Шнайдера за любезное предоставление мне неизданного текста этого доклада.


[Закрыть].

В данном случае, быть может, больше, чем в других «Зерцалах государей», мы попадаем в сферу, объединяющую идеального короля и святого короля в том смысле, который придавался им в XIII веке, хотя Винцент из Бове обращается и к другим каролингским авторам «Зерцал государей», а также к «Policraticus» Иоанна Солсберийского и к «De constituendo rege» («Об институте короля») цистерцианца Элинанда де Фруамона, которого он включил в свою «Хронику» («Chronicon», книга XI)[1620]1620
  Как много мы потеряли бы, если бы Винцент из Бове не воспроизвел его в XXIX книге своего «Spéculum historiale».


[Закрыть]. В нем он ставит в пример королям Карла Великого, и этот трактат включается в великое движение Капетингов за reditus ad stirpem Karoliy имевшему важное значение для Филиппа Августа, Людовика VIII и самого Людовика IX[1621]1621
  См. Schneider R. J. Vincent of Beauvais on Political Legitimacy and the Capetian Dynasty: The Argument of the De morali principis institutione, доклад на 22-м Международном конгрессе медиевистов «Тысячелетие Капетингов: 987–1987» (Каламазу, 8 мая 1987).


[Закрыть].

Главной темой здесь мне представляется тема rex imago Trinitatis (король – «образ Троицы»), вариант темы короля – «образа Божьего» – трехфункциональная структура, отличная от индоевропейской трех-функциональности, но не порывающая с нею[1622]1622
  Несмотря на относительный успех «Зерцал государей», концепция короля – «образа Божьего» оставалась основополагающей у богословов и, вероятно, в обычной ментальности.


[Закрыть].

Винцент приписывает королю одну добродетель, virtus, которая проявляется в трех свойствах: власть, мудрость и милость. «Власть» (potentia) видится Винценту согласно пессимистической теории происхождения королевской власти как узурпации, по линии, идущей от Каина и Нимрода, как это выражено Жаном де Мёном в «Романе о Розе». Но он ее оправдывает необходимостью подавлять зло, проникшее в общество с «порчей природы», с первородным грехом. Впрочем, король, который «по праву» («droitement») облечен властью, может и должен контролировать ее посредством второго атрибута, «мудрости» (sapientia), позволяющей ему избежать превращения власти в тиранию. Наделенный мудростью, он благоразумно относится к войне, с умом выбирает друзей, советников и чиновников; она обязывает его быть сведущим в священных и профанных сочинениях. Троицу королевских добродетелей венчает третье свойство – «милость» (bonitas), ибо государь обязан «быть милостивее всех тех, кем он правит». Это достигается тем, что он гонит прочь зависть, лесть и угодничество. Милость приближает «доброго» короля к святости.

В Людовике Святом индивидуум и идеальные образцы исторически неразделимы. И потому, как мы видели, изучать «подлинного» Людовика Святого – значит изучать образцы его святости.

Образцы святости Людовика Святого

Первый образец – библейский. Нам уже известно, что Людовик Святой – новоявленный Иосия. Он схож с Иосией в том, что «подобного ему не было царя прежде его, который обратился бы к Господу всем своим сердцем, и всею душою своею, и всеми силами своими; и после него не появилось равного ему» (Жоффруа де Болье). Как Иосия, Людовик Святой в первой половине своего царствования был боголюбив; но во второй, после крестового похода, он обрел подлинное обращение. Действительно, Иосия, восстанавливая Храм, нашел в нем книгу закона, Второзаконие, и на этой основе возобновил связь с Богом, отпраздновал необычайную Пасху в честь Яхве в Иерусалиме и умер в Мегиддоне, сражаясь с Фараоном. Так, согласно Библии, царь переходит от благочестия к святости.

