Текст книги "Огненный скит.Том 1"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц)

Глава третья
Выстрел в лесу

Второй месяц Изот жил на мельнице. Хозяева ему нравились: и рассудительный, немногословный Маркел, и спокойная, расторопная Прасковья, с утра до позднего вечера хлопочущая у печки. С порученной работой он справлялся, и хозяева были, видимо, им довольны, никогда не показывали ни явного, ни скрытого раздражения, наоборот, при всяком удобном случае Прасковья хвалила Изота, а Маркел удовлетворённо крякал при виде добросовестно выполненной работы.

С утра Изот задавал корм скотине, чистил хлевы. Если мужики привозили зерно, помогал Маркелу. Остальное время проводил в небольшом холодном прирубе, где стоял столярный верстак, на котором можно было выполнять нехитрые работы по дереву.

Маркел держал несколько семей пчёл в колодах. Изот вызвался сделать ему настоящие ульи, и мельник согласился. Теперь, пока было светло и не было других дел, Изот пилил, строгал, прилаживал дощечки друг к другу.

Первый снег выпал после Покрова, да так и остался лежать, потому что неожиданно заморозило. Окрестности мельницы приобрели нарядный вид: запорошенная земля словно была покрыта белой скатертью, а деревья стояли, как новогодние гостинцы, обсыпанные сахаром. Тонкий, зеленоватый, бутылочный, лёд сковал заводь. Был он крепок и выдерживал человека.

Изот строгал в прирубе, поглядывая в заледенелое снизу оконце, в которое были видны красногрудые пушистые снегири, облепившие ветки кустов. Они были похожи на румяные яблоки, оставленные хозяевами под зиму. Антип топором прорубал лунку во льду, чтобы брать питьё для скотины.

Скрипнула дверь, и в прируб зашёл Маркел. Смахнув щепу, присел на толстый чурбак, на котором Изот рубил или пилил, молча смотрел, как работник справляется с делом.

Мельник приземист, широк в кости, тёмно-русые волосы колечками падают на выпуклый лоб, бородка кучерявая, аккуратно подстриженная. Загрубевшие от постоянной возни с мешками и ларями руки. Широкий, чуть приплюснутый нос и небольшие с постоянной усмешкой глаза придают его круглому лицу плутоватое выражение.

– Руки у тебя золотые, – сказал он, глядя, как уверенно держит Изот стамеску, радуясь в душе, что нашёл себе незаменимого работника. – Где только всему научился?!

– Сызмальства к инструменту приучен, – ответил Изот, держа доску в вытянутых руках и глядя, прищурив глаз, ровно ли он вытесал боковину. – Я ж сказывал, что раньше в скиту жил, там приходилось всё своими руками делать.

– А я вот до тонкостей никак не могу. Всё у меня топорно выходит…

– Ты большой дока по помолу, – ответил Изот. – Чего тебе переживать. И мельницу в порядке содержишь. – Он отложил заготовку в сторону. – Мельница твоя или арендованная?

– Эк хватил – моя! – Маркел усмехнулся. – Отродясь таких у меня не бывало. Арендую у Арона Абрамыча Гольберга из Верхних Ужей. Богатый человек. Промышленник. У него и фабрика есть и лавки, и лес здесь скупал у разорившихся помещиков. Он мне предлагал купить у него мельницу, но сейчас не могу, не потяну. Доход урезался с неё по причине строительства тракта между Верхними Ужами и Суземом… – Мельник замолчал, вздохнул: – Я чего пришёл… Снег неплохой, стало быть, выпал, в лес бы за осинником съездить. Настил прогнил, надо заменить. Завтра поутру и поедем на двух санях. Ездки две сделаем.

– Как скажешь, Маркел Никонорыч, – ответил Изот. – Я готов ехать в любое время. Нищему собраться, только подпоясаться. – Он улыбнулся.

– Добро, – сказал Маркел, вставая. – Пойду Антипу скажу, пусть тоже собирается.

Посветлу Изот просмотрел конскую сбрую, оглядел сани – всё ли крепко, надёжно, приготовил верёвки, пилу, топоры. Маркел, заглянувший во двор, только удивился:

– Уже всё сладил, Изот?

– Всё, хозяин.

– Тогда мне делать нечего.

Утром, чуть свет, Маркел разбудил сладко спавшего Антипа:

– Вставай, пора собираться в лес! – Он потряс сына за плечо: – Слышь меня?

