Текст книги "Ответ знает только ветер"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 48 страниц)

23

Мы как раз покончили с сыром и кофе и принялись за какой-то арманьяк, якобы способствующий пищеварению, когда в ресторанчик вошел капитан-лейтенант Лоран Виаль, черноволосый, загорелый и облаченный в холщовую рубашку и такие же брюки. Он быстро оглядел зал в поисках свободного места, заметил нас с Анжелой и быстро направился к нам.

– Анжела! – Он поцеловал ей руку и кивнул мне. – Можно я присяду к вам?

– Разумеется, – отозвался я и крикнул официанту: – Еще одну рюмку и коньяк для этого господина!

– Вы знакомы? – спросил я Виаля.

– О, много лет! – Он нежно посмотрел на нее. – Как тебе живется, Анжела?

– Отлично. А тебе?

Виаль сказал:

– Ты же знаешь, я занимаюсь сейчас расследованием взрыва на яхте. И все это время работал в лаборатории. Но работу пока еще не завершил. Однако не позже завтрашнего утра я смогу сказать, что это был за динамит и откуда он взялся. – Тут появился официант с арманьяком для Виаля. – Я начинаю как бы с конца, – заметил тот. – Это моя любимая марка – арманьяк «Три ключа». Божественная влага, разве нет?

– Ты прав, – сказала Анжела, – божественная.

– Когда мы раскроем это преступление, – сказал Виаль, – я с вашего согласия приглашу вас сюда на обед, и мы втроем отпразднуем это дело, согласны? Вы мне очень симпатичны, мсье Лукас, а Анжела – моя давняя, очень давняя добрая приятельница. Так как – принимается?

– С удовольствием, Лоран, – сказала Анжела и положила свою ладонь на его руку, от чего меня внезапно пронзила ревность. – Но теперь нам пора. У нас еще куча дел.

– Завтра утром я позвоню вам в отель, – сказал мне Виаль. – Пожелайте мне удачи.

– С радостью.

Когда мы поднялись уходить, Лоран символически поцеловал Анжелу в щечку. Они еще немного поговорили между собой, пока я расплачивался.

Я оглянулся. Анжела все еще разговаривала с Виалем. Они оба смеялись. Потом Анжела подошла ко мне, взяла меня под руку, мы вышли из «Феликса» и пошли к ее машине.

– Что это вы мрачны, как туча?

– Да нет, с чего вы взяли?

– Не «нет», а «да»!

– В самом деле, вам показалось, мадам Дельпьер.

– Называйте меня Анжела. А я буду звать вас Роберт. Вот, а теперь скажите, что у вас на сердце.

– Симпатичный парень, этот Виаль, – сказал я.

– Ах, вот оно что, – вздохнула Анжела. – Да, очень симпатичный. Один из самых лучших.

– Да.

– И вы хотите знать, спала ли я с ним, – как ни в чем не бывало сказала Анжела.

– Ну, что вы в самом деле… Нет, мадам…

– Анжела.

– Нет, Анжела, на самом деле я не хотел… Так вы с ним спали?

– Несколько раз, много лет назад, – сказала Анжела, когда мы как раз проходили мимо витрины филиала Ван Клифа. – Но ничего не получилось. Мы… Боже, мы просто не подходили друг другу. И решили, что можем остаться добрыми друзьями. Что и произошло. Так будет и впредь. Успокоились?

– Я не имею права ни беспокоиться, ни успокаиваться!

– Верно. Но мне, тем не менее, хотелось бы знать.

– Простите, я сболтнул лишнее.

Мы подошли к ее машине. Жара внутри была адская. Я бросился первым делом открывать окошко с моей стороны. А Анжела отыскала в перчаточнике кусок бечевки и в самом деле подвесила несчастного медвежонка к зеркальцу заднего вида. Вновь мимо с легким шуршаньем заскользили шикарные лимузины.

Следя глазами за движениями Анжелы, привязывавшей медвежонка, я сказал:

– Мсье Лакросс назвал мне несколько цифр.

– Каких цифр?

– Имеющих отношение к богачам, с которыми ему и мне придется иметь тут дело. К примеру, два с половиной процента населения Америки контролируют две трети ее экономики. Все, буквально все, даже инфляция делает их еще богаче, а всех остальных людей – все беднее и беднее.

