Текст книги "Огненный скит.Том 1"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

Тип-топ

Борису Колодину позарез нужны были деньги. Он купил мотоцикл с коляской, влез по уши в долги, и теперь надо было расплачиваться. Поэтому, когда его давний приятель Генка Столяров предложил подхалтурить, Борис долго не раздумывал.

Произошло всё случайно. В выходной день Колодин прикатил на своем ИЖе к вокзалу встретить тётку, которая должна была приехать из Александрова. Прослонялся часа два или три, пропустил несколько электричек, следующих на Москву, но тётки не дождался. Решив, что она теперь не приедет, стал собираться домой: вывел мотоцикл из-под тополей, росших за кафе, где он стоял в тени, покачал из стороны в сторону, прислушиваясь, как булькает в баке бензин и соображая, стоит ли ему ехать на заправку или погодить. Мотоцикл был куплен недавно, и Борису на первых порах было приятно с ним возиться. Он тронул заводной рычаг и услышал своё имя. Обернувшись, увидел высокого, загорелого парня в светло-голубой тенниске, с белым треугольным шрамом над бровью, с широкой улыбкой сбегавшего к нему с тротуара.

– Генка?! – не то вопросительно, не то утвердительно воскликнул Борис. – Полозов? Это ты?

Улыбка у парня стала ещё шире. Он подбежал, обхватил Колодина длинными руками и долго не отпускал: хлопал по спине, отдвигался, вглядывался в лицо приятеля, словно не мог наглядеться, и снова сжимал в объятиях.

– А я подхожу, ёмоё, – радостно говорил он, – и думаю: Борьку ли я вижу? Борька!.. Сто лет, сто зим… Где ты пропадал?

Колодин высвободился из цепких рук и ответил:

– Где, где? Монтажником работал. Всё время в командировках. Дома, считай и не бывал.

– А теперь?

– Теперь работаю в электроцехе на заводе.

Генка покачал головой:

– Столько лет прошло после армии, а мы только увиделись. Я слыхал ты женился?

Борис рассмеялся:

– Слухи. Пока не думаю. А ты?

– Я-а? – Генка рассмеялся. – Обрёл, ёмоё. Ушастик уже родился… – Он опять внимательно окинул приятеля взглядом: – Живёшь, значит…

– Живу, не жалуюсь…

Борис тоже был рад встрече. День был выходной, спешить было некуда, и он задержался с Генкой, с которым вместе служил в армии. Генка был такой же заводной и неунывающий, как и тогда, и судя по всему, жилось ему хорошо.

– Какие же мы друзья, – говорил скороговоркой Генка, словно боялся, что ему не дадут закончить фразу, – живём в одном городе, а друг друга не видим.

Он оглядел фигуру Колодина – прямую, сухощавую, гладкие волосы, зачёсанные набок, задранный кверху кончик носа, серые глаза, пропылённую куртку и вытертые джинсы. Борис ничуть не изменился с армейских лет, такой же подтянутый и на вид ему больше двадцати двух – двадцать трёх лет никто бы не дал.

– Твой мотоцикл? – кивнул Генка на ИЖ.

– Мой.

– Давно купил?

– Весной.

– Хорошая машина, – похвалил Генка и погладил бак, повертел ручку газа. – Денег много ухлопал?

– Много. В долги влез. Теперь надо будет отдавать. – Борис рассмеялся и вспомнил давнюю шутку: – Берёшь чужие, а отдаёшь свои… Теперь, когда заработаю. В командировки не стал ездить…

Они замолчали, потому что рядом загромыхал тяжёлый состав. В лицо ударило запахом соснового леса, тяжёлым запахом мазута, который сменил запах перегорелого машинного масла… Состав, постукивая колёсами по рельсам, удалился. Борис смотрел, как сильно швыряло из стороны в сторону последний, видимо, порожний вагон.

– Хо! – вдруг воскликнул Генка и сильно хлопнул рукой Колодина по плечу. – Значит, тебе подзаработать надо?

Борис неуверенно пожал плечами.

– Это не проблема, – продолжал Генка. – Слушай сюда? Тебе повезло, что ты нарвался на меня. – Он радостно заржал, широко раскрыв рот и показывая все зубы. – Тебе как лучшему моему приятелю могу одну шабашку подкинуть. Долг свой в два счёта перекроешь.