– Слышу, слышу, – спросонья ответил Антип и снова уткнулся в соломенную подушку.

– Долго над тобой стоять? – уже твёрже спросил Маркел.

– Ладно, встаю, тять.

Он спустил босые ноги на пол. Зевнул, широко открыв рот:

– Маманька, пошто холодно в избе?

– За ночь выстыло. Печь-то только затопила. Спал бы на полатях.

– Там жарко.

– На тебя не потрафишь, – взглянув на заспанное лицо сына сказал Маркел. – То холодно, то жарко…

Антип, поёживаясь от холода, ополоснул лицо из глиняного рукомойника, висевшего в углу за печкой, стал собираться в дорогу. Вышел из своей каморки Изот уже готовый к отъезду.

Прасковья всем троим собрала на стол: молочной пшеничной каши, по кружке молока, вчерашних пирогов с капустой.

Управившись с завтраком, Маркел завернул в тряпицу нехитрый обед, приготовленный женой, положил в мешок, не забыл прихватить бутылку водки из запасов, хранившихся в одном ему ведомом месте.

– Для сугрева, – объяснил он Изоту в ответ на его недоумевающий взгляд. – Работа спорее пойдёт.

Лошади были запряжены и стояли на дворе, пощипывая брошенное у ног сено.

Накидывая на плечи полушубок, Антип сказал:

– Ружьё возьму.

– Зачем тебе оно, – спросил Маркел, стоя у двери и собираясь выходить. – Не на охоту едем.

– На всякий случай. Пригодится.

Маркел ничего не возразил, и Антип схватил висевшее на гвозде ружье, перекинул за спину.

– Баловство одно на уме, – проворчала Прасковья, вздохнула и отошла к печке.

День начинался погожий. Небо у горизонта было затянуто серой пеленой, словно паутиной, сквозь которую проглядывало зимнее солнце. Свежевыпавший снег тонким слоем припорошил окрестности, и снежинки весело поблёскивали в утренних лучах.

Саврасая кобылица, которой управлял Изот, резво бежала за санями Маркела и Антипа. Под полозьями звонко скрипел снег. За дровнями на короткой пеньковой верёвке, подпрыгивая на ухабах, виляя по сторонам, катились низкие широкие саночки. На них уложат концы длинных бревён, чтобы они не волочились по земле, когда поедут обратно.

Мороз был весёлым, задиристым. Морды лошадей заиндевели, будто к ним прилипли цветки одуванчика.

Маркел ехавший на Мальце, своем любимце, помахивая концами вожжей, весело покрикивал:

– Шибче беги, милай! В лесочке отдохнёшь!

Вскоре с дороги пришлось свернуть. Снегу было немного, но лошади поубавили прыть.

– Я почему спешу? – оборачиваясь, кричал Изоту Маркел, хотя тот его ни о чём не спрашивал. – Пока снегу мало навалило. В середине зимы не проедешь, лошадь в снегу утонет, весной снег набухнет – тоже не езда. Сейчас самое милое дело.

Изот молча слушал хозяина, подставляя розовое лицо морозному ветру.

Изот поглядывал по сторонам. Он узнавал и не узнавал места, где, выйдя с болот, семнадцать лет назад, в предутренней мгле шёл к мельнице, согревая ребёнка на груди и волоча за собой корзину с тряпьём. За это время подросли деревья, стеной встал молодой подлесок, но общие ориентиры угадывались.

От мельницы отъехали версты четыре. Сначала шёл подлесок с голыми плешинами, заметёнными снегом, потом начался ельник, высокий, прямой, дерево к дереву.

– Хороший лес, – сказал Изот, окидывая взглядом зелёное пространство.

– Лес что надо, – усмехнулся Маркел и остановил лошадь.

– Тпру, Малец! Разбежался. Передохни.

Изот тоже остановил саврасую, огляделся. Лесу здесь хватило бы на целую деревню. Высокие ели своими вершинами, казалось, подпирали затянутое дымкой морозное небо.

– Лес-то чей? – спросил Изот Маркела. – Барский или казённый?

– Казённый. Вплоть до болота, по берегу Язовки – это казённый. А дальше налево земли принадлежали помещику Олантьеву. Но он умер, а его сын или племянник, точно не знаю, продал угодья купчишкам, другим людям, которые с деньгами. Там порядку больше, чем у царя. Но своровать Боже упаси. Следят строго. Гриба без спросу не подберёшь. Сторожек наставили. А сюда государев глаз не заглядывает. Да по бездорожью в наши места не наездишься.

