Текст книги "Ответ знает только ветер"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 48 страниц)

40

На следующий день в девять утра явились рабочие экспедиторской фирмы, с которой договорился портье. Их было трое – двое из них студенты, – и они ловко уложили мою одежду, слоников и вообще все мое имущество, взятое мной из дома, в два большие ящика. Третий, пожилой работяга небольшого роста, занялся оформлением документов. Я дал ему адрес, куда следует доставить ящики, подписал несколько квитанций и заплатил аванс за транспортировку. Все произошло очень быстро. Студенты бережно заворачивали каждого слоника, дабы ничего не сломалось, и вообще были симпатичные ребята. С прошлого вечера я был еще слегка навеселе, но чувствовал себя очень прилично.

Через два часа ни ящиков, ни рабочих уже не было в номере. Оставшиеся вещи я уложил в чемодан и оделся. Потом пообедал в ресторане. Мой самолет вылетал в пятнадцать тридцать, рейс через Цюрих. Я дал администратору гостиницы документы на мою машину и ключи от нее и попросил его продать мой «адмирал», припаркованный возле гостиницы, и, оставив себе десять процентов, остальные деньги положить на мой счет в банке.

На этот раз авиадиспетчеры действовали «не по инструкции», мы нормально взлетели и наслаждались спокойным полетом. Солнце светило нам как в Дюссельдорфе, так и в Цюрихе. Зато в Ницце небо было сплошь затянуто тучами, и мистраль все еще буйствовал. Наверху, на втором балконе для посетителей, я увидел Анжелу, как только вышел из самолета, а в огромном зале аэропорта мы с ней побежали навстречу друг другу, как уже было однажды – все быстрее и быстрее, все сильнее задыхаясь.

На этот раз мы ехали не по нижнему шоссе – Анжела сказала, что его залило, – а по автостраде, и когда остановились у шлагбаума, штормовой ветер с такой силой набросился на машину, что тяжелый «мерседес» слегка сдвинулся с места. Пальмы на обочине автострады гнулись чуть не до земли, некоторые даже сломались. Я почувствовал, что голова начинает болеть. Анжела была бледна после бессонной ночи, под глазами темные круги. На ней опять были коричневые брюки и оливковая ветровка свободного покроя.

Мы благополучно приехали в Канны, вошли в квартиру Анжелы, и я поставил в прихожей чемодан. Здесь, наверху, мистраль продолжал греметь и выть, и сквозняком продувало все комнаты. Я увидел, как гнутся под ветром цветы и вообще все растения на террасе. Море бурлило и пенилось, темное, как и небо над ним. Я с трудом открыл стеклянную дверь на террасу и шагнул наружу. Ветер едва не свалил меня с ног. Я вздохнул всей грудью и почувствовал на плече руку Анжелы. Я обернулся. Ее лицо было залито слезами.

– Анжела… Анжела! – испуганно завопил я. – Что с тобой?

Она прижалась губами к моему уху:

– Ничего… Совсем ничего… Это все проклятый мистраль… Я же говорила тебе, он всех с ума сводит… Третий день дует… О Роберт, Роберт… Ведь ты никогда не покинешь меня… Никогда, правда?.. Этого я бы… этого я бы не вынесла… – Мистраль на моих глазах оборвал и унес вьющиеся цветы.

Я увлек Анжелу на широкую тахту, стоявшую у стены, и мы очень скоро позабыли про все на свете. Вдруг меня что-то кольнуло в сердце, но я не обратил внимания.

41

– Я слабая, больная женщина, – жалобно сказала Хильда Хельман. – И не разбираюсь в банковских делах. Поэтому хочу, чтобы господин Зееберг остался.

– А я хочу, чтобы господин Зееберг оставил нас вдвоем, – сказал я. – В том деле, по которому я к вам пришел, вы разбираетесь, фрау Хельман.

Это было в понедельник, 26-го июня, около 16 часов. В субботу я вернулся в Канны. Воскресенье мы с Анжелой провели дома, главным образом лежали на террасе и отдыхали. Мистраль кончился, небо опять было ярко-голубым, и солнце опять припекало. Я еще в воскресенье договорился по телефону с Бриллиантовой Хильдой о визите к ней в понедельник. И предупредил, что хочу беседовать с ней наедине. Тем не менее, рядом с ней, как всегда сидящей в кровати в накинутом поверх ночной сорочки жакетике, стоял подтянутый исполнительный директор Зееберг с ледяными глазами. Вот что он сказал:

– Я – доверенное лицо фрау Хельман. Если вы не желаете говорить с ней в моем присутствии, вам придется уйти, господин Лукас.