– Да, – ответила Анжела. – Мне он это тоже рассказал. Ну вот, теперь медвежонок висит как надо.

– Вас это не интересует…

– Меня это интересует и даже очень, мсье Лукас. Я социалистка. Думаю, что и вы социалист.

– Конечно, – кивнул я. – А кем еще можно быть в наши дни, если ты не идиот?

– Однако, мы с вами как бы социалисты с двойным дном, дорогой мой, – возразила Анжела. – Я, к примеру, живу на деньги этих супербогачей. Вы живете в отеле для супербогачей. Мы только что пообедали в ресторанчике, в который не ходят бедняки – и в прежние годы ни вы, ни я не могли бы и подумать о том, чтобы пообедать там. Сдается, что немыслимые богатства, с которыми вы здесь сталкиваетесь, производят на вас даже слишком сильное впечатление.

– А вот и нет, никакого впечатления не производят, мадам салонная социалистка.

– Производят, производят, сами вы салонный социалист, – парировала она. – Давайте условимся, что мы оба хотим хорошо жить и все же оставаться социалистами.

– Давайте, – согласился я.

– Чем не двойное дно – стоит лишь вспомнить о мире нищеты?

– Вы правы, – сказал я и почувствовал легкую боль в левом боку. Украдкой я быстро сунул в рот и проглотил две таблетки нитростенона.

Анжела тут же спросила:

– Что это вы жуете?

– Таблетки, которые всегда принимаю после еды, – небрежно ответил я. Мы ехали вверх по Круазет. Жара стояла стеной. Ни ветерка.

24

Анжела подъехала к моему отелю. У входа ее уже поджидал высокий мужчина в синем комбинезоне – один из автомехаников гаража. Анжела вышла из машины, я тоже. Автомеханика звали Серж. Он пожал Анжеле руку. Из их разговора я понял, что Анжела, если задерживалась в городе надолго, всегда ставила свою машину в здешнем подземном гараже, где было прохладно. Потом они заговорили о последних скачках в Кань-сюр-Мэре. А я прошел в вестибюль и справился у портье, не было ли на мое имя почты. От Бранденбурга до сих пор не было ни слуху, ни духу.

Я вернулся к Анжеле. Грязного ослика я оставил у портье, он положил его в ящичек с моим номером.

Серж как раз отвел машину в гараж.

– Ну, вот, – заявила Анжела. – Теперь, Роберт, вперед – по магазинам!

Мы дошли до здания кинофестивалей, – его как раз подновляли, ибо вскоре должен был начаться очередной фестиваль, – обогнули его и оказались на главной торговой улице – Антибской. Все последовавшие затем три часа нашими действиями руководила Анжела. Сначала мы пошли в магазин мужской одежды, и она выбрала для меня все, что мне было нужно: по паре белых, голубых и синих легких брюк, к ним в тон очень легкие рубашки навыпуск и шейные платки, которые можно носить при расстегнутом вороте. Естественно, мне пришлось все это примерить. В кабинке было жарко, хотя работал вентилятор. Я надевал на себя одну вещь за другой и выходил наружу. Анжела придирчиво меня разглядывала и иногда возражала то против ткани, то против цвета, так что эта процедура длилась довольно долго, но я не обращал внимания. Меня переполняло ощущение счастья.

Анжела сидела на стуле и курила, а я то и дело выскакивал из кабинки словно манекенщик. Брюки, которые она для меня отобрала, были такие узкие, что я подумал: в них и сесть-то нельзя. Да и карманы были мелковаты. Только белые вполне подошли, остальные надо было подогнать. Рубашки годились все до одной. Анжела отобрала из них одну – синюю с белыми точечками. Так что в белых брюках и этой рубашке я сразу остался. Анжела обвязала мне вокруг шеи шелковый шейный платок медового цвета с голубыми точечками. Я посмотрел на себя в зеркало кабины: ощущение было, словно передо мной кто-то незнакомый. Я показался сам себе намного моложе и стройнее, да и жара как бы перестала быть такой уж нестерпимой, разве что ступни ног страдали от нее по-прежнему. Я расплатился, и продавщица сказала, что остальные вещи после подгонки, а также мои костюм, сорочку и галстук доставят мне в отель.