– Что за шабашка? – Борис оживился. Глаза обежали шёлковую тенниску приятеля, новые, выглаженные брюки и коричневые остроносые ботинки, видимо, импортные. – Только без всяких «левых».

– О чём разговор! Доходы трудовые. Одному дачнику надо фундамент под пристройку подвести да сарай тесовый сделать. Понимаешь, – Генка облизал пересохшие губы, – один мужик меня в напарники брал, а я вот не могу… Теща, ёмоё, заболела, и мы с женой уезжаем к ней. Я уже и отпуск оформил… Пойдёшь вместо меня?.. И меня выручишь, и денег заработаешь. Я это дело улажу, а?

– Да оно бы не плохо, – в раздумье ответил Борис.

Деньги на мотоцикл он действительно занял, понадеявшись на командировочные, но с той работой пришлось в одночасье расстаться, не по своей воле, из-за промашки одной, хорошо ещё, что «по собственному желанию». По-хорошему расстался с начальством и с работой. Но вот в деньгах потерял.

– Он ещё раздумывает, – покачал головой Генка. – Дело чистое. «Бугор» мой, то есть бригадир – мужик, во! – Генка поднял большой палец кверху. – Не обидит. Только делай, как он хочет.

Колодин рассудил тотчас, что заработать ему обязательно надо, на зарплату долга своего он сто лет не отдаст, в шабашках ничего зазорного нету, многие на такие дела ходят, и согласился.

– Лады, – обрадовался Генка. – Тип-топ в кафе сидит. Сейчас мы его там и словим. Он обрадуется, что я тебя к нему приведу, без проволочек. Конечно, ему не всё равно с кем работать, но я тебя представлю в лучшем свете… Пошли! Деньги у тебя есть? – неожиданно спросил Генка, когда они пересекали железнодорожную линию.

Борис обернулся:

– Есть, а что?

– Кружку пива мне возьмёшь. Это за то, ёмоё, что сагитировал я тебя. – Он снова оглушительно рассмеялся.

Вошли в кафе. Генка ошарил глазами помещение и направился в угол, где за квадратным столиком в одиночестве сидел мужик. Коренастый, с круглой коротко остриженной головой на бычьей шее производил он впечатление человека бывалого и дерзкого. Перед ним стояли две кружки с пивом.

– Ты возьми нам пока пивка, а я с Тип-топом покалякаю, – сказал Колодину Генка.

– Это с тем? – Борис оказал глазами на мужика в углу пивной.

– С ним. Это и есть «бугор».

Борис взял пива и прошёл к столику. Генка познакомил его с «бугром» Федькой Стариковым. Он, видно, уже всё рассказал Федьке, потому что тот взглянул на Борьку, как на человека, о котором ему многое известно.

– Парень хороший, – подвёл итог своего разговора с «бугром» Генка. – Я его сто лет знаю…

Федька, не поднимая головы, взглянул на Колодина, сдул с пива пену и окунул губы в кружку. Ему за сорок. На заплывающем жирком лице – маленькие глаза, такие маленькие, что трудно догадаться какого они цвета. Руки короткие и толстые, с короткими и толстыми пальцами, густо поросшими на нижних фалангах рыжеватыми курчавыми волосами. Повыше кисти правой руки, которой он, как клешнёй, ухватил кружку, тёмно-синяя татуировка: финский нож с обвившей лезвие змеёй. Под ним непонятная слившимися буквами надпись. На голове замшевая кепка с замусоленной над козырьком кромкой. Вельветовые брюки и серая рубашка дополняли наряд. Под рубашкой буграми выпирало сильное, не состарившееся тело.

– Ну так не слышу голоса, – облизав губы, обратился Стариков к Борису. – Берёшь подряд? – Он испытующе, прищурив глаза, оценивал Колодина.

– А что за работа? – спросил Борис.

Предложение было заманчивое. Он ещё не договаривался насчет цены, но уже боялся – не продешевить бы. Вон, какой этот Тип-топ жлоб, такого вокруг пальца не обведёшь.

– Да так, – махнул рукой Федька. На плече вздулся бугор мышц. – Работа – не бей лежачего. Вон спроси у Генки. Он со мною походил… Лета три, небось. Сколько ходил, сокол? – усмехнулся Федька, оскалив зубы и взглянув на Генку.

– Три лета.

