Текст книги "Огненный скит.Том 1"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц)

– Не околеешь, – осклабился Колесо, подходя к Изоту. – У тебя костёр рядом. Согреешься. А если и околеешь, туда тебе дорога, встретишься со своими.

Он захохотал, больно лягнул ключника и побежал догонять товарищей.

Глава восьмая
Лесная сторожка

Когда разбойники скрылись в лесу, Изот воочию ощутил всю неприятность и опасность своего положения. Ветер переменился, подул с юга, значит, придёт снегопад, возможно оттепель, но это его совершенно не обрадовало. В одной рубахе на плечах да привязанным к столбу долго не продержишься. Он чувствовал, как деревенели руки и ноги. За несколько часов такого стояния он мог превратиться в труп.

Изот попытался освободиться от пут, но Колесо привязал его крепко. Сыромятина была сухая, и это не позволяло надеяться, что её можно будет растянуть. Но всё же ключник несколько минут напрягал мышцы, пытаясь ослабить натяжение ремня, однако это не привело к успеху, и он, обессиленный, оставил эти попытки, поняв, что таким образом своего положения не исправит.

Костёр, разведённый разбойниками недалеко от столба, к которому был привязан Изот, прогорал. Ещё полчаса и огонь совсем погаснет. Глядя на затухающие языки пламени, ключник решил сделать ещё одну попытку освободиться от пут. Верея была наполовину обгоревшая, и он стал раскачивать её из стороны в сторону, пытаясь сломать. Он израсходовал остатки сил и уже намеревался прекратить свои потуги высвободиться, как услышал лёгкий хруст. Бревно треснуло внизу. Это обстоятельство вернуло Изоту силы. Напрягаясь, он продолжал раскачивать верею, стараясь надломить в треснувшем месте. Ему это удалось. Столб сломался чуть выше уровня земли. Изот облегчённо вздохнул и сделал шаг в сторону, но упал – бревно потянуло вниз. Он неуклюже, ползком вместе с бревном, стал продвигаться к костру, рассчитывая, добравшись до огня, перевернуться на спину и пережечь ремни.

Опираясь на локти, он медленно подтаскивал тело с остатками вереи к костру.

– Ишь, что удумал старик, – услышал он над собой голос, когда до костра оставалось шага два. – Решил ремни пережечь! Погляди на него, Кучер, до чего ж хитёр. Ай, да хитёр!

– Не только хитёр, – ответил Кучер, – но и силищи в нём ужасть как много. Это ж надо такой столб своротить.

Изот перевернулся на спину, насколько это позволяло сделать бревно, и увидел ухмыляющееся лицо Колеса. Тот наклонился и разглядывал ключника, словно незнакомое ему животное или насекомое. На безволосом лице сверкали маленькие злые глаза. Спутанные волосы выбились из-под шапки. Рядом с ним стоял Кучер с ружьем в руках.

«Порешить пришли», – подумал Изот и напрягся изо всех сил, пытаясь разорвать узы. Но ремни только глубже впились в тело, а усилиям не поддались.

– Не тужься, дядя, – рассмеялся Колесо. – Если я затяну узел, никто, кроме меня, его не развяжет. Лежи спокойно.

Колесо ногой перевернул Изота вместе с вереей на живот и стал распутывать ремень. Однако узел усилиями Изота затянулся ещё сильнее, чем был затянут разбойником, и тому никак не удавалось его развязать.

– Переруби ты его, – посоветовал Кучер товарищу, видя, как тот мучается с ремнём. – Чего канителишься с ним. Вжик ножом и вся недолга.

– Ремень жалко.

– Опять про своё. На кой ляд тебе ремень?

– Может, пригодится… Был случай один. Промышляли мы с ватагой в тёплых краях. Застигло нас наводнение. Все пути отрезало. Так вот жрали ремни. Варили и ели. Тем и спаслись. Вот почему жалко мне ремня. Думаю, вдруг такая бескормица наступит.

– Будто по амбарам не наскребёшь.

– А если в амбарах ничего не будет?

– Такого не бывает. У одного нет, у другого есть.

– Много ты знаешь.

Кучер на это ничего не возразил и, опираясь на ружьё, стал терпеливо ждать, когда с узлом будет покончено.

Развязав узел, Колесо ногой толкнул Изота и проронил:

– Подымайся, чего разлёгся!