Анжела потащила меня дальше. Во втором магазинчике она выбрала для меня два костюма – один бежевый, второй почти белый и под стать к ним галстуки от Кардена. В этом магазинчике были даже смокинги. С продавцом, молодым и очень любезным педерастом, Анжела быстро нашла общий язык. Он притащил кучу смокингов разных фасонов, и Анжела перебирала их, пока не нашла такой, какой пришелся ей по вкусу. Смокинг был из очень тонкого, мягкого и немнущегося материала, к нему я купил еще черные брюки, белый жилет и несколько галстуков бабочкой – в моде были тогда очень широкие. Вдобавок приобрел еще и подходящие сорочки. (Выбирала их, конечно, Анжела). Смокинг и сорочки тоже доставят в мой отель.

– Теперь идем в «Лу», – заявила Анжела, когда мы вышли наружу. По Антибской улице движение было одностороннее, здесь машины ползли, как черепахи. – «Лу» – это лучший магазин обуви в Каннах. – Она шагала легко и быстро, мне стоило труда поспевать за нею. Ей явно доставляло удовольствие одевать меня, причем она бдительно следила за каждой мелочью и не успокаивалась, пока не находила того, что на ее взгляд шло мне больше всего. В брюках и рубашке навыпуск я чувствовал себя совсем иначе, жара не казалась уже такой невыносимой.

В магазине «Лу» Анжела выбрала для меня очень мягкие и удобные босоножки без задника – белые, коричневые, черные – и одну пару лакированных – под смокинг. Мне пришлось пройтись по магазину в новой обуви, дабы убедиться, что все хорошо, и хотя я всю жизнь ненавидел эти публичные процедуры, тут мне все это доставило удовольствие. И здесь Анжела сидела рядом, внимательно следила за мной и курила. Она вообще много курила – как и я. Одну пару босоножек – белых – я сразу надел, все остальное, в том числе мои старые туфли и носки, должны были доставить в отель.

Когда мы, наконец, вышли из «Лу», я встал как вкопанный посреди тротуара.

– Что случилось? – забеспокоилась Анжела. – Вам плохо?

– Нет, – ответствовал я, – мне изумительно хорошо. Так хорошо, как еще никогда не было. Анжела, у меня такое чувство, будто я превратился в кого-то другого, как превращаются в сказке. Я стал моложе, намного моложе. И голова слегка кружится…

– Да, – сказала она. – Да, Роберт. Это прекрасно. Этого я и хотела. О!

– В чем дело?

– Вы только что засмеялись, – ответила Анжела, внезапно посерьезнев. – Вы впервые по-настоящему засмеялись.

– Это все вы. Только вы одна. Это все ваших рук дело.

– Чепуха, – быстро пробормотала она. – Пошли, мне еще нужно забрать мои вещи.

И я зашагал. Ни в Гонконге, ни в Сингапуре, ни в Сиднее не было у меня такого ощущения блаженства, такой легкости на сердце, такого душевного ликования, как здесь, на этой забитой машинами Антибской улице в Каннах, рядом с Анжелой. Я даже не заметил, что у меня изменилась походка, что я лечу как на крыльях, пока Анжела не сказала, едва переводя дух:

– Нельзя ли помедленнее! Роберт, не летите так. Я уже задыхаюсь!

Только тогда мы остановились и долго стояли, смеясь и глядя друг другу в лицо. И вдруг я подумал: «Вот, значит, что такое счастье». Мне казалось, что я его никогда не знал или забыл. Ребенком я был счастлив, когда мне купили собачку. И вот теперь, на пороге пятидесяти, я опять был счастлив. Потому что незнакомая женщина проявила ко мне человеческий интерес, человеческое участие, человеческое тепло. Предвечернее солнце бросало косые лучи на Антибскую улицу, люди спешили мимо по своим делам, машины ползли по проезжей части бампер к бамперу, а я стоял и думал: как все-таки странно все, что со мной случилось.

25

Потом Анжела отправилась покупать краски, кисти и прочие орудия своего ремесла. Я пошел вместе с ней, а потом и в супермаркет, где она сделала огромный заказ с доставкой на дом завтра утром. Я всю жизнь терпеть не мог ходить по магазинам и что-то покупать, в особенности одежду, а уж делать это в обществе женщины казалось мне пыткой. А теперь мне все было по душе. Я наблюдал, как Анжела решительно и в то же время всегда мило и приветливо добивалась того, чего хотела, точно зная, что ей нужно, и не давая себе навязать что-то другое – хотя речь-то шла всего лишь о каком-то особом оттенке зеленой краски или банке маринованных селедок из Германии, которые она – к моему большому удивлению – обожала. Была суббота, поэтому магазины работали до восьми, и в них толпилось очень много покупателей, но мне они не мешали, я их даже не замечал, потому что глаза мои видели только Анжелу.

