Текст книги "Огненный скит.Том 1"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

– Дурак! Не сказала! А что ей говорить? Она же глухонемая. На убогую девку покусился. Во срам-то. Вся округа на мельницу зерно везёт. Разговоров будет. Как со срамом теперь жить… – Маркел сжал голову руками. – Стыд-то какой!..

Он подобрал брошенные на пол вожжи и вышел из прируба, с силой захлопнув дверь, а потом вернулся и запер её.

– Ты чего, отец, делаешь? – подошла к нему Прасковья. – Пошто дверь запер. Там же Антип!

– Вот и пусть посидит денька два-три. Пусть охолонет. Не будет на девок бросаться, словно кобель… Я ему покажу кузькину мать. Меня на старости лет позорит.

– Может, не стоит так с ним поступать, – сказала Прасковья, подумав, что не надо идти встречь воли мужа напролом, а лучше окольными путями. Маркел горяч, но отходчив. – Он и сам переживает.

– Не видно, чтоб переживал… Еды не давать. Пусть посидит на хлебе и воде. Ты поняла, Паша?

Впервые за последние годы он назвал её по имени, а то всё «мать, мать». Значит, крепко достал его Антип. Да и сама Прасковья видит, что неладный поступок совершил Антип. Но не надо так круто. Хотя с другой стороны, как ещё научишь… Вырос с версту, а ума с напёрсток…

Вытирая обветренные губы концом платка, она, взглянув на разгорячённое лицо мужа, спросила:

– Отколь узнал о содеянном Антипом?

– Да не сорока на хвосте принесла…

Прасковья ждала.

Маркел вздохнул и рассказал:

– Давеча, помнишь, Ульян Самсонов заезжал, так он подвыпивши был и рассказал, что Кныкин с пеной у рта на всю деревню орал, что больше Антип к его девке не ходок и посылает он ко всем чертям мельника с мельничихой. У Глафиры женихов хоть отбавляй, на Антипе свет клином не сошёлся. Я спросил, отчего такая немилость. Ульян рассказал, что де людская молва ходит: надругался Антип над убогой девчонкой.

Прасковья горестно выдохнула и всплеснула руками:

– Вот ведь не спишь, а выспишь…

– Я по горячим следам и отправился к Кныкину…

– Это когда ты с Ульяном поехал?

– Да, с ним.

– А мне ничего не сказал.

– Да недосуг мне было, да и что говорить – надо сначала из первых рук узнать… Ну приехал я к Кныкину, нашёл его в лавке. Как увидал меня – побагровел, и не хочет даже говорить, еле выдавил: «Ты, Маркел, не обессудь, расходятся наши дороги».

Я к нему, так, мол, и так, отчего такая немилость. Он и расскажи про Антипа. Деревня не знает смеяться или плакать. Теперь, говорят, надо мельнику в снохи себе убогую брать, а иначе, чем позор смоешь.

– А кто она, девка-то?

– Да из дальнего околотка, к тётке погостить приезжала. Попорченная она, глухонемая к тому ж. Ой, беда… Что люди скажут… Рот не огород, не затворишь ворот.

Маркел в сердцах зло сплюнул, забросил вожжи в траву и направился к запруде чинить водяное колесо.

Прасковья ушла на кухню, рассудив, что ничего с Антипом не сделается, не в тюрьме же сидит. Вечером она хотела отнести ему ужин, но Маркел воспротивился:

– Не заслужил. Отнеси ему воды и посыпь солью кусок хлеба. Пусть подумает, как позорить отца с матерью.

– Маркел, давай я ему молочка отнесу с хлебушком. Как никак еда, а ни вода. Что ж парня голодом то морить…

Маркел не сменил гнев на милость. Злость на сына начала проходить, но он не остыл, хотя чувствовал, что малость переборщил с наказанием. Побить побил, от этого может умнее станет, а вот посадить на хлеб и воду не гоже, но решения своего не поменял: Поэтому ответил:

– Отнеси воды и хлеба. Больше ничего не давай.

Антип сидел на полу в пустом прирубе, обхватив руками колени. Мысли будоражили голову. Как его грех попутал?! Да ладно была бы какая стоящая девка, а эта… Как быстро молва разнеслась. Недаром говорится: худые вести не лежат на месте. Но скоро успокоился и подумал, что не так страшен его грех, ему стыдно не людей, а отца с матерью.