Изот медленно поднялся. Растёр руки. Ждал, что разбойники будут делать дальше.

– Пойдёшь с нами. Тебя Глаз кличет, – сказал Колесо, засовывая сыромятину в карман кафтана.

– Пошто я ему понадобился?

– Не твоё дело. Там узнаешь.

Кучер толкнул ключника дулом ружья в спину:

– Давай поторопись. Забери мою одёжу, вон валяется, – он указал на свой изодранный зипун, лежавший невдалеке от костра. – Дарю со своего плеча. – Он громко и весело расхохотался.

Изот напялил одежонку Кучера на широкие плечи. Как не был кургуз чужой кафтан и маловат, в нём стало теплее.

– Шагай, – простуженно выдавил Кучер.

– Куда шагать-то?

– У тебя что – бельма залило? – отозвался Колесо. – Иди за мной. Вперёд!

– За тобой, так за тобой, – равнодушно ответил Изот, а сам подумал: «Чего они ещё решили? Зачем я Одноглазому понадобился? Не убивать же ведут? Если бы хотели порешить, давно бы это сделали».

Повинуясь разбойникам, он зашагал за Колесом. Сзади шёл Кучер, держа ключника на мушке.

– Не моги бечь, – предупредил он пленника. – А то стрельну.

«Куда здесь бежать, – мелькнула в голове ключника тоскливая мысль. – Да и зачем? Будут тогда искать его, рыскать везде, нечаянно и подземелье отыщут».

Они пересекли пепелище и углубились в лес дорогой, ведшей к роднику. На небольшой поляне, окружённой молодым ельником, остановились. Посередине её Изот увидел Одноглазого. Тот восседал на полусгнившем пне с задумчивым видом, держа огромную свою дубину между колен. Брови были насуплены, и весь вид говорил, что он чем-то недоволен. К нему подтолкнули Изота.

Разбойник, вперив зрячий глаз в ключника, оглядел его замызганный зипун, сидевший мешковато, и проговорил:

– Мы тебя не тронем и отпустим, если выведешь нас на большак.

Он замолчал, уставившись глазом на Изота, ожидая ответа.

Изот передернул плечами от пробиравшего тело холода, хотя в кучерской одежонке немного согрелся, оглядел разбойников, задержал взгляд на толстяке, скорее, на своём кафтане, который был на нём.

– Пусть отдаст кафтан, – сказал он, повернувшись к Кучеру.

Тот отступил на шаг, вскинул ружьё:

– Кафтан мой, – и вызывающе посмотрел на Изота.

– Не балуй, Кучер, – миролюбиво произнёс Одноглазый. – Отдай человеку одёжу.

– Слушай, Глаз… – хотел воспротивиться Кучер.

– Я кому сказал: «отдай!» – перебил его атаман. – Хочешь, чтоб я повторил? Уши что ли заложило? Если так, я их прочищу. – И он сделал вид, что поднимается с пня.

Кучер, отдав ружье Колесу, прерывисто дыша от негодования, с красным лицом стал стягивать кафтан с округлых плеч.

– Вы посмотрите, – бормотал он. – Какому-то чертопхаю я должен отдать одёжу, такую тёплую… А сам мёрзни. На лови!

Поймав на лету брошенный кафтан, Изот снял кучеров и облачился в свой. Теперь он согреется, а то зуб на зуб не попадает от пронявшего тело холода.

– Так выведешь нас на дорогу? – снова спросил атаман, вскинув на Изота глаз.

– Отчего не вывести, – ответил ключник. – Что мне здесь околевать без еды, что вы меня пристрелите.

Одноглазый рассмеялся.

– Верно сказано, – проговорил он. – Так и так тебе не сдобровать. Но ты не трусь, – миролюбиво продолжил Одноглазый, поглаживая спутанную русую бороду. – Какой нам резон убивать тебя. Выведешь на дорогу и отпустим. Разойдёмся в разные стороны: ты нас не знаешь, мы – тебя. Какая от тебя польза… Давайте, ребятушки, сниматься со стоянки, – обратился он к товарищам. Обернувшись к Изоту, добавил: – Дойдём до избушки, ты её, видно, знаешь, там переночуем, а утром дальше… И не балуй, а то… – он погладил свою дубину. – Шесть глаз будут за тобой следить. – Поняв, что ошибся насчет шести глаз, поправился: – Пять, но мой один сойдет за два.

