Текст книги "Ответ знает только ветер"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 48 страниц)

33

Она подъехала к отелю минута в минуту. Я был в выбранном ею бежевом костюме и коричневых босоножках, в руке – только мягкая дорожная сумка.

В этот ранний час воскресного утра улицы еще были тихи и пустынны. Так что мы ехали довольно быстро, – вдоль моря с его пляжами, скалами и множеством ресторанчиков для гурманов. По дороге мы не увидели и десяти человек. И не обменялись и десятью словами.

Анжела была одета в белый брючный костюм, на лице – никакой косметики. Она поставила машину перед зданием аэропорта, пошла со мной к окошку регистрации и проводила до последнего контроля. Она не спускала с меня глаз, но не проронила ни слова. Только при прощании сказала:

– Я буду наверху, на втором балконе для провожающих. – С этими словами она убежала. Я прошел через паспортный и таможенный контроль, где меня еще и «просветили» на металл, – угоны самолетов как раз в то время вошли в моду, – и когда я наконец вышел на летное поле и зашагал к автобусу, потому что по радио был объявлен мой рейс, я обернулся и высоко надо мной увидел Анжелу. Она стояла на втором балконе, почти безлюдном, махала рукой и улыбалась. Я подумал о том, что сказал ей три года назад тот священник о маске, которую она носит, о том, что она сама сказала мне в последнюю ночь о своем азиатском лице, и тоже стал улыбаться во весь рот, хотя и криво, и тоже помахал ей рукой. Тогда она заулыбалась еще шире и еще энергичнее замахала рукой, а моя левая нога вдруг дала о себе знать. В автобус я вошел последним. Он резко рванул с места и подкатил к ожидавшему нас лайнеру. Выйдя из автобуса, я все еще ясно видел Анжелу в белом костюме, я помахал ей, и она замахала уже двумя руками. Я махал до тех пор, пока стюардесса не попросила меня подняться на борт.

Мы взлетели. Летчик круто повел тяжелый «Боинг» в высоту. Табло «Не курить» погасло. Я полез в карман за таблетками. При этом пальцы мои наткнулись на какой-то маленький твердый предмет. Я его вытащил. Это был забавный слоненок из черного дерева, которым я любовался в коллекции Анжелы. Видимо, она сегодня утром незаметно сунула его мне в карман.

Анжела…

Я мысленно видел ее всю. И прежде всего – ее глаза. Ее чудесные глаза. Внезапно солнце хлынуло в окно салона и ослепило меня. Пришлось прикрыть веки. И тут я еще отчетливее увидел глаза Анжелы. А слоника я крепко сжал в пальцах. Наш самолет описал широкую дугу и взял курс на север. Левая нога продолжала болеть.

34

В Париже шел дождь.

В Дюссельдорфе шел дождь.

Меня охватило отвратительным промозглым холодом. Я сразу замерз. Опять на мне был не тот костюм. Остановка в Париже была, слишком короткой, но из аэропорта Лохаузен в Дюссельдорфе я сразу же позвонил Анжеле. Через автоматическую связь это получилось очень быстро. Она сразу же взяла трубку и, задыхаясь, крикнула: «Алло!»

– Говорит Роберт.

– Долетели благополучно? Слава Богу!

– Я… Я хотел поблагодарить вас за слоненка, Анжела. Вы доставили мне большую радость… Правда, очень большую радость. Говоря это, держу его в руке.

– Слоненок принесет вам счастье, – сказала Анжела, и только тут я заметил, что я все это время говорил по-французски, а она – по-немецки.

И у меня вырвалось:

– Вы говорите со мной по-немецки!

Анжела смутилась:

– Да, – буркнула она. – Простите, Роберт.

– Вы просите у меня прощения? Но почему?

– Потому что я… Потому что я вела себя глупо. Я думала об этом. Конечно же вовсе не все немцы охотно шли в солдаты. И конечно не все немцы были нацистами.

– Но довольно многие, – сказал я.

– Однако отнюдь не все, определенно не все, – сказал любимый голос. – Вот вы, Роберт, наверняка не были.

– Не был, – подтвердил я.

– И не по своей воле стали солдатом.

– Это уж точно.

– Я так и думала. Поэтому я была несправедлива к вам. Вы прощаете меня, правда?

– Ну конечно! Анжела, я так рад, что вы дома, что я слышу ваш голос!