Он снова дёрнул вожжи. Малец, раздувая ноздри, резво помчался под уклон. Вскоре по левую руку Изот увидел в низине редкий осинник.

– Приехали, – провозгласил Маркел, натягивая вожжи и останавливая жеребца.

Антип проворно спрыгнул с саней, не забыв прихватить ружьё.

– Оставь ружьё-то, – крикнул ему Маркел, смеясь. – Не ружьё – топор надо брать.

– Успеется, – ответил Антип и хотел направиться в лес.

– Ты куда? – повысил голос Маркел. Улыбка сошла с лица. – Оставь ружьё, если по нужде. Хоть кол на голове теши, он всё за свое. Некогда нам прохлаждаться. День зимний короток.

Антип с недовольным видом положил ружьё в сани.

Изот отвел лошадей в сторону, бросил им сена и присоединился к остальным.

– Начнём? – спросил он.

– Начнём, – подтвердил Маркел, беря двуручную пилу. – Вот отселева валить будем, где пореже дерева. – И обратился к сыну: – Мы будем пилить, а ты сучки обрубай.

Антип с надутым видом взял топор.

По рыхлому снегу подошли к первой осине. Тонко пропела пила, задев за сухой сучок.

– Ну с Богом, – сказал Маркел и нагнулся к комлю, протянув Изоту другой конец пилы.

Острые зубья врезались в мягкую древесину. Потекли белые опилки, густо осыпая снег. В воздухе разлился запах свежести.

Когда осина упала, Антип застучал топором, обрубая толстые сучья. Пильщики валили деревья быстрее, чем Антип поспевал с обрубкой сучьев. Изот с Маркелом принялись помогать ему.

К полудню это место нельзя было узнать: тяжелые, пахнувшие сыростью брёвна лежали на белом снегу, умяв его, а вокруг чернели разбросанные мелкие ветки, остатки листьев и щепки.

Из сучьев сложили небольшой костерок. Благовонный дым нехотя расползался по лесу.

Маркел воткнул топор в поваленную осину:

– Будя, – сказал он. – На двое саней хватит. Садись обедать!

Антип принёс несколько охапок лапника, и они уселись на него вокруг костра. Маркел достал взятый из дому обед, разложил на тряпице. Из бутылки зубами вытащил деревянную пробку. Налил в прихваченную на кухне пузатую тёмного стекла чарку на короткой ножке.

– Вы непьющие, а я приголублю, – сказал он, обнимая пальцами гладкое стекло чарки и опрокидывая её в рот. Крякнув и вытерев усы ладонью, взял солёный огурец и, похрустывая, стал жевать.

Ели молча. Антип с насупленным видом, Изот степенно, мельник покряхтывая. Выпив ещё одну чарку, Маркел, в минуту обмякший, с красным лицом, спросил Изота:

– Вот ты, Изот, уже два месяца у меня работаешь, а никогда не сказывал о себе: кто ты, откуда. Что за жизнь привела тебя к нам?

– А никто меня не спрашивал, я и не говорил, – ответил Изот. – Я что – в родственники должен набиваться?

– А что же в тайности всё держишь?

– Никакой тайности у меня нету, – ответил Изот. – Какая тайность у мужика голодраного. А если не гнушаешься выслушать, скажу. – Он собрал с ладони крошки хлеба, положил в рот и продолжал: – Я из раскольников, как у вас говорят, из староверов. Жили мы в скиту, вёрст за сорок отсюда, за болотами. Почитай, обитали там не одну сотню лет, и все напасти за это время нас минули. Но беда все-таки приключилася – сгорел наш скит в одночасье со всем людом, живностью и добром. Один я остался в живых. А зима суровая выдалась: куда я один в лесу без пропитания, без крыши над головой – подался в странничество, побывал во многих местах, жил у братьев староверов, был батраком в Крыму, у татар, сторожил бахчи в Прикаспийских степях, кем только не был, а тянуло сюда, в родные места. Вот и вернулся… Так что тайности никакой нет.

Маркел выпил ещё чарку. Разомлел, щёки и нос покраснели.