– Я его не обижал, – продолжал Федька, отхлёбывая пиво. – Работа у нас по мелочам. По-плотницки слегка и по чёрнорабочему в основном.

– Я не особенно по-плотницки, – признался Борька, взглянув на Старикова.

Этот «бугор» Тип-топ вызывал у него уважение. Уважение к сильной личности. Поэтому он сразу сознался, что не «волокёт» по-плотницки.

Стариков подмигнул Генке, и они вместе, словно сговорившись, засмеялись оглушительно громко.

Смеялись долго. Федька, как в трубу гоготал, широко открыв рот, и Борису был виден дрожащий красный язык. Оборвав смех, поматывая головой и вытирая кистью руки глаза от набежавших слёз, Стариков сказал:

– Это ерунда. Я тоже не мастак по многому… Раствор мне помесишь, кирпич подашь, траншею выкопаешь, доску подержишь…

– Ты думаешь, все, кто работают, мастера? – вмешался в разговор Генка. – Как бы не так! Сейчас берутся за шабашки многие – умеют они или не умеют. Я тоже делаю, если нужно, и кирпичную кладку, и малярку, и сантехнику, а я не маляр, не каменщик, и не сантехник. Это раньше специалисты были. Если он плотник, к примеру, то он плотником и работал, если печник – печником. А сейчас?.. Слесарь-гинеколог. – Генка заливисто засмеялся, глядя на своего «бугра» и ожидая, что он скажет.

Но «бугор» ничего не сказал, лишь сдвинул кепку набок и почесал толстым пальцем за ухом.

– Дома теперь на дачах стали делать из бруса, – продолжал Генка. – А что в строительстве дома главное? Главное – угол. Раньше рубили. А теперь берёшь шаблон, выпиливаешь по нему угол и замантуливаешь. Всё очень просто.

– Работать придётся в выходные, – втолковывал Колодину этикет шабашки Федька. – Иногда придётся прихватить и после работы. Нам канителиться с делом нечего… Пивка хочешь? – неожиданно спросил он, уставившись на Бориса.

Тот отказался.

– Нет, не хочу.

– Я угощаю.

– Нет, не буду.

– Вот чудак, на халяву и отказывается…

– Я на мотоцикле…

Услышав это, Федька присвистнул:

– Чего же ты сразу не сказал. Это то, что нам надо. Беру тебя. В следующую субботу заводи свою телегу и поедем. Хозяин меня давно ждёт.

Федька много лет ходит на шабашки. Каждый свой отпуск кому-нибудь что-нибудь строит. Менял многих напарников.

– Сколько их у меня перебывало – не сосчитать, – рассказывал он Борису. – Пооботрутся немного и фьюить, – он присвистнул, – убегут от меня. Заводят своё дело. А я не держу – пусть бегут. Работы всем хватит.

Говорил он неправду. Напарники уходили от него не потому, что заводили своё дело, а потому, что Федька был скупердяй и жмот и всегда норовил урвать себе кусок пожирнее. В последнее время стал брать себе в помощники молодых: они были сговорчивее и платить им много не надо было. Не то, что старикам – базарилам. Те, пока работают, наговорятся вдосталь, всласть, а при расчёте вспомнят ненароком, что и за бутылкой бегали и машину внеурочно разгружали и другого наплетут с три короба и всегда будут вспоминать и друзьям, и недругам рассказывать, как подло с ними обошёлся «бугор» Федька Стариков. Молодые посходней, на них, где нужно, можно и поднажать и прикрикнуть – не задаром работают, за деньги.

– А сколько дашь за день? – вдруг спросил Борис, кладя локти на стол.

– Вот это разговор по теме, – повернул к нему голову Федька, но сразу отвечать не стал.

Он передвинул кружки, отёр бумажкой на середину стола пролитое пиво, чтобы оно не стекало на брюки, достал носовой платок и вытер лоснившееся от пота лицо. Только после этого сказал:

– Не бойся, заплачу, как надо. Не обижу. Четвертной в день заработаешь. Так что всё будет тип-топ.

«Так вот откуда у него прозвище, – подумал Колодин и размыслил, что двадцать пять рублей в день не так плохо. Пока он согласится, а там видно будет, сколько заработает Тип-топ. Можно будет по ходу дела и перерасчёт сделать». Решив так, он ответил:

– Годится. Согласен.

