Текст книги "Огненный скит.Том 1"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 43 страниц)

Перед воротами конвоир, сопровождавший телегу, громко закричал:

– Эй, на стрёме! Чего телитесь? Быстрее открывайте! Не видите жмурика везём.

– Жмурику твоему некуда торопиться, – хмуро ответил заспанный охранник, стоявший на воротах.

– Жмурику некуда, а мне есть куда, – раздражённо сказал конвоир. – Давай пошевеливайся.

– И что раскомандовался, – пробурчал охранник, но пошёл открывать ворота.

Кладбище было в полуверсте от лагеря. Занимало оно приблизительно гектара полтора-два. Раньше на его месте была тайга. Лес свели на лагерные постройки, делянку раскорчевали, окопали по периметру траншеей и стали хоронить умерших.

Степан знал, что могила была выкопана ещё вчера. Выкопали её Евдоким с Тарасом. Начальник лагеря любил порядок. Был он педантичный, во всём соблюдал точность и дисциплину. К нерадивым принимал жёсткие меры, не церемонясь. Порядок был и на кладбище. Хоронили не кое-как, где придётся, а строго по канонам, расписанным Яковым Семёновичем. Были вбиты колышки с номерками, и по порядку закапывали, отдавших Богу душу. Степанова могила была под номером 67. Этот номер он узнал в лазарете, когда умер отец. Вместе с фамилией он был занесён в амбарную лазаретскую книгу, в которой регистрировали умерших.

Лошадь замедлила шаг – дорога пошла в гору, и Степан понял, что они приближаются к месту упокоения усопших.

– Тпру, – остановил Евдоким лошадь. – Приехали.

Лошадь встала. Могильщики соскочили с телеги. Евдоким взял два полутораметровых обрезка слеги, положил поперёк могилы, также положил две веревки. Конвоир стоял невдалеке, молча наблюдая за действиями Евдокима и Тараса, держа винтовку на плече.

Степан был в напряжении. Наступила самая ответственная минута: выйдет ли так, как он наметил? Пока всё шло гладко, без сучка и задоринки – никто не заподозрил, что в гробу лежит живой человек.

Евдоким с Тарасом взялись за гроб.

– Не вырони, – посмеялся Евдоким, увязая в рыхлой глине.

– Ему хуже не будет, – ответил Тарас.

– Это точно. Отходил мужик…

– Скоро и мы отходим. С таким харчем…

– Разговоры прекратить, – взвизгнул возмущённый конвоир, которому не понравились слова Тараса. – Делом занимайтесь, а не ляли разводите.

– Ставь на землю, – проронил Тарас, обращаясь к напарнику. – Верёвка в яму упала, вытащить надо.

Они поставили гроб на глину, выброшенную из могилы.

– Ну, господи, помоги, – прошептал Степан.

Тело от долгого лежания без перемены положения окончательно онемело, и он шевельнулся в своём тесном убежище.

Тарас, стоявший рядом с гробом, сказал Евдокиму:

– Слышь, покойник шевельнулся.

– Тебе показалось. Такие не шевелятся. Мы, наверно, его тряхнули, вот он и лёг на прежнее место, дорога-то ухабистая, – невозмутимо ответил Евдоким.

Тарас, видно, остался удовлетворён ответом напарника и не стал возражать против такого философского рассуждения.

– Пора, – прошептал Степан.

Руками и ногами он толкнул крышку вверх-вперёд. Она поднялась на дыбы от удара и медленно стала валиться на землю. Ошарашенные столь неожиданным явлением, могильщики и конвоир увидели, как из домовины поднялся покойник, отшвырнул крышку дальше и перескочил через яму. Тарас оступился, давая ему дорогу, чтоб тот не сшиб его и чуть было не угодил в могилу. Евдоким стоял с открытым ртом, с верёвкой в руках, так и не успев положить её на прежнее место. Это произошло так быстро, что все трое на минуту оцепенели. Быстрее всех пришёл в себя конвоир. Он скинул винтовку с плеча, дрожащей рукой передёрнул затвор и срывающимся от страха и волнения голосом, – куда девался былой командирский тон, – крикнул в спину удалявшемуся покойнику:

– Стой, стрелять буду!

Но «покойник» не отреагировал, приближаясь к деревьям.

