Текст книги "Ответ знает только ветер"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 48 страниц)

– «Comtes de Champagne von Taitinger», – ответил он.

– Разрешите мне подарить вам одну бутылку шампанского этой марки. Ваши пожелания могут нам очень пригодиться.

Пожилая дама у кассы вдруг расплакалась. Поль поспешил к ней.

– Что это с ней? – спросил я Анжелу.

– Да так, ничего, – отмахнулась она. – Давайте пойдем посмотрим, как другие играют.

– Нет, я хочу знать, отчего эта дама плачет. Поль! – Тот подошел к нам, робко взглянув на Анжелу. – Поль, что случилось с вашей кассиршей? Что у нее за беда?

– Не говорите, – сказала Анжела.

– Нет, скажите, Поль, – попросил я.

– Тогда я уйду, – сказала Анжела.

– Я сейчас же последую за вами, – сказал я.

Она в самом деле ушла.

– Итак, Поль!

– Мсье, – сказал старший бармен едва слышно, явно не желая, чтобы слова его услышал еще кто-то кроме меня. – Мадам Лоран, наша кассирша, уже очень стара. Как вы думаете, сколько ей лет?

Я посмотрел в сторону кассы и увидел, что мадам Лоран все еще плакала, но сквозь слезы она кивнула мне и улыбнулась.

– Больше шестидесяти?

– Ей восемьдесят.

– Не может быть! – воскликнул я.

– Можете мне поверить, мсье. Она все еще работает здесь. В следующем месяце, когда мы закроемся, а «Палм-Бич» начнет летний сезон, мы все, весь персонал, поедем в Довиль, как делаем каждый год. Мадам Лоран поедет вместе с нами. Несмотря на свой возраст, она каждый день сидит за кассой до трех утра. Благодаря казино она все еще может работать. Так заботятся здесь о людях. Дело в том, что проработав в казино еще год, она получит максимальную пенсию. В Каннах у нее есть квартира. Но такая жалкая, я ее видел. И там нет никакого отопления. А ведь зимой у нас бывает очень холодно. Мадам Лоран с трудом переносит холод. Мадам Дельпьер дала старой женщине денег. Теперь она сможет провести отопление. Вы никому об этом не расскажете, мсье, хорошо?

– Конечно, не расскажу, – ответил я. – Пошлите и мадам Лоран бокал шампанского.

– Она больше любит пиво, – сказал Поль.

– Тогда, значит, пива.

Я взглянул на Анжелу. Она наблюдала за мной издали. Тут она сердито топнула ножкой по ковру и отвернулась. Я быстро направился к ней.

– Анжела…

Она опять повернулась ко мне спиной.

– Я так вас просила ни о чем не спрашивать Поля!

– Анжела, вы просто чудо!

– Вовсе я не чудо, – возразила она, – но и вы не добры, отнюдь. Я в вас ошиблась.

– Значит, мы оба ошиблись, – сказал я.

Она обернулась и рассмеялась, и я почувствовал, как кровь быстрее побежала у меня по жилам, когда наши взгляды вновь встретились и не могли разойтись.

Я схватил ее руку и поцеловал.

– Раз уж я выиграла такую кучу денег… – начала Анжела. Но тут же отшатнулась назад и испуганно вскрикнула: «Что это значит?» Перед Анжелой на коленях стоял Килвуд, упившийся до полной потери сознания, он пытался прижать к губам подол ее платья. При этом бормотал:

– Прелестнейшая из женщин, моя принцесса, разрешите мне поцеловать подол вашего платья. Только подол… Только один поцелуй… Я пьяница, я преступник… А вы, моя принцесса, так прекрасны…

– Убирайтесь отсюда, и поскорее, – сказал я.

– Благородный господин, сжальтесь над шелудивым псом… – Он прижал к губам подол анжелиного платья. Я легонько пнул его ногой. Он опрокинулся навзничь. И глядел на меня своими водянисто-хитрыми глазками.

