Текст книги "Людовик IX Святой"

Автор книги: Жак ле Гофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 60 страниц)

Здесь уже чувствуется то, что Людовик глубоко утвердился в своем решении, – в желании правосудия, в стремлении к очищению королевства (ордонанс 1256 года распространяет предписания 1254 года на всю иерархию королевских агентов вплоть до нижних эшелонов власти: прево, виконты, витье, мэры, лесничие[356]356
  Виконт (от лат. «vice-cornes» – «вице-граф, заместитель графа») – первоначально наместник феодального сеньора (в том числе и короля) в том или ином городе; в ХIII в. эта должность становится также и титулом, но сохраняется и прежнее значение. Витье (фр. viguier от лат. «vicarius» – «наместник, заместитель») – низший судебный чиновник в Южной Франции. Лесничий – здесь: смотритель лесов, обладающий некоторыми административно-полицейскими функциями.


[Закрыть], сержанты и «прочие»). – и то, что отчасти ускользает от его компетенции и не входит в сферу его интересов, – юридические методы и адаптация программы к конкретным условиям общественной жизни.

Король-ревизор

Король и сам становится чуть ли не ревизором. Он демонстрирует своим подданным две стороны королевской функции: феодальный судья, разъезжающий по своим владениям, попутно выслушивающий жалобы и вершащий суд, и король в своем величии, который, наподобие Божественного величия, совмещает в себе все формы права и власти, potestas и auctoritas, и выставляет себя напоказ. Проехав после возвращения из Святой земли по землям Лангедока, он в 1255 году посетил Шартр, Тур, известные места паломничеств (Дева Мария и святой Мартин были покровителями династии), Пикардию, Артуа, Фландрию и Шампань, территории, пограничные с империей, славящиеся процветающими городами и богатыми деревнями, а в 1256 году – Нормандию, это сокровище, отнятое его дедом Филиппом Августом у англичан.

Король и ревизия в Лангедоке

В то время Лангедок был избранной для ревизий землей, где монархия Капетингов могла, в частности, попытаться пресечь и заставить забыть те злоупотребления, которые после 1229 и 1240–1242 годов совершали недобросовестные королевские чиновники, пользуясь тем, что Париж далеко, а борьба с ересью требует репрессивных мер, даже в ущерб населению, с которым поступали как с побежденными на оккупированной территории.

Таким образом, Дж. Стрейер по праву отдает под покровительство «королевской совести» детальные ревизии, проводимые в 1258–1262 годах в сенешальстве Каркассонн-Безье[357]357
  Strayer J. R. La conscience du roi: Les enquêtes de 1253–1262 dans la sénéchaussée de Carcassonne-Béziers // Mélanges Roger Aubenas. Montpellier, 1974. P. 725–736.


[Закрыть] после осуществленных в 1254–1257 годах в Бокере, где проблемы были не столь серьезными и сложными, поскольку там было меньше еретиков и его жители не принимали участия в восстаниях 1240 и 1242 годов[358]358
  Layettes du Trésor des chartes. Nq 4207, 4269, 4272, 4320, 4367;
  Recueil des historiens… T. XXIV. P. 530–541;
  Michel R. L’Administration royale dans la sénéchaussée de Beaucaire au temps de Saint Louis. P., 1910.


[Закрыть]. Благодаря этим ревизиям можно получить довольно верное представление о том, как мыслил и действовал король. Интересно остановиться на них более подробно.

Изначально ревизоры сталкивались с проблемами, по поводу которых они советовались с королем. Ответы последнего содержатся в длинном послании от апреля 1259 года[359]359
  Recueil des historiens… T. XXIV. P. 619–621.


[Закрыть]. Король рекомендовал своего рода отпущение грехов – не в качестве юридического принципа, с точки зрения морали, напоминая, что строгий суд должен смягчаться милосердием. Он признавал, что в молодости был более суров, но теперь уже не так строг, как прежде. Такое заявление может показаться странным, поскольку после возвращения из крестового похода Людовик, похоже, стал уделять более пристальное внимание вопросам нравственности. Однако одно другому не противоречит. Его программа действительно предусматривала установление мира и справедливости. Поэтому к ним следовало стремиться с еще большим рвением, от этого стало бы только лучше – получило бы признание менее суровое правосудие, и воцарился бы мир, и наказание не было бы отменено. Эсхатологический король хотел, чтобы осознание ошибок в поведении прошло с учетом и того и другого.

Снова утверждается презумпция невиновности обвиняемого, который не скрылся, не был судим и осужден. Особенно тщательной проверки требовало утверждение, что подозреваемые в ереси – действительно еретики. Следовало с особым уважением относиться к правам женщин на их наследство и приданое. Женщина – существо слабое, а королевскому правосудию надлежит особенно защищать слабых: женщин, вдов, бедняков. В частности, отныне женщина уже не должна была отвечать за проступки своего мужа. Не признавалась коллективная ответственность там, где не было соучастия[360]360
  Он также занял «либеральную» позицию по частному праву в больших дебатах ХIII века, в ходе которых особенно обсуждался вопрос, должны ли жены ростовщиков вместе с мужьями возмещать наложенные на них реституции, будь то при жизни их мужей или после их смерти.


[Закрыть]. Что касается духовенства, то тут формулировка Людовика более расплывчата: им следует «воздавать по справедливости», что можно понять как угодно. Известно, что Людовик в отношении людей Церкви имел две точки зрения, и обе они, не противореча друг другу, вели к крайне противоположным позициям. Он с глубоким почтением относился к Святой Церкви и ее представителям и желал, чтобы они пользовались всеобщим уважением, но не терпел (и это мог бы подтвердить Гуго де Динь) материального могущества Церкви. В 1247 году он поддержал светских феодалов Франции в их выступлениях против Церкви. Во всяком случае, он считал, что Церкви не приличествовало богатство.