Потом мне все же пришлось с ней расстаться. На примерку ее платьев я не мог пойти. Все, что Анжела покупала, за исключением продуктов, она просила доставить в «Мажестик» и там вручить Сержу – персоне, видимо, чуть ли не легендарной: в магазинах на Антибской улице его знали буквально все.

Итак, Анжела оставила меня на углу маленькой улочки Шабо. Я сказал ей, что займусь изучением здешних лавочек. И взялся за это, причем сам не заметил, как углубился в эту улочку и дошел до площади Гамбетты. Тут на глаза мне попался цветочный магазин. «Флореаль» было написано на его вывеске. Я вошел и попросил послать тридцать красных роз мадам Анжеле Дельпьер, которая живет по адресу…

Продавец, обслуживавший меня, перебил:

– Мы знаем мадам Дельпьер. Все цветы она покупает у нас. Мы находимся совсем рядом с Антибской улицей, а цены у нас все-таки ниже. Простите, мсье, какие именно красные розы вы имеете в виду?

– «Баккара», – сказал я.

– Мсье, я не хочу лезть не в свое дело и что-то вам навязывать, – между прочим, меня зовут Пьер, называйте меня просто Пьер, – но я точно знаю, что мадам Дельпьер любит красные розы сорта «Соня» больше, чем «Баккара»! «Соня» пышнее и дольше не вянет, и ее красный цвет светлее, – вот, взгляните сюда. – Он указал на букет в одной из ваз.

– Хорошо, пусть будет «Соня».

– Охотно, мсье. Что-нибудь напишете?

– Да. Погодите-ка. Мне хочется, чтобы вы отныне каждую субботу в это время дня – то есть под вечер – доставляли мадам Дельпьер тридцать красных роз «Соня». За первые четыре недели я заплачу сейчас.

– Мы с радостью выполним ваше желание, мсье.

– А теперь дайте мне, пожалуйста, почтовую открытку.

Он протянул мне открытку, я сел и написал: «Спасибо за все». Открытку я сунул в конверт, а его заклеил. Пьеру я сказал:

– Если никого не застанете дома, положите розы перед дверью.

– Все будет исполнено, мсье, можете на нас положиться.

Потом я вновь вышел на площадь Гамбетты и зашагал обратно к Антибской улице, и мягкие босоножки без задников и носков ласково обнимали мои босые ступни. Было приятно не только ногам, но и всему телу, тоненькая рубашка не липла к нему, а обвевала, так что я чувствовал и даже как будто слышал, как мое тело дышит. Перед какой-то витриной я остановился и стал разглядывать свое отражение. Я едва узнавал самого себя. Таким я, может, был лет этак двадцать-двадцать пять назад, когда у меня еще были надежды и смелость, уверенность в себе и склонность к приключениям…

– Ну, что вас тут заинтересовало? – услышал я голос Анжелы, и вот она появилась рядом со мной в зеркале витрины, смеющаяся, со сверкающей короной рыжих волос.

Я ответил чистосердечно:

– Меня заинтересовало, как я изменился. Как вы меня изменили. Я выгляжу так, как выглядел, наверное, лет в тридцать или двадцать пять, полный…

Тут я прикусил язык.

– Да, полный многих вещей, – сказала Анжела, взяла меня под руку и повела прочь от витрины. – Все эти вещи по-прежнему есть в вас, Роберт.

– О, нет, – покачал я головой.

– О, да, – упрямо вздернула она подбородок. – И если вы еще немного поживете здесь, то убедитесь, что все эти вещи как бы сами собой в вас проявятся.

– Куда мы сейчас идем?

– С делами вроде бы покончено, так? Мои платья тоже доставят к Сержу, тут всего три минуты ходу. Стоп, сигареты, я совсем забыла, мне нужны сигареты! – И она направилась к табачному киоску.

– Вы слишком много курите, – заметил я.