– Нет беды хуже пожара, – сказал он. – Всё до чиста сожрёт, голым по миру пустит. – Он сокрушённо покачал головой. – По недосмотру пожар случился, али от детской шалости?

– Была бы шалость. Злые люди подожгли.

– Подожгли?! – Маркел аж поперхнулся. – Кому же вы так насолили, что те замыслили такое?.. Прошло то время, когда государь солдат посылал вылавливать раскольников и жечь скиты.

– Померещились сокровища скитские, вот и подожгли.

– Надо же, – сокрушался Маркел.

Антип внимательно прислушивался к разговору, но голоса не подавал. Потом спросил:

– А были сокровища-то?

– Какие у лесных жителей сокровища! Слухи-то были. Но я всю жизнь в лесу прожил и не видал никаких сокровищ. Были в церкви предметы золотые…

– Были сокровища, раз подожгли, – уверенный в своей правоте сказал Антип. – Ведь из ваших кто-то поджёг?

Изот внимательно посмотрел на Антипа.

– Правильно ты говоришь. Доводчик был из наших, остальные пришлые.

– Вот ваш, верно, лучше знал, что хранится в скиту. – Проговорив это, Антип насмешливо посмотрел на Изота.

Маркел громко рассмеялся:

– Смотри, Изот, как мальчишка мыслит! Головастый, стало быть. В самом деле, ни с того, ни с сего не стали бы скит поджигать… Я теперь вспоминаю… Был досужий разговор промеж мужиков, кто хлеб привозил ко мне, этак лет десять, может и боле назад о сгоревшем Верхне-Сутоломском ските. Поговаривали, что староверы золота много имели, вот их и подпалили, чтобы выкурить, а золотишко взять. Говорили, что взяли, да сами сгинули.

– Я этого не знаю, – ответил Изот. – Я один в живых остался, да старец был со мной, но вскоре умер… – Он взглянул на Антипа. Но тот не слышал его, занятый своими мыслями.

Маркел опять стал наливать из бутылки, и разговор прервался. А Изот снова подумал, что никогда не расскажет Антипу о его прошлом. Пусть считает, что Маркел и Прасковья его родители. Что Антипу до того, какую историю расскажет Изот. Кому от этого будет легче? Только Изоту, тем, что освободил душу от тайны?

Маркел с Изотом молча доедали остатки обеда и оба не заметили, что Антип куда-то исчез. Исчезло и ружьё. Маркел, опорожнив четвёртую или пятую чарку, безумолку говорил, что хоть и поправит он избу и мельницу, но проку от этого не будет: до железнодорожной станции в Верхних Ужах ведут широкий тракт и его мельница остается в стороне. По бездорожью только из окрестных селений повезут к нему рожь молотить, остальные отправятся по тракту, где дорога лучше, может, даже в город, где, говорят, есть паровая мельница, а Маркелу придётся довольствоваться малым. И мельница постепенно захиреет. Вот почему иногда его гложет тоска – как жить дальше?

Вспомнили они про Антипа, когда невдалеке, за осинником, прогремел выстрел. Изот сразу вскочил на ноги, а Маркел отложил бутылку в сторону.

– Ну вот, – сказал он об Антипе, – чем больше подрастает, тем меньше на него уёму становится. Совсем от рук отбился. Ну зачем попусту стрелять – пороху не жалко?

В редком осиннике мелькнула фигура человека.

– Антип бежит, – сказал Изот, вглядываясь.

Вскоре перед ними предстал запыхавшийся Антип с ружьём в руках.

– Что без надобности стрелял? – строго спросил сына Маркел. Когда он выпивал, то становился суровее, мог и отчитать ни за что, ни про что, требовал к себе уважения, за дерзкие слова мог и оплеуху влепить. – Чего стрелял? – совсем строго повторил он. – Зачем я тебе ружьё доверил?

– Лося завалил, – скороговоркой выпалил Антип, не обращая внимания на слова отца и вытирая мокрое лицо рукой.

– Вы посмотрите на него, какой шустрый! – воскликнул Маркел. – Лося завалил! На кой шут мне твой лось! Их много по лесу шастает. Что у нас мяса нет? Что мы оголодали? Нужда заставляет лосей убивать?

– Ну и матёр зверь, – продолжал Антип, не слушая отца. – Здоров лосина…

– И впрямь, зачем надо было лося убивать? – поддержал мельника Изот.

– На то и сохатый, чтобы убивать, – заметил Антип.