Перекинув мешки за спину, разбойники тронулись в путь. Впереди шёл Одноглазый, за ним Изот, замыкали шествие Колесо и Кучер с ружьём.

Кучер, ковыляя на кривых ногах, не переставал вслух ворчать на то, что с ним несправедливо обошёлся атаман, отдав кафтан Изоту. Одноглазый, может быть, и слышал брань Кучера в свой адрес, но виду не подавал. Шёл прямой, как столб, высоко поднимая ноги, раздвигая кусты тяжёлой дубиной.

Как понял Изот, они пытались использовать его как проводника в той части болота, которая простиралась на десятки вёрст от избушки до большой дороги, связывавшей несколько городов, самыми большими из них были Верхние Ужи и Суземь. А сегодня он им был не нужен – они шли к избушке по своим следам. Сюда их привёл Филипп Косой, который знал тайную дорогу, а обратно они не решились идти самостоятельно, хоть и подмёрзло болото, поэтому взяли с собой Изота.

Минут через двадцать, ступив на подмёрзшее болото, Изот окликнул Одноглазого:

– Эй, дядя с палкой, остановись!

– Что стряслось? – недовольно спросил атаман, но остановился, обратив обветренное лицо в сторону ключника.

– Так дело не пойдёт, – сказал Изот, поровнявшись с Одноглазым. – Зачем кругаля давать, идя по вашим следам. Вы ж петляете, как зайцы, скрываясь от погони. Так и до темноты не доберёмся до избушки.

– А ты знаешь дорогу короче? – осведомился Одноглазый.

– А чего мне не знать. Всю жизнь по ней хожу.

– Говори.

– От скита до избушки напрямую вёрст пять. А мы бродим уже полчаса, и совсем не подошли к ней. По вашим следам плутать по болоту придётся часами.

– И то правда, – согласился Одноглазый.

– Как быть?

– Воля твоя. Знаешь короче путь – веди! Но смотри, обманешь – получишь свинца…

– Это уж непременно-с, – засмеялся Кучер, вскидывая ружье.

Изот усмехнулся:

– Не бойтесь, приведу, куда надобно.

– Так мы тебя и испугались, – вставил слово Колесо, с издёвкой поглядев на ключника.

Теперь скитник шёл первым, за ним, след в след, остальные.

Болото подстыло настолько, что по нему можно было идти, не боясь угодить в трясину. Трясина, скованная морозом, прогибалась под тяжестью идущих, но выдерживала их вес. Однако чувствовалось, что под застывшей пружинистой коркой, хлюпала болотная жижа, готовая поглотить всякого, кто окажется в ней. Изот сломал крепкую ореховую палку и, тыкая ею в землю, иногда проверял тропинку, по которой шёл.

Из отдельных слов и фраз, оброненных разбойниками во время пути, Изот составил картину сожжения скита, узнал, кто был главным вдохновителем и зачинщиком этого события, а кто исполнителями. Подтвердились слова Косого, сказанные им в хранительнице, когда он пытался улестить Изота своими признаниями, чтобы тот поднял творило и освободил злоумышленников.

С год назад, зимой, в скит привезли полуживого человека. Летом скит, затерянный среди непроходимых болот, речушек, озёр и лесов, как одинокий парусник среди океана, жил, оторванный от внешнего мира. Зато зимой, когда болота замерзали настолько, что могли выдержать лошадь и воз с поклажей, скитская жизнь заметно оживлялась и становилась не столь монотонной и безрадостной: возобновлялись связи с внешним миром. Скитники налаживали санную дорогу до большака и ездили в город и деревни продавать излишки своего кропотливого труда: рожь, ячмень, неплохо родившийся в здешних местах, мёд, пушнину, а из города привозили ткани, посуду, свечи и другие товары, которые были необходимы для их жизни и которые они не могли сами сделать в скиту.

Вот тогда-то и нашли пьяного и обмороженного барина. Возница, или кучер, который его вёз, пропал, лошадь была предоставлена сама себе и плелась по дороге среди болот. Видимо, ночью на путников напали волки. Правда, барин ничего не помнил и не мог ничего рассказать. Потом нашли и обезображенный труп возницы, вернее, то, что оставили от него хищники.

