Текст книги "Ответ знает только ветер"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 48 страниц)

– Кто приглашает?

– Ну, дирекция казино «Палм-Бич», а также «Муниципаля», приглашают – в зависимости от времени года – то на кинофестивали, то на выставки и прочее, что у нас тут устраивают. Этим всем занимается главным образом общество «Инициатива» – своего рода туристическое бюро здесь, на побережье. Я… – Она немного смутилась. – Благодаря своим работам я приобрела известность в этих кругах. И общество «Инициатива», очевидно, считает меня одной из достопримечательностей Канн.

– Что, без сомнения, верно.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Нет, серьезно. За последние годы я и впрямь вписалась в этот мир и, разумеется, чрезвычайно этому рада. Потому что таким путем я и получаю заказы, понимаете. Но, с другой стороны, удовольствие это требует огромных трат. Мне нужны роскошные туалеты, на этих балах нужно быть одетой соответствующим образом. И знаете, мне везет. Я могу надеть платье за двести франков, и другие дамы готовы поклясться, что оно стоило две тысячи и куплено в салоне Пуччи. Несколько по-настоящему дорогих платьев у меня, само собой, тоже есть. Как и меха. И кое-какие драгоценности. Все, что зарабатываю, я вкладываю в драгоценности. Если когда-нибудь придется спасаться бегством, драгоценности легче всего… – Она опять не договорила.

– Вам уже приходилось спасаться бегством? – спросил я.

– Как я уже сказала, всех этих людей я знаю, за исключением супругов Саргантана. – Она не ответила на мой вопрос. – Все они каждый год приезжают сюда на несколько месяцев, и у всех имеются здесь дома или квартиры, Трабо живут здесь девять месяцев, остальное время в Париже. Но если вы меня спросите, эти ли люди звонили, пока мсье Хельмам находился в моей мастерской, я буду вынуждена вас разочаровать. Голоса были мне незнакомы.

– Значит, вы снимали трубку, какие-то голоса просили позвать к телефону мсье Хельмана, и вы передавали ему трубку. С кем он говорил, вы не знаете.

– Ах, вы вот о чем! Конечно, не знаю! Вам подумалось, что эти люди сперва называли себя, а уже потом просили позвать мсье Хельмана.

– Или хотя бы один из них. Да, я именно это имел в виду. Разве такое невозможно?

– Да нет, вполне возможно, – серьезно сказала она. – Странно, что я ни разу об этом не подумала.

– И вы говорите, именно эти звонки выводили его из равновесия?

– Нет, он вообще все эти дни очень волновался. И стал резок. А потом либо очень нервничал, либо впадал в апатию. Но не сказал мне ни слова, в чем дело. А я, разумеется, не спрашивала.

– Когда он был у вас?

– Он приезжал сюда три дня кряду, – сказала Анжела. – Это было всего лишь на прошлой неделе. Потом пригласил меня проехаться с ним на Корсику в компании с супругами Симон и Бинерт. Их я тоже знала.

– Зачем ему понадобилось плыть на Корсику?

– Чтобы встретиться с компаньонами в Аяччо.

– На каком языке велись эти телефонные переговоры?

– На английском. – Пока мы с ней беседовали, в Ницце постоянно взлетали или садились большие авиалайнеры. Они пролетали мимо совсем низко, но грохота их двигателей было почти не слышно.

– А вы говорите по-английски? – спросил я.

– Как и по-немецки.

– Разрешите узнать, о чем шла речь при этих телефонных разговорах? Или вы выходили из комнаты?

– У моего аппарата очень длинный шнур. Я могу его носить по всей квартире. Когда я работаю, он стоит в мастерской. Там он и звонил без конца. Я хотела выйти, но мсье Хельман попросил меня остаться. Но я ничего не уловила из его слов. Речь шла о каких-то сроках и еще о чем-то, на чем мсье Хельман очень упорно настаивал. Но на чем, я, к сожалению, не знаю. Знаю только, что все время повторялось одно английское слово – cover. Нет, два слова: cover и coverage.

– Cover, – повторил я. – И coverage.