– Я знала, что вы позвоните после посадки. И я хотела в это время быть дома. Я тоже хотела услышать ваш голос.

– Но откуда вы знали?

– Просто знала и все. И хотела быть дома. Беднягу Лорана Виаля будут хоронить уже завтра утром. Здесь это делается быстро, из-за жары. После похорон я сразу поеду к его матушке.

– Можно я еще позвоню? Сегодня вечером?

– О да, – ответила Анжела. – О да, пожалуйста.

35

– Cover, coverage, – произнес Густав Бранденбург. И энергично почесал свой голый квадратный череп. – Из-за этого-то мы тебя в основном и вызвали, Роберт. – Мой шеф на этот раз был облачен в отвратительную оранжево-белую полосатую рубашку, и опять сосал толстенную сигару и непрерывно жевал попкорн из пакетика, рядом с которым лежали еще три непочатых. Он уже весь был обсыпан крошками, а его письменный стол имел еще более неряшливый вид, чем обычно. Рядом с ним в удобном кресле сидел человек лет пятидесяти с очень худым лицом, одетый очень элегантно, спокойный, рассудительный и недоверчивый. Бранденбург представил его мне: министериаль-директор доктор Даниэль Фризе из федерального министерства финансов. Я понятия не имел, что́ этого Фризе сюда привело. Еще не имел понятия. В огромном здании нашей фирмы в это воскресное утро было непривычно тихо. Один Бранденбург работал – как всегда. Я дал отчет обо всех моих передрягах в Каннах. Они оба слушали меня с таким видом, будто уже все знали и ничего другого и не ждали. Кроме того, Бранденбург время от времени бросал на меня взгляд – я не понял, не то встревоженный, не то взбешенный.

– Почему эти слова – cover и coverage – заставили тебя… – начал я было, но Густав сразу меня оборвал:

– А теперь помолчи. Господин Фризе специально приехал из Бонна, чтобы присутствовать при нашем разговоре.

– В воскресенье? Разве дело такое срочное?

– Более срочного не бывает, – сказал Фризе.

Голос у него был приятный.

– Господин Фризе тоже заинтересован в нашем деле.

– Весьма, – вставил Фризе.

– Преступление, которое ты расследуешь в Каннах, – взорванная яхта, смерть двенадцати человек – а теперь и тринадцатого, этого эксперта, как его звали…

– Виаль. Лоран Виаль.

– …этого Виаля, – я сразу почуял, это преступление с финансовой подоплекой. Это экономическое преступление. Подлость белых воротничков. Причем такого масштаба, которого даже я поначалу не мог себе представить. Господин Фризе – я этого не знал – уже давно интересуется Хельманом и его делами. Вот мы и решили объединить наши усилия. А чтобы до тебя дошло, о чем идет речь, господин Фризе тебе кое-что разъяснит. Это сложно…

– Но я постараюсь изложить все как можно проще и короче, – сказал финансист из Бонна. Одет он был действительно с большим вкусом. – Видите ли, господин Лукас, я не открою никакого секрета, если скажу: сейчас во всем мире набирает скорость инфляция. Если нам не удастся удержать ее в рамках, разразится мировая экономическая катастрофа. Она будет не менее разрушительна, чем Вторая мировая война. – Он говорил ровным голосом, спокойно и деловито, и лишь по его напряженному лицу было видно, как его волновало то, о чем он говорил. – Мне хотелось бы сразу заметить, что я считаю инфляцию самым подлым грабежом, какой только есть на свете, потому что по закону нельзя предпринять ни малейших шагов против тех людей, которые – как в нашем случае – используют ее в своих интересах – жестоко, без зазрения совести и полностью отдавая себе отчет о последствиях.

– Тебе приходится иметь дело с подлецами, – сказал Бранденбург и всыпал в рот очередную порцию попкорна. – То есть: нам приходится иметь дело с подлецами.

– А как возникает эта инфляция и та опасность, о которой вы говорите, господин Фризе? – спросил я и вдруг, без всякой логической связи, вспомнил о низенькой скамеечке в кухне у Анжелы, на которой я сидел и смотрел, как она готовит салат.

– Видите ли, – начал Фризе, – в настоящее время по миру странствует огромная сумма – примерно семьдесят миллиардов долларов. Семьдесят миллиардов! Вы можете хотя бы представить себе такую сумму?

– Не могу, – сразу сознался я.