Приговоры ревизоров выносились в соответствии с этими королевскими наставлениями. Они рассмотрели и удовлетворили довольно много жалоб. Из 145 лично поименованных в 130 решениях жалобщиков 75 получили вполне благоприятное решение, 33 – почти благоприятное решение и только 33 – неблагоприятное решение. Последние по большей части были еретиками и сообщниками явных еретиков. В четырех случаях ревизоры заявили о своей некомпетентности. Из 61 запроса от мужчин положительное решение получили 37, а из 55 запросов от женщин количество таких решений составило 45.

Вынесенные решения были более благоприятными в отношении деревень, нежели городов. Но с последними, поскольку они служили оплотом еретиков, поступали жестко, ведя борьбу с ересью. Многие из этих южных городов ютились на вершинах или склонах холмов, являясь очагами сопротивления еретиков. Они были срыты, а их обитатели переправлены в равнинные местности. Горные города следовало покинуть в обязательном порядке и поселиться в равнинных городах. Если потерпевшие не были еретиками, то нередко получали возмещение за понесенный ущерб. В послании от апреля 1259 года король дал личное указание, чтобы владельцам захваченных земель вменили в обязанность построить новый городок Каркассонн, но большинство городских коммун получили отказ в их исках. Хуже всего обошлись с епископами. Короля волновала и приводила в смущение кажущаяся независимость и могущество епископов Юга. Несмотря на послание Людовика Святого, в котором он поддерживал епископа Безье, ревизоры не вернули последнему собственность, о реституции которой он просил, а король, вероятно, не призвал своих агентов к порядку. Точно так же он поступил с епископом и капитулом Лодева, хотя епископ предъявил четыре грамоты Филиппа Августа, подтверждающие его права на верховный суд. Ревизоры сослались на то, что только генеральное решение (ordinatio generalis) короля может урегулировать столь серьезный вопрос, а королевское решение не пришло, в результате чего епископ лишился своего давнего права.

Дж. Стрейер вынес в целом благоприятное суждение о деятельности и решениях ревизоров: «Они работали вдумчиво и со знанием дела, опрашивая всех свидетелей и вынося решения только после тщательного разбирательства». Впрочем, американский историк добавляет: «Снисхождения не было, разве только к женщинам, и не было допущено ничего такого, что могло бы ослабить королевскую власть». Королевское правосудие в Лангедоке должно было соответствовать общей позиции Людовика Святого: подчиненность нравственности и религии была неразрывно связана с королевскими интересами, то есть с интересами зарождающегося государства.

Король и города

Правление Людовика IX знаменовало собой важнейший период в истории французских городов, и, очевидно, роль короля в этом была велика. Середина XIII века стала кульминацией важного процесса урбанизации Западной Европы, и, в частности, Франции. Этот процесс шел еще несколько анархично, даже если и способствовал повсюду двум взаимосвязанным линиям развития: экономической (города утверждались как рынки и центры ремесленного производства) и социально-политической – «бюргеры», или «граждане», высшие и средние слои городских жителей, сравнительно легко и основательно отбирали власть в городских делах у сеньоров города, мирских или церковных (епископы), а в королевском домене – у короля[361]361
  Общая характеристика данного процесса: Le Goff J. La monarchie et les villes // Histoire de la France urbaine / Éd. G. Duby. P., 1980. T. II. P. 303–310.
  Об историческом развитии при Людовике IX см.:
  Schneider J. Les villes du royaume de France au temps de Saint Louis // Comptes rendus de l’Académie des inscriptions et belles-lettres. 1981;
  Jordan W.Ch. Communal Administration in France, 1257–1270: Problems Discovered and Solutions Imposed // Revue belge de philologie et d’histoire. 1971. T. 59. P. 292–313.


[Закрыть].

В ХII веке проводимая Капетингами политика в отношении городов диктовалась следующими, порой противоречивыми, интересами: поддержка хозяйственной деятельности, в которой все большую роль играли города, желание найти опору среди городских коммун в борьбе против малых и больших сеньоров домена и стремление не восстановить против себя Церковь. Переломным моментом в этом отношении было правление Филиппа Августа. Прежде всего, в это время близится к завершению коммунальный процесс, процесс завоевания городами административной автономии. Последний важный период в создании коммун приходится на десятилетие, предшествовавшее битве при Бу-вине (1214), в которой заметную роль сыграли военные контингенты городов. Филипп Август воззвал к городам о помощи (service), прежде всего – о помощи военной, о войске (ost) и кавалерии (chevauchée), и потребовал от них верности (fidélité). За этим феодальным лексиконом скрывается новая реальность, монархическая власть, которая проявляется во французском короле скорее как в феодальном сеньоре домена или сюзерене королевства. Филипп Август хотел вписать города в «сословную» монархию, используя две функции мирян, на которые он был вправе рассчитывать, – функцию военную и функцию экономическую.

Новый, решающий, этап наступил при Людовике IX. Самые крупные города королевства образовали, отчасти стихийно, отчасти под давлением королевской власти, нечто вроде объективно существующих общностей. Это сеть «добрых городов» («bonnes villes») – термин, появившийся на рубеже ХII–ХIII веков и распространившийся в актах королевской канцелярии и в документах самого короля при Людовике IX. Формулировка «это добрый город» означала, что «этот город представляет интерес для короля»[362]362
  Chevalier В. Les Bonnes Villes de France du XIVe au XVIe siècle. P., 1982;
  Mauduech G. Le «bonne» ville: Origine et sens de l’expression // Annales. E.S.C. 1972. P. 1441–1448;
  François M. Les bonnes villes // Comptes rendus de l’Académie des inscriptions et belles-lettres. 1975;
  Rigaudiéure A. Qu’estce qu’une bonne ville dans la France du Moyen Age? // La Charte de Beaumont et les franchises municipales entre Loire et Rhin (colloque). Nancy, 1988. P. 59–105.