Допив пиво, Федька протянул руку Генке, потом Борьке.

– Прощевайте, ребятки! В субботу, – обратился он к Колодину, – заводи свой драндулет и подъезжай в семь утра к хлебному магазину. Я там тебя буду ждать. Железно?

– Железно.

Он поднял руку и вышел из кафе.

Всю неделю Борис ходил довольный. Он предвкушал, как заработает кучу денег, отдаст долг, а там, смотришь, ещё чего-нибудь подвернётся. Как никак по четвертному в день, а деньги на дороге не валяются.

В субботу, как и договаривались, Федька ждал его у хлебного магазина в старом микрорайоне города, за рекой. Колодин приехал вовремя, тормознул у низкого пустого крылечка. Он был в шлеме вишнёвого цвета, в потёртых джинсах почти белых на коленях, и такой же курточке, застёгнутой на все пуговицы – было свежо, и на скорости ветер пробирал до костей.

Федька был в вельветовых, как и прошлый раз брюках, в кепочке, засаленной у козырька, в руках держал небольшой чемоданчик, с обшарпанными углами, с такими многие горожане ходили в баню. Он бросил в коляску, в ноги, чемоданчик и сумку с инструментом, которую вначале Борис не заметил, потому что она лежала у фундамента за ящиком для отходов, сел сам. Под грузным телом пискнули пружины подвески.

Ехали через город. Было рано, но улицы оживали: гудели электрички, громыхали грузовики, народ спешил на станцию, к поездам, на небольшой рынок рядом с вокзалом. Проехали пустынный стадион и повернули за многоэтажными домами направо, поднялись в гору, к музею. Потом ехали по булыжному шоссе, обсаженному липами, старыми, кое-где подгнившими, объезжали лужи с жёлтой взбаламученной водой, проехали запруду и свернули на узкую тропинку в жёстких листьях подорожника по бокам. Дорогу показывал Стариков.

Ночью прошёл короткий, но сильный дождь, а теперь светило солнце, и лужи испарялись. Неплотный туман поднимался от земли и терялся вверху деревьев. В тумане были отчётливо видны наклонные лучи солнца, прошивавшие лес и тот как бы дымился и плыл навстречу свету. Пахло раскисшей землёй и прелым лесным воздухом. Утоптанная тропинка была скользкой, и на ней во множестве валялись сбитые дождём коричневые иголки.

Федька в кулак, чтобы пепел не летел в глаза, курил «Приму» и, сплёвывая ежеминутно табачные крошки, липшие к языку, самодовольно говорил:

– Ты перво-наперво запомни – дело наше выгодное. Пятёрку месяцев и долг свой перекроешь. Ты знаешь, как некоторые – придут домой и в козла забивают. Я не такой… Чего без дела сидеть – лучше подработать. Рубль всегда пригодится. Я и машину себе куплю, дай только срок. А чего не купить! Я в день должен заработать пятьдесят рублей – не меньше. Понял – полсотни.

– Полсотни, – уважительно протянул Борис и подумал: «Жила. А мне только четвертной», но вслух ничего не сказал, продолжая внимательно глядеть вперёд, потому что корни ёлок так густо стелились по земле, что мотоцикл ежесекундно встряхивало, и надо было смотреть в оба и крепко держать руль.

Федька как будто читал Борисовы мысли:

– Вот именно, пятьдесят. На то она халтура. – Он забросил сигарету в кусты. – Это по-божески, твои двадцать пять, ты не думай… Сворачивай вон в тот переулок, здесь ближе…

Колодин свернул, куда ему указывал «бугор», и они поехали по ровной, как линейка улице, по обеим сторонам которой, в редком лесу стояли дачи. Были они старые, но кое-где виднелись и подновлённые, покрашенные, с чистыми стёклами террас.

– Я-то сначала ходил по плотницкой части, – разоткровенничался Стариков. – Был у меня дальний родственник по матери, плотник, дядя Сережа… Он меня и приобщил, пусть будет земля ему пухом. Чудак был. Брал за час. Такса у него была неизменная – рубль. В день без десятки не возвращался. И считал, что это хорошо. Работал – не филонил. А теперь – что десятка? Так… – Федька махнул рукой.

Свернули на булыжную мостовую. По её краю зеленел новый штакетный забор.

– Посмотри на забор, – указал Федька налево. – Моя работа. С одним малым вроде тебя я его поставил за неделю.