Второй образец – капетингский. Уже в XI веке Эльго из Флёри сделал попытку превратить Роберта Благочестивого в святого, выделяя некоторые стороны поведения сына Гуго Капета, сходство которых с благочестием Людовика Святого поразительно. Еще удивительнее то, что и окружение Филиппа Августа попыталось сразу после его кончины превратить его в святого, тоже обращаясь к тем чертам милосердия, которые с еще большей очевидностью свидетельствуют в пользу Людовика Святого[1623]1623
  Ср.: Baldwin J. W. Philippe Auguste et son gouvernement… P. 491–495.
  См. также: Le Goff J. Le dossier de sainteté de Philippe Auguste…


[Закрыть]. Святыми Капетингами не стали ни Роберт Благочестивый, ни Филипп Август; это удалось Людовику Святому. Он – династический святой, и его канонизация, безусловно, имела политический аспект; в 1297 году Бонифаций VIII еще питал иллюзию, что ему удастся подкупить внука Людовика Святого Филиппа Красивого, но последний вступил с ним в беспощадную борьбу.

Наконец, святость Людовика Святого отвечает королевскому образцу, образцу святых королей[1624]1624
  См.: Folz R. Les Saints Rois du Moyen Âge en Occident…


[Закрыть]. Но между королями-страстотерпцами Высокого Средневековья, королями-исповедниками XI–ХII веков, ассоциирующимися с моментами обращения народов, с монашескими образцами, с идеологией сакральной королевской власти, и Людовиком Святым больше разрывов, чем непрерывности. Надо уметь сопротивляться обманчивой большой длительности (une fausse longue durée) королевской святости. Святость Людовика совсем иная.

Прежде всего, на ней лежит отпечаток двойного образца, характерного для XIII века. Людовик – святой нищенствующих монашеских орденов, в окружении которых он жил, вдохновлялся и формировался ими до такой степени, что его агиографы и враги поговаривали о том, что он хотел стать одним из братьев монахов. В этом не было необходимости, поскольку речь шла об орденах, при которых существовали терциарии, братства мирян, но и в этом случае королевская функция и королевское величество были несовместимы со вступлением в орден. А. Буро упрямо усматривал в святости Людовика Святого, находившегося под влиянием нищенствующих орденов, «общественную фигуру личного благочестия»[1625]1625
  Boureau A. Saint Louis // Histoire des saintes et de la sainteté chrétienne / Ed. A.Vauchez. P., 1986. T. VI. P. 196–205.


[Закрыть].

Второй образец того времени – это образец безупречного человека, в котором соединились куртуазия и рассудок, доблесть и умеренность и который мог достичь религиозных вершин. Людовик Святой – безупречный святой, куртуазный герой, одержимый благочестием, средневековый Полиевкт[1626]1626
  Полиевкт согласно житию был римским легионером, казнен в римской провинции Армения за публичное исповедание христианства и отказ отречься во время гонений императора Деция (авторов жития, видимо, не смущало, что Деций умер на шесть лет раньше Полиевкта). Здесь, однако, скорее всего имеется в виду не реальный святой (или персонаж жития), а главный герой одноименной драмы Корнеля (1640), для которого указанный святой послужил лишь прообразом. Герой Корнеля – идеальный христианин, идущий за веру на смерть, несмотря на уговоры жены и тестя – наместника Армении. Но это – святой из благородного сословия, святой, бывший воином, святой мирянин, никак не соотносящийся с аскетическим идеалом святости.


[Закрыть].

Следует пояснить святость Людовика с помощью двух взаимодополняющих вопросников, набросанных выше. Первый касается характера и функций короля Франции в XIII веке. Следует различать в Людовике IX индивидуального святого короля и короля-христианина, функционального и коллективного. Святость Людовика Святого индивидуальна, не привязана автоматически к королевской функции, зависящей просто от решения понтифика.

Следует также проанализировать характер, состав и действие лобби, которые произвели, сконструировали святость Людовика Святого и добились ее признания: запоздалые сторонники крестового похода, начиная с Григория X; династия Капетингов, особенно его внук Филипп Красивый; французская Церковь, громко заявившая о себе в прошении кардиналам от прелатов провинции Санс и французской партии при Римской курии; само собой разумеется, нищенствующие ордены, а также voxpopuli[1627]1627
  Глас народа (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Людовик Святой – французский святой, святой нищенствующих орденов, «народный» святой, стихийно признанный и общественным мнением.

Второй вопросник касается чудес.