Когда клацнул затвор и раздался окрик конвоира, Степан упал на землю и покатился между деревьями на обочине кладбища. Прогремел выстрел. Но конвоир стрелял наугад, не видя упавшего Степана, и пуля просвистела высоко над головой. Степан поднялся и, петляя между лиственницами и зарослями кустарника, бросился вперёд. Конвоир выстрелил второй раз, но опять промахнулся.

Могильщики стояли с разинутыми ртами, глядя как из пустого гроба ветер выметает жёлтые стружки.

Глава десятая Убийство на зимовье

Когда конвоир в третий раз вскинул винтовку, Степан юркнул в просвет между двумя высокими лиственницами, росшими на возвышенности и, скользя по мокрой траве, скатился в низину. Третья пуля просвистела высоко над головой, не причинив ему вреда, вскользь ударилась о ствол дерева и, нудно жужжа, затихла в стороне. А конвоир палил и палил, то ли от возбуждения, то ли от страха, то ли для того, чтобы потом доложить начальству, что он принял все меры для задержания преступника.

Степан побежал по ложбине, радуясь, что конвоир стреляет попусту, в белый свет, и надеясь, что, имея на руках двух ссыльных, он за ним не погонится.

Пробежав километра три и почувствовав, что сердце бешено колотится, готовое выпрыгнуть из груди, не в силах продолжать движение, он остановился отдохнуть и собраться с мыслями. Надо было определиться, в какую сторону идти.

Присев под кустом, он переобулся и прислушался, нет ли погони, но тайга равнодушно шумела и никаких посторонних звуков не слышалось. Утренний туман стал рассеиваться, вставало солнце, но его лучи не могли ещё прорваться сквозь седую мглу. Ветви деревьев и кустов были мокрыми, на стеблях травы серебрились россыпи мелких капель.

Выбрав путь на юго-запад, Степан пошёл по тайге, стараясь забирать южнее, чтобы по его расчёту выйти к Сибирской железнодорожной магистрали. Было спокойно и даже умиротворённо. Ничто не нарушало утренней тишины. Лишь верхушки деревьев чуть раскачивались под дуновением лёгкого ветра.

Интересно, размышлял Степан, отрядили за ним погоню или ещё нет? Наверное, отрядили. Помнится, с месяц назад также бежал заключённый, убив конвоира. Тогда лагерь стоял на дыбах. Охрану подняли в ружьё, собрали отряд с собаками и, не мешкая ни секунды, пустились по следу. К вечеру привезли тело бежавшего. Говорили, что лагерник, увидев, что ему не скрыться, а придётся сдаваться, не захотел возвращаться за колючую проволоку. Бросился с обрыва в реку и разбился о прибрежные камни. Может, и Степана скоро настигнут? И ему придётся выбирать, что лучше, приобрести новый срок или разом покончить с тюремной жизнью. Однако пока тихо – ни лая, ни криков преследователей, ни других признаков близкой погони.

Степан ускорил шаг – раз вырвался, надо спешить, особенно в первые часы. Сейчас его преследуют по горячим следам. Плохо то, что он не знает местности, идёт наугад, а это чревато разными осложнениями.

К полудню путь ему преградил мелкий ручей. Он вошёл в него и прошёл по течению километра два. Потом выбрался на берег и уткнулся в кедровый стланник. Кедрач поразил его обилием шишек. Они аппетитно поблёскивали глянцем застывшей смолы. У Степана со вчерашнего вечера во рту маковой росинки не было, и он обрадовался столь неожиданному и щедрому подарку. Шишки висели созревшие, падающие от одного прикосновения.

Он бросал продолговатые орехи в рот, и золотистая скорлупа раскалывалась звонким щелчком. Разжёвывая сочные маслянистые ядра, Степан наслаждался сладким вкусом, отдающим терпким запахом смолы и хвои. Идя по кедрачу, набивая пазуху шишками, он распугал кедровок, которые с громкими криками перелетали с места на место.