– Погодите-ка, я возьму с полки словарь… – Она скользнула в гостиную и вернулась с англо-французским словарем. Надев очки и натянув поглубже шапочку, съехавшую немного на лоб, она нашла нужное слово и зачитала его: «Первое значение cover – крышка, покрышка, обертка, чехол, оболочка, укрытие, защита…» Она подняла на меня глаза. – Дает это что-нибудь?

– Возможно, – ответил я. – Пока не знаю. Продолжайте, пожалуйста.

– Обшивка, покрытие… Второе значение: покрывать, прикрывать, укрывать, прятать… Ну как?

Я только пожал плечами.

– А вот это: ограждать, защищать… Не проливает света?

– Если бы – ответил я. Ее шапочка опять съехала на лоб. Она сдвинула ее назад. Прядь ярко-рыжих волос упала на высокий загорелый лоб. – …целиться (о стрелковом оружии), обстреливать (местность из орудий), охватывать, включать в себя; сообщать о, затрагивать вопрос, тему (в газетах)… Coverage: сообщение, репортаж…

– Нет, пожалуй, это уже не то, что нужно.

– А что же? Уверяю вас, это слово повторялось без конца. Практически только об этом и шла речь.

– Мадам, как вы считаете: взрыв яхты – несчастный случай или преступление?

– Преступление, – ответила Анжела, не задумываясь.

– Почему вы так думаете?

– Мсье Лакросс сказал мне, что был взорван большой заряд динамита.

– Ах, вот как, поэтому.

– Не только поэтому. А еще и из-за того, в каком состоянии находился мсье Хельман! В первую очередь из-за этого.

– А что это было за состояние? Только страх?

– Страх тоже.

– Но и злость, горечь, ожесточение?

– Все вместе. – Ее голос звучал мелодично и приятно, эта женщина не повышала ни голоса, ни тона, она все время держалась ровно и спокойно.

– Не могло ли это состояние возникнуть в результате телефонных переговоров?

– Я думаю, так оно, наверняка, и есть. Но с чем это связано, я действительно не знаю. Да и отнюдь не доказано, что мсье Хельман говорил тогда именно с этими людьми… – Она указала на список. – Или хотя бы с одним из них.

– Он был в отчаянии?

– Да, пожалуй, можно так сказать…

– Значит, возможно себе представить, что он захотел свести счеты с жизнью?

– Таким способом? Чтобы и других людей утащить с собой в могилу? Никогда! Вы не были знакомы с мсье Хельманом. Абсолютно исключено! Если бы он решил наложить на себя руки… не знаю, по какой причине… то он сделал бы это, не подвергая опасности других людей. Головой ручаюсь! – Она задумчиво поглядела на меня. – Я вам не очень-то помогла, да?

– Вы мне необычайно помогли, мадам, – сказал я. Она улыбнулась мне. Я невольно улыбнулся в ответ. – Так, значит, cover.

– И coverage, – добавила она.

– И еще один, последний вопрос. Странно все-таки, что все эти люди на этот раз съехались в Канны почти одновременно – или так было всегда?

– Нет, обычно они приезжали в разное время. А в этом году они собирались отпраздновать день рождения мсье Хельмана – ему исполнилось бы шестьдесят пять.

– Ах, вот оно что.

– Его сестра сказала мне это по телефону. Между одиннадцатью и двенадцатью часами в этих кругах обычно происходит обмен телефонными звонками. Все звонят друг другу. Мадам Хельман часто и мне звонила. Чтобы меня пригласить. Или просто поболтать. Она ведь нездорова…

– Я знаю. А как же вы писали ее портрет?

– Для этого мне пришлось приезжать к ней. Она редко выходит из дому. С трудом передвигается. Портрет висит в ее доме.

– А когда должен был праздноваться день рождения Хельмана?

– Сегодня, – сказала Анжела. – Он должен был быть сегодня. Тринадцатого мая.

– Н-да, – протянул я и взял из ее рук список. – Я вам чрезвычайно благодарен. Вы мне очень помогли.

– Боюсь, что это не так.

– Именно так, – возразил я.

Она опять улыбнулась мне, когда я встал и немного скованно поклонился ей. Я оставался серьезен. Мы пошли в комнаты и вернулись в маленькую прихожую. Я быстро завязал галстук, сунул ноги в туфли и надел пиджак. При этом заметил, что Анжела пристально за мной наблюдает.