– Вы тоже, – парировала она.

Я нес в руках три блока сигарет, купленных Анжелой, и пластиковую сумку, в которую сложил деньги, ключи, паспорт и вообще почти все, что лежало в карманах моего костюма, потому что в карманах новых узких брюк ни для чего не было места.

Мы вернулись в «Мажестик». Было чуть больше пяти часов, и на огромной террасе отеля позади плавательного бассейна за белыми столиками на белых стульчиках сидело множество людей: час аперитива. Я заметил, что на сиденьях лежали красные подушечки.

– У меня ноги устали, – сказала Анжела. – Давайте тоже присядем. Видите – вон там, в правом углу, в глубине, рядом с входными дверями еще есть свободный столик.

Мы уселись за него.

Подошел кельнер. Анжеле захотелось шампанского, и я опять заказал бутылку «Дом Периньон». Через некоторое время кельнер принес ее в ведерке со льдом, а заодно и два больших блюда с оливками и орехами.

– Погодите-ка! – вдруг вскочила Анжела. – Я сейчас вернусь!

Не успел я подняться со стула, как она уже устремилась по террасе в противоположный ее конец. Туда, где терраса упиралась в низенькие дорогие магазинчики-бунгало. Я видел, как Анжела исчезла за дверью, над которой красовались огромные буквы: «Барклай». Она довольно быстро вернулась, немного запыхавшись.

– Это вам, – сказала она, садясь. И протянула мне аккуратно упакованный подарок. Я разорвал бумагу, и в руках у меня оказалось нечто вроде несессера из мягчайшей черной кожи с застежкой «молния». Внутри у него было множество разных карманчиков и отделений.

– Сюда вы сможете положить все свои документы, деньги, ключи и прочее. – Анжела торопливо объяснила: «Многие мужчины носят такие сумки, если на них только рубашка и брюки. Погодите-ка, я сейчас все туда переложу».

А я лишь молча глядел на ее лицо, на этот раз она этого не заметила.

Эта женщина прекрасна. Она – самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видел. И красота ее как бы идет изнутри, думал я. Кто ее видит, сразу понимает, что эта женщина добра, великодушна, смела, что она сочувствует любому, кто испытывает горе или страдание. Кто видит эту женщину, не может не покориться искренности, которая лучится из ее глаз. Кто видит эту женщину, не может не ощутить атмосферы честности и дружелюбия, теплоты и самоотверженности, которая ее окружает. Но также и той загадочной печали, которая никогда не оставляет ее. Эта женщина привыкла жить своей жизнью, самой о себе заботиться. Как и я, она знала нужду, но сейчас в ее доме достаток. Мне кажется, этой женщине я мог бы сказать все, и она бы все поняла. В ней есть сдержанность и скрытность женщин Востока, которые, говорят, для любимого мужчины готовы на все, буквально на все. Наверняка и у Анжелы есть свои заботы и часы душевного мрака, свои периоды хандры. Но она никогда об этом не говорит, уверен в этом. Наоборот, она делает вид, будто понятия ни о чем таком не имеет. Только глаза ее все же выдают…

– Ну вот! Что вы на это скажете? – Анжела переложила мои вещички в новый кожаный несессер и теперь протягивала его мне. В него могло влезть еще столько же.

– Я в полном восторге, – сказал я. – И я благодарен вам, Анжела. Так благодарен…

– Да не о чем говорить, такая мелочь.

Шампанское охладилось, и кельнер подошел к нам, откупорил бутылку, наполнил наши бокалы и исчез.

– За вашу миссию, – сказала Анжела и подняла бокал.

– Нет, – возразил я. – За нашу встречу, за этот чудесный день. Сегодняшний день – тринадцатое мая – самый чудесный день моей жизни.

– Чепуху вы говорите, – сказала Анжела. – А шампанское превосходное, не правда ли?

– Отнюдь не чепуху, – возразил я, слыша, как люди вокруг меня говорят на многих языках, и глядя, как за спиной Анжелы по Круазет несется нескончаемый поток машин среди цветов и пальм на фоне моря. – Вы сделали меня новым человеком.

– Приобретя несколько новых туалетов, еще не становишься новым человеком!

– Становишься, – возразил я, – если эти туалеты выбраны для тебя кем-то, кто тебя совсем не знает и делает все это лишь по доброте, лишь по своей доброте.

