Текст книги "Огненный скит.Том 1"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 43 страниц)

Солнце начало клониться к западу, а куда не кинь взгляд – расстилалось болото. Антип разрешил отдохнуть Захару, а сам, двигая лодку между кочек, между полусгнивших коряг и стволов деревьев, грустно размышлял о том, что он понадеялся на свою память и плохо подготовился к этому путешествию.

Захар привалился к борту лодки и отдыхал, закрыв глаза. Он больше ни о чём не спрашивал спутника, а лишь иногда говорил:

– Бестолочь ты, Антип. Зазвал меня, а сам дороги не знаешь. Давай повернём обратно. Время ещё есть вернуться.

– Время у нас есть и вперёд двигаться, – отвечал Антип, работая шестом. Осталось немного. Жратвы у нас полно. Погода тёплая, что нам отступать, – хорохорился он, стараясь не подать вида, что он и сам озабочен не меньще спутника, хотя на самом деле кошки скребли на душе.

Больше всего он ругал самого себя и молил Бога, чтобы хоть к концу дня увидеть знакомый ориентир. Он, как и Захар, порядом устал. Хотелось прилечь на землю, отдохнуть. В довершении всех невзгод у них вышла питьевая вода. Большой бидон, в котором она была, протекал, и она вся вытекла. Антип попробовал утолить жажду забортной водой, но та была до противности тёплой и отдавала затхлым тухлым запахом.

– Ну и вовлёк ты меня в невзгоду, – продолжал ныть Захар. – Сидел бы теперь дома, да ел ржаные пироги. А теперь.

– Что ты скулишь, – резко оборвал его Антип. – Мне самому тошно. Но болото не бескрайнее. Конец-то у него должен быть.

Конец их путешествию действительно был близок. Когда и у Антипа опустились руки, и он подумал, где бы пристать, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями, увидел за кочками тёмный предмет наподобие креста. Воодушевлённый этим, он налёг на шест и вскоре действительно увидел чёрный, иссечённый дождями и ветром, полусгнивший крест.

– Что я тебе говорил, – обрадованно провозгласил Антип. – Вот он крест. От него повернём налево и скоро будет скит.

Через час с небольшим лодка уткнулась в землю. Антип вышел из неё на подкашивающихся ногах – настолько устал – и обозрел окрестности. Местность была ему знакома. Кое-что изменилось за три или четыре года, подросли деревца, но берег, окаймлявший болото с глинистыми размывами, с заливчиками, ему сказал о многом. Он повалился на землю и блаженно растянулся.

Отдохнув они перетащили припасы и инвентарь на сушу. Развели костёр. Донимали комары. Но это их мало беспокоило. Главное, завтра они будут в скиту и начнут работу, ради которой и прибыли сюда.

– А я уж думал, ты заблудился, – говорил повеселевший Захар. Он нашел в овражке маленький родничок, наполнил баклажку водой и теперь, подкрепившись едой и утолив жажду, обрёл прежнее благодушное настроение.

– Меня тоже оторопь до кишок пробрала, – отвечал обретший былую уверенность Антип, – плывём, плывём, а крестов нету. Думал, может, они уже сгнили. Ан нет. Не сгнили. Ладно, переночуем и завтра в путь.

– А долго ли до скита ещё добираться? – спросил Захар, расстилая на земле взятое из дома ватное одеяло.

– Часа два или три. Не больше. Встанем пораньше и пойдём.

– Дорогу знаешь?

– Я здесь затеси на деревьях оставлял. Найдём путь.

Утром они отправились дальше. Как ни хвалился Антип, что он знает дорогу, они заблудились и попали на болото. Пробирались по пояс в воде до полудня, нигде не найдя затесей, оставленных Антпом. Сначала он не давал Захару и рта раскрыть, ежели тот что-то говорил противное разумению Антипа. А когда они увидели перед собой ровную болотистую низину без единого деревца, Захар не выдержал и в сердцах сплюнув, кинул испепеляющий взгляд на попутчика и хрипло произнёс:

– Где твои затеси? На воде что ли? Ни одного деревца не видно. Ты заведёшь… или утопнешь, или трясина засосёт…

Антипу ничего не оставалось делать, как признать свою ошибку, и он примирительно произнёс:

– Бывает и на старуху проруха. Давно не был в скиту. Запамятовал дорогу.