Чудеса Людовика Святого

При изучении чудес Людовика Святого вырисовывается гораздо более традиционный образ его святости. Это преимущественно чудеса исцеления, чудеса плоти. Но такая чудотворная святость обнаруживается только после смерти короля, что соответствует предписаниям Иннокентия III, признававшего подлинными (дабы избавиться от мнимых псевдопророков и лжесвятых, совершающих чудеса при жизни) только чудеса, явленные после смерти[1628]1628
  A. Воше прекрасно показал, что эта концепция внедряется на протяжении ХIII века медленно и весьма робко: Vauchez A. La Sainteté…


[Закрыть]. И опять-таки Людовик выступает святым, весьма ортодоксальным, святым, который повинуется предписаниям Церкви. Надо внимательнее присмотреться к этим чудесам[1629]1629
  Здесь я излагаю основные положения моей, уже упомянутой, работы: Le Goff J. Saint de l’Église et saint du peuple: Les miracles officiels de Saint Louis entre sa mort et sa canonisation (1270–1297).
  См. замечательное исследование, проведенное независимо от меня в несколько ином направлении, истории тела (я использую его, говоря о теле Людовика Святого, – ч. III. гл. X): Shennaf S., Redon О. Les miracles de Saint Louis…


[Закрыть].

Христианский святой определяется по качеству его жизни и чудесам. Исследование чудес Людовика Святого, явленных в годы до или после канонизации и во время процедуры канонизации, должны позволить ответить на двойной вопрос: каково значение чудес для канонизации Людовика Святого? Как уравновешиваются, с одной стороны, его жизнь и добродетели, а с другой – чудесные деяния? Был ли Людовик Святой самобытен в его чудесах?

Шестьдесят пять из официально признанных чудес позволяют установить время и место, где они были явлены, лиц, испытавших на себе их действие, а также характер этих чудес.

Итак, первое и самое главное: все чудеса Людовика Святого имели место после его смерти. Об этом нередко говорят биографы. Уже Жоффруа де Болье писал, что они последовали за погребением костей короля в Сен-Дени: «Sepultis igitur ossibus sacrosanctis divina non defuere magnalia; sed mox mirificavit Dominus sanctum suum…»[1630]1630
  «После захоронения святых костей божественные чудеса не заставили себя ждать; Бог поспешил послать своему (новому) святому чудеса» (Recueil des historiens… T. XX. P. 25).


[Закрыть]. Гийом Шартрский, сравнивший почившего короля с Солнцем, «новое Солнце взошло на Западе» (sol novus ortus in partibus Occidentis), утверждает, что после его успения, то есть смерти, он «все так же сиял благодаря свету своих чудес» (post occasum etiam lucere non desinens miraculorum evidentium claritate)[1631]1631
  Guillaume de Chartres. De Vita et de Miraculis… // Ibid. P. 28.


[Закрыть]. A в булле о канонизации, изданной 11 августа 1297 года, Бонифаций VIII подчеркивал, что Христос пожелал, чтобы после смерти святой король «воссиял множеством чудес, как блистал (при жизни) множеством добродетелей»[1632]1632
  Boniface VIII // Ibid. T. XXIII. P. 159.


[Закрыть].

Таким образом, святость Людовика IX удовлетворяет требованиям Иннокентия III, выдвинутым столетием раньше. Необходимо было четко различать два проявления святости: добродетели при жизни, чудеса только после смерти. До тех пор Церковь так или иначе соглашалась с общественным мнением, если оно приписывало прижизненные чудеса людям, которых тут же признавала святыми. Но отныне Папа и Курия стали распоряжаться признанием святости, введя процедуру канонизации. Очень важно было представить всецело ортодоксальный образ святого, согласующийся с генеральной линией развития Церкви, всеми способами старавшейся избавиться от «народной» религии, которую она до тех пор не терпела и не признавала, старательно заботясь о том, чтобы святого при его жизни не могли принять за кудесника[1633]1633
  Позиция Иннокентия III нашла выражение в булле о канонизации святого Омебона (12 января 1199 года):
  Das Register Innocenz III / Ed. O. Hageneder, A. Haidacher. Graz; Kôln, 1964. Bd. I. S. 761–764;
  «Хотя, согласно правдивому свидетельству, для того чтобы душа достигла святости в торжествующей Церкви, требуется только неизменное постоянство, ибо “тот, кто будет постоянным до конца, спасется”, в то же время в воинствующей Церкви для того, чтобы обрести репутацию святого, необходимо лишь следующее: добродетель нравов и подлинность знамений, то есть благочестивых дел при жизни и явление чудес после смерти».
  См.: Vauchez A. La Sainteté en Occident… P. 42–43.