– И никто не может. Но это так. Эти семьдесят миллиардов отчасти виновны в этой беде.

– Но сначала скажите, откуда они взялись? – спросил я.

– Ими владеют огромные заокеанские концерны, частные банки, крупные государственные банки, могущественные финансовые спекулянты. Они возникли благодаря так называемому «дефициту торгового баланса» США.

– Что это такое?

– США все еще импортируют больше, чем сами экспортируют. Значит, все больше долларов поступает за границу. А доллар – это ведущая валюта мира. Он – уже давно – имеет завышенный курс. Но американцы отнюдь не склонны его снижать. Потому еще, что тогда сразу подскочит цена на золото – а это пошло бы на пользу русским, у которых имеются неиссякаемые запасы золота, они в любое время могут выбросить их на рынок. Поэтому же американским гражданам, например, запрещено покупать золото из сократившихся запасов Америки. Нам это разрешено, швейцарцам тоже, – а американцам нет. Кстати: я убежден, что очень скоро опять разразится тяжелый долларовый кризис и что тогда курс доллара придется-таки понизить – вероятно, процентов на десять. Но на этом дело отнюдь еще не кончится! Пойдем дальше: американские концерны или транснациональные компании могут покупать у нас в стране столько акций, сколько захотят, тут дело ясное. Но рядовой американец, желающий купить немецкие акции, должен заплатить еще и двенадцать процентов налога.

– Но это же свинство, – сказал я.

– Причем вполне легальное, – парировал Фризе.

– Что такое вообще «транснациональные компании»? – спросил я.

– Это такие фирмы, которые имеют свои филиалы во всех индустриальных странах и поэтому ни в одной стране не рассматриваются как иностранные – при этом они не имеют никаких обязательств перед этими странами. То есть вполне легальны, как я уже сказал. Легальны – пока государства не пытаются защитить себя от них, ничего не делают, даже хочется сказать – позволяют себя шантажировать этим транснациональным компаниям и закрывают глаза на их дела. А за каждым иностранцем – частным лицом – наоборот, следят во все глаза.

– Что же это за законы такие? – спросил я озадаченно.

– Все люди равны, – хрюкнул Бранденбург с полным ртом, – но некоторые люди равнее других.

– Что же творят эти странствующие по миру семьдесят миллиардов долларов? – задал Фризе риторический вопрос. – Лежат в банках, инвестируются в предприятия за пределами своей страны или идут на покупку таких предприятий, – причем направляются только туда, где дадут наибольшую прибыль. То есть – в страны с относительно стабильными финансами – прежде всего в ФРГ. ФРГ считается – на мой взгляд, неоправданно, но это другая тема – надежным оплотом против кризисов, а немецкая марка – твердой, лучшей в мире валютой. Даже лучшей, чем швейцарский франк или голландский гульден. Ну, если в какой-нибудь стране начинаются тревожные явления – забастовки, безработица, гонки между ценами и заработками и так далее, то доллары, которые находятся в этой стране, а также и местная валюта, владельцами концернов или банков миллиардными суммами переводятся в надежную страну. Переводятся вполне легально. Федеральный банк ФРГ согласно международному валютному соглашению, которое формально все еще действует, но практически давно нарушается, обязан принимать и обменивать любую валюту в любых количествах. Таким путем к нам попадают все новые и новые миллиарды – я излагаю все это очень упрощенно. Вам все понятно, да?

Я кивнул.

– Федеральный банк обязан те доллары, что к нему поступают, обменять на марки. Банк имеет кредиторские претензии к американскому Национальному банку и мог бы потребовать, чтобы эти доллары сперва были обращены в золото. Но теперь он уже не может этого сделать, так как американцы больше не меняют золото на бумажки.

– И все это легально, совершенно законно, – проворчал Бранденбург, катая сигару из одного угла рта в другой. Под мышками на его рубашке выступили пятна от пота, хотя в Дюссельдорфе было холодно. У этого человека наверняка со здоровьем не все в порядке, подумал я. А у меня – разве в порядке?

– Да, совершенно легально. Да только благодаря этому обмену в обращение поступает все больше марок, видите ли. Грубо говоря, Федеральный банк должен печатать все больше денег, а это и есть начало инфляции. Если бы эти новоиспеченные деньги положили на полку, то ничего бы и не случилось. Но вместо этого новые деньги тут же пускаются в обращение. Их следовало бы покрыть соответствующим предложением товаров. Но чтобы их произвести, требуется какое-то время. Как следствие этого: равновесие между спросом на товары и предложением денег нарушено. Значит, цены должны подняться. Кстати, профсоюзы и предприниматели, эти восхваляемые до небес социальные партнеры, тоже вовсю крутят это инфляционное колесо.

Мне вспомнилась старушка в моей аптеке. «Все постоянно дорожает. Буквально все. Молоко, масло, хлеб, мясо, почтовые марки, вывоз мусора, за что ни возьмись. Господи, Боже мой – и «Луизенхое» тоже. Люди испорчены, люди страшно испорчены…»

– Но ведь эти бесконечные гонки между ценами и заработками – чистое безумие, – сказал я.

– Разумеется, – мягко заметил Фризе. – А мы и живем – с точки зрения экономистов – в обезумевшем мире, мы несемся на всех парах навстречу ужасному кризису, при котором пострадает в первую очередь маленький человек, вкладчик сберегательной кассы, в то время как денежные тузы и воротилы извлекут выгоду из такого развития событий. И это, как я уже сказал, лишь первая часть несчастья.

Ах, несчастье не приходит само, как дождь…

36

– А в чем состоит вторая? – спросил я.

– Я рассказал вам о семидесяти миллиардов долларов, – сказал Фризе. – Покуда они не пошли на покупку целых отраслей промышленности, они находятся в руках спекулянтов. Эти спекулянты – они имеются во всех странах – держат в своих руках все виды валют и играют примерно так, как составляют поезда на сортировочной станции. Если у них скопилось много слабой валюты, скажем, английского фунта или итальянской лиры, они постараются избавиться от нее как можно скорее. А это означает: они предлагают суммы в слабой валюте тому или иному Национальному банку, который ведь обязан ее покупать, причем по пока еще высокому курсу. Таким путем эти валютные спекулянты получают в свое распоряжение сильные валюты – скажем, японскую иену или немецкую марку. Так они защищают себя от какого-либо валютного проигрыша. Но не только это! Эти господа дают распоряжения своим филиалам делать долги в странах со слабой валютой, и какие долги! Горы долгов! После чего кредиты из стран со слабой валютой извлекаются и направляются по каналам твердой валюты. Со своими миллионами и миллиардами эти транснациональные компании представляют собой могущественный фактор власти, вынуждающий правительства и банки к действиям – причем действиям с вредными последствиями.

– С вредными последствиями для твоих любимых маленьких людей, – хрюкнул Бранденбург.

– Валютные кризисы и инфляция на самом деле вообще не затрагивают крупных воротил, – сказал Фризе, – они разорительны только для маленьких людей. На их плечи ложится вся тяжесть вынужденных защитных мер, к которым приходится прибегать государству и Национальному банку. И то, что эти спекулянты творят, нельзя подавить с помощью закона и права, ибо все это легально, совершенно законно. Это преступно, аморально, подлее не придумаешь, – но это не нарушает ни одного закона. И когда-нибудь приведет нас всех к гибели. Дело, которое вы расследуете, господин Лукас, одно из таких дел. Поэтому я здесь. Поэтому и господин Кеслер здесь.

– Кто?

– Господин Отто Кеслер. Один из наиболее опытных и сведущих специалистов по валютным операциям в нашем министерстве. Он ждет в соседней комнате. Просто я хотел сначала кратко кое-что вам объяснить, чтобы вы могли понять то, что он вам сообщит.

Бранденбург нажал на кнопку переговорного устройства. Его несчастной секретарше приходилось быть на месте в любое время, когда она потребуется шефу.

– Да, господин Бранденбург?

– Пусть господин Кеслер войдет, – прорычал Густав. Зола посыпалась на его рубашку, он этого не заметил.

Дверь отворилась.

На пороге стоял верзила с редкими светлыми волосами и шрамом на левом виске, который в тот вечер, когда в отеле «Мажестик» гремел бал, сидел рядом со мной у стойки бара и прислушивался к моему разговору с Николь Монье, потом исчезнувшей.

И вот он опять тут как тут передо мной.

Я молча уставился на него.

Господин Кеслер лишь слегка мне кивнул.

37

Кеслер говорил совсем иначе, чем Фризе – быстро, энергично, приказным тоном, победительно. Ему было под шестьдесят, но выглядел он намного моложе.