Барина подлечили в скиту, поставили на ноги, а он вместо благодарности, прослышав про хранительницу в скиту и якобы несметные богатства, хранимые в ней, решил разбойным образом поправить свое шаткое финансовое положение и привлек для осуществления своего гнусного дела Филиппа Косого да бродяжих людей, которые и подпалили скит. При помощи Филиппа разбойники отважились пробраться к скиту. Не каждый мог это сделать, потому что эти места слыли среди местных жителей гиблыми, и ходило много устных рассказов о топких трясинах, где смерть подстерегала на каждом шагу.

Примерно через час Одноглазый разрешил всем отдохнуть. Нашли место поровнее, позатишистее, где не так продувал ветер, наломали сучьев в редком мелколесье, присели, привалясь к корявым деревьям, которым не давала полноценной жизни болотная почва, насыщенная веществами, неудобными для роста растений, которые летом испарялись, наполняя окрестности тухлым запахом.

Кучер развязал мешок и по приказу атамана раздал всем по три сухаря – скудный обед. Не обделил и Изота, но выбрал сухари поменьше, видно, не мог простить ему возвращения кафтана, который так понравился разбойнику.

– Пожуём, и в дорогу, – распоряжался Одноглазый. – Ветер поменялся, небо заволокло, позёмка начинается. Спешить надо.

– Глаз, у тебя, помнится, оставалось малость, – просительно проговорил Кучер. – Согреться бы, а то лихоманка меня заберёт. Кафтан отдал, ноги мокрые, налил бы?

Атаман неодобрительно посмотрел на Кучера:

– Придём на ночёвку, налью. А сейчас не время.

– Как знаешь, – не стал упрашивать Кучер и с кислой миной отвернулся от старшего.

Колесо с хрустом грыз сухарь крепкими зубами и, посмеиваясь, смотрел на обиженного Кучера, который был готов заплакать от того, что ему отказали.

– Какой ты, Кучер, нетерпеливый, – прищурился Колесо.

– Ты терпеливый, когда тебя не касается, – отозвался толстяк и поглубже нахлобучил шапку на голову.

Исподлобья взглянув на Изота, Одноглазый спросил:

– Далеко ещё до избушки?

– Недалече, – ответил ключник. – Обойдём трясину, выйдем на твёрдое место – там избушка и будет.

– Быть тому, – изрёк Одноглазый и, опираясь на дубину, встал. – Давай поспешать, – обратился он к спутникам. – В избушке и отогреемся, и отоспимся. Под крышей лучше сидеть, чем по голью шастать. – Он усмехнулся в бороду.

Изот снова пошёл первым. За ним Кучер с ружьём. Замыкал вереницу Одноглазый.

Погода и вправду портилась. Небо потемнело и понизло. Раньше оно было серым, а теперь стало сизо-чёрным. Поднялся резкий ветер. Он переметал снег на открытых местах, шевелил остатки сухой болотной растительности, шелестел редкими, скрученными морозом листьями на кустарнике. Темнело, словно приближался вечер.

Обойдя топь, прихваченную тонким ледком, с редкими бугорками кочек, Изот вывел отряд на твёрдую землю. Вместо корявых и чахлых деревьев на ней росли прямые ели, берёзы. Лес перемежался полянами и ровными луговинами.

Разбойники повеселели в предвкушении предстоящего отдыха, а когда из-под ног бросился наутёк заяц, а Кучер, медлительный на вид, но, видимо, опытный в сноровке охоты на зверя, вскинул ружьё и подстрелил его – ликованию лихой ватаги не было предела.

– Вот так удача! – громко вскричал Колесо, подбрасывая в воздух шапку. – Неожиданно ужин с неба свалился…

– Не с неба, а с моей лёгкой руки, – обиделся Кучер.

– С твоей руки, – согласился Колесо. – С твоей лёгкой руки и твоего зоркого глаза. За это получишь самый жирный кусок.

– И чарку, – весело залился Кучер, глядя на молчащего атамана.

Вскоре они вышли на собственные следы, оставленные прошлым днём и, обойдя поваленные деревья, увидели приземистую избушку, стоявшую на возвышенности. Сбоку от неё, невдалеке от низкого крылечка, алели гроздья рябины, не склёванные дроздами.