Но прошли те времена, когда я терпел такое обращение. В этом и состоит преимущество человека, отбросившего совесть, подумал я.

– Если вы сию минуту не исчезнете, – заявил я Зеебергу, – я вообще не стану разговаривать с фрау Хельман и перенесу этот разговор в полицию.

Я выжидал, какое действие окажут мои слова. Оно было точно таким, какого я хотел.

– Оставьте нас вдвоем, – сказала Бриллиантовая Хильда.

– Охотно, сударыня, – ответил Зееберг.

– Вы же можете и потом все ему рассказать, – сказал я, пока молодой человек выходил из комнаты, в которой, как всегда, дурманяще пахло цветами. – Разумеется, вы ему все расскажете. И не только ему. Мне это ясно. Но сначала я хочу поговорить с вами наедине…

– О чем?

– Об убийстве, – кратко ответил я. – О многократном убийстве.

Ее розовые глазки моргнули. Это была единственная реакция с ее стороны. Она сидела, выпрямив спину, в своей роскошной кровати в стиле рококо, на этот раз с ее шеи свисало великолепное колье из алмазов и изумрудов, а в ушах сверкали серьги из огромных грушевидных изумрудов. Парик сегодня сидел как надо.

– О каком убийстве? – спросила Хильда. – Да еще многократном?

Я присел на край кровати.

– Том самом, которое совершили вы, фрау Хельман. Причем многократно.

Утром того же дня я побывал в конторе нотариуса Шарля Либелэ, рекомендованного мне Паулем Фонтана. Либелэ на вид было лет пятьдесят, и он произвел на меня впечатление человека чрезвычайно серьезного и надежного…

– Мэтр, – сказал я ему, – я назову вам свое имя только в том случае, если вы согласитесь взяться за мое дело. – Его брови полезли вверх.

– Но это не совсем обычное начало разговора, мсье!

– Знаю. Выслушайте меня. В этих конвертах несколько фотографий и магнитофонная кассета. Нужно ли вам увидеть эти фотографии и прослушать кассету, прежде чем вы согласитесь взять их на хранение?

– Нет.

– Хорошо. Мне хотелось бы, чтобы мы с вами вместе запечатали эти конверты, отнесли их в какой-нибудь банк и арендовали бы там сейф. Мы оба должны при этом получить ключи от сейфа и право в любое время вынуть конверты. Можно это сделать?

– Да, – ответил Либелэ.

– Отлично. В ближайшие дни я принесу вам еще один конверт с рукописью. Его мы тоже положим в тот же сейф. Так, а теперь слушайте внимательно: если я умру насильственной смертью, вы вынете все из сейфа и полетите в Цюрих. Там созовете международную пресс-конференцию и предадите гласности весь этот материал. И только после этого передадите его Интерполу. Вам все ясно?

– Куда уж яснее, мсье.

– Но вы должны ждать, пока не получите подтверждения моей смерти. Смерть при этом должна быть именно насильственной. Если я умру естественной смертью, вам ничего делать не надо. Вообще ничего. Материал останется там, где лежит.

– Навсегда?

– Навсегда. Нет! Не навсегда. Теперь я назову вам свое имя. Меня зовут Роберт Лукас. – Брови его опять полезли вверх, но и только. – Если после моей смерти насильственной смертью умрет некая мадам Дельпьер… – я дал ему точный адрес, он записал его, все еще не вернув брови на место, – то вступают в действие те же указания касательно публикации материала, как и в случае моей насильственной смерти. Теперь вы знаете, кто я такой. Мое имя, равно как и имя мадам Дельпьер, наверняка вам известно, если вы следите за событиями, происходящими в Каннах.

– Мне известно ваше имя, мсье Лукас, – сказал Либелэ. – Мне известны и другие имена в связи с вашим.

– Можем ли мы сейчас же пойти в банк?

– Да. – Он был очень неразговорчив, этот нотариус Либелэ…

Мы с ним пошли пешком в ближайший банк – «Национальный парижский банк» на улице Бютюра – и арендовали там сейф на двоих. Каждый из нас получил ключ. По жаре мы вернулись в его прохладную контору с затененными окнами, и я выдал ему соответствующую письменную доверенность по всей форме. Потом я попросил его еще об одной услуге, которую он обещал исполнить, и я поехал к Бриллиантовой Хильде, на краю кровати которой я и сидел сейчас.

– О каком убийстве? – спросила Хильда. – Да еще многократном?

– Том самом, которое совершили вы, фрау Хельман, – сказал я. – Причем многократно.

– Да вы не в своем уме!