[Закрыть]. Людовик был первым королем «добрых городов». И как справедливо замечает все тот же историк, он

усматривал в этих «добрых» городах одновременно и подлинного административного агента, и общность, которой он был согласен всегда управлять, и превосходную политическую силу, которую во всяком случае следовало направлять… Людовик Святой видел в них один из главных элементов согласия, которое он желал установить в стране. С его точки зрения, это были привилегированные общности, которым он соглашался дать слово, но которые следовало также… подчинить своему контролю.

Людовик Святой – король городов – элемент Нового времени. Он нежно и трепетно взлелеивал эти города. В его «Поучении» сыну, согласно одной редакции, не являющейся оригинальной версией, написанной или продиктованной им, но переработанной множеством его биографов – от Жоффруа де Болье до Гийома из Нанжи, которая, на мой взгляд, не искажает не только мыслей короля, но, вероятно, и некоторых его высказываний[363]363
  Оригинальная версия была найдена и восстановлена Д. О’Коннеллом: O’Connell D. The Teachings of Saint Louis… P. 183–191. Две выдержки, цитируемые нами и А. Ригодьером, заимствованы из редакции Жоффруа де Болье, которую Жуанвиль вставил в свою «Историю»; Histoire de Saint Louis: Joinville et les Enseignements de Saint Louis a son fils / Éd. N. de Wailly. P., 1872. P. 52.


[Закрыть], говорится: «Я добрым словом вспоминаю Париж и добрые города моего королевства, которые оказали мне помощь против баронов, когда меня только что короновали». И еще:

Особенно заботься о добрых городах и коммунах твоего королевства, сохраняя в них тот же порядок и те же привилегии, что и твои предки; а если надо что-то исправить, то исправь, и пусть всегда ощущают они твою милость и любовь; ибо, если большие («grosses») города будут сильны и богаты, то твои подданные и иноземцы будут бессильны против тебя, особенно твои пэры и бароны.

Поводом к реформированию администрации городов и их связей с королевской властью послужило обложение городов севера Франции налогом, который предназначался для выплаты огромной суммы – порядка 134 000 турских ливров (что, по мнению У. Ч. Джордана, должно быть, составляло не менее полугодового дохода французской короны), обещанной королю Англии Генриху III в качестве компенсации за территории, оставленные испытывающими денежные стеснения англичанами. Это случилось в 1257 году, во время переговоров, закончившихся в 1258 году подписанием мирного договора в Париже. Многие города не соглашались уплатить такой налог, ссылаясь на свою бедность и неспособность собрать такую сумму. Тогда король повелел провести ревизию их финансов, и ревизоры констатировали, что большинство городов не смогли представить удовлетворительные счета. Результат ревизии был приведен в сводных муниципальных rationes (или счетах) в 1259–1260 годах[364]364
  Эти документы опубликованы в изд.: Layettes du Trésor des chartes… Vol. II, III, IV.


[Закрыть]. Король, как полагает У. Ч. Джордан, вероятно, был смущен, обнаружив такой беспорядок, и решил немедленно провести фундаментальную реорганизацию городских финансов, – именно она стала в 1262 году предметом двух ордонансов: одного для Нормандии, а другого для Франции (Francia), иначе говоря, для большого Иль-де-Франса[365]365
  Эти ордонансы опубликованы:
  Ordonnances des rois de France / Ed. E. de Laurière. P., 1723. T. I. P. 82–83;
  Thierry A. Recueil des monuments inédits de l’histoire du tiers état. 1850. T. I. P. 219;
  Documents sur les relations de la royauté avec les villes en France / Éd. A. Giry. P, 1885. P. 85, 88.


[Закрыть].

Можно думать, что душа Людовика IX неустанно трудилась над осмыслением общественного и нравственного порядка. Король постоянно думал о защите слабых и советовал своему сыну в «Поучении»: «Если случится ссора между бедным и богатым, стой на стороне бедняка, пока не выведаешь всю правду, а как только выведаешь, верши суд». Должно быть, его смущало и то, как облеченные властью богатые люди относились к беднякам. Вскоре после смерти Людовика IX королевский бальи Филипп де Бомануар написал в главе L знаменитых «Кутюмов Бовези» (редакцию которых он закончил в 1283 году) замечания, которые, вероятно, были подсказаны покойным королем.

Надлежит, – говорил он, – зорко следить за тем, чтобы не навредить городам и проживающим в них простым людям (li communs peuples) и уважать и внушать уважение к их хартиям и привилегиям. Сеньор городов должен каждый год проверять «состояние города» («l’estât de la ville») и контролировать действия мэра и городских властей, которым вменяется предупреждать богатых, что их ждет суровое наказание за совершенные беззакония и за чинимые беднякам препятствия спокойно зарабатывать себе на хлеб. Если в городах возникают распри между бедными и богатыми или между богатыми и если не удается избрать мэра, прокуроров и адвокатов, то сеньор города должен назначить человека, способного управлять городом, сроком на один год. Если возникли конфликты из-за счетов, то сеньор должен позвать к себе всех, имевших доходы и расходы, и они должны отчитаться за это. Есть города, где власть представлена исключительно богатыми людьми и их семьями, а бедняки и люди среднего достатка в ней отсутствуют. Сеньор должен потребовать у них публичного отчета в присутствии представителей коммун[366]366
  Le Goff J. La monarchie et les villes // Histoire de la France urbaine… T. II. P. 308. Текст Филиппа де Бомануара содержится в изд.: Salmon А. Coutumes du Beauvaisis… 1970. Vol. II. § 1516, 1520.