– Запамятовал… Здесь даже присесть пожрать нельзя – кругом вода.

Антип поправил туго набитый мешок, лямки которого натёрли плечи, и успокаивающе сказал:

– Вон дерева виднеются, доберёмся до них, ты отдохнёшь, а я затеси посмотрю. Может, не заметили и прошли их…

За время пути до ближайшего леска, а на это ушло больше часа, Захар не проронил ни слова, согнувшись под тяжестью мешка, то и дело поправляя его, сползающего с покатых плеч, с мокрым лицом, то ли от пота, то ли от попавших брызг.

Найдя место посуше, сбросили мешки и блаженно растянулись на траве. Минут через пятнадцать Антип поднялся на ноги:

– Ты давай приготовь пожрать, а я затеси поищу. Не должны же они пропасть. Мы по солнцу шли, я не мог в другую строну забрать. Они где-то рядом.

Действительно минут через двадцать он вернулся с сияющим лицом, и сообщил:

– Нашёл я зарубки. Они заплыли, поэтому не столь видны, мы и прошли их. Сейчас перекусим и в путь. К вечеру будем на месте. Не вешай носа, Захар!

Глава шестая
Сокровища

Антип бросил лопату и хрипло выдавил:

– Кончай ломать спину. Отдыхаем. – И смахнул крупные капли пота с разгорячённого лба.

Захар повиновался команде приятеля. Они вышли из подземного коридора и повалились на траву в тени громадных деревьев, где были свалены запасные инструменты и носильные вещи. Кончалась третья неделя их пребывания за болотами на клочке суши, куда увлёк Захара Антип рассказами о несметных сокровищах, похороненных в подземелье когда-то существовавшего старообрядческого скита, а никакого сундука с сокровищами и в помине не было.

Опять Захар впал в уныние, как и тогда, когда они шли к скиту, и Антип не мог найти правильного пути. Надежда вновь воскресла, когда добрались до суши и нашли зарубки, которые указывали путь к сундуку, а когда к вечеру, благополучно преодолев несколько вёрст, пришли на руины скита, восторг был безудержным. Они кувыркались в траве, орали и бесновались как могли. Захар наконец воочию уверился, что Антип не обманывал его. Ещё до темноты они стали обследовать площадь, которую занимал скит, потому что Антип не знал точного места, где был закопан мурманский сундук.

На вопрос Захара, где же надо искать сундук, Антип, не моргнув глазом, ответил, что утро вечера мудреннее, хотя у самого были сомнения, как быть дальше. Он помнил пунктирные линии, а как их переложить на местность не знал. Но он твёрдо, чтобы успокоить опять занервничавшего Захара, сказал:

– Ложись спать и ни о чём не думай. Завтра всё прояснится.

Утром Антип нашёл старый раскоп, ведущий в толщу земли, и сказал:

– Видишь здесь копали, но до конца не докопали. Мы продолжим.

– А может, сундук уже выкопали? – предположил Захар.

– Сундук, мне рассказывал скитник, должен находиться в округлом помещении, как бы в пещере, а здесь глина сплошная. Они не добрались до подземелья. Там ходы-выходы должны быть, дубина ты стоеросовая…

Своими словами он успокоил начавшего паниковать Захара, и они решили продолжить начатое кем-то дело. Вооружившись лопатами, стали копать. Вынутую землю ссыпали в мешки и вытаскивали. Труд был изнурительный, непродуктивный, но они не опускали рук. Их терпение вознаградилос. Через два дня они вышли в пустую штольню, обложенную небольшими окатышами. Воздух был спёртый, по стенам сочилась вода. Это их обрадовало: где-то рядом, возможно, и был закопан сундук. На них опять напал азарт кладоискателей.