– В своем, в своем, фрау Хельман. – В жизни я не был до такой степени решителен и уверен в себе. – Скорее, это относится к вам. Я думаю, вы на грани безумия. Вы одержимы страстью к деньгам, богатству и власти. Вам было мало того, что имели. Вам хотелось иметь еще больше, все больше и больше. Вы ненавидели вашего брата…

– Ненавидела? Да я его обожала! – театрально воскликнула она.

– …всеми фибрами души. Вы хотели завладеть его банком. Всем, что он имел. И вам пришла в голову одна мысль. Уверен, что она пришла именно вам. В исполнительном директоре Зееберге, которого вы пообещали взять в партнеры по банку, вы нашли услужливого помощника. Члены группы «Куд» – Фабиани, Торвелл, Саргантана, Килвуд и Тенедос – были в восторге от вашего плана. Ваш брат с его старомодными взглядами на мораль уже давно был вам бельмом на глазу. Вот Зееберг и добил его, провернув сделку с английским фунтом по уже обкатанному методу.

– Что это значит – «по обкатанному методу»? – Она уже визжала.

– Ах, оставьте, – отмахнулся я. – Вы и ваши друзья не привыкли считаться с тем, что способ слишком грязен, а последствия слишком тяжелы для людей. И после войны возможностей для таких, как вы, и впрямь хватало. То захромал франк, потом лира, а то – и не раз – вниз катился доллар. Вот на нем-то, на его падении, вы и создали свои неимоверные состояния! – Сам того не желая, я разошелся не на шутку. – Ваша изворотливость и изобретательность достойны всяческого восхищения! Концерны США делают, что хотят. Но простой честный американец не может так просто купить немецкие акции. Если он вкладывает деньги за границей, должен платить налоги! А вы не должны! У вас была компания «КУД» – транснациональная компания на немецкой земле! С дочерними предприятиями во многих других странах! С их помощью вы могли – совершенно законно – обходить все валютные правила и законы о налогах! С их помощью вы могли перемахивать через все преграды! А ваш брат, фрау Хельман, всегда был для вас лишь красивой вывеской! Ваш брат – в этом я убежден – даже представить себе не мог, что творилось за его спиной. Пока из-за скандала с английским фунтом не догадался, откуда ветер дует. Он пришел в отчаяние. И прилетел сюда, чтобы привлечь к ответу вас всех. Всех – но не вас лично, свою родную сестру. Думается, он до последней минуты не подозревал, что вы – главный его враг. За это время вы уже составили тщательно продуманный план преступления. Каждый должен был выполнить свою часть работы. Ваша медсестра – достать динамит для взрывного устройства, Тенедос – найти надежного человека, чтобы обеспечить электропроводку…

– Вы сумасшедший, – прошептала Хильда. Изумрудные серьги в ее ушах вспыхнули, когда она затрясла головой. – Сумасшедший, вот вы кто! Я прикажу вас вышвырнуть! Я сообщу в полицию… – Она протянула руку к телефонной трубке. Аппарат стоял возле кровати. Я спокойно смотрел на нее. Рука осталась лежать на трубке. Она не подняла ее с рычага. Я продолжал молча глядеть на нее. Наконец она убрала руку.

– Так-то лучше. – Я взглянул на часы. Сейчас должен зазвонить телефон. – Каждый выполняет свою часть работы. Был нанят и профессиональный киллер. А вам, сестре убитого, выпала честь смонтировать на борту яхты взрывное устройство.

– Безумие! Безумие это все!

– Это правда. Я могу все это доказать с помощью фотоснимков и записанных на пленку подслушанных разговоров. У меня даже есть фотография, запечатлевшая вас в машинном отделении яхты в тот момент, когда вы монтируете адскую машину. – Я сунул руку в карман, вынул фотографию и уронил ее на пол у своих ног. С необычайной ловкостью Хильда выпрыгнула из постели, подняла фото и уставилась на него. Это была открытка с видом на Канны. Хильда Хельман грязно выругалась и взглянула на меня глазами, горящими ненавистью.

– Я хотел только посмотреть, так ли уж вы больны, фрау Хельман. Вы совершенно здоровы. Здоровее многих.

Она вновь рухнула на кровать и укрылась одеялом.

– Вы – подлая тварь, – сказала она.

Телефон зазвонил. Ага, вот оно, подумал я.

Хильда подняла трубку.

Я взял другую, на параллельном аппарате.

– Говорит нотариус Шарль Либелэ. Мадам Хельман?

– Да, – проскрипела она.

– Мсье Лукас у вас, мадам?