[Закрыть].

Если что и обременяло городские финансы после этих ревизий, так это бесконечные разъезды муниципальных чиновников, невысокий уровень подготовки служащих, тем не менее хорошо оплачиваемых, непомерные расходы на приемы высокопоставленных гостей и бремя долгов, порожденное ростовщичеством, которое вызывало у короля омерзение. Главная мера согласно ордонансам 1262 года состояла в том, чтобы обязать мэров всех «добрых городов» в сопровождении 3–4 человек прибыть в день святого Мартина (18 ноября) в Париж и отчитаться перед королевской администрацией о финансовой деятельности своего города за истекший год. Дары, расходы и жалованье были строго лимитированы, ростовщические операции запрещены, а городские деньги следовало хранить в коммунальной казне.

Вполне вероятно, эти ордонансы не слишком-то соблюдались, но вмешательство короля в жизнь городов заметно поправило положение, и администрация королевских городов к концу царствования Людовика предстает, несмотря на недостатки, образцом для подражания.

В качестве примера королевского вмешательства, которое проявляется даже в мелочах, У. Ч. Джордан приводит распоряжение Людовика городу Буржу (в данном случае король выступает вместо муниципального совета) «выгнать из города бродячих свиней, которые повсюду гадят». Об успехе королевского вмешательства свидетельствует консультация, проведенная муниципалитетом Бона в 1264 году с королевской коммуной Суассона по поводу одного пункта хартии коммуны, с которым был не согласен герцог Бургундский. В своем ответе муниципалитет Суассона подчеркивает превосходство королевской администрации над администрацией герцога. Таков, по крайней мере, пример одного доброго города, который был горд и счастлив королевской опекой[367]367
  Richard J. Une consultation donnée par la commune de Soissons à celle de Beaune (1264) // Annales de Bourgogne. 1949. XXI.


[Закрыть].

Именно ко времени правления Людовика Святого, по крайней мере теоретически, относится признание превосходства «закона короля», иначе говоря, «закона государства». Но король призвал города присоединиться к формулированию «закона государства» и экономически участвовать в его разработке. Прежде всего, они превращались в непревзойденные каналы распространения и приложения королевского законодательства, действенность которого в огромной мере зависела от этого сотрудничества. Это особенно справедливо в отношении Юга, недавно присоединенного к королевству[368]368
  Rigaudière A. Réglementation urbaine et «législation d’Etat» dans les villes du Midi français aux XIIIe et XIVe siècles // La Ville, la bourgeoisie et la genèse de l’Etat moderne (ХIIе – XVIIP siècle). P., 1988. P. 35–70;
  Gourin A. La Science du droit dans le Midi de la France au Moyen Âge. L., 1984.


[Закрыть].

Людовик и Париж

С тех пор как в XII веке Капетинги превратили Париж в свою главную резиденцию, без чего было бы невозможно назвать его столицей в прямом смысле этого слова[369]369
  О Париже «не вполне столице» до революции см.:
  Le Goff J. La genèse de l’État français au Moyen Âge… P. 26–28. Cazelles R. Paris, de la fin du règne de Philippe Auguste à la mort de Charles V // Nouvelle Histoire de Paris. P., 1972. T. III;
  Bautier R. H. Quand et comment Paris devint capitale // Bulletin de la Société historique de Paris et de l’Ile-de-France. 1978. T. 105. P. 17–46;
  Lombard-Jourdan A. Paris, genèse de la ville: La rive droite de la Seine des origines à 1223. P., 1976; Idem. «Monÿoie et Saint-Denis!»: Le centre de la Gaule aux origines de Paris et de Saint-Denis. P., 1989.


[Закрыть], и учредили в нем центральные органы королевства, с тех пор как Филипп Август обнес его стеной и построил укрепленный замок Лувр, это особое место объединило короля и город. К этому добавлялось чувство признательности, которое Людовик IX испытывал к парижанам, оказавшим поддержку ему и его матери в начале его правления. В связи с таким исключительным положением города в Париже не было бальи, поскольку король, нередко пребывавший там вместе со своим судом, не испытывал необходимости в этой должности. Главным королевским чиновником был прево, власть которого распространялась на превотство и виконтство Парижа, охватывавшие различные округа близ города. Истоки парижской городской власти неясны, но, возможно, купцы, торговавшие на Сене, «речные купцы», вершили при Филиппе Августе некое правосудие, касавшееся торговли, и имели своего представителя в лице прево. Однако первым известным нам прево парижских купцов был некто Эвруен де Валансьен, упомянутый в одном документе, датированном апрелем 1263 года[370]370
  Serper A. L’administration royale de Paris au temps de Louis IX // Francia. 1979. T. 7. P. 124.


[Закрыть].

В середине XIII века парижская администрация доставляла королю немало проблем. Преступность в городе, население которого продолжало расти за счет иммиграции и к 1250 году составляло не менее 160 000 жителей[371]371
  Это огромная цифра для христианского мира. В самых крупных после Парижа городах, таких как Милан и Флоренция, проживало не более 100 000 жителей. Город считался большим («grosse»), если в нем проживало порядка 20 000 человек.