Глава девятая
Огонь на болоте

Оглядевшись, разбойники вошли в избушку: Одноглазый первым, за ним втолкнули Изота, последним вошёл Колесо, ухмыляясь во весь рот чему-то втайне желаемому. В избушке было стыло и темно. Одноглазый отодвинул доску, закрывавшую оконце, прорубленное у самого потолка. Ворвался свежий ветер, но стало светлее.

Избушка была квадратной. Посередине из красного плохо обожжённого самодельного кирпича была сложена приземистая широкая печь. Между нею и одной из стен настланы полати, внизу них – двухъярусные нары. Стоял стол, сколоченный из отёсанного кругляка с крепкой дубовой столешницей, две лавки. Были сени, где летом сушили травы, и примыкающий к ним небольшой тёмный чулан с крепкой дверью.

Посреди болот, кольцом опоясывавших скит, невдалеке от него возвышалась твёрдая земля сажен в пятьсот длиною и двести-триста шириною. Расположенный близко к скиту, этот своеобразный остров служил хорошим подспорьем в хозяйственных делах.

Ещё в молодости Изота на нём срубили новую избушку взамен сгнившей, которая служила приютом скитникам во время непогоды. В ней располагались для отдыха скитские охотники, промышлявшие добычей дичи и зверя для нужд общины, останавливались сборщики клюквы и брусники, в изобилии родившихся в здешних местах, заготовщики мха, дёргавшие и сушившие его здесь же на открытых, хорошо проветриваемых лужайках, а потом перевозившие в скит для построек.

Избушка была прочная, выдержавшая не одну непогоду, дождь, снег и ветер, устоявшая под напором ураганов и грозовых разрядов. Крытая болотной осокой в несколько слоев, она могла ещё простоять не один десяток лет.

Войдя в избушку, Одноглазый, как старший, распорядился:

– Колесо, в лес… с ним, – он указал на Изота, – по дрова. Да присматривай за ним, как бы не убёг.

– От меня не убежит, – самодовольно осклабился Колесо, поглаживая рукоять ножа, заткнутого за пояс.

– Кучер! – крикнул Одноглазый толстяку, застрявшему в сенях.

– Я здесь, – подошёл к нему Кучер.

– Свежуй зайца! А то совсем застынет.

– Я только собрался ободрать его.

Обязанности были распределены. Одноглазый отдавал распоряжения, как генерал своим полковникам, чётко, с сознанием своего старшинства, которого никто не оспаривал. Сам занялся растопкой печи.

В лесу, окружавшем избушку, было много сушняку, в основном ольхи. Не надо было иметь топора, чтобы набрать целый воз дров. Подгнившую сушину валили от руки и ломали на дрова нужного размера, ударяя по стволу крепкого дерева. Собирая сушняк, Изот наблюдал за Колесом, а тот, в свою, очередь, не спускал глаз с пленника.

Они натаскали в сторожку большую гору дров, которых должно было хватить на всю ночь. В завершение работы Колесо срубил несколько берёзок и разрубил на поленья, приказав Изоту отнести их в сени.

Кучер за это время освежевал зайца, выпотрошил его и повесил на сучок.

– Ужин готов, – весело сказал он, глядя на висевшую тушку зверька и вытирая нож о штанину. – Знатная еда будет.

Он довольно потирал руки, предвкушая сытный ужин. Мало-помалу и обида на атамана за то, что он отобрал тёплую одежду у собрата заглохла, а то, что старший обещал распорядиться вечером и согревающим, совсем обдало его сердце елеем.

Тех припасов, что они захватили с собой, идя к скиту, видимо, было недостаточно, и они кончились, поэтому разбойники были голодны. Изот видел, какими глазами смотрел на зайца Колесо, как глотал слюни Кучер. Да у него самого подводило живот при мысли о еде.

Когда они возвратились в избушку, в печи весело пылал огонь. Одноглазый восседал за столом в позе человека, завершившего дневную работу и теперь отдыхающего. Он разделся, оставшись в одной посконной рубахе, подпоясанной узким ремешком.

Разбойники хотели сварить похлёбку, но посуды в сторожке не нашлось, и они решили зажарить зайца прямо на угольях. Можно было использовать для варки зайца котелок, но он был мал, и в него Колесо набил снегу, чтобы вскипятить воды.

Пока жарилась зайчатина, Одноглазый достал из котомки плоскую бутыль в футляре из бересты. Разбойники невесть откуда вытащили туески. Атаман взболтнул содержимое фляжки. В ней громко булькнуло.