– Итак, до свидания… – Я протянул ей руку.

Рука повисла в воздухе.

– Мсье… – Ее голос звучал очень тепло.

– Да? – Я вдруг смешался.

– Мсье Лукас, мне хочется вас кое о чем спросить. Но вы не обидитесь на меня, обещаете? Ведь я не имею в виду ничего плохого.

– Обещаю. О чем вы хотели спросить, мадам?

– Вы когда-нибудь смеетесь? – спросила Анжела. – Вообще – умеете ли вы смеяться?

– Я… Что-то не возьму в толк…

– А вот засмейтесь, – сказала эта странная молодая дама.

Я засмеялся, громко и деланно.

– Это не смех, – сказала она.

– Смех, – настаивал я.

– Нет.

– Ну, мне конечно трудно смеяться по заказу…

– Разумеется. Это было бестактно с моей стороны.

– Да что вы. Просто я показался вам этаким сухарем-немцем, да?

– Вы вовсе не сухарь и не типичный немец.

– А какой же я?

– Послушайте, мсье Лукас, – сказала Анжела. – Вы можете, разумеется, отказаться и счесть меня наглой или невоспитанной. Но… но я, тем не менее, скажу. Видите ли, дело в том…

– В чем?

– Ну, дело в том, – сказала она, уже не запинаясь на каждом слове, – что вы в самом деле взяли с собой не те костюмы, какие надо. И туфли тоже. Во вторую половину дня мне нужно поехать в город. Купить красок и забрать кое-какие вещи в магазине готового платья на Антибской улице – их там подогнали мне по фигуре. Вы мне очень симпатичны, мсье, очень симпатичны.

– Этого мне еще никто не говорил.

– Я знаю.

– Откуда?

– Просто знаю, и все. Мсье Лукас, разрешите мне сопровождать вас, когда вы отправитесь по магазинам, чтобы купить себе вещи по здешней погоде? Ведь вам придется пробыть здесь еще довольно долгое время, как мне кажется, не правда ли?

– Да.

– И женщина лучше знает, что подходит мужчине, у нее на это наметанный глаз.

– Вы хотите пойти со мной по магазинам? Чтобы купить мне новые вещи? Я безобразно одет, да?

– Совсем не безобразно, вы преувеличиваете. Просто непрактично. Итак?

– Я с радостью принимаю ваше предложение, – сказал я и вдруг почувствовал, как радостно забилось сердце. – Действительно, мадам, я очень рад. Но тогда разрешите мне, пожалуйста, до этого пригласить вас пообедать вместе.

– С удовольствием. Но предупреждаю: аппетит у меня волчий.

– Когда за вами заехать?

– Скажем, в час?

– Хорошо, в час. Я закажу столик в «Мажестик».

– Столик лучше закажу я. В другом месте.

– Хорошо. Значит, в час. И я… Я рад. Я очень рад.

– Тогда и я рада, – сказала Анжела. – Сейчас я вызову такси. Стоянка здесь, в двух шагах. Пока вы спуститесь в лифте, машина будет уже ждать вас. – Она протянула мне руку и крепко пожала мою. А я оглянулся, бросил взгляд на гостиную, на полки со слониками. И сказал как круглый идиот:

– Знаете, я ведь тоже коллекционирую слонов. Ваши мне очень нравятся. В особенности маленький, забавный, из черного дерева.

– Вы суеверны, да?

– Очень.

– Я тоже. – Она открыла входную дверь. Я подошел к лифту, нажал на кнопку и стал ждать, когда кабина поднимется. При этом я обернулся. Анжела стояла на пороге полуоткрытой двери и засмеялась, встретившись со мной взглядом. Я тоже попытался засмеяться, однако у меня ничего не вышло. Мне вдруг стало так тошно на душе, но я бы не мог сказать почему. Кабина подъехала. Входя в нее, я видел, что Анжела все еще стояла в дверях и смеялась. Тут она помахала мне рукой. Я тоже помахал. Двери кабины захлопнулись, и я нажал на кнопку первого этажа. Лифт с тихим жужжанием заскользил вниз. Внутри было ужасно жарко. На уровне головы висело зеркало. Я посмотрел в него и попытался засмеяться. Ничего не получилось, кроме жалкой гримасы. Вдруг опять разболелись те места, по которым меня били в последнюю ночь. А я-то уж было совсем позабыл об этом. И вдруг я ощутил совсем другую боль – не в тех местах, по которым меня били: по всему телу разлилась какая-то другая боль, я бы не мог сказать, какая. Самое странное во всем этом: боль, пронзившая меня, была удивительно приятная, благостная и никогда еще мной не испытанная.