– Убирайтесь, – повторил я. – Сию минуту. Быстро-быстро! Иначе вам плохо придется.

Он с трудом поднялся.

– Какой джентльмен, – сказал он, ухмыляясь. – Какой храбрый рыцарь… – И шатаясь, побрел к одному из игральных столов.

– Он совсем обезумел, – растерянно сказала Анжела.

– Пойдемте посмотрим, что он сейчас натворит, – предложил я.

Мы последовали за Килвудом. Я все еще держал в руке свой пакет с деньгами.

13

Килвуд между тем подошел сзади к Торвеллу и погладил его по плечу со словами: «Мое почтение, ваше королевское высочество. О великий человек, как вы человеколюбивы. Так благородны. Так скромны. Как счастлив я среди друзей вас числить».

– Проваливайте отсюда, – рыкнул Торвелл.

А Килвуд уже ковылял дальше, к Трабо, стоявшему неподалеку, позади сидевших игроков. Теперь он заговорил с ним: «Ты – тоже джентльмен, прекрасный человек, мой лучший друг…» Он попытался чмокнуть Трабо в щеку. Тот его оттолкнул. Килвуд закачался, потерял равновесие и плюхнулся на стул за соседним столом рядом с Бианкой Фабиани, которую он тут же обнял и поцеловал в затылок. Она испуганно вскрикнула. Килвуд запустил руку в ее декольте и удивительно отчетливо произнес: «Прекраснейшая из красавиц, моя богиня, чудо рода человеческого. Как я счастлив, что могу числить себя твоим другом!»

– Уходите немедленно! – вне себя от бешенства взвилась Бианка. И уже во весь голос позвала на помощь своего мужа, игравшего за другим столом. Тот прибежал и схватил Килвуда за отвороты смокинга. Запахло крупным скандалом.

– Что этот тип натворил?!

– О, ничего, ничегошеньки не натворил, мой повелитель. – В голосе Килвуда явно звучали циничные нотки, глаза злобно блестели, на губах играла гаденькая улыбка. – Ничего я не натворил. Просто выразил свое почтение этому восхитительному созданию, вы же не станете за это на меня сердиться? Ты тоже восхитительное создание. Вы все тут восхитительные создания, сливки общества… – Он незаметно сглотнул слюну и продолжал с прежней злобой: – Сплошь рыцари без страха и упрека. – К ним подошли Мелина и Атанасий Тенедос. – И вы, вы тоже, мои дражайшие друзья. Сплошь кристальные люди. – Он потрепал Тенедоса по щеке, а перед Мелиной склонился в таком глубоком поклоне, что чуть не упал. – О, господа, как я счастлив, что могу наслаждаться общением с вами. – Потом вдруг резко шагнул вперед и звонко чмокнул Мелину в губы. – Я просто не мог поступить иначе! О, неотразимая женщина, гвоздь нашей программы! – Теперь за тем столом, возле которого он оказался, игра почти прекратилась, и стало необычайно тихо. Я увидел, что к месту происшествия уже спешат несколько человек в штатском – наверняка, полицейские чины. А Килвуд как бы ничего вокруг не замечал. И вдруг разрыдался. – Вы все такие замечательные, такие почтенные, без единого пятнышка. А я, я идиот, старый болван, пьяная свинья… – Я почувствовал, что Анжела сжала мою руку. – Я – преступник!

– Угомонитесь же наконец, дурень, – сказал Тенедос тихо и угрожающе.

– Угомониться? Да как же мне угомониться среди этих упитанных мужчин, у которых лоб гладок и сон крепок? А я-то – последний из подлецов. Я… – Он перевел дух и вдруг заорал как безумный: «Убийца!»

Игроки начали вставать из-за столов. Игра во всем зале приостановилась. Все уставились на Джона Килвуда. На его одутловато-сизое лицо, по которому ручьями текли пьяные слезы. Он пошатывался, но все же держался на ногах. Его слова, произнесенные по-французски, отдавались по всему залу: «Убийца! Да, убийца!» И под конец прокричал нечто уж совсем опасное: «Не только я! А и мои драгоценные принцессы, мои великолепные принцы, все наше почтенное общество! Мы все – убийцы!»