– Да…

– Он просил меня позвонить вам в это время. Он поручил мне сообщить вам, что он отдал мне на хранение ряд фотоснимков и магнитофонную кассету. Все эти вещи лежат в банковском сейфе. При особых обстоятельствах, которые вам изложит мсье Лукас, я взял на себя обязательство, ознакомить международную прессу и Интерпол с материалами, находящимися в сейфе, и теми, которые, возможно, добавятся… Примите выражение моего совершеннейшего почтения, мадам. – Разговор был окончен.

Хильда опять уставилась на меня.

– Почем я знаю, не сообщник ли ваш звонил? Почем я знаю, что вы не блефуете?

– А вы позвоните нотариусу Либелэ, – сказал я. – Или не верьте мне, тоже неплохо. Тогда все пойдет намного быстрее.

– Что… Что снято на фото?

– Все вы… И те, кто изготовил взрывное устройство. И лично вы, фрау Хельман, в машинном отделении яхты «Лунный свет».

– Там было темно, – вырвалось у нее. Она тут же прикусила губу.

– У того, кто снимал, был инфракрасный фотоаппарат.

– Ох, – вырвалось у Хильды. – А вы, оказывается, шантажист.

– Угадали, фрау Хельман.

– Это наверняка будет интересно узнать полиции и вашей фирме.

– Ну, естественно, – ответил я. – Даже наверняка. – Я поднял трубку и начал набирать номер.

– Что вы делаете?

– Звоню в Центральный комиссариат полиции.

Она нажала на рычаг. В ее розовых глазках засело выражение панического ужаса, такого неописуемого страха, какое я уже видел один раз в жизни. Она прошептала:

– Чего вы хотите?

– Письменного признания. Со всеми подробностями обо всех участниках.

– Этого… этого я не могу сделать.

– Должны смочь.

– Я действительно не могу!

– Почему это?

– Потому что я не все знаю… Не знаю, кого Килвуд и Тенедос наняли на роль киллера.

– Ну, не пишите о нем. Зато все остальное опишите со скрупулезной точностью. И принимайтесь за работу немедленно. Каждый день на счету. Ваше признание должно быть у меня в следующий понедельник. А до того я хочу получить у вас еще кое-что.

– Что еще?

– Компания «Глобаль» платит страховку за яхту, – сказал я. – Пятнадцать миллионов марок. Эти пятнадцать миллионов вы отдаете мне.

42

– Все-таки вы обезумели… Наверняка обезумели, – прошептала Хильда Хельман. Я встал и включил лампу дневного света, освещавшую портрет Хильды, написанный Анжелой. Я думал о том, как сильно я люблю Анжелу и что я должен ее защитить и после своей смерти и что мне безразлично, каким образом я это сделаю, совершенно безразлично. Портрет показался мне до ужаса живым. Я смотрел то на него, то на Хильду, вновь откинувшуюся на подушки.

– Пятнадцать миллионов… Где вы собираетесь их хранить? Да у вас же спросят, откуда у вас такие деньги! Вы сами загоняете себя в западню.

– О нет! – возразил я.

– Свет. Выключите, пожалуйста, свет.

Я щелкнул выключателем и опять уселся на край кровати.

– Деньги будут храниться в Швейцарии, фрау Хельман. На номерном счету. В четверг я буду в Цюрихе и ожидаю, что там и тогда получу свои деньги.

– Как вы себе это представляете? Такая огромная сумма! Как я могу так быстро достать столько денег, не привлекая внимания?

– Но у вас имеется такой дельный исполнительный директор, – сказал я. – Тот все устроит в лучшем виде. Эти пятнадцать миллионов я положу на номерной счет в том же банке, где вы держите большие суммы. Чтобы было легче оформить перевод денег. Я не требую, чтобы мне привезли в Цюрих пятнадцать миллионов наличными. Я даже не требую, чтобы господин Зееберг лично приехал в Цюрих. – К этому времени я уже посмотрел расписание рейсов и заказал билеты. – В следующий четверг я буду с десяти утра находиться в отеле «Бор-о-Лак». Если ваш человек с соответствующими полномочиями не прибудет к половине одиннадцатого, можете считать нашу договоренность ликвидированной.

– Этот шантаж никогда не кончится, это будет…

– Замолчите, – прервал я ее. – Со временем кончится. Фрау Хельман, если вы не выполните мои требования и мировая пресса узнает об этом деле, то вы, и прежде всего ваши друзья, – как они ни могущественны – уже не смогут угрозами и террором задушить правду, как они это делали до сих пор. Нескольким персонам придется провести остаток своих дней за решеткой – и прежде всего вам.