19

– Убийство. – Хрипло, едва слышно и умоляюще звучал голос Хильды Хельман. – Конечно, убийство. Подлое, коварное убийство!

Она сидела в огромной кровати с завитушками в стиле рококо в полутемной спальне тоже огромных размеров. Теперь я понял, почему мой шеф Бранденбург и весь цвет международного общества называли ее «Бриллиантовая Хильда». Даже в постели на ней было кольцо с удлиненным изумрудом, обрамленным бриллиантами, в общей сложности никак не меньше двадцати карат. На левом запястье у нее болтался широкий изумрудный браслет, в котором каждый камень тоже был обрамлен бриллиантами, а на шее – такой же работы колье. Ничего подобного я еще никогда не видел. Колье состояло из восьми частей. В середине каждой из них находился крупный изумруд удлиненной формы, обрамленный орнаментом из листьев, усеянных бриллиантами. Впереди висел огромный каплевидный изумруд и два бриллианта в форме полумесяца, соединенных круглым камнем. В ушах у Хильды, разумеется, висели еще и серьги из каплевидных изумрудов, обрамленных бриллиантами. Все это вместе стоило наверняка многие миллионы. И все это Хильда нацепила на себя, лежа в постели, неухоженная и не подкрашенная. У нее была очень бледная кожа и красноватые глазки альбиноски. Черный парик слегка съехал на бок и обнажил ее почти совершенно лысый череп; поверх ночной кружевной рубашки она набросила застиранную светло-зеленую пижамную курточку. Она явно зябла. А я впервые здесь мог свободнее дышать. Температура воздуха в спальне, как и во всем доме, регулировалась кондиционером. В комнате сладко пахло цветами.

– И какое жестокое убийство, – добавила Бриллиантовая Хильда.

От Анжелы Дельпьер я поехал на такси сначала к Луи Лакроссу в его контору у Старой гавани, затем в «Мажестик» и лишь потом сюда, в западную, аристократическую часть города Ле Валлерг. Здесь у Хельманов была своя вилла. Шоферу достаточно было назвать фамилию владельцев, – он знал, куда ехать. Эта вилла принадлежала некогда одному из русских великих князей, поведал мне таксист. Она была окружена огромнейшим парком, а парк обнесен высокой каменной оградой, защищенной сверху стальными остриями и колючей проволокой, в которой, по-видимому, находились и провода электрической сигнализации. Из сторожки вышел привратник в белой ливрее. Таксист сделал ему знак открыть ворота. Но те не открылись. Из маленькой калитки в воротах, отперев ее ключом, вышел к нам слуга в ливрее и заявил, что такси не разрешается въезжать в парк и что мне придется выйти. Было без десяти одиннадцать, на одиннадцать я условился по телефону из конторы Лакросса о встрече с Хильдой Хельман. В конторе у грустного коротышки крутились сразу три вентилятора, и, тем не менее, дышать было нечем, Я еще рано утром позвонил Лакроссу и сообщил о совершенном на меня нападении и о происшествии с Николь Монье и Аланом Деноном, и он обещал что-нибудь выяснить.

– Итак?

В комнате кроме Лакросса находился еще один человек в полотняных штанах и рубашке. Это и был капитан-лейтенант Лоран Виаль, французский эксперт по взрывчатке, которого морская полиция привлекла к расследованию случившегося. Виалю было на вид лет тридцать пять. Он кратко изложил мне свои выводы. По его мнению, мы имеем дело с явным преступлением. Из воды удалось извлечь отдельные части взрывного устройства. От такого количества динамита, которое было применено, даже теплоход «Франс» взлетел бы на воздух, сказал капитан-лейтенант Виаль. Взрывное устройство, судя по всему, было установлено в машинном отделении. Он полагал, что по остаткам динамита сможет установить, какой именно вид его был использован. Это, несомненно, значительно продвигало нас вперед. Виаль, живший в Ницце, ждал, когда ему привезут необходимый прибор. Его спектрометр разбился, так что новый придется доставить самолетом из Парижа. Мы с Виалем сразу почувствовали взаимную симпатию, и мне подумалось, что мы сработаемся.