Очутившись в глухомани, куда даже не проникали лучи солнца, он решил отдохнуть. Выбрав поваленное дерево, присел. Готовясь к побегу, а времени у него было всего два дня, он сумел стащить из кухни несколько сухарей. И теперь, достав из кармана сухарь, стал грызть, думая, не безрассудно ли он решился на побег. Эта червоточинка глодала сердце. Теперь он на свободе, но как сумеет ей распорядиться? Вот она свобода – ни колючей проволоки, ни часовых, ни конвойных, ни лагерных порядков – дыши полной грудью, иди, куда хочешь. Но долго ли протопаешь по глухой тайге без еды, без средств самозащиты, в лагерной одежонке? Ножа у него и то нет. Есть железная пластинка с деревянной рукоятью, сделанная из полотна пилы.

Отогнав нерадостные мысли, он пересчитал сухари, их оказалось всего пять, поднялся с дерева и продолжал путь.

Ночь его застала в глухом распадке. Спичек не было, а был осколок драчёвого рашпиля, кусок бумажной верёвки, а кремень он нашёл на берегу ручья. Но огонь не стал разводить, считая, что ещё не далеко удалился от лагеря.

На следующий день, встав с рассветом, продолжал путь, ориентируясь по лишайникам и мхам, так как солнце было закрыто плотными облаками. Главное, полагал Степан, не потерять ориентировку, а то будешь ходить кругами вокруг лагеря. Однако он был лесным жителем и не боялся, что собьётся с курса, который выбрал.

Перед сном он опять погрыз сухарь, наломал веток, разложил их на земле и прилёг, положив нож под руку. Утомлённый дневным переходом, заснул быстро, но проспал недолго. Проснулся от холода. Тело содрогалось от дрожи, словно его бил озноб. Открыв глаза, Степан понял, что ударил заморозок. Бушлат, штаны, бутсы – всё было влажным. От стужи зуб на зуб не попадал.

Забыв про опасность, стал разводить костёр. Наломав сухих веток, сколько сумел в кромешной тьме, положил в кучку и достал кремень и рашпиль. Искра была слабая, бечёвка, не пропитанная горючим составом, не тлела, сколько он её не раздувал и, промучавшись до рассвета, он так и не развёл огонь.

Побегав, чтобы согреться, по поляне, съев последний сухарь, Степан срезал крепкую ветку и, опираясь на неё, пошёл на юго-запад по седой от изморози земле.

Пройдя несколько километров, резко остановился, почувствовав, что потянуло дымом. Втянув носом воздух, определил, что дым не костра, а жилья. Сердце стукнуло в груди, а тело обдал лёгкий озноб – что сулило ему это открытие? Осторожно раздвигая кусты, согнувшись до земли, перелезая под низко висящими ветками елей и лиственниц, он медленно двигался в ту сторону, откуда ветер приносил запах дыма. В другое время, если бы он не был голоден, он бы шарахнулся от этого запаха, обежал это место за несколько километров, но ему нестерпимо хотелось есть, и чувство голода пересиливало чувство опасности. Дым, пропитанный едва уловимым ароматом того, что варилось в печи, а варилось, несомненно, мясо, – Степан знал, что только от печёного хлеба и мяса всегда из печи далеко чувствуется запах, – был сначала приятен ему. Ему хотелось вдыхать и вдыхать его, он будто насыщался им, но это чувство насыщения быстро пропало, желудок был пуст, и запах стал раздражать его, дразнить. И уже не стало сил устоять перед манящим ароматом, и Степан почти бегом побежал, забыв про страх, лишь бы увидеть, откуда шёл этот кружащий голову дым.

Скоро деревья стали редеть и впереди ослепительно брызнуло светом. Степан подумал, что он выходит на открытое пространство. Так оно и оказалось. Отодвинув ветки кустарника, он выглянул из чащи. На большой поляне, с там и сям растущими деревьями, стояла небольшая рубленная избушка, из низкой трубы курился дымок, который и привлёк внимание Степана своим запахом. На южной стороне к колышкам была привязана бечёвка, на которой вялилась рыба.

«Зимовье, наверное», – подумал Степан и притаился, опустившись на колени и продолжая наблюдать за местностью. Раз топится печка, значит, избушка обитаема, в ней живут охотники.

Ветер дул со стороны избушки и Степан отчётливо различал запах наваристой похлёбки, от которого трепетно раздувались ноздри, а рот забивался слюной.