[Закрыть], достигла тревожных размеров; отсутствие муниципалитета и четко выраженного представительства горожан, расплывчатость прерогатив королевского прево и, быть может, самое главное, то, что должность прево арендовалась и потому была доступной только самым состоятельным, – все это, как ни парадоксально, превращало главную резиденцию короля в самый опасный для жизни город королевства, в город с самой ненадежной администрацией. После возвращения из крестового похода Людовик взял бразды правления в свои руки и приступил к наведению порядка, в результате чего в 1261 году был назначен королевский прево, которым стал Этьен Буало, получавший жалованье от самого короля.

Парижская «реформа» Людовика IX и личность Этьена Буало произвели сильное впечатление на современников. Гийом из Нанжи писал в своей хронике:

В это время должность прево в Париже надо было покупать; в конечном счете местные жители притеснялись, богатым было позволено все, иноземцы безнаказанно могли творить все что угодно. Король запретил продажу должности прево и учредил ежегодное вознаграждение для того, кто станет прево, и назначил прево Этьена Буало, который, вступив в свою должность, за считанные дни сделал жизнь в городе гораздо более спокойной[372]372
  Recueil des historiens… T. XXI. P. 117–118.


[Закрыть].

Такова золотая легенда о том, как Людовик Святой и Этьен Буало совершили почти чудо, наведя порядок в Париже.

То же славословие, но более пространное, слышится и у Жуанвиля, который, впрочем, в данном случае заимствует свои сведения у Гийома из Нанжи и из «Больших французских хроник» через тридцать лет после смерти Людовика Святого.

В то время должность прево продавалась парижанам и бюргерам других городов; и если случалось, что ее покупали люди со стороны, то за счет своих беззаконий они содержали и своих детей, и племянников, ибо молодые люди полагались на родителей и друзей, занимавших должность прево. Вот почему простой люд испытывал сильные притеснения и не мог доказать свою правоту в тяжбе с богачами, подносившими дорогие подарки прево и дававшими им взятки.

В то время тому, кто говорил прево правду, и тому, кто хотел сдержать слово, чтобы не нарушить клятву, будь то долг или что-либо такое, за что он нес ответственность, прево выносил наказание – штраф. Из-за беззаконий и бессовестного грабежа, совершавшихся в превотстве, простой люд не осмеливался жить на земле короля, а уходил в другие превотства и сеньории. И земля короля так обезлюдела, что, когда прево вершили суд, то на него сходилось не более десяти – двенадцати человек.

К тому же Париж и его окрестности наводнило множество злодеев и разбойников. Король, всегда думавший о защите простых людей, узнав всю правду, не мог больше терпеть, чтобы должность прево в Париже продавалась, и назначил превосходное жалованье тем, кто отныне будет ее занимать. И он отменил все незаконные поборы, обременявшие народ; и повелел узнать, не отыщется ли во всем королевстве и во всей стране такой человек, который бы вершил правый и суровый суд равно как для богатых, так и для бедных.

И тогда ему указали на Этьена Буало, который так хорошо справлялся с должностью прево, что ни один злодей, разбойник или убийца не осмеливался появляться в Париже, ибо их тут же вешали или казнили: ничто не могло их спасти – ни родные, ни родословная, ни золото, ни серебро. Положение на земле короля начало исправляться, и народ одобрял те действия, которые здесь предпринимались. И тогда королевская земля так наполнилась народом и так славно пошли дела, что продажи, наследование, покупки и прочее возросли вдвое по сравнению с тем, что король получал прежде[373]373
  Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 390–393.


[Закрыть].

Одно замечание в скобках. Последнюю часть заключительной фразы можно понять двояко. Она может означать, что экономика Парижа производила вдвое больше, чем прежде, – таков, как мне кажется, ее смысл: порядок, наведенный в Париже королем и новым прево Этьеном Буало, привел к экономическому росту. Или же, если согласиться с переводом Н. де Вайи, Жуанвиль связал между собой два события, на самом деле совершенно не сочетаемых, и истолковал как признак прогресса подорожание вдвое предметов хозяйственной деятельности парижан, что, напротив, служило бы приметой кризиса. Не исключено и такое, так как известно, что великий кризис XIV века заявлял о себе уже в последние годы правления Людовика IX.

Так или иначе, но в 1260-е годы король в основном решил проблемы парижской администрации.

Он дал возможность буржуа организоваться или, что более правдоподобно, побуждал их к этому. Каждые два года выборщики избирали из «речных купцов» или «купцов ганзы Парижа» четырех эшевенов и прево купцов, которые, по выражению А. Серпе, «приступали к руководству муниципальными делами». Эшевены и прево должны были быть уроженцами Парижа. Они заседали в ратуше, которая называлась «приемная бюргеров». Прево председательствовал в суде, в который входили горожане и который принимал меры, необходимые для правильного управления городом на уровне, не зависящем непосредственно от короля и от сеньоров, обладавших правами в той или иной части города. Этот суд также осуществлял сеньориальную юрисдикцию на некоторых улицах, принадлежавших ганзе (корпорации) речных купцов. Но главной его прерогативой был экономический порядок. Суд разбирал дела, относящиеся к торговле и навигации, стоял на страже привилегий ганзы и вел процессы, касающиеся речных купцов. Он имел право арестовать нарушителей и конфисковать их товары, поскольку только речные купцы могли перевозить продовольствие по Сене, от моста Манта вниз по течению до парижских мостов. Караул бюргеров, который называли также «сидячий караул» или «спящий караул», неизменно пребывал на закрепленном за ним посту и внушал уважение к юрисдикции муниципальной власти на набережных, у фонтанов, водостоков, речек и портов. Купеческий прево также следил за соблюдением мер веса, длины и объема, за торговцами вином и мерильщиками. Названия субъектов, чья деятельность контролировалась горожанами, красноречиво свидетельствуют о том, что входило в сферу, вверенную муниципальной юрисдикции: сборщики или маклеры, мерильщики (mesureurs, jaugeurs), уличные торговцы, трактирщики и торговцы солью.