Я увидел, что тут к нему устремились уже и Трабо с Зеебергом. Полицейские чины в эту минуту уже подбежали к нему. Но он их всех оттолкнул. И уставился на меня. Потом заорал во все горло: «Мсье Лукас, все эти благородные господа, как и я, старый дурак и пьяница, – все мы убийцы! Да-да, мы все! Мы – убийцы!»

– Господи Боже, что это с ним? – Анжела перепугалась не на шутку.

– Дорого бы я дал, чтобы знать, – ответил я. Теперь уже все мужчины из компании Килвуда окружили его – за исключением Хосе Саргантана. Этот сидел в сторонке в глубоком кресле, курил, наблюдая за происходящим, и ровно ничего не делал.

Остальные говорили, перебивая друг друга:

– А теперь заткнитесь, Джон!

– Надрался до чертиков, идиот!

– Нет причин для беспокойства, господа, он просто пьян в стельку.

– Да, я пьян, верно! Но верно также и то, что все мы – убийцы! Мы все, все! – орал Килвуд.

А я вдруг как бы оцепенел, и хотя в зале было очень жарко, у меня мороз пробежал по коже. Я явственно увидел и услышал Хильду Хельман, сидящую в своей кровати, в ее населенном призраками доме, увешанную драгоценностями, безумную. Безумную ли? Ее голос звучал в моих ушах: «И не делайте вида, что вы удивлены! Вы прекрасно знаете, что его убили все вместе…»

Была ли Хильда Хельман безумна, был ли Джон Килвуд пьян?

Я протиснулся сквозь кольцо окружавших его мужчин, уже хватавших его за рукав:

– Минуточку, мистер Килвуд. Послушайте…

Тенедос грубо отпихнул меня в сторону.

– Уходите отсюда, слышите!

Я отлетел прямо в объятия одного из полицейских.

– Прошу вас, мсье, не надо устраивать здесь скандал, – сказал он мне тихо. – Этого пьяного необходимо как можно скорее выставить отсюда.

Тенедос и Торвелл уже подхватили Килвуда под мышки.

– Вперед, Джон, пошли!

– Вы пьяны!

– Ну и что? Я говорю правду! Все началось с этого алжирца из Ла Бокка…

Эти двое тянули и дергали Килвуда, так что он в конце концов потерял равновесие. Слезы ручьями текли по его лицу и капали на ковер.

Тенедос и Торвелл быстро потащили Килвуда через зал, мимо возмущенных игроков и окаменевших крупье.

Видят ли телекамеры эту картину, будет ли это заснято на пленку? – подумал я. И смогу ли я заполучить эту пленку?

Теперь полицейские, взявшись за руки, образовали вокруг Килвуда кольцо.

А крупье за столами уже оправились от испуга. Вновь зазвучали их призывы:

– Медам и месье, делайте ваши ставки!

А кучка людей с Килвудом в центре уже скрылась из зала. Коротышка-итальянец, строящий локомотивы и помешанный на картах, промчался мимо меня и что-то мне крикнул.

– Что он сказал? – спросила Анжела.

– Что ему теперь надо поставить на двадцать три.

– Почему?

– Потому что в зале пролились слезы. Когда текут слезы, надо ставить на двадцать три. – Теперь пришел мой черед задавать вопросы. И я спросил Анжелу:

– Что означает эта сцена? Что значат слова: «Мы все – убийцы?»

– Люди так странно устроены, – ответила она.

На некотором удалении от нас я заметил Трабо – он беседовал с полицейским.

– Может быть, Килвуда в самом деле гнетет какая-то большая вина. И это выражается таким вот уродливым способом. Мой мясник в Ля Калифорни – очень набожный человек. Знаете, что он делает? Замахиваясь топором над головой животного, которого он собирается забить, он поет псалмы! Один раз я видела эту картину. Он отрубил ягненку голову и при этом пел: «Благословен будь, агнец Божий…» Чего только не бывает на свете.