Борис окинул забор взглядом и отметил, что столбы стояли неровно – один ниже, другой выше.

– Что-то столбы выперло, – не то спросил, не то просто так вскользь заметил он.

Федька оглянулся, хотя никого, кроме них, кругом не было.

– Может быть, – ответил он и стал объяснять. – Надо было глубже копать, а хозяин торопил: «Давайте быстрее, на юга уезжаю». Ну быстрее, так быстрее, хозяин – барин. Когда сделали, они как штыки стояли, а теперь… А вот и наша дача, – взмахнул рукой Федька, показывая на высокий с мансардой дом, спрятавшийся за ёлками и берёзами. – Здесь и будем пахать.

Колодин подъехал к забору, к воротам, рядом с которыми была калитка. От неё вглубь участка вела широкая дорога, видно было, что по ней ездили на машине. Дача была обшита тёсом, сбоку желтело новым деревом крыльцо и пристройка, ещё не покрашенная, эффектно выделяющаяся круглыми смолистыми брёвнами.

– Видишь пристройку? – спросил Федька. – Вот под неё мы подведём фундамент.

Он вылез из коляски и забрал чемодан и сумку с инструментами.

– Мотоцикл пока оставь здесь… Хозяина зовут Сергей Платоныч. Деятель науки. Но в нашем деле не смыслит ни аза.

Стариков тронул калитку. Она была заперта.

– Где-то здесь запор, – пробормотал он, шаря рукой по внутренней стороне столба. – Он мне показывал. Ага, вот он.

Калитка, скрипнув, открылась. Федька, пропустив напарника впереди себя, снова закрыл её. Чувствовал он себя вольготно и по участку шёл будто жил здесь всю жизнь, помахивая сумкой и чемоданчиком и независимо поглядывая по сторонам.

Борис осмотрелся. Участок был большой, но запущенный. Впереди дома во множестве росли берёзы, ёлки, рябины. Под ними, ближе к ограде, земля была сплошь усеяна анютиными глазками. Борьке показалось, что они весело посмеиваются, переглядываются между собой и как бы спрашивают его: «А ты зачем сюда пожаловал?» Левее дома часть участка была вскопана, и было посажено несколько яблонь, вишнёвых и сливовых деревьев. Вдоль дорожки, ведущей к разобранному сарайчику, были разбиты клумбы, на них цвели пионы белого и свекольного цвета. У крыльца росли ещё не распустившиеся розы. Пристройка стояла на столбах, и Борис отметил, что фундамент будет высокий.

Подойдя к крыльцу, Федька кашлянул и громко крикнул:

– А где здесь хозяева?

Ударение в слове «хозяева» он сделал на последнем слоге.

На его крик из террасы вышел мужчина лет около шестидесяти, худой, длинный, с большими залысинами. Волосы подстрижены коротко, на висках пробивалась сильная седина, будто он окунул голову в известь. Он спустился со ступенек, почтительно поздоровался с Федькой и Борисом за руку. Бориса оглядел внимательно и испытующе, обратил внимание на сумку с инструментами и чемоданчик.

– Веди, хозяин, к месту событий – пришли мы, – озорно сказал Федька, нагловато усмехаясь.

Борис посмотрел на него и отметил, что Стариков ведет себя «кум королю», держится свободно. Ему это понравилось. Такие люди не дадут в обиду, за ними как за каменной стеной. Ему всегда хотелось быть таким же – раскованным, за словом в карман не лезть, независимым, чтобы к его слову прислушивалсь и ценили. Надо было вырабатывать твёрдость в поведении, в словах и поступках. Борис засунул руки в карманы, выгнул грудь колесом и свысока посмотрел на хозяина дачи.

– Хорошо, что пришли, как и договаривались, – улыбнулся хозяин, широким жестом приглашая прибывших следовать за собой.

Одет он был неказисто: потёртый берет на макушке головы, тонкая плащовая, не раз стиранная куртка поверх клетчатой рубашки, спортивные брюки с лампасами и перемазанные землей кеды.

– Точность вежливость королей, – вспомнил он старый афоризм. – У меня три года назад тоже работали. Но не самостоятельные какие-то: назначат время и не придут…

– Это они, значит, ещё где-то подрабатывали, – объяснил Федька ситуацию, рассказанную хозяином. – Так бывает: и здесь хочется застолбить, и там не упустить – нахапают работы, договорятся, а потом по объектам и бегают.