К вечеру пришла Прасковья. Украдкой принесла кринку топлёного молока да большой кусок тёплого хлеба от каравая.

– На поешь, – сказала она. – Хлеб только что спекла, молоко холодное, с пенками, такое ты любишь.

Она поставила еду на табуретку и, вздохнув, удалилась, плотно прикрыв за собою дверь.

Поев хлеба молоком, Антип прилёг на жёсткую отцовскую лежанку, сколоченную из грубых досок и застеленную толстым войлоком, на которой тот опочивал в жаркое летнее время, подумал, что не так уж всё и плохо и быстро заснул.

Глава четвёртая
Угорелый

– Завтра в город с матерью поедем, – сказал ввечеру Маркел Антипу незадолго до ужина, осматривая во дворе конскую упряжь. – Надо навестить свояка. Давно не были, да и дошли вести, что занедужила жена у него, проведать надо. Неловко так. Какая никакая, а родня всё ж…

Он взглянул исподлобья на Антипа. Тот после того, как Маркел отходил его вожжами и два дня продержал в прирубе на хлебе и воде, (это Маркел так думал, а Прасковья в отсутствии мужа исподтишка подкармливала сына и молоком, и пирогами) осерчал на отца, всем видом своим показывая, как он обижен – не разговаривал и дулся. Поэтому Маркел посмотрел на сына: не отошёл ли. Но Антип не отошёл. Как и прежде, глаза прячет, старается обходить отца стороной, чтобы лишний раз не столкнуться.

С насупленным видом, нехотя Антип ответил:

– Дело ваше. Навещайте. Я-то что?

Маркел чувствовал себя виноватым, что переборщил с наказанием сына, и, стараясь загладить свой суровый приговор, примирительно проговорил:

– Ты дома остаёшься. Никуда не отлучайся. Я к чему говорю. За скотиной приглядишь, пойла дашь, в коровнике почистишь, а коровёнок пустишь в загон, пусть травку пощиплют да и овец тож.

– Езжайте. Исполню.

Антип независимо склюнул сквозь зубы и вразвалку пошёл прочь.

Маркел пробормотал про себя несколько нелестных слов в адрес сына и шумно вздохнул.

Отправились Загодины в Верхние Ужи с первыми лучами солнца. Оделись как подобало при выходе на люди, взяли домашних гостинцев: кринку варенца, топлёного молока большую бутыль, творога, яиц. Прасковья напекла пирогов с луком, с капустой… Маркел снарядил для поездки лёгкую рессорную повозку, полученную за долги от разорившегося купца Крашениникова, ещё не потерявшую краски на лакированном задке. В другой раз наказав Антипу никуда не отлучаться, отправились с Богом в поездку.

– Приедем поздно, – сказала Прасковья, мелким крестом осеняя Антипа. – Нас не жди, ложись спать.

– Да хоть завтра приезжайте. Мне то что, – разодрал рот в зевке Антип.

– А что, мать, может и завтрева, – проговорил Маркел, глядя на жену. – Что такую поздноту ехать. Антип справится с хозяйством. Не десять лет.

– Там видать будет, – ответил Прасковья, садясь на телегу.

Антип проводил их, выгнал коров в загон, огороженный слегами, в другой выпустил овец, две дюжины кур во главе с ярко-оранжевым горластым петухом копались в навозе на широком дворе. Посчитав, что с делами управился, Антип открыл дверь в прохладный прируб, где провёл две ночи, и растянулся на отцовском жёстком ложе, решив взремнуть часок-другой.

Однако не спалось. В голову лезли разные мысли. Хотелось пробраться в скит, посмотреть, что с ним сталось, не роет ли там кто-нибудь, стараясь добраться до староверских сокровищ. Найдёт ли туда дорогу. Сколько лет прошло с тех пор, как он был там с Изотом, потом с Захаром?

Проголодавшись, вспомнив, что мать наказывала в завтрак взять в погребе кринку сметаны или варенца, он вышел на волю и по узкой тропке не спеша поплёлся к погребу, отстоявшему в нескольких десятках шагов от жилого дома.

Не успел он открыть дверцу, как почувствовал, что сильные руки обхватили горло и опрокинули его на землю. Он не успел ничего сообразить, вдавленный лицом в грязь. В одну секунду руки были заломлены за спину и кто-то ловко скрутил их верёвкой. Его пнули ногами, переворачивая на спину. Только тут он сумел разглядеть тех, кто связал его. Над ним стояли два незнакомых парня. Один чернявый, высокий, худой с покатыми плечами, с длинными руками, с кулаками-кувалдами. Он был в холщёвых штанах, в серой рубашке косоворотке. Низко на лоб, почти по брови была натянута сшитая из лоскутов шапка без козырька наподобие солдатских бескозырок. Второй моложе, ниже ростом в таких же штанах, в чёрной ластиковой рубашке, простоволосый. Соломенного цвета волосы подстрижены под горшок.

Антип, придя в себя, старался высвободить руки от пут, но был связан крепко. Поняв, что ему не высвободиться, перестал вырываться. Только мычал, сплёвывая слюну с грязью, попавшую в рот, когда его прижали лицом к земле.

– Не дёргайся, всё равно не развяжешься, – сказал ему чернявый парень.

– Кто вы? Что вы де-ла-ете? – сумел проговорить Антип, с ненавистью глядя на парней.

– Кто мы! Что делаем? – скривил рот старший. – Перекосило бы тебя с угла на угол, да с уха на ухо! Провал тебя возьми! Тебя над спросить, что ты делал, когда позорил Параську?

– Каку Параську, – сначала не понял Антип, но в следующую же секунду вспомнил про глухонемую девку. Вон оно што. Эти ребята ей подосланные. – Отпустите меня. Я здесь при чём? Она сама…

– Сама. Полез на убогую. Причём он! Притом. Сейчас мы тебя скоблить будем, – сказал старший, доставая нож и вертя его в руках. – Отрежем тебе женилку, чтоб больше тяги к блуду не было.

Антип похолодел. Посмотрел на остервенелые лица парней и понял, что они и вправду не пугают его, а сделают, что обещали. Как некстати тятенька с маманькой в город укатили… Что же делать, ведь надругаются они над ним.

Он снова заёрзал на земле, стараясь развязать путы.

Я денег вам дам. Только отпустите. Много денег.

Нужны нам твои деньги! Вставай! Пошли!

– Куда?

– Заладил куда. На кудыкины горы. Счас увидишь.

Чернявый приподнял его за шиворот и вместе с младшим повели к бане, приземистой и закопчёной, стоявшей рядом с берегом. Затолкав в баню, старший опять вытащил нож и провёл пальцем по лезвию.

– Давай, брат, скидай с него штаны, легчать будем, как барана.

Младший нагнулся и стал развязывать бечёвку, какой были подвязаны штаны. Расстегнули и исподнее, обнажив срамные органы. Антип истошно закричал и потерял сознание.

Когда пришёл в себя, увидел лица парней, склонившиеся над ним, в руках одного было ведро. Он окатил Антипа водой, отчего тот очнулся.

– Сопли ещё не обсохли, а туда… на убогую девку позарился. На настоящую сил бы не хватило… Братан, принеси дров. – Это говорил чернявый.

Братан сходил на улицу, принёс берёзовых дров, из поленицы, что была под навесом. Чернявый косарём, лежащим в углу, настрогали лучины и развёл в каменке огонь.

– Что вы делаете? – спросил Антип, ещё не понимая их действий. – Вы это кончайте. Лучше отпустите, а то худо вам будет.

– Худее не станет. А что хотим делать, скажу: мыть тебя будем. Отмоем.

– Чёрного кобеля не отмоешь добела… – заметил младший.

Он принёс вторую охапку дров и бросил рядом с печью.

– Ты знаешь, паскуда, – сказал старший, – что Параська руки на себя наложила?..

Антип молчал, широко открыв глаза. Этого он не знал.

– Повесилась Параська. В амбаре перехлестнула верёвку через перевод и повесилась. А ты, гнида, тоже не будешь жить… Резать мы тебя не будем, мараться об тебя…

– Вы это что… очумели. Как вы смеете. Развяжите меня. Я сказал, что денег дам, много денег.

– Её с того света деньгами не вернёшь, – чуть ли не заплакал младший, вытирая рукой хлюпнувший нос.

– Нет, что вы в самом деле, – продолжал говорить Антип, в сердце которого входил страх, прежде никогда не ведомый ему.

– Лежи и молчи, а то хуже будет.

Они протопили печь, старший закрыл в трубе вьюшку, а младший задвинул маленькое оконце доской, подошли к связанному Антипу, томившемуся по-прежнему на полу.

– Будешь лежать здесь, а мы пойдём, – сказал чернявый. – Подумай, как бесчестить девок. Хотя… тебе думать уже незачем.

– Нет, вы постойте. Так нельзя! Вы что же делаете?!

– Не скули, – оборвал его старший.

Поднял с пола грязную тряпку и засунул ему в рот.

– Так-то лучше будет. Если даже огонёк стрекнёт из поддувала – не велика беда: не угоришь, так сгоришь.

Они подняли его, взяв один за ноги, другой за плечи и бросили на верхний полок.

– Лежи там, теплее будет.

Вышли, закрыв обе двери – в парилку и наружную.

Антип крутился на полке, стараясь развязать руки. Но связан был крепко. Он в кровь стёр кожу, но не развязал пут. Кое-как сполз с полка. Внизу было не так жарко.

Он подполз к двери, лёг на спину и старался ударами ног выбить дверные доски. Однако они были сделаны на совесть, и дверь не поддавалась. Отчаявшись, поняв, что этим способом выбраться наружу ему не удастся, Антип без сил растянулся на полу в уголке, где было попрохладнее.

Печь прогорела. От неё веяло жаром. Угарный газ не выходил в трубу, а заполнял баню. Антип чувствовал, как растекался от каменки смрад. Хотя было сумеречно, но света было достаточно, чтоб видеть, как чад засинил углы, тяжко пластался под потолком, а потом стал оседать вниз. Заболела голова и казалась раздутой, как шар. Он подполз к окошку, приподнялся, что было сил, хотел вдохнуть свежего воздуха, но парни плотно задвинули доску и её нельзя было открыть. Неужто ему придётся умереть в собственной бане? И из-за чего? Из-за какой-то полоумной глухонемой. Он ошарил глазами помещение, стараясь найти хоть мало-мальскую зацепку, с помощью которой можно попытаться выбраться наружу. Но баню Маркел построил добротную из крепких бревён, плотно пригнанных друг к другу, с крепкой дверью. Как отсюда выбраться?

Скоро сознание Антипа стало мутиться. Ему стало видеться что-то несуразное, фантастическое, веки смеживались. Потом наступило спокойствие, и он почувствовал, как сонливое состояние охватывает его.

Неожиданно возок накренился, и Маркела с Прасковью чуть было не выбросило на землю. Маркел натянул вожжи. Лошадь остановилась. Он спрыгнул на траву. Заднее колесо соскочило с оси и лежало на земле.

– Едри твою в корень, – поскрёб затылок Маркел, сдвинув картуз на брови. – Прасковья, слезай!

Подобрав юбку, с накренившейся телеги спустилась Прасковья.

– Что случилось?

– Чека выпала, мать её за ногу.

– Как же так. Недогляд твой.

– Какой недогляд. Проверял вчера. На выбоине али на ухабе, видать, выскочила… Где теперь её искать.?

– Поищи. Может, найдёшь. Как дальше-то ехать?

– Как, как! А никак.

Маркел, смотря в упор в землю, отправился обратно по дороге, а надежде, что, может, повезёт и он найдёт чеку. Прасковья осталась у телеги. Вернулся мельник минут через двадцать. Прасковья вскинула на него глаза, в надежде услышать положительный ответ, но Маркел покачал головой.

– Не видать. Да разве в траве увидишь.

– Что ж теперь делать, Маркел?

– А что делать. До города далеко. Не доедем. До дома доковыляем. Поставлю колесо. Найду какой клинышек… Надо возвращаться.

– Вот незадача, – вздохнула Прасковья, в мыслях уже бывшая в городе.

Маркел подсунул под заднюю ось вагу – обломок осины, поднял задок, а Прасковья насунула колесо. Мельник нашёл крепкий сучок и воткнул в отверстие.

– До дома доедем, – сказал он, снимая картуз и вытирая влажный лоб. – Буду смотреть, чтоб сучок не вылетел. С версту проехали али две, это не путь. А в город, даст Бог завтрева…

Он повернул лошадь, и они поехали к мельнице, вконец расстроенные, что не удалась поездка, к которой они так готовились. Через час въезжали в ворота мельницы. На подъёме сучок сломался и колесо опять чуть не слетело, накренилось и чудом удерживалось на кончике оси. Хорошо, что Маркел вовремя заметил поломку и остановил лошадь.

– Вот не везёт, – в сердцах воскликнул он. – Прасковья, зови Антипа. Мне одному не справиться.

Прасковья побежала в избу за сыном, но скоро выбежала на крыльцо и крикнула:

– Отец, Антипа здесь нету.

– Куда ж он подевался? Антип! – закричал он. – Где тебя черти носят?! Скорей иди сюда.

Но ответом было молчание.

– Вот бестолочь, куда ушёл? Найду выпорю. Не посмотрю, что с версту вымахал.

Они обои стали звать Антипа, но он не откликался.

– Может, куда отошёл? – говорила Прасковья.

– Куда ему уйти. Пошто. И потом, ушёл, а всё открыто: и мельница и дом, и ба… – Маркел не договорил, внимательно посмотрел на приземистую баню, наполовину скрытую в лопухах и крапиве. – Прасковья, у тебя глаза позорче, что это в дверях бани зеленеет?

Прасковья прищурившись посмотрела на дверь бани:

– Зелёное. Какая-то ветка, отец. В пробой ветка засунута.

– Ветка?

Маркел насколько позволяло грузное тело рысцой побежал к бане.

Дверь была закрыта и в пробой вставлен срезанный дубовый сучок. Сроду никто баню так не закрывал. Опять Антип чудит! Маркел выдернул сучок и распахнул дверь. В лицо ударило угарным газом и невыносимой жарой. Мельник аж отпрянул. Он хотел отбежать, как увидел скрюченную антипову фигуру у порога.

– Прасковья, бежи скорей. Здесь Антип… что за чёрт!

Он схватил сына под мышки и выволок на крылечко, сам чуть не задохнувшись от угара, волной катившегося из бани. Антип был без сознания.

– Ах ты, мать твою, – приговаривал Маркел, разрывая на Антипе рубашку и прикладывая ухо к сердцу.

– Отец, – суетилась подбежавшая Прасковья. – Антип! Что случилось? Жив он?

– Жив, сердце бьётся. Отдышится. Угорел он.

– На кой шут он баню затопил и дверь захлопнул…

– Хватит хныкать. Принеси воды.

Прасковья подбежала к запруде, схватила валявшееся ведро и принесла воды.

– Зачем он баню топил? – не понимала произошедшего Прасковья.

– Зачем? Зачем? Зачем баню топят? Помыться захотел.

– А кто-то же дверь закрыл?

– Но не он же сам…

Маркел выплеснул полведра на лицо Антипа. Тот промычал, но глаз не открыл. Он плеснул ещё. Тот же результат. Мельник протянул ведро жене:

– Мать, тащи ещё воды. Счас отойдёт.

Маркел прислонил Антипа к стене, снял свой картуз и стал им махать перед лицом сына. Вскоре Антип открыл глаза и ещё ничего не соображая, поводил ими.

– Ну как очнулся? – наклонилась над ним Прасковья, широко крестясь. – Слава тебе Господи. А мы уж тут думали…

– Хватит, мать, наговаривать лишнего, – оборвал её Маркел и обратился к Антипу, глаза которого глядели осмысленно. – Дойти до двора сможешь?

– Смогу, – еле слышно проговорил Антип. – Вот голова…

Опираясь на Прасковью и Маркела, он, еле передвигая от слабости ноги, кое-как доплёлся до избы, повалился на кровать. Прасковья принесла из погреба молока, дала ему попить.

– Как ты в бане очутился, зачем затопил, кто закрыл дверь? – спрашивали по очереди Антипа.

Он им всё рассказал.

– Теперь всё понятно, – поднял кверху брови Маркел. – Стало быть, это сродственники той девки, которую… – Он кашлянул. – Выследили да решили отомстить.

– Что ж теперь делать, – спросила Прасковья. – Надо уряднику сообщить.

– А что сообщать! Никто ничего не видел. А Антипу веры?… – Маркел махнул рукой. – Ничего здесь не докажешь. Только хуже наделаешь. Ведь виноват ты, сукин сын, – гневно выпалил мельник.

– А что ж делать, отец, ведь они так дела могут не оставить. Подстерегут где его и…

– То-то и оно. – Маркел нахмурился. По его виду сразу стало понятно, что он думает.

В надежде, что муж что-нибудь придумает, Прасковья смотрела на него, а Антип лежал на постели ко всему безучастный: он себя чувствовал совершенно разбитым и почти ничего не соображал.

– Отправим его на всё лето в город. Пусть поживёт у свояка. Поможет ему в чём-то… Здесь ему оставаться не след. Пусть страсти улягутся… Я завтрева съезжу к ним. Проведаю. Если жена свояка не столь больна, попрошу, чтоб Антип у них погостил…

Глава пятая
Антип в Верхних Ужах

Так и очутился Антип в городе. Житьё у Маркелова свояка оказалось не из хороших. Той раздольной жизни на мельнице, к которой он привык, не было и в помине. Свояк был сапожником, и Антип, как он понял, не просто приехал погостить, а скорее всего, в качестве подмастерья, а точнее, вроде мальчика на посылках. У Герасима Петровича никого не было в услужении, поэтому Антипу приходилось кроме того, что он помогал ему в сапожном ремесле – сучил дратву, натирал её варом, – выполнять мелкие хозяйственные работы: колоть и приносить дрова со двора, топить печь, вернее, подтопок, где готовили еду. Особено доставала его печь – боже упаси было недоглядеть, если прогорит. Герасим люто серчал, если что не так, брызгал слюной из беззубого рта и один раз даже запустил в нерадивого помощника деревянной колодкой. Хорошо, что не попал, а то бы Антип в силу своего необуздавнного характера мог изрядно намять ему бока, не считаясь, что он родственник. Антип понимал, что Герасим относился к нему, как к дармовой физической силе, что, впрочем, так и было, и с тоской отсчитывал дни, проведённые в доме отцовой родни.

Свояку тоже не по душе был необузданный к то му же нерадивый родственник, но он скрипя зубами продолжал держать Антипа у себя, несмотря на стычки, помня уговор с Маркелом, а чужого, такого бездеятельного, он бы давно намахал. Отойдя от словесных перепалок, он некоторое время старался не показывать виду, как обременительно житьё с Антипом в одном доме, а про себя продолжал ворчать и ругаться, что подсуропил ему Маркел сынка дармоеда.

Такая нудная и подневольная жизнь настолько обрыдла Антипу, что он подумывал как бы удрать из опостылевшего дома. Удерживал его не столько гнев отца, сколько воспоминание о произошедшем в бане. Он не мог без содрогания вспоминать этот случай с озлобленными парнями, желавших его смерти.

Единственным утешением для Антипа было то, что он подружился с соседским парнем Захаром, дом которого был за прогоном. Захар жил с престарелой матерью Авдотьей, портнихой, известной в беднейших слоях городского населения. И хотя она корпела над работай дни и ночи, они еле сводили концы с концами и перебивались с хлеба на воду. Захар был на год или два старше Антипа. Антип длинный, нескладный с покатыми плечами, а Захар коренастый, широкоплечий, да и кулаки были поувесистей, чем у Антипа. Единственное, что портило его внешний вид, это то, что в детстве он переболел оспой или ветрянкой, и она оставила следы на лице: щёки, лоб, часть шеи сзади были изрыты оспинами. Сверстники в округе, с кем он когда-то водился, говорили про его физиономию, что она как решето – вся в дырках. Захар обижался и по этой причине часто отсиживался дома, чтобы не слышать насмешек парней. Антип был новым человеком, не подтрунивал над ним, не дерзил, и Захар поэтому с ним сошёлся.

Частенько, когда к вечеру окрики свояка утихали и Антип ему не отвечал дерзостями, он выходил за ворота, в прогоне к нему присоединялся Захар, и они спускались вниз к реке, забирались на оставленный мальчишками плот и, управляя шестом, отплывали на середину реки и там предавались разговорам под чмоканье воды о брёвна плота и под светящие взгляды звёзд. Они не боялись, что плот унеёт течением – на реке была сделана запруда и дальще неё утлое плавучее средство уйти не могло.

Они лежали на брёвнах, глядя в небо и рассуждали о своей, как они полагали, неудачной жизни. Антипа уже давно подмывало рассказать Захару о ските, о таинственных сокровищах, зарытах в толще земли, но сначала что-то удерживало его. Однако, спустя некоторое время, после очередной ссоры, в минуты негодования на Герасима Петровича, он не выдержал, когда его разговор с Захаром коснулся богатства, которого им обоим так не хватало. Тогда подневольное и несчастное их житьё закончилась бы, и они могли по праву рождённого вдохнуть чистого воздуха роскошной жизни.

Это подвигло Антипа к раскрытию своей, как он считал, одному ему ведомой тайны о мурманском сундуке. Это было в прекрасный летний вечер. Над рекой плыл запах ночных цветов. Слабое дуновение ветерка приносило прохладу. Антип продолжал задушевный разговор с приятелем, ближе которого у него здесь в городе никого не было.

– Ты тайны можешь держать? – неожиданно спросил он Захара.

Захар даже не повернул головы, занятый своими мыслями, и нехотя ответил, вздыхая:

– Какие тайны в нашей жизни.

– Я тебя серьёзно спрашиваю – продолжал Антип, решившийся довериться приятелю.

– А что у тебя какая-то тайна есть? – усмехнулся Захар, считая пустяковым затеянный Антипом разговор.

– Есть.

– Как насолить свояку?

Захар даже обрадовался, предвкушая их действия в отношении родственника приятеля.

– Да нет. Нужен он мне, как телеге пятое колесо.

– Тогда что же?

Захар опять не проявил интереса к словам Антипа.

Антипа начало злить такое отношение Захара к его словам, и он было хотел надуться, но его подмывало поделиться своим секретом. В основном это было связано больше с тем, что один он не смог бы добыть клад, Захар ему был нужен как рабочие руки.

– Я тебе хочу рассказать о тайне, которая может принести нам богатство.

– Богатство? – Захар приподнялся на локте и вначале воодушевился, но потом померк: – Пули лить будешь или…

– Не буду. Слушай сюда, чурбан безмозглый…

– Говори скорее, – пробормотал сонный Захар, не обидевшись на то, что приятель обозвал его. – А то засну.

– Недалёко отсюда за болотами есть скит. Вернее, был. Чуешь, Захар?

– Да, чую. Чую. Этих скитов здесь было… хоть пруд пруди. Когда это было? Дело то в чём? Говори ясней. – У него слипались глаза, сильно тянуло ко сну и говорить ему не хотелось.

– А дело в том, что в подземельях скита закопан большой сундук с золотом.

– Сундук?

– Сундук. Большой.

– Откуда знаешь? – Захар приподнялся и сел на плоту. Сон разом схлынул.

В народе давно ходили разные байки о несметных сокровищах, которые копили староверы, в лесах и болотах. Будто вывезли они в период гонений из церквей и монастырей богатство там имеющееся и закопали в свих скитах. Так что семена о кладе, оброненные Антипом, попали на благодатную почву.

– Откуда это ведомо? – снова спросил Захар. – Я таких небылиц много наслушался…

– Это не небылица. Мне об этом один человек говорил.

– Один человек. Я сколько таких побасок слыхивал. И не от одного человека. Твой человек тоже может соврать.

– Он не врал. Он в скиту последний житель был.

– Почему последний?

– А скит сгорел, один он живой остался. Он мне и рассказывал…

– Да байки всё это, – сказал Захар и снова прилёг на брёвна.

– Не байки. У меня есть что-то наподобие грамоты, где написано, что в сундуке.

– Откуда она у тебя? – Захар опять привстал.

– Не твоего ума дело. Есть и всё. Так что я тебе предлагаю вместе поискать сундук. Если не веришь – не берись.

– Поверить можно. Деньги они никогда не лишние. Вдруг пофартит.

– Вот и я об этом. В том скиту я был. Дорогу найдём.

Захар почесал затылок и повернулся к Антипу.

– Значит, не врёшь? – он с интересом и испытующе посмотрел на Антипа. Но в сумраке не мог найти в глазах подтверждения словам приятеля.

– А что мне врать. Убежим из города. Возьмём еды, снасти, рыбы наловим. Лопаты, то, сё. Так как?

Захар посмотрел на Антипа. Его глаза отсверкивали в темноте. Наверное, он не врал. А почему не попробовать. Не получится – Захар останется при своих. Он же ничего не теряет. Перспектива же найти золото обнадёживала.

– Маманька может не отпустить.

– А ты дурак маманьке говорить.

– А как же иначе.

– Ты скажи, но не про скит, а что куда-то на пару, тройку дён уезжаешь. Например, ко мне…

– А ты?

– А я скажу свояку, что ты позвал меня на неделю куда-нибудь к своим родственникам. Например, в Вологду. Я там ни разу не был…

– А у меня в Вологде никого нету.

– А свояк не знает про это. Скажем так. Он что проверять будет. Он будет рад, что нахлебник с шеи слез. Так как?

– Пойдёт, – согласился Захар.

Антипа после согласия Захара потянуло на откровенность. И он, утаивая некоторые обстоятельства, показывающие его неблаговидную роль и в деле с утоплением Изота, и в краже грамоты в доме барина, рассказал более или менее подробно о скитском золоте.

Они до глубокой ночи пролежали на плоту и обсуждали план дальнейших действий. Наметили, когда поедут, что надо с собой взять и только с рассветом разошлись по домам.

Весть о том, что Антип на неделю уедет с Захаром в Вологду, даже обрадовала Герасима. С глаз долой. Он не стал расспрашивать его – парню двадцать лет, пусть сам думает, куда ему и зачем. Он на радостях даже приказал жене снабдить Антипа дня на два-три продовольствием, чтобы не оголодал в пути.

Порешив, что обязательно направятся в скит для поисков клада, друзья начали готовиться к путешествию. Исподволь, не вызывая подозрений, что направляются не туда, куда сказали, насушили несколько противней сухарей у Захара, втайне от его матери, смастерили себе удочки, Захар раздобыл у приятеля старый бредешок, запаслись инструментом: кайлом, лопатами, без черенков, которые надеялись сделать на месте, взяли топор, спички, моток верёвки, одежду… Антип пожалел, что его ружьё осталось на мельнице.

Жена свояка в дорогу напекла пирогов и всё порывалась спроситиь, отчего это Антип уезжает не испросив благословения у отца с матерью. Но будучи женщиной во всём подчинённой мужу, не решилась, подумав, что найдёт способ сообщить об отъезде сына Прасковье с Маркелом.

Попрощавшись, Антип с Захаром забрали спрятанные в укромном месте припасы и пошли к трактиру, где надеялись нанять лошадь. Как раз в сторону Сухого Брода ехал возница и за небольшую плату взялся подвести их.

До Сухого Брода добрались к вечеру, дорога была плохая, ночью прошёл сильный дождь, залило все канавы и выбоины, приходилось объезжать топкие места, и на этом потеряли много времени. Антип с Захаром посчитали, что не так всё уж и плохо. Остановились у дальних родственников Антипа, переночевали, утром взяли у них свободную лодку и отплыли по Сутоломи навстречу Скитским болотам. Дарья, хозяйка, спросила, зачем они идут на болота, которые извечно называют гиблыми, место чёрное, кроме раскольников, никто туда и не захаживал, но Антип ей уклончиво что-то наплёл, и Дарья не стала больше неволить его к разговору, посчитав, как и сапожник, свояк Маркела, что парни в расцвете сил с головами на плечах сами знают, что делают.

Шли против течения, где на вёслах, где на мелководье отталкиваясь от дна шестом. Проплыли валун, похожий на огромную лошадиную голову, и вскоре Сутоломь растворилась в болоте. Антип во все глаза глядел кругом, стараясь найти ориентиры, которые запомнил, пробираясь с Изотом пешком в скит. Но кругом расстилалось топкое болото, залитое на аршин водой, заросшее травой, кое-где кустарником, и ничего не напоминало Антипу, куда он должен направить лодку. Захар несколько раз спрашивал:

– Антип, правильно ли мы плывём. Я уж кровавые мозоли натёр шестом. Конца и края не видно.

– А ты думал, тебе легко дастся золото, – бодро отвечал Антип, но Захар видел, что уверенность покидала его.

Антип, как полагал, держал курс перпендикулярно той скрытой дороге, которая обозначалась крестами, рассчитывая, что как только доплывёт до первого креста, сразу повернёт налево и таким образом доберётся до сухой тверди, на которой стоял скит. Но ни одного креста не было видно, хотя, как знал Антип, они стояли на незначительном расстоянии друг от друга – на расстоянии видимости невооружённым взглядом. Погода была ясная, и они не могли не заметить крестов, хотя бы одного.