– А что такое Ла Бокка?

– Это квартал в Каннах. Возле Старой Гавани, Чуть западнее.

– Там живут алжирцы?

– Да, это квартал дешевых муниципальных домов. Там живут мелкие почтовые служащие, пенсионеры, алжирцы.

– Килвуд сказал, что все началось с этого алжирца из Ла Бокка.

Итальянец вдруг завопил не своим голосом и пустился в пляс, то есть совсем уже не владел собой. Он поставил на двадцать три, потому что так полагается, если пролились слезы. И на его столе выигрыш выпал на двадцать три.

14

Мы поехали домой.

Было два часа ночи. Анжела, как всегда, сидела за рулем.

К ее дому вела извилистая узкая улочка. Ее пересекали трамвайные рельсы. Шлагбаум был опущен. Анжела посигналила. После этого в крошечной сторожке рядом с проезжей частью поднялся заспанный человек и покрутил колесо. Шлагбаум поднялся.

– Эти шлагбаумы ночью всегда опущены. Приходится сигналить, – сказала Анжела. – Зато не случается никаких катастроф, даже если сторож заснет.

Когда мы поднялись выше по склону, я увидел виллы, утопающие в зарослях пальм и кипарисов, освещенные прожекторами. С неба на них лился еще и свет луны. Пакет с 235 000 франков я держал на коленях. Анжела поставила машину в гараж и заперла его. Здесь, наверху, воздух был прохладен, и я удивился, что вообще не чувствую усталости.

Мы вместе поднялись на лифте на пятый этаж. В кабине наши тела опять соприкоснулись. Мы неотрывно смотрели друг другу в глаза. Стоя перед дверью квартиры, Анжела долго искала ключи в сумочке. Когда она наконец открыла дверь, я не решился последовать за ней. Анжела взяла мою голову в ладони и поцеловала в щеку. Тогда я схватил ее, прижал к себе и впился поцелуем в ее губы. Я почувствовал каждую линию ее тела под платьем, и она, наверное, почувствовала охватившее меня возбуждение. Поначалу ее губы были плотно сжаты, потом они внезапно приоткрылись и стали мягкими и зовущими. Мой язык проскользнул между ее зубами. Она тихонько застонала. Потом вдруг резко оттолкнула меня.

– Не надо, Роберт, – сказала она. – Милый Роберт, не надо. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы…

– Вы не хотите, чтобы это произошло слишком рано?

В ответ она только молча взглянула на меня.

– Ну, ладно, – сказал я. – Завтра утром у меня много дел. Я возьму такси до Порта-Канто. Встретимся на яхте у Трабо.

– А вы ее найдете?

– Как она называется?

– «Шалимар».

– Значит, найду.

– А плавки у вас есть?

– Нет.

– Я вам куплю. Купальные простыни, масло для загара и прочее я захвачу с собой. И панамку для вас тоже. Из-за солнца. На море оно палит нещадно.

– Не знаю, – замялся я, – захочется ли мне раздеться до плавок. Вы тут все такие загорелые. А я… Я совсем белокожий…

– И это вас смущает? Все мы когда-то были белокожими. Не делайте из себя посмешища.

– А что – я и вправду смешон?

– Отнюдь.

– Всякий, кто по уши влюблен, кажется смешным.

– Но не вы, – быстро возразила Анжела. – Не вы. Вы, наоборот, слишком даже серьезны. Несколько лет назад здесь в Каннах жил один композитор. Весьма известный во Франции музыкант. У него тоже постоянно бывали сомнения и опасения. Поэтому он постоянно повторял, что перед ним дилемма. Из-за любой ерунды у него возникала дилемма. Знаете, как его прозвали?

– Как же? – спросил я, вдыхая свежий аромат ее кожи.

– «Дилемма-Джо», – сказала она.