Как видно в дальнейшем, король не чуждался сферы, которую мы называем «экономической», но не она представляла для него наибольший интерес. В третьей функции, связанной с материальным благоденствием (уступающей по значению двум первым – религиозно-юридической и военной)[374]374
  Французский этнолог Ж. Дюмезиль на большом мифологическом и фольклорном материале показал, что устройство древних индоевропейских обществ базировалось на выделении трех функций, необходимых для существования этих обществ: административно-сакральной (управление, суд и ритуал не разделялись), военной и хозяйственной. Первоначально эти функции воплощались в возрастных группах – старейшины, молодежь и люди среднего возраста, соответственно, а затем – в сословиях (протосословиях) жрецов, воинов и тружеников. Ж. Ле Гофф в 1968 г. в работе «Note sur societe tripartie, ideologie monarchique et renouveau economique dans la chretiente du IX au ХII siecle» (рус. пер.: Ле Гофф Ж. Замечание о трехчленном обществе, монархической идеологии и экономическом пробуждении в христианстве IX – ХII вв. // Ле Гофф Ж. Другое Средневековье. С. 58–62) выступил с заявлением, что, независимо от происхождения (исходят ли они от индоевропейских народов или возникают в любом обществе на определенной стадии развития) представления о трехчленной структуре общества распространяются на средневековом Западе в IX – ХII вв. Земное общество, по мнению авторов этого учения, создано по образу небесной иерархии и делится на три сословия – молящиеся, то есть духовенство, воюющие, то есть рыцарство, и трудящиеся, то есть в первую очередь крестьянство (сам Ж. Ле Гофф настаивает на том, что под словом «laboratores» – «трудящиеся» – в этой схеме подразумевается лишь зажиточная верхушка крестьянства), и лишь гармоничное сочетание трех функций и, соответственно, трех сословий обеспечивает благоденствие общества. Ж. Ле Гофф утверждает, что эта схема возникла в клерикальных кругах, близких ко двору, должна была, служить для идеологической поддержки складывающихся национальных монархий (Указ. соч. С. 60) и лишь постепенно «опускалась» в массы. В этой схеме центральной фигурой, осью, вокруг которой образуется общество, скрепой, обеспечивающей единство сословий, оказывается особа монарха, который, стоя над сословиями, являясь арбитром их, одновременно воплощает в себе все три функции: справедливость правления, неотделимое от правильного богопочитания; защита королевства от врагов извне и поддержка порядка изнутри; материальное благополучие. Эти функции являлись как бы личными чертами государя и в то же время его обязанностями.


[Закрыть], его присутствие менее заметно, хотя Людовик IX все больше и занимается этими вопросами[375]375
  Впрочем, золотая легенда о «парижской реформе» Людовика Святого, рассказанная Гийомом из Нанжи и Жуанвилем, подверглась в конце XIX века решительной критике со стороны Борелли де Серра, выступившем с нею в одном из своих серьезных трудов. Не буду вдаваться в детали этой полемики; это бесполезно и к тому же увело бы нас от личности Людовика Святого: Borelli de Serres. Recherches sur divers services publics du XIIIe au XVIIe siècle. P., 1895. Vol. I.


[Закрыть].

Прево Парижа превратился из «функционера местного значения, с точки зрения домениальной и судебной, в функционера, обладающего компетенцией бальи». Во второй половине ХIII века он вершил правосудие, собирал налоги, надзирал за гильдиями и стоял на страже привилегий Парижского университета. Помимо того, что от прево зависели купцы и сеньоры «бургов и земель», занимавшие небольшие территории, в его руках была сосредоточена также военная и финансовая власть и полиция. Караул представлял собой важную составную часть полиции. Королевский караул, учрежденный Людовиком IX в 1254 году, имел более широкие полномочия и больше силы, чем караул бюргеров. Он не стоял на посту, но при необходимости перемещался с места на место. В 1254 году в него входили двадцать всадников и сорок пехотинцев, получавших жалованье от короля. Командовал ими рыцарь караула, королевский функционер под началом королевского прево. Местом пребывания прево был величественный укрепленный форт, Шатле, расположенный в двух шагах от королевского дворца, на правом берегу Сены.

Этьен Буало, назначенный прево в 1261 году, вскоре проявил себя отличным администратором и властным человеком. Но если восстановление порядка не произошло, как того хотелось бы Гийому из Нанжи, словно по мановению волшебной палочки, то он все же весьма заметно наладил мирную жизнь в городе и реорганизовал ремесла, то есть корпорации, сочетая защиту и контроль, как это было принято для городов в целом, что вполне соответствовало принципам короля. Инструментом такой политики была редакция кутюм, или уставов, сотни парижских ремесленных цехов. До нас дошел уникальный документ, «Книга ремесел», составленный около 1268 года и приписываемый Этьену Буало. Она была результатом шедшей полным ходом записи кутюм. Король занимался простыми ремесленниками, но при этом утвердил иерархическую структуру, где почти не ограниченная власть принадлежала мастерам цехов. «Книга ремесел» в ее первой части – это, по сути, полицейский устав, дополненный фискальным списком, содержащим перечень разных поборов, налагаемых не только на ремесленные цехи, но и на всех парижан.

Итак, всячески способствуя организации парижской муниципальной власти, Людовик IX взял ее под королевский контроль. Королевский прево мог пересмотреть решения, принятые купеческим прево. Впрочем, в самих этих решениях со временем все заметнее королевское вмешательство. В конце 1260-х годов они свидетельствуют, что Людовик поддерживает решения, направленные против иноземных купцов, а в 1268 году, по просьбе тех же купцов, утверждает их привилегии, тем самым подчеркивая «превосходство королевской власти над муниципальными учреждениями»[376]376
  Чтобы торговать в Париже, заморскому купцу вменялось в обязанность брать в качестве компаньона парижского купца.