– Когда я узнаю, какой вид динамита использовался, я смогу сказать, откуда он взялся, – заявил Виаль. – Я работаю здесь шестнадцать лет, так что мало-помалу познакомился со здешней публикой. – Пробы и осколки яхты, которые он привез с места катастрофы, лежали в соседней комнате, в лаборатории «Департамента морской полиции». Он показал мне полки, заваленные большими и маленькими осколками.

– Итак? – спросил я Лакросса, вернувшись из лаборатории, где, как я заметил, окна были зарешечены.

– Итак, ничего, – ответил он, как всегда грустно. – Денон испарился.

– Что значит «испарился»?

– Испарился – значит, испарился. Я послал несколько человек из городского управления полиции наведаться в резиденцию «Париж». На звонки в дверь никто не отвечал, да и привратник понятия не имел, куда этот Денон подевался; полицейские взломали дверь. Ордером на обыск они запаслись заранее.

– И что же?

– Денона не было, квартира была пуста. Не оказалось ни белья, ни костюмов, ни чемоданов. Машины Денона в гараже тоже не было. И никто не видел, когда он уехал. Вероятно, он исчез еще ночью. Мы, конечно, сообщили его приметы всем полицейским участкам и патрульным машинам, даже постам жандармерии, но если у него ума хоть на грош, он теперь на какое-то время заляжет на дно.

Лакросс прикурил новую сигарету от окурка старой.

– Почему же он исчез?

– А почему он сказал, что Николь Монье вовсе не живет в его квартире? – спросил Виаль.

– А разве она жила?

– В шкафах полно дамского платья, белья, обуви и прочего.

– Значит, квартира все-таки принадлежала именно ей?

– Во всяком случае, так утверждает привратник. Квартиросъемщицей была она и платила по счетам тоже она. Видите ли, квартира не была ее собственностью.

– А Денон?

– Вероятно, ее сутенер. – Лакросс погладил свои усики.

– Что значит «вероятно»?

– Мог быть и клиентом.

– Разве клиент будет держать свои костюмы, белье, чемоданы и машину в доме своей содержанки?

– А почему бы и нет? – спросил капитан-лейтенант. – Он мог там жить, сколько захочет, а наряду с этой иметь еще несколько квартир, может быть, под чужим именем, разве мы знаем? Может, он и других девиц заставил пуститься в бега.

– Кстати, роза, о которой вы упоминали, тоже исчезла, – заметил Лакросс и полез в карман за новой сигаретой.

– И прихватил заодно платья и белье Николь Монье?

– Нет, во всяком случае, шкафы полны, все на месте. Вероятно, у нее есть вещи и в какой-то другой квартире, а может, и в нескольких. Если эта парочка поведет себя достаточно умно, нам их еще долго не найти.

– А был ли хоть один из них ранее судим, состоял на учете или вообще как-то известен в полиции?

– Ничего похожего, – сказал Лакросс. – Что вам удалось выяснить у Дельпьер?

Я рассказал все, что узнал у Анжелы Дельпьер.

– То есть – ничего нового. Я просто хотел, чтобы вы съездили к ней непредвзято, – сказал Лакросс.

– Что могут значить эти английские слова cover и coverage? – спросил я.

– Понятия не имею, – покачал головой Лакросс.

– Покрытие. Гм. Покрытый. Как вы думаете, не может ли речь идти о чеке или векселе? О них вроде говорят «покрытый» или «непокрытый», – спросил Виаль.

– А вы правы! – восхищенно воскликнул я. – Можно позвонить из Канн в Дюссельдорф по автоматической линии?

– Нет, – сказал Лакросс. – Из Дюссельдорфа в Канны можно, а отсюда в Дюссельдорф нельзя. Из Германии есть с Каннами автоматическая связь, а из Канн нет. Часами приходится ждать. Наша телефонная сеть… Ну, в общем ясно.

– Можно мне сейчас позвонить по местному телефону? Я хочу повидаться с Хильдой Хельман.