– А почему он уехал отсюда?

– Он встретил женщину, свою великую любовь. Она излечила его от этих вечных сомнений. И он уехал с ней куда-то далеко, в какую-то заморскую страну, не знаю точно, в какую. Говорят, он вполне счастлив.

– Спокойной ночи, Анжела, – сказал я.

Она еще раз нежно поцеловала меня в губы.

– Спокойной ночи, «Дилемма-Джо», – сказала она. – Я вызову вам такси. И не позволяйте себя обирать. До «Мажестик» шофер может взять с вас двенадцать франков, не больше. А если он станет выискивать сумму стоимости проезда по таблице, сразу же протестуйте.

– Понял, мадам, – вытянул я руки по швам.

– Итак, завтра на «Шалимаре», – сказала Анжела. И дверь за ней захлопнулась. Я спустился на лифте, помахивая пакетом с деньгами. «Дилемма-Джо»! Смешно. И даже очень. Да только я и в самом деле стоял перед дилеммой. К примеру, я был женат. И не совсем здоров. Правда, Анжела ничего этого не знает, надо отдать ей справедливость. И не должна узнать, стиснув зубы, подумал я. Нет, не должна и никогда не узнает. Никогда? Да разве это возможно? «Дилемма-Джо». Очень смешно, в самом деле.

Подъехало такси. Перед трамвайными рельсами опять пришлось стоять, так как шлагбаум опять был опущен и надо было ждать, когда его поднимут. Таксист, угадавший во мне иностранца, подъехав к «Мажестик», в самом деле вытащил какую-то таблицу и начал водить по ней пальцем, а я грубым голосом сообщил ему, что с меня двенадцать франков и дал ему тринадцать. После этого он буркнул что-то насчет «грязных иностранцев» и укатил.

Я принял душ, лег нагишом на кровать и представил себе Анжелу в таком же виде. Потом подумал о своей жене. Ее я тоже представил себе обнаженной, и это так подействовало мне на нервы, что я вскочил и стал искать сигареты. Весь день я не курил. А тут выкурил три сигареты кряду. Потом принялся, как идиот, разглядывать пальцы на левой ноге. Надев халат, вышел на балкон и стал глядеть на ночной бульвар Круазет, на море и думать о нашем с Анжелой будущем. В моей душе поднялось и с каждой минутой усиливалось непонятное беспокойство. Около половины четвертого я набрал номер Анжелы. Занято. Я повторил это много раз, и всякий раз ее номер оказывался занят. Потом я сдался. Мной овладела ревность. С кем это она говорила по телефону в такой поздний час? Я выкурил еще одну сигарету. Тут зазвонил телефон.

– Говорит Лукас!

– Роберт! – Это была Анжела. Она тяжело дышала. – С кем это ты говорил так долго?

– Ни с кем.

– Но у тебя все время было занято!

– Да, потому что я пытался до тебя дозвониться. Но у тебя все время было занято.

Она заливисто засмеялась.

– И я все время пыталась дозвониться до тебя!

– А почему?

– Потому что… Я… Я хотела тебе еще что-то сказать, Роберт.

– Что же? – спросил я.

– Спасибо.

– Спасибо – за что? Однажды ты написала мне записку: «Спасибо ни за что».

– Но то было три дня назад… Прошла целая вечность… Тысяча лет. А теперь я действительно хочу тебя поблагодарить.

– За что? – еще раз спросил я.

– За то, как ты вел себя при прощании.

– А что мне еще оставалось?

– Ну, нет, – сразу возразила она. – Это неправда, и ты это знаешь. Если бы ты стал настаивать, я бы… я бы впустила тебя в квартиру. А из этого ничего хорошего бы не вышло.

– Ты права, ничего хорошего – сказал я, и мир и покой вернулись ко мне.

– Не надо торопить события, – сказала Анжела. – Все это так прекрасно! И пусть движется медленно, чтобы достичь совершенства. Разве тебе не хочется того же, Роберт?