Вначале своего пребывания в скиту дело у Антипа с Захаром спорилось. Они нашли и разрыли вход в подземелье, прошли несколько саженей и наткнулись на обвал. Неделю его расчищали, вынося землю, предаваясь радужным мечтам о ждущих их сокровищах. Но чаяниям не суждено было осуществиться. Расчистив землю, они упёрлись в тупик, в матёрую глину, которой не касался ни один заступ или кайло.

Огорчившись, что затея им не удалась, стали искать другие пустоты в земле. Неделю копали ямы в разных местах, но входа в подземельё так и не обнаружили. Запасы пищи подходили к концу. Захару надоело ковыряться в глине, и он заявил об этом Антипу. Антип и сам был недоволен результатами поисков, но уговорил Захара остаться ещё на два-три дня, продолжить работу, и если они ничего не найдут, отправятся домой.

– Но не насовсем, – добавил он. – Отдышимся, запасём харчей и снова в путь. Должны же мы найти этот чёртов сундук… Ты как, согласен?

– Не знаю. Сейчас мне всё насточертело. Живём впроголодь. Каждый кусок считаем… Мошка, комары, искупаться негде… Под мышкой вон сучье вымя вылезло. Один чирий пройдёт, а на смену другой прёт. Не знаю…

Антипу также надоело перелопачивать землю. У него на ладонях вспухли кровяные мозоли. Он чесался ежеминутно от укусов болотных комаров. До ужаса боялся змей, а этих тварей в этом месте было предосточное число… Вот и сегодня, чтобы Захара, да и себя как-то воодушевить, повторял:

– Ещё дня два. Если ничего не найдём, поспешим в обратный путь…

Захар приподнялся, взял баклажку с водой, отпил несколько глотков, вытер губы и присел у корней, взбугривших землю, безучастно глядя перед собой.

Сзади раздался храп. Захар обернулся: утомлённый работой Антип лежал на траве, раскинув руки, и вовсю храпел. Захар зевнул и последовал его примеру, в блаженной позе растянувшись на земле в тени огромного куста бузины.

Лёгкая полудрёма не долго владела им. Солнце жаркими лучами коснулось лица, и он открыл глаза. Антип лежал в прежней позе в тени, сладко посапывая. Упала лопата, прислоненная к ёлке и больно ударила Захара черенком по лбу. Захар встал на колени, взял лопату и с силой вонзил её в землю у корней дерева. Раздался звук, словно она наткнулась на металлический предмет. Захар поднялся и осторожно поковырял лопатой в земле. На глубине двух или трёх вершков между корней что-то лежало. У него забилось сердце. Он снова посмотрел на Антипа, но тот продолжал лежать в прежней позе, закрыв глаза.

Захар отбросил лопату, подобрал валявшийся на земле еловый сучок и принялся расшвыривать землю в стороны. Скоро обнаружил большой наперсный крест. Осторожно очистил его от глины, потёр подолом рубашки и обомлел: крест был золотой.

Опять оглянувшись на Антипа, он спрятал крест в траву и снова стал ковырять землю. Скоро обнаружил серебряный ковш. Он вытер его и стал рассматривать. Вдруг услышал голос:

– А ну-ка дай поглядеть?

Захар машинально спрятал ковш под рубаху и поднял голову. Рядом стоял Антип.

– Дай посмотреть, что ты нарыл, – вновь спросил Антип.

– Да… ничего, – ответил Захар и поднялся. – Вот ковшик…

Антип взял ковш, оглядел его, повертев в руках.

– А ещё чего?

– Да больше ничего.

– Врёшь! Нарыл поди ещё что, пока я спал.

– Да что мне врать…

Антип с ковшом в руках стал шарить вокруг ямы в надежде найти ещё что-нибудь выкопанное и утаённое Захаром. И чутьё не обмануло его. Он нашёл золотой крест, спрятанный под кустом в зарослях глухой крапивы. Не успел он разглядеть его, как Захар выхватил крест из его рук и, отступив шага на два, хрипло сказал:

– Не отдам. Крест мой.

– Не отдашь? – Антип надвинулся на Захара. – Это мы ещё посмотрим!

– Не отдам. – Захар спрятал крест за спиной. – Я нашёл.

– Что в том, кто нашёл.

– Бери ковш, а я крест возьму, – пошёл на компромисс Захар.