– Может и так, – согласился хозяин. – Во-вторых, что ни день – давай денег в счёт заработка. Сходят в магазин, выпьют и сидят сказки рассказывают. Какая это работа! Сделали плохо. Я сам после поправлял.

– Мы не такие, – заверил Федька. – У нас все тип-топ.

Он поставил у сарая чемоданчик, вытер платком лоснившееся лицо, достал сигарету и закурил.

– Что это за тип-топ? – спросил Сергей Платоныч, внимательно взглянув на Старикова.

– Вот ты, Сергей Платоныч, человек учёный, а не знаешь, что такое «тип-топ». Это по-нашему о, кей, как говорят французы.

Федька вёл себя с хозяином за панибрата, как старый знакомый, только если не хлопал по плечу. Из-под расстёгнутого ворота выпирала короткая с толстыми жилами железная шея, лоб, крутой, как обух колуна, казался таким же тупым и непробиваемым.

– С чего начнём, Сергей Платоныч, с дома или с сарая?

– Я бы начал с дома, – осторожно заметил хозяин, поглядывая на внушительных размеров Федькин торс, когда тот снимал рубашку, чтоб переодеться. – Надо быстрее фундамент подвести. Сарай, Бог с ним, подождёт.

– Воля ваша. С дома, так с дома, – сказал Стариков и густо сплюнул.

Он походил по дорожке, что-то высматривая и делая руками кругообразные движения над головой. Бугры мышц катались под загорелой кожей.

Хозяин Борису понравился: степенный, вежливый, видать, культурный. Одним словом, профессор, умственного труда человек. К таким людям у Бориса почтение. Хоть и говорят сейчас о стирании граней между умственным и физическим трудом, а когда она сотрётся? Чтобы замантуливать лопатой или кувалдой, большого ума не надо, и учиться не надо, взял в руки – бей, вкалывай! А у людей умственного труда работы не видать, а смотришь – лауреат, герой. И люди они какие-то другие, не похожие на прочих, кого он знал. Помнит Колодин – у соседей отдыхали давным-давно дачники. Один был пожилой, седой, в пижаме, всё ходил к ребятам на «полянку», как они называли пустырь у дороги, и учил ребят играть в шахматы. И этот точно такой же. Только что не в пижаме. Эвон у него весь участок в стройматериалах – толь, оргалит, доски. И сам одет как работяга: резиновые короткие сапоги, клетчатая рубаха, стиранная перестиранная, синяя курточка, вытертый берет…

Лицо у Сергея Платоныча удлинённое, чисто выбритое, на подбородке – до глянца. Когда он говорит, в уголке рта сверкает золотая коронка.

В углу тесового навеса были прислонены лопаты. Федька взял одну, провёл по острию пальцем.

– Ничего, без щербин. Давай приступать.

– Может, надо помочь? ‑– спросил Сергей Платоныч.

– Не надо ничего, – грубо ответил Федька. – Когда нужно будет – позовём. А так не крутись, не мельтеши. Мы знаем, что делать…

Он шмякнул окурок об стену и сказал Колодину, надрезая лопатой землю под пристройкой:

– Отсюдова начинай. Копай на тридцать сантиметров глубины. Я с другого угла начну…

Борис надел рукавицы и стал копать, вываливая землю на сторону. Федька тоже копал, насвистывая под нос песенку с незатейливым мотивом.

– А славный старикан, – говорил Борис в кратком перекуре, сидя на сложенных столбиком кирпичах. – Чистюля.

Федька стоял, прислонившись к стене пристройки, и курил, мусоля сигарету.

– Обыкновенный, – ответил он. – Я и не таких видел. Этот простой. А есть… не знаешь, на какой кобыле подъехать. Весь из себя. Человека сразу видать, какого он поля ягода. Этот пентюх, не смотри, что профессор.

– Он и вправду профессор?

– Не знаю. Может, профессор, может, доцент.

– Доцент тоже фигура.

– Фигура!.. Я однажды у большого учёного работал. Вот был забавный старичишка. Голову или брил или был лыс, не знаю. Жена у него была молодая, третья, она сама мне об этом говорила… Он всегда, когда я работал у него, звал меня обедать. За столом, не скажу, что были разносолы, но пища хорошая, калорийная. Он сам позволял по стопарику и мне наливал, не обижал. Когда я закончил работу, он за то, что я так быстро сделал, накинул ещё четвертной.