– Ну, знаете, – сказала она смущенно и покрутила деревянной палочкой в своем бокале, – это было на самом деле необходимо, Роберт. Эти костюмы, которые вы привезли с собой, просто ужасны. Чересчур широки. Пиджак болтается на вас, как на вешалке, брюки сзади висят мешком…

– Их шил очень хороший портной в Дюссельдорфе.

– Не может он считаться очень хорошим портным, он не мастер, а подмастерье! Вы сами видели, что готовые вещи сидят на вас, как влитые! А ваши туфли! Это не туфли, а чудища! Да, теперь вы кажетесь моложе, правильно. И походка у вас изменилась, тоже верно. Но не обижайтесь на меня, пожалуйста, – когда вы ко мне пришли, вы двигались как тяжело больной, как древний старец, а ваши брюки болтались на вас, как на скелете. У меня просто глаза не глядят на такое. Никого не могла бы вынести в таком виде. Не та у меня профессия. У вас такая привлекательная внешность…

– Куда там!

– Это правда! Конечно, привлекательная! Спросите любую женщину на этой террасе. Просто вы махнули на себя рукой, вам было все безразлично, и вы надевали на себя, что придется, стыдно было смотреть, вот я и хотела…

– Анжела! – прервал я ее.

– Да? – она прихлебывала шампанское и смотрела на меня поверх бокала, а в ее карих глазах опять плясали золотые точечки.

– Я вас люблю, – вдруг выпалил я.

– Вы меня… Послушайте, Роберт, вы с ума сошли!

– Да, сошел, – сказал я, и прозвучало это так, будто моими устами говорит другой Роберт Лукас, подлинный Роберт Лукас, молчавший двадцать или тридцать лет кряду. – Я сошел с ума, обезумел из-за вас, Анжела!

– Кончайте молоть чепуху, – спокойно сказала она. – Успокойтесь, придите в себя и давайте выпьем еще.

Я налил шампанское в бокалы, мы выпили, и я почувствовал, как над террасой разлилась чудесная вечерняя прохлада. Я сказал:

– Мне сорок восемь. Намного старше вас. На целых четырнадцать лет. Через два года мне стукнет полсотни. Анжела, я… я никогда в жизни не встречал никого похожего на вас, никогда. Поэтому – простите меня. Пожалуйста, не сердитесь.

– Почему это я должна сердиться?

– Потому что я вам это сказал. Но я на самом деле так чувствую.

– Вы думаете, что вы так чувствуете.

– Нет, я это знаю! Никогда еще я не был в чем-либо более твердо уверен. Я очень остро чувствую, что мог бы любить вас без памяти. И когда-нибудь вы тоже меня полюбите. – Последней фразы я сам так испугался, что начал поспешно глотать шампанское. – Сами видите, до чего я обезумел!

Анжела ничего не сказала. Она просто смотрела на меня, слегка улыбаясь. А в ее глазах я видел собственное лицо, уменьшенное во много раз.

– Ваши глаза, – сказал я. – Ваши чудесные глаза. Никогда не смогу их забыть. Никогда, пока живу и дышу.

– Это у вас! – заявила вдруг Анжела. – Это у вас совершенно восхитительные глаза. Они такие приветливые и ласковые, а главное – зеленые! Мне бы так хотелось, чтобы глаза у меня были зеленые. Ваши глаза.

– Если бы можно было поменяться, я бы с радостью отдал их вам. Но такой обмен был бы нечестным. Женщины иногда говорили мне что-то приятное о моей внешности, но ни одна не сказала ничего такого о моих глазах.

– Эти женщины были просто непроходимые дуры, – заявила Анжела. – Либо нарочно не сказали. У вас просто восхитительные глаза, Роберт.

– Это вы восхитительны, – возразил я.

– Не надо, – сказала она и наклонилась над бокалом с шампанским, как бы желая спрятаться, чтобы не видели ее лицо. – Не надо. Пожалуйста, помолчите, Роберт.

На террасе появился рассыльный и громко выкрикнул мое имя.

– Да! – Я вскочил.

– Телефон, мсье!

– Я сейчас же вернусь, – сказал я Анжеле. Сделав несколько шагов, я вернулся. Склонившись к ней, я прошептал: – Берегитесь, к вам тоже придет любовь.