– Само собой, – откликнулся Лакросс. И когда я уже уходил, сказал мне на прощанье с кривой усмешкой: «Желаю успеха у Бриллиантовой Хильды!»

Я поехал сначала в отель, вынул из сейфа код и деньги и составил шифрограмму Густаву Бранденбургу. Подлинный текст гласил: «Все время наталкиваюсь на слова «cover» и «coverage» точка Имеют ли они особое значение?» Мой код для шифрограмм был очень хитро составлен и давал для каждого дня недели другой, на первый взгляд вполне осмысленный текст. Я отослал телеграмму с пометкой «срочная» и тут же отправился на виллу Хильды Хельман, где слуга в белом не разрешил такси въехать в ворота…

Итак, я вылез из машины, расплатился и прошел вслед за слугой в маленькую калиточку. Мне пришлось подождать, пока он звонил по телефону, докладывая о моем приезде.

– За вами заедут, – сказал он наконец. Вскоре к воротам подъехала из парка машина, слегка смахивающая на джип: сверху у нее был тент от солнца, так что она казалась балдахином на колесах, а внутри у нее было три стула – два сзади и один рядом с шофером, – крепко-накрепко привинченных к полу. Шофер тоже был в форме – голубой ливрее с латунными пуговицами и золотыми галунами. Мы поехали по парку. Я взглянул на часы: поездка по парку заняла пять с половиной минут. Местами лес – да, парк был похож скорее на лес, где растут пальмы, кипарисы, кедры и оливковые деревья, – сгущался до такой степени, что мы ехали как бы сквозь туннель, ибо кроны старых деревьев создавали почти непроницаемый свод. Я видел каменные скамьи, каменных ангелочков, надтреснутые статуи и огромный бассейн для плавания, в котором не было воды. Он ослепительно сверкал белым кафелем в лучах солнца. Сама вилла была выдержана в испанском колониальном стиле. Подле нее было множество ухоженных цветников. Пелена воды из вращающихся поливальных устройств отливала радугой в ярких лучах солнца.

Широкий балкон, поддерживаемый колоннами и заполненный множеством цветов и белой садовой мебелью из металла, вел к главному входу в дом. Человек, доставивший меня к вилле, уехал. Дверь открыл третий слуга – опять в белом.

– Прошу вас, мсье, следуйте за мной.

Я пошел за ним через огромный холл с мраморным полом, покрытым коврами. На стенах висели полотна Рубенса, Боттичелли, Эль Греко, Яна Вермера Делфтского и огромные гобелены. Все эти картины, без сомнения, были подлинные. Весь дом, словно гигантский антикварный магазин, был забит драгоценной мебелью различных эпох – тут были представлены и барокко, и ренессанс и рококо. Сами по себе эти вещи были прекрасны, но оставляли странное впечатление. В больших напольных вазах стояли огромные букеты цветов. Весь дом был буквально пропитан их ароматами. Я заметил, что в освещенных нишах стояли статуэтки из слоновой кости, изображающие людей и животных. Но картины и статуэтки никак не вязались с мебелью всех эпох и стилей. Несмотря на всю роскошь, дом не производил впечатления храма культуры. Во всем чувствовалась женская рука. Ну, ясно, подумал я, ведь Хильда Хельман живет здесь постоянно, ее брат наезжал сюда редко. Так что это ее, а не его вкус. Мы поднялись по мраморной лестнице на второй этаж, где широкая каменная аркада перекрывала галерею, ведущую ко множеству комнат. Здесь тоже было много картин, статуй и настенных ковров. Видимо, дом был необъятный, в коридоре дважды пришлось подниматься и спускаться по трем ступенькам, наконец, слуга постучал в одну из дверей. Открыла горничная и впустила меня в гостиную, целиком выдержанную в голубых тонах. И опять повсюду стояли вазы с цветами. Дом был заполнен ими до отказа, но они не вписывались естественно в интерьер, как на террасе у Анжелы, они как бы теснили тебя со всех сторон, а их аромат дурманил. Я закурил сигарету. Я очень нервничал, обливался потом и затягивался дымом как можно глубже. Доктору Бецу легко сказать – бросьте курить, да выполнить трудно, я это уже понял. Я в бешенстве разжевал две таблетки нитростенона и стал разглядывать несколько толстенных старинных фолиантов в кожаных переплетах с металлическими застежками, лежавших на одном из столов. То были книги о деревьях, написанные по-латыни. Я ждал. Закурил еще одну сигарету. Было уже двадцать минут двенадцатого. В половине двенадцатого открылась какая-то дверь, из нее вышел мужчина лет тридцати пяти, весь в бежевом, очень приятной внешности, но глаза его были холодны как лед.