– Вот это сюрприз, – сказал я. – Со свиданьицем.

– Я уже несколько недель в Каннах, с перерывами, – сухо перебил меня Кеслер, высококлассный специалист по выявлению злостных налогонеплательшиков. – Я живу в «Карлтоне». Разумеется, я не мог вам представиться.

– Разумеется. Кстати, эта девушка, с которой я беседовал в баре…

– Исчезла. Вместе со своим сутенером. Знаю. Я знаю все, что там произошло, господин Лукас.

– А чем вы, собственно занимались в Каннах?

Кеслер ответил:

– Мы интересовались делами банковского дома Хельман, одного из наиболее известных и респектабельных частных банков ФРГ. Видите ли, мы сотрудничаем, конечно, с аналогичными специалистами из других стран. Обмениваемся информацией. И уже много месяцев, да что там месяцев – много лет мы занимаемся Хельманом и его делами с этим американцем Джоном Килвудом.

– Джон Килвуд – это ведь один из тех, кто приехал в Канны якобы для того, чтобы отпраздновать шестьдесят пятый день рождения Хельмана.

– Он самый. Притом наиболее интересный и опасный, – сказал Кеслер и хрустнул костяшками пальцев. Он часто это делал – такая была у него неприятная привычка. Он вытащил из кармана большой блокнот и прочитал нам: «Джон Килвуд. В третий раз разведен. Шестьдесят два года. Пятеро детей. Окончил Йельский университет. Сфера деловых интересов: «Килвуд – Нефтяная компания» и сеть ее дочерних предприятий. Приблизительный размер состояния: от семисот до тысячи миллионов долларов».

– Боже, храни его, – вставил Бранденбург.

– А он и хранит, – ответил Кеслер, глядя в свой блокнот. – Килвуд владеет домами, земельными участками и квартирами в Беверли-Хилс, во Флориде, на Багамах, во Франции, в Швейцарии, Монако, Лихтенштейне и Англии. Там у него целый замок. Два самолета, оба «Боинг-702». Имеет роскошную квартиру в нью-йоркском небоскребе «Юнайтед Нейшнз Плаза».

– Но эта компания «Куд-Ойл», собственность Килвуда, – ввернул Фризе, – работает в Европе почти без прибыли, прежде всего у нас.

– А где же прибыль? – спросил я.

– А там, где ему угодно ее иметь. В странах с наименьшим налогообложением, – ответил Кеслер. Он перелистнул страничку в блокноте и взглянул на меня. – Фирма «Куд» вам известна, я полагаю?

– Кто же ее не знает? – ответил я.

Завод по сборке электроники в Шварцвальде, его филиалы по всей ФРГ и фирмы-поставщики комплектующих за границей – все это «Куд», одна из крупнейших фирм мира, которая делала радары и телевизоры, узлы для спутников связи и аппараты для космических программ Америки. Не было такой электроники, которую не производила бы фирма «Куд».

– Ну, так вот, – продолжал Кеслер, производивший впечатление человека уверенного в себе, компетентного и умного, – головное предприятие этой самой «Куд» в Шварцвальде в 1948 году было жалкой фабричкой с двумя сотнями рабочих. Ныне на «Куд» занято – во всем мире – семьсот пятьдесят тысяч работников; заводы-поставщики не в счет. После всего, что я тут доложил, вас наверное не удивит, когда я скажу, что большая часть предприятий «Куд» тоже принадлежат Килвуду.

– Да, для меня это уже не неожиданность, – подтвердил я.

– В 1948 году мы были вынуждены покупать доллары по ничем не оправданному курсу – четыре марки двадцать. В настоящее время он остановился у трех марок девятнадцать. Но и это – слишком высокий курс. А в те годы американцы, конечно, покупали в Германии все, что хотели. Килвуд купил эту маленькую фабричку в Шварцвальде, из которой со временем выросла всемогущая «Куд». Вероятно, господин министериаль-директор Фризе объяснил вам, как делаются такие дела – легально, совершенно легально.

– Да.

– Хорошо, – сказал Кеслер. – Как вы думаете, какие прибыли получает в год эта фирма «Куд», этот промышленный монстр?

– Много миллиардов, – сказал я.

– Так-то оно так, – кивнул Кеслер и злобно рассмеялся. – А знаете ли вы, сколько она платит государству в виде налога? Вы будете смеяться: в Германии она не платит ни гроша!