[Закрыть].

Власть Парижа в том виде, какой придал ей, не будучи ее творцом, Людовик IX, вполне отвечает своеобразию этой квазистолицы среди городов Франции, и эта структура уцелела даже в перипетиях Французской революции, сохранившись практически до наших дней[377]377
  В 1977 году в Париже введена должность мэра.


[Закрыть]. В городе не было бальи, то есть префекта, но был прево, выполнявший обязанности бальи, то есть префект полиции. Не было в нем и мэра, но обязанности мэра выполнял купеческий прево. На деле благодаря такой структуре вся власть переходила к одному хозяину – королю.

Неумолимый судия: два показательных дела

Людовик IX не довольствовался только тем, чтобы определить принципы правосудия в ордонансах и осуществлять их с помощью бальи, сенешалов, ревизоров и парижского прево. Иногда он и сам претворял их в показательных делах. Тогда, в 1254–1260 годах, он не всегда проявлял то всепрощение, о котором говорилось в послании ревизорам Лангедока от 1259 года, не было речи и о милосердии – требовании, предъявляемом к государю в политических трактатах, дабы смягчить суровость правосудия, по образу и подобию Высшего Судии, Бога справедливого и милосердного.

Свидетельством тому служат два дела, которые произвели большое впечатление на современников. Под 1255 годом Гийом из Нанжи сообщает в «Житии Людовика Святого»:

После того как король Людовик составил упомянутые уложения («Великий ордонанс») и после того как они были обнародованы во Французском королевстве, случилось так, что один парижанин среднего сословия мерзко поносил имя Господа нашего и богохульствовал. За это добрый король Людовик, который был очень справедлив, повелел схватить его и заклеймить ему рот раскаленным железом, чтобы он вечно помнил о своем грехе и чтобы другим неповадно было грязными словами поносить Творца нашего. Многие люди («мудрецы своего времени», как говорится в латинском тексте), узнавшие и увидевшие это, осуждали короля и замышляли против него. Но добрый король, помня Евангелие: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за меня»[378]378
  Мф. 5: 11.


[Закрыть] и еще: «Господи, они злословят против меня, а ты благослови их», говорил как истый христианин, что он с радостью дал бы заклеймить себя раскаленным железом ради того, чтобы все мерзкие богохульники исчезли из его королевства. А потом случилось так, что король совершил новое благодеяние парижанам, за что они стали восхвалять его, но, узнав об этом, король при всех сказал, что надеется получить больше хвалы от Господа нашего за проклятия в свой адрес в связи с тем, что он повелел заклеймить каленым железом за презрение к Богу и что он не рассчитывал на благодарность за то, что он сделал в Париже для всеобщего блага[379]379
  Guillaume de Nangis. Vie de Saint Louis… P. 399.


[Закрыть].

Когда дело касалось богохульства, особенно ненавистного Людовику, то правосудием для него была суровость, которую иные из его современников называли даже жестокостью.

А вот второй пример, который приводит наш хронист-биограф монах Сен-Дени Гийом из Нанжи:

И поскольку мудрец говорит, что королевский трон украшен и укреплен справедливостью, то мы, дабы вознести хвалу тому рвению к правосудию, каковым он отличался, поведаем здесь о деле сира де Куси. Случилось в то время[380]380
  Дело происходило в 1259 году.


[Закрыть], что в аббатстве Сен-Никола-о-Буа, что близ города Лана, жили трое знатных юношей (детей); они родились во Фландрии, а во Францию приехали, чтобы выучить французский язык[381]381
  В эпоху Людовика Святого французский язык достиг своего апогея как международный язык культуры наряду с латинским. По выражению учителя Данте, флорентийца Брунетто Латини, это «самый сладостный язык в мире».


[Закрыть]. Однажды эти юноши отправились в лес аббатства пострелять кроликов, взяв с собой луки и стрелы с железными наконечниками. Преследуя дичь, которую подняли в лесу аббатства, они очутились во владениях Ангеррана, сира де Куси. Там их схватили сержанты, охранявшие лес. Как только этот жестокий и безжалостный сеньор узнал от своих лесничих о том, что совершили юноши, то немедля велел их повесить. Когда об этом стало известно аббату Сен-Никола, который заботился о них, а также мессиру Жилю ле Брену, коннетаблю Франции[382]382
  Коннетабль (от лат. «cornes stabili» – «граф конюшни», то есть конюший), первоначально, еще с меровингских времен, был смотрителем королевской конюшни. Постепенно те или иные придворные должности становятся государственными постами, и конюший-коннетабль в конце XI – начале ХII в. сделался главным советником короны по военным вопросам и начальником непосредственно подчиненных королю рыцарей, а в конце XIII – начале XIV в. – главнокомандующим с немалым объемом полномочий; например, во время сражения даже король не имел права отменять приказы коннетабля, он мог лишь сместить последнего. Должность коннетабля была упразднена в 1627 г.


[Закрыть], из рода которого были юноши[383]383
  Жиль ле Брен, сеньор Тразеньи в Геннегау, не был французом. Людовик IX сделал его коннетаблем Франции, вероятно, после возвращения из крестового похода за его благочестие и храбрость. Французов как нации еще не существовало. Высокие посты могли занимать иностранцы, связанные узами верности с королем. Жилю ле Брену предстояло сыграть важную роль в завоевании Неаполитанского королевства братом Людовика IX Карлом Анжуйским.