– Ишь что придумал! Потом поделим. А сейчас отдай.

– Я нашёл. Он мой.

– Ха, как бы не так! Кто тебя вывел на скит?

– А кто первый нашёл. Если бы не я, копал бы ты глину… может, целый год…Ты дрых, а я копал. Это моё.

– А кто тебя заставлял копать. Мы как договорились, что найдём, то всё пополам. А ты за своё – «мой».

– Вот и делим пополам. Не разрубать же вещи. Тебе ковш, а мне крест.

– Во делец. – Лицо Антипа закраснело, в уголках губ стала сбиваться пена. – Ковш серебряный, а крест золотой. Уже не ровно. Крест больше потянет.

– Кто первый нашёл, то и его, – проговорил резко Захар.

Антип переложил ковш в правую руку, подскочил к Захару и ковшом ударил его по щеке. Тот от удара выронил крест, стал поднимать его, а Антип пнул его в зад ногой. Захар упал, не взяв креста, но в ту же секунду поднялся на колени и дёрнул Антипа за ноги. Тот мешковато свалился, и оба стали кататься по земле, награждая друг друга тумаками.

Потом поднялись, запыхавшиеся, с красными лицами, с выпученными от злости глазами. Захар со всего размаха справа-налево кулаком ударил Антипа в голову. Удар был ошеломляющий, и Антип кубарем скатился в траву. Поднялся в ту же минуту, потряс головой, словно сбрасывал оцепенение и налетел на Захара, изрыгая проклятия:

– У чёрт рябохарий, прикарманить хошь…

Захар ещё ударил Антипа. И неизвестно, чем бы закончился этот поединок, наверное, не в пользу Антипа, и он понимал это. Улучив момент, он схватил прислоненную к ёлке лопату, и, размахнувшись, полоснул ребром штыка по голове Захара. Череп раскололся как орех. Захар упал замертво. Антип тяжело дыша, остановился, сплёвывая кровавую тягучую слюну, ещё не сознавая, что произошло. Но когда понял, что Захар больше не встанет, почувствовал слабость во всём теле, опустился на колени, выпустив лопату из рук.

Сидел он несколько минут, ничего не сознавая, кроме того, что убил Захара, своего приятеля, который не побоялся составить ему компанию в поисках злополучного сундука. Только сегодня они препирались с ним, не могли договориться – продолжать копать или возвратиться домой, и вот такой случай. Теперь Захар не вернётся к матери, а Антип? А что скажет Антип его матери, когда вернётся в Ужи? Куда исчез её сын. Ведь поехали они вместе. От этих мыслей Антип совсем потерял волю и ничком упал на землю.

Продолжать работу было бессмыслено. Надо было скорее уносить отсюда ноги. К вечеру Антип пришёл в себя настолько, что мог логически мыслить. До наступления темноты вырыл недалеко могилу и опустил в неё тело Захара. На свеженасыпанный холмик приладил маленький, сделанный из тонких веток крест и вернулся в шалаш, который они сделали с Захаром от непогоды. Всё в нём напоминало о приятеле: и рубаха Захара, потная, в засохшей глине, его поясной ремень, выгоревший картуз, деревянная изгрызанная ложка… Они ели кашу из одного котелка, делились удачами и невзгодами и на тебе – теперь Захар лежит в земле, и виной этому он, Антип.

Чтобы не бередить себя мыслями, Антип выбрался наружу, бросил на сырую землю подобранную в шалаше одежонку и прилёг. Сон мгновенно сломил его. Спал он не просыпаясь до утра. С первыми лучами солнца открыл глаза и подумал, что надо вставать и идти опять копать, но, вспомнив события прошедшего дня, почувствовал, как опять замутился рассудок.

«Приеду на следующее лето, – подумал он. – Никого с собой не буду брать. Один справлюсь». Раз мы нашли эти дорогие предметы, значит, здесь зарыто много всякого богатства. От этих мыслей, стало радостно на душе и смерть Захара не воспринималась как нечто ужасное, а казалась вполне естественным делом.