Около часу, почти не меняя позы, он просидел за кустами, наблюдая за избушкой. Из трубы всё также тёк дым вперемешку с сытным ароматом, и Степан, изведясь, было подумывал, что зря теряет время и мучает пустой желудок. У него одеревенели ноги, онемела шея. Он хотел покинуть своё прибежище, как дверь зимовья открылась и на низкое крылечко выбежала пушистая собака, виляя хвостом и обнюхивая половицы, за ней появился рослый мужчина с ружьём за плечами. Степан порадовался, что он находится достаточно далеко от избушки и что ветер дует в его сторону, а то бы собака его учуяла.

Охотник спустился с крыльца и стал пересекать поляну. С такого расстояния трудно было определить, сколько ему лет, но судя по фигуре и походке, было не менее пятидесяти. Был он космат, с русой широкой бородой, в тёплом свитере, в сапогах с высокими голенищами. Он поманил отбежавшую собаку, и они скрылись в тайге. Это было на руку Степану. Избушка его манила. И не только запахом мясной похлебки. Он надеялся в ней найти продукты. По его мнению, в избушке больше никого не было, иначе он мог бы кого-нибудь заметить. Но было тихо, спокойно, ничто не выдавало, что внутри кто-то остался. Дым перестал течь из трубы, видно, охотник сварил себе обед и отправился по своим делам в тайгу. Выждав ещё несколько минут и видя, что охотник не возвращается, Степан крадучись пошёл к избушке.

Стояла она на плоской возвышенности, уже старая, с обомшелыми углами, исхлёстанная дождями и снегопадами вдоль и поперёк, но ещё крепкая, прочно обосновавшись на приютившей её земле. За ней протекала река.

Степан миновал избушку и вышел на берег. У берега, полого спускавшего к воде, заметил лодку, наполовину вытащенную на сушу. Зеленоватая вода покачивала корму, хлюпая о просмолённые борта.

Степан обошёл избушку со всех сторон, чтобы посмотреть пути возможного отступления. Не утерпел и сорвал с верёвки крупную рыбину, напоминающую леща, и стал с удовольствием обгладывать.

Ещё раз убедившись, что охотник не возвращается и внутри, по всей видимости, больше никого нет, он подошёл к двери. Держа в руке самодельный нож, легонько толкнул её. За дверью было тихо, никаких звуков не доносилось.

Он переступил через порог и огляделся. Избушка была пуста. От грубо сложенной печки веяло теплом. Она была низкая, но широкая и занимала почти половину помещения. Кроме стола и двух тяжеёлых табуреток, ни нар, ни кровати не было, отчего Степан решил, что хозяин спал на печи. Маленькое квадратное оконце с запылённым стеклом, почти не пропускало света, и в избушке царил полусумрак.

Обрадованный, что в избушке никого нет, Степан первым делом стал искать еду. На шестке стоял чёрный чугунок, накрытый сковородой. Он подвинул его к краю и снял сковороду. В нос ударил сытный запах мясной похлёбки. Степан проглотил слюну и поискал глазами ложку. Увидел на полке. Зачерпнул прямо из чугунка большой кусок мяса и, обжигаясь, стал есть. Нашёл глиняную миску и, начерпав в неё дымящееся варево, стал хлебать, дуя на ложку и целиком ушёл в этот процесс, забыв про опасность, которая могла его подстерегать.

Утолив голод, отложил миску в сторону и оглядел избушку внимательнее. В углу увидел охотничий карабин, висевший на стене. Схватил его, оттянул затвор. Карабин был заряжен. Степан осмотрел шкафчик, где были сложены охотничьи припасы: порох, дробь, полоски свинца, патроны к карабину. Набил патронами карманы. Увидел нож с полированным лезвием, с рукоятью, сделанной из козьего рога. Прибрал и его, засунув за пояс. Выглянув в дверь посмотреть не приближается ли хозяин и никого не увидев, стал искать провиант. В избушке запасов не обнаружил, но в маленьких сенцах был отгорожен тёмный чуланчик-кладовая. Там он нашёл муку, крупу, соль, сахар, сухари. От такой удачи Степаново сердце запрыгало от радости. Оставалось найти какой-либо мешок и переложить туда всё, что сгодится в пути, найти котелок, в котором можно будет варить пищу, и дай Бог ноги.

Мешок он нашёл, пересыпал туда крупу, засунул небольшой котелок, хотел переложить патроны из карманов, как услышал отдалённый лай, затем свист. Степан выглянул в дверь и увидел на опушке хозяина зимовья. Тот стоял спиной к избушке и подзывал отставшую собаку.

Степан схватил карабин, перекинул мешок за спину и сбежал со ступенек. Охотник его не видел. Не успел Степан пробежать и двадцати шагов, как на него набросилась невесть откуда взявшаяся собака. Оскалив пасть, она прыгнула на него, злобно ворча. Он отшвырнул её ударом приклада. Собака отскочила, готовая снова наброситься на него. Из-за кустов показался охотник. Он заметил Степана, бежавшего с мешком и карабином к реке.

– Сокол, ко мне! – кричал охотник собаке, но она не повиновалась ему.

Она сбоку набросилась на беглеца и схватила за ногу. Затрещала штанина. Степан инстинктивно отдёрнул ногу и, отскочив шага на три, вскинул карабин и в упор выстрелил в озверевшего пса. Тот упал с простреленной грудью.

– Стой! – кричал приближаясь охотник. – Ты чего делаешь? Стой, кому говорю! Брось карабин!

Степан, не обращая внимания на крики охотника, продолжал бежать к реке, оставив рядом с мёртвой собакой брошенный мешок с провизией.

– Брось карабин! – кричал охотник. – Стрелять буду! Брось карабин!

Степан не добежал до спасительных кустов нескольких шагов, как прогремел выстрел. Охотник то ли стрелял вверх, то ли промахнулся, но ни одна из дробин не задела Степана. Он остановился, передёрнул затвор и посмотрел в сторону охотника.

– Что ты, сволочь, наделал! – кричал тот, наставляя дуло дробовика на беглеца. – Зачем собаку убил, гад? Стой, иначе застрелю!

Степан, увидев искажённое яростью лицо хозяина зимовья, бросился наутёк. Прогремел ещё выстрел. Дробины кучно шелестнули листвой кустарника возле Степана. Он на мгновенье замер, втянув голову в плечи, обернулся и увидел, что охотник досылает патрон в ствол. Безотчётно вскинул карабин к животу и не целясь выстрелил в сторону охотника. Выстрела своего не услышал. Только увидел совсем близко охотника, его орущий рот, растрёпанные волосы и ноги, неестественно подогнутые, и тело, валящееся в траву. У Степана поплыло перед глазами…

Когда он пришёл в себя, шагах в двадцати увидел распростёртое тело охотника. Тот лежал ничком, широко раскинув руки. Рядом валялось ружьё. Степан подошёл к нему. Охотник не подавал признаков жизни. Глаза были открыты, ветер шевелил волосы на лбу. Степан наклонился и перевернул тело. Крови было мало – пуля угодила в сердце.

Степан выпрямился, потряс головой, словно пытаясь понять, на месте ли она. Всё случилось так быстро, что он только сейчас осознал трагичность произошедшего.

Он никогда никого в жизни не убивал. Он боялся крови.

Бывало, отец скажет ему: «Степан, отруби пёстрой курице голову!» Степан не отказывался, но, найдя во дворе Ахметку, просил его обезглавить птицу и после этого относил её к Пелагее, которая была у них и за кухарку. А здесь он убил человека. Удрал из лагеря да ещё убил охотника. Теперь, если поймают, вышка ему обеспечена.

Глава одиннадцатая Вниз по реке

Когда Степан совсем пришёл в себя и, поняв, что содеянного не исправишь, первым делом решил замести следы. Мало ли кто мог появиться здесь. Может быть, у охотника поблизости были товарищи. Наткнувшись на труп, найдут возможность сообщить, куда следует.

Он оттащил убитого в кусты, рядом положил собаку и забросал ветками, надеясь после похоронить зимовщика. Ружьё бросил в реку, полагая, что оно ему не нужно – хватит и карабина.

Теперь, когда ему никто не мешал, успокоившись, стал думать, что предпринять дальше. Судя по вещам в избушке, охотник был один, без напарника. Но кто знает, возможно, сюда ещё кто-то прибудет. Однако гадай не гадай, а спешить надо было в любом случае.

Было два пути – пробираться тайгою или плыть по реке. Река текла в нужном ему направлении. Конечно, по берегам реки чаще всего стоят селения, по ней долго не проплывёшь, если только ночью, но зато быстрее и с экономией сил. Тайгою плутать придётся дольше. Он предпочел реку, надеясь, что этим убьёт и второго зайца – собьёт со следа преследователей. Он не сомневался, что его будут искать с собаками.

Подойдя к лодке, тщательно её осмотрел. Посудина была пригодна для длительного плавания. Недавно её подлатали и просмолили. Была она лёгкая, но остойчивая.

В избушке он не торопясь сложил в мешок продукты, какие нашёл у охотника и что могло сгодиться в пути. Муку брать не стал, думая, что на костре хлеба не испечёшь, а брать лишнюю посуду с собой не решился – будет тяжело, лучше в счет этого захватить побольше других продуктов. Взял лапши, сухарей, вяленой рыбы. Нашёл большой кусок солонины. Обрадовали его спички, облитые парафином или воском, чтобы не сырели. Взял довольный запас патронов. На стене в углу за печкой обнаружил в матерчатом чехле стеклянную солдатскую фляжку. Прибрал топор, решив, что он ему пригодится. Всё перенёс в лодку, переправив её в другое место, в излучину, и скрыл под нависшими над водой ветками.

Надо было подобрать одежду. Охотник был приблизительно такого же сложения, как и Степан, может, чуточку пониже и погрузней, и его одежда подошла беглецу. Он надел ещё хорошие парусиновые штаны, крепкие, как кожа, обул пахнущие дёгтем сапоги, которым по его представлению не должно быть износа, с добротным поднарядом, в таких ходили старшие охранники в лагере, натянул тёплый свитер из козьего пуха. Поношенный полушубок тоже отнёс в лодку.

Вернувшись в избушку, посмотрел на себя в осколок зеркала, вмазанного в переднюю стенку печки – и нашёл себя ничего, не похожего на политзека. Смущала только красно-рыжая щетина на подбородке.

Он перерыл от пола до потолка обиталище охотника, но принадлежностей для бритья не нашёл. Охотник носил бороду, и, наверное, бритву не брал с собой. Зато обнаружил ножницы и положил в карман. Ему хотелось найти документы, но сколько не искал по всем закоулкам, нигде не обнаружил. В карманах убитого искать было безрассудно: не будет же он с собой их в тайгу брать.

Он хотел идти к лодке, как услышал ржанье лошадей. Выглянув в дверь, увидел двух верховых, подъезжающих к избушке. Степан подбежал к двери, спохватившись, что под рукой нет карабина, который остался в лодке. Прикрыв дверь, стал в узкую щёлку разглядывать подъезжавших всадников. Кто они? На стражников не похожи. Одежда выгоревшая, забитая пылью. Лица заросли бородой. Тёмные рубашки, просторные пиджаки. На одном была кожаная фуражка, напоминающая вытертый картуз, на другом – фетровая шляпа, какие носят городские щеголи, только изрядно замусоленная и мятая. За спиной переднего верхового торчало дуло ружья, пояс был перевит патронташем. Ружьё второго было приторочено к седлу.

Бежать из избушки было бессмысленно. До реки было не меньше двухсот метров. Кто бы ни были верховые, увидев очертя голову бегущего к реке человека, они бы заподозрили неладное и в два счёта догнали бы на лошадях. Поэтому Степан счёл за благо остаться в избушке, но чтобы не оказаться взаперти, вышел в сенцы, и приоткрыл дверь, ведущую на крыльцо. Он притаился, поджидая всадников, нащупывая нож, засунутый за голенище сапога.

– Эй, хозяин! – крикнул передний всадник в кожаной фуражке, подъехав к избушке вплотную и останавливая лошадь. – Ты дома?

Степан не откликнулся, продолжая наблюдать за подъезжавшими и ожидая дальнейшего развития событий.

– Кричи громче, – сказал товарищу второй всадник. – Стены толстые, не слышит. А может, спит. – И сам закричал во всю силу: – Денис Трофимыч!

– А что ты знаешь, как его зовут? – спросил всадник в фуражке.

– Толик сказал, что Денисом. Он его знает, весной по большой воде виделись.