– Кучер, – обратился он к толстяку, подсевшему к столу, – ты заслужил – подставляй посуду. А то ждёшь и думаешь, как бы мимо не пронесли.

– Это мы завсегда. – Кучер подставил туесок. – Горько пить вино, а обнесут горчее того.

– Да ты не пьешь, – рассмеялся Колесо, – а только за ворот льешь.

– Он закаялся пить, – сказал Одноглазый, – от Вознесенья до поднесенья.

– Будто сами без греха, – отозвался ничуть не обескураженный и не обиженный Кучер, поднося туесок к губам и боясь пролить хотя бы каплю.

Зайчатина поджарилась, и разбойники с жадностью набросились на неё. Зубами разрывали сухожилия, обсасывали косточки. Изот прилёг на нары и отвернулся.

– Иди пожуй! – услышал он голос Одноглазого и сначала не понял, что тот зовёт его. – Иди, чего отвернулся? Без еды, пожалуй, не дотянешь и до большака.

В другое время Изот отказался бы от пищи, принятой из рук ночных татей, но он не ел со вчерашнего вечера, если не считать трёх обломанных сухарей, которые ему дал Кучер, и он принял кусок зайчатины, поданный ему Одноглазым на конце ножа.

– Я б ему и полсухаря не дал, – пробурчал Колесо, наблюдая эту сцену. – Кормить чужака, когда у самих запасов нету…

– Не гладь коня рукою, а гладь мешком, – нравоучительно проронил атаман и так пронзил сотоварища взглядом своего страшного глаза, что тот поперхнулся, прикусил язык и больше не произнёс во время еды ни слова, размеренно двигая челюстями, прожёвывая очередной кусок.

В печи жарко пылал огонь, и в сторожке потеплело. В трубе подвывал ветер – метель все-таки началась. Углы тонули во мраке, свет исходил только от ярко горевшей печи, прорываясь в помещение через незакрытое заслонкой устье.

Разбойники, насытившись и попив с сухарями кипятку, молчали, погрузившись в сладкую истому. Колесо прилёг на лавку и смотрел в потолок, Кучер хотел было чинить дырявый сапог, но отложил его в сторону и тоже задумался. Одноглазый сидел мрачный во власти тайной думы.

Изот в тепле тоже разомлел. Его потянуло в дремоту. Он привалился на нары и закрыл глаза, думая об оставленных старце и младенце.

Он уже проваливался в глубокий сон, как голос разбудил его. Сильный, с хрипотцой, он заполнил избушку:

Как из города,

Из Камышина

Плывёт лодочка

Двухвесельная.

А в той лодочке

Молодец сидит.

Молодец сидит,

Думу думает.

Голосу не хватало места в тесной избушке, он просился на волю, в простор, но не мог выбраться. Он бился о стены и замирал под матицей.

Про житьё своё

Бесталанное,

Про милу красу

Красну девицу.

В голосе было столько тоски, неизбывной грусти, что Изот сразу скинул дремоту и открыл глаза, соображая, кто же это поет. Избушка была освещена скудно, углы потонули во мраке, лишь на стол падали отсветы от печки. Пел Одноглазый. Одной рукой он подпирал голову, другая была сжата в кулак и покоилась на столешнице.

А была у них

Любовь сердечная.

Век хотели жить

В добром счастии.

Да пришёл лихой

Да богат купец,

И милу красу

Он с собой увёз.

Что же делать мне,

Горемычному?

Как с тоскою той

Мне на свете жить?

– Хватит душу рвать, – перебил песню Колесо. – Заладил одно и то же.

– Молчи, Колесо, не порть песню, – не обидевшись, ответил атаман. – Многого ты не понимаешь по неглубокому твоему характеру и скудости ума.

И с новой силой продолжил песню. Голос уже не ломался тоской, а поднялся, казалось, над избушкой, над лесом и с поднебесья соколом летел под облаками:

Наточу я нож

Я вострым востро

И дождуся я

Тёмной ноченьки…

Никто не проронил ни слова, когда Одноглазый замолчал и уронил голову на руки. Трещали дрова, осыпая пепел, заунывно подвывала метель в трубе…

Через минуту атаман пришёл в себя, поднял голову, оглядел всех поочередно и обратился к Изоту:

– А скажи мне, мил человек…

– Меня Изотом кличут.