– Зееберг, – представился он мне по-немецки и протянул горячую и вялую руку. – Пауль Зееберг. Приветствую вас, господин Лукас. Госпожа Хельман сейчас вас примет, ей нужно лишь немного освежиться. Она не встает – такой шок, сами понимаете. Ужасное несчастье.

– Да, ужасно, – сказал я.

– Я – исполнительный директор банкирского дома Хельман, – продолжал Зееберг, – и друг этой семьи, возьму на себя смелость так себя назвать. Пожалуй, я имею на это право. Я немедленно прилетел, как только получил известие о катастрофе. Фрау Хельман оно просто убило. Они с братом очень любили друг друга, знаете ли. Теперь, с помощью очень хорошего врача, она кое-как выправилась. Поэтому вам не следует слишком долго беседовать с ней, и ни в коем случае нельзя ее волновать.

– Это от меня не зависит.

– О, еще как, – мягко перебил он. – Конечно, зависит. Вы исполняете свой долг, понятно. Но делайте это деликатно, чтобы не тревожить едва затянувшиеся раны. Прошу вас об этом.

Я пожал плечами. В этом доме все источало запахи. От Зееберга тоже пахло какой-то туалетной водой.

– Какой туалетной водой вы пользуетесь?

К моему несказанному удивлению этот вопрос почему-то чрезвычайно его обрадовал.

– «Gres», туалетная вода для мужчин, – гордо ответил он. – Только здесь можно ее купить. Отличный запах, не правда ли? Я пользуюсь ею уже много лет.

– Есть у вас с собой шариковая ручка? Пожалуйста, напишите мне название этой воды. И название фирмы-изготовителя.

– «Gres», Paris.

– Я тоже обязательно приобрету ее, – сказал я.

– С удовольствием выполню вашу просьбу. – Он вынул из кармана визитную карточку и на обратной стороне написал золотой ручкой то, о чем я его попросил.

– Спасибо, – сказал я. – Очень любезно с вашей стороны.

– Не о чем говорить!

Дверь опять открылась. На пороге появилась медицинская сестра в белом – женщина могучего телосложения и в то же время по-матерински мягкая.

– Мадам готова вас принять.

– А вы итальянка, – сказал я ей на ходу.

– Верно, мсье. Из Милана. Никак не избавлюсь от акцента. Хотя уже шесть лет работаю здесь у мадам и живу во Франции. – Она придержала дверь, и я вошел в затененную спальню Бриллиантовой Хильды. Медицинская сестра назвала ей мое имя.

– Хорошо. – Хильда еле ворочала языком, словно наглоталась чересчур много транквилизаторов. – Оставьте нас одних, Анна. И никого не впускайте, понятно?

– Да, мадам. – Дверь за ней закрылась.

– Подойдите ко мне поближе, господин Лукас. Возьмите себе стул. Да, вот этот, хорошо. Сядьте поближе, чтобы я могла вас видеть и чтобы мне не приходилось говорить громко. – Она внимательно вглядывалась в мое лицо своими розовыми глазками. Пальцы ее все время беспокойно бегали по одеялу.

– Страховка. Конечно. Понимаю, я все понимаю. Только уж простите, если я… – Она схватила кружевной платочек, отвернулась к стене и какое-то время поплакала. Я ждал, вдыхая сладковатый аромат цветов, которым и здесь был напоен воздух. Внезапно Хильда повернулась ко мне. Лицо ее было белым и гладким, и говорила она энергичным свистящим шепотом.

– Убийство. Конечно, убийство. Подлое, коварное убийство! – Она всхлипнула и еще раз повторила: – И какое жестокое!

– Что значит «какое жестокое»? – спросил я.

Левая нога и левый бок побаливали, но не очень сильно.

– Как вам нравится мой изумрудный гарнитур? – вдруг спросила она, странно оживляясь.