– Я не сяду в тюрьму! Скорее наложу на себя руки!

– Скорее заплатите. Я еще не все сказал. Кроме этих пятнадцати миллионов, которые я рассматриваю как сбережения на черный день, я требую отныне от вас еще пятьдесят тысяч франков ежемесячно и пожизненно. Каким образом осуществлять выплаты, вы еще узнаете. Если деньги опоздают больше, чем на десять дней, если я умру насильственной смертью, если вы попытаетесь меня убрать – вы слышали от Либелэ, что тогда произойдет. Что значат эти пятнадцать миллионов марок и вторая незначительная сумма для вас и ваших друзей? Вы же можете распределить их между собой. Что значит эта сумма по сравнению с сохранением вашей репутации, вашего банка, фирмы «Куд», вашей свободы – и возможности дальше проворачивать такие же грязные сделки, как до сих пор? Или даже куда более грязные!

– Вы подохнете. И подыхать будете медленно, в таких страданиях, какие еще никто на свете не испытывал, – сказала Хильда Хельман.

– Вам не следовало бы желать мне таких мук, фрау Хельман, – спокойно возразил я. – Ибо если ваше пожелание сбудется по вашей же вине, ваша песенка спета. – Я поднялся. – До завтрашнего вечера жду вашего звонка с сообщением, что ваш человек встретится со мной в десять утра в четверг в отеле «Бор-о-Лак». Звоните мне в «Мажестик». Или поручите позвонить. Скажите просто, что место встречи остается прежним.

Ее руки беспокойно ерзали по одеялу. Глаза были полузакрыты, она тяжело дышала.

– Что касается ежемесячных выплат, я вам попозже сообщу, каким способом мне будет желательно их получать – во всяком случае, в первые месяцы, пока все не наладится. Ах да: я хочу, чтобы ваш человек передал мне в Цюрихе пока только восемьсот тысяч марок – их я и положу на номерной счет. Потом мы еще раз встретимся. Во второй раз я уже потребую перевести оставшиеся четырнадцать миллионов двести тысяч на мой номерной счет.

– Зачем все это?

– Потому что в этот четверг я буду не один и не хочу, чтобы мой спутник знал всю сумму, которая окажется на моем счету. При второй встрече я буду один.

– Эта Дельпьер, – прошипела Хильда. – Вы хотите взять с собой эту даму, чтобы и она поставила свою подпись под счетом.

– Правильно, – спокойно согласился я. – Как вы все знаете и даже сообщили об этом моей фирме, мы любим друг друга. Я не хочу, чтобы мадам Дельпьер пришлось бедствовать, если со мной что-нибудь случится. Тогда деньги достанутся ей. Но покамест ей не обязательно об этом знать.

– Вы дьявол, а не человек!

– А вы – убийца. Меня только что уволили с работы, фрау Хельман. И я больше не намерен ни с кем считаться. Не забудьте, что в следующий понедельник я хочу получить ваше признание. Если его не будет; я плюну на деньги и передам мой материал прессе и Интерполу. Не знаю, сколько времени вы проживете за решеткой. Некоторые доживают до глубокой старости. Я сейчас уйду. А вы позовите господина Зееберга и все ему расскажите. Уверен, что он настоятельно порекомендует вам принять мое предложение. Переговорите с остальными. Все они будут того же мнения, что и Зееберг. Итак, я жду вашего звонка в отеле «Мажестик». Ясно, что я предам все гласности и в том случае, если вы попытаетесь проинформировать мадам Дельпьер о предстоящем трансфере. Это вам ясно?

Она промолчала.

– Я спросил, ясно ли вам это!

– Мне… ясно… – она перевела дух. – Я… ненавижу… вас…

– Да-да, понятно, – сказал я.

Внезапно она завопила как помешанная:

– Но не так, как моего братца! Нет, далеко не так! Никто не ненавидел другого человека так, как я его! Никто!

Она начала хватать ртом воздух.

Зееберг опрометью вбежал в комнату.

– Ради Бога, что тут произошло?

– Госпожа Хельман сейчас вам все объяснит, – небрежно бросил я. – Всего хорошего, фрау Хельман. Всего хорошего, господин Зееберг. – Я вышел из спальни. Безгласный слуга проводил меня вниз к порталу, перед которым уже стоял джип-катафалк. В этот день опять было очень жарко, но мне жара казалась даже приятной. Я сел в джип, другой слуга, сидевший за рулем, тронул, я откинулся на спинку сиденья, и на душе у меня было так хорошо, так благостно. Проезжая мимо, я бросил взгляд на старинную статую с головой Януса. На ней стояла большая пестрая птица.