– Этой твой гонорар, – сказал он мне. – То есть вознаграждение, – пояснил Стариков Борису нерусское слово.

Федька говорил уверенно, зная значение каждого прознесённого слова, и Борису казалось, что всех знакомых людей он давно расставил по местам, согласно его Федькиному табели о рангах. Посмотрев на человека, он сразу определял, к какому сорту его отнести, на какой пьедестал поставить – повыше или пониже, и в своём мнении был непоколебим.

Покурив, Федька осмотрел Борисову траншею.

– Мог бы и мельче копать, – сказал он.

– Ты ж сказал на тридцать.

– Сказал, чтоб хозяин слышал. А у тебя своя голова. Шевели мозгой. Не схитришь – не проживёшь.

Федька посмеялся и нырнул в яму.

Сидя у навеса в тени, они перекусывали тем, что взяли из дому. Борис медленно жевал и поглядывал по сторонам. Стариков ел не отвлекаясь, был поглощён процессом еды всецело, ничего не слышал, если это не касалось его лично. Он размеренно двигал челюстями, уставившись в одну точку.

– Кто хорошо работает, тот хорошо кушает, – сказал он как бы между прочим, глядя как Борис нехотя прожёвывает колбасу.

Услышав это, Борис стал быстрее работать челюстями.

Доев обед, Федька завернул остатки в газету и забросил далеко в кусты.

– Сгниёт, – ответил он на недоуменный взгляд напарника.

Поднявшись, попил воды из крана летнего водопровода, пополоскал во рту и выплюнул.

– Траншею надо сегодня закончить. Завтра будем бутить.

Борис тоже остатки обеда завернул в газету и бросил далеко к забору.

– Сгниёт, – сказал он по примеру Старикова.

Домой ехали на мотоцикле с зажжёной фарой. У хлебного магазина Борис ссадил шабашника и поехал к себе.

На другой день работу начали раньше.

Хозяин не подходил к ним. До обеда сидел в доме у раскрытого окна и когда ветер отдувал занавеску, Колодин видел склонённое над столом лицо.

– Деньги зарабатывает, чтобы нам отдать, – посмеялся Стариков. – Пускай работает. Всё равно больше меня в день не заработает. – Он самодовольно ухмыльнулся.

– Каждый своим делом занимается, – ответил Борис и посмотрел на Федьку – тот перемешивал в корыте цемент с песком. – Между прочим, умственная работа не легче физической. Думать головой сложнее, чем лопатой гарцевать.

– Ну да! Было бы сложней, не стали бы они в науку лезть. Ты мне мозги не вправляй.

Борис ничего не сказал «бугру», но отметил, что тот сказал «мозги», сделав ударение на первом слоге.

После обеда Сергей Платоныч вышел в сад и стал подвязывать кусты смородины и крыжовника.

– Возится, возится, а делов не видно, – проворчал Федька. – То ли дело у нас: положил два кирпича и уже заметно…

Они заложили гравий в траншею и стали бутить. Улучив минуту, когда хозяина не было поблизости, Федька из сарая принёс два мешка цемента. Один надорвал и стал ссыпать в ведро. Насыпав, пнул целый мешок ногой и сказал напарнику:

– Оттащи мешок вон туда, за кусты.

– Зачем? – не понял Колодин.

– Не спрашивай, а делай, что говорят.

– Зачем туда нести, когда он здесь нужен.

– Вот чудной! Потом продадим. Один дачник просил. Ему надо фундамент поправить.

– Так это ты перенёс в кусты три мешка? – спросил Борис, вспомнив, как утром обнаружил за оградой в кустах бузины и орешника мешки с цементом.

– Я. А что? За каждый мешок получим по пятёрке. Тебе, что деньги не нужны? – Федька прищурился и самодовольно улыбнулся.

– А хозяин?

– А что хозяин? Всё будет тип-топ. Он не заметит, твой Сергей Платоныч.

– У него фундамент развалится, мы ж одним песком бухаем.

Федька сузил глаза:

– Простоит. В земле не видать. Может, у него цемент дрянной. Он же не разбирается. В цветочках, бабочках, он может и разбирается, на то он и ботаник, волокёт, как бы я сказал, но в строительстве, ни-ни. Понял? Смотри! Сергей Платоныч? – врастяжку прокричал Стариков, зовя хозяина.