Одноглазый кашлянул:

– А ты чести своей не роняешь. Блюдёшь достоинство. – Он помолчал, покачивая головой вслед своим мыслям. Потом спросил: – А ответь мне, Изот, ты правду сказал про сундук? Не таи. Моя заповедь крепка. Отпущу, как сказал. Так правду ты нам поведал?

– Как было, так и ответил. Мне врать нет резону.

– Неправду ты говоришь. Чует моё сердце – солгал ты. Может, не во всём, но солгал. – Разбойник сдавил пустую баклажку широкой пятернёй. – Ну да ладно. Бог рассудит. Будет день, будет пища.

Опять наступила тишина. Кучер сел возле печки на сложенные поленья, разулся и повесил сушиться портянки на бечёвку, протянутую вдоль кирпичей.

– Сегодня хоть ночь поспим в тепле, – мечтательно проронил он, вытягивая ноги и прислоняя ступни к тёплым кирпичам. – А то всё на стуже да на стуже.

– Убери портянки, – прозвучал голос атамана. – Развесил тряпьё, всю избу провонял. Сунь их в печурку, может, не так дух пойдёт.

Кучер что-то ответил, но что Изот не расслышал.

– Пора укладываться, – снова проговорил Одноглазый. – Завтра чуть свет в дорогу. Если старовер не солгал, Косой с Куделей не должны далеко уйти.

– С сундуком много не нашастаешь, – подтвердил Колесо. – Может, только они разделили добычу?

Атаман ничего не ответил, устраиваясь на полатях. Колесо выбрал себе место на нарах поближе к печке.

– А может, старик соврал, что видел Косого? – ввязался в разговор Кучер. Его тешила мысль, что он оказался провидцем в отношении действий Косого.

– Шут его знает, – отозвался Одноглазый. – Чужая душа потёмки. Может, он врёт, может, правду говорит.

– Врёт, конечно, – проговорил Колесо. – На лице написано, что врёт.

Кучер уже хотел ложиться на верхние нары, где было теплее, как вдруг, спохватившись, спросил:

– А чего с ним делать?

Разбойники поняли, что речь идет об Изоте, молча сидевшем в уголке нар.

– Свяжи ему руки и пусть спит, – раздался голос Одноглазого.

Он лежал на полатях, положив рядом свою огромную дубину. Голос был спросонья, и через секунду разбойник уже храпел на всю избушку, забыв и про Изота, и про истекший день, и про сокровища, за которыми они шли.

– Он жилистый, путы развяжет и порешит нас сонных, – проговорил Кучер, вспомнив, как Изот переломил верею у костра.

Роль старшего взял на себя Колесо. Он важно, напыжившись, сказал:

– Голова ты еловая! Не знаешь, что делать! Отведи его в чулан и закрой там. И вся недолга. Ночь переживёт… вместе с мышами. – Он ухмыльнулся, представляя, как ключник будет дрожать от холода в чулане.

– Это другое дело, – обрадовался Кучер новому предложению и сказал Изоту: – Слыхал? Иди, дядя!

Изоту ничего не оставалось делать, как пройти в чулан. Кучер захлопнул за ним дверь, задвинув дубовый брус в проушины.

– Веди себя смирно, – предупредил толстяк. – Иначе… – Он не нашёлся, что сказать дальше и удалился.

Изот остался один в кромешной темноте, слыша, как Кучер, неразборчиво ворча, запирал на засов наружную дверь. Затем прошёл в избушку.

Чулан был небольшим – кладовая для разных запасов. Окон не было. Закрывался тяжелой сосновой дверью.

Изот глубже надвинул шапку на лоб и сел на короткую лавку, прибитую торцом к стене. Мысли одна чернее другой лезли в голову. Хорошо бы уйти отсюда! Но как? Стены крепкие, дверь прочная…

Не зная, что предпринять, Изот просидел на лавке с полчаса, до тех пор, пока его не пробрал холод. Брёвна чулана не были гнилыми, но мох кое-где истлел в пазах и из них дуло, когда налетал ветер. Он встал и стал шагать по чулану из угла в угол, стараясь согреться и что-нибудь придумать для своего спасения.

Сначала в сторожке было тихо. Потом раздался шум и приглушённые голоса – приоткрылась дверь в сени. Голоса стали явственнее – разбойники вышли на крыльцо, видимо, но нужде. Это были Кучер и Колесо. Изот прижал ухо к дверной доске, стараясь услышать, о чём говорят разбойники.

– Ты крепко запер его? – спросил Колесо у Кучера.

Тот несколько мгновений медлил с ответом, соображая, потом ответил сипло:

– Крепко. Никуда не денется. Засов прочный. – И зевнул во весь рот.

– Во дурак, – проговорил Колесо. – Надеется, что его Глаз отпустит.

– А если отпустит, – проронил Кучер, опять зевая.

– Не должен. Я знаю его.

– Знаешь, не знаешь! Он к нему, вишь, благоволит. Кафтан с меня содрал… зайчатины дал. Во как скитник в нему в душу влез. Слово, наверное, такое знает, наговорное.

– Если отпустит, я сам его порешу. Возьму грех на душу.

– Какой по счету? – с усмешкой спросил Кучер.

– Я их не считал.

– Надо бы считать, чтоб потом отмолить.

Колесо, как бы не слыша слов собеседника, продолжал:

– Он выдаст нас, если не порешить. Вот выведет на дорогу и порешу.

– А если Глаз узнает?

– Так сделаю, что не узнает. Ты мне поможешь?

Кучер молча переминался с ноги на ногу.

– Кафтана ведь жаль? – спросил Колесо.

– Жаль, – ответил Кучер, поёживаясь от холода, а потом спросил: – А если всё-таки узнает. Он хоть и с одним буркалом, а глазаст. Его не проведёшь на мякине.

– Хватит ныть – узнает, не узнает. Сделаем так, что не узнает…

– Глаз самовольства не любит.

– Его сам чёрт не поймёт. То крови не боится, хоть рекой лейся, а то возьмёт да и отпустит из-под ножа какого-нибудь бродягу. А этого? Порешу, как пить дать, порешу. Не люблю заносчивых.

– Чего гадать, – опять зевнул Кучер. – Может, его сам Одноглазый порешит… Пошли спать! Зябко.

Хлопнула дверь, и всё затихло.

Изот оторвал ухо от доски. Сердце билось учащённо. Вот что у разбойников на уме: разделаться с ним, как только он выведет их на дорогу. Такая судьба, предрешённая Колесом, его не устраивала. Если раньше и были какие-то надежды на благополучный исход, то теперь они рухнули.

Изот стал думать, как быть дальше. Ждать, покуда они его убьют? Или завтра, как только выпустят из чулана, попытаться бежать? Но свинец быстро его догонит… Он не доверял им с самого начала. А чего было ожидать от лихих людей, чьё ремесло – разбой и грабёж, кровь и смерть.

Поднявшись на лавку, Изот руками ощупал потолочные бревна. Они были вытесаны из осинового кругляка и плотно прилегали друг к другу. Как он не силился, не смог поднять их концы, крепко сидевшие в пазах. Отчаявшись выбраться через чердак, он вспомнил про подпол. В полу чулана была выпилена широкая половица, в которую было вделано кольцо. Через этот лаз спускались в подполье, где в летнее время в выкопанной яме хранили скоропортящиеся продукты, которые захватывали с собой, когда отправлялись сюда: мясо, творог, молоко.

Изот опустился на колени в углу, где должен быть лаз, и вершок за вершком стал ощупывать половицы, надеясь найти кольцо. Но его не было. Остался лишь штырь с отверстием для кольца. Ключник подёргал за штырь, но сил поднять разбухшую половицу не хватило – слишком мал был его остаток, чтобы можно было за него крепко ухватиться. Под рукой не было никакого твёрдого предмета, который можно было продеть в отверстие штыря и приподнять доску. Он стал вспоминать о предметах, находившихся в чулане, которые могли бы ему пригодиться для дела.

Он подошёл к лавке и оторвал её от стены, благо она с концов уже трухлявила. Раздался треск. Но разбойники, сильно уставшие за время дневного перехода, отделённые от чулана стеной и сенями, разморённые теплом, крепко спали и шума не слышали. В стене остались два больших кованных гвоздя. Изот выбрал самый длинный и принялся раскачивать, стараясь выдернуть из бревна. Когда это ему удалось, он продел его в отверстие штыря и потянул половицу на себя. Она довольно легко открылась. Прислонив её к стене, ключник спустился вниз. На него пахнуло сыростью и затхлостью.