Он завернул найденные вещи в обрывок холстины, засунул в котомку, куда положил также несколько сухарей – остатки пищи, спички, обмакнутые в воск, чтобы не сырели. Под вековой елью над крутым обрывом спрятал лопаты и кайло.

Теперь можно было идти в обратный путь. Он перкинул мешок за плечо и, не оглядываясь, пошёл к тому месту, где они с Захаром спрятали лодку. Он уже придумал, что надо говорить, почему Захар не вернулся домой.

Глава седьмая
Возвращение

На Василисе Антип женился спустя лет пять после того случая с глухонемой, когда свадьба с Глафирой Кныкиной в одночасье расстроилась. Он сначала посожалел об этом, больше всего не из-за самой невесты, а из-за того, что такой жирный кус ускользнул из его рук. Привосокупить глафирино богатство к мельнице, которая ему достанется после смерти родителей, было верхом счастья. Но раз не получилось, что понапрасну переживать об этом. Постепенно всё забылось, а здесь новые напасти – началась русско-японская война. Маркел своими путями сумел отмазать сына от службы, и Антип спокойно жил на мельнице.

Василису ему сосватали родители. Она была моложе его лет этак на шесть из небольшой дальней деревушки. Жила у тётки, так как отец с матерью померли в её младенчестве. Как говорили: собрать, срядить есть кому, а благословить некому. Одним словом, сирота. Девица она была статная, не красавица, но парни на неё заглядывались. Приданного большого за ней не было: перина да постельное бельё, но Маркел с Прасковьей на это не особенно обращали внимания. Главное, из семьи работящей, богобоязненной была. Маркел разузнал всё о Василисиной родне до седьмого колена, расспрашивал и в деревне, и в кабаке, а, приехав, с устатку опорожнив чуть ли не половину четверти, размягши, сказал Прасковье, что порода у девки хорошая. И пристукивал для убедительности по колену и облизывал, как кот, сальные мясистые губы.

– Набрался, – незлобиво укоряла мужа Прасковья. – Никак толком не расскажет, как съездил. Расслюнявил губы. Из хорошей, из хорошей. Ты толком расскажи…

Маркел вскинул осоловевшие глаза на жену:

– Налей ещё чарочку…

– Будет. И так нализался. Меж косяков не пройдёшь, чтоб не треснуться. Рассказывай, пока не заснул.

Маркел опять облизал губы, причмокивая и сказал:

– Отец её был сапожником. Всей деревне обувку мастерил…

Он задумался, говорить жене или нет, что сапожник не в пример остальным людям такой профессии не зашибал, то есть не пил, не буянил, с женою ладил. Однако, посчитав, что это к делу не относится, продолжал:

– Но в одночасье жена умерла от чахотки, а через год или полтора и сам загнулся прямо за шитьём сапога…

Это насторожило Прасковью и она спросила:

– Он что – больной был?

– Да како больной. Здоровенный мужик…

Окончания рассказа Прасковья не услышала: Маркел заснул, уронив голову на стол.

После смерти отца Василису взяла тётка, женщина нрава сурового, воспитавшая племянницу в благочестии и смирении. Всё это и повлияло на выбор Маркела и Прасковьи. А что до приданного, так не в нём счастье. Маркел не был бедным и считал, что Антипу ничего не нужно, кроме работящей и не сварливой жены.

– Добрая жена дом сбережёт, а худая рукавом растрясёт, – говаривал он. – А что сирота, – обращался он к жене, – так это трижды хорошо – некому будет жаловаться, если что не так. В жизни всё бывает. Антип вон скор на расправу. Ему покладистая жена нужна, а нам работящая сноха, стареем, ведь мать, стареем, не в гору живём, а под гору…

Оженили они Антипа. Справили свадьбу. Женив сына, Маркел с Прасковьей думали, что он остепенится, не будет столь занозист, податлив на родительские увещевания, но не тут-то было. Каким он был, таким и остался, чуть что не по его нутру кипятился, расходился, матерился, кидал сковородки. Василиса терпела и ни слова поперёк ему не говорила, привыкшая с малолетства всем угождать и терпеть обиды, если кто обижал её. Тем более Прасковья, зная характер сына, не единожды говаривала Василисе:

– Это пройдёт у него. Как говорят: стерпится слюбится.