– Что случилось? – раздался голос Сергея Платоныча.

– Подите-ка на минутку. Дело есть.

Подошёл хозяин, вопросительно посмотрел на Старикова.

– Цементик у вас того, – сказал ему Федька, настырно глядя в глаза.

– Что – того? – не понял Сергей Платоныч.

– Да марка не та. Слабый. Может развалиться ваш фундамент.

– А мне сказали хороший.

– Вы в магазине брали?

– Да нет. Привезли. Пришли весной двое и спросили: «Цемент нужен?» – Я отвечаю: «Нужен». – Они и говорят: «Две бутылки три мешка». Я согласился. Привезли, не обманули…

– Значит, слева купили? – Федька насупился, сделав такой вид, словно сейчас поедет в милицию закладывать Сергея Платоныча.

– Значит слева, – упавшим голосом проговорил Сергей Платоныч, испуганно глядя на Старикова.

– Вот вам и слева. На вид он хороший. – Федька взял цемент в горсть, пропустил сквозь пальцы. Цемент падал в корыто тяжело, с глухим шумом. – А так дрянь. Наверно, марка не сортовая.

– А какую марку надо было брать? – поинтересовался хозяин. Он был явно обескуражен и стоял с растерянным видом.

– Ходовая пятьсот. Самый сорт.

– А я откуда знал?

– Со знающими людьми надо было посоветоваться.

Федька выпрямился, как бы говоря, с кем надо советоваться.

Хозяин совсем расстроился. С огорчённым видом присел на сложенный столбик из кирпичей.

– Что ж теперь делать? – Он вскинул глаза на Старикова.

– Делать? – Федька посуровел, с глубокомысленным видом почесал затылок, поправил съехавшую на лоб кепку, для серьёзности и убедительности помедлил: – Если песку поменьше класть… держать тогда лучше будет.

– Вот и делайте, – с облегчением промолвил Сергей Платоныч. – Вы специалисты, знаете…

– Но цементу тогда больше пойдёт, – проронил Федька, подавшись вперёд и чиркнув взглядом по лицу Колодина.

– Да чёрт, с ним, с цементом! – чуть ли не в сердцах воскликнул Сергей Платоныч. – Хватит. У меня в подвале ещё несколько мешков есть.

– Тогда никаких сомнений, – оживился Стариков. – Будь спок, хозяин.

Сергей Платоныч поднялся с кирпичей.

– Видал, – обратился к Борису Стариков, когда хозяин ушёл. – Тащи мешок в кусты. Пятёрку накину за работу.

Борис посмотрел на Старикова. Тот за него уже решил! Думает, что Борис из-за денег перед ним не устоит. Если взялся за левые, значит, пойдёт на поводу. Стоит фигура, думает, что он царь и Бог. Всё ему подвластно. Всё будет так, как он сказал. Тип-топ…

Борис засунул руки в карманы, привстал на цыпочки и, покачиваясь, тихо проговорил:

– Добавь десятку в день.

– Вот это суслик. – Федька сдвинул кепку на лоб. – Молод такие деньги зарабатывать.

Федька привык, чтобы его слушались. Если он видел, что идут поперёк его воли, он при помощи угроз, а то и побоев ставил взбунтовавшего на место. Особенно это случалось на Севере, куда он ездил с бригадой шабашников калымить на целый месяц, а то и на два. Он был бригадиром, «бугром». Ребята попадались разные – и хлюпики, и бывшие из мест не столь отдалённых, некоторые ершились, если что было не по их нраву, но Федька быстро восстанавливал порядок, хотя у кое-кого после этого крошились зубы. Он привык обращаться с напарниками таким же образом и здесь. Поэтому ему не понравилось, что его ослушался сосунок, салага. Мало, видать, ему дали! Как заклинило молодого. Учить надо таких!

– Значит, десятку захотел? – Федька приблизился к Колодину.

– Захотел, – прищуривштсь, ответил Колодин. Ответил и сам не понял, его куда-то несло не в ту сторону. Он не хотел перечить Федьке, но так выходило.

– А если не дам?

Борис хотел сказать, что не нужна ему десятка, пусть он подавится ею, а ответил совсем другое: