Текст книги "Огненный скит.Том 1"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

– Это он поджёг скит с товарищами твоими, – отозвался Изот. – Я знаю. Ты мне о барине скажи.

– А чего о нём сказывать! Знаю, что именитого он рода, столбовой дворянин, от царя Ивана род его вёлся. В молодости служил в гвардии поручиком, потом прокутил отцовское наследство, а всё от пиянства и от женщин. Держал в городе притон. Это я потом узнал, всех воровских людей к рукам своим прибрал. Было у него несколько соглядатаев, шайка лихих голов, в том числе Кучер и Колесо. Я к ним примкнул, когда с Волги бежал…

– Так ты не из этих мест?

– Нет. Я из-под Тулы.

– Как же ты стал таким ремеслом заниматься?

Собеседник выкатил на Изота зрячий глаз.

– Если тебе интересно, расскажу. Только дозволь сначала выпить.

– Сначала скажи, где мне барина найти, Ивана Кузьмича?

– Вовсе он не Иван Кузьмич.

– А кто же? Скажи?

– Это он так нам завирал. Настоящая его фамилия Олантьев Порфирий Кузьмич. Здесь у него под городом поместье. Я к нему, как оправился от пожара твоего, осмелился пойти, рассказать хотел, что ничего у нас не вышло и чтоб Косого он сам искал… Он выслушал меня, закричал, огрел своей палкой и прогнал. А в городе два его молодца схватили меня и пытали: мол, не соврал ли я, ведь никто не вернулся. Держали в конюшне у Пестуна долго, привязанного ремнями, воды и еды не давали. Наверное, в это время его люди добирались до скита, чтобы узнать, правду ли я говорю, но доподлинно не знаю. Только выпустили они меня из конюшни и сказали, чтоб на глаза им больше не попадался. Вначале я надеялся, что Косой появится с деньгами, но потом усомнился, подумал, что он никогда не придёт, потому что с того света не возвращаются. – Он затаённо усмехнулся: – Правду ли я говорю? – И воткнул свой глаз в Изота.

Ключник взгляда не отвел.

– Правда твоя.

– А где же золото?

– А было ли оно? – Изот рассмеялся. – Я столько лет прожил в скиту, а золота, о котором ты говоришь, отродясь не видал.

– Зачем тогда барину всю эту канитель заводить?

– Кто его знает. Спьяну, может быть, померещилась казна скитская.

– Не хочешь говорить, воля твоя, – произнёс Одноглазый и вылил в рот водки. Глаз опять заслезился. Изуродованная огнём рука, ставившая стакан на стол, дрожала. – До следующей зимы не доживу, – продолжал он. – Эту, авось, докончу, немного осталось. Будет тепло, солнце, весна… – Он тронул спутанные волосы на голове. – Так веди, сдавай околоточному!

– Пошто мне тебя сдавать, – отозвался Изот. Он взглянул на лохмотья нищего, на лицо в пятнах от огня, на кисть руки, навеки пригнутую к запястью с красными твёрдыми рубцами, и повторил: – Пошто мне тебя сдавать. Ты уж получил своё.

– Что получил, то получил, – выдохнул Одноглазый. – Сполна, полной мерой. Но не я виноват, что таким стал.

– А кто же?

– Кто? – Одноглазый помолчал, раздумывая, говорить или не говорить и, решившись, ответил: – В молодости я был могутной силы парнем. Жили мы в деревне справно, работящие были, но крепостные…

Изот подвинул ему графин с остатками водки. Тот налил, стукая горлышком графина о края стакана. Ключник опять подумал, что не испытывает к разбойнику зла. Казалось, встретил давнего знакомого, какими-то свойствами не влекущего к себе, но взбередившего отголоски прошлого, незримыми узами соединявшего с прошедшей скитской жизнью. А кто больше знал о ските теперь, как не Одноглазый, хотя и не в том качестве.

А Одноглазый, одним махом выпив налитую водку, продолжал:

– Барин у нас был заедливый, часто парывал крестьян на конюшне за что ни на есть малую вину, а то и вовсе без вины, просто за то, что на глаза попался… Мне шёл двадцатый годок, стал я к свадьбе готовиться. Была у меня невеста Агаша – красивой стати девка… Такой красивой, что мне не верилось иной раз, что она моя невеста… Мы люди подневольные – надо согласия барина спрашивать: разрешит ли он нам обвенчаться. Барин оказал отеческую милость – разрешил. Свадьбу сыграли и мою Агашу увезли к барину. – Одноглазый закашлялся, схватясь за грудь, потом продолжал: – Наутро привезли… Стали мы жить в любви и согласии, но осадок иногда ложился на сердце. Но так шло недолго. Вскоре отсылает меня барин с мужиками в Москву по торговле, а у него лавки были в первопрестольной. Сказано было, что ненадолго, а живу я там неделю, другую, уже месяц истёк – не отзывает меня барин обратно, сказывают, что в Москве я ему дюже нужен. А мужики ездят, то туда, то обратно. Как-то передают мне весточку от родителей, что, дескать, Агашу барин к себе взял. Смекнул я в чём дело: нарочно он меня из деревни отослал, чтобы, значит, Агашу к себе поселить… Матерь божья, такое сомнение у меня всегда было, а тут оно оправдалось. Темно стало в глазах… Удираю я из Москвы и добираюсь к себе в деревню. Днём-то не появился, дождался вечера. Как стемнело, – домой, сильно я тогда не в себе был. Родители меня удерживали, да какое там…

Одноглазый разволновался, рассказывая о прошедшей жизни. Он тяжело вздыхал, вытирал глаз, слезящийся то ли от тоски, то ли от болезни.

– Работала Агаша у барина на дому… Пошёл я на господский двор. У них в столовой пиршество. Слуги меня не пускают, кто таков, хотя знают, кто я, по какому такому праву пришёл, барин не дозволял приходить. Приходи в следующий раз, если дозволят, а сейчас они кушают с компанией, убирайся с глаз долой. Оттолкнул я лакеев, бросился в столовую. Барин и правда ужинал, и не один, а с ним ещё два-три приятеля были, жившие по-соседству. Как он увидел меня, аж позеленел, глаза кровью налились, как закричит: «Кто посмел пустить?! Вышвырните из дома, а завтра на конюшню пороть!» Я сам ничего не соображаю, только, как безумный кричу: «Где Агаша?» Понабежала челядь, а подступиться бояться. Барин схватил вилку и на меня, да как хватит по глазу. Кровь брызнула. Тут уж я обезумел совсем, схватил барина за горло, слышу хрустнули позвонки, и на меня набросились все – и господа, и слуги, опомнившись. Откуда-то появилась Агаша, кричит: «Беги, Фёдор, убьют они тебя. Беги!» Я выбил раму, выпрыгнул из окна, добежал до дому, простился с родителями да в бега…

Одноглазый склонил голову на руки и замолчал.

– А что с Агашей? – спросил Изот. Рассказ Одноглазого взволновал и его. Он воочию представил мытарства собеседника.

– С Агашей? – переспросил Одноглазый. – Неделю я в лесу хоронился. Барина-то я угробил насмерть. Искали меня да не нашли. А Агаша, как я барина задушил, в деревню побежала, в чём была, в том и убегла. Заболела. В три дня скрутило. А я… Я поплакался на её могилке ночью тёмной да и подался на Волгу. Спервоначалу бурлачил, баржи грузил. А потом… Сам знаешь, что потом. А зачем тебе барин? – неожиданно прервав свой рассказ, спросил Одноглазый. – Много воды утекло с тех пор…

– Барин? – Изот вздрогнул, словно разбойник прервал его мысли. – После пожара скитского зиму-то я на пепелище прожил, а летом того барина стал разыскивать, который в скиту лечился.

– И разыскал? – заинтересованно спросил Одноглазый, с шумом отодвинув стакан в сторону.

– Может быть и разыскал бы, да в Сибирь попал.

– В Сибирь! – Одноглазый поднял бровь. – Как же это так?

– Ты вот о Пестуне упомянул. В поисках барина вышел я тогда на Пестуна этого. Жил у него на постоялом дворе. Но однажды меня сильно оглушили там, а утром я очутился в лачуге углежогов. Один мужичок спас меня, а потом сдал в полицию… мне предъявили обвинение, что я убил человека. Нашлись и свидетели. Так и очутился в Сибири…

– Пестун был правой рукой того барина. Они смекнули, что ты рано или поздно найдёшь поручика и решили отправить тебя туда, куда Макар телят не гонял. А это они умели делать… Я не знаю, какой барин был у вас в скиту, а того, кто нас нанял, звали Порфирием Олантьевым. А ты решай – он это или не он.

– Поэтому и нужен мне барин. Хочу глянуть на него, на изувера, не пожалевшего ради корысти своей и стяжания чужого добра жизни стольких людей. Тебя вынудили в разбойники идти, меня – в Сибирь, а его? Что это за ворог порешил такое число народу.

– Он теперь стар и немощен. Людишки, говорят, от него разбежались…

– Далеко ли отсюда его имение?

– Недалеко. Верст двенадцать… может боле… Спас-на-Броду называется село. Спросишь, каждый укажет. Он безвыездно живёт там уж который год… Наведаться хочешь?

– Может быть, – ответил Изот.

Одноглазый понял, что Изот обязательно найдёт барина и счел за благо предупредить его.

– Не знаю, как сейчас, но раньше он страшной силы был – кулаком разбивал столешницу. Всегда ходил с тростью – бивал ею слуг своих. Она у него с хитростью была – поворачивал набалдашник и из неё выскакивал клинок чуть ли не с аршин длиной. В доме, кроме прочей челяди, держал двух слуг головорезов: они по его приказу что угодно могли сделать. Так что нет тебе резону попадаться ему на глаза.

– Спасибо за совет, – отозвался Изот, собираясь покинуть трактир.

Он встал, за ним поднялся Одноглазый, стёр набежавшую слезу с больного глаза и у выхода сказал скитнику:

– Захочешь ехать, иди к трактиру у рынка. Там много мужиков останавливаются, которые едут в сторону Спас-на-Броду. За гривенный они тебя довезут.

Изот ничего не ответил. Запахнув кафтан, он сошёл с крыльца.

Глава девятая
Барин-перевёртыш

После разговора с Одноглазым Изот сразу отправился к свояку Маркела, у которого они ночевали, надеясь у него встретить хозяина. Время шло к вечеру, торговая площадь опустела, и мельник, по всем статьям, должен был возвратиться к родственнику на ночлег. Однако у свояка его не было.

– В трактире, небось, сидит, – сказал, выслушав ключника, Герасим. – Это он завсегда с выручки засиживается в трактире.

– Мы хотели завтра рано выезжать…

– Вряд ли завтра сумеете. Пить ему не впервой…

– Так он может все деньги спустить, что заработал, или что не лучше – ограбят.

– Пропить-то не пропьет, такого с ним в жизнь не бывало, а вот что деньги вытащат… Лошадей уведут… Поздно уже. Найти его что ли?..

– Сходи, Герасим, – попросила и жена свояка. – Неудобно будет перед Прасковьей, ежели, не дай Бог, что случится с Маркелом.

Свояк стал одеваться.

– Пойдем разыщем Маркела, будь он неладен. Время к вечеру, может что случилось.

Изот повёл Герасима к трактиру, где они вчера обедали с Маркелом. Во дворе увидели мельниковых лошадей с пустыми санями, в которых лежали порожние мешки из-под муки.

Маркел сидел в зале за столом в обществе троих мужчин, по виду мелких служащих, с прилизанными волосами, похожих друг на друга своими манерами, жеманными и пустыми, почерпнутыми у того слоя общества, которое ничего не производит, а довольствуется всем. Но когда они отбрасывали напускное и заимствованное, то становились самими собой, насмешливыми, бойкими и себе на уме. Перед Маркелом стоял почти пустой графин с водкой и большая чугунная сковорода на ножках, в которой ещё не остыли широкие ломти конской колбасы, пожаренной с салом.

Маркел с закрывающимися сонными осоловевшими глазами, что-то доказывал собутыльникам, изредка помахивая вялой рукой, старался выпятить грудь колесом, но всегда при этом опрокидывался на спинку стула.

Увидев свояка и работника, он встрепенулся, повернул голову и хотел щёлкнуть пальцами, подзывая полового, – такие манеры он видел у более респектабельных завсегдатаев трактира, – но пальцы либо не слушались его, либо он ещё не научился пользоваться этим изысканным знаком.

Видя, что у него ничего не получилось с этим видом сигнала, он прибегнул к более знакомому способу общения со служителями питейного заведения.

– Эй, чек! – крикнул он половому. – Поди сюда!

Но тот либо не слышал его, либо сделал вид, что не слышит.

– Малый, – заорал Маркел, поднимая руку вверх и подзывая полового. – Чек, тебя зовут!

Половой подбежал, согнулся.

– Чего-с изволите?

– Ещё водки.

– Тебе хватит на сегодня, – Маркелов свояк отвел руку родственника, которая потянулась в нагрудный карман, где лежали деньги. – Домой пора идти. Мы сейчас уходим, – сказал он половому. – Он не должен? – Свояк качнул головой в сторону мельника.

– Не извольте беспокоиться. Заплачено-с. – Половой снова согнулся.

К удивлению Изота Маркел не стал сопротивляться, когда свояк подхватил его под мышки и вывел из-за стола. Он безропотно, покачиваясь на ногах, пошёл, поддерживаемый под руки, что-то бормоча мокрыми губами.

На дворе из-за угла вынырнул дворник в потёртом кафтане, поверх которого был подвязан фартук.

– Лошадки в сохранности, – сказал он Изоту, видимо, полагая по его виду, что он главный в этой компании.

Свояк дал дворнику монету.

– Вот тебе за труды.

– Премного благодарен, – ответил дворник и наклонил голову в поклоне.

Мельник был пьян изрядно. Вдвоем они еле втащили его грузное тело в сани. Маркел сначала размахивал руками, ворочал головой, потом задремал, невнятно произнося какие-то слова.

В доме свояка они раздели бесчувственного мельника и уложили в постель.

– Завтра полдня будет опохмеляться, – сокрушенно повздыхал свояк. – Долго отходит, бедняга.

Утром, действительно, Маркел был сам не свой. Хватался за голову, охал, стонал, смотрел, как побитая собака, просил принести опохмелиться.

– Герасим, – просил он свояка, – возьми деньги, пусть мальчик сходит в лавку. Голова трещит…

– Когда поедем домой? – спросил Изот мельника в перерыве между стенаниями и причитаниями.

Тот поднял потускневшие глаза на работника.

– Не спрашивай, Изот. – Он завздыхал. – Завтра, наверно, сегодня мне надо выходиться. Завтра поутру и поедем. А ты чего хотел, раз спрашиваешь?

– Дозволь отлучиться.

– Куда? – И не дожидаясь ответа, махнул рукой. – Иди, только знай, завтра поутру и поедем.

– Я до вечера, – ответил Изот.

Маркел кивнул и стал смотреть в окно: на улице должен был показаться подмастерье свояка, посланный за водкой в лавку.

Изот решил съездить в село Спас-на-Броду, пока Маркел приходит в себя, чтобы удостовериться – Отроков и Олантьев одно и то же лицо или нет. Он мог бы попросить лошадь у Маркела, но не стал, полагая, что будут лишние расспросы, а этого ему не хотелось. Наймёт мужика, как и говорил Одноглазый, никто и знать не будет, куда он отправился. Он и так был рад, что никто его не расспрашивал, куда он отлучался вчера и собирается сегодня.

Изот почти за бесценок нанял лошадь, чтобы поехать в село. На базаре возле трактира было много мужиков из окрестных деревень, занимавшихся извозом. Некоторые вообще, приехав по делу и справив его, не прочь были заработать лишнюю копейку, нанявшись отвезти седока до назначенного места. Зайдя в трактир, он без труда нашёл извозчика.

Сани были лёгкие, и гнедая кобыла резво тащила их по дороге. За городом снег был бел и ничто не предвещало скорой весны. Ветерок гулял по полю, резкий и пронзительный, обжигавший лицо. Солнце было скрыто за облаками и совсем не согревало землю.

Возница, не старый мужик, с отдающей в рыжиту бородой, весело покрикивал на лошадь, иногда оборачиваясь к Изоту, видимо, желая что-то спросить, но не решаясь.

Изот сам завязал разговор.

– Здешний? – спросил он возницу.

– Знамо дело, – ответил тот.

– Дорогу до Спас-на-Броду хорошо знаешь. Не проедем мимо?

– Ещё б не знать. Чай, езживаем мимо каждый день.

– И барина Олантьева знаешь?

– Знать не знаю, но слыхивал. – Возница подозрительно посмотрел на Изота.

– А что ты о нём слыхивал?

Мужик пожал плечами, стегнул легонько лошадь кнутом и не торопясь ответил:

– Разное говорят… Недобрая слава идёт о барине…

– Ну что он мот и картежник, я знаю, – ответил Изот. – Пьяница, пропил отцовское наследство. А ещё что?

– Я тебя не знаю, мил человек. Может, ты мое слово против меня обернёшь?

Изот рассмеялся:

– Не сомневайся. Мне барин не свояк и не брат. Может, он мне ворог лютый…

– А не врёшь? – возница сразу обмяк и видом стал не такой насупленный, как раньше.

– Не вру. Так скажи о барине.

– Да промеж мужиков раньше разговор шёл, что знается барин с лихими людьми. Сейчас-то не знаю, он стар стал да болесть приключилась какая-то, а раньше точно знался.

– Да мало ли чего наболтают.

– Не-е… Из нашей деревни Акиндин, так тот в подручных был у него. На каторгу пошёл, а вот барин, говорят, откупился.

– За что же на каторгу?

– Разбоем промышлял. Их здесь орудовала целая шайка. Купцов-то езживало да прочего торгового люда множество, с товаром и с деньгами, а дорога лесная, дикая, так встречали, грабили, деньги отбирали, иных смерти предавали… А старший у них был этот самый барин. Ночью разбойничают, а днём всяк своим делом занимается. Разве сразу догадаешься, кто лихой человек.

Возница замолчал, повернувшись спиной к Изоту.

Изот размышлял. Зачем он едет? Тот ли это Отроков? Возомнил Изот, что это один и тот же человек и тешит своё сердце встречей. А допустят ли до барина? Прошлого не вернуть, людей не воскресить! Посмотреть ему в глаза, сказать правду, что знают о его деяниях, ещё жив человек, который станет ему укором, если такому извергу укор не плёвое дело? Неведомая сила увлекла его в поездку и уже не было желания остановиться.

Дорога была наезжена. По бокам, где скапливалась грязь и сенная труха, весеннее солнце в прошедшие тёплые дни, когда припекало, оставило оплавленные в льдышки пластины снега, которые возвышались причудливыми глыбами.

– Далеко ещё до села? – спросил возницу Изот.

– А недалече. Вон за тем перелеском поворот – и твоё село. Скоро церковь покажется.

Действительно за поворотом появилась колокольня церкви, словно всплыла на горизонте из снежного безмолвия, потом показались крытые соломой избы, придавленные осевшим снегом, высокие деревья с голыми ветвями, позади – сараи, амбары, бани. Правее, в окружении старых деревьев виднелось приземистое здание господского дома с двумя флигелями. Окружавшая его ограда обветшала и покосилась, ровно стояли лишь кирпичные столбы, оканчивющиеся четырехгранным шеломком с белыми шарами наверху. Ворота тоже покосились. Как их распахнули когда-то, так они и остались стоять, с вросшими в землю концами углов.

Вид дома поразил Изота. Был он мрачный, тёмный, с узкими окнами-бойницами, с низким широким крыльцом, крыша которого опиралась на резные балясины с облупившейся краской. К его каменным ступеням раньше, видно, подъезжали кареты, и господа важно сходили с обитых бархатом повозок, чтобы прошествовать в парадные двери. Теперь ступени были выщерблены, а дорога к дому, по которой езживали конные повозки и сани, была не расчищена.

– Куда ехать? – спросил возница.

– К дому, к барину, – ответил Изот.

– К барину, так к барину, – произнёс мужик, опять подозрительно оглядывая Изота и понукая лошадь: – Резвее, гнедая!

Подъехав к воротам, мужик перекрестился.

– Что крестишься? Неужто так страшен барин?

– Не знаю, но лучше с ним дела не иметь.

«Что правда, то правда», – подумал Изот и вздохнул: что он скажет поручику, с чего начнет разговор?

Спрыгнув с саней, Изот вошёл в ступеньки и подёргал за шнур, висевший сбоку двустворчатых дверей. Внутри дома отозвался тонко дребезжащий колокольчик.

Долго не открывали. Изот подёргал ещё раз за шнур. Наконец створка двери скрипнула и приоткрылась совсем немного. Показалось длинное лицо привратника с седыми бакенбардами, какие носили во времена императора Николая Павловича. Такой же скрипучий, как дверь, голос спросил:

– Чего-с надо? – и человек пытливо оглядел высокую фигуру Изота.

– Барин дома?

– Изволите барина видеть?

– Да.

– Он не принимает.

– Так никого и не принимает?

– Никого. Болеет барин-то.

– Доложи, что человек из скита пришёл. Он знает.

– Из какого скита?

– Доложи. Он знает. Из того, что был за болотами да сгорел в одну ночь.

Привратник прикрыл дверь, не пуская посетителя в дом, и долгое время отсутствовал. Когда вернулся, приоткрыл дверь совсем немного, оставив узкую щёлочку.

– Барин не изволит принимать. Сказал, что не знает никого из скита и скита не знает. И недосуг ему и болен он. Так что езжайте с Богом обратно.

Изот хотел ещё задать вопрос, но дверь захлопнулась, щёлкнул засов.

«Вот те раз», – подумал Изот и стал кулаком стучать в рассохшиеся филёнки.

– Я тебе русским языком сказал, что барин не изволит никого принимать, – прозвучал из-за двери голос слуги. – Проваливай подобру поздорову. Будешь стучать – слуги взашей выгонят.

Изот подумал, что лучше ему уйти. Одноглазый говорил, что у барина сорвиголовы в услужении, намнут ему шею не за понюшку табаку.

Он сошёл с крыльца и оглянулся. В итальянском окне шевельнулась занавеска. Через стекло на Изота глянуло старческое, изборождённое морщинами лицо. Ключник обомлел. Он узнал того барина, что был в скиту, постаревшего, утратившего былую свежесть. Такой же взгляд, тяжелый и мрачный, смотрел на ключника. Это происходило одно мгновение, но и его было достаточно, чтобы всё встало на свои места. Отроков и Олантьев были одним и тем же человеком.

Обратную дорогу Изот ехал молча. Возница ни о чём его не расспрашивал, только спросил:

– Чего не принял барин-то?

– Он хворает.

Семнадцать лет Изоту потребовалось, чтобы найти и увидеть главного зачинщика поджога скита и гибели людей. Вот он его увидел, доживающего остатки своих лет. И что же дальше?

Сумбурные мысли мутили душу Изота.