Верховые смахивали на геологов или геодезистов. Похожих на приехавших Степан неоднократно видел и в лагере, и на полустанке, откуда они отправлялись в лагерь пешком. Поэтому, надеясь, что это геологи, он вышел на крыльцо.

Вид у него, конечно, был не под стать довольно тёплому дню: блестевшие от смазки сапоги, к которым прилипли травинки, тёплый свитер, жёлто-зелёные шуршащие штаны, а на голову он напялил найденную на печке заячью зимнюю шапку. Но прибывшие не обратили на это ни малейшего внимания.

– Денис Трофимыч? – в один голос спросили они, глядя на появившегося на крыльце человека.

– Здравствуйте! – тихо ответил Степан, не подтверждая и не отрицая, что он именно тот, за кого его принимают, и соображая, как себя вести дальше.

– Денис Трофимыч, дай приют на ночь, а то целые сутки без роздыху, лошади устали да и мы притомились, – сказал верховой в фуражке.

– Ну что за вопрос, – выдавил из себя улыбку Степан. – Милости просим. Чем богаты, тем и рады.

– Спасибо на добром слове, – сказал верховой в фуражке, спешиваясь, и представился: – Я Валерий, моего напарника зовут Виктором.

– А кто же вы будете? – спросил Степан, справившись с волнением.

– Из геологической партии, – ответил Валерий. Он был повыше и похудее напарника. – Образцы в посёлок везём. Сезон закончился. Мы – последние ласточки: добро свое подбираем. – Он указал на грязные мешки, притороченные к сёдлам. – И то, видишь, задержались до холодов.

У Степана отлегло от сердца: «Фу ты! Как хорошо, что не стражники, не погоня!»

– Заходите, располагайтесь, – улыбчиво предложил он, сторонясь на крылечке. – Места не много, но в тесноте – не в обиде.

– Мы тебя не стесним. Только на одну ночь. Завтра снова в дорогу. Сейчас поклажу снимем, лошадей расседлаем…

– А далече ваша база? – спросил Степан, надеясь узнать, далеко ли он отошёл от лагеря, и пожалел, что спросил. Геологи недоуменно посмотрели на него – охотник, видимо, должен был знать, где располагалась база, но Степан поправился: – Далеко ли от того места, откуда идёте?

– Вся тайга наша, – улыбнулся Валерий и стал снимать мешки с лошади.

«Надо улучить момент и удрать, пока они не заподозрили, что он не тот, за кого его принимают, – размышлял Степан. – Выходит, они знали охотника, раз назвали его по имени-отчеству? А отчего не удивились, что здесь другой. Разыгрывают его? Вряд ли? Помнится, Валерий спросил у напарника: "А его Денисом зовут?" Выходит, в лицо они охотника не знали». Придя к такому заключению, Степан всё равно решил, что как только геологи расположатся в избушке, ему надо бежать.

– Вы заходите, а я дровишек занесу, – сказал он. – Печку к вечеру затопим. Днём-то теплеет, а ночи начались холодные…

– Не утруждай себя, Трофимыч. Мы сами…

– Не велика обуза, – ответил Степан, думая, что он даст дёру, как только геологи зайдут в избушку. – Вы располагайтесь, как вам удобнее, а уж я…

Он направился к большой поленнице, сложенной копной, чтобы не заливал дождь. Видно, Трофимыч был большой трудяга, не поленившись рационально сложить дрова. Геологи в это время рассёдлывали лошадей. Степан не торопился набирать поленья, выжидая момент, когда можно будет незамеченным убежать к лодке.

Притаившись за поленницей, он увидел, как на поляну выехал ещё всадник. Его лошадь шла медленно, припадая на левую ногу. Увидев его, Степан напрягся, готовый в любой момент кинуться к реке.

– А вот и Толик едет, – проговорил Валерий, бросая мешки с образцами возле крыльца.

Верховой медленно подъезжал к избушке. Внимательно оглядел Степана, застывшего с поленом в руке.

– Привет честной компании, – полушутя сказал он, не сходя с лошади, остановив пристальный взгляд на Степане. – А где же Трофимыч?

– В тайгу ушёл, – сообразил, что ответить Степан, не дав раскрыть рта Валерию, который хотел что-то сказать.