– Любит он меня, как собака палку, – отвечала сноха.

– Не расстраивайся. Милый ударит – тела прибавит. Милый побьёт – только потешит, – успокаивала её Прасковья.

Над ухом басовито зажжужал шмель, и Антип отогнал картины прошедшего. Рукой отбросив шмеля в сторону, снял с лица картуз и огляделся. Лодку пригнало к берегу, и она стояла в сажени от земли, мерно колыхаясь на воде. Двигаться ей не давала осока. Василиса продолжала лежать в лодке, не просыпаясь и улыбка блуждала на лице. Антип веслом оттолкнулся от дна и вывел лодку на середину Сутоломи. Определил по солнцу, какое время он лежал в дремоте, предаваясь воспоминаниям. По его расчётам было далеко за полдень. Поглядев по сторонам, отметил, что находится невдалеке от Сухого Брода.

Василиса продолжала безмятежно дремать. Склянка болотного старца, что он ей дал, и которую она держала в руке, выпала и валялась на дне лодки. Антип осторожно, чтобы не потревожить жену, встав на колени, достал склянку и, заняв прежнее место, вытащил деревянную пробку. Понюхал содержимое. Снадобье пахло чуть заметным лесным духом. Что-то знакомое почудилось Антипу в этом запахе: отдавало и хвоей, и цветками ландыша, ещё чем-то знакомым, но неопределённым. Нисколько не раздумывая, он вылил содержимое склянки в воду, потом зачерпнул в бутылку забортной речной воды, заткнул пробкой и положил на прежнее место.

Река начала сужаться, берега стали выше, к воде подступал матёрый хвойный лес. До Сухого Брода осталось не больше версты. Скоро за излучиной показалась маковка с крестом сельской церквушки.

Антип потряс Василису за плечо. Она откыла глаза. Вопросительно посмотрела на мужа.

– Просыпайся, – сказал он. – Мы на месте. Вон и церковь видна.

– Уже приплыли, – удивилась она. – Так быстро. А я так сладко спала…

Антип после того, как поменял содержимое фляжки, чтобы не выдать себя жестом или голосом, спокойно и снисходительно заметил:

– Когда спишь, время быстро идёт. – И подумал, не дрогнул ли его голос.

Василиса подняла склянку, лежавшую у ног, и, завернув в жакет, положила рядом.

Пристали к берегу. Когда Василиса сошла, Антип вытащил нос лодки на берег, и они пошли к дому Дарьи.

– Уже вернулись? – удивилась Дарья. – Так быстро? Неужто не помог старец? – Она пытливо всмотрелась в лицо Василисы. – Вижу, что ты не такая, как раньше была. Чай оправилась?

– Помог старец, бабушка, помог, – ответила Василиса. – Спасибо ему. Прежняя я стала.

– Вот и хорошо, – закивала головой старуха. – Чай утомились. Присаживайтесь. А я самоварчик поставлю. Чайком вас попою. Ах вы мои сердешные. Помог старец. Помог. Он всем помогат страждущим, кто к нему с чистым сердцем идёт… А ты, голубка, моя, прямо посветлела, на пользу тебе пошла поездка…

– А почему ту поляну прозвали Лиховой? – спросил Антип, в голове которого бродили будоражившие его мысли.

– Да от лиха, – ответила Дарья. – То место у нас давным-давно считалось гиблым, чёрным. Всякие там чуда происходили, кто туда забредал. Возвращались кто оттуда, так рассказывали, что там время другое… наведываются туда откуда ни возьмись разные лешие, чудовища и люди являются там странные, вроде бы как люди обличьем, а одежда странная и говорят ничего не поймёшь…

Антип вспомнил прошедшую ночь: якобы горевший костёр, котелок пустой, а дымящийся. Это варево, которое чувствуешь, а его в самом деле нет…

– А старик этот что ж колдун?

– А кто его знает. Может и колдун. Но зла никому не делает.

– И давно он там живёт? – спросил Антип вдогонку своим неотчётливым мыслям.