– Сейчас дам по шапке, чтобы впредь умным был, – одёрнул сына Маркел. Но стал остывать. – Что теперь с твоим лосём делать-то?

Антип молчал.

– Освежевать надо, – заметил Изот. – Не пропадать же лосю. Сейчас зима, мясо не испортится… – Сам подумал: «Мне бы этого лося в ту голодную зиму, когда остался один в скиту». Ружья у него не было, а в те западни, что он ставил, звери не попадались. Еле тогда он пережил зиму. Сухари кончились, корой да еловыми семенами с шишек питался вместе с белками.

– Пельменей мать наделает, – ввернул слово Антип. Он был разгорячён, глаза горели радостью и охотничьим азартом.

– Бери ножи, пойдём шкуру снимать, – распорядился Маркел. – Вот, мать твою, наработались. Поехали за одним, вернёмся с другим.

– Да ладно, чего серчать-то, – заступился за Антипа Изот. – Парень молодой, горячий. Ну подвернулся лось…

– А ты Антипа не защищай! Я его лучше знаю. Он может греха натворить. У него норов такой.

Изот не придал словам хозяина никакого значения: мало ли чего может наплести подвыпивший мужик под горячую руку.

Они сняли шкуру с животного, выпотрошили его, положили в сани. На вторые сани погрузили осинник.

Обратную дорогу ехали молча. Никто не проронил ни слова – все трое были заняты своими мыслями.

Глава четвёртая
Путь на пепелище

Ещё до Михайлова дня Изот принёс из леса обрубок дерева длиной аршина три. При помощи топора и клиньев расколол его на четыре части, обтесал и положил сушиться.

– Чего собираешься делать? – спросил его Антип, видя, как Изот аккуратно укладывает тесины в промежуток между печкой и переборкой.

– Подсохнут, сделаю и тебе и себе дощечки, лыжи называются. Будешь с горок кататься, а по снегу, как по дороге ходить.

У Антипа заблестели глаза.

– И на охоту по снегу можно будет ходить?

– Можно.

– А не обманываешь?

– Зачем мне тебя обманывать.

– Вот здорово! Буду в лес на охоту ходить.

Видал он не раз заезжих охотников. Отец всегда принимал их радушно. Жарко топили печку, за разговорами засиживались допоздна. Мать потом сокрушалась, что много керосину истратили, и после чего в целях экономии по вечерам жгли лучину.

Охотников на ночь располагали на полатях. Они вставали рано, чуть свет, и тихо отправлялись в лес на широких лыжах. Заходили и на обратном пути, предлагали за ночлег что-нибудь из добытого: зверюшку какую, либо дичь.

Когда дощечки высохли, а это случилось до Рождества, Изот обстрогал их, придал определенный фасон, запарил острые концы и загнул в специально смастерённом станке, просверлил на передних концах отверстия для сыромятного ремня. Потом долго-долго шлифовал их осколком стекла. Когда лыжи были готовы, просмолил их, а из широких ремней сделал проушины для ног – себе побольше, Антипу поменьше.

Вручая пахнувшие смолой и деревом лыжи Антипу, Изот сказал:

– Возьми, катайся на доброе здоровье!

Увидев, как зажглось радостью лицо Антипа, умилился про себя:

– Не зря, видать, спас господнюю душу. Пусть живёт и радуется солнцу, дождю, весне и лету, как и подобает пришедшему в этот мир.

– Аль на охоту собираешься? – спросил работника Маркел, увидев лыжи, прислоненные к стене прируба, источавшие свежий смоляной дух.

– Я не охотник, – ответил Изот. – На всякий случай смастерил. Сам знаешь, что на них сподручней ходить по снегу.

– Снегоступы ладные, – похвалил лыжи Маркел, взяв одну в руки и пристально рассматривая.

Потом молча ушёл, подумав, что, наверное, не зря изготовил Изот лыжи. И не обманулся в своих догадках.

После того, как они навозили достаточное количество осинника для починки настила, привезли двое или трое саней дров, как-то вечером Изот подошёл к мельнику и сказал:

– Выслушай меня, Маркел Никонорыч.

Мельник резал подсушенный табак. Отложил нож в сторону, поднял голову, взглянул на стоявшего перед ним работника.

– Говори.

– Дозволь отлучиться дня на три-четыре.

– Далеко собрался?

– В скит хочу сходить.