Его мозг лихорадочно искал выход из создавшегося положения – геолог знал Трофимыча. Толик Степану не понравился: вид занозистый, самоуверенный, сам крепкий, зубы скалит, чем-то похож на Бредуна, то ли повадками, то ли обличьем.

– А ты кто такой будешь? – окинув Степана внимательным взглядом, спросил самоуверенный геолог.

Степан усмехнулся. Тон вопроса не понравился ему.

– Человек, – скривив губы, ответил он.

– Вижу, что человек. Как сюда забрёл? – Геолог насмешливо оглядел наряд Степана.

– Я ж тебя не спрашиваю, кто ты. Приехал на зимовье и ещё узнает, кто здесь живёт. Твоё-то какое дело? – Степан знал, что с такими дерзкими людьми надо разговаривать тоже подобающим образом, показать, что и ты не лыком шит.

– Хватит тебе, Толик, к человеку приставать. Расседлывай лошадь да на досуге посмотри, чем ей помочь, бедняжке.

– Значит, Трофимыч в тайге? – уже миролюбивей спросил Толик Степана. – Давно ушёл?

– С утра. Сказал, что к обеду вернётся.

– А ты что – напарник его?

– Племянник.

– Племянник? – переспросил Толик. – Так бы сразу и сказал, что племянник.

В это время Виктор, отошедший по нужде на другую сторону избушки, закричал:

– Мужики, скорее сюда, смотрите, чего я нашёл! – Голос его был испуганным.

– Чего ты там?! – закричал Валерий и медленно пошёл по направлению к напарнику.

Бросив дрова, за ним пошёл и Степан с замирающим от волнения сердцем. Толик тоже тронул лошадь, но она, хромая, еле плелась.

Когда они завернули за угол избушки, увидели Виктора, склонившегося над кучей свежих веток. Степан понял, что он обнаружил.

– Что случилось? – спросил подбегая Валерий.

– Здесь человек… убитый.

Степан, увидев, как Виктор разгребает сучья, понял, что произойдёт и, воспользовавшись тем, что геологи внимание сосредоточили на Викторе, отстал от них и побежал изо всех сил к реке. Он оглянулся один раз. Все трое стояли, склонившись над кучей веток, скрывавших труп охотника.

– Это он убил Трофимыча, – долетел до Степана громкий голос Толика. – Никакой он не племянник. Это бандит.

Они увидели убегающего к реке Степана.

– Стой, курва, стой! – кричал Толик. – Стрелять буду!

Но ружей у них не было. Они стояли, прослоненные к избушке. Пока они бежали за ружьями, Степан во всю прыть, на какую был способен, нёсся к реке.

Он подлетел к лодке, откинул ветви, маскировавшие её, отвязал от дерева, сел и оттолкнулся веслом. Когда он достиг середины реки, прозвучал выстрел. Пуля шлепнулась в воду метрах в трёх от лодки. Степан приналёг на весла, выводя судёнышко на стремнину. Глухо раскатились над водой ещё два выстрела. С такого большого расстояния и опытному стрелку было трудно попасть в движущуюся цель в виде чёрного пятнышка, и геологи, не отличавшиеся меткостью, промахнулись. Лишь одна пуля ободрала борт лодки.

Скоро Степан скрылся за береговым изгибом.

Убедившись, что сзади спокойно, он перестал грести. Лодка, подчиняясь только силе течения, замедлила ход. Степан сидел на банке и тяжело дышал.

«Ну вот, кажется, геологи отстали. За ним они не пустятся в погоню. Правда, сообщат, куда следует. Но это будет тогда, когда они прибудут в посёлок».

Речной свежий ветер обдувал лицо, плескалась волна о борт, и Степан совсем успокоился. Было тихо и никакой опасности река не сулила.

Отплыв от зимовья на несколько километров, он направил лодку ближе к берегу, опасаясь, что на середине реки её легче обнаружить. А у берега, скрытый деревьями, он будет иметь больше шансов избежать постороннего взгляда.

Держась почти у самой кромки воды, он проплыл часа два или три. Река была пустынна, как и берега, в которых она протекала. Причалив в укромном уголке, за большими камнями, Степан решил отдохнуть. Укрыв лодку, прилёг под низкорослой елкой.