– Не знаю. Может, летось пришёл…

– Ну что ты, мать, мелешь, – грубовато сказал Никонор, вышедший со двора и слышавший разговор. – Како летось. Он почитай года три или четыре как объявился, стали к нему люди ходить. Страху натерпятся, зная, что идут в место чёрное, а ходят, потому что помогает болотный старец… А живёт он там может и давно уже… А объявился года три. А откуда пришёл то неведомо… Может, он всегда там жил, а никто и не знал. Охочих людей ходить на ту поляну не было, о ней говорили лишь те, кто там побывал, заплутавшись. Рассказывали такое, что волосы дыбом становились.

Антип казалось внимательно слушал рассказ Никонора, а мысли блуждали где-то далеко, они тревожили его и всё из-за старца. Он ему кого-то напоминал, но смутно, почти неуловимо. Однако Антип не мог избавиться от мыслей, от неосознанного предчувствия что ли.

Пока Антип с Никонором говорили, сидя в горнице, про старца болотного, Дарья подбросила угольков в остывавший самовар, который сразу зашумел, заварила чаю, поставила чайник на конфорку и вернулась к беседующим. Смахнула со стола и сказала:

– А я как чувствовала, что вы сегодня вернётесь, ватрушек испекла. Только недавно из печи вынула… так что будем чай пить с ватрушками.

– Может, рыбёшки изволите откушать? – спросил Никанор. – Намедни в пруду малость наловил карасиков. Матушка пожарила со сметаной. До чего вкусные.

– Я не против, – ответил Антип, почувствовав, что проголодался.

Мать тащи сковороду, – скомандовал Никанор. Сам быстро сбегал на кухню и принес бутыль браги. Разлил по стаканам.

Поев карасей, выпив чаю с ватрушками, Антип с Василисой заторопились домой.

– Спасибо вам за приют, за стол, за добрые слова, – поклонилась хозяевам Василиса, стоя у порога и собираясь выходить.

– Не за что, – ответила Дарья. – Дай Бог подать, не дай Бог просить. Чем богаты, тем и рады. Уж вы не обессудьте, ежели что не так.

– Всё так, всё так, – отозвалась Василиса и поклонилась Дарье в пояс.

Никонор помог запрячь лошадь, и Антип с Василисой поехали к себе на мельницу, надеясь к темноте быть дома.

Возвращаясь в избу, Дарья заметила сыну:

– Справная у Антипа жена. Он грубый и занозистый, а она добрая и покладистая. Я рада, что она поправилась… А какую он привёз-то её. Батюшки вы мои! – Она вздохнула.

Маркел с Прасковьей были рады скорому возврашению Антипа и Василисы. А увидев, что Василиса совсем поправилась и стала прежняя, и вовсе приезд посчитали праздником. Они не знали, куда их усадить, чем угостить, несмотря на поздний час.

– Вы, наверное, голоднющие, – приговаривала Прасковья, суетясь возле печки и стола. – Сейчас мы это дело поправим…

И продолжала хлопотать. Поставила самовар, сварила яиц, Маркел принёс из погреба топлёного молока и варенца – кому что по вкусу. Потом побежал в огород, потемну надёргал на грядках зёлёного луку, сказал для всех, но больше для себя, потому что извлечённая из потайного места появилась бутылка водки. И хотя Прасковья неодобрительно покачала головой, но корить мужа за это не стала, посчитав, что по такому случаю выпить ему не грех. Антип тоже не отказался от зелена вина и выпил рюмки две.

Было много разговоров про болотного старца. На расспросы больше отвечала Василиса. Антип иногда вставлял слово-два, а остальное время сидел молча, погружённый в свои мысли.

– Ты квелый сегодня какой-то, – заметила Прасковья, внимательно воззрившись на сына. – Нешто заболел?..

– Не мели попусту, – грубо оветил Антип. – После тяжёлой дороги да рюмки разморило. Вы тут уж… а я пойду… прилягу, устал…

– Не в себе он, – вздохнула Прасковья, наливая из самовара в чашку чаю. – Грызёт его что-то…

Василиса посмотрела на свекровь, вздохнула, но ничего не ответила.