– Конечно, мне хочется того же.

– Ты умен. И ты вовсе не «Дилемма-Джо». Я думала об этом. У тебя наверняка серьезные трудности.

– У кого их нет, – уклонился я от прямого ответа.

– Они отпадут, Роберт.

– Безусловно.

– Я сказала тебе, что ты написал в записке. А теперь я благодарю тебя. Спасибо тебе за все. Ты выбросил ту записку?

– Нет, все время ношу с собой, лежит в бумажнике.

– Пусть там и лежит. Когда-нибудь потом мы на нее посмотрим и вспомним, как все начиналось.

– Да, – сказал я.

– Спокойной ночи, Роберт. Спи крепко.

– И ты, – отозвался я. – Спокойной ночи тебе.

Я положил трубку на рычаг и выключил свет. Балконную дверь я не стал запирать. По Круазет опять проехали поливальные машины. Я слышал журчание извергавшихся из их нутра струй и мягкое пошлепывание по асфальту огромных вращающихся щеток, сметавших мусор.

15

Коротышка Луи Лакросс и верзила комиссар Руссель из Уголовной полиции в Ницце – кустистые черные брови и волнистые седые волосы – молча выслушали мой рассказ. А рассказывал я им о тех событиях, которые произошли после моего возвращения в Канны, а также о том, что я узнал в Дюссельдорфе от министериаль-директора Фризе и налогового инспектора Кеслера.

Рассказывая все это, я глядел в окно на Морской вокзал, где катерочки сновали взад-вперед, а рыбаки, вернувшись после ночного лова, чистили свои лодки и натягивали для просушки рыболовные сети. Подальше, в тени деревьев, несколько стариков играли в шары. Было чуть больше восьми утра и жары еще не чувствовалось.

Под конец Руссель сказал:

– Все это весьма туманно. Мсье Кеслер выдвигает совершенно другую версию, чем те, которые были вами здесь предложены.

– Конечно, его версии могут быть продиктованы одной самозащитой, – сказал я. – Сегодня я приглашен мсье Трабо покататься на его яхте вместе с его супругой и мадам Дельпьер. Может быть, Трабо расскажет мне нечто важное, что даст в наши руки нить. Он произвел на меня приятное впечатление. А что, Кеслер сейчас в Каннах?

– Да, он опять тут. И звонил мне. Но пока не появлялся. А мы ожидаем финансовых экспертов из Парижа. Очевидно, он собирается сотрудничать с ними. Разве он не связался с вами?

– Нет. Но так и было условлено: мы связываемся друг с другом только если это остро необходимо. В остальное время мы не знакомы. – Я вынул из кармана конверт и протянул его Лакроссу.

– Что это? – удивленно поднял он брови.

– Образцы почерков, которые вы просили меня раздобыть.

– Ого, вам удалось заполучить их все? Прекрасно. Я сейчас же передам их нашим графологам. Возможно… – Голос его осекся.

– Что с вами?

– У моей младшенькой корь.

– Все дети болеют корью, – уверенно заявил я.

– Но эта болезнь весьма коварная, – глухо откликнулся Лакросс.

– Он очень любит свое семейство, – заметил Руссель. – Правда, Луи?

Тот только молча кивнул.

– А вы? – спросил я комиссара полиции.

– А у меня нет семьи. Я живу бобылем. Пожалуй, так лучше всего. Видите ли, если я никого не люблю, то мне не придется переживать полосу несчастья, – сказал Руссель.

– Но также и полосу счастья, – вставил я.

– Полоса счастья коротка, – возразил комиссар. – Иногда, если уж очень захочется, я могу себе кое-что внушить. Но сам-то знаю, что все это – результат самовнушения, и не очень-то грущу, когда мираж рассеивается. Кстати, и я, и мои люди будем здесь, пока не выяснятся обстоятельства убийства Виаля. Наша база – Центральный комиссариат.

Рыбацкие сети сверкали на ярком утреннем солнце.