– Это в тот, что сгорел?

– Да, в свой скит. Гложет меня изнутри. Покою не найду, ночей не сплю. Надобно сходить на могилки. Быть рядом и не сходить – грех большой.

– Сам же говорил, что до него вёрст сорок будет, если напрямки.

– Зимой по замёрзшим болотам сподручнее идти. Дня за три управлюсь.

– Там же снегом всё заметено. Сходил бы летом.

– До лета надо дожить. Да и лодка будет нужна.

– Дам я тебе лодку, их у меня две. Чего спешить.

Изот задумался, потом проговорил:

– Нет, пойду. Извелся я весь. Отпусти, хозяин?

Маркел не мог не доверять Изоту. Насчёт скита он говорил правду. Издавна молва шла, что за болотами скитники жили, да в одночасье весь скит с обитателями выгорел по причине злого умысла. Поэтому не мог не верить работнику мельник. И он разрешил ему отлучиться, но предупредил:

– Иди, но возвращайся в срок. – А потом добавил: – Дождался бы лучше лета?

Изот молчал, опустив натруженные руки. Вид его был покорный и отрешённый.

– Ну что с тобой делать, – вздохнул Маркел, который не меньше Изота извелся в эти минуты разговора, отговаривая работника от путешествия. – Ступай, раз иначе не можешь.

– Благодарствую, хозяин.

Хоть и отпустил Маркел своего батрака на четыре дня в скит, в душе сомневался, а туда ли идёт, нет ли у него какого другого умысла.

Работником Изот показал себя хорошим – от поручений не отлынивал, всё делал со сноровкой, с прилежанием. В этом мельник не мог его укорить. По сладу характера был прям, спокоен, не занозист. И в этом не мог Маркел его упрекнуть. Ну что с того, что отпросился на три-четыре дня. Однако не к свояченнице, не к родне в соседнюю деревню. В скит, который давно перестал существовать. Так что мысль – куда идёт работник и зачем – подспудно не давала покою Маркелу, по натуре мужику не любопытному, но себе на уме.

Прасковья к предстоящей отлучке работника отнеслась спокойно, как к вполне обыденному событию, не нарушавшему обычное течение жизни: надо ему сходить, пусть идёт. Он человек боголюбивый – засосала его тоска по отеческим могилам, почему не понять его, не отпустить.

Антип, как и отец, с подозрительностью отнёсся к предстоящей отлучке Изота. Он с настороженностью принял появление Изота у них на мельнице, в глубине души недолюбливал работника, хотя наружу это не выходило особенно заметно. А за что и сам не понимал. Может быть, за то, что Изот не был похож на тех людей, которых знал парень. На тех же крестьян из соседних деревень, приезжавших на мельницу, гнувших шею перед отцом, заискивавших, старавшихся предупредить любое желание мельника… А этот, хоть и был работником, но поясницу не сгибал. Работал хорошо, но души не раскрывал. Глаза чёрные, горят, как угли. Похож на медведя и такой же исполинской силы. Может, это принижало Антипа? Он сам хотел стать сильным, но не таким, как Изот. Он бы заставил всех плясать под свою дудку. В бараний рог всех согнул бы…

Изот старался понять парня, хотел взбередить в душе его нежную струну, но у него это не выходило. Антип ему казался странным, будто две души были в нём – он то пытался расспросить Изота о чём-либо, а то днями не подходил к нему, глядя настороженно из-под рыжих бровей, словно Изот совершил какую-нибудь пакость.

Как бы то ни было, Изот, полный намерений осуществить задуманное, не вдавался в мысли, кто и как относится в его отлучке.

Незадолго до Крещения, утром, ещё не начинало светать, он стал прощаться с хозяевами:

– Через три дня буду, – сказал он мельнику, засовывая топор за пояс. – В крайнем случае, через четыре. Налегке да напрямик я быстро доберусь и возвращусь.

– Надеюсь на твое слово, – ответил Маркел. – По богоугодному делу, сказываешь, идёшь? – Он внимательно посмотрел на батрака.

Изот понял, что имел в виду Маркел. Не опуская глаз, ответил:

– Лихого не мыслю.

Он перекинул небольшую котомку через плечо. Звякнул лежавший в ней котелок.

Прасковья подошла к Изоту.