– Великолепный гарнитур. Так что же значит «какое жестокое»?

– Из десяти изумрудов этого колье и кольца восемь – согласно официально утвержденным документам, в том числе, конечно, и большой каплевидный изумруд, – взяты из колье, некогда принадлежавшего царю Александру Второму.

– Сударыня, что вы хотели сказать своим замечанием относительно характера убийства?

– А вы и сами знаете, – сказала Хильда, полузакрыла свои розоватые глазки и улыбнулась бессмысленной блуждающей улыбкой. Я немного струхнул. Потом у меня появилось еще больше причин для страхов такого рода. – Вы и сами знаете! Обязаны знать!

– Но я не знаю. Мсье Лакроссу вы сказали, что, по вашему мнению, вашего брата убил один из его деловых друзей, попавший в безвыходное положение.

– Ах, этот Лакросс! – Она опять хихикнула своим ужасным смешком. – Этот бедняга мсье Лакросс. Такой щуплый, такой запуганный и такой ответственный! Я сразу поняла, что от него толку не добьешься. Потому и сказала то, что ему должно было показаться убедительным.

– Значит, это была ложь?

– Этот каплевидный изумруд позже был вырезан из другого, еще большего размера. Он весит семьдесят пять карат…

Я не отставал:

– Значит, это была ложь? Ответьте мне, мадам!

– …а восемь изумрудов все вместе весят восемьдесят три карата. Прелестно, не правда ли? Да, конечно, то была ложь. – Теперь Хильда опять перешла на шепот. – Этот Лакросс очень осторожен. Боится, что его вовлекут во что-то противозаконное. Боится to get involved, если выразиться по-английски. Вы меня поняли, не так ли?

– Да, – ответил я. – А как вы думаете, почему убили вашего брата?

– Разумеется, его хотели уничтожить.

– Кто?

Ее улыбка теперь была уже совершенно безумной.

– Ну, как же, мсье Лукас! Все!

– Все?

– Разумеется, все! Вы приехали из Германии. Мы с вами соотечественники. Вы знаете, как обстоят дела в Германии. Мой брат был выдающимся человеком. Слишком выдающимся на фоне других. – Она хихикнула. – И не делайте вида, что вы удивлены! Вы прекрасно знаете, что его убили все вместе.

На память мне пришла фраза Лакросса, произнесенная с иронией, – «Желаю успеха!» – когда я сказал, что собираюсь посетить Бриллиантовую Хильду и вслух высказал сомнение, в самом ли деле эта особа не совсем в себе.

– Все его друзья, – повторила Хильда, хихикая. – Все вместе. Чтобы он исчез, чтобы его больше не было.

Я решился.

– Вы говорите только о тех его друзьях, которые приехали, чтобы отпраздновать его день рождения?

– Его день рождения! – Она вдруг заплакала. Рыдания душили ее. – Он был бы сегодня… – Она не могла продолжать.

Я вскочил со стула, потому что все ее тело содрогалось. Надо было что-то делать. И я поспешил к двери.

– Куда… вы… хотите?

– Позвать медсестру…

– Не надо! – Внезапно в ее голосе зазвучали металлические нотки. Я резко повернулся. Она опять сидела в кровати и уже не плакала, хотя лицо все еще было залито слезами. – Пусть сестра остается за дверью. Никого не надо звать. Вернитесь на место, сейчас же.

– Нет.

– Что значит «нет»?

– «Нет» значит, что я не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне.

– Извините. – Она опять улыбалась этой бессмысленной улыбкой. – Мои нервы… У меня так плохо с нервами… Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Пожалуйста, присядьте.

Я сел на стул.

– Итак, вы возлагаете вину на этих его друзей и деловых партнеров?

Она чуть не задохнулась от смеха.

– Что за бредовая мысль! Боже, какой бред! Его близкие друзья, мои дорогие друзья… Господин Лукас, такие шутки неуместны.

– А я и не шутил, – возразил я. – Но вы сказали «все». Кто эти «все»?

– Вы знаете это не хуже меня, – бросила она злобно. Потом схватила мою руку. Ее рука была холодна, как лед, моя – влажная от пота. – Господин Лукас, я заплачу вам! Заплачу любую сумму, какую вы назовете!