[Закрыть]. Следствием политики, признававшей чудеса после смерти, была концентрация чудес на могилах святых, в духе древней христианской традиции.

При жизни Людовика Святого было явлено всего одно чудо, да и то он не был его автором (или, вернее, божественным орудием), а испытал его действие на себе. Бонифаций VIII, желая создать атмосферу святости и чудес при жизни короля, а точнее – в период, особенно, на его взгляд, того заслуживавший, – во время плена в Египте, говорит об одном явленном тогда чуде. Однажды король, молившийся в дальнем покое, посетовал, что у него нет требника и он не может читать канонические часы. Бывший при нем монах утешал его, но король вдруг обнаружил рядом с собой свой требник, который Бог ему чудесным образом ниспослал[1634]1634
  Recueil des historiens… T. XXIII. P. 150.


[Закрыть].

За этим исключением, остальные чудеса дожидались кончины короля. Но тогда они явились в изобилии. Все началось по пути возвращения останков короля из Туниса в Париж и в Сен-Дени. Жан де Винье, как известно, говорит о двух чудесах, явленных в Сицилии во время перенесения сердца и внутренностей короля, которые выпросил его брат Карл Анжуйский для монастыря в Монреале. В официальном перечне упоминаются два чуда, явленные на пути мощей короля на севере Италии, в Парме и Реджо-нель-Эмилия (чудеса LXIV и LXV Гийома де Сен-Патю). Еще одно чудо совершилось при внесении останков короля в Париж (чудо XLVI). Особенно яркое описание дает Гийом де Сен-Патю:

Когда весной 1271 года в Париже стало известно о прибытии короля Филиппа III, который вез из Туниса мощи своего отца, то парижане вышли навстречу кортежу, а впереди – сукновалы (более 300, если верить Гийому де Сен-Патю), которые хотели пожаловаться новому королю на какую-то причиненную им обиду где-то у ворот Бодруайе. Они ожидали кортеж у вяза в Боннеле (Боннейль-сюр-Марн), что за Кристе (Кретей). Там им встретилась одна женщина; по ее словам, она пришла из Бургундии со своим сыном, мальчиком лет восьми, у которого была опухоль (размером с гусиное яйцо) под левым ухом. Множество святых в святилищах, куда она совершила паломничества (в частности, Сен-Элуа-де-Феррьер), и множество лекарей оказались бессильными. Кортеж приблизился, и женщина попросила правивших двумя лошадьми, везущими раку с мощами Людовика Святого, перед которой все встали на колени, остановиться, чтобы ребенок смог приложиться к раке больным местом. Один из возниц осторожно поднял ребенка, и он прикоснулся своей шишкой к раке. Опухоль тут же прорвалась, и поток «грязи» потек из нее на грудь и одежду ребенка, по виду которого можно было судить, что ему не больно. Все присутствовавшие шумно восхищались чудом и восхваляли заслуги блаженного Людовика Святого. Многие плакали от радости. Один бывший при том епископ уверял, что это не первое чудо, которое блаженный Людовик Святой совершил на пути во Францию[1635]1635
  Guillaume de Saint-Pathus. Les Miracles de Saint Louis… P. 171–174.


[Закрыть].

Но самое главное, само собой разумеется, происходило в Сен-Дени у гробницы. Людовик Святой – святой аббатства Сен-Дени.

Душераздирающее зрелище толп недужных, немощных, увечных, нищих, которые теснятся вокруг гробницы, прикасаются к ней, спят на ней (ибо «образ короля» еще не изваян). Говорилось и о том, что каменную плиту скоблили и глотали эту пыль, а значит, мало что изменилось в верованиях и обычаях со времени Меровингов, со времени Григория Турского.

Из 64 чудес, перечисленных Гийомом де Сен-Патю, 53 – исцеления в Сен-Дени; пятеро, не сумевших добраться в Сен-Дени из-за недуга, дали обет прийти туда, если Людовик Святой их исцелит, и сдержали свое обещание; в двух случаях чудо было явлено в Шаалисе и в Париже действием реликвии Людовика Святого (мантия и плащ, которые носил король), а один умерший ребенок воскрес (чудо XIX), когда перед гробницей короля поставили свечу; в другом случае достаточно было просто обращения к Людовику Святому (чудо LXII): речь идет о шателене Эг-Морта, который, возвращаясь из Сен-Дени, едва не утонул в Соне. К этому следует добавить два итальянских чуда и чудо, явленное у ворот Парижа.