– Чем питаться будешь, кроме сухарей? – спросила она, ощупывая его мешок. – Ничего с собой не взял…

– Да много ли мне надо. Если что – поставлю силки, птицу какую поймаю.

– Так негоже, – сказал Маркел. – Прасковья?

Но Прасковья знала, что делать без просьб мужа.

Она принесла из чулана кусок варёной говядины, с полки достала большой каравай хлеба, отрезала кусок свиного сала, бросила в мешок дюжины две сырых картофелин.

– На костре испечёшь или сваришь, – сказала она, показывая ему большой клубень.

– Сварю.

– Соль есть?

– Есть, конечно, – ответил Изот. – Как без соли. Спасибо вам, – говорил он, убирая припасы в котомку. – Буду о вас Богу молиться.

– Возьми ружьё, – сказал Маркел и подал ему старое кремнёвое ружьё. – Может, пригодится. Что с топором… в лесу!

– С Богом, – перекрестился Изот и вышел на улицу.

Он привязал лыжи к ногам и, обогнув ворота, где был проход в ограде, пересёк заснеженную дорогу и углубился в лес.

Солнце ещё не вставало, но небо светлело. В лесу было сумеречно, но глаза быстро привыкли к темноте, и Изот легко ориентировался в ельнике и мелколесье, обступившем мельницу.

Скоро он вышел на открытое пространство, заметённое глубоким снегом. Здесь Язовка делала большую петлю, прорезая луговину. За ней на противоположном крутом берегу вставал дремучий лес.

Совсем посветлело, когда Изот подошёл к Язовке, ища место, где можно было бы перейти на другой берег. Река была довольно глубока. Морозы прошли сильные, она покрылась толстым льдом, запорошенным снегом.

Найдя место, где был отлогий съезд и можно было не опасаться, что провалишься в полынью, Изот перебрался на другой берег и углубился в вековые дебри. Ему нужно было добраться до ложбины, покрытой мелкорослым кустарником и проехать по ней верст шесть до того места, где она переходила в овраг.

День обещал быть ясным. Искрились снежинки под лучами восходящего солнца, светлые тени пролегли от белых берегов, падая на заснеженный лед. Лёгкая дымка, застилавшая с утра опушки, стала рассеиваться. Недавно была небольшая оттепель, снег огруз, слежался, и лыжи глубоко не проваливались. Идти было легко и приятно, подставляя лицо ветру и солнцу.

Лес, перемежённый полянами, кончился, и Изот вышел к взгорью, спустился с бугра и покатился вниз в сиренево-голубую мглу, заполнившую дно ложбины. Ложбина была пологая и широкая, вроде седловины. Снегу было много. Он начисто прикрыл прошлогоднюю траву, занёс до верхних веток мелкий кустарник. Был он не ровный, ветры переметали его, и он застыл мелкими уступами, словно волнами избороздившими широкое пространство. Тонкая корка ломалась под ногами и похрустывала.

Овраг, к которому подъехал Изот, выходил к небольшой речушке Сутоломи, бравшей начало в болотах и впадавшей в озеро Глухое. По её берегу когда-то пролегала скитская зимняя дорога. По ней скитники ездили в город на базар.

Изот спустился в овраг в надежде, что по нему будет легче идти и он быстрее достигнет реки. Однако, едва отъехав, наткнулся на густые заросли бузины, ольхи и черёмухи. Снег пригнул их к земле и они так переплелись между собою, что проехать можно было с большим трудом, обходя или протискиваясь сквозь них. Видя, что пробираясь по оврагу, он выбьется из сил и затратит много времени, Изот отказался от этого пути, выбрался наверх и пошёл берегом.

К полудню он достиг Сутоломи. В местах этих он бывал не единожды, но теперь не узнал их. Местность сильно изменилась. Пустыри возле опушек густо заполнил подлесок, старые деревья под напором ветра и времени упали и гнили, поляны сузились и ощетинились молодым осинником. Только по едва заметным ориентирам, оставшимся в памяти, он узнавал окрестность.

Еще утром он полагал, что к вечеру доберётся до скита. Эка невидаль для хорошего ходока, да ещё на лыжах, преодолеть верст тридцать – сорок. Но сейчас понял, что не дойдёт. Скоро начнёт смеркаться и надо будет думать о ночлеге. Ночевать придётся в лесу, значит, надо выбрать место, где потише, где деревья укроют от непогоды. Придя к таким мыслям, Изот не стал торопиться.