[Закрыть], они оба отправились к королю Людовику и просили призвать к ответу сира де Куси. Добрый король, блюститель правосудия, узнав о жестокости сира де Куси, повелел послать за ним и вызвать к себе на суд, чтобы тот ответил за свое злодеяние. Услышав повеление короля, сир де Куси явился на суд и сказал, что не обязан отвечать без участия совета и что хочет, согласно обычаю баронов, предстать перед судом пэров Франции. Но против сира де Куси оказалось то, что по реестру суда Франции его земли не входили в число поместий баронов, ибо земля Бов и земля Турне, частью которых была сеньория, и достоинство барона уже не относились к земле де Куси в результате раздела между братьями; вот почему сиру де Куси сказали, что его земля не является поместьем барона. Обо всем этом было доложено королю Людовику, который повелел схватить сира де Куси, и сделали это не бароны и не рыцари, а его сержанты (жандармы);[384]384
  Слово «жандарм» Ж. Ле Гофф употребляет в современном смысле. История термина «жандарм» такова. В 1439 г. во Франции был введен постоянный налог, предназначенный на содержание постоянного войска. В 1445 г. такое войско было создано. Оно представляло собой тяжеловооруженную конницу, в основном из дворян, но это было уже не рыцарское войско. Воины этой армии назывались «жандармами» (фр. «homme d’armes» – «вооруженный человек», мн. число «gens d’armes» – «вооруженный народ»). Войско делилось на отряды («lances» – букв. «копья») по шесть человек, где основным бойцом был тяжеловооруженный конник (он-то и назывался homme d’armes), а вспомогательными – легковооруженные воины и военные слуги. В XVI–XVII вв. деление на «копья» исчезает, и жандармы (gendarmes, ед. число gendarme) превращаются в тяжелую кавалерию наподобие кирасиров. При Людовике XIV жандармы становятся королевской гвардией. В 1791 г. королевские жандармы были упразднены, а название перенесено на тогда же созданные отряды мобильной полиции, предназначенные для поддержания общественного порядка (в этом качестве жандармы существуют во Франции и ныне). Именно в указанном смысле Ж. Ле Гофф и употребляет здесь слово «жандармы», ибо королевские сержанты как раз и исполняли полицейские функции.


[Закрыть] и король повелел заточить его в тюрьму в башне Лувра и назначить день, когда он должен будет держать ответ в присутствии баронов. В назначенный день бароны Франции явились в королевский дворец, и, когда все были в сборе, король повелел привести сира де Куси и заставил его отвечать по упомянутому делу. Тогда сир де Куси, по воле короля, позвал к себе на совет всех баронов своего рода, а поскольку почти все они были его рода, то отошли в сторонку, так что король остался почти в одиночестве, если не считать безупречных членов его совета. Однако король твердо стоял на своем и был настроен вынести справедливый приговор (justum judicium judicare), то есть наказать сира де Куси по закону возмездия и приговорить его к такой же смерти (как он юношей). Узнав волю короля, бароны стали просить и умолять, чтобы он сжалился над сиром де Куси и наложил на него какое-либо иное наказание по своему усмотрению. Король, исполненный жажды праведного суда («qui moult fut échaffé de justice faire»), ответил всем баронам, что, если бы ему стало известно, что Господь Бог наш предоставил ему выбор – повесить де Куси или отпустить, то он бы его повесил, пренебрегая заступничеством баронов его рода. Наконец король, вняв смиренным мольбам баронов, вынес решение, что сир де Куси откупится от смертного приговора штрафом в десять тысяч ливров и построит две часовни, где каждый день будут возносить молитвы за души убиенных юношей. Он должен был уступить аббатству тот лес, где были повешены юноши, и дать обет провести три года в Святой земле[385]385
  Так как текст французской версии в этом фрагменте испорчен, то я восстановил его при помощи латинской версии (Р. 398–400) и повествования Тиллемона (IV, 188–192), который располагал другими источниками. В 1261 году Ангерран де Куси откупился от своего обета отправиться в крестовый поход 12 000 ливров.


[Закрыть]. Добрый король, блюститель правосудия, взял штраф, но не отдал эти деньги в свою казну, а употребил их на благодеяния… И это стало и должно служить прекрасным примером для всех, кто уважает правосудие, ибо человек очень знатного и высокого происхождения, которого обвиняли всего лишь бедные люди, с большим трудом откупился от того, кто отправлял правосудие и стоял на страже закона[386]386
  Guillaume de Nangis. Vie de Saint Louis… P. 399–401.


[Закрыть].

Поучительная история и красноречивый комментарий одного из монахов Сен-Дени, рупора королевской политики, который не удержался от преувеличений, противопоставляя знатного и влиятельного Ангерана де Куси и его баронов жертвам, представленным как «бедные люди», хотя речь идет о знатных юношах, родственниках коннетабля Франции, приближенного короля. Но верно и то, что на этом деле, врезавшемся в историческую память хронистов и миниатюристов, лежит печать своеобразных принципов и позиций Людовика Святого-судьи: свести к минимуму феодальную судебную процедуру в пользу королевского правосудия (то, что арест был произведен королевскими сержантами, а не рыцарями, говорит о многом), заставить относиться к верховной королевской власти, выносящей решения, с таким же уважением, как к кутюмам, приравнять правосудие к суровости, а затем смягчить ее снисходительностью, что точно так же соответствовало и королевскому идеалу милосердия, и благосклонности короля по отношению к баронам. Напрашивается вывод, что Людовик Святой разыграл спектакль, прикидываясь непреклонным, чтобы еще больше унизить баронов, а самому еще раз продемонстрировать свою доброту.