Несмотря на эту впечатляющую локализацию чудес в Сен-Дени (всего более 4/5), почти все биографы Людовика Святого говорят, что его чудеса были явлены в Сен-Дени или в других местах[1636]1636
  Напр.: «… ас de miraculis, quae circa ejus sepulcrum et alias» (a также о чудесах y его гробницы и в других местах (лат). – Примеч. пер.) (Guillaume de Chartres: De Vita et de Miraculis // Recueil des historiens… T. XX. P. 28).


[Закрыть], несомненно, повинуясь тенденции делокализации чудес, заметной в ХIII веке[1637]1637
  Делокализация означает тенденцию помещать чудеса в места, не отмеченные присутствием святого при жизни или его реликвиями. Ср.: Vauchez A. La Sainteté en Occident… P. 519–529.


[Закрыть]. Что касается чудом исцеленных – за исключением двух итальянцев (чудеса LXIV и LXV), шателена Эг-Морта (чудеса LXI и LXH) и ребенка, прибывшего из Бургундии, чтобы встретить останки короля (чудо LVT), а также молодого слуги, уроженца Юры, который шел за похоронным кортежем от Лиона (чудо XV), – то их можно разделить на три категории: Сен-Дени, Париж, Иль-де-Франс, до пределов Нормандии и Артуа[1638]1638
  Среди них 12 обитателей Сен-Дени, 25 парижан, 20 коренных жителей Ильгде-Франса и соседних областей и 2 родом из более отдаленных мест, один рыцарь из Антон, что в диоцезе Аррас, и один свинопас из Рангона, близ Лудена во Вьенне, в диоцезе Пуатье.


[Закрыть].

Все чудеса за исключением одного (чудо XLVI, об осушении трех парижских погребов) повествуют о людях, избавившихся от уродства или болезней или избежавших смерти. В них почти в равной мере участвуют мужчины (23) и женщины (20) и точно так же из 20 детей и подростков 11 – мальчики, а 9 – девочки. С точки зрения пола и возраста в чудесах наблюдается относительное равновесие: 23 мужчины и 20 женщин, 11 детей и подростков – мальчики, 9 – девочки. Подавляющее большинство людей, испытавших на себе действие чуда, – бедные люди или нищие (50 из 63), остальные распределяются следующим образом: 7 людей Церкви (один каноник, два священника, один монах-цистерцианец, две сестры из дома Дочерей Божиих в Париже, одна послушница), трое горожан, пятеро знатных людей (один шателен, трое рыцарей, одна девица). Зачастую оговаривается, что речь идет о людях, которые должны трудиться своими руками или которые разорились и даже стали побираться. А порой подчеркивается, что благодаря исцелению они смогли избавиться от нужды[1639]1639
  Вот, напр. (чудо ХIII), Жеанна из Сарри (близ Креси-ан-Бри), жена Жеана Плотника, у которой однажды в 1276 году ночью отнялись ноги. По истечении месяца, «поскольку она была бедна и не было никого, кто бы ей помог, а ее муж не желал отдать ей то, что ей полагалось», она отправилась в парижскую богадельню. По прошествии времени она захотела вернуться домой и возвратилась на костылях с помощью мужа, но он снова не стал за ней ухаживать. Тогда она пошла «с большим трудом» (на костылях) побираться у церкви Сен-Мерри в Париже. Услышав о чудесах, которые происходят у гробницы Людовика Святого, она решила отправиться в Сен-Дени и жить там тем, что ей удастся заработать своим трудом. Она «пряла и заработала 3 су», и на эти подъемные она с большим трудом, на костылях, добралась до Сен-Дени. Она поставила перед гробницей короля «свечу высотой в свой рост». На пятый день ей стало лучше. На десятый день она вернулась в Париж «на своих ногах, без палки, без костылей и без посторонней помощи». С тех пор она пребывала в добром здравии «и трудилась как другая святая женщина» (Guillaume de Saint-Pathus. Les Miracles de Saint Louis… R 